Антропология
Полагаю, мы уделили достаточно времени и внимания теме «Основы духовной жизни» в курсе основного богословия. Будем считать вопрос исчерпанным. Если у вас когда‑то возникнут какие‑то проблемы, которые окажутся достаточно важными и сложными, то мы с вами можем их попытаться обсудить, поскольку вопросы духовной жизни это бездна, которой нет конца. Просто напоминаю самую суть, скелет, для того, чтобы мы с вами могли перейти к следующему вопросу.
Цель духовной жизни — богоподобие, или, как говорили более поздние отцы, «обожение», по гречески — теосис. Основным свойством Бога, которое некоторые даже называют существом Бога, является любовь, следовательно, богоподобие человека заключается в приобретении этого свойства.
Любовь по апостолу есть соус — совершенство, то есть соединение всех совершенств, всех добродетелей, вершина их. О том, что такое любовь, говорить невозможно, поскольку это не та категория, которую можно описать, но зато христианство достаточно ясно говорит о том, как приобретается эта любовь. И путь ее приобретения достаточно четко указывает на всю особенность, или как сейчас бы сказали — специфичность, христианского понимания любви, отличающей ее от всех других видов.
Как же приобретается эта любовь? Через познание себя, которое в свою очередь, достигается через тщательное исполнение заповедей Христовых и покаяние. Вот это тщательное понуждение себя и покаяние дает человеку возможность увидеть реальное состояние как своей личности, своей души, так и своей природы — то есть природы, присущей всем нам. Увидеть самое главное — что, оказывается, наше нормальное бытие, наше нормальное состояние, возможно только в общении с Богом.
Степень богообщения — степень осуществления этой нормы. Это познание себя у отцов иначе именуется смирением, ибо оно и дает возможность возникновения у человека этого великого качества. Смирение имеет разные степени, как мы с вами говорили. В чем специфика христианства в понимании любви? В том, что истинная любовь, по христианскому учению, возможна только на почве приобретенного правильного смирения. Там, где нет этого смирения, невозможна правильная любовь.
Отсюда вы сразу можете увидеть, какое огромное различие между христианской любовью и всякого рода сектантской любовью, католической любовью, протестантской любовью, не христианской любовью. Там нет этого условия, там нет этого понимания — понимания того, что без познания себя, без смирения, не может быть истиной любви. Мерою смирения подается человеку Дух Божий, то есть сам Бог, а Бог есть любовь.
Это кратко все основное или, если хотите, стержень. Конечно это голый скелет, но мы с вами достаточно уже говорили об этом. Мне очень хотелось, чтобы вы усвоили себе эту суть. Я прошу, чтобы вы запомнили два основных высказывания св. отцов: первое из них — Симеона Нового Богослова — о том что: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи». Этим самым сразу решаю важнейший вопрос, как приобрести смирение, без которого невозможна любовь. И второе: как же человек приобретает себе дары Св. Духа, о которых мы читаем в «Откровении». Преподобный Исаак Сирин об этом говорил: « Воздаяние бывает не добродетели и не труду ради нее, а рож–дающемуся от них (то есть, через них) смирению». Это очень важная мысль. Если не будет такового — смирения — напрасны все труды и все добродетели. Если хотите, это критерий, по которому мы можем, хотя бы отчасти, оценивать и самих себя, и помочь другим в оценке своего духовного состояния.
И последнее, о чем я хотел сказать и закончить: как возможно продвижение по лествице духовной жизни без превозношения? Это вопрос, который встречается постоянно. Как может добродетельный человек, видя, что он совершает добро и преуспевает в жизни, не возгордиться? Ответ: тот кто идет действительно по верной стезе спасения, не видит себя преуспевающим — это первое. И важнейшее, если хотите, формула отцов, которую следует запомнить, смирение не видит себя смиренным. Если я вижу у себя его (смирение) — первый признак, свидетельствующий об отсутствии смирения во мне. Смирение не видит себя смиренным.
Второе: святые оплакивали свои добродетели как грехи. Они видели, благодаря правильному пути, насколько они поражены, поражена их природа, насколько они не способны сами по себе, без помощи Божьей, сделать что либо доброе. Оказывается, что правильная духовная жизнь показывает человеку, что ты не спринтер, а калека — у тебя нога вывернута. Да, я вижу, что нога вывернута, но могу я теперь возгордиться этим, что, мол, вот какой я — я наконец увидел, что я грешный? Когда у человека истинное видение своей греховности, он уже не может возгордиться. Вы слышите? С одной стороны, кажется, и понимаю, что так и должно быть, что у меня правильное состояние. С другой стороны — какое это правильное состояние: калека я, а не атлет. Истинное видение своей греховности, истинное продвижение по духовному пути не дает возможности человеку возгордиться. Я говорю — истинное, поскольку оно показывает человеку кто он есть на самом деле и смиряет его, а смирение не может возгордиться — оно и не видит себя смиренным.
Вот таким образом оказывается, что при правильной духовной жизни, человек, даже приходя в сознание видения своей греховности, и понимая, что это правильно — так и должно быть, не может возгордиться, поскольку видит всю бедственность своего состояния. Нам нельзя этого видеть. Нам… Если бы нам вдруг открылось, в чем мы находимся, то это могло окончиться жизненной катастрофой. Нельзя на слабого человека наложить груз, который он не в состоянии нести. Он его раздавит. Так и нам, в нашем состоянии, нельзя дать, без правильной духовной жизни, ни видения греховности своей, той которая есть в нас, ни тех даров Божьих, которые Господь готов излить на нас. Мы не можем вынести ни того, ни другого. Ни безобразия своей души в настоящем ее состоянии, ни нашей красоты души, которая кроется за этим безобразием. Увы! Ни того, ни другого мы не можем вынести. В первом случае мы впадем в отчаяние, во втором случае мы впадем в гордыню. Требуется правильная духовная жизнь для того, чтобы, увидев первое, мы стали способными увидеть и второе, и пережить всю эту бесконечную красоту божественного богоподобия нашей души.
Это просто краткое резюме из тех нескольких лекций, которые мы с вами посвящали этому, с моей точки зрения, самому важному вопросу за весь курс нашего обучения.
Сегодня я хочу перейти к вопросу, который очень тесно связан данной темой: «Христианская антропология» . Итак, мы начнем сегодня с вами рассуждения о христианской антропологии. Ну, если кто‑то достиг хоть малейшей степени смирения, может сказать — христианском учения о человеке, но это, сами понимаете, не «звучит». Совсем не «звучит»… Да и писать долго. С чего мы с вами начнем эту тему? Я думаю, что, во первых, с следующего: с понимания человека, какое имело и имеет место. Пониманий человека множество. Я их назову для вашего сведения. Причем, назову, конечно же, не все.
Самое распространенное в дарвинистскую эпоху — это биологическое понимание человека, человека как вида живых существ, как «гомо сапиенс». Я не знаю, стоит ли это комментировать, поскольку я вам сказал уже, что это попытка рассматривать человека как одно из живых существ — если хотите — животных существ, в процессе эволюции достигших того состояния, которое мы называем состоянием человека. Об этом очень много спорили и спорят ученые между собой. Имеется, как кажется, очень основательная критика дарвинистского взгляда на человека. По крайней мере, теперь уже очевидно, что принцип естественного отбора, который был положен во главу угла Дарвином, оказался полностью несостоятельным. Человек не мог возникнуть таким образом. Есть такое образное выражение: человек это не химическая лаборатория, в которой, соединяя различные элементы, случайно или отборочно, получают какие‑то молекулы. Человек, теперь это совершенно очевидно и ясно, это есть своего рода издательство, а издательство печатает, как вы знаете, с готовых матриц. Матрицы уже существуют. Как они существуют, почему они существуют — никто не знает, но это так.
