Глава 6
Когда мы вышли из шатра погода начала меняться. От дообеденной духоты не осталось и следа. Поднялся довольно сильный ветер, а небо на западе и юге потемнело под надвигавшимися тучами.
Голицын принял короткий доклад от часового-"оберегателя" — "И когда он успел их выдрессировать?". Царёвы "потешные" тоже выходили из своих шатров, позёвывая и потягиваясь. Я попросил Петра построить их, и он начал делать это весьма энергично. Кто не сразу услышал криков младшего государя, почувствовал его тычки. Кое-как выстроились. Государь огласил своё повеление: начинаем играть в солдат и с понедельника всем им быть утром на построении у нового плаца. Полковником нашего "потешного полка" объявляется князь и боярин Борис Алексеевич, коему командовать в боях и походах, а тако ж заведовать всеми хозяйственными делами. А первым помощником к нему в должности полуполковника быть Фёдору Матвеевичу Апраксину, коему состоять при потешном полке неотбывно. Под мой суфлёж Пётр толкнул небольшую речугу, как ему видится новая забава и почему всем надлежит слушаться командиров (особенно Апраксина). А коли того с кем и не случится, то быть тому в опале царской. "Робяты", слушая царя, недоумённо переглядывались, не веря, что государь сам пойдёт под команду стольника рядовым. На этом пришлось свернуть "митинг", так как заходящая от Москвы туча закрыла солнце и первые, ещё редкие, капли упали на землю.
Под начинающимся дождём мы пошли во дворец, где в большой гостиной Майор разбил потешных по трём отделениям в восемь-девять человек. Командиров отделений пока назначили временных — Андрея Матвеева, Ивана Долгорукова и Петра Голицына. У Долгорукова собрали всех старших по возрасту и знатности. К Петру попали тоже возрастные ребята, но не таких именитых родов, а у Матвеева собралась вся мелюзга во главе со мной. Всего оказалось нас две дюжины боярских рыл и один великий князь с приблудным немцем.
Капитан, пользуясь случаем, начал строевую подготовку. Прямо с построения в гостиной, благо простор её это позволял. Расставил всех по своим отделениям и по росту. Отработали первоначальные команды в строю на месте. Не обошлось без фронды со стороны некоторых "знатных" отпрысков. Впрочем, она была быстро подавлена, стоило мне только перестать сдерживать Петра. Он выскочил из строя, начал кричать на провинившихся "робят", и те поспешил сделать вид, что согласны с новыми правилами игры. Капитан наблюдал над поведением Петра с трудно скрываемой иронией, но пока не вмешивался. Однако с часок "робяток" помучить успел.
За окном громыхнуло, и начался сильный, похожий на потоп, ливень. По дворцу забегали, засуетились служки, расставляя зажжённые свечи. Строй "потешных" смешался как-то сам собой. Капитан в досаде махнул рукой и завершил занятие. Молодежь сразу же кинулась к окнам. Послышались негромкие возгласы: "Глянь, глянь како шибает-то!", "А за рекой-то, рекой" "Чего там?" "Древо пылает!".
Вскоре пришёл посыльный от государыни и меня вместе с Зотовым и Голицыным попросили быть к ней. Оставив Капитана следить за молодежью, царь вместе с Майором и Учителем пошёл по переходам в покои государыни.
Посыльным был Абрам Лопухин, молодой невысокий парень лет двадцати. Вел он себя немного странно, неуверенно, как бы играя роль. Казалось, перед тем, как что-либо сделать, он переспрашивает сам себя. Сами движения стольника, напротив, были чересчур резкими, как будто подталкиваемые внутренними пружинами. Его глаза сверкали странным блеском, и он постоянно оглядывался на Зотова, пытаясь что-то сказать ему. Однако, кроме меня никто не обратил на это существенного внимания. Я тоже не стал встревать и беспокоить царя перехватом управления, позволив Петру самому идти к матушке.
У царицы в небольшой комнате сидели пара ближних боярынь и сестрица Наталья. Царевна откровенно скучала, теребя в руках шелковый платочек. Увидев нас, она оживилась. Платочек был отложен в сторону, а красивое детское личико осветила мягкая улыбка.
После дежурных приветствий между взрослыми пошёл плавный разговор о вчерашнем событии и результатах расследования. Царь, севший на лавку к сестре, взял руку царевны и стал всматриваться в её лицо, пытаясь рассмотреть в знакомых чертах чужую личность. Я чувствовал насколько он не уверен, не твёрд в своих желаниях. Но добрый взор родных глаз помог ему принять свершившееся с царевной перерождение и "признать" её той же сестрой, с которой он привык играть в детстве.
Меж тем разговор царицы с ближними людьми перекинулся на тему государева класса. Государыня не сразу, но всё-таки согласилась призвать во дворец на лето ещё отроков в "потешные". Она выделила дополнительные деньги на обстановку школьными принадлежностями Никитой Зотовым новых палат в театральной хоромине. Занятие класса начинались с нового года, и поэтому до сентября надо было ещё утрясти с патриархом, кто из церковников будет "ответственным куратором" лицея.
