Постановка проблемы строительства нового «общества знания» в России тесно связана с вопросом о переходе РФ к инновационному типу развития. Этот вопрос был поднят в 2001 г., над ним работало по указанию самого В. В. Путина много специалистов. Уже тогда было видно, что эта программа потребует тотального преобразования и хозяйства, и культуры страны. Вопрос был отложен, когда нефть стала давать сверхприбыли и о России заговорили как об «энергетической державе», что означало выбор экспортно-сырьевого пути развития.

Различия между «двумя путями развития» России — сырьевым и инновационным — принципиальны. Включения вопроса в национальную повестку дня на среднесрочную перспективу означает, что страна вновь оказалась в ситуации исторического выбора. Надо понять его суть и те угрозы, которые возникают при том или ином выборе, а также те препятствия, которые необходимо преодолеть в каждом случае. При выборе такого уровня дело решает не только логика, но и совесть. Логика и знание, однако, позволяют упорядочить объективные данные и не дают увлечь нас эмоциями.

Что означает «выбор пути развития» России? От чего зависит выбор? Прежде всего, он зависит от того, понимается ли Россия как страна со своим народом и хозяйством, или она становится пространством , на котором действуют «операторы» глобальной экономики исходя из критериев их эффективности. Это и предопределяет стратегические цели и те средства, которые можно использовать в достижении той или иной цели.

Прежде чем говорить о стратегических альтернативах, надо определить исходное состояние на нынешнем распутье. Россия переживает длительный системный кризис. Все большие системы общества и государства находятся в состоянии деградации, перестройки или неустойчивого равновесия. «Переходный период» отличается неопределенностью образа будущего, плохой изученностью исходной системы и природы ее кризиса, острым недостатком знания об угрозах и рисках в их динамике. В таком состоянии находится и «общество знания» России — система, на которую кризис накладывает новые большие нагрузки и резко меняет структуру функций.

Кризис 90-х годов в России является принципиально новым и до сих пор малоизученным явлением. Поведение многих систем общества в ответ на изменения было неожиданным, возникающие в ходе трансформации структуры не похожи ни на прежние советские, ни на свои аналоги за рубежом. Это требует обновления методологии анализа систем в переходном состоянии, в нашем случае — анализа российского «общества знания» в его связи с хозяйством и обществом. Для рационального выбора стратегических альтернатив надо изложить особенности того типа национального бытия, каким является кризис и переходный период, составить «карту» тех функций, которые может выполнять в такой период только подсистемы отечественного «общества знания» (наука, образование, управление и др.), создать систему параметров и индикаторов, которыми уместно пользоваться в этот период для изучения российских систем и процессов их развития.

До недавнего времени все необходимые «карты» для выработки решений составлялись (как в органах власти, так и в обыденном сознании) по инерции советской системы или путем имитации успешных зарубежных систем (США, ЕС, ОЭСР). Это приводило и приводит к серьезным структурным несоответствиям принимаемых решений. Накопленный опыт позволяет сегодня составить эти «карты» исходя из реальности России, прогнозируемой на ближайшее десятилетие. Это — работа, которая должна была бы делаться срочно, но условия для этого еще не созданы.

Суть выбора и главное противоречие

При сырьевом варианте развития Россия становится пространством , почти полностью раскрытым для действий «операторов» мирового сообщества — экономических, культурных, информационных. Восстановление систем хозяйственной и культурной жизни народа, а не только тонкого слоя элиты, возможно лишь на базе целостного жизнеустройства России. Изучение опыта России 90-х годов и развития тех противоречий, которые возникли при перестройке мироустройства после краха СССР, позволяет сделать определенный вывод: сохранение России как целостности, обладающей чертами самобытной цивилизации, возможно только на инновационном пути развития. На этом пути Россия — страна со своим народным хозяйством и своей культурой. Именно этот выбор имеет смысл рассматривать, так как в ином случае принятие решений о строительстве новых форм общественного бытия «в этой стране» будет выведено из сферы нашего влияния практически полностью. Если Россия станет зоной периферийного капитализма, сам этот вопрос будет снят с повестки дня. Приспособление к этому состоянию, если оно возникнет, будет совершенно новой и особой задачей, обсуждать ее будут другие люди.

В 90-е годы Россия рассматривалась реформаторами не как страна, а как пространство, что и привело к глубокому кризису. Глобальные операторы были заинтересованы в том, чтобы это пространство было очищено от российской промышленности и лишнего населения, потребляющих драгоценную нефть. В последние 50 лет прорывов в науке, которые позволяли бы надеяться на появление принципиально новых источников энергии, не произошло. Даже если такое открытие будет сделано завтра, массовое производство энергии наладят не скоро. Вывод очевиден: в обозримом будущем придется использовать традиционные источники. Главные из них — невозобновимые. Главные потребители энергоносителей лихорадочно ставят под свой контроль или захватывают их месторождения. Ирак перед глазами, Иран тоже под угрозой.