Одним словом сейчас генетика достигла такой степени развития, что дарвинизм, в том виде в каком предложил его Дарвин, совершенно и очевидно, есть картина грубая и неверная. К тому же теория эволюции, как таковая, имеет целый ряд серьезных изъянов. Она не выдерживает критики, хотя должен вам сказать, что приверженцами по–прежнему ее остается огромное количество ученых — даже тех, которые являются верующими. Это, может быть, звучит парадоксально, но это факт.
В чем недостатки теории эволюции? Я думаю, на всякий случай, вам стоит это знать. Во первых: науке не известно закона, по которому неживое могло бы превращаться в живое, а если в природе такого закона нет (науке он не известен), то остается только одна вероятность — случайного происхождения человека. Не важно где: в условиях земной жизни или в условиях космоса, как пытались закамуфлировать эту проблему. Остается только случайность, вероятность же случайности настолько мала, что современные ученые прямо говорят, что она невероятна.
В отношении же возможности занесения жизни откуда‑то из космических сфер, опять таки, наука, чем дальше — тем больше, проявляет скептицизм. Последнее столетие показало, что расширение наших познаний в области астрономии и астрофизики свидетельствует о, все более расширяющемся, круге мертвой зоны. (Я говорю о круге вокруг Земли). Мертвой зоны… Если раньше предполагали, что где‑то там на Венере или на Марсе, возможна жизнь, то сейчас уже абсолютно точно сказано, что в солнечной системе ее не было и нет. Но уже выходят и за границы солнечной системы. В последней своей книге академик Моисеев прямо говорит: эти предположения оказались чисто гипотетическими. Экспе–риментальные исследования прямо показали, что не было жизни и нет, и это распространяется на удаленные от нас области космоса.
По крайней мере, на данный момент, нет ни одного научного факта, который бы дал основание для вывода о том, что где‑то в космосе существует жизнь, но, даже если бы жизнь оказалась возможной, это не значит, что отсюда возможно происхождение человека. Для современной науки существует непроходимая пропасть, лежащая между нечеловеком (животным) и человеком. Нет здесь никаких связей — это два совершенно раздельных мира. Для науки — для чистой, строгой, неидеа–логизированной науки — нет перехода между животным миром и человеком. Все попытки, которые имели место, в частности, в двадцатом веке, оказались или недоразумениями или прямыми фальшивками, как, например, история с пилсдаунским человеком, когда к челюсти обезъяны подсоединили человеческий череп и тридцать с лишним лет морочили голову всему человечеству, пока, наконец, не открыли ее. Много было шума, скандала, но тридцать с лишним лет это утешало дарвинистов.
Второе, на что обращает внимание современная чистая наука — это на, так называемый, «антропный принцип». Это очень условный термин, но за ним стоит следующее содержание: оказывается наш физический мир устроен настолько точно, что это поражает воображение исследователей. Там все, до каких‑то невероятно малых величин, подогнано друг к другу. При этом, оказывается, малейшее изменение каких‑либо параметров привело бы к разрушению субатомного мира, а, следовательно, и всего мира. Мир построен потрясающе точно. Почему называется «антропным»? Может быть, лучше бы его назвать не «антропным», а «умным» миром, поскольку человек обладает умом. Очень разумно все построено — потрясающе целесообразно!
Это факт, который особенно эффективно может использовать, так называемый, «телеологический» аргумент. Учитывая точность строения даже мира материального, а, тем более (совершенно нечто потрясающее), устройство жизни, человек останавливается перед выбором между двумя вариантами: или это является следствием действия разума, или случайности, поскольку закона о происхождении из неживого живого не существует. Вот и подумайте теперь, чему же отдать предпочтение, когда такая потрясающая точность устройства нашего мира.
Жизнь же намного превосходит сложность материального мира, неживого мира. Причем, настолько превосходит, что неизвестно когда смогут раскрыть секрет жизни. Думали, что жизнь это есть определенное сочетание различных физических элементов. Всегда так полагали и это убеждение у многих исследователей сохраняется до настоящего времени — что жизнь это лишь есть какое‑то особо тонкое сочетание элементов материального мира. Но уже очень большое их количество, может быть даже подавляющее, оставляют эту мысль и говорят, что жизнь это есть нечто, выходящее за границы сочетания физических элементов. Это нечто особое. Можно назвать так — нечто духовное. Этот вопрос окончательно еще не выяснен, но тенденция его рассмотрения явно идет в пользу признания того, что жизнь — не механическое сцепление элементов, а нечто другое. Что это такое «нечто» — это проблема для мира ученых.
Для эволюционной теории так и остается неразрешимой проблемой вопрос о происхождении видов. Между видами не находят переходных форм. Ссылаются иногда на микроорганизмы, то есть на ту сферу, где еще действительно мы находим почти едва–едва различение между одним и другим, но это, я вам скажу, несерьезный довод. Более того — он софистический. Напомню вам, что это означает. Вы знаете один из софизмов, который заключается в следующем (называется он «парадокс кучи».): вы кладете песчинку — вопрос, куча это или нет? Нет. Хорошо — две песчинки? Нет. Три песчинки и т. д. Когда вы скажете, что это куча, а когда скажете — нет? Понимаете? Тут нужно только договариваться — сказать же невозможно, потому что само понятие кучи неопределенно. Так и здесь: состояние самых низших организмов таково, что можно утверждать, а можно, с такой же точно вероятностью, отрицать, что там существуют переходные формы. Они настолько просты, эти микроорганизмы.
Как только мы поднимемся к органическим формам более высокого порядка — сразу натолкнемся на вопрос, о котором я вам только что сказал: почему нет переходных форм между различными видами? Их нет! Особенно, когда мы коснемся млекопитающих, то тут, вообще, кто от кого произошел? Если тут действительно был какой‑то процесс, то где эти формы? Их нет! Причем их нет не только сейчас — их не находят и в ископаемых останках. Нигде! И, конечно же, вопрос вопросов — о переходных формах между животным и человеком.
Теория эволюции, в данном случае, остается только гипотезой, поскольку нет фактов, подтверждающих ее основное положение: о постепенном развитии и переходе из одного вида в другой. Нет фактов. А что же это за теория? Это называется гадание на кофейной гуще, а не теория. Это второй, очень существенный, вопрос по отношению к теории эволюции, на который никто не может дать ответа.
Существует еще целый ряд соображений. Я бы хотел обратить ваше внимание на другой факт. Очень интересный, любопытный… Ряд отцов (святых отцов!) фактически утверждают идеи теории эволюции. Представляете?! Василий Великий, например, в своем «Шестодневе» с изумлением пишет, как из мокроты заводятся черви. Если оставить тряпочку сырую, то через некоторое время мы увидим, как там заводятся черви. По тем временам, конечно, это было чудо, и он был склонен думать, что черви возникают сами собой из этой вот мокроты. У Григория Нисского, его современника, тоже встречаются мысли подобного же рода. У Григория Нисского, у Блаженного Августина встречаются подобного рода мысли. Серафим Саровский, например (помните, пишет Мотовилов), сказал: «До того времени, пока Господь не вдунул душу живую, Адам был подобен всем скотам полевым».
Какой мы можем из этого сделать вывод? Я, по крайней мере, делаю вывод такой, что для богословия (для нашей христианской веры) не имеет никакого значения, как произошел человек по воле Божией. Для нас очень важной является истина: человек, так же как и весь мир, произошел творческим актом Божиим, а как возникли эти виды, в том числе и человек — постепенно, или каждый в отдельности, или все вместе сразу — не имеет никакого значения, но имеет огромное — прин–ципиальное — значение то, что материя не сама по себе развивалась, а Бог является источником всего существующего. Но точка зрения, которая рассматривает человека, как «гомо сапиенс», обычно стоит на чисто материалистической позиции и рассматривает человека, как обезъяну с компьютером в голове. Это одна из точек зрения. Я остановился на ней подробно потому, что она находит себе достаточно много убежденных сторонников.
