В данной книге обобщена часть данных, полученных в ходе работы в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН. Конкретно, по программе «Экономика и социология знания». От фундаментального исследования до проекта строительства, конечно, большая дистанция. Речь идет о проектировании большой системы, условно называемой «общество знания». Сам жанр проектирования общественных систем принадлежит к особому типу знания, которое сравнительно недавно стало предметом методологических и технологических разработок. До этого проектировщики и строители новых социальных форм опирались на традиционное (часто неявное) знание, личный опыт и господствующие в данный исторический момент этические нормы.

В XIX веке этому комплексу знаний и умений был придан ореол научности, так что на целое столетие было создано оптимистическое ощущение, будто разработка социальных форм подчиняется объективным законам исторического развития, которые удается открыть и истолковать некоторым мыслителям. В настоящий момент этот ореол померк, и проектирование общественных систем происходит как нормальная работа междисциплинарных коллективов специалистов, собирающих и изучающих большой объем эмпирической информации, моделирующих и сравнивающих разные альтернативы, оценивая их с помощью набора критериев. Эта работа в 70-80-е годы называлась системным анализом, сейчас в моду входит выражение социальный дизайн.

Разработан целый ряд полезных методических инструментов, которые позволяют избежать грубых ошибок и организовать интеллектуальное сотрудничество специалистов. При прочих равных условиях эти методы дают выигрыш во времени и в затратах, но они не могут заменить содержательного знания, доступа к информации и мотивированного интенсивного труда. Проекта строительства нового «общества знания» еще нет. Сегодня речь идет лишь о замысле, об очертаниях будущей системы.

Проектирование строительства российского «общества знания» — большая работа, относящаяся к категории опытно-конструкторских разработок и требующая соответствующих организационных и экономических условий. Надеемся, что данная книга будет полезна коллективу таких разработчиков как источник знания о предмете, общие представления о структуре возводимого объекта, об имеющихся в наличии ресурсах для строительства, о той площадке, на которой оно разворачивается, и о тех трудностях, на которые по всей вероятности натолкнется.

В этой заключительной главе, на наш взгляд, полезнее всего обратиться к воображаемому коллективу разработчиков с размышлениями именно о трудностях и о тех срочных задачах, которые надо решить, чтобы эти трудности устранить или частично компенсировать.

Прежде всего, первой и трудной задачей того коллектива, который соберется сделать первый рабочий набросок контуров нового «общества знания», станет выработка его собственной когнитивной структуры. Она неминуемо станет частью той матрицы, на которой будет собрано творение этого коллектива. Понятийный язык, на котором будет описан объект, отбор значимых фактов и методология их истолкования, категории, в которых будет очерчено пространство возможного и желаемого, инструменты и единицы измерения главных индикаторов, критерии, по которым оцениваются альтернативы решений — все это будет задавать качества проектируемой системы. К этому надо подойти хладнокровно и ответственно. И это в наше время идейного разброда и шатаний потребует мужества и больших усилий.

Коллектив, проектирующий российское «общество знания», должен сам стать зародышем именно общества знания и именно российского. Это сочетание несет в себе противоречие, и лучше отдавать себе в нем отчет. Проектирование общества, то есть системы форм человеческой жизни, невозможно без соединения рационального анализа с этическим. Российское общество расколото противостоянием ценностей, этот раскол в той или иной степени прошел по сознанию каждой личности. Хаос в сознании, конечно, несет в себе творческий потенциал, но сильно затрудняет положительную работу, требующую порядка. Без обуздания этого хаоса каждый, даже небольшой шаг в закреплении какого-то выбора в устойчивых социальных формах превращается в борьбу идеалов или, чаще, их призраков. Это та экзистенциальная ловушка, из которой мы никак не можем выбраться. Она и определила необычно длительный характер нынешнего кризиса.

