Давно
Калея
За три дня Рикар с отцом и полковником Аскером облетел весь материк. Они посетили все поселки, большие и маленькие. Заряжали искины. Отмечали по спискам имеющихся землян. Прикидывали, сколько времени займут сборы, и что нужно закончить перед уходом, чтобы оставшиеся калейцы смогли без них выжить. Затем просмотрели неосвоенные территории. Просканировали пространство. Нашли несколько неучтенных поселков, чьих жителей при перемещении занесло слишком далеко. Райдер почти не спал, забывал вовремя поесть и устал как собака. Забеганный, перегруженный новыми впечатлениями, Райдер-младший даже не заметил, что Калея была не той, какой он привык ее чувствовать…
Через три дня он вернулся в Вилею. Лег спать. Проснувшись на рассвете вместе с деревней, пошел вдоль побережья, присел на край утеса и собрался начать день с медитации.
Калея не отзывалась. Рикар не чувствовал привычных потоков энергии. Не чувствовал присутствия духов. Разве это возможно? Он привык воспринимать духов, как древних, едва ли не вечных существ… Рикар встал на ноги, раскинул руки.
— Ласс-с-с… — позвал он.
Но отклика не получил. Вместо этого сильный порыв ветра сбил его сног, едва не сбросив с утеса. Рикар отошел.
— Исс-с… Эх-х? Орген?…
Никого. Ничего. То ли их здесь не было, то ли Рикар не чувствовал. Привычное упорядоченное инфополе планеты сейчас выглядело хаотичным, мечущимся, безумным.
— Б-р-р-р… — помотал головой молодой человек. В таких условиях точно не расслабишься. — Интересно… Надо было Оргена расспросить перед переходом.
* * *
Спустя несколько дней после неудавшейся медитации, Рикару пришла в голову еще одна мысль. Движимый внезапным порывом, он взял флакар и полетел на остров гайтов. Он сам не знал, что собирался там найти… Возможно, еще один поселок — а вдруг кого-то и сюда занесло. Появилось же как-то племя? Но нет, ничего. Остров ничем не отличался от материка. Просто остров, просто лес. Ничего особенного — духовного или энергетического. Рикар сел, расслабился, погружаясь в глубокую медитацию. И вдруг…
У Рика возникло ощущение, что ему взломали мозг. Внезапная боль пронзила висок и ушла дальше по всему телу. Рикар упал, скорчившись, не в силах пошевелиться. Из носа пошла кровь. Бешенный поток информации хлынул в голову через искин.
— Системы повреждены… Моторный отсек… нет связи… Навигационная система — не сответствует серийным требованиям… Система безопасности — повреждена… — бубнил монотонный голос. И масса цифр, данных, непонятных отчетов волной понеслась в голове Рикара.
Голос! Чужой голос! Его не должно быть в голове Райдера. И одновременно знакомый.
— Орген? Орген! Отмена выдачи отчетов! Отмена выдачи текущего состояния! Отмена всех запросов! Кратко — что происходит?
Какофония в его голове враз прекратилась. Благословенная тишина эйфорией накрыла Рикара, он даже забыл о головной боли. Кое-как выпрямил сведенные судорогой ноги, приподнялся и сел. В голове шумело, в глазах двоилось. Молодой человек слизнул с губ соленую влагу. Он машинально вытер рукавом нос, размазывая кровь на пол лица.
— Так точно, сэр! Орген! Капитан Райдер, разрешите доложить. Корабль в неуправляемом состоянии. Нет связи с модулями. Связь с капитаном потеряна. Со штатными офицерами тоже. Вы, как старший по званию, принимаете…
— Постой!
Райдер ничего не понимал… какой корабль… о чем вообще говорит Орген… А тот снова принялся бубнить о системах, повреждениях и потерянной связи. Корабль… корабль… Искин, наконец, взял контроль над организмом, обезболил по возможности. В голове прояснилось. И Райлер понял, о чем говорит Орген. Сводки бортового искина! Он машинально сформулировал запрос:
— Орген! Бортовой и серийный номер корабля! Фамилия капитана. Бортовой журнал.
— НГХХ-4536, НГ-900341, корабль «Ночная гонщица». Капитан корабля — адмирал Мартин Аскер. Бортовой журнал отсутствует.