Я вам скажу, Платон дал интересную интерпретацию. Он высказал гениальнейшую мысль, которую стоит всем запомнить. Он сказал следующее, что обезъяны это выродившиеся люди. Вот кто антиэволюционист, или, лучше сказать, инволюционист. В отличие от эволюции он проповедовал инволюцию и, я думаю, она более разумна, чем мысль Дарвина.
Назову вам еще и другие понимания человека. Доходят до того, что (мне называли одного знаменитого английского физика — забыл его имя), утверждают, что человек — компьютер и больше ничего. С этим физиком пытались вести дискуссию, говорят, это совершенно бесполезно. Он убежден, что в человеке ничего больше нет — он компьютер, то есть, машина. А я вам скажу, что (хотя это звучит сейчас как некая странность), по существу, наша цивилизация движется именно в этом направлении — идет все большая машинизация человека. Человек все больше превращается в винтик и рассматривается его ценность исключительно по тому, что он может сделать. Человек, как ценность самосущая, уже теряется. Человек рассматривается как машина и больше ничего. Это новая, конечно, точка зрения, но она имеет место и, боюсь, что она будет приобретать себе все больше и больше сторонников.
Еще одно понимание человека — математическое. Ну, математики понимают его так, как им только и можно понимать: человек это удивительная и сложнейшая формула. Ну что ж… Каждый по своему с ума сходит; можно и так, наверное, посмотреть. Правда, тут только одно «но» — можно было бы рассматривать человека, как формулу, при одном только условии: если было бы доказано, что жизнь, все‑таки, является ничем иным как, пусть сложнейшим, но сочетанием исключительно физических элементов. Тогда — да. Тогда это формула. Но, как только мы допустим, что жизнь это не простое сочетание физических элементов, а категория, выходящая из границ чисто физического мира, явление духовного порядка, то математический подход сразу же теряет свою значимость.
Всем понятно социальное понимание человека. Человек это некий индивид — индивидуальность — то есть некая специфическая личность. Каждый человек есть индивид, а, следовательно, и человек вообще есть индивид, как элемент социума.
Психологическое понимание. С психологической точки зрения, человек рассматривается как личность. Не спрашивайте только меня, что такое личность? Сказать, что такое личность, невозможно. Говорить можно очень много, но, вы знаете, этим отличаются философы и богословы — они могут говорить сколько угодно, и, при этом, суметь ничего не сказать. Это искусство, конечно… Поэтому, в данном случае, я совсем не хочу определить, что такое личность, а хочу лишь намекнуть… Намекнуть таким образом — ничего не сказав. Помните, я однажды вам приводил мысль Платона о том, что первые реальности не имеют определения? То есть, их невозможно определить с помощью извне каких‑то заимствованных свойств. Почему? Потому что первая реальность это и есть само первичное свойство. Его нельзя, поэтому, описать. Я вам приводил цвет — зеленый цвет — если мы его никогда не видели, мы не сможем описать его другому. Почему я вам об этом говорю? Личность относится к категории первичных реальностей, и, по этой причине, нельзя сказать, что она есть. Она есть, а что она такое — это уже вопрос познания. То есть, тут мы встаем перед проблемой уже гносеологического порядка. Первичные категории постигаются с помощью феории, а не интеллекта, не рацио. Слышите? Два есть метода — совершенно различных. Рационально личность не постижима, но феорически, созерцательно, она доступна познанию, и каждый человек, поскольку именно он обладает личностью и поскольку он есть личность, может, в определенной мере, познать это. Только сказать не может: познает, но не скажет. С психологической точки зрения, человек есть личность.
Еще одно понимание, которое наиболее нам близко и о котором мы чуть–чуть, может быть, поговорим, это религиозное понимание, если хотите, христианское понимание — человек есть образ Божий. Об этом мы с вами поговорим.
Так вот, я еще, с несколько иной стороны, тоже скажу несколько слов о человеке. Есть еще следующие три интересные концепции, которые, однако, никак не укладываются в рамки христианского сознания. Речь идет вот о каких трех характеристиках или трех пониманиях человека.
Первое из них, которое фактически исходит из дарвинистского понимания человека, заключается в следующем: человек по существу это все‑таки обезъяна, но обезъяна какая? — коварная, чувственная, злая. Она несет в себе наследие всех своих животных предков. Именно этим объясняется, в частности, то развитие нашей цивилизации, которое все более и более усугубляет нашу жизнь. То есть, это развитие носит аномальный характер и мы видим, как умножается число преступлений и зла в нашем мире. Откуда, значит, зло это? Вот отсюда — из наследия предков, из той природы, которую носит в себе человек. Вот кто он есть, и не больше! А то сознание, которым он отличается от животных, оно, фактически, является ничем иным, как инструментом осуществления тех животных интенций, которые присутствуют в нем. Эта точка зрения, я вам скажу, находит себе место в человеческом сознании. Не все, правда, так до конца домысливают, но немало людей, которые так чувствуют. Отсюда и отношение к человеку, отсюда и, так называемая, ценность человека — никакой ценности. Ничто!..
Другая точка зрения, прямо противоположная первой, которая имеет для себя, кажется, достаточные основания, но которая утверждает нечто иное. Именно: человек, по существу, ангел. Посмотрите на детей и вы увидите — это ангелы во плоти. Это доброе существо. Ничего худого в нем нет. Однако развитие человеческого общества приняло такой характер, и внешние условия жизни накладывают такой отпечаток, что этот ангел постепенно теряет свои добрые свойства. Кто больше, кто меньше, но суть остается той же: по природе человек — ангел. Нет в нем зла… Нет в нем ничего худого… Эта точка зрения не отвечает на очень серьезный вопрос: если все люди ангелы, то как возникает зло? Такие общие фразы о том, что социальная среда искажает человеческую деятельность и человеческую душу, как‑то скользят по поверхности. Они не дают понимания механизма: откуда же возникает это зло. Ангел должен сочувствовать ангелу и он будет сочувствовать — зло то откуда? Эта точка зрения не дает объяснения своего основного положения, поэтому она почти не имеет себе сторонников.
Третья точка зрения иного порядка: утверждается, что человек не зол и не добр, по самой своей природе. Он — «табула раза» — чистая доска, на которой можно писать все, что угодно. И вот условия жизни, как природные условия жизни, так и, в особенности, социальные условия жизни, начертывают на этой доске все те характеристики, которые мы относим к категории добра или зла.
Эти три понимания человека носят характер внехристианский: здесь нет самого основного, о чем говорит христианство. Христианство не может согласиться ни с одной из этих точек зрения. Причин достаточно. Нельзя согласиться с первой точкой зрения, что он только обезьяна, только животное. О том, что он не животное, что он не только зол, говорит элементарный опыт. О том, что он не ангел, не приходится и говорить, поскольку тогда нет ответа на вопрос о происхождении зла. Сказать, что он «табула раза» — тоже неверно, с христианской точки зрения. Неверно, хотя бы по той причине, что мы видим уже в самом детском состоянии, когда еще нет сознания, то есть, нет осмысленных еще действий, уже есть проявления чувств, эмоций. Где нет еще свободы воли, осознанных свободных актов, мы видим проявление и того и другого — и доброго и злого. Не в смысле характеристик его души, поскольку у него еще нет достаточного сознания воли, а как актов, как действий. Я вам привел все эти характеристики человека для того, чтобы, на их фоне, вы лучше могли увидеть все своеобразие христианского понимания человека.
Христианство, действительно, утверждает беспрецедентную в истории истину о том, что человек есть образ Божий. Ни одна, не только из представленных точек зрений, но и ни одно из религиозных учений, не говорит об этом в той форме, в какой говорит об этом христианство. Мы найдем в других религиях мысли, которые утверждают, что человек есть ни что иное, как проявление божества, но это совсем не образ Божий. В индийской, например, религиозной мысли мы находим очень интересные идеи, но они сводятся к тому, что человек, как и весь окружающий мир, есть ни что иное, как проявление все того же Брахмы. Отсюда, и его конечная судьба: он становится просто брахманом. Здесь он имеет только некое искаженное сознание, а там он становится или чистым сознанием Брахмы, или, в конце концов, его материей. Ни о каком образе Божием речи не идет.
