Мамины глаза

Осиашвили Симон Абрамович

Уносит нас теченье дней

 

 

Когда в 1990 году в концертном зале «Россия» состоялся мой первый творческий вечер и я впервые вышел к зрителям, публика была удивлена, что много не самых плохих песен написал еще довольно молодой человек, мне было тридцать семь – почему-то люди считали, что я должен быть как минимум седовлас и морщинист. Помнится, я тогда отшутился известной фразой, что молодость – это недостаток, который с годами проходит. И на своем творческом вечере в Государственном Кремлевском дворце, приуроченном к моему пятидесятилетию, я с сожалением констатировал, что этот недостаток мной, увы, преодолен. Теперь я и седовлас в достаточной мере, и некоторым образом морщинист. Раньше я мог сочинять в любых условиях: гуляя, в метро, на пляже – теперь у меня получается только дома. И пешком я ходить совсем разучился – могу только за границей почему-то. Да и кота моего, которого, казалось, совсем недавно я подобрал в подъезде и назвал Кукой (в честь жены Добрынина, потому что он своего попугая в мою честь окрестил Симой), уже давно нет. Когда Куки не стало, а прожил он почти семнадцать лет, мне было очень плохо, потому что у нас с ним были удивительные отношения. Когда я, сидя на диване с гитарой, чего-то мурлыкал, он обязательно был рядом и очень внимательно слушал, иногда ударяя лапой по струнам. Поэтому я считал его своим соавтором. Ну уж во всяком случае критиком, потому что иной раз он бил не по струнам, а по мне, если его что-то не устраивало – в словах или в музыке, наверно. Лишившись такого соавтора и критика, я долго не находил себе места, пока не решил организовать реинкарнацию моего кота – завести нового, который стал бы клоном ушедшего. И я подобрал на улице внешне очень похожего котенка, и назвал его, естественно, Кукой, но, увы, на этом повторение и закончилось – песен Кука-второй со мной не пишет. И вообще мало мной интересуется. Может, поэтому я писать стал меньше, но, думаю, дело в календаре – он неумолим.

Раньше я жил только вперед, а теперь все больше воспоминаниями – а ведь еще совсем недавно я не задумывался о прошлом, меня интересовал только сегодняшний и завтрашний день. И в этом прошлом остались многие дорогие мне люди, о которых я буду помнить всегда… Иногда становится очень горько, что жизнь тает, как лед в бокале, и осталось не так уже много глотков – но все равно, я опять с нетерпением жду весны, хотя понимаю, что каждая новая весна это минус один год жизни. И охватывает тогда неудержимая и непонятная радость просто от того, что я еще живу и все в моей жизни еще происходит, и бог с ним, с календарем, который худеет и худеет с каждым днем на странной диете под названием время… Именно в такой момент была написана песня «Мой поезд еще не ушел», которую очень точно и пронзительно исполнил Коля Караченцов, как будто предвидя испытания, выпавшие ему совсем через небольшое время… Слава богу, стихи оказались пророческими – поезд Николая еще не ушел. А время, проведенное в студии с этим замечательным артистом во время записи песни, и последовавшее за этим застолье я вспоминаю с нежностью. Коля отменил гастроли и пришел на мой юбилейный концерт 2002 года в Кремль, хотя мы с ним не такие близкие товарищи и в его репертуаре всего две мои песни – не каждый артист так поступил бы, поверьте мне. Наверно, потому что Караченцов – человек театра, а не шоу-бизнеса.

По-хорошему удивил меня Володя Винокур, который опять же на моем юбилейном творческом вечере решился выйти на сцену Кремлевского дворца не в привычном для себя юмористическом амплуа, а с серьезной песней «Отец». Видимо, Владимира действительно тронула эта песня, раз он, артист другого жанра, решил записать ее и снял клип. Он и еще Алик Достман, руководитель Культурного фонда «Артес», когда мы вместе сидели за столом, говорили, что это – о них и их отцах. А я писал о себе и о своем…

А неувядающий Лев Лещенко, который начинал мой юбилейный концерт 2002 года с песней «Уносит нас теченье дней»! Я всегда хотел, чтобы мою песню исполнил этот замечательный певец, мы были давно знакомы, но только, когда были написаны эти стихи, причем многое я в них переписывал по просьбе Льва Валерьяновича, наши творческие дорожки пересеклись. И песня эта в значительной мере задала тональность и настроение всего моего первого творческого вечера в Кремле.