Чтобы преодолеть, в максимально возможной степени, это противоречие, надо разделять рациональный и этический срезы анализа на два этапа. Первым этапом должно быть описание «того, что есть» и «того, чего не может быть» — без нравственных оценок этим образам реальности. На втором этапе обсуждается «то, что должно быть» и «то, чего мы категорически не желаем». По этим предпочтениям и нравственным запретам возникнут дискуссии, из которых будут выведены альтернативы. Но эти дискуссии после выработки рационально обоснованного и «измеренного» образа жесткой реальности будут продуктивны или, по крайней мере, возможны. Первый этап дает конструктивное знание и консолидирует сообщество самим ощущением возможности проекта и нахождения компромиссов — или выяснения антагонистических противоречий и их социальных носителей. Наличие достоверной карты такого «рельефа социального ландшафта» тоже необходимо — и для поиска компромиссов, или для каких-то форм размежевания.

Эти проблемы возникают при проектировании социальных форм любой части российского жизнеустройства, и везде их осознание идет мучительно. Сфера генерации и социодинамики знания — не исключение. Нет для «общества знания» башни слоновой кости. Вот пример: в среде российской интеллигенции сформировалось сплоченное сообщество, которое снедает ненависть к Российской академии наук (ранее АН СССР). В этой ненависти есть страсть и глубокие мотивы, она действенна. Для большинства тех, кто знает историю Академии и ту роль, которую она сыграла в становлении и судьбе российской науки и образования, эта ненависть кажется иррациональной и даже параноидальной. Это блокирует возможность диалога и компромисса. Холодная война с обострениями идет уже двадцать лет. Разрешение конфликта возможно только через его рационализацию — явное изложение мотивов и аргументов сторон в формате инженерного совещания, а не политического митинга. Лишь после того, как противники и защитники Академии изложат свои проекты в явной форме, согласно нормам рационального мышления, с логикой и мерой, политическая власть и общество в целом могут принять разумное решение.

Точно так же была опорочена в глазах общества отраслевая наука — как часть ненавистной командной системы, как якобы никчемный нахлебник общества. А речь шла о миллионе ученых, работавших в режиме гражданского подвига. В расчете на ресурсы, которые предоставило им общество, эти ученые показали эффективность, немыслимую в других странах мира. По их проектам была создана техносфера, которая уже 17 лет работает почти без затрат на ее содержание и ремонт — и все еще дееспособна, вопреки всем техническим нормам. Да и оборона России держится пока что на ракетах, боеголовках и самолетах, созданных той отраслевой наукой.

Но это — лишь примеры. Если пройти по всем пунктам «технического задания» на проектирование «общества знания», то в каждом пункте всплывет сходное по типу противоречие идеалов и интересов. Выработка методологии и процедур рационализации и «обработки» таких конфликтов — срочная и одна из первых задач в работе над проектом. На этапе жесткого анализа «того, что есть» должны подвергаться рациональному анализу и «взвешиванию» только функциональные достоинства тех или иных элементов и агрегатов системы. Внесение в этот анализ нравственных суждений должно отвергаться как привлечение «идолов площади».

Вспомним: в 1991 г. в академических кругах выдвигалось требование отставки всего Президиума АН СССР, а в Московском университете ректора по той причине, что они не выступили активно против августовского путча ГКЧП. Не потому, что они плохо ведут дела Академии и Университета или несостоятельны в научном плане — это были бы естественные для научной системы обвинения. Нет! Они были негодны, ибо недостаточно активны в сугубо политическом, конъюнктурном эпизоде! Для таких идолов в «обществе знания» надо отводить особую площадку, а еще лучше — черный ящик. Не зря кибернетика его изобрела.

Вторая важная задача — определить в общих чертах тип рациональности, которому будет следовать проектирование. Мы и здесь живем в «переходный период». На рациональность Просвещения, в нормах которой был воспитан и натренирован разум большинства российских граждан, ведет наступление постмодерн. На некоторых направлениях (например, в СМИ) он уже занял господствующие высоты, и перед любым интеллектуальным предприятием стоит дилемма — нормы какой рациональности взять за основу.