Вообще‑то, я вам скажу, вся совокупность понимания человека лежит между этими двумя крайностями: с одной стороны человек — существо чисто материального порядка, биологическое, с другой стороны — он есть ни что иное, как само божество, проявляющее себя в виде человека, в форме человека, в этом мире. Вот две крайние границы, между которыми заключена вся совокупность вариантов понимания человека вне христианства.
Что говорит о человеке христианская религия? Первое и, конечно, главное, что человек есть образ Божий. Вопрос об образе Божием, один из довольно сложных вопросов. Понимаете? Утверждается, что он есть образ Божий. Как только мы касаемся характеристики, объяснения этого — тут нет полной окончательной определенности. То есть, описать, что это означает, до конца невозможно. Причина очевидна: мы не можем описать самого Бога, по этой причине мы не можем точно описать и образ этого Бога. Есть очень разные описания (у св. отцов, в том числе), но их можно, в конечном счете, свести к нескольким наиболее важным характеристикам.
Некоторые из этих характеристик обращают внимание на триипостасность Божества и, исходя из этого, видят образ Божий в «триипостасности» (уже в кавычках, конечно) человека. Как в Боге: Отец, Слово и Дух, так и в человеке, говорят они, отец — т. е. ум, слово — т. е. мысль, «логос», и дух (под духом разумея нравственное состояние человека, нравственную характеристику человека). Ум, слово и дух… При этом, законный вопрос: а тело? Макарий Великий, отвечая на это, говорит: «Тело есть ничто иное, как только оболочка души». Отсюда: тело каждого человека имеет свои особенности, свою специфику, поскольку душа каждого человека — тоже особенная, и тело и душа каждого человека определяют, если хотите, всю особенность и самого тела.
Другие понимают образ Божий иначе: как Бог есть абсолютное самосознание, так и человек. Если хотите, как Бог есть личность, так и человек есть личность. Как Божество обладает полнотою свободы (Именно имеет характеристику свободы. Свобода рассматривается, как одна из важнейших характеристик проявления личности.), так и человек обладает уникальным свойством — среди всех прочих творений этого мира — свойством свободы. Под свободой, в данном случае, разумеется ничто иное, как возможность различения добра и зла и выбора между ними — выбора между добром и злом. Правда, здесь же указываем и на различие, существующее между Божественной свободой и человеческой — у Бога нет этого выбора. Бог есть абсолютное добро, но в том то и состоит образность человека, что он, обладая, с одной стороны свободой, с другой стороны в силу своей ограниченности, поставлен перед выбором осуществления этой своей свободы. Это, если хотите, так называемая «метафизическая» свобода. Таким образом образ Божий в человеке видят: во первых — в наличии у него личности, способной к сомосознанию, как говорят, к рефлексии — к самооценке самого себя.
Кстати, это одно из парадоксальных явлений человеческой личности — человек сам себя может оценивать! Сам может объективировать самого себя, свою личность, если хотите!.. Хотя, по видимому, это и не точное выражение. Он может оценивать своим умом свой ум. В этом, если хотите, определенная загадка человеческой личности, но образ Божий видят именно в личности и в свободе.
Другие обращают внимание на сторону сердца и говорят: как Бог всеблаг (Блажен Бог — Он есть благо!), так и человек носит в себе этот задаток блаженства — способность к переживанию Бога, то есть, способность к переживанию того блага, к которому предназначен человек. Некоторые из отцов даже говорят больше. Говорят о том, что, поскольку человек это душа и тело, а не просто одна душа, то и само тело мы должны рассматривать как образ Божий. Возникает вопрос: как же тело может быть образом Духа? Здесь два есть понимания. Одно из них я вам уже сказал, приведя мысль Макария Великого (кстати и Исаак Сирин об этом пишет), что тело есть проявление души, что телесные члены есть проявление душевных членов.
Другая мысль состоит в том, что обращаются к идее боговоплощения. Поскольку от начала мира (прежде еще мира) Бог знал — уже было полное предвидение всего этого — и, поскольку боговоплощение — это не зависимость Бога от твари, а напротив, осуществление в твари того, что требовалось для нее со стороны Бога, то на этом основании утверждали, что и тело человеческое является образом того Бога Слова, которое воплотилось. Чувствуете сложность византийской мысли? То есть, не Бог принял плоть человеческую и, так сказать, оказался подобным нам, а мы оказываемся подобными Ему, в силу предначертанного боговоплощения. Ну, примерно, вот так можно сказать эту мысль.
Я думаю, что вот эти варианты понимания образа Божия, особенно вот последнего рода, они, я бы сказал, не очень уж интересны. Может быть, более интересно понимание другого рода, когда человека рассматривают как душу, как тело и как дух. У архиепископа Луки книга так и называется «Дух, душа и тело». Вот эта характеристика одна из наиболее важных, входящих в христианское понимание человека — дух, душа и тело. На что обращает, при этом, внимание христианство? Оно утверждает, что все эти три составные части человека, в настоящем его состоянии, неполноценны, искажены некоей болезнью. Проще говоря, утверждается, что человеческая природа, как мы ее видим сейчас, является глубоко искаженной — на самом деле она другая. Настолько другая, что нам даже трудно представить это себе, что в творении человек был иным. Утверждается, что он не зависел от каких‑либо стихий, что он не имел страстей — под страстями разумея не только греховные, но даже и, так называемые, неукоризненные страсти. Например, он был независим от погодных условий, хотя бы. То есть, все вот эти телесные проявления, которыми мы сейчас накрепко связаны с окружающим миром, не были таковыми. Тело не зависело — оно было иным.
Христианство утверждает, что, в силу разрыва связи с Богом или в силу грехопадения, человек получил кожаные ризы. Под кожаными ризами подразумевается, прежде всего, та ограниченность, которая возникла в нашем теле. Ограниченность, которая испытывает на себе все воздействие внешних стихий. Человек не имел жажды, не имел голода, не знал холода — самое главное — он не имел смерти. Смерть явилась следствием грехопадения. В этом смысле некоторые св. отцы говорят так: что человек был создан ни смертным, ни бессмертным. В каком смысле? Этот смысл совершенно очевиден: если бы он не согрешил, он бы был бессмертным, но, поскольку у него была возможность согрешить, следовательно, у него была возможность и смерти. Что именно такой смысл вкладывают отцы, очевидно из самого библейского повествования: «Если вкусишь от древа познания добра и зла — смертью умрешь». То есть, оказывается, что смерть является следствием грехопадения, а не свойством первозданной природы человека.
Видите, что утверждает христианство: смерть не была изначально — она есть то, что привзошло в человека, как, кстати, любая болезнь. Любая болезнь… Она может существовать только на здоровом теле — нет тела, не может быть и болезни — сама по себе болезнь не существует. Может заболеть человек. Так вот: и смерти самой по себе не существует, она возможна только для, в данном случае, человека.
Поэтому отсюда св. отцы указывали (это очень важная, кстати, мысль), что природа зла это не есть сущность — то есть, зло бессущностно. Природа зла паразитическая, а не сущностная. Зло заключается не в самом зле, а в той болезненности или ненормальности, которые происходят с человеком. Вот это мы и называем злом. То есть, искажение: искажение тела, души или духа, человека. И вот это зло вошло в человека, но не как нечто сущностное (в отличие от дуалистических концепций), а как нарушение того добра (той нормы существования), которое было изначала у человека.