В 90-е годы Россия была жестко привязана к Западу. Ни о каком «инновационном пути» не могло быть и речи, от России требовали произвести деиндустриализацию , и правительство Ельцина по мере сил это требование выполняло (рис. 15).

Рис. 15. Объем производства промышленной продукции в РСФСР и РФ (в сопоставимых ценах, 1980 = 100)

Развитие России как страны, с сохранением ее территории и народа, теперь возможно лишь через программу «новой индустриализации»). При этом вариант, основанный на массированном экспорте природных ресурсов, будет невозможен. Это порождает неизбежный конфликт интересов. Если Россия — открытое пространство, то Запад не допустит здесь перехода на инновационный путь развития, нефть ему и самому нужна. А если Россия предпримет «новую индустриализацию», то экспорт нефти и газа придется сокращать. Возможен ли компромиссный вариант совмещения двух типов развития?

Да, в 2001 г. еще рассматривался вариант постепенного перераспределения энергоресурсов в пользу отечественного производства. Это позволило бы мобилизовать дремлющие экономические ресурсы населения, а государству сделать инвестиции в энергосбережение и создание «анклавов высоких технологий». Они стали бы «локомотивами» для развития других отраслей.

Но уже тогда условиями такой программы было оживление хозяйства в целом, стабилизация социальной системы и восстановление источников накопления средств государством. Уже тогда была большая неопределенность — хватит ли времени на то, чтобы обновить старые системы производства и жизнеобеспечения до полного истощения их возможностей. Но с тех пор прошло еще 7 лет, и оставшийся запас прочности уменьшился. Время для мягкого проекта анклавного развития, то есть создания отдельных очагов «высоких технологий», упущено. За 18 лет произошел технологический провал, и новые мощности надо ставить на технической и кадровой базе уже другого поколения. Многие отрасли уже не могут ждать, пока «очаги высоких технологий» возьмут их на буксир. Восстановление производства с модернизацией срочно требуется во всех отраслях и прежде всего в сельском хозяйстве и ЖКХ — иначе средства развития будут «проедены» и уйдут на ликвидацию аварий.

Значит, программа инновационного развития сегодня уже не может быть половинчатой, а должна стать тотальной, по всему фронту, как в 30-е годы — при одновременном выполнении чрезвычайных проектов по созданию «центров высоких технологий». После 2000 г. государство попыталось совместить несовместимое — бесперебойно снабжать Запад нефтью и газом, но в то же время начать попытки поднять отечественную промышленность. Поэтому и возникла напряженность в отношениях с Западом, а затем и конфликт. Пока возрождаемая часть российской промышленности ограничивалась производством металла и удобрений на экспорт и отверточным производством, которое почти не требует топлива, это было приемлемо. Другое дело — новая программа индустриализации, причем с энергоемким производством для себя. Это значило бы перенаправить поток нефти и газа от нью-йоркской биржи на российские заводы и сельскохозяйственные предприятия.

Перспективы развития конфликта

В 2007 г. было объявлено о курсе на «диверсификацию экономики за счет подъема перерабатывающих отраслей». Но перейти на этот курс невозможно, если не прикрыть задвижки нефтепроводов на Запад. На каком горючем распахать и засеять 42,3 млн га выведенных из оборота посевных площадей, чтобы дать сырье «перерабатывающим отраслям»? Откуда взять электроэнергию для сельского хозяйства, где ее производственное потребление сократилось за годы реформы в 4,2 раза?

Вот жестокий факт: в 1990 г. из СССР на экспорт ушло (в виде сырой нефти и нефтепродуктов) 27,8 % добытой нефти, а в 2005 г. из РФ ушло 77,3%. Для внутреннего потребления в 1985 г. в РСФСР осталось по 2,51 т нефти на душу населения, в 1992 г. по 2,08 т. А в 2005 г. осталось по 0,72 т на душу — в 3,5 раза меньше того, чем располагал житель РСФСР в 1985 г. Не на 10, не на 20 %, а в три с половиной раза меньше! Надо вникнуть в эту разницу. Одновременно на этом фоне начата широкая автомобилизация — из оставшихся в РФ 720 кг нефти на душу уже около трети сгорает на шоссе и в автомобильных пробках. Газа для удовлетворения внутренних потребностей России уже сейчас не хватает — но начали строить новые газопроводы за рубеж.