Тут же, под шум летней грозы за окнами, я испросил позволение у матушки на жизнь по будням во дворце для Фёдора Апраксина. Разрешения на занятие им одного из теремов получено не было, но мне позволили, коли я так возжелал, забрать его к себе "наверх" и выделить новому постельничему помещение рядом с царскими покоями. Такой вариант меня устраивал даже больше. Сразу закрепил успех, велев позвать сюда Капитана, чтобы он освоился в статусе ближнего ко мне человека. Однако, не успел он войти, как какая-то бабка с поклоном сообщила, что готов "полдник". Царица, подтверждая своё прозападное воспитание, милостиво разрешила разделить трапезу с ней всем присутствующим, и мы перешли в столовую комнату.
После небольшого перекуса ягодами, да киселём с пирогами Пётр потащил наше общее тело на крыльцо смотреть на грозу. Особенно нравилось ему смотреть, как молния бьёт в железный шест, что поставили рядом с дворцом, на самой высокой точке холма. Вместе с царём туда направилась и сестрица с мамками, которые, конечно, не стали выходить в переход, а со страхом и оханьем жались на выходе. Стоя на террасе и держа за руку царевну, Пётр вполголоса вспоминал с ней о прежних играх и шалостях. Наташа-Лида бойко отвечала государю, и тот окончательно успокоился, поняв, что сестра вовсе не исчезла в личности вселенки. Его умиротворение подействовало на меня с большей силой, и я опять уснул. Теперь уже без сновидений.
* * *
Очнулся уже после вечерни и ужина. В комнате, которую выделяли Капитану на одном этаже с моей спальней. С ним в сени должен был вселиться и его слуга. Собственно к реальности я вернулся от вопроса Петра, кто такой денщик у Апраксина. Пришлось объяснить и забрать управление себе — устал с непривычки ребенок подражать моей "игре в государя".
— Великий государь, — обратился ко мне Апраксин, — не сочти за дерзость, дозволь мыльней твоей пользоваться?
Я кивнул, улыбаясь. Видно, Капитан понял, что теперь перед ним не только царь, но и вселенец, и вполголоса спросил:
— Зарядку и обливания, Пётр Алексеевич, я слышал, ты по утрам совершаешь, а вот серьезное единоборство восточное изучить желания нет?
— Какое? Карате, кун-фу, айкидо? — быстро и также тихо спросил я.
— Нет, таэквон-до.
— А как залегендируем, откуда ты это знаешь?
— А это и не надо. Просто будет особая зарядка. На спарринг сразу не надейся. Кстати, с тобой кто тут из спальников ещё живёт?
— Пока нет, но можно опять взять наверх, например Андрея Матвеева и Артемона Головина.
— Артемон? Это не тот, который потом будет Автоном?
— Вроде тот, больше не кому.
— А ты к упражнениям их привлекаешь?
— Нет пока.
— Зря.
Мы посмотрели на заглянувшего к нам Матвеева.
— Андрей, позови-ка Головина.
— Хорошо, государь, — сказал той и скрылся за дверью.
Я всё так же шёпотом продолжил.
— Здесь мне зарядку пришлось с боем отстаивать. И так это проходит как блажь царская. Попробовать занятия со спальниками можно, если они сильно против не будут.
— А куда им деваться? Ты таки, государь, — он хмыкнул, — вот и укажи без стеснения!
Вместе с Андреем в комнату вошёл и круглоголовый, приземистый Артемон. Моё указание об их переезде во дворец и на совместное занятие зарядкой с обливанием под руководством Апраксина они приняли спокойно. Новоназначенный полуполковник "потешных" взялся рассказывать об особой хламиде, кою он измыслил для занятий. Вызвал Тихона, а через него дворецкого — московского дворянина Измайлова. Тот с видимым неудовольствием взялся организовать пошив силами местных мастериц четырёх белых костюмов для царских забав. Пришлось "топнуть ножкой", да прикрикнуть на прячущего свой хитрый взгляд бородача. Только после этого нам было обещано, что с завтрема мастерицы сядут на пошив, но боярин должен сам им указать, какими желает те кафтаны и штаны видеть, ибо старый Пантелемон своим скудным умишком не способен замысел Федора Матвеевича уразуметь.
Дальше я пошёл показывать новому фавориту свой терем. Апраксин внимательно осмотрел лестницы и все закутки. Похвалил за переоборудование большого кабинета, откуда я указал большое кресло унести в гостиную, а мне поставить парту, пару столов с немецкими стульями, да сделать у южного окна большой верстак. Среди стружек и разных деревяшек на верстаке лежали заготовки фрегата и небольшого планера.
— Чудно ты измыслил, государь… Что сиё, позволишь ли узнать? — Он указал на несколько лекал под обводы для модели. Раскладку для фрегата я нарисовал по памяти ещё в мае, заставив ребенка вспомнить моё пионерское детство.
— Сиё, Фёдор Матвеевич, специальные чертежи для деланья игрушки-корабля, какой я видел на картинах, что мне Никита Моисеевич показывал. — Ответил и незаметно написал на краю бумажного листа: "МК-1983/11"<уточнить номер>.
— Зело сиё непонятно, Пётр Алексеевич, как ты можешь быть уверен, что корабль сей, в надлежащих пропорциях исполнен? — Мы с царём пропустили этот вопрос без ответа. — Вот ты уже и начал строгать его? Сам изволишь руку свою приложить, али помогает кто.