Итак, первозданный человек не имел страстей, даже неукоризненных — не только укоризненных. Он был независим от всех внешних стихий. Это, кстати, наверное, не означает, что он не мог, допустим, вкушать чего‑либо. Я думаю, если исходить из библейского повествования, то, наверное, мог, поскольку Господь сказал: «От всякого древа вкушайте…» — от древа познания добра и зла только не вкушайте.
Правда, должен вам сразу сказать, что вот эта фраза вся, очень возможно, по толкованию многих отцов, носит очень символический характер. По крайней мере, в отношении вкушения добра и зла — это бесспорно! Речь идет не о прямом выражении, не о прямом дереве, или как говорят: «яблоке», а речь идет о других, более глубоких, вещах. Эти вещи важны для нас в вопросе понимания человека: если человек был создан совершенным, то в каком смысле он был создан совершенным? Не в том смысле, что ему некуда уже было совершенствоваться, а в том смысле, что он был создан полноценным, но, при этом, с бесконечной возможностью развития, совершенствования.
В нем все было дано в полноте, но эта данность сопрягалась, одновременно, с заданностью. Заданность, исходя из последующего благовестия Божественного, в частности из Евангелия, заключалась в: «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершен есть». То есть, эта заданность была направлена на постоянный процесс какого‑то (какаго, мы не знаем — можем только предполагать) совершенствования человека. То есть, человек был совершенным в своей данности, но он потенциально был задан. Можно, наверное, такой взять образ: человек, в первоначальном своем состоянии, являлся, своего рода, как бы, семечком того совершенства человека, к которому он предназначен. В данном случае, по мнению многих св. отцов, одним из стимулов этого совершенствования, являлось древо познания добра и зла.
Каким образом и почему, и что с этим связано? Мы уже сказали, что человек богоподобен и, одной из важных характеристик образа Божия, является его свобода. Через путь свободы человек мог проявлять себя и проявлял. Через этот путь, осознанной свободы, он мог или уподобляться Богу, или отходить от Него. Но, оказывается, сам принцип очень важен: что вот эта заданность человека не иначе могла осуществляться, как только через реальное выражение человеком своей свободы — той цели, к чему он, как человек, стремится. Древо познания добра и зла, как раз, и явилось тем рычагом, с помощью которого дана была человеку возможность совершенствования.
Что же такое древо познания добра и зла, и что произошло с человеком в результате вкушения этого плода? Вы, по–видимому, знаете, что в каждом языке есть свои идиомы и, в частности, в еврейском языке так же: выражение «познание добра и зла» означает ничто иное, как познание всего. То есть: полное знание, полноценное знание, универсальное знание — не, в смысле, просто различения того и другого, а в смысле полноценного познания. Не только полноты полноценного знания чего‑то, а знания всего! То есть, если хотите, познание добра и зла есть ничто иное, как Божественное познание. Можно именно вот так сказать.
И одно из пониманий этого древа — плода этого древа — заключается в мысли о том, что человек, видя себя в славе, видя себя познающим, видящим существо всей тварности, видя себя сильным и прекрасным, невольно, что называется — вольно или невольно, допустил себе мысль о том, что он обладает Божественным существованием, Божественным знанием всего. Отсюда что проистекает? Негативный такой момент: что, фактически, Бог ему уже не нужен — он сам бог. Он сам все знает. Вот это просто одна из мыслей.
Сами понимаете, что вот тот момент, который присутствует в такой мысли, естественно, исключает человека из области Божественного присутствия. Человек, как бы, отрезает себя от Бога, или, если хотите, Бога отрезает от себя. Не случайно, что по вкушении добра и зла, первые люди — помните? — спрятались. Некоторые усматривают в этом интересную мысль: произошло именно рассечение, отсечение человека от Бога. Человек, как бы, отошел от Бога — он стал самосущим существом. Вот это так и рассматривают: как образ того, что человек отошел (спрятался человек) от Бога, не захотел Бога.
Как видите, если понимать древо познания добра и зла таким образом, то отсюда становится, по крайней мере, понятным, в чем заключался первый грех, который стал роковым для всего человечества. Это — возмнил человек о себе, если хотите: гордость человека. Вот что разумеют под древом познания добра и зла.
Человек не устоял в своей норме, в своем бытии. В чем причина? Причина, с одной стороны, в свободе (только можно ли назвать это причиной), во вторых: мы видим отсутствие у человека того, что называем мы опытным познанием себя. Теоретически человек знал, что такое добро и зло, иначе бессмысленно было бы ему говорить. Теоретически он знал, что такое смерть, иначе бессмысленно было говорить ему о смерти. Он что‑то подразумевал — теоретически знал, но опытного знания он не имел. Он не имел знания того, кто он есть без помощи Божьей, без единения с Богом. Вот этого человек не знал.
Виновен или не виновен человек? Что такое виновность? Мы употребляем это понятие. Где больше вины, где меньше — судить очень трудно, но факт‑то именно таков, что человек не знал, не имел опытного знания того, что будет с ним, если он окажется вне Бога, без Бога — противопоставит себя Богу.
Вот это очень существенный факт: именно вот это незнание, опытное незнание, называется отцами состоянием падательным, то есть тем, которое еще не дает человеку возможности окончательного сопребывания с Богом. То есть, его положение было неустойчивым и обусловлено оно было, в какой‑то мере, отсутствием опытного познания, но Бог не мог дать такого познания, потому что само это познание сопряжено с противлением воле Божьей — с грехом.
Есть другое понимание древа познания добра и зла. Например Григорий Нисский, в своей работе «Об устроении человека», которую я вам называл, предлагает другое понимание (Кстати, очень интересное, и которое, как мне кажется, следует не только знать, но и оно, по–видимому, так же имеет место — входит в общую картину этого понимания). Он говорит, что познание добра и зла — это смешение в одно добра и зла, неразличение между ними, перемешивание их. Вот это смешение добра и зла, то есть — неразличение их, может приводить человека к самым негативным последствиям.
Один из наших известных мыслителей — Дмитрий Мережковский — как‑то писал: «И зло и благо — два пути, ведут к единой цели оба и все равно куда идти…». Вот эта вот идея, она глубоко присуща вообще всей индуистской философии, эта идея пропитывает, пронизывает всю теософию. Это идея, действительно ужасная, когда снимается преграда между тем и другим, и усматривается даже и само грехопадение в том, что человек, как бы, ничего худого не увидел в том, что он переступит какие‑то границы, которые ему были ведомы. Откуда может быть зло, если кругом добро? Так сказать, в этом смысле, он не поверил Богу, что может быть какое‑то зло. Нет зла — есть только одно благо и одно добро, и он не поверил тому, что зло может быть. Ну, это еще одна из идей, связанных с пониманием этого библейского образа.
Для нас что важно? Для нас очень важно вот что: человек, сотворенный (первозданный), хотя и был, по своей природе, полноценный человек, не имея опыта знания зла и его последствий, был, в силу этого, неустойчив в своем состоянии. Отсюда можно понять мысли отцов, когда они говорят, что человек был создан и бессмертным, и смертным. Вот, в смысле вот этой неустойчивости.
Совершенство ему было задано, но не дано сразу в той полноте, к которой предназначен человек. Вот это основная мысль, которая для нас сейчас очень важна — о христианском понимании человека. Совершенство, в своей полноте, не было ему дано — оно должно быть приобретено только усилиями и свободой самого человека. Это важный тезис.
Что произошло в результате отпадения человека от Бога? Как Максим Исповедник пишет (это все св. отцы пишут, просто я на него ссылаюсь), что человек стал «… смертным, тленным и страстным…». Ну, если смертность понятна, под тленностью Иоанн Дамаскин подразумевает две вещи: с одной стороны тленность — это наличие в человеке всяких потребностей (будем говорить так), с другой стороны — под тленностью разумеется способность тела к разложению. У человека возникло и то и другое. И, наконец, страстность, опять‑таки, возникла в человеке. Под страстностью подразумеваются как все те, во первых, неукоризненные страсти, которые присущи стали человеческой природе, такие как: гнев, печаль и т. д., так и укоризненные или греховные страсти, такие как гнев, печаль и т. д.