Вот сообщение прессы: «Как сообщил вчера в Госдуме замминистра промышленности и энергетики Иван Матеров, с 2001 по 2005 год Россия увеличила экспорт сырой нефти в Европу более чем в полтора раза — со 144 до 256 млн тонн. Одновременно экспорт угля в Европу увеличился с 44 до 72 млн тонн, а поставки нефтепродуктов выросли с 63 до 78 млн тонн» («Газета». № 29 от 21.02.2006). А Министр промышленности и энергетики РФ В. Б. Христенко заявил в 2006 г.: «Россия — страна с рыночной экономикой, и российский рынок — составная часть глобального рынка. Интеграция России в новую мировую экономическую систему практически состоялась. К этому можно относиться различным образом, главное — не забывать, что интеграция стала реальностью… Согласно имеющимся прогнозам, мировое энергопотребление может возрасти в ближайшие 15 лет на треть. Россия занимает особое место среди поставщиков энергии с точки зрения объемов, запасов, географии и надежности поставок… В целом прогнозируется увеличение доли стран Азии в российском экспорте нефти с сегодняшних 3 % до 30 % в 2020 г. (рост объемов до 100 млн т) и природного газа с 5 % до 25 % (рост объемов до 65 млрд куб. м)» [185].

Возникла ситуация неустойчивого равновесия. РФ гарантирует надежность поставок нефти в Европу и Азию, и уже объявленные обязательства превышают объемы добычи нефти в стране. Что же останется для отечественного потребления? Возможности роста добычи нефти малы, т. к. сверхприбыли заставляют частные компании вести хищническую добычу, навсегда оставляя в земле 2/3 нефти. Месторождения добивают, а новых не предвидится — с конца 80-х годов глубокое разведочное бурение на нефть и газ сократилось более чем в 5 раз и не увеличивается (рис. 16). Это обстоятельства неумолимые, порочный круг, в который нас загнала реформа 90-х годов.

Рис. 16. Глубокое разведочное бурение на нефть и газ в РСФСР и РФ, тыс. м

Таким образом, намерение восстановить отечественное промышленное производство в России обоснованно рассматривается Западом как угроза поставкам российской нефти на внешний рынок. В риторике ряда западных политиков сегодня это приравнивается к акту войны против США и ЕС. В апреле 2007 г. сенатский комитет США по юридическим вопросам единогласно проголосовал за законопроект, запрещающий зарубежным государствам создавать нефтяные и газовые «картельные» организации по типу ОПЕК. Закон разрешит администрации США преследовать правительства таких государств в судебном порядке.

В законопроекте сказано: «Незаконными и нарушающим требования настоящего акта будут коллективные или иные совместные действия в форме картеля или иной ассоциации… со стороны любого зарубежного государства, инструмента или агента любого зарубежного правительства по ограничению добычи или распределения нефти, природного газа или другого нефтепродукта, по установлению или сохранению цен на нефть, природный газ или иной нефтепродукт, а также по любым ограничениям на торговлю нефтью, природным газом или другим нефтепродуктом».

Итак, речь идет о принятии в США закона, запрещающего России: ограничение добычи или распределения нефти и газа, установление или сохранение цен на нефть и газ, любые ограничения на торговлю нефтью и газом. Это претензия на полное выведение нефти и газа из-под национального суверенитета России. Очевидно, что всякое увеличение потребления нефти и газа в отечественном производстве России приведет к нарушению этого закона.

Может ли Россия избежать перехода на инновационный путь развития? Ответить можно так: оставаясь «страной Россия », не может. Добычей природного сырья, как и собиранием кореньев, большой народ даже прокормиться не может, не говоря уж о том, чтобы содержать страну. Ему требуется свое производство , чтобы с помощью нефти и машин обрабатывать землю, выращивать культурные растения и их зеленым листом улавливать солнечную энергию, превращая ее в пищу и сырье. С. Подолинский подсчитал (1880), что устойчивым является такое хозяйственное развитие, при котором затраты одной калории вовлекают в оборот 20 калорий солнечной энергии (см. О.З.: История… разд. I, гл. 4). Растения Земли, поглощая бесплатную энергию Солнца, за один год превращают в глюкозу около 100 миллиардов тонн углерода из атмосферы. А нефти человечество добывает в 30 раз меньше — и то она стала дефицитной.

Иллюзия, что все население РФ сможет прокормиться в «энергетической империи», теплится потому, что мы живем еще на старых советских системах. Но они дышат на ладан. По мере исчерпания ресурса советских технических и социальных систем доля населения, которая сможет кормиться от продажи сырья, будет уменьшаться, остальные будут перебираться в «цивилизацию трущоб». Это будет означать окончательный распад нации, и проблема выбора отпадет сама собой.

Выжить в «глобальной рыночной экономике» даже в положении аутсайдера можно лишь в том случае, если хозяйство обеспечивает прибыль, превышающую определенный уровень. Население регионов, где этот уровень не достигается, называют «общность, которую не имеет смысла эксплуатировать». В России в силу географических и климатических условий капиталистическая рента была всегда низкой. Это — фактор неустранимый, и «рынок» сократит население бывшей России до экономически оптимального размера (называются разные величины, но не более 50 млн человек).