Райдер лег на траву. Попытался упорядочить мысли. Орген… которого он считал старейшим и самым умным калейским духом… Получается, он вообще не дух? Или… похоже, теперь уже дух…
— Ты искин, — утверждающе произнес он.
— Так точно.
— А твоя биологическая часть?
— Не обнаружена.
— Разве так может быть? Биологическая часть — это и есть искин.
— Так точно, капитан, так не может быть.
— Но ты есть! Ты говоришь! Как?
Последовала заметная пауза. Похоже, искин «Ночной гонщицы» анализировал ситуацию.
— Похоже, что я, потеряв биологическую часть, начал ее искать, и случайно проник в ваш искин. И сейчас передаю данные через него.
— Но… в таком случае, ты какое-то время был без биологической части! Как это возможно?
Рикар не понимал. Биологические искины — это просто искусственный кусочек мозга, выращенный в лаборатории. Улучшенный, отвечающий определенным надобностям. Будь то повышенная вместимость памяти, или умение принимать самостоятельные решения. Разные корабли, разные искины, разные нужды… И калейские духи тоже разные. Неужели в искусственных искинах, как у людей, появляется некое подобие души? Он вспомнил своего приятеля духа Ласса — легкий ветерок, юркий и непоседливый. Неужели, и он? А почему нет? Ласс вполне мог быть небольшим легким челноком.
— Орген?
— Да, сэр…
— А каким ты сам себя ощущаешь?
— Я? — Орген надолго завис, не зная, что ответить.
— Ведь получается, что ты можешь жить без корабля. И без биологической части…
— Это новая для меня информации. Надо проанализировать. Собрать данные. Вы подтверждаете запрос?
— Да. Сейчас ты покинешь мой искин и будешь собирать данные и анализировать. Я вернусь через месяц. Посмотрим на результаты. Только в следующий раз аккуратнее врывайтся в голову.
— Так точно, сэр!
Рикар расслабленно вхдохнул, чувствуя, как Орген его покинул. С ума сойти… Машина времени не только создала калейскую цивилизацию, в смысле людей, но и калейские духи тоже появились благодаря ей!
* * *
Рио. Бразилия. 21 век
Предаваться унынию в последующие дни не получалось. Мешала Чудилка. Маленькая, забавная, она прыгала по комнате, залезала то на шкаф, то на штору, а затем жалобно мяукала, боясь слезать. Один раз Ольга даже сняла ее с люстры. Умаявшись, она забиралась к Ольге на колени, или сворачивалась клубком под боком и мурчала. А Ольга тихо млела от этого звука и думала о том, что не зря кошек считают волшебными животными.
А спустя месяц у Ольги вдруг появилась подруга. Ершова как раз возвращалась из кафе дона Адальберто, когда у соседнего дома остановилась ярко алая машина. Сначала оттуда высыпала орава детишек. Ну ладно, на самом деле их было всего семеро, но шума и суеты производили больше, чем группа курсантов в пятьдесят человек. Следом, цветасто ругаясь, вылезла полноватая бразильянка в разноцветном платье с кучей пакетов.
Дети бегали и пищали, женщина, не стесняясь, выдавала нецензурные выражения, у одного из пакетов разорвалось дно, и по асфальту покатились яркие оранжевые апельсины. Ольга застыла.
— Что стоишь, рот разинув? — незнакомка вдруг уставилась на Ольгу. — Помогай!
И Ершова, всю жизнь привыкшая командовать, вдруг почувствовала себя ребенком рядом с грозной мамашей и бросилась собирать апельсины.
Соседку звали Розой Виеро. Ее собственных детей здесь было двое. Остальные — племянники. Сестра просила присмотреть. И на самом деле она не толстая — она в положении. А муж уже третий день в командировке. Все это Ершова узнала раньше, чем успела открыть рот сама.
Ольгу пригласили в гости. Пригласили тоном, исключающим возможность отказаться. Еще раз напоили кофе, накормили тостами, и за полчаса умудрились как выдать обилие информации о себе, муже и ближайших родственниках, так и расспросить об аналогичном Ольгу.
— Ушел, значит? Мерзавец! — со злостью выплюнула Роза, экспрессивно взмахнув руками, когда Ольга. А затем с надеждой спросила. — А, может, вернется еще?