Как понять, что тут такое случилось? Что произошло? Очень глубокая мысль высказана у Максима Исповедника. Он говорит: «Все наши укоризненные страсти не имеют никакой иной другой почвы (в нас — в человеке), как страсти не укоризненные». Исаак Сирин объясняет, что это значит, на примере гнева: «Уподобляет гнев псу…». Гнев — это что пес, который стоит на страже своего дома и не пускает туда ни какого вора, и тогда он исполняет нормальную функцию. Благ этот пес, который сторожит дом, но, если этот пес начинает терзать своего хозяина или членов его семьи, или его друзей (вместо того, чтобы сторожить дом), тогда — проклят этот пес, ибо он творит зло. Пес один, а вести себя может различно.
Так и гнев: он может быть праведным гневом, и мы видим это на образе поведения Христа — «…и воззрев на них с гневом…» — помните, сколько раз это повторяется в Евангелии? А как его гнев проявился в храме иерусалимском? Поэтому, если бы Он пришел сейчас в наши храмы, то мы бы ему показали бы!.. Понимаете, что он сказал — «ужасные» вещи — запретил торговать и продавать… Представляете?! Это же «ужасно»! Я не знаю, что бы мы с ним сделали сейчас. Ну, нашли бы, что сделать, конечно. Так что, у него гнев был, оказывается, праведный. Но гнев может стать неправедным. Когда он становится праведным, а когда не праведным? Праведный гнев никогда не сопряжен с желанием зла человеку — он всегда сопряжен с желанием добра человеку. Гнев как хирург, если хотите, который вырезает опухоль, все болезненное, все ненужное — вот что такое гнев праведный. Он исходит из желания добра человеку, то есть, происходит из побуждений не злых. Гнев неправедный, всегда желает зла: желает отомстить человеку, причинить ему боль, причинить страдание. Ради чего? А ради самого этого страдания, ради боли, ради несчастья. Вот это гнев — не праведный.
Так что, оказывается, любопытная вещь: в человеке возникли не только неукоризненные страсти, но и страсти укоризненные, то есть не только не греховные, но и страсти греховные. Вот это возникновение неукоризненных страстей относится к повреждению образа Божьего. Почему? Как они возникли? В результате чего? Что за механизм?
Григорий Богослов, например, считает, что главной причиной вот такого искажения, явилось расщепление природы человека на, как бы, самостоятельные, автономно функционирующие части. Он указывает: ум, сердце и тело человека. Каждая из них приобрела, как бы, свою волю, свое желание. И у ума, и у сердца, и у тела — свое желание, и эти желания часто не совпадают. И наша деятельность потому приобретает ненормальный характер и приводит часто к весьма серьезным страданиям, что эти три части не согласованы между собой.
Самое же опасное, как считает Макарий Великий, происходит тогда, когда ум порабощен желаниями сердца или тела. Он называет ум царем в человеке и говорит: беда, если этот царь станет послушным своим подданным. Подданные — это сердце и тело и, если у человека желания побеждают разум, то горе тому человеку.
Природа страдания, как отдельного человека, так и общества человеческого: во первых — в повреждении природы человека, которое произошло изначала, в этом расщеплении человеческого естества, возникновении в нем вот этих вот страстей, и борьбе между собой воли ума и воли его подданных. Вот это все, оказывается, насилие над умом его подданных, ослепляет ум, делая его слепым инструментом воплощения желаний сердца и тела, и это является первопричиной всех бедствий человеческих.
Это, я вам скажу, интереснейшая мысль, если даже рассмотреть ее просто с философской точки зрения, с психологической, но, в данном случае, мы подходим с религиозной точки зрения. Оказывается, вот где коренится то, что мы называем злом в человеке. При этом очень важно, что вот это расщепление порождает, если хотите, тот наклон, при котором наши не укоризненные свойства или страсти, становятся укоризненными. Мы не знаем меру гнева — мы ее даже совсем не видим. Мы тут же проскакиваем этот порог, так же, как и в отношении всех наших прочих естественных свойств. Естественных — присущих нашим кожаным ризам. Они естественны, они не добры и не злы — эти свойства сами по себе. Но они могут быть добрыми или злыми, в зависимости от того, как мы их проявляем. Вот, на примере гнева, это особенно ярко показано.
Отцы говорят: с гневом нужно относиться к каждому греху в себе — с гневом праведным, но нельзя относиться с гневом к греху другого человека, ибо там он у нас сопрягается всегда с превозношением нашим, с осуждением ближнего и с неприязнью к нему. Вы видите, какая тут скользкая грань, которую очень легко перескочить, проскользнуть и, в результате, навредить себе.
В связи с этим, становится очень важным понятие, которое прямо относится к антропологической категории, это понятие греха. Что такое грех и как он соотносится с человеческой природой, и как соотносится с Богом? Соотношение между грехом человека и Богом.
Мы с вами говорили о трехсоставности человека и, в частности, говорили о том, что христианство утверждает, что грехопадение, то есть, отпадение от Бога, расщепило человеческое естество на три составные части, то есть, произошло некое антологическое разрушение человеческого естества. Именно антологическое… Христианство говорит о том, что ум, сердце и тело человека, бывшие в единстве и составляющие существо человека, в грехопадении расщепились и каждое из них приобрело свою волю. При этом, что любопытно отметить? — весьма интересную деталь — что происходит некое единение этих трех составных частей при двух вариантах.
Один из вариантов — когда человек полностью бывает порабощен греху, когда его ум и сердце, и тело — все влекутся к одному. Здесь происходит некое духовное объединение этих трех частей, но это объединение вовсе не означает восстановления антологической целостности человека. Вы слышите? Все три влекутся к одному, все охвачены одним, но антологического восстановления природы человека не происходит.
Точно такой же процесс имеет место и тогда, когда человек достигает высокой степени праведности и когда его и ум, и сердце, и тело одинаково стремятся к добру, к святыне, к Богу — тоже происходит духовное единение трех частей, однако, так же не происходит восстановления антологической целостности человека.
На каком основании мы делаем этот вывод и в первом случае, и во втором? На том, что, как грешный может опять обратиться к добру и каяться, так и праведный никогда не может пребывать в полноте, в постоянстве этого влечения к истине, к добру, к святости. И праведники, с высокой вершины этого состояния, опять‑таки, нисходят на более низшую. Оказывается, что даже великие праведники не пребывают в постоянстве вот этого единства. Почему это единство, мы говорим, и носит не антологический характер, а (ну вот какое тут слово назвать?) психологический?.. духовный? — не хватает нам терминов.
Итак: христианство говорит о том, что человек, в настоящем его состоянии, антологически расщеплен, хотя психологически это расщепление иногда, как бы, стирается, как бы, становится невидимым. Но, что для нас важно? Важно утверждение христианства о том, что человек, в настоящем его состоянии, глубоко поврежден, и это повреждение не может быть искоренимо им — человеком — с помощью его усилий. Не может человек его искоренить — вот что утверждает христианство, говоря о человеке.
Отсюда: христианство говорит, что поэтому потребовалось нечто сверхъестественное, чтобы исцелить человека. Требуется Божественная помощь, особо исключительная — Бог должен помочь человеку это сделать. Отсюда и открывается необходимость того, о чем говорит христианство — необходимость Креста Христова. Помните, в «Послании к евреям», читаем замечательные слова: «Бог, Вождя спасения нашего, совершил через страдание».(Я вам не читаю, я привожу на память). По–русски это звучит бессмысленно: так по–русски сказать нельзя, потому что, если «совершил» — значит что‑то сделал, но все объясняется через греческий текст, где употребляется слово «телео», то есть, совершать в смысле — совершенствовать, доводить до совершенства, до конца. Оказывается, в этих словах заключена потрясающая мысль — мысль о том, что восстановление человеческой природы совершилось через страдание. В ком?.. «В Вожде спасения нашего», то есть, во Христе.
