15 июля войска Центрального фронта перешли в контрнаступление на Кромы. Наш полк с этого дня поддерживал наступление наших войск на орловском направлении, нанося удары по опорным пунктам, узлам сопротивления, железнодорожным станциям, резервам и отходящим войскам.

Перед наступлением секретари партийных и комсомольских организаций и агитаторы Орлов, Коновалов и Шулепов проводили беседы по воспитанию у летного состава наступательного порыва, инициативы и настойчивости при ударах по заданным целям и ответственности перед Родиной за выполнение боевых задач в предстоящем контрнаступлении.

В этот день командир полка приказал мне возглавить полк и нанести удар по скоплению войск противника в опорном пункте Бузулук. В боевом распоряжении дивизии были определены время удара, бомбовая зарядка, высота бомбометания, а также направление и количество заходов на цель. Я понимал, что при организации сосредоточенных ударов соединения и воздушной армии регламентация действий полка, по времени, высоте и направлении удара необходима, но это одновременно сковывало инициативу в выборе тактических приемов, а иногда приводило и к шаблону в тактике действий.

Боевая задача командирам эскадрилий была поставлена в присутствии всего летного состава. Когда летчики и штурманы заканчивали прокладку маршрутов и расчеты, мне сообщили, что летчик младший лейтенант Плисов оставил в чемодане партийный билет и еще какие-то бумаги. Я попросил не объявлять этого и не портить настроение летному составу перед боевым вылетом. Во время войны партийные документы и удостоверение личности каждый должен был иметь при себе, в том числе и в боевом вылете.

Подойдя к Плисову, я спросил его, готов ли он к полету. Плисов, высокий стройный, четко доложил о готовности и показал полетную карту. Держался он степенно и спокойно. От всего его облика веяло силой. Но за сдержанностью и серьезностью угадывалась живая, подвижная натура. В движении бровей, в блеске глаз светилась мысль и чувствовались напряженное ожидание и скрытая тревога.

Отойдя в сторону, я позвал к себе командира звена Рудя и попросил его проследить за экипажем Плисова в воздухе и не давать ему отрываться от боевого порядка.

У самолета меня встретил спокойным докладом о готовности к боевому вылету стрелок-радист старшина Антон Андреевич Черкасов. До войны он окончил Харьковский университет. Сразу чувствовалось, что он хорошо знает, что надо для предстоящего боевого вылета. Это был плотный коренастый мужчина среднего роста, с крупным лицом, украшенным карими глазами. Летая на боевые задания в нашем экипаже и экипаже командира полка, Черкасов умел непрерывно поддерживать четкую связь с командирами эскадрилий и командным пунктом полка, с истребителями сопровождения и летчиками ведущей группы. Это обеспечивало устойчивое управление боевыми действиями полка в воздухе. При отражении атак Черкасов четко докладывал мне о воздушном противнике в задней полусфере и одновременно обеспечивал сосредоточение группового огня бомбардировщиков на отражение наиболее опасных атак истребителей противника. Всего он совершил 156 боевых вылетов, в которых сбил два Ме-109, за что был награжден двумя боевыми орденами. В феврале 1944 года в одном из боев он получил тяжелое ранение и был отправлен в госпиталь. После войны он работал директором средней школы в Готвальдовском районе Харьковской области, а сейчас на пенсии.

Вскоре мы вылетели. В четком боевом порядке колонна эскадрилий. Летим по маршруту к району боевых действий. Над нами темные кучевые облака. Параллельно с нашей летят две полковых колонны бомбардировщиков Пе-2 и две эскадрильи 8-го гвардейского полка. Душа радуется от такого мощного соседства. Перед целью облачность понизилась и стала черной. Заблистали молнии. Высота восемьсот метров. Осатанело лупит зенитка всех калибров. Разрывы зенитных снарядов и трассы эрликонов заполнили весь воздух вокруг бомбардировщиков. По фюзеляжу и крыльям градом стучат осколки.

— Вправо три, так держать. Боевой, — передает Желонкин.

Справа крыло в крыло летят бомбардировщики Рудя, Черепнова и Плисова. Вдруг у самолета Плисова разрывом зенитного снаряда отрывает хвост. Подбитый бомбардировщик переходит в пикирование и на глазах у всех взрывается вместе с бомбами при ударе о землю. Вместе с Плисовым при взрыве самолета погибли штурман младший лейтенант Богуцкий, стрелок-радист старший сержант Головатый А. А. и воздушный стрелок старший сержант Тургумбаев.