Каков типичный результат «сырьевой» экономики за 90-е годы? В РФ сократились посевные площади на 42,3 млн га. Более чем на треть! Нет солярки для наших крестьян, нет для них и удобрений. Это катастрофическое сокращение использования двух главных бесплатных ресурсов — земли и солнечной энергии. Россия откатилась от земледелия к выковыриванию из земли того, что природа накопила для всех будущих поколений нашего народа. Сегодня население России напоминает коллективного алкоголика, который при голодных детях тащит из дома последнее имущество. Соответственно идет и сокращение населения.

Но переход к инновационному «пути развития» при нынешнем социальном и экономическом порядке в принципе невозможен. Он требует столь глубокой трансформации общества, что по сути означает революцию . Индустриализация, широкомасштабная научно-техническая деятельность и новаторство возможны лишь на фоне общего улучшения жизни населения и оптимистических ожиданий — при отсутствии «социальных страхов».

Нам знакомы две больших программы инновационного развития — западная и советская. Пружины подобных программ Японии и Китая нам известны хуже. На Западе мотором программы был индивидуализм предпринимателя, который видел в новаторской организации производства и в накоплении денег выполнение Призвания, способ служения Богу. Успех в этом деле измерялся на рынке в денежной форме, но это была именно внешняя форма. Предпринимателем двигала протестантская этика. В России и СССР мотивы были иными, но столь же высокого накала. Об этих мотивах — особый разговор. Но опыт показал, что стабильного инновационного процесса как большой системы в условиях нынешней РФ не складывается. Значит, надо менять условия! Порочные круги надо разрывать, как это ни трудно.

Рассмотрим внутренние препятствия к такому переходу, отвлекаясь от прямого давления внешних сил. В аналитических целях можно применить абстракцию и на первой стадии не включать этот важный фактор в рассмотрение.

Культурный кризис

Как могло российское общество принять саму доктрину реформы 90-х годов, которая перевела страну на «сырьевой» путь развития? Ведь для этого требовались культурные предпосылки. Это — большая тема, тут корни нашего нынешнего кризиса, еще плохо исследованные. Здесь отметим одну вещь — утрату того представления об источнике материальных благ, которое до 70-х годов неявно господствовало в массовом сознании. Это было представление, типичное для традиционных обществ, в нем природа (Космос) была домом, а человек — ответственным хозяином. Здесь экономический взгляд был переплетен с экологическим.

Но это было именно неявным знанием, и оно постепенно сдавало позиции другому взгляду — политэкономическому. В нем экономика и экология разведены, Природа в политэкономии не «субъект» хозяйства, а лишь инертное тело, из которого можно выкачивать сырье. Когда в СССР сошло со сцены старшее поколение, политэкономия вычистила остатки старого мышления. Единственным критерием для экономики стала прибыль. Из чего она извлекалась, было неважно. Как только удалось ликвидировать государственное планирование, которое исходило из необходимости вести целостное народное хозяйство, новые собственники бросили производство и кинулись за добычей . Они стали тратить достояние потомков — выкачивать из земли нефть и газ для «мирового рынка».

Поворот в сознании выразился в языке. Раньше в русском языке четко разделялись понятия производство и добыча . В производстве человек создает новое, частицу мира культуры. При добыче человек изымает из природы то, что она создала без усилий его рук и ума. Поэтому говорилось «производство стали», но «добыча нефти». Когда старое мышление было отброшено, стали говорить «производство нефти». Важнейшее мировоззренческое различение было стерто. Инновационный и сырьевой тип экономики стали почти неразличимы. Это был важный сдвиг в общественном сознании.

На первый взгляд может показаться, что мировоззрение и экономические теории не играют особой роли в судьбе страны, но это неверно. «Путь развития» должен быть легитимирован культурой. Если мы не видим разницы между получением денег от производства и от добычи, если одобряем «прибыль сегодня» как высший критерий политики, то призыв к восстановлению производства не будет принят обществом. Инерция в мировоззрении укрепляет инерцию «сырьевого пути».

Приравнивание добычи к производству уже глубоко вошло в сознание. Даже экономисты оппозиции приняли этот язык и говорят о том, что надо изъять в пользу общества у олигархов «природную ренту» . Но прибыль от месторождений нефти нельзя считать рентой , ибо рента — это регулярный доход от возобновляемого источника. Земельная рента создается трудом земледельца, который своими усилиями соединяет плодородие земли с солнечной энергией. По человеческим меркам это источник неисчерпаемый.