Я вам скажу: это удивительный, уникальный факт; удивительная, беспрецедентная истина; которые мы нигде, в истории религиозного сознания, не встретим. Просто нигде — сама мысль даже не приходила об этом. И, вообще, скажу вам, что мысль о расщеплении человеческой природы, нигде не присутствует. Только христианство говорит об этом и, благодаря этому, объясняется вся та совокупность бедствий, ошибок и страданий, которые присутствуют в человеческом обществе, более того, в человеческом мире.
Мы с вами подходим к очень важному вопросу, который прямо связан с антропологией — с учением о человеке. Вопрос, который волнует всех — особенно сейчас — вопрос историософии: о причине такого трагедийного развития человеческой истории. В чем причина? Действительно, вопрос очень серьезный.
Человечество на протяжении всей истории стремится к счастью. Прекрасно понимает человек, что счастье невозможно без мира, без справедливости, без любви и, тем не менее, на протяжении всей истории, мы видим нарушение этих основополагающих нравственных принципов человеческой жизни. Вот, попробуйте объяснить это без христианского учения о человеке! Просто невозможно!..
Почему это происходит? Сказать о том, что человеческий ум был не полноценен две, или три, или пять тысячи лет тому назад, а теперь он стал лучше — чепуха! Чепуха со всех сторон: во первых — мы видим величайших мудрецов древности, которые ничуть не уступают нашим, современным умам; во вторых — к чему приводит развитие интеллекта?! К чему привело?! К двадцатому веку, то есть, таким глобальным катастрофам и ужасам, которых не знал древний мир!
Невольно возникает идея: так, простите, идет эволюционное развитие человеческого ума, или инволюция происходит на наших глазах? На самом деле, в плане естественного состояния человеческой природы, нельзя говорить ни о том, ни о другом. Речь идет не об антропологических особенностях, а о другой стороне человека — духовной. Но это уже вопрос иной.
Для нас что важно? С христианской точки зрения, с точки зрения того учения о человеке, которое предлагает православие, этот феномен полностью объясним, и, хотя бы с этой точки зрения, христианская теория историософии верна. Единственное, чем можно объяснить то драматическое развитие истории, и тот Кризис (я бы сказал, с большой буквы), к которому пришло человечество к третьему тысячелетию, это только учением о грехопадении человека, учением о поврежденности его природы.
Эта поврежденность, прежде всего, в чем сказывается? В том, что человек, ослепленный вот этой разделенностью, смысл жизни увидел в этом бытие — в этом земном, плоскостном бытие. В этом трех или четырехмерном пространственно–временном бытие. Произошло потрясающее ослепление — человек решительно забывает о феномене смерти.
Поэтому, на протяжении всей истории, мы видим, что человек стремится к благу. К какому? Вот где извращение! Прекрасно зная, что все это у него сгорит, он все силы отдает строительству вот этого сгораемого дома. Все силы! Прекрасно понимая, что все сгорит… Более того — уже приближаются пожарные, уже видит, что осталось совсем ничто, уже дряхлеющий или умирающий последней болезнью — все силы тратит на это. Подумайте только!.. Вот, он уже знает, что осталось совсем немножко, костер уже будет, уже все сгорит — и все силы тратит на то, чтобы больше был пожар.
Посмотрите, что творят люди?! Много ли человеку надо для жизни, а погоня за чем? Погоня за таким богатством, которое во веки веков ему никогда не нужно! Оно не нужно ему просто! Гонится и не может остановиться… Друзья мои, это живет в каждом из нас! Вы не думайте, что я говорю о каких‑нибудь там новых русских — вот это они. Не они! Поставь нас в те же условия, и мы то же самое, наверное, делали бы. В человеке это сидит — вот это безумие — в человеке сидит!
Я говорю, с внехристианской точки зрения это невозможно объяснить — христианство показывает, в чем причина. Сидит это в человеке: вот это неразумие, вот это повреждение ума — потому что сердце и ум разделились между собой — и вот результат: глупейшие вещи, которыми занимается человек.
Я уже приводил вам пример: человека поселили в гостиницу, ясно, что скоро съезжать, а он все свои средства, которые у него есть, бухает на то, чтобы обои другие наклеить, мебель другую поставить, отремонтировать что‑то. Да ты, голубчик, что — с ума сошел? Тебе же средства нужны для твоего же дома, а ты все средства вбухиваешь в этот номер! Вот чем занимается человек…
Это именно так и есть: все силы ума, все силы тела, все силы души человек вкладывает в то, что завтра он должен оставить. Так хватит, до свидания, ваше время истекло! Разве это не очевидно? Для каждого очевидно. Откуда же тогда происходит это? Нет ответа! И начинают прыгать… Вы знаете, что делают политики… вон, перед президентской кампанией… на что только не ухищряются, чтобы стать президентом!
Все сидит это в каждом человеке — вот о чем говорит христианство и призывает к правильной оценке своей жизни. Эта оценка какова? Субспеция этернитатис — с точки зрения вечности надо оценивать человеческую жизнь. Как же возможно это? Как можно прийти к этой оценке?
Обращаю внимание на один из законов, который, к сожалению, психология или не знает, или не обращает на него внимания, но, который является одним из важных законов, открытых христианством, духовной жизнью. Он заключается в том, что, при раздробленности наших трех частей (хотя, Василий Великий говорит — на тысячу), тем не менее, существует определенная взаимосвязь (человек же не разорван совсем) между этими составными частями, и не просто взаимосвязь, а существует некая определенная последовательность в этой взаимосвязи.
Хотя все части действуют друг на друга, но ум, по своей природе, говорит христианство, бесстрастен. Уму страсти не принадлежат — он, по природе, бесстрастен. Носителем страстей, как греховных, так и не греховных, является сердце человека. Это очень важно знать.
Так вот, оказывается, каким образом могут устанавливаться отношения между умом и сердцем (а отсюда, конечно, и тело вовлекается — соответственно) — отношения могут носить различный характер. В человеке может стать первичным или сердце, или ум, и, в зависимости от этого, его жизнь приобретает совершенно различный характер.
Христианство призывает к тому, чтобы первичным, направляющим, вождем и началом человека был ум. Он бесстрастен по природе и, когда он является вождем и руководителем, тогда стихии души или сердца приходят в подчиненное состояние — правильно организуются. Не хаотически действуют, а правильно организуются, и тогда есть возможность правильной жизни.
Там, где, напротив, сердце преобладает (то есть, где страсти приобретают свободу и действуют не зависимо от ума), страсти подчиняют ум. Оказывается, не может быть независимых действий, ум начинает подчиняться, и тогда для человека наступает беда. Ум, тогда, изыскивает средства к действию страстей, а мы знаем, какие он средства может изыскать.
Посмотрите, какие сейчас есть изощренные способы ограбления банков, например. Чего только не придумают! Подчас, это просто гениальные вещи! Преступники очень часто бывают гениальны — это, действительно, потрясающие таланты! Вот, если его можно было сделать порядочным, его сразу можно было бы ставить министром или президентом. Гении! Нельзя… Оказывается, человек может дойти до такой степени, перейти планку настолько, что уже ум у него не может выйти из состояния рабства. Он становится только инструментом… Инструмент великолепен — увы! — но находится в преступных руках.
Так вот, говоря о человеке, христианство предупреждает (я говорю о православии), что первым и основным, на что должна обращать внимание наша личность, это на хранение ума.
Кстати, вы, наверное, все знаете в чем, отцы говорят, сущность монашеского бытия? В умном делании… Где нет умного делания — там нет монашества, хоть вы оденьте туда тридцать мантий и сто схим. Что значит — нет монашества? То есть, нет полноценной, или правильной, христианской духовной жизни. Поэтому, христианство призывает к блюдению ума, к соблюдению его. Ну, более или менее, нам понятно, что надо беречь ум: во первых — от скверных мыслей, во вторых — от ложных мыслей.