Но особую, я бы сказал, державную нотку в мой второй уже юбилейный концерт в Кремле в 2013 году внес, конечно, Иосиф Давыдович Кобзон. Представляя его, я, помнится, сказал, что долго не мог написать органичную его образу песню, и не потому, что он народный артист и народный депутат, а потому, что от него исходит такой дух державности, которому надо соответствовать песенным материалом. Такой песней стала «Моя любовь, моя Россия». Вообще, юбилейный концерт 2013 года в Кремле запомнился мне прежде всего тем, что многие молодые, но уже известные артисты по-новому исполнили мои старые песни. Так, певица Слава не менее органично, чем Аллегрова, спела «Все мы, бабы, стервы», а Марк Тишман тонко и иронично исполнил песню «Я пришел к тебе совсем», первым исполнителем которой был Александр Буйнов.

Варвара так вообще вдохнула новую жизнь в песню «Колодец», внеся в нее этнические интонации, которых и в помине не было в классическом варианте Ярослава Евдокимова. А элегантнейшая Анжелика Варум, которую я знаю с тех пор, когда она была еще десятилетней девочкой, с таким вкусом преподнесла песню «Ты мой бог», что впору было позавидовать и самой Ирине Понаровской, к сожалению, завершившей артистическую деятельность. И, конечно, не могу не вспомнить очаровательную Зару, которая замахнулась на великое и решилась спеть песню «Одуванчик» после самой Примадонны Аллы Пугачевой, с ее благословения, естественно. А «Бурановские бабушки» так зажигательно исполнили песню «Бабушки-старушки», что я и сам чуть не пустился в пляс. Но, конечно, и «старая гвардия» не подвела, были на концерте все, кто обещал: И Вячеслав Добрынин, и Тамара Гвердцители, и Лев Лещенко, и Алексей Глызин, и Диана Гурцкая – все приехали, несмотря на то что была репетиция парада ко Дню Победы и центр города был перекрыт. Анне Вески призналась, что она впервые приехала на концерт на метро. И только Сосо Павлиашвили не преодолел трудности перекрытой Москвы.

Очень приятно было видеть в тот вечер в первом ряду моего доброго друга Борю Грачевского, уже долгие годы неизменного художественного руководителя «Ералаша», превратившего свой киножурнал в целую веселую солнечную страну. Он и сам человек солнечный – достаточно увидеть его улыбку, ну а уж шутки его, которые он придумывает двадцать четыре часа в сутки, заставят смеяться самого мрачного человека независимо от возраста. Ему, конечно, льстит, когда его называют «живой легендой», но он всегда уточняет, что он «еле живая легенда». Когда «Ералашу» было десять лет, я написал по просьбе Бори песню «Что такое Ералаш?», казалось, это было совсем недавно – и вдруг оказалось, что «Ералашу» уже тридцать! Вот так незаметно летят годы – и как было не написать по поводу юбилея новую песню?! Я и написал «Ералаш – это мир удивительный».

С особой теплотой всегда относился и отношусь к Мише Шуфутинскому. Так вышло, что мою песню «Гадалка» он пел еще в эмиграции, а потом мы с ним познакомились и специально для него были написана «За милых дам», песня, ставшая тостом. И еще водкой. Да-да, какие-то оборотистые предприниматели додумались выпустить водку с таким названием, естественно, не поставив меня в известность. Бог им судья… А с Михаилом нас роднит дерево, которое уже лет двадцать присутствует в его жизни. Однажды, будучи приглашенным на его юбилей, я долго думал, что же мне ему подарить: дорогим подарком удивить его было трудно, да и денег таких, чтоб его поразить, у меня не было – и тогда я в цветочном магазине приобрел небольшое растение в вазоне, не помню даже какое, и преподнес его Мише. Я думал, что в суматохе юбилея он его потеряет, но оказалось, он забрал его домой, стал за ним ухаживать, пересаживать во все большие горшки, перевозил его с одной квартиры на другую – и сегодня это огромное дерево, которое стоит в его кабинете. Так что у нас есть не только общие песни, но и дерево, которое выглядит великолепно уже долгие годы – значит, от души было подарено… Так замкнулся круг, который начался еще в середине восьмидесятых годов, когда на музыку Оскара Фельцмана я написал песню «Посадите дерево», которую исполнил Михаил Боярский. Душевная получилась песня…