С натяжкой, природной рентой можно считать доход от рыболовства — если от жадности не подрывать воспроизводство популяции рыбы. Но доход от добычи нефти — не рента, ибо это добыча из невозобновляемого запаса.

Английский экономист А. Маршалл в начале XX в. писал, что рента — доход от потока , который истекает из неисчерпаемого источника. А шахта или нефтяная скважина — вход в склад Природы. Доход от них подобен плате, которую берет страж сокровищницы за то, что впускает туда для изъятия накопленных Природой ценностей. В 90-е годы этот страж впустил в сокровищницу России расхитителей. И проблема вовсе не в том, как разделить доход. Нефть для народного хозяйства — это жизнь для народа России, ибо при замене лошади трактором нефть многократно окупается фиксацией энергии Солнца. Изъятие нефти для мирового рынка — это, после некоторого предела, угасание России.

Как мы видели в последние три года, изъятие «нефтяной ренты» в виде налогов и платы за лицензии мало что изменило в положении России. Да, государство получило очень много денег — но где они? Деньги за нефть приходится оставлять на Западе и тратить на потребление, а не вкладывать в отечественное хозяйство. Дело в том, что каждый вложенный в России доллар оживит какое-то производство, а оно потребует расходов энергии. Это ставит под угрозу способность России гарантировать бесперебойные поставки нефти и газа, что для Запада недопустимо. Вот и приходилось Грефу изобретать фантастические оправдания того, что экономику страны правительство держит на голодном нефтяном пайке, а нефтедоллары «стерилизует» в Стабилизационном фонде.

Но этого ни власть, ни общество как будто не замечают. Аутизм общественного сознания в РФ — фундаментальное препятствие для перехода к инновационному пути развития. Поскольку строительство «общества знания» есть, прежде всего, строительство ядра когнитивной системы общества, здесь — важнейшее исходное условие при проектировании этого строительства.

Вторая сторона нашего кризиса — тяжелая культурная травма, которую пережило все население при разрушении советского жизнеустройства и расчленении страны. Следствием стала демографическая катастрофа (рис. 17).

Рис. 17. Естественный прирост (убыль) населения РСФСР и РФ с 1970 г. (на 1000 человек)

Переход от стабильного прироста к стабильному вымиранию — результат изменения пути развития России . Изменить это при помощи косметической коррекции невозможно, требуется принципиальная смена вектора. Инновационный тип хозяйства возможен только при спокойной уверенности людей, соединенных в сложной совместной работе — в «обществе знания», границы которого совпадают с национальными границами. Ученый, инженер, рабочий и множество других работников должны иметь высокую мотивацию, ее не заменить ни рублем, ни страхом. Создать условия для этого — трудное дело, и пока нет признаков поворота к нему.

Почему так высока смертность мужчин трудоспособного возраста? Почему такой уровень пьянства, такой всплеск числа разбоев и грабежей, такая аномально высокая доля детей, родившихся вне брака? В 2005 г. на конференции «Медико-социальные приоритеты сохранения здоровья населения России в 2004-2010 гг.» директор ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, бывший министр здравоохранения РФ Т. Дмитриева сообщила, что уровень психических расстройств с начала 1990-х годов увеличился в 11,5 раз. Растет и смертность, и тяжелая заболеваемость, связанная с психическими расстройствами. В частности, 80 % инсультов в стране происходит на фоне депрессий. Все это — признаки тяжелой духовной болезни.

Чтобы совершить переход к инновационному развитию, надо сначала произвести реабилитацию всего общества, устранить источники стрессов, успокоить людей. Происходит же обратное, нам все время пророчат экономические и социальные потрясения, от которых обывателю некуда спрятаться. То надо устраивать ТСЖ и отдавать дом в руки каких-то неведомых компаний, о которых тут же говорят, что это жулики. То сообщают о планах ввести обязательное страхование жилья в размере 3 % его рыночной стоимости, то намекают, что в Пенсионном фонде нет денег, что стариков в России переизбыток и молодые не желают их «кормить». Телевидение, в том числе государственное, целенаправленно задает в обществе очень высокий уровень нервозности. На инновационном развитии это ставит крест.

Культурный кризис подавляет творческие импульсы. Признаком этого служат снижение квалификации работников, ориентация на «легкие» деньги, низкий престиж тяжелого непрерывного труда, увлечение дешевой мистикой. А со стороны государства и «собственников» — низкий уровень инвестиций в науку и техническое творчество. Даже, можно сказать, общая неприязнь к производству. Правящий слой всей душой тянется к торговле, финансам и праву.