От проекта, выдержанного в нормах рациональности модерна, требуется определенность. Каждая предложенная альтернатива того или иного решения должна в нем сопровождаться максимально надежным прогнозом того, к какому образу будущего поведет ход событий при данном выборе. Для возможности такого предвидения выработаны методы выявления причинно-следственных связей и «взвешивания» действующих факторов. Фундаментальной основой для таких интеллектуальных операций в каждой области знания служат «центральные тексты», которые формулируют парадигму — набор правил для рационального объяснения реальности. Это — те матрицы, на которых собираются сообщества, исследующие мир.

Постмодерн разрушил эти матрицы и главные центральные тексты, произвел, как говорят, их деконструкцию. Проблема истины или правильности понимания аксиом и формул исчезла, исчезли и сами аксиомы, они не складываются в системы. Цели и аргументы могут полностью игнорировать причинно-следственные связи и даже быть совершенно абсурдными.

«Общество знания» — активный социальный агент как изменений (инноваций), так и сопротивления тем изменениям, которые противоречат господствующим в данной культуре критериям благой жизни. В выполнении какой из этих двух функций более эффективны оба эти типа рациональности? Начнем с функции изменений.

Возьмем крайний тип радикальных изменений — через революцию. Это весьма общее понятие, по структуре приложимое к любым быстрым и глубоким изменениям больших систем (политических, научных, экономических и др.). В политическом, социальном и культурном плане революции эпохи модерна — как буржуазные, так и антибуржуазные — вызревали и предъявляли свои цели и свою доктрину на основе рациональности Просвещения. Язык и проблематика Просвещения задавали ту матрицу, на которой вырастали представления о мире и обществе, о правах и справедливости, о власти и способах ее свержения, о компромиссах и войне групп и классов. Под доктринами революций был тот или иной центральный текст, корнями уходящий в ту или иную мировую религию. Революционные силы могли объединяться или раскалываться в связи с трактовкой этого текста (например, «Капитала» Маркса), но все это происходило в определенной системе координат, установки и вектор устремлений партий и фракций можно было соотнести с достаточно жесткими утверждениями почти научного типа.

Напротив, произошедшие недавно на наших глазах «цветные» революции — продукт эпохи постмодерна — не могут быть истолкованы в привычной логике разрешения социальных противоречий. Политологи с удивлением пишут: «Ни одна из победивших революций не дала ответа на вопрос о коренных объективных причинах случившегося. А главное, о смысле и содержании ознаменованной этими революциями новой эпохи. После революций-то что? Ни от свергнутых и воцарившихся властей, ни со стороны уличных мятежников, которые явно заявили о себе как об активной оппозиционной политической силе, до сих пор ничего вразумительного на этот счет не прозвучало» [117].

Иррациональные установки владели умами интеллигенции и рабочих во время «бархатных» революций в странах Восточной Европы. Они ломали структуры надежно развивавшегося общества и расчищали дорогу капитализму, вовсе того не желая. Широко известно изречение лидера польской «Солидарности» А. Михника: «Мы отлично знаем, чего не хотим, но чего мы хотим, никто из нас точно не знает». Постмодерн стирает саму грань между революцией и реакцией.

Государства «переходного типа», возникшие в ходе революций постмодерна, имеют систему институтов и норм в крайне неравновесном состоянии. По структуре эта система напоминает постмодернистский текст, в котором смешаны архаика и современность с их несовместимыми стилями. СМИ, которые «питаются» хаосом, обрушивают на людей потоки утверждений, которые на первый взгляд кажутся бессмысленной чередой глупостей. Но присмотревшись, мы начинаем видеть в этом потоке именно систему . Она направлена на подрыв рационального сознания и логического мышления. Недаром эмигрант Б. М. Парамонов сказал (в книге «Конец стиля») о состоянии нашего общественного сознания: «Россия — постмодернистская страна».

Постмодернизм — это стиль, в котором «все дозволено», «апофеоз беспочвенности». Здесь нет понятия истины, а есть лишь суждения, конструирующие любое множество реальностей. Это — культура разрушения (деконструкции), которая, в отличие от революций модерна, не несет в себе конструктивного начала и принципиально отвергает проектирование будущего. Класть принципы рациональности постмодернизма в основание матрицы, на которой будет собираться новое «общество знания» России, нам представляется неприемлемым.