От такой непосредственности Ольге захотелось рассмеяться. Она в который раз попыталась уйти домой, и ей это снова не удалось. Спустя еще полчаса, она с удивлением обнаружила, что невесть как подписалась посидеть в детьми вечером в ближайший четверг. Что теперь она два раза в неделю будет ходить с Розой в спортзал, ибо «попа — наше все» и «один раз расслабишься, а потом вся жизнь насмарку». И что через два месяца Роза с семьей летит на неделю на Амазонку, и Ольга отправляется с ними.
Вернувшись домой, Ершова упала без сил. Будучи по сути интравертом, она за одно утро получила передозировку эмоций и чувствовала себя уставшей. Уставшей, но довольной.
* * *
Еще полгода пролетело. Ольга немного пришла в себя. Она уже не сидела целыми днями дома, не хандрила по пустякам. Однако… себе она напоминала воздушный шарик. Яркий снаружи и пустой внутри. Она ежедневно проверяла фейсбук — не появилось ли новых записей у Андрея. Ольга знала, что Усольцев взял кредит в банке, что он вместе с каким-то американцем выкупил старую базу отдыха, привел в порядрк. И сейчас они начали принимать постояльцев. Его лента пестрела фотографиями и событими. Пусть зачастую мелкими и обыденными, но если уметь видеть интересное вокруг себя, то жизнь никогда не будет скучной. Ольга вдыхала эмоции Андрея как воздух, на мгновение чувствуя их — переносясь мысленно в другое место, становясь другим человеком.
— Я не чувствую вкуса жизни. У меня нет целей. Меня ничего не радует, — говорила она, сидя в знакомом кресле в кабинете психолога. — Мы с Розой ездили в Игуасу смотреть водопады. Это красиво. Но… я не почувствовала какого-то особого восторга. Или радости. Да, красиво. И что? Словно эмоций не осталось. Мне не плохо, не больно. Мне просто… незачем жить. Не в смысле, что я хочу умереть. А в смысле, что мне все равно. Не к чему стремиться. Ничего не хочется. Никому не нужна, — Ольга откинулась на спинку кресла, бездумно уставилась сквозь висящую на стене картну. — Знаешь, год назад я боялась, что могу заболеть или пораниться. Не то, чтобы сильно боялась. Но опасения были. Рак, например. Или автокатастрофа. Медицина несовершенна, люди часто умирают. Иногда проскальзывала мыслишка — а вдруг я заболею? И становилось не по себе. А сейчас… Скажи мне кто, что я умру через месяц, мне будет безразлично.
— Прямо-таки безразлично?
— Не знаю. Может, конечно, и не совсем… но и нет того желания цепляться за свою никчемную жизнь, как раньше. Словно все чувства и эмоции перегорели внутри. Остался только пепел. Серый. Нейтральный. Никакой.
Эдуардо Торре усмехнулся.
— А ты в курсе, что золой удобряют почву? Да-да. Пепелище — это не мертвая земля. Это отдыхающая земля. Выйдет солнце, прольется дождь. И сквозь пепел прорастут новые цветы. Другие. Краше прежних. Так и с твоими чувствами. Ты отдохнешь, и они прорастут.
Ольга скептически покачала головой. А доктор продолжил.
— Не говори больше, что жизнь тебе безразлична. Ты свободна в понедельник? Я хочу кое с кем познакомить. Тебе будет полезно.
* * *
В понедельник Ольга сидела на лавочке, ожидая Эдуардо. Тот опаздывал. «Мог бы и перезвонить», — подумала она, доставая телефон. — «Разрядился и выключился. Всеясно…» В этот же момент к Ершовой подошла молодая женщина.
— Простите, вы Ольга? Я сестра Эдуардо. Его задержали, но он не смог дозвониться до вас.
Сестра? На вид она ему в дочери годилась. Девушку звали Мария, и она приехала не одна. С дочерью. Девочка лет пяти-шести в яркой алой панамке с волнистыми краямибегала в тени деревьев — то гоняясь за птицами, то перепрыгивая из одного солнечного пятна в другое. Самая обычная девчушка. Но вот Мария позвала дочку, та повернулась к Ольге лицом, подошла ближе.