За 90-е годы разрушена большая система, в которой и существует инновационный процесс. Не деньгами он жив, а людьми. Взглянем снизу: очень большая доля фундаментальных открытий, порождающих инновации, берет начало от рабочих, замечающих аномалии в поведении материала или в ходе технологического процесса. В советской системе рабочие сообщали о своих наблюдениях инженеру, в БРИЗ (бюро рационализации и изобретательства), работникам отраслевого НИИ, посещающим завод. Через них импульс шел в НИИ АН СССР, оттуда приезжали посмотреть на аномалию — и по той же ткани человеческих и институциональных отношений шел обратный поток инновации. Сейчас вся эта ткань изорвана в клочья, многих ее кусков вообще нет. Так, разрушена система подготовки квалифицированных промышленных рабочих — для всей химической промышленности РФ в 2005 г. система профессионально-технического обучения подготовила 600 рабочих.

Более того, общество вообще потеряло интерес ко всему этому. Скажите «Стаханов» — и в ответ равнодушие или смех. Неинтересен сам факт, что этот шахтер сделал важное открытие, выразил его в простых словах и произвел инновационный проект, позволивший ему выполнить в забое 14 норм (см. О.З.: История… разд. II, гл. 1). Освоение принципов этого проекта, даже его философии, стало основой стахановского движения. Спросите сегодня молодого рабочего, близко ли ему это?

Инновационный тип хозяйства возможен только при коллективном духовном подъеме людей, соединенных в сложной, высокоорганизованной совместной работе. Вызвать такой подъем — исторический вызов для нынешнего поколения, и надо ему соответствовать уровнем мысли, способностью верно оценить структуру и масштаб вызова.

Главным двигателем развития инновационная деятельность может быть лишь в том случае, если научное сообщество и инженерный корпус становятся частью национальной элиты — как в системе статусов, так и по материальным стандартам жизни. При этом важен не столько абсолютный уровень потребления, сколько ранг в шкале статусов. Именно так происходило ускоренное научно-техническое развитие в СССР до 70-х годов. Как только статус научно-технической интеллигенции относительно понизился, произошло ее «отщепление» от государства, что во многом предопределило поражение СССР в холодной войне. Пока что такого явного раскола между интеллигенцией и государством в России нет потому, что велика инерция овладевшей умами интеллигенции либеральной утопии. Этот ресурс близок к исчерпанию.

В действительности положение в этом плане является критическим, поскольку снижение статуса интеллигенции в России приобрело абсолютный характер — большая ее часть живет за чертой бедности или прошла через бедность в 90-е годы, сохранив шрамы культурной травмы. В этих условиях побудить людей к творческому труду и инновациям на принципах рыночной экономики невозможно. Могут быть лишь точечные акции купли-продажи ресурсов (изобретений, технологий и т. д.), добытых из старых советских запасов. Стабильного инновационного процесса как большой системы обеспечить нельзя, не «сведя счеты» с 90-ми годами. Следовательно, при «инновационном» варианте развития в условиях рыночной экономики в число необходимых мер надо включить программу психологической реабилитации работников.

Более того, для России, в отличие от стран с протестантской культурой, важно не только благополучие (пусть и весьма скромное) непосредственных участников инновационного процесса, но и бедной части населения. «Жизнь ближнего» в гораздо большей степени влияет на восприятие качества собственной жизни, нежели на Западе. Поэтому возникает сложная социальная проблема быстрого сокращения разрыва в доходах крайних групп населения. Но даже в СССР, при гораздо более уравнительном укладе, приходилось «экранировать» научно-технических работников от общих социальных проблем — созданием наукоградов и введением особой сетки обеспечения в столицах. Однако в нынешней ситуации этих мер будет недостаточно, поскольку разрыв в доходах и уровне потребления слишком велик. Создание анклавов высоких технологий с искусственно высоким уровнем потребления должно быть морально оправдано, но это возможно только в общем мобилизационном проекте, сама идея которого настолько противоречит либеральным политическим установкам, что даже не обсуждается.

Решение этой проблемы в среднесрочной перспективе (на этапе выхода из кризиса) требует серьезных корректив в общей социальной и экономической политике.

Инерция регресса больших систем

В 90-е годы Россия пережила революцию регресса. Подверглись демонтажу, расхищению и деградации без надлежащего ухода все большие, массивные системы, на которых стоит и воспроизводится страна — материальные и духовные. К ним можно отнести такие разнородные системы, как кадровый потенциал, основные фонды, техническая база производства, каналы коммуникаций, тип рациональности.

Расчленение СССР и приватизация парализовали хозяйство. Самое тяжелое последствие этого паралича — не столько спад текущего производства, сколько подрыв цикла воспроизводства. В 1996 г. рынок всех «инвестиционных продуктов» (материалов для капитального строительства и оборудования) сузился до 10 % от уровня 1991 года. А ведь в 1991 году уже состоялся спад инвестиций, после того, как план капитального строительства 1990 года был выполнен на 30%. Капиталовложения в АПК в последние годы примерно на два порядка меньше, чем были в 1988 г., а ведь то, что вкладывалось тогда, лишь поддерживало стабильное производство с небольшим ростом.