Я вообще считаю, что душевность – это главное качество наших людей и наших песен. Мода на аранжировки приходит и уходит, а душевность остается, потому что она в ментальности нашего народа. И только те песни, в которых есть душа, проходят испытание временем и остаются жить после того, как их крутят по радио – их просто помнят и хотят петь. И для автора это самая высокая награда. Да, семнадцатилетние не слушают наших песен, им близки другие ритмы, более острые и эпатажные, но проходит время, они взрослеют и уже в двадцать пять поют за столом «Вот кто-то с горочки спустился…». И так будет всегда, потому что в русской песне слова бывают главнее музыки. Почти всегда…

Потому я и считаю себя счастливым человеком, что всю жизнь вожусь со словами, которые потом приходят к людям – и остаются с ними. И все же немного грустно, что незаметно уносит меня теченье дней от того замечательного, безвозвратно ушедшего времени, когда меня не интересовал ни успех, ни деньги, ни узнаваемость – просто я был счастлив бормотать слова, которые складывались в стихи, и мне самому нравилось то, что получается. Вот за звенящую радость таких моментов я безмерно и благодарен той самой жизни, которая, как писал я в своих ранних стихах, мне всего лишь досталась. Как и всем нам…

 

Уносит нас теченье дней

Льву Лещенко

Я, как ветер, листал этой жизни цветные страницы, видел ливни весенние и золотые дожди, расставался с любовью, чтоб снова и снова                                                         влюбиться, — и уже за спиною не меньше, чем ждет впереди. Уносит нас теченье дней куда-то вдаль, и календарь опять роняет свой листок… Но не забудь, когда придет к тебе печаль, что наша жизнь длиннее прожитых дорог. Я ошибок своих не считал, чтоб со счета не сбиться, если спросят меня, я ответить за них не боюсь — и не важно, чего я сумел в этой жизни добиться, а важнее, чего я еще в этой жизни добьюсь. Наступило серьезное время по имени зрелость — и чтоб жизнь не засыпала пылью дорожку мою, ни на миг не забыв, как мне радостно в юности                                                                 пелось, я и в зрелые годы все новые песни пою…

 

«Часы, часы, часы, часы…»

Часы, часы, часы, часы по стенкам понавешаны и стрелками бездушными воруют время в такт — но ведь живут, живут же в них кукушки, как в скворечниках, и тоже перед временем испытывают страх.

 

Мой поезд еще не ушел

Николаю Караченцову

Когда я был юным и глупым, Туман мне глаза застилал, Но жизнь, прогулявшись по кругу, Мне все разглядеть помогла. С судьбой не сыграешь в картишки, И мне скоро срок протрубят… А я все такой же мальчишка, Как был много весен назад. Мой поезд еще не ушел, Еще не налит посошок — И мне торопиться пока еще повода нет. Мой поезд еще не ушел, Еще мне и здесь хорошо — Недаром закат временами похож                                          на рассвет… Вот так это в жизни бывает, Часы не дано обмануть: Меня молодежь догоняет, Но я не в обиде ничуть. Еще я любуюсь невестой, Вино, словно воду, я пью, Еще сердце тянется к песне — И я, как умею, пою.