— Помогает, боярин, вот Автоном и помогает. Он первую мачту, что голландцы называют фокой, строгал, и нити, её держащие, клеил. Ну, а корабль строгал я сам вот этим рубанком. Андрей же тер его камнем точильным и к лекалам сравнивал.
— Лекалам?
— Я положил так называть сей резаный чертёж, что помогает мне форму корабля с задумкой сносить.
— А что сей крест означает, государь? — Апраксин указал на модель планера, который пытался собрать Матвеев.
С ней я, так же, как и с фрегатом, воспользовался возможностью носителя с фотографической точностью воспроизводить из памяти раз виденные мной рисунки. Труднее, чем вспомнить, было убедить Андрея именно в таком профиле крыла. Меня спасла только его разгорающаяся страсть к воздухоплавательным опытам. Увлёкшись "измышлением" деревянного самолёта он не донимал меня вопросами о проскакивающих в речи словах из другого мира. Я, конечно, где мог, пытался изобразить раздумье как назвать ту или иную деталь. Часто, с помощью Петра, удавалось подобрать местный эквивалент, но и проколы встречались — как, например, с лекалом.
— Это, Фёдор Матвеевич, Андрей пытается из дерева и бумаги самолёт сотворить. А я помогаю ему в силу своего разумения. Коли и тебе интересна такая забава, боярин, полагаю, мы против помощи твоей говорить не будем.
Капитан взял в руки планер, который ещё не был обтянут бумагой. Взвесил в руке, оценил центровку. Ничего не сказал и положил обратно. Начатую мной три дня назад модель фрегата он смотрел более тщательно. При этом постоянно сравнивал с нарисованными мной чертежами. Они, в общем, совершенно случайно сохранились во время пожара. Да и возникли больше как игрушка, проба рисования по памяти, после экспериментов с оригами. Тогда я, отчаявшийся унять головную боль, пришедшую как наказание, в сердцах отдал все бумаги Матвееву и забыл про них. По приезду в Преображенское Андрей показал чертежи и спросил можно ли по ним сделать настоящий корабль. Вот так и возникла идея заняться моделированием.
* * *
Гроза завершилась. Апраксин отпросился съездить в Москву к семье. Пётр хотел расспросить Брюса, как и когда он сможет новые ракеты сделать, и что ему необходимо для этого. То, что того оставили с "робятами" я знал от Матвеева. Он же мне сообщил, что Химик пошёл с царским дядькой вытаскивать из темницы старого Фрица. Препятствовать царю посмотреть, как расположились новые немцы, не стал. Проходя в сопровождении Матвеева и Головина по саду, Пётр заметил, что его шатер кем-то занят. То, что у входа стоял один из голицынских боевых холопов, а другой "оберегатель" постоянно обходил вокруг, что указывало на новый сбор темпонавтов. Приближение государя не осталось незамеченным и, подходя, я был перехвачен выглянувшим из-за полога царским кравчим.
— Великий Государь. — Голицын поклонился.
— Князь Борис Алексеевич, что за дело у тебя в шатре моём? — cпросил Пётр.
— Не гневайся, Пётр Алексеевич, стольник государыни Натальи Кирилловны, что давеча звал нас к ней, упал в падучей.
— Так что с того? Неужто к потешным нельзя снести его было?
— Пётр Алексеевич, — Майор пристально всматривался в лицо царя. — Там дело тайное и не след его одного оставлять сейчас.
Я уже понял, что проявился ещё одни из темпонавтов. Однако мне уже совершенно не хотелось продолжения "вселенческих" бесед, и я заставил царя пройти мимо палатки. Матвеев и Головин, безусловно, отметили эту странность, но об этом беспокоиться не стоило. На фоне других чудачеств это могло быть объяснено излишним доверием государя к своему дядьке. Тем не менее, уже уходя, я через Петра попросил Голицына:
— Князь, коли есть с вами немец вчерашний, скажи ему, что государь пожелал услышать его придумки о потехах огненных.
Не оборачиваясь, я спустился к берегу Яузы. Автоном с Андреем всё так же молча сопровождали меня, идя чуть в стороне. Сел там же, где и вчера с сестрой. Стольники расположились на своём месте. Здесь меня догнали несколько ближних дворян царицы. Тяжело отдуваясь и отирая рукавами пот, градом лившийся из под шапок с соболиной опушкой, они поклонились царю.
— Великий Государь Пётр Алексеевич, — начал самый важный из них — В прошлом дню посылал ты ближнего своего человека Никиту Федорова сына Хрущёва на двор к боярину князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому. Сей отрок твоим именем просил взять к тебе заморских цветов томаталь, что растут в имении князя. Да просил он не честью, а лаялся на дворовых людей, да на ключника, да грозился твоей опалой, коли те цветы к твоему царскому величеству посланы не будут. Князь Михаил Алегукович бьёт тебе челом Никитку того Хрущёва наказать примерно, и молит твоей милости цветов сих не рвать от того, что отцвели оне уже на Троицу, а плоды злы и недобры. Обещается боярин к твоей царской милости в следующей весне прислать ростков сих цветов заморских, что бы оне твой взор своим цветом умилостивили в царском саде, в Измайлове.