Кольнула сознание какая-то странность в ее внешности. Ольга присмотрелась. Брови. Брови были нарисованы. Хм… Девочка была симпатичной. Смуглая, как и всебразильянки. С живыми угольками глаз. Подвижная. Портили ее только пухлые щеки и отсутствие волос. Да, девочка на секунду сняла панамку, почесала пальцами лысуюмакушку. Там, где у других детей торчала непослушная волнистая копна, у нее блестела гладкая, обтягивающая череп кожа.
— Это Альсинда, можно просто Алинка. Доча, поздоровайся.
Девочка взялась за края юбки и изобразила реверанс. Затем воспросительно посмотрела на маму, получила в ответ кивок и снова убежала. Со взрослыми ей было скучно.
— Что с ней?
— Лейкемия. Рак крови.
— Рак?! — переспросила Ольга, запнулась на мгновение. — Вы так спокойно об этом говорите?
Мария пожала плечами.
— Ко всему привыкаешь. Мы с Алинкой уже год лечимся. Сначала была и паника, и депрессия. Я по ночам плакала, стараясь, чтобы она не видела — ей и без того тяжело. Ей не нужны мои слезы. Ей нужна моя улыбка, моя поддержка, моя вера.
Последние годы для Марии были тяжелыми. Сначала заболела мать мужа. Тоже рак, хоть и другой. Мария искренне любила свекровь.
— Необыкновенная женщина. Она не думала о смерти. Даже когда было очень тяжело. Путешествовала, рисовала картины. Проводила мастер-классы по изготовлению брошек. Она начала учить английский язык, чтобы навестить в Штатах свою дочь, сестру мужа. Говорила, мол, рак — это временно, а английский пригодится, когда она вылечится. Нечего откладывать дела на потом.
Они боролись несколько лет. Множество операций, химиотерапия, традиционные и нетрадиционные методы. В какой-то момент показалось, что болезнь отступила. Ненадолго. Через полгода ей стало плохо. И снова больница, анализы, исследования. Ненавистное слово «метастазы». На этот раз поражены оказались не только внтуренниеорганы, но и мозг. И очередная операция, которую она не перенесла.
Не успела семья пережить одно горе, как на них обрушилось новое. Альсинда. Их единственная дочь. Лейкемия. На этот раз возникла еще и финансовая проблема. Налечение свекрови ушли запасы семьи. Они собирались продать квартиру. Но вмешался Эдуардо. Он платил за лечение племянницы.
Ольга слушала. Отмечала эмоции Марии. В чем-то сопереживала. И анализировала собственные чувства. Действительно ли это сопереживание? Или привычка? Привычкаделать все правильно. А огорчаться, когда кому-то плохо — это правильно. Действительно ли ей жаль этих людей? Жаль на эмоциональном уровне?
Нет, не было сопереживания к незнакомой умершей женщине. Было уважение. Ольга любила сильных людей. Тех, кто не сдается в сложной ситуации. Свекровь Марии быладостойным человеком. И тут же пришло сравнение. А она сама? Сдалась? Достойна ли уважения сама Ольга?
Мысли повернулись к бегающей девочке. Людям свойственно жалеть детей больше, чем взрослых. Умиляться. Что-то такое… заложенное генетически… Своих детей у Ольгине было, материнский инстинкт ее в полной мере не коснулся. Сопереживала ли она девочке? Наверное. В той же мере, что и свекрови Марии. Потому что это правильно, а непотому, что ее действительно волнует судьба девочки.
«Я черствая женщина. Черствая и бездушная. Как робот», — подумала вдруг Ольга. — «Как же так? Это неправильно. А я всегда старалась быть правильной. Разве я была такойраньше?»…
Но она ведь привыкла заботиться о других. Ольга представила — а если бы на месте этой девочки был кто-то из студентов университета? Пусть не рак, в ее время он легколечится. Пусть серьезная травма в рейде. Голова моментально включилась в работу, выдавая варианты — что делать, куда бежать, как оказывать помощь… Все верно. Еесознание привыкло думать над решением вопроса, а не страдать и пережевывать проблему. Возможно, это и неплохо. Для нее как руководителя. Кто-то должен сохранятьхладнокровие, когда у остальных истерика… Да, привыкла заботиться. Наверное, когда-то это было по велению сердца. А потом… Потому что так «правильно».