Тот факт, что на Западе постмодернизм оказался переплетен с постиндустриализмом как идеологией «информационного общества», не должен нас обманывать. Там это возможно только потому, что в тени идеологической ширмы сохраняется жесткий и прагматический модерн буржуазного общества с его рациональностью и хладнокровным расчетом. Постиндустриализм — это архитектурное излишество над гипериндустриализмом. В России с ее синкретической культурой традиционного модернизированного общества, этой опоры нет и, похоже, построить ее не удастся — реформа загубила утопию буржуазного рационализма в России. Здесь соблазн постмодернизма опасен вообще, а в строительстве «общества знания» особо.

Таким образом, когнитивную структуру проектирования «общества знания» в России разумно собирать на основе рациональности модерна с использованием языка, логики и меры, разработанных в рамках системного анализа. Однако в то же время придется осваивать постулаты, язык и образ мысли постмодернизма, поскольку он уже стал важной частью общественного сознания в кризисной России и с ним придется постоянно иметь дело в ходе проектирования. Без этого знания нельзя рационально представить и учесть мотивы, ценности и фобии существенной части интеллигенции, которая будет ключевым социальным субъектом «общества знания». Ориентироваться в разработке проекта на тот культурно-исторический тип, который уже сходит с общественной сцены России, неразумно — проект должен быть адекватен антропологической и культурной действительности.

«Ремонт» мировоззренческой матрицы российского общества и восстановление навыков и норм рациональности требуют специальной программы, самопроизвольно трещины не зарастут. Смена властной верхушки в 2000 г. «подморозила» демонтаж мировоззренческой матрицы народа России, но не остановила его. Однако и замедление процесса оказало оздоровляющее воздействие — восстановление, регенерация мировоззренческих структур идет и на «молекулярном» уровне.

Д. Алексеев пишет: «При Путине предприняты усилия, чтобы выгнать из тела России постмодернистского червя. Это значит вернуть обществу привилегированную систему жизненных координат, ось исторического времени, ощущение непрерывности прошлого и настоящего. Опереться на присущие массовому человеку представления об одобряемых жизненных сценариях, о допустимых вариантах экономического успеха, соразмерных честной жизни, и так далее. По большому счету эти координаты массового сознания, если они воспринимаются людьми как твердые и справедливые, и есть лучшее средство против „пластилиновости“ этого сознания» [17].

Мы говорим здесь «ремонт мировоззренческой матрицы», но это частная проблема в большой философской теме, которую можно назвать терапия кризиса. Этой темой, именно в связи со становлением «общества знания», занимался Гуссерль. Он сформулировал вывод, к которому в конце 90-х годов интуитивно пришли и многие люди в России, разных профессий и уровня образования. Смысл его в том, что большой терапевтический эффект имеет просто спокойное описание кризиса. То, что мучает практически все общество, надо вербализовать, изложить. В этом смысл феноменологии Гуссерля.

Исследователь трудов Гуссерля X. Блюменберг пишет: «Терапия кризиса, вызревшего в процессе технизации, не означала для Гуссерля, что развитие, от результатов которого все более и более зависела возможность экзистенции человека, могло стать обратимым или остановиться. Терапия для Гуссерля, несомненно, означала, что нечто должно быть „восполнено“… Если анализ технизации показывает, что в ее ходе было упущено аутентичное обоснование всех шагов, или просто перепрыгнули через него, то феноменологическая установка уже сама по себе есть терапевтическое противодействие, благодаря которому можно воссоздать забытые и упущенные в ходе технизации вопросы об основаниях, об исходном смысле и вытекающих из него импликациях смысла. Феноменология хочет воссоздать историю, а именно в ее абсолютном смысле. Ее основное требование — „воспроизвести уже осуществленную историю субъективных действий“. Феноменологическое познание само по себе, по своему наличию и последующей реализации в истории европейского духа оказывается радикальным лекарством от радикального кризиса — таков взгляд Гуссерля. Оно действует подобно антибиотику и на имманентную структуру кризисного процесса и на его разрастание» [35].