— Так держать, так держать, так держать, — твердит штурман, охваченный боевым порывом.

Наконец, бомбы сброшены, фотоконтроль закончен. Опорный пункт противника у Бузулука подавлен. Приказываю Черкасову доложить по радио на командный пункт о выполнении боевой задачи и беру курс на аэродром.

После посадки летчики второй эскадрильи при докладе о выполнении боевой задачи сообщили о большом количестве повреждений их самолетов осколками зенитных снарядов. В общей сложности было повреждено восемь самолетов.

Вечером за ужином боевые друзья почтили память погибших товарищей.

— Хороший человек был Плисов. Все рассказывал, как счастливо он жил до войны и какая чудесная у него была девушка, — задумчиво проговорил Афонин.

— В мирное время все мы тащим за собой свое прошлое, хорошее или плохое, все равно тащим. А здесь, на войне, все наше прошлое осталось там, в покинутом доме с брошенными вещами, — сказал Каменский.

— Наше настоящее — бой, смертельная борьба. Наше будущее — смерть или победа, — сказал Рудь.

— Много хочешь, а плена ты не желаешь понюхать? — спросил Погудин.

— Не хочу и не собираюсь.

— Не зазнавайся. Если чем-нибудь оглоушат, можешь в лапы к фашистам угодить.

— Можешь — не можешь. Я не хочу и не попаду, пока теплится хоть капля сознания.

— А ты, наверное, хочешь застрелиться?

— Черта с два. И не подумаю, — ответил Рудь.

— А ты что грустишь? — спросил Рябов своего командира Никонова.

— Грустно потому, что этот день кончится. Завтра в бой, и вечером мы опять недосчитаемся кого-нибудь из этих прекрасных ребят.

— Чем грустить, давай возьмем пример с нашего летчика Погудина, — шутя предложил Рябов.

Летчик младший лейтенант Погудин во второй эскадрилье был старожилом. Он прилетел на фронт с полком еще в 1941 году. Под Ельней в том же году был сбит, считался погибшим, но перешел линию фронта, прошел проверку, весной 1942 года возвратился в полк и продолжал с ожесточением воевать. Отличался он не только боевым опытом, но и систематической тренировкой действий в критических ситуациях боевой обстановки.

Погудин систематически тренировал свой экипаж действиям в бою. Он выдумывал обстановку и вводные или брал их из прошлого опыта и требовал от штурмана и стрелков действий на эти вводные в воздухе и на земле. Так он отработал действия экипажа в бою с истребителем, порядок поведения в случае ранения одного стрелка, штурмана и даже летчика. Отрабатывал он и тушение пожара на самолете в воздухе, покидание самолета с парашютами, действия членов экипажа после приземления на вражеской территории и порядок спасения одного члена экипажа другим из горящего бомбардировщика после аварийного приземления на фюзеляж. Некоторые летчики посмеивались над ним, а другие перенимали его опыт и тоже точили кинжалы, создавали и берегли неприкосновенный запас продуктов, спичек, патронов, а некоторые стрелки-радисты раздобывали автоматы и гранаты, которые брали с собой в полет.

16 июля войска противника яростно сопротивлялись и местами переходили в контратаки.

В этот день нам поставили задачу для срыва контратаки немцев всем составом нанести удар по резервам противника в районе Очки. Инженер полка Галома сообщил, что исправных самолетов во всех трех эскадрильях только десять, а остальные будут отремонтированы к вечеру или на следующий день.

— Если Осипов, как вчера, опять приведет на аэродром восемь подбитых самолетов, то на следующий день летать совсем не на чем будет, — сказал Галома.

— Технический состав медленно восстанавливал поврежденные в бою самолеты. Я прошел утром по стоянкам. Под каждым самолетом люди работают, но слышен мат, — сказал командир полка Бебчик.

— Технари у нас работяги безответные. А то, что матерятся между собой, это ничего. Надо же чем-то душу отвести, — оправдывался инженер.

Ведем боевые действия одиннадцать дней, а в полку осталось только десять исправных самолетов. В связи с небольшим количеством самолетов я решил боевой порядок полка построить в колонну из двух сборных пятерок бомбардировщиков. Поручил замыкающую пятерку возглавить Никонову и поставил боевую задачу летному составу.

— А где находится цель? — спросил штурман Аверин.