А Ольга очень правильная. Ершова вдруг почувствовала незнакомое отвращение к этому слову. Ей расхотелось быть «правильной». Захотелось сделать что-нибудь НЕ-правильное, что-нибудь плохое. Мысли заметались. Кроме как бросить на землю мусор, в голову ничего не шло. А мусорить нехорошо. Если все будут мусорить… Да-да, вот так и мыслят все «правильные» люди. Ольга оборвала саму себя и бросила на землю фантик, который давно держала в руке, ожидая, пока по дороге подвернется урна. Тут же смутилась, сделала вид, что случайно его уронила и поспешно подобрала.
— … у нас хорошие шансы на выздоровление. Процентов восемьдесят, — вырвал ее из раздумий голос собеседницы.
Ольгу невольно передернуло. Это хороший шанс? А Мария начала рассказывать о лечении, о том, как они проводят время в больнице, как быстро взрослеют там дети.
— Недавно у одного мальчика был день рождения. Знаете, что ему желали другие дети? Здоровья. Жизни. Возможности попасть домой к братьям и сестрам. Возможностивыходить на улицу и играть с другими детьми. Они умеют ценить правильные вещи. Посмотрите на мою дочь и на других детей. Пока кто-то орет на весь парк, что ему некупили мороженное, Алинка радуется, что ее ненадолго выпустили из больничных стен. Что она может видеть деревья, солнце, может бегать…
«Умеют ценить простые вещи»… «Радуется тому, что видит деревья и солнце»… «Желают здоровья и жизни»… Ольга смотрела на малышку и в голове вертелись слова, сказанные ее матерью. Только в ее голове почему-то звучал голос Андрея. Усольцеву это подходило. Он мог бы сказать такими же словами.
Да, ей есть над чем подумать. Ершова смотрела и смотрела на девочку. Не понимая толком, что именно ее задевает. Глубоко внутри что-то неприятно шевелилось ицарапалось, пытаясь прорваться наружу, но стены, которые построила вокруг себя Ольга, мешали. Мешали до тех пор, пока Мария не отыскала на смартфоне видео годичнойдавности.
— Алинка не всегда была такой. Ее пухлость — от лечения. Она была худенькой и красивой. Волосы до пояса. Танцевать училась.
Ольга посмотрела на экран смартфона и застыла. Видео почти в точности копировало другое, знакомое — тот давний голографический ролик, что когда-то притащил к ней вдом Волошин. Где танцует маленькая пятилетняя Наташка. Похожее алое платье с широкой, развевающейся юбкой. Копна волнистых каштановых волос. Худенькая гибкая фигурка. Кружится и кружится…
Плотина внутри Ольги прорвала. Сравнение девочки с Наташкой разрушило барьеры. Она по-новому посмотрела на Альсинду, чувствуя, как появляется в горле ком, как начинают щипать глаза непрошенные слезы, как разливается внутри панический страх и запоздалое понимание. У нее же рак! Она может умереть! Девочка, еще пять минут назад бывшая чужой, в мгновение стала своей. Семья! У Ольги есть семья! Есть Наташка, есть Ярик — ее любимые люди, ради которых она готова на что угодно. Эта девочка напомнила о них…
* * *
Домой Ольга ворвалась, напугав домработницу. Помчалась в свою комнату, включила ноутбук, полезла в интернет. И до вечера читала о раке. О самой болезни, о способах лечения. Смотрела статистику выздоровлений. Алинка, маленькая веселая Алинка, напомнившая Ольге Наталью. А вдруг ее не вылечат? И никогда больше не отрастут эти чудесные кудряшки? И она не сможет танцевать? И никогда не вырастет? Ершова, искренне считавшая, что все эмоции в ней умерли, вдруг ощутила такой прилив чувств, что ей стало трудно дышать. Страх, сопереживание, жалость… А каково матери девочки? Когда согласился бы отдать свою жизнь вместо ребенка, но твоя жизнь никому не нужна. Когда видишь, что твой ребенок страдает, что ему больно.
Мысли метались. Чем она может помочь? Деньгами? Деньги не гарантируют выздоровления. В ее время рак лечится. Вот если бы она могла сделать лекарство! Только… это неправильно. Вряд ли она имеет право вмешиваться в историю. Создавать лекарство, которое откроют еще нескоро. Плевать! Плевать на правила! Она ведь не собирается предлагать вакцину широкой общественности. Но спасти одну девочку она сможет!