 

Посадите дерево

Михаилу Боярскому

Веселое дерево листьями машет, Веселые дети под деревом пляшут — И мне потому так спокойно на свете, Что есть это дерево, есть эти дети. Ведь этот мальчишка и эта девчонка — Травинка моя, колосочек мой тонкий, И дерево это – зеленое пламя — Посажено было моими руками. Воспитайте мальчика, воспитайте девочку — Чтоб на белом свете продолжаться вам. Посадите дерево, маленькое деревце — И оно потянется к небесам! Кружится Земля, наши годы уходят, И этот порядок извечен в природе, Но мы не исчезнем бесследно, как ветер, — Останутся наши деревья и дети. Пускай они вместе растут и мужают, И Землю в наследство от нас получают, А чтобы она становилась добрее, Научим детей – пусть сажают деревья.

 

Первый крик

Еще он не существовал секундой прежде — и так Земле его недоставало!.. Она ждала его, она его узнала — и встретит по уму, не по одежде. Давайте ж потеснимся, люди! Нас прибыло, нас больше стало! И значит, мы продолжимся, мы будем, который раз затеяв все сначала. Живи, малыш! Да ждут тебя победы. Да будет громким голос жизни новой — глотни скорее воздуха земного, чтоб первым криком о себе поведать. Живи, малыш! Ведь нет иных сокровищ, чем те, что жизнь у ног поразбросала, — и счастлив будь хотя бы оттого лишь, что эта жизнь тебя не миновала.

 

«В общем вагоне жизни…»

В общем вагоне жизни весело, шумно, тесно. Кто-то огреет визгом, кто-то согреет песней. Кто-то придавит локтем, кто-то придвинет чарку, кто-то хулит все оптом, кто-то с ним спорит жарко. И никуда не деться нам от своих соседей — мы пассажиры с детства, хоть и живем оседло. Красные числа празднеств, черные числа будней… Кто-то сойдет, но разве место свободным будет? Просто теснее люди сдвинутся – не до жиру! В общем вагоне будут новых ждать пассажиров.

 

Дворики нашего детства

Дворики нашего детства, Пусть мы давно повзрослели, Нам оставляют в наследство Клены, беседки, качели. Здесь мы любить научились, Здесь появились друзья… А карусели кружились, кружились, Время с собой унося. Дворики, дворики, дворики детства, Солнце, дожди, возвращенье грачей… Светлая грусть остается на сердце, Мамины песни, лица друзей. Здравствуйте, дворики наши! Вот мы и свиделись снова… Клены нам ветками машут Возле порога родного. Дворики нашего детства, Мы к вам придем вновь и вновь, Вашего мы не растратим наследства — Родину, дружбу, любовь.

 

Переходный возраст

Родители не могут нас понять, Когда в окно течет весенний воздух… А что случилось – нечего гадать: Просто переходный возраст. Как скучно нам учебники листать, Когда вдруг изменилось все на свете… А что случилось – нечего гадать: Просто мы уже не дети. Нам до рассвета хочется гулять — Напрасно дома сердятся родные… А что случилось – нечего гадать: Просто мы уже большие.

 

Детство не забывается

Николаю Караченцову

Ветер продувает пустые голубятни… Мы взрослыми становимся — И нет пути обратно. Детские забавы к нам больше не вернутся — И лишь воспоминания На память остаются… Маятник все качается — А детство не кончается. Календари меняются — А карусель кружит. Маятник все качается — Детство не забывается И снится нам, и снится нам, И снится нам всю жизнь. Вырастут деревья, мальчишки повзрослеют, Девчонки станут мамами, А мамы поседеют… Все, что с нами было, в их жизни повторится — И детство будет сниться им, Как нам сегодня снится.

 

Тысяча дождей

Сны мои провинциальны: вижу город небольшой, на картине старой пальма, тускло светится крюшон, налитый в стакан граненый, мама плечи прячет в плед, кажется, темно-зеленый — мне еще так мало лет… Так легки еще заботы: целый день удить леща, не забыть про гвоздь в заборе и чтоб не было дождя. К маме я еще успею — светится еще крюшон, пальма лихо зеленеет и… Но здесь прервался сон. …Нет, я снова сплю, но только сон теперь уже другой: молча принимаю дольку апельсина, что рукой маминой                                    очищен не был в этой жизни никогда… Молния пронзает небо, новый начат календарь. Предо мной мелькают годы, мама гаснет в толще дней — между нами встали воды тысячи дождей.