Из всей этой речи я понял, что Хрущёва обломили с помидорами и поэтому-то он и сказался сегодня больным. Сидит, верно, у отца в палатах и боится ко мне с дурной вестью придти. "Но странно, почему не сам князь Михаил об этом говорит или не его сын? Это что способ показать мой невеликий статус?"
— Подожди, а почто сам боярин не пришёл с сей вестью ко мне и тебя, Родион, отправил? И где сын его, мой стольник, Андрей?
— Князь Черкасский с поклоном поднялся к государыне царице Наталье Кирилловне. Она же и велела ему не ходить к тебе, а послать с сим малым делом нас.
"Ещё интереснее! Матушка проснулась, опять начала флажки ставить и инфо фильтровать." — А сам полностью вступая в контроль над телом отвечал:
— Передайте боярину, что велю я прислать ему два фунта плодов томатоля, как только они вызреют. И по весне же пусть пришлёт со своим садовником ростки числом более двадцати дабы завесть сей цветок здесь в Преображенском. Ступайте и более не тревожьте меня. Коли надобно чего, Андрею Матвееву сказывайте.
Я заметил, что ко мне спешил Брюс. За ним хромая семенил Фриц. Подойдя, немец бухнулся мне в ноги, благодаря за спасение и доверие ему потех огненных. Речь его была с таким ужасным и непередаваемым акцентом, что если бы не мое прошлое образование, врядли бы царь понял все эти сентенции и сравнения в крутом замесе немецких, русских слов и латыни. Ребенка эти мольбы слегка раздражали, а меня удивляли — даже русские теперь не всегда бухались в ноги, а уж иностранцы тем более. Царь добил его, вернув перстень его жены, что я забрал вчера у охраны. Говорить решил с Брюсом:
— Яков, скажи своему мастеру, что я желаю увидеть его искусство без твоих опытов с тайным зельем. Да спроси, скоро ли он сможет устроить огненную потеху на том берегу.
"Быр-пыр-пыр". — Яков-Антон довольно бегло перевёл мой вопрос. Фриц закивал и произнёс:
— Тругой неделя, феликий госшударь! Другой неделя Фриц радость показать вам свой фейенрверкус!
— Ну, добро. Езжай к себе домой, да скажи жене, что жить вы будете рядом со мной в Преображенском. Яков объясни, что ему дарю новый дом в будущем городке.
После перевода немец замер, переваривая услышанное. Химик добавил от себя, что это особая милость — жить вне слободы у царя. После этого мастер начал опять благодарить, но к счастью больше в ноги не падал. Я хотел допустить его к руке, но Пётр воспротивился — и той милости, что было, довольно.
Яков ещё о чём-то переговорил с приосанившимся херром Гриманном, который практически мгновенно преобразился из жалкого просителя в важную персону. Химик с недоумением обратился ко мне:
— Великий государь, не вели казнить, вели слово молвить.
"Блин! Шут! И тут хохмит!" — я посмотрел на стоявших поодаль Матвеева и Головина. Вроде пронесло — они внимания не обратили, а немец и не понял. Недовольно буркнул:
— Ну!
— Изволь ручку свою приложить к пропускной грамоте мастера Гриммана. — Протянул мне небольшой листок. На мой немой вопрос добавил: — Сиё князь Борис измыслил, дабы лихие людишки невозбранно до твой особы дойти не могли.
"Так вот зачем Майор мне карандашик в палате сунул в карман!". На желтоватом клочке бумаги было написано: "Дозволяю выход из дворца. Подпись: _____. Выход в __час __мин____ Караульный: ______" В первом пробеле догадался вывести "Пётр", и только потом подумал: "А как интересно местные объясняют новую букву в имени царя?".
— Автоном — я позвал Головина — проводи мастера Гриммана до ворот, да забери сей листок, как только караульный начертает в нём своё имя.
Головин поклонился и повернулся к немцу. Тот тоже поклонился и гордо зашагал в сопровождении стольника к выходу с территории.
Подманил к себе Химика и почти шёпотом спросил:
— Ну, кто там? Не томи душу, кого обнаружили в Лопухине? Он ведь тоже не по адресу попал, так?
Антон отвечал также тихо:
— Строитель. Юрий Перунов — первоначально должен был в младшего сына Андрея Виниуса. Анкету его помнишь, государь? — я кивнул — Вселился очень удачно. Свалился, спускаясь с крыльца, в аккурат перед Майором. Тот, как только мат в адрес семнадцатого века услышал, так сразу двоих своих холопов отправил отнести Лопухина к твоему шатру. Туда местные вроде без спроса не лезут.
— Да, отвадил я их парой гневных истерик. Слияние было?
— Угу, как раз при нас. Гадко это выглядит со стороны. Но сейчас он уже планы начинает строить.
— Так ведь строитель, вот и строит.
Улыбнулись друг другу. Я оглянулся на Матвеева — тот увлечённо разглядывал, как на другом берегу мальчонка-пастушок пытается выгнать зашедшего в воду телёнка.
— Про меня не говорили?
— Нет, Майор запретил. Да и Капитан его поддерживает. Он даже ругается, что царь нам раскрылся. Чем меньше людей знают, что молодой государь "с придурью", тем лучше. Спокойнее было бы все твои новшества приписывать окружению.
— Шила всё равно в мешке не утаишь. Пусть все привыкают заранее. Если мне всё время прятаться, то с ума могу сойти.
— Что так жестоко?