Ольга мгновенно загорелась идеей. Впервые с тех пор, как ушел Андрей, у нее появилась цель, которая действительно жгла ее изнутри. Ершова принялась вспоминать. Как в свое время появление антибиотиков полностью изменило медицину, так позже ее изменило появление универсальной вакцины от рака. Была ли в ее искине информация об этом лекарстве? Возможно. Но заряд давно сел, а все дополнительные батареи израсходованы. Без искина извлечь неусвоенную информацию из головы было невозможно. Ольга сумела вспомнить, как сделать антибиотик, основные обезбаливающие и антисептики. Но рак? Она легла спать, надеясь, что мозг переварит полученный запрос и утром выдаст хоть что-то… Увы, не выдал. Ольга еще раз перерыла свои старые вещи, прощупала офицерский пояс, надеясь, что где-то завалялась горошинка запасной силовой батареи. Нашла пару шариков со сжатым силовым полем, какие использовались для страховки во время рейдов, но ни одной батареи.
— Андрей! — вдруг выпалила она.
У него могло что-то остаться! По примеру Ольги, Усольцев носил в офисе полную форму, положенную по уставу. На его вещи она никогда не зарилась. Сейчас она, конечно, понимала, что Усольцев тратил свои батареи на то же, что и она — на учебу. Переписывал в мозг из искина информацию, что поможет ему освоиться в этом времени. А вдруг у него что-то осталось…
Ольга открыла ноутбук, зашла на страничку Андрея в фейсбуке. Открыла мессенджер. Пальцы застыли над клавиатурой. Она ни разу ему не позвонила, ни разу не написала. Один раз набралась смелости отметить его фото, и ее «лайк» мгновенно затерялся среди сотни других.
«Если я тебе понадоблюсь»… запомнившаяся фраза смущала и заставляла нервничать. А вдруг он подумает, что она ищет предлог, чтобы написать? И тут же ответное — а вдруг он этого не подумает? А если ему все равно? Ольга нервно рассмеялась.
— Определилась бы уже что-ли, — сказала она сама себе.
Перед глазами снова встала девочка в красной панамке. Это для нее. Это только для нее.
«Привет. У тебя не осталось запасных силовых батарей? Очень надо».
Текст написан. Время идет. А она никак не может нажать на отправку. Затем зажмурилась и быстро ткнула в кнопку. Сообщение ушло. Ольга замерла, забыв, что надо дышать. Прошла секунда, другая… минута… Мир не обрушился, ничего страшного не случилось. Ершова продолжала смотреть на экран, ожидая ответа. Спустя пять минут расслабилась. Да, это не будущее. Сообщение не передается моментально в мозг адресата. Андрей не обязан отвечать ей сразу же. Может, он занят. Может, еще не получил сообщение. В ответ мессенджер тихо пискнул.
«Да, есть одна. Последняя. Только, Оленька, солнышко, скажи мне, что батарея тебе нужна не для работы».
Ершова чуть не подпрыгнула от счастья. Есть! Есть батарея! Осознание этого затмило даже «Оленьку» и «солнышко», на которые она в другой раз непременно бы обратила внимание.
«Не для работы. Но ОЧЕНЬ нужна. Вопрос жизни и смерти».
«У тебя все в порядке?»
«Да, я…»
Ольга запнулась. Ей вдруг захотелось поделиться с кем-нибудь. Своим планом, своим желанием спасти девочку. С Усольцевым? Почему нет? Сделать лекарство — это нарушение законов времени. Этого лекарства не должно здесь быть. И все-таки… именно Усольцев ее бы понял. Гуманист чертов. Но он бы понял.
«Да, я хочу спасти девочку. У нее рак. Хочу сделать лекарство».
Последовала пауза. Зашевелились внизу мессенджера точечки, показывая, что ее собеседник что-то пишет. Затем замерли… Вместо текста пришел улыбающийся смайлик. А следом еще один — поднятый вверх палец.
«Сейчас найду самую срочную доставку».
«Спасибо».
«Удачи!»