Это, на наш взгляд, очень верное суждение. Но только сейчас в культуре России появились силы и условия, чтобы изготовить это «радикальное лекарство от радикального кризиса». В разных жанрах начинает воссоздаваться летопись российского кризиса — не как политический манифест, а следуя нормам феноменологии, как беспристрастное описание хода событий. Коллектив, который займется разработкой проекта нового «общества знания», будет обязательно вынужден написать для себя «историю болезни» каждой подсистемы советского «общества знания», хотя бы в течение последнего десятилетия. Сама эта работа очистит когнитивную структуру коллектива от многих «идолов» и развеет идеологические иллюзии, что очень поможет работе. Но было бы очень полезно, кроме того, превратить эти рабочие материалы в текст для более широкой аудитории, в терапевтическое средство для существенной части российской интеллигенции.

Третий срез работы, в котором надо ожидать острых дискуссий, это инвентаризация того «строительного материала», который реально имеется в России. Разрушительный этап реформы, в целом, завершен, хотя инерция его не преодолена. Какой должна быть доктрина следующего этапа в рамках нашей проблемы? Каким бы ни был избран главный курс развития, речь идет о том, чтобы строить новый потенциал, поскольку восстановление советского невозможно — как было сказано, изменился сам культурно-исторический тип человека нынешней России. Строить «общество знания» придется из обломков того, что осталось, но уже в соответствии с новой обстановкой.

Одним из важнейших ресурсов «общества знания» является интеллектуальный потенциал. Это не природное биологическое свойство (личности, организации, нации), а социальный продукт — актуализированная, «готовая к употреблению» способность сообщества понимать и рационально формулировать проблемы собственной и мировой жизни, собирать и организовывать творческие силы для «создания» знаний и умений, позволяющих эффективно решать эти проблемы. Этот потенциал в ходе реформы понес большие потери. Для работы над проектом повой системы эти потери следует трезво оценить. Каковы главные утраты «общества знания» от ликвидации советского строя и СССР? Оценка масштаба утрат нужна для того, чтобы найти способы их компенсации потерь.

Систематическая инвентаризация еще впереди, здесь укажем на главные классы потерь. Произошло резкое сокращение ресурсной базы и возможностей мобилизации и концентрации ресурсов, которую давала плановая система. На нынешней траектории социально-экономического развития Россия, видимо, не будет обладать ресурсами, сравнимыми с ресурсами «общества знания» СССР. Не будет столь широкой социальной базы «общества знания» и, следовательно, сократятся возможности для отбора кадров. Утрата единой общеобразовательной школы, следующей принципам университетской культуры, переход массовой школы к типу «мозаичной» культуры снизят уровень интеллектуальных притязаний и мотивацию основной части молодежи. Особенно важна мотивация на достижения высшего класса (из-за разрушения державного сознания и устранения антропологического оптимизма солидарного общества). Снижается уровень аристократизма, который был характерен для советского «общества знания» — интеллигенция становится «средним классом». Ликвидация СССР уже сократила культурное разнообразие, которое было важным ресурсом «общества знания». Компенсировать эту утрату более интенсивными культурными контактами с Западом, видимо, полностью не удастся.

Способы компенсации всех этих потерь — задача творческая, ее удовлетворительного решения пока не предложено.

Продолжается, но может и должна быть остановлена деградация научного сообщества России, которая уже сегодня достигла опасного уровня. Произошла атомизация и фрагментация сообщества с утратой им системной целостности. Ликвидированы или бездействуют многие социальные механизмы, которые связывали людей и коллективы в единую ткань в масштабе страны. Восстановление этих механизмов и создание иных, адекватных новым условиям — длительный и дорогостоящий процесс. В какой-то, совершенно недостаточной, мере, он стихийно идет и сегодня, но не стал объектом государственных усилий. Предложить адекватные и приемлемые по стоимости механизмы — одна из задач проектирования.