Глубина кризиса выражается тем фактом, что за первые 10 лет реформы на поддержание очень скудного жизнеобеспечения страны (и потребления новых собственников) были истрачены беспрецедентные в мировой истории средства: экономия от прекращения гонки вооружений и войны в Афганистане; экономия от прекращения крупных инвестиционных проектов; почти все капиталовложения в промышленность, АПК и транспорт, которые составляли до 1988 г. огромные суммы; экономия от свернутых социальных программ; изъятые у населения сбережения в сумме 450 млрд долл.; экономия от резкого снижения уровня потребления 90 % населения. Кроме того, был истрачен весь золотой запас страны, а также сделаны внешние долги на 150 млрд долларов. Сумма этих средств является мерой тех потерь, которые понесло народное хозяйство и которые должны быть восполнены в ходе восстановительной программы.

Следует предвидеть, что восстановление производства в рамках рыночного хозяйства будет намного дороже, чем в рамках планового. Так, при добыче нефти в государственном концерне в 1988 г. на одного работника приходилось 4,3 тыс. т добытой нефти, а в частных компаниях в 1998 г. — 1,05 тыс. т. Издержки производства в России даже при очень низких расходах на зарплату возросли настолько, что надежды на большой рост инвестиций в нынешней хозяйственной системе несостоятельны. Переток капитала в сферы более выгодного вложения, в том числе за рубежом, — фундаментальный закон рынка. Контролируемый изоляционизм России и государственная защита внутреннего рынка — неизбежная мера в среднесрочной перспективе. Осуществить даже восстановительную программу невозможно как при полной открытости России, так и при ее полной изоляции.

Видимо, быстрого изменения этой ситуации не произойдет даже в том случае, если будут внесены коррективы в экономическую политику России и страна будет в оптимальной степени «закрыта» от внешней конкуренции за рынок товаров и капиталов. Слишком много образовалось дыр, которые предприятия должны залатать в первую очередь.

Поэтому можно предвидеть, что расходы на первую серию крупных инновационных программ будет нести в основном государство, которое затем сможет передавать созданные в этих программах технологии для использования предприятиям с разной формой собственности. Привлечение частного капитала к финансированию программ на их все более ранних стадиях будет происходить постепенно, по мере «обучения». Чтобы разорвать порочный круг отсутствия платежеспособного спроса, государству придется сделать первый шаг (как говорил Рузвельт, «заполнить насос водой»).

К середине 90-х годов маховик разрушения набрал большую инерцию, и хотя после 2000 г. предпринимаются меры к его торможению, он отнюдь не остановлен — не были блокированы движущие его силы. Их действие и продолжает быть фундаментальным препятствием для перехода к инновационному развитию. Вот простой пример — модернизация животноводства. Согласно национальному проекту, крестьянам выделяются льготные кредиты на покупку племенного скота. Величина их ничтожна, за 2004 г. поголовье крупного рогатого скота убавилось на 1,95 млн голов, а национальный проект выделяет кредиты для покупки «50 тысяч голов за год».

Но ведь именно племенной скот и был вырезан в России за последние 15 лет, остались неприхотливые буренки на подворьях. Как сказано в докладе Минсельхоза РФ, «доля племенного скота в общем поголовье молочного и мясного скота в 2006 г. составила 6,1 %». А в 1962 г. она составляла 8 % и к 1985 г. была доведена в колхозах и совхозах (где пребывало более 80 % всего стада) до 49 %. Половина стада была чистопородной, а породный скот в колхозах и совхозах составлял в 1985 г. 99,8 %!

Реформа создала условия, при которых содержание высокопродуктивного чистопородного скота неприемлемо убыточно. Разве причины этого устранены? Разве сокращение поголовья скота прекратилось в 2005-2007 гг.? В том-то и дело, что нет (см. рис. 4). Устранение этих причин и стало бы национальным проектом, необходимым к переходу животноводства в России на инновационный путь.

Положение с обновлением других основных фондов сельского хозяйства столь же неадекватно требованиям модернизации. Мы видим глубокую деградацию без всяких признаков перелома (рис. 18).