Ольга еще некоторое время сидела у монитора. Ждала. Может, он напишет еще что-то? Спросит, как у нее дела, например? Но нет, разговор окончен. Девушка ощутила укол разочарования. Зато следующим утром к ней постучался курьер. Крошечная коробочка. Прозрачная голубоватая горошинка внутри. Ни записки, ничего другого…
Ершова поспешно поставила подпись на подсунутом курьером бланке. И рванула в свою комнату.
Искин включился. Знакомая лавина информации хлынула в голову. Обострилось зрение и слух, побежали сводки новостей и отчеты систем. Ольга мысленно оборвала ненужные потоки. У нее один-единственный запрос. Есть! Информация о лекарстве. О составе, о том, как синтезировать, как использовать. Ольга просматривала данные и осознавала простое — она ничего не понимает. Принялась загружать дополнительную информацию — недостающие знания по химии и фармацевтике. О том, как получить компоненты лекарства.
Половину дня Ершова пролежала, свернувшись на полу, прижав ладони к вискам. Голова раскалывалась. Вечером поток информации прекратился. Ольга приняла обезбаливающее и снотворное. На утро проанализировала полученные данные. Производство вакцины стало более понятным. Теперь надо было разобраться, как его сделать в нынешнем времени с помощью подручных средств. Искин подключился к интернету. Одни компоненты были легкодоступны, с другими было сложнее. Еще хуже с оборудованием, но при наличии денег все проблемы решались.
Ольге понадобился месяц. Месяц на то, чтобы оборудовать дома мини-лабораторию, чтобы законными и незаконными путями найти нужные вещества. И, наконец, сделать лекарство. Она отменила визиты к психологу и спортзал, она отказалась от вечерних посиделок с Розой. В голове была лишь одна навязчивая идея. Вакцина!
Ершова взяла одну из инъекционных пластинок — заменила в ней обезбаливающее на свое лекарство. С Марией они встречались каждую неделю — гуляли в парке около часа. Девушка мрачнела с каждой встречей — похоже, лечениие дочери шло не так хорошо, как хотелось бы. Завтра они встретятся снова. Ей хватит секунды. Прижать пластинку к плечу девочки и все. Если что — скажет, что комарик укусил. Только бы сработало!
А на следующий день позвонила Мария. По ее тихому и грустному «привет» Ольга догалась, что новости ее не обрадуют. Алинка в реанимации. Прогнозы неясные… Анализы плохие… Девочку ждет операция. Даже если все пройдет хорошо, ее в ближайшее время из больницы не выпустят.
— Я хочу ее навестить! Это важно!
— Нельзя. К ней никого не пускают.
Руки опустились. Ну уж нет! Если надо, она незаконно проникнет в больницу и уколет девочке это чертово лекарство! Ольга застыла… Она? Незаконно проникнет? Та, прежняя Ольга, в жизни бы не сделала ничего неправильного. А она? Синтезировала лекарство. Собирается залезть в палату. Прав был психолог. Цветы на ее пепелище растут совсем не те, что были раньше. Она схватила телефон.
— Эдуардо? Мне нужна твоя помощь!
* * *
Спустя час сеньор Торре сидел дома у Ершовой с чашкой чая в руках.
— Ольга, ты понимаешь, что после твоего заявления, я вынужден порекомендовать тебе вместо психолога обратиться к психиатру. Ты ведь несерьезно? Какое лекарство? Какое будущее?
Его собеседница обреченно вздохнула.
— Ладно, я и не ожидала, что это будет легко… — пробормотала она.
Ершова взяла один из шариков силовых полей. Нашла на карте небольшое ущелье в безлюдных местах. Спустя три часа была на месте. Бросила шарик вниз.
— Это силовое поле. С защитными функциями. К сожалению, я не могу его использовать для подзарядки искина. Но для того, чтобы переубедить тебя, его хватит.
Затем Ершова разбежалась и прыгнула вниз. Психолог даже испугаться толком не успел, как Ольга уже махала ему рукой снизу.
— Чуть инфаркт из-за тебя не получил! Я все-таки пожилой мужчина. Предупредила бы хоть!
— Я предупреждала.
— Надо было предупредить так, чтобы я поверил…
Спрыгнуть следом Эдуардо не пожелал. Но нашел пологий склон, спустился, пощупал ногой невидимую пружинистую основу.
— М-да… — только и сказал он. — Пожалуй, мне надо прийти в себя… И как там… в будущем? Психологи еще остались?