 

До свадьбы заживет

Когда мне в детстве доставалось в драках И синякам своим терял я счет, Мне дома говорили, чтоб не плакал, Все пустяки – до свадьбы заживет! И я с тех пор, когда мне все не любо И кажется, что горлом кровь пойдет, Себе твержу, сжав кулаки и губы: «Все пустяки – до свадьбы заживет!..» До свадьбы заживет, До свадьбы заживет — Я повторяю, как молитву богу. До свадьбы заживет, И боль моя пройдет — Осталось потерпеть еще немного! А жизнь идет, и я уже не мальчик, И скоро сын мой с шишками придет, И я ему скажу без тени фальши: «Все пустяки – до свадьбы заживет!» А там и впрямь не за горами «свадьба», Которая и вправду все уймет… Ну а пока топчусь я вместе с вами, Все пустяки – до свадьбы заживет!

 

У окна

От штор освобожу экран окна — и явится мне фильм документальный, и станет мне отчетлива видна жизнь улицы моей провинциальной. Провинциально светится каштан, кот восседает у молочной лужи — наверно, грузчик Вася снова пьян, а впрочем, он и трезвый неуклюжий. И утро будет превращаться в день, и люди будут пробегать поспешно — им нужно сделать столько важных дел: жениться, хлеб купить, прибить скворечник. А я, бездумный зритель, им вослед смотрю, курю в окно – и забываю, что предо мной не кадры прошлых лет, а день сегодняшний, и я в нем проживаю. Я забываю, что проходит день, проходит жизнь – а фильм совсем не долог, и черно-белый близится предел, и нужно в кадр попасть, пока я молод.

 

Здравствуй, Новый год!

В этот миг, меж двух годов живущий, От былых не отрекаюсь дней, Но хочу, чтоб Новый год был лучше Для меня и для моих друзей. Чтоб ворвался новыми надеждами — И под снегом расцвели подснежники, Чтоб сбывалось только лишь хорошее — Новый год всегда добрее прошлого. Календарь последний лист роняет… Я за все прощаю Прошлый год, Потому что Новый обещает, Что уж он-то нас не подведет. Он одарит чувствами высокими И помирит всех, кто прежде ссорился, И разлуки завершатся встречами — И сошьются платья подвенечные.

 

Давай за дружбу выпьем, друг!

Без друзей на этом свете нет меня, Как не могут жить без ветра паруса — Пусть досталась мне от Господа родня, Но друзей я выбираю только сам! Выбираю право без разбора дня Рядом быть всегда и сердцем и плечом, И спасибо им, что выбрали меня — Знать, чего-то все же я стою еще! Иногда бывает черной эта жизнь, Но в конце туннеля свет горит всегда — Если кошка между нами пробежит, Все равно не будет черной никогда! И присядем мы у общего огня, Отогреемся и дальше будем жить — И к судьбе одна лишь просьба у меня: За друзей только чокаясь пить… Давай за дружбу выпьем, друг! Нам согрешить не даст она: Пусть кровь у нас и разных групп, Но группа наших душ одна!

 

По ко́ням, дружище!

Давай, дружище, календарь закрой — Забудем, что полжизни за спиною, И вспомним, как когда-то мы с тобой Коней водили ночью к водопою. Пусть сто дождей прошло с тех давних пор И кони те растаяли, как эхо, И только годы мчат во весь опор — Но нашей дружбе время не помеха. По ко́ням, дружище, по ко́ням! Мы юность с тобой не догоним, Но если мы вместе на этой земле, Мы сможем еще удержаться в седле — По ко́ням, дружище, по ко́ням! Нас жизнь бросала в разные концы, Но разве дружбу остановят дали — И если нас хватали под уздцы, Всегда с тобой друг друга мы спасали. А если жизнь, как в омут головой, В другие дружбы нас с тобой бросает, Так мы же знаем, как никто другой: Коней на переправе не меняют.