Рис. 18. Коэффициенты обновления основных фондов в сельском хозяйстве РСФСР и РФ — ввод в действие основных фондов (без скота) в процентах от наличия основных фондов на конец года, в сопоставимых ценах

Деградация технической базы в земледелии выражается в быстром сокращении парка основных машин и увеличении нагрузки на трактор (притом предельно изношенный). Это — одна из причин выведения из хозяйственного применения и ухудшения качества земли, главной части основных фондов. Нагрузка на трактор достигла в 2006 г. 187 га пашни (5,3 тракторов на 1000 га пашни), а если бы землю не выводили из оборота, то она составила бы уже более 200 га. В норме при «рыночном» сельском хозяйстве, которое предполагается создать в России после ликвидации колхозно-совхозной системы, в европейских условиях требуется около 120 тракторов на 1000 га пашни. Например, в ФРГ в 90-е годы реально имелось 180-190 тракторов на 1000 га пашни — в 33 раза больше, чем в России. Можно ли преодолеть такой разрыв на «рыночных» основаниях? Нет, имитация убивает инновации. Именно развитие колхозно-совхозной системы было инновационным путем, а проект «фермеризации» — регресс.

Надо трезво признать, что создать современное сельское хозяйство в рамках «рыночной» доктрины Россия не сможет. Для этого сейчас пришлось бы купить 16 млн тракторов (на те 134 млн га пашни, которой располагала РСФСР в 1986 г.). Это стоило бы около 600 млрд долларов. И ведь тракторы — лишь часть всей материально-технической базы фермы! При этом фермеры потребуют бюджетных дотаций, как на Западе — около 100 млрд долларов в год. Здесь опять мы имеем неумолимую дилемму: или восстановление и модернизация колхозно-совхозной системы с фермерской надстройкой — или архаизация российского сельского хозяйства.

Но это — только пример. Со всеми большими системами дело обстоит примерно так же: деградация продолжается, и существенных изменений ее динамики нет. В России практически полностью свернуто производство металлорежущих станков, а закупает их за рубежом она в 70 раз меньше, чем Китай. На рис. 19 показана динамика старения промышленного оборудования. Это — процесс массивный, небольшие вложения средств, как, например, предусмотрено в национальных проектах, переломить его не могут. Они несоизмеримы с масштабом провалов.

Так же обстоит дело и с главными системами жизнеобеспечения. Так, в 1999 г. была перейдена пороговая точка в динамике ветшания жилищного фонда РФ (см. гл. 12 настоящей книги). С городской инфраструктурой (теплосети, водопровод и канализация) положение не лучше. Большая часть их мощности выработала свой ресурс, но ни капитального ремонта, ни прокладки новых сетей практически не ведется. Проблема настолько запущена, что никто не желает за нее браться, расходы на то, чтобы закрыть пятнадцатилетний провал, просто неподъемны.

Рис. 19. Доля производственного оборудования в промышленности РФ, имеющего возраст более 20 лет, % (после 2004 г. этот показатель не публикуется)

В этих условиях для перехода к инновационному пути развития необходимо кардинальное изменение всех сторон общественного бытия. А это и есть революция в широком смысле слова. В России еще есть достаточно материальных и культурных ресурсов, чтобы осуществить ее как национальный проект, а не столкновение антагонистических социальных сил.

Заключение

Тенденции для перестройки хозяйства РФ на инновационных принципах в целом неблагоприятны . «Тяжелые», инерционные процессы изменений основных ресурсов, необходимых для такой перестройки, пока что направлены в сторону ухудшения, деградации этих ресурсов. Положение осложняется тем, что органы управления лишились индикаторов, позволяющих оценивать ситуацию и тенденции ее изменения. Используемые по инерции индикаторы, унаследованные от советской системы, неадекватны.

Пока что нет и явной потребности власти в достоверных индикаторах. Любые индикаторы, описывающие состояние и развитие сложной системы, выбираются целенаправленно. Разработка индикаторов и сбор информации (измерение тех параметров системы, которые служат индикаторами) — дорогой процесс. Реально эту работу ведут только в том случае, если известна доктрина политики государства. Если же не поставлена цель и нет доктрины, нет «алгоритма принятия решений», то реально индикаторы не нужны. Если больного не собираются лечить, то ему не будут делать дорогих анализов. Для целей имитации управления и принятия решений существующие индикаторы служат вполне удовлетворительно, к ним можно еще набрать целую кучу из методик ОЭСР, ННФ США и т. д.

Возможен ли рывок из этого состояния? Да, возможен — его наш народ совершил в 30-е годы, потому и победили в войне. Это была особая культурная и хозяйственная революция. Запад совершил подобный переход за два века, Япония и Китай за 2-3 десятилетия. Теперь мы пережили «революцию регресса», и надо наверстывать.

При оценке перспектив и сравнении альтернатив развития надо исходить из неоспоримого факта, который состоит в том, что в рамках того же природного ландшафта и с теми же базовыми ресурсами всего двадцать лет назад Россия в облике СССР была экономически мощной мировой державой. Следовательно, Россия обладает «невидимыми» ресурсами, которые были активизированы при инновационном развитии в условиях СССР, но «омертвлены» в результате реформы. Задача — выявить их и «оживить» в новых условиях, при необходимости преодолевая наложенные этими «новыми условиями» ограничения.