— Ты, Антон, машину водил? — Он кивнул. — Вот и я водил. Знаешь, как это трудно помнить, как водишь с точностью до мелочей? Почти каждое утро просыпаюсь "сжимая руль". Имел неосторожность приоткрыть ребенку эту память. — Почувствовал, как Пётр прислушивается к моим словам. — Вот теперь радуюсь, что в свое время отказался от поездки в Мячково, полетать.
— Рассказывал же, что можешь блокировать память от него.
— Так было надо. Царь немного не понимал, зачем ему учиться. Думал завлечь видами технического, мать его, прогресса.
— Успешно ведь.
— Успешно для него.
— Ладно, не расклеивайся! Зато царь! Почёт и поклонение.
— И страх, что убьют молодым. Эх! Всё, закрыли тему. Чего жаловаться — Лиде труднее.
— Как она там? Поговорить с ней можно?
— И не надейся. По пятому пункту не пройдёшь и обыкновенную боярышню увидеть, а ты о царской дочери замечтал.
— А чего? Крестьянскому сыну у Толстого можно, а мне нельзя? Вот у одного писателя Яков Брюс вполне сох по Наталье и даже какие-то шуры-муры были.
— Так у него и трёхмачтовые бриги были.
— Читал?
— Имел неосторожность.
От долгого шепота у меня запершило горло. Я запёрхал. Брюс протянул флягу. Хлебнул, там оказалось что-то хмельное и гадкое, но хорошо хоть жидкое.
— Слушай, Яков, ты не сопьёшься? — спросил Химика, возвращая его пойло.
— Что добыл, то и пить приходится. Вообще конечно и курить тянет, аж ухи пухнут. — Он тоже отхлебнул.
— Это наведённое. Носитель ведь не курил?
— Нет. — Он поклонился и уже в голос сказал — Дозволь, государь, покинуть тебя.
Матвеев, услышав это, округлил глаза.
— Дозволяю и прощаю тебе твое невежество Яков Брюс. Помни милость мою. — Я не удержался и улыбнулся.
Антон усмехнулся в ответ и пошагал к выходу. А навстречу ему уже торопился Головин, в сопровождении Бориса Голицына и солдата. Подошли ко мне. Голицын сразу в лоб:
— Великий Государь, указал ли ты сему вьюноше забрать у солдат пропускной листок?
— Да! Расскажи мне о сём новшестве. Почто я не знаю?
Я взял у Голицына "пропуск" и удостоверился, что на входе отметили время, когда ушёл Гримман и приложили палец вместо подписи. Ещё заметил на верхнем углу какой-то буквенный код и тут же памятью носителя узнал славянские цифры. "Вот Майор даёт! Успел уже пропускной режим наладить!". Отпустил обратно солдата с листком, а сам решился пройтись по берегу. Петру уже надоело простое сидение да болтовня, и он хотел подвигаться.
Мы с кравчим пошли по берегу вверх по течению Яузы, сопровождаемые только одним "оберегателем". Стольников пришлось оставить, чтобы не мешали общаться. Князев холоп ожидаемо держался в стороне от нас. На мой вопрос о пропусках Майор закатил полу-лекцию, полу-доклад о том, как теперь каждый входящий будет получать разрешение от меня или царицы. И всё это фиксируется в специальных книгах — журналов пропусков. Матушка на это согласилась с радостью и даже взяла на содержание всех "оберегателей" князя во дворце, которые помимо основных функций должны были досматривать за соблюдением службы караульными.
Мы помолчали.
— Ну что, Майор — начал я сам — как Юрий Владленович? Осваивается в новом теле?
— Да, вполне нормально. Стал сразу проситься на Урал. Домны строить.
— Не рано? Нарышкин там есть и он пока золотом должен заниматься.
— Вообще-то одно другому не помеха. Тем более у Абрама отец воеводой в Верхотурье, а если Елена попадёт по назначению в твою потенциальную невесту, надо будет прикрыть вселение. Илларион Абрамович хоть ума и не великого, но и не полный дурак. Догадается, чтобы от сожжения за колдовство уберечь, спрятать старшую дочь в монастырь так, что никто и не найдёт.
— Почему сожжение? Лена совсем не глупа, сможет сообразить как вести себя. Может уже вселилась и сидит тихонько?
— Видишь ли, Семёнова очень своеобразная девушка. Да ты, небось, и лучше то знаешь.
Голицын пристально смотрел на меня, изучая реакцию на полунамёк. А я пытался отключить от разговора ребенка — не хотел его посвящать пока в эту сторону свое жизни. Завершив блокировку, я обратил внимание на своего собеседника. Встретились глазами. "Опа! А не было ли у него чего с Ленкой?!" — легкий укол ревности воскресил затухшее было чувство неприятия Дудыкина. "В прочем, может я ошибаюсь, и Майор подразумевает моё знакомство с ней по предыдущей работе. И потом, он ведь был в Ирину влюблён". "А ты, дядь Дим, в жену!" — царь как-то сумел пробиться через блок. "Пётр! Брысь! Не подглядывай за взрослыми!" — я буквально затрамбовал своё невольное альтер-эго в подсознанку.
— Ну, я работал с ней, Борис Алексеевич, два года. Потом уволил. Она должна больше всех из попаданцев меня ненавидеть!