Изменения обстановки за последние 17 лет диктуют принципиальные структурные отличия будущей системы «общества знания» от советской. Можно различать две «ветви» интеллектуального потенциала — потенциал созидания и потенциал приспособления. Первый ориентирован на создание технологий, изменяющих мир; второй — на создание технологий, адаптирующий нас к изменениям в мире, происходящим не по нашей воле.

СССР, став великой державой в условиях конфронтации, но платив за это дорогую цену автаркии, был вынужден переместить центр тяжести «общества знания» в сферу потенциала созидания. Он терпел все больший ущерб от нехватки потенциала приспособления. На нынешней траектории Россия оказывается гораздо более открытой для воздействия быстрых изменений внешней среды. Происходит стихийный и во многом уродливый сдвиг системы к приоритету приспособления — коммерциализация старых заделов и наследства, переток кадров и средств в непроизводительные сферы и т. д.). Масштаб этого сдвига и неуправляемость процесса таковы, что возникла реальная угроза утратить структурную основу потенциала созидания. При исчерпании запасов его старых продуктов вся система генерации знания России утратит свое структурообразующее значение для страны.

Очень важной негативной тенденцией в «обществе знания» стала, в частности, утрата структурной целостности образования. Сдвиг к потенциалу приспособления и временный хаос в системе ценностей породил элитарный романтизм в представлении об инновационном процессе. Из него выпала ключевая фигура квалифицированного и мотивированного рабочего с надежным социальным статусом. Система воспроизводства такого персонала не менее сложна, чем подготовка инженера или менеджера, и утрата этой системы может уже в краткосрочной перспективе привести к обвальному спаду интеллектуального потенциала страны с точки зрения ее инновационных возможностей. Движение знания в инновационном процессе будет блокировано из-за отсутствия массового типа образованного промышленного рабочего.

Быстрые изменения в культуре негативным образом повлияли на трудовую этику и профессиональные ориентации молодежи с точки зрения структуры знания. Так, за 90-е годы произошла инверсия интересов при получении высшего образования и ученых степеней — вместо традиционной для советского периода ориентации на «жесткие» науки (математические, естественные и технические) на первый план вышли общественные и гуманитарные науки и право.

Искривление профессиональной ориентации усугубляется изменениями в системе школьного образования, ведущими к смене культурного профиля (типа знаний и умений) новых поколений молодежи. Реформа школы по сути предполагает демонтаж советской системы, главным принципом которой был единый и общеобразовательный характер средней школы. В настоящее время происходит разделение школы на два «коридора» — элитарный (гимназии, лицеи и колледжи) и массовый, в котором образование исходит из канонов масс-культуры. Этот процесс еще больше сокращает будущую социальную базу для создания «общества знания», адекватного потребностям России.

Все эти процессы, однако, не достигли критического уровня, и Россия сохраняет возможность выйти из кризиса и развиваться не как аутсайдер глобальной экономики и не как пространство для иностранных операторов, а как независимая страна. Россия обладает довольно большими природными богатствами (хотя их размеры в массовом сознании преувеличены). Они труднодоступны, но за долгую историю России в ней сложилась культура и тип хозяйства, приспособленные к трудным природным условиям. За советский период создана инфраструктура, которая может служить базой для развития. За время кризиса она обнаружила высокую устойчивость. Имеются и пережившие потрясения анклавы высокотехнологичных производств. В среднесрочной перспективе Россия может мобилизовать достаточные ресурсы развития (хотя коридор возможностей уже очень узок — и по времени, и по средствам).

Главный ресурс России — высокообразованное население, связанное в общество с развитой культурой и принявшее нормы мышления научного типа. Это общество в тяжелых условиях кризиса обнаружило стойкость. Глубокое обеднение не привело к массовой маргинализации в той степени, какой можно было ожидать, не породило крупномасштабного насилия и экстремизма. Важным ресурсом остается высокая непритязательность большинства населения России, если она оправдана реальными трудностями страны. Это позволяет на срок выхода из кризиса снизить издержки на производство товаров для внутреннего рынка за счет экономии на дизайне, упаковке и других второстепенных параметрах. Кризис усилил единообразие потребностей. Это позволяет на этапе выхода из кризиса получить большую экономию на масштабе, наладив производство продуктов большими сериями.