Призывает, поэтому, иметь правильную веру. Почему так важно иметь именно правильную веру? Правильная вера дает возможность правильной жизни. Не сама по себе правильная вера имеет ценность, а потому, что она является условием правильной жизни. Поэтому, хранение ума, с христианской точки зрения, имеет огромнейшее значение — не только огромнейшее значение, а является просто необходимым.
Этот вопрос, как вы видите, приобретает огромную важность в вопросе воспитания и образования человека. Не случайно, вы посмотрите, как борятся за школы (я имею в виду общеобразовательные школы) разные идеологи. В чьих руках школа — в тех руках и будущий народ этой страны. Вы знаете, что сейчас вот идет страшная борьба.
Российская Ассоциация Планирования Семьи, которая изо всей силы учит, начиная чуть ли не с пеленок, искусству половой жизни; которая развращает, буквально, детей; устраивает сексуальные игры и, одним словом, воспитывает так, чтобы не было детей, не было семей. Семья это форма существования — этих форм может быть сколько угодно. Множество! И, если считали, что семья это только он и она, соединенные вместе союзом любви и дружбы — это «ошибка». Ничего подобного! Это просто один из возможных вариантов и, кстати, не самый удачный: потому что очень скучным может оказаться. Например, мне только что рассказывали, в Финляндии предпочитают не выходить даже замуж или жениться — это налагает слишком большие обязанности, поэтому очень многие предпочитают, вы слышите!, просто предпочитают…
Вот отношение к одной из самых святых сторон жизни человека. То есть, никакой святости нет, а есть просто расчет — что удобно или не удобно — больше ничего.
Так вот, я говорю, идет борьба за умы — за ум, прежде всего. За понимание человеком устоев жизни, поскольку, оказывается, закон гласит: сердце не может долго противиться уму. Если ум настойчив в своем убеждении, сердце постепенно покоряется ему. Почему так св. отцы и говорят о необходимости решимости, то есть, волевому акту сознания человека, понимаете, умственному акту. И, оказывается, начало освобождения человека от власти страстей, от хаоса страстей, от их безумного владычества, полагается в уме человека.
Этим самым христианство вовсе не отрицает колоссальной значимости сердца — более того, оно говорит, что источник жизни, конечно, в сердце. Ум не чувствует — он бесстрастен, орган чувствующий — это сердце человека. Им он чувствует, им переживает не только все то, что происходит в окружающем мире, но это и орган познания Бога.
Это очень интересно, что органом познания Бога, является не ум, а сердце; то есть, лучше сказать, не рассудок, а сердце. Евангелие указывает на, я бы сказал, удивительную вещь, оно говорит, что от сердца исходит помышление. Вот любопытно!
Ну, здесь, может быть, нам поможет понять это античная философия. Вы знаете, что она говорит о «логосе», как рассудке и о «нусе», как уме. Это, оказывается, два разных понятия. Хорошо, что в нашем языке тоже есть понятия рассудка и ума. Рассудок — это логическая способность мышления, ум — это способность рефлекторная, то есть, это способность самооценки.
Обратите внимание, что мы можем наблюдать за своими мыслями, можем оценивать деятельность своего ума. Представляете себе — это очень любопытная вещь — можем оценивать себя, видеть себя со стороны, объективировать себя со стороны.
Так вот, эта способность самооценки, нравственной и пр., — эта способность присуща нусу. Нус — это не рассудок и, если рассудок, условно, мы можем поместить в голову, то нус нужно поместить в сердце человеческое — он там пребывает этот ум. Вот почему такое столь близкое соприкосновение ума с сердцем; почему здесь очень важно правильное соотношение между ними.
Так вот, сердце является, оказывается, источником познания Бога. Вот та фиория или созерцание, о которой говорят отцы, оказывается, пребывает в сердце человеческом. Им человек не просто созерцает Бога, а, созерцая, переживает Бога. То есть, то, что мы именуем «целостным познанием» человека.
Это очень интересная, очень важная сторона христианского учения: рассудок не дает этого познания — рассудок дает схемы, символы, знаки, но не дает познания, означающего, как соединение. Вот это познание, как единение–процесс — происходит в сердце человеческом.
Так вот, христианство утверждает очень интересные вещи: оно говорит, что степень познания обусловлена состоянием сердца, в котором находится этот орган познания. Может быть такую аналогию привести, что сердце является, как бы, неким кристаллом, через который смотрит наше око — ум и, в зависимости от того, каков кристалл — насколько он замутнен или, напротив, насколько он чист — происходит и соответствующее познание. Более или менее: правильное, ясное, туманное, отчетливое.
У святого Исаака Сирина есть удивительные слова: «Истина познается по силе жития». Под силой жития подразумевается ничто иное, как активный процесс борьбы со всем тем хаотическим состоянием страстей, которые пребывают в человеческом сердце, то есть, борьбы со страстями. Сила жития именно в этом и познается: степень активности. Степень очищения души происходит от степени покаяния человека, изменения, а покаяние где происходит? — в уме. Сердце очищается в зависимости от этого.
Вот вы видите, какая постоянная взаимосвязь ума с сердцем: само слово покаяние — метание, изменение ума. Оказывается, изменение ума обуславливает состояние вот этого кристалла — сердца. Только благодаря этому, человек начинает более или, напротив, менее видеть Бога, созерцать истину.
Так вот, христианство утверждает, что правильное познание — и Бога, и самого человека, и окружающего мира — обусловлено духовным состоянием человека. Обусловлено чистотою его ума и чистотою сердца.
Друзья мои, мы здесь с вами касаемся в высшей степени важного вопроса — вопроса, о котором на протяжении всей истории говорит философия и, последние века — наука. Мы говорим о достоверности человеческого познания. Он прямо проистекает из учения о человеке и христианство утверждает здесь беспрецедентную истину, что, оказывается, познавательная деятельность человека прямо стоит в зависимости от чистоты его ума и чистоты сердца. Если хотите: от бесстрастия человека — степени бесстрастия человека. Повторяю еще раз: «Истина познается по силе жития».
У Иоанна Лествичника есть подобная мысль — она касается, может быть, более конкретного вопроса — помните, когда он говорит: «Совершенство чистоты — есть начало богословия». Нужно бы сказать не богословия, а богопознания — перевести на русский язык, потому что там стоит: «теология».
Так вот, если затронуть вопрос гносеологический, то из христианского учения о человеке, прямо проистекает следующий вывод: степень правильности познания человека зависит от степени очищения его души. Что значит правильности?
Правильность заключается не просто в адекватности, а, что для нас гораздо более важно, полезности. Полезность свидетельствует об адекватности. Вам понятно, что это такое? Полезность свидетельствует о степени верности познания. Чем более верно мы постигаем, тем, следовательно, более это полезно для человека.
Так вот, познавательная деятельность человека может быть более правильной, более верной и, следовательно, более полезной при условии духовного очищения человека. Вы видите, христианская гносеология целиком и полностью обуславливает степень истинности познания степенью духовной чистоты человека.
Отсюда‑то мы и можем, кстати, понять причину, природу тех кризисов, с которыми сейчас соприкасается человечество. Природа этих кризисов совершенно очевидна: человечество имеет неверное познание — неправильное познание мира. Отсюда — неправильные выводы и неправильные действия. Люди живут страстями, мир не борется со страстями и, поэтому, неверное познание мира.
Вот что мы утверждаем: неверное. В чем эта неверность? А какое это имеет значение? Пусть этим занимаются люди, которые лучше знакомы с этими проблемами, а мы видим следствие — древо узнается по плодам. Если бы познание носило верный характер, не было бы тех ужасных последствий, перед лицом которых мы сейчас стоим. А факт налицо: Кризис с большой буквы сейчас уже стоит перед человечеством.