— Ненавидеть?! — по его сомнению, я догадался об информированности Майора о наших с Ленкой отношениях.
— Конечно, я ведь её уволил! В самый кризис! Но она дама очень волевая, а коли захочет жить, может даже монахиней прикинутся и не свихнуться.
— Ага! — Голицын с сомнением поскреб свой недавно побритый подбородок. — Хорошо, забудем об этом. Тем более, пока ей помочь не можем. Юрий, который теперь Абрам, говорит, что вся семья воеводы отбыла на Урал вместе с Нарышкиным. Сейчас они уже должны где-то по Каме плыть.
— Так долго? Я думал Иван Кириллович уже на месте. Он чего ждал?
— Ни чего, а кого. Царица Марфа, похоже, с ним теперь. Матушке твоей отписала, что собралась она в Покровский монастырь в Верхотурье, и будет впредь жить при нём вдали от столичной суеты.
— Там, что ли постригаться будет?
Майор в ответ улыбнулся.
— Ну, нет. Постричься она и здесь могла. Зацепил её, видно, наш Геолог, котяра мартовский! Он ведь и семью свою в Москве оставил из-за царицы. В Сибири нравы проще… — многозначительно добавил он.
— Постой, Борис Алексеевич, а что в Кремле об этом говорят? Что матушка?
— В Кремле? В Кремле — завидуют. Да сами начинают лямуры крутить. На прошлой неделе тетка твоя, великая княжна Татьяна Михайловна, вновь плясунов черкасских привечала. Дворовые шепчутся, что некоторых наедине потчевать вином изволила… А Наталья Кирилловна тоже не из теремных затворниц. На людях, конечно, осудит, но тайно брату с Марфой благоволить будет. Так что, благодаря тебе, Александр устроился вполне неплохо.
Мы дошли до места, где ограда царской резиденции спускалась к воде. Царь ещё хотел погулять, проникнуть за забор, но Борис Алексеевич собрался возвращаться.
— Так вот, — продолжил беседу Майор, — по Строителю, мы его уговорили остаться до зимника здесь и помочь со строительством кирпичного завода. Он завтра будет тут стройку инспектировать. Потом расскажешь ему о проекте Академгородка. Пётр, запомни, эта идея не твоя, а Зотова! — Я подтвердил кивком что понимаю. — С ним и обговори все свои задумки. Раскрываться не советую. У него настрой не такой негативный к тебе, но всё-таки коли он с Еленой будет общаться, может проговориться. А за её реакцию на твое вселение я просчитать не берусь.
— И я тоже. А ещё сам Семёнов где-то должен быть! Он вообще не предсказуем.
— Не думаю. Он же офицер и понимает что такое дисциплина. Был бы неуправляем, так Генерал его на проект не брал бы.
— Кстати, а сам Генерал, когда появится? Если все сдвинулись лет на пять, то ждём через три года?
— Скорее всего так. У Антонова саркофаг индивидуальной настройки. Единственный из всех прошедший все испытания и ОПЭ.
— Опа?
— ОПЭ — опытно-промышленную эксплуатацию.
— А, да, Зотов рассказывал.
Помолчали. Наконец Майор решился продолжить.
— Пётр Алексеевич, именины твои завтра.
— Знаю. Опять в Кремль ехать. — Сказал и поморщился. — Не нравится мне там. Ребенку, кстати, ещё больше. Службу стоять и бояр принимать. Тут приём большой будет, не как в мае.
— Так и я о том же. Ты уж потерпи. Ещё Василий просил послов крымских принять. Они итак уж с весны сидят. Постарайся вести себя соответственно царю, а то смотрю, ты расслабился в Преображенском. Стрешнев сегодня матушке выговаривал, а она мне.
— Ладно, попробую. Тихон — старый боярин весь в старину ударился, вот и не принимает меня.
— Зато он предан царице и тебе. Да и вес не малый имеет в Думе. При теперешних раскладах и то хлеб. Вот даже Черкасские начали нос воротить. Насилу сегодня князь Михаил приехал сюда, думал вообще через сына свой отказ передать. — Его рука опять потянулась к бороде, но на полпути он вспомнил, что-то и резко её опустил — Так что, государь, будь, пожалуйста…. государем. Терпи, улыбайся милостиво. Запоминай всех, кто как смотрит и что говорит. Потом расскажешь.
— А тебя, что не будет?
— Нет, надо срочно в Тулу ехать. Один крестьянин прислал челобитную тебе и подарок Зотову. А тот узнал, что его местный воевода в темницу определил.
— Это зачем? Какой крестьянин и какая его челобитная? Неужто не терпит день-два?
— Фамилия крестьянина Антуфьев, а звать Никитой. Пронимаешь, о ком я?
— Не томи, не понимаю, какой такой Антуфьев?
— Отца его Демидом кличут. А в подарок он самовар прислал.
— Постой, Никита Демидов? Чего в нём тоже наш сидит?
Голицын утверждающе кивнул. Протянул мне свиток:
— На сам почитай.