 

Мне небо с овчинку

Александру Кальянову

Как я молод был, как глаза горели!.. И сжигал я жизнь, словно не моя… Но растаял дым молодого хмеля — И однажды вдруг растерялся я. Вроде все при мне: и друзья и деньги, И в любой конец взять могу билет, И подруга есть, и гуляют дети — Вроде все при мне, только счастья нет. Мне небо с овчинку, мой поезд ушел, Мне небо с овчинку – и бог мне не в помощь… Полжизни потратил, а что я нашел? Лишь небо с овчинку да пьяную полночь. Видно, правы те, кто давно сказали: В жизни счастья нет, разве только вид… Так плесну в стакан я глоток печали — Все бы ничего, да душа болит. Ах, душа, душа! Где ж была ты раньше?! Ты б явилась мне двадцать лет назад. А теперь-то что? Буду жить я дальше, Буду жить как жил, сам себе не рад.

 

Маятник

Игорю Демарину

Как трудно быть самим собой, самим собой и только, И отыскать из всех дорог единственно свою, И все соблазны обойти, а их бывало столько… Да что об этом говорить, я лучше вам спою. Не раз несла меня волна на легкую дорогу, Но я не покорялся, я искал девятый вал, Чтоб песня отзвучавшая пронзала вас тревогой — Ведь сцена не кончается, а переходит в зал. И в жизни и на сцене я найти себя пытаюсь, На каждое мгновение смотрю как на дебют… Качаюсь я, как маятник, как маятник, качаюсь, И стрелки очень медленно, но все-таки – идут! Когда стихает музыка, кончаются концерты, Приходит одиночество, но не оно страшит — Лишь только б вы поверили, что я пою от сердца, А если не поверите – зачем тогда мне жить?.. И вы мне правду трудную, пожалуйста, простите, Пожалуйста, простите мне, что голос мой дрожит… Но я пока еще пою, еще пою, поймите — И песня не кончается, а переходит в жизнь!

 

Такая уж судьба

Как жестоко хохочет эхо, Словно камни летят со скал — Не бывает больнее смеха, Чем когда тебя зал освистал. Не бывает чернее ночи, Чем беззвездная эта ночь… Но хотя концерт и окончен, Уберите занавес прочь! Я начну свой концерт сначала, Ничего, что погашен свет, — Буду петь для пустого зала, Раз другого теперь уже нет. И мороз пробежит по коже — Я забуду, что зал пустой… После слез улыбка дороже — Улыбнитесь вместе со мной!

 

Сорванный листок

Я смотрю в окно: там мелькают фонари — И куда я мчусь, я не знаю до поры. Еду просто так по пустынной мостовой — И душа моя не находит путь домой. Я смотрю в окно: там гуляет листопад — Загулять бы с ним я и сам сегодня рад… Я немного пьян и чертовски одинок — И несет меня жизнь словно сорванный листок. Сорванный листок по дороге кружится, Сорванный листок всем бродягам родня, Сорванный листок как бездомная птица, Сорванный листок – это не про меня. Я смотрю в окно на развилку двух дорог: Ждут меня друзья – значит, я не одинок. Мы заварим чай или просто помолчим — И от всех дверей вдруг отыщутся ключи. Я смотрю в окно: там давно уже рассвет — И до ночи мне никакого дела нет, Еду просто так, улыбаясь без причин: Лучше, чем езда, нет лекарства для мужчин.

 

Будет праздник!

Что-то вдруг не стало в жизни радости, И живу, как будто воз везу: Вроде далеко еще до старости — Но не стало сил шагнуть в грозу. И друзья былые усмехаются, И подруги смотрят свысока — Но пока что песня не кончается: Я еще спою наверняка! Будет, будет праздник и на нашей улице, Будет, будет праздник, светлый и хмельной — И моя печаль-тоска забудется — Будет праздник, будет праздник мой! Мне бы только это время выстоять, Мне бы только снова стать живым — Чтоб на эти холостые выстрелы Я сумел ответить боевым. Чтобы радость закипала бурная: «Я еще могу, еще могу!», Чтобы голова кружилась буйная, И цветы всходили на снегу…