Россия обладает крупнейшим инженерным корпусом, который пока еще покрывает почти весь спектр специальностей и технологий. Значительная часть инженеров России за последние десять лет побывала за рубежом, освободилась от синдрома изоляции и многих психологических барьеров. Несмотря на вызванные разрухой потери, основа инженерной культуры России сохранилась и может быть быстро развита до нужных масштабов и стандартов качества.

Кризис смогла пережить наука России со своим особым типом научного мышления и стилем работы. Она сильно сократилась в масштабах, но сохранила структурную полноту — при выходе из кризиса «споры» будут оживлены, хозяйство будет обеспечено современным знанием. Система советской науки в основном разрушена, но ее ресурсы еще не разрушены и могут быть собраны в новые структуры — более компактные и мобильные.

При оценке ресурсов важно преодолеть инерцию советского мышления. В действительности ресурсы «работают» совершенно по-разному в разных хозяйственных системах. Большая часть ресурсов, которая приемлемо работала в советском хозяйстве, оказывается бесполезной и даже неликвидной в рыночной экономике и тем более в «открытой» рыночной экономике. Таким образом, оценка наших ресурсов, унаследованная от советского времени, должна быть пересмотрена исходя из критериев новой системы. Реальная ценность любого ресурса прямо зависит от тех ограничений, которые накладываются на выбор варианта развития.

При проектировании «общества знания» можно использовать заделы, созданные в 1985-1989 гг. и не востребованные в 90-е годы. Огромный и даже уникальный эмпирический материал был собран и систематизирован в ходе разработки «Комплексной программы научно-технического развития СССР на период до 2010 года» (КПНТП). Эта работа стала ценным крупномасштабным опытом системного прогнозирования. Она была организована как коллективная рефлексия и проектирование в масштабах всего общественного бытия в средне- и долгосрочной перспективе и ретроспективе. Это был анализ по всему фронту структуры и развития отечественного «общества знания» и проект его модернизации.

По своему размаху эта работа не имеет аналогов, в ходе ее проведения был создан целостный корпус аналитических и прогностических материалов, который следовало бы считать нашим национальным достоянием. Примерно 150 экспертных групп, включавших в среднем по сотне активных и наиболее компетентных докторов наук в каждой из 150 областей науки и техники, подготовили по единой схеме свои доклады (каждый объемом 1-2 тыс. машинописных страниц). Они содержали анализ современного (на тот момент) состояния области в мировой науке и технике, описание имеющихся заделов и вероятные точки роста с прогнозом их развития на 25 лет. Во второй части доклада давалось описание отечественного научного и технического потенциала в данной области, обсуждались его дефекты и сильные стороны, а затем излагались рекомендации и альтернативные подходы по максимальному использованию возможностей научно-технического прогресса при заданных ресурсных ограничениях.

К сожалению, в ходе реформы возникли новые сложные проблемы и неразрешимые противоречия, породившие кризис, в условиях которого этот большой труд оказался невостребованным, огромный коллектив экспертов распался. Работа не была продолжена. Теперь имеет смысл вспомнить это предприятие и изучить его наследие в свете новых задач.

В ходе программы «Экономика и социология знания» пришлось взаимодействовать с большим числом ученых, политиков, хозяйственников и управленцев. Большинство из них выражали уверенность в том, что собирание и институционализация нового «общества знания», построенного на основе новых познавательных и информационных технологий, исходя из чрезвычайных задач и угроз, стоящих перед Россией, с учетов уроков полученных во время кризиса 90-х годов, является приоритетной и срочной задачей. Эта задача стоит в национальной повестке дня России и она обдумывается и обсуждается на разных уровнях большим числом квалифицированных и ответственных людей. Это сообщество, пока еще рыхлое и не связанное общей методологией и социальной организацией, уже составляют кадровый костяк той системы, которую предстоит построить. Для успеха этого общего дела есть необходимые предпосылки.