Под пристальным взглядом Майора я развернул бумагу и принялся читать:
"Великому государю, царю и великому князю…" — бла-бла-бла… "бьет челом холоп твой Никитка Демидов сын Антуфьев"… — ну это пропустим, ага вот: "…измыслил я, холоп твой, Никитка, возок самоходный, что паром дышит и тянет с собой многие другие возки с товарами…" Так, паропанк форева, знать Инженер успешно вселился и уже напрогресорствовал до темницы. Я напряг память, вспоминая анкету: "Широко Анатолий Николаевич: возраст — 58 лет; место рождения — г. Мариуполь, УССР; семейное положение — холост, детей нет; образование — ХИИТ, СТАНКИН (вечерний), аспирантура МИСИС(?), ктн, работа п/я…; п/я….; последнее место работы станция Сон Красноярской ж.д. — инженер ("просто инженер?"); хобби — жд-моделирование, история железных дорог."
Остальное в челобитной состояло в обещаниях много интересного… и, конечно, просьбу о финансировании. Заканчивается стандартно: "…что тебе Великому государю о мне Бог известит, царь государь, смилуйся, пожалуй. Писано стряпчим тульской избы Сыскного приказу Ларионом Михайловым сыном Кириловым."
— Борис Алексеевич, а в кого он первоначально должен был вселиться?
— Иоганн Шмит, мастер у Марселиусов, в Кашире.
— Так сейчас даже удачнее. Демидов личность известная.
— Кому? Только нам, а так он крестьянский сын. Иностранцу проще выжить и в нём проще скрыть умения из нашего времени. Теперь надо понять, что там случилось и почему ему правёж грозит. Боюсь, могу не успеть.
— Послушай, князь, твое ведь предположение неверно было — ты обещал проблемы либо с Капитаном и Агрономом, либо с Химиком и Инженером. Кого теперь мы недосчитаемся?
— Это была оценка. Когда я уходил в бункере ещё не стреляли. Теперь, наверное, стоит ждать проблемы у Агронома — Паши Гусева и у Михалыча или Семёнова.
— Но последние ушили гарантировано в неповреждённых саркофагах. Это я твёрдо помню.
— Тогда кроме Иры, только Паша остался. Электрика и Полицая будем ждать. Я их потенциальных носителей отслеживаю в меру возможностей.
— Они кто?
— Электрик — младший сын Хованского, а Полицай должен был в полковника Сухарева попасть. Пока никаких признаков ни у того, ни у другого.
Внезапно меня поразила догадка:
— Слушай, а Ромодановский случаем не под Семёновым.
Борис на минуту задумался и отрицательно мотнул головой:
— Нет. Врядли. Сергей давно бы проявился. Нет у него склонности к глубокой конспирации. Скорее в Генерала поверю.
— Но ты присматривай и за ним. Больно странно он ведёт себя.
— Давно слежу. Фёдор Юрьевич далеко не прост, и нелегко к нему подобраться. Утро сегодняшнее вспомни, государь. Я опасаюсь, как бы его руки до Инженера раньше нас не дотянулись. Поэтому завтра же поскачу туда.
— Матушке-то сказал?
— Куда деваться? Насилу убедил взять Демидова к нам. Вот, кстати — он поманил стоявшего невдалеке оберегателя — изволь, государь Пётр Алексеевич, ручку свою приложить к указу о взятии Никиты Демидова в твои работные люди.
Я подмахнул поданный мне лист, используя спину холопа как конторку.
— А пропуск тебе подписывать не надо, князь?
— Спасибо, государь, у меня вездеход. — Голицын с улыбкой изобразил лёгкий поклон.
— А ещё у кого абонемент?
— Пока только у меня, Зотова и боярыни Леонтьевой, ближней государыни и твоей первой кормилицы.
— Понятно… Торопишься ехать — Майор кивнул — Добро, держать не буду. Вон и комнатные мои спальники уже утомились ожидаючи. Жаль, что на пиру не будешь. Беги, спасай Инженера.
Князь поклонился ещё раз и пошагал в сторону дворца. Его воинский холоп, "оберегатель", последовал за ним.
Оставшись в одиночестве, я принялся объяснять царю непонятные для него места беседы. Пётр, конечно, сильно заинтересовался описанным "возком самоходным". Пришлось разочаровать его перечислением возможных проблем, кои надобно преодолеть, чтобы построить железную дорогу. И хоть Широко, судя по анкете, представляет все эти трудности, ждать чудес не стоит. Однако, детское "хочу-хочу-хочу" Петра унять удалось только в самой слабой мере, ровно до того уровня, что бы согласиться ждать прибытия Никиты Демидова в Москву.
Болтая сам с собой, я прохаживался по лугу вдоль забора — от воды и до начала подъема на холм. Матвеев с Головиным, стояли наверху в готовности исполнить любое приказание, но спускаться не торопились. Прервав на минуту беседу со своим альтер-эго, я услышал тоненький писк. Вскинул голову и увидел, как в метре от берега барахтается маленький чёрный комочек. Не раздумывая, бросился в воду и вытащил крошечного черного котёнка. Бедняга дрожал от холода и страха и судорожно цеплялся за рукав моего кафтана. С некоторым трудом удалось оторвать его коготки. Кроха, не переставая пищать, извивался в моей руке. Насилу удалось отстегнуть верх кафтана и, морщась от поцарапанных рук, поместить котёнка за пазуху. Здесь меня догнали Андрей с Атономом. Отёршись от поднятых ими брызг, я успокоил "спасателей", что тонуть не собираюсь, и позволил им вывести царя из реки.