Ответил, что сам не знаю и при подходе к Очки будем ее искать. Как мы ни просили точных данных об объектах действий, часто мы их не получали. Каждый объект, по которому предстояло наносить удар, окружала тайна неизвестности. Какой он? Виден или плохо просматривается? Как прикрывается зенитными средствами и истребителями? При постановке боевой задачи об объекте действий сведений сообщалось очень мало. Обычно называли его и ориентировочно указывали место, например, мотопехота на дороге от такого-то пункта до такого или артиллерия западнее деревни Н.

— Товарищ майор, разрешите обратиться! — выпалил подбежавший летчик Муратов.

— Слушаю.

— Меня врач Левертов отстранил от боевого вылета из-за горла.

— У Муратова ангина с температурой. Он уже вчера три вылета выполнил в таком состоянии, — поясняет подошедший Левертов.

— Тоже мне температура — тридцать семь и пять! — возмущается Муратов.

— Поправляйся, потом полетишь, — отвечаю Муратову.

— Надо бы дать передышку летчикам Воеводину, Афонину и штурману Тимонину после потрясений и ушибов, а то командиры эскадрилий планируют их на боевой вылет, — сетует Левертов.

— Пусть планируют, — отвечаю Левертову и иду к самолету готовиться к вылету.

В этих ожесточенных боях летный состав проявлял высокий боевой дух, ненависть к врагу, мужество, стойкость и выносливость. Экипажи выполняли в день по три боевых вылета. Ночью им приходилось отдыхать не более четырех-пяти часов, так как с рассвета до темноты все должны были находиться на аэродроме у самолетов в готовности к немедленному вылету по вызову. При ударах по объектам противника бои были ожесточенными и изнуряющими, и, несмотря на все это, летчики рвались в бой, чтобы разгромить врага.

После взлета берем курс на запад. К пролету Задонска полк был в сборе. Перед подходом к аэродрому Кузьминки к нам пристроились три пары истребителей Як-1. От Фатежа разворачиваемся на север и летим на цель. Шелковистое небо отливает розовато-белым. Вся местность вдоль железной дороги на Орел изрыта траншеями и окопами, опорными пунктами и воронками от бомб и снарядов. Еще издали над нашими передовыми частями видна четверка наших барражирующих истребителей.

Над линией фронта нас обстрелял дивизион зенитной артиллерии, но противозенитным маневром со снижением мы легко вышли из-под огня.

— Цель видишь? — спрашивает штурман.

— Пока не вижу.

— Надо искать.

— Командир, взгляни влево севернее Очки.

В указанном Желонкиным месте просматриваются до пятидесяти автомашин. Очевидно, резерв противника.

— Бей! — передаю штурману.

— Влево десять. Боевой!

Впереди снова возникают черные клубы разрывов зениток. По возбужденному радиообмену наших истребителей слышу, что появились истребители противника.

— Бомбы сброшены, горят четыре автомашины, курс сто восемьдесят, — сообщает штурман.

— Два «фоккера» атакуют замыкающую группу, — докладывает Черкасов.

Оглянувшись, вижу, что эскадрилья Никонова отстала на развороте.

— Никонов, подтянись! — приказываю по радио.

— Понял, сокращаю дистанцию, — отвечает Никонов.

Наши истребители отбили атаку истребителей противника, не допустив их к бомбардировщикам, и мы возвращаемся без потерь.

17 июля противник продолжал контратаковать наши наступающие войска. Линия фронта почти не изменилась. В этот день наши бомбардировщики, возглавляемые Бебчиком и Помазовским, нанесли три сосредоточенных удара по скоплениям войск и оборонительным сооружениям противника севернее Кромы, разрушив опорный пункт и уничтожив много живой силы. Каждый бомбардировочный удар наносился с двух-трех заходов и приурочивался к переходу в атаку наших танковых частей.

На другой день мы получили из штаба дивизии копию отзыва 3-го танкового корпуса о действиях авиации. В отзыве говорилось:

«Бомбардировочная и штурмовая авиация 16-й воздушной армии 17 июля нанесла пять сосредоточенных и эшелонированных ударов во взаимодействии с танками по скоплениям войск противника. Войска дают отличную оценку работе авиации… Начальник штаба 3-го танкового корпуса полковник Девятов» [167] .

После зачтения телеграммы стихийно возник митинг. Командир звена Рудь и командир эскадрильи Никонов в своих выступлениях заверили