 

Не бей лежачего, судьба

Игорю Демарину

         Торопился выйти в люди,          Да не соразмерил прыть,          Думал, буду иль не буду          Вместо «быть или не быть?».          И судьба меня швыряла          Из кювета под откос,          И подняться не давала          Да не в шутку, а всерьез. Не бей лежачего, судьба, не бей лежачего, Дай мне шанс еще разок подняться… Очень больно становиться неудачником, Но еще больнее – оставаться.          Сколько я в аду кромешном          Горьких чарок пропустил,          Сколько раз, бродяга грешный,          Божьей милости просил,          Чтоб сыграть с судьбою в кости          И ее разделать в дым:          Я ведь к ней пришел не в гости —          Я явился за своим.

 

Я соберу своих друзей

Я соберу своих друзей, Которых я сто лет не видел, И усажу их потесней — Пусть в тесноте, да не в обиде. Мы вспомним вкус тех сладких дней, Когда нам было восемнадцать — Чтоб захотелось танцевать и целоваться, Я соберу своих друзей… Я соберу своих друзей, У каждого свои итоги: К кому-то жизнь была добрей, А с кем-то, может быть, и строгой — И все-таки она мудрей, Чем в молодые годы мнилось, — И что бы с ними в этой жизни                                       ни случилось, Я соберу своих друзей! Я соберу своих друзей, Чтоб им за все сказать спасибо, Сказать, что нет других людей Таких же умных и красивых. И молодых календарей Совсем не надо им бояться — Чтоб оставалось нам всегда                                     по восемнадцать, Я соберу своих друзей. Мы дружили, потому что не могли не дружить, Потому что рука ищет руку, Мы любили, потому что не могли не любить, Не могли обойтись друг без друга. И мы дружим, потому что между нами судьба, Та, которую мы разделили, И мы любим, потому что неподвластно годам То, что в юности мы полюбили.

 

Мне сейчас так легко

Кате Семеновой

Ну вот и все пришли, Кто когда-то был рядом, Кто был со мной, а теперь, Теперь далеко… Каждый тронул меня, Кто улыбкой, кто взглядом, Каждый словом согрел — И мне стало легко. Мне сейчас так легко, Как бывало в семнадцать, Тают годы мои В сигаретном дыму… Мне сейчас так легко И грустить и смеяться, Мне сейчас так легко… Не пойму – почему? Спасибо вам, друзья, За ушедшую юность, За то, что в жизни моей Остался ваш след. Пусть всего лишь на миг Вы ко мне все вернулись — Мне сейчас так легко, Словно нет этих лет.

 

Столько лет

Столько лет я топчу эту землю — И столько лет без ума от нее… Пусть жизнь была полосатой, как зебра, Но все-таки я сумел сделать что-то свое. Столько лет слушал я это небо — И столько лет только музыкой жив: Под шум дождя и мелодию снега Я жизнь положить сумел на нехитрый мотив. Я живу, чтоб в минуты печали Простой напев утешенье дарил, — И пусть не все у меня получалось, Но все-таки столько лет я недаром прожил.

 

«Еще мне предстоит быть стариком…»

Еще мне предстоит быть стариком, жить, опасаясь смерти скорой, воспоминания тревожить шепотком, в словах детей выискивать укоры. Трясущейся рукой нести огонь из кухни в комнату, чтоб печку затопить, и долго-долго не согреть ладонь, и вспомнить что-то, и опять забыть. Прислушиваться, проверять замки, остерегаться сотен разных бед, и, ощутив бессилие руки, не верить, что иной развязки – нет.

 

«Я предал все, о чем не написал…»

Я предал все, о чем не написал, что называл не бытием, а бытом — прокисший запах коммунальных битв, раздор трамвайный, уличный скандал. Нет пустяков – есть пустота души, На родине – забвенье об Отчизне. Как будто в этом есть особый шик: взглянув в окно – и не заметить жизни. Признанье это что-нибудь да значит… Так дай судьбы преодолеть межу меж бытием и бытом. А иначе я все предам – о чем ни напишу.