В палатах меня уже встречали царица с царевной и большая толпа дворни и приживалок. Царя сразу повели в теплую мыльню для переодевания, а стольников и спальников ждал разнос со стороны матушки. Котёнка попытались отобрать, но я не дал. Он, пока я шёл до дворца, успокоился и уже не дрожал и не пищал. Тихон сгонял кого-то из сенных за молоком, и только тогда я позволил себя переодеть.
Выйдя из мыльни, я застал у себя в передней Голицына, держащего на руках спасёныша. Князя вернули от ворот, как только разнесся слух, что царь "утонул".
— Ну, ты, Пётр Алексеевич, и напугал меня, — сказал он. — И из-за этой твари ты в Яузу полез? Там ведь и омут недалече! Думать-то когда будешь?
Видно было, что он весьма взволнован и немного путается в стиле обращения. Я постарался сказать как можно мягче:
— Не серчай, Борис Алексеевич. Всё ж обошлось, слава Богу. Езжай себе в Москву покойно. — И перевел разговор уже почти уставшим тоном. — Отдай Ваську.
— Ваську? А… — Майор растерялся. Было видно, что он хочет сказать ещё что-то нравоучительное, но слов не находит. Просто протянул мне урчащий комочек.
— Ну, а как назвать то черного котенка с белой грудкой и чулочками? Не Бегемотом же?
Голицын оглянулся на толпящихся у входа стольников, однако говорить больше ничего не стал, а молча поклонился и вышел. Матвеев и Головин, наконец, решились подойти к государю. Они так же успели переодеть штаны и сапоги, однако кафтаны оставили прежние, с мокрыми полами.
— Великий государь, изволишь ли к вечерне во храм идти? — начал Матвеев. — Матушка…
Я перебил его:
— Нет, Андрей! В палатах помолюсь, и почивать буду. Коли желаете, можете быть там с Автономом без меня.
Стольники переглянулись и теперь уже Головин попросил:
— Дозволь, Пётр Алексеевич, и нам молитву вечернею творить у тебя в хоромах.
Я кивнул.
Сквозь расступившихся сенных и истопников мы стали подниматься в верхние палаты. Второй день появлений попаданцев подошёл к концу. Попросив Петра взять управление телом, я углубился в размышления о текущей ситуации с вселенцами.
"За два дня определилось четыре "темпонавта", то есть половина из неизвестных до этого. Особо радует, что вселение Инженера и Строителя прошло без эксцессов. Из оставшихся гарантированно провальным можно считать только вселение Агронома. Даже анкету его не могу полностью вспомнить — только имя и возраст — Павел Андреевич Гусев, мой ровесник. Майор — молодец, выкрал его потенциального носителя — второго сына Хованского, во время последнего бунта и спрятал в своей вотчине. Однако, похоже, надежды нет. Жаль, я с радостью бы поменял его на Семенова, чья роль в команде мне непонятна. Или даже на Михалыча! Электроэнергетика дело заманчивое, но не близкое, учитывая, что остальные "производственники" вполне могут начальную стадию её развития на себя взять. А вот сельское хозяйство — база теперешней экономики. Там развивать новое желательно в опережающем темпе. Хотя бы на дворцовых землях и в вотчинах попаданцев. Я, конечно, кое-что помню, что читал раньше по этим технологиям, но это только голые теории. А как конкретно делать, как учить и главное с чего начать — неизвестно. Разве что по картошке — ей-то в детстве много времени посвятил и в школе, и дома и даже первые пару лет в универе. Учитель как-то говорил, что уже высаживает у себя картофель и даже грозился в августе порадовать молодыми плодами. Начало положено. Можно ещё закупить в Ирландии и на следующий год привезут. Интересно, сколько стоит целый корабль? Ещё бы подсолнечника и томатов завезти. Местное постное масло из конопли вконец уже задрало! Да ещё эта дурацкая позиция церковников, что от запада, даже овощи — грех! Надо же запретить крестьянам картофель сажать! Идиоты!".
Так размышляя, не заметил, как очутился в постели. Ребенок немного последил за моими мыслями, но вскоре устал и заснул. Я же лежал и по новой обдумывал с чего начать. Строил разные планы и тут же сам рушил их. Картины воображаемого рывка страны рассыпались при попытках конкретизации и оцифровывания. Не хватало знаний местных реалий и, самое главное — статистики. Обыкновенной статистики, так часто ругаемой в покинутом мною мире и так повсеместно используемой. Я совершенно не представлял, сколько и чего производится в Московском государстве. Какие цены, какая оплата труда. Ориентиры, дошедшие как свидетельства, и показывающие то, или иное соотношение стоимостей товаров, на взгляд изнутри этого времени оказались совсем недостаточными. Так загружаясь, я все сильнее понимал, что делать сейчас что-то глобальное невозможно. Велик риск ошибки. Даже хорошо, что острое желание ослабить царю окружавшие его дворцовые условности, которое вело меня при отказе от власти и бегстве в Преображенское, возникло вперёд остальных. Пожалуй, лучшим выходом действительно пока будет концентрация на образовании. На образовании царя и его ближних. На своём образовании по обществу и экономике страны. Надо наперво понять, как Русь управляется, чем живёт и что хотят основные политические силы от будущего.
Так и заснул в полном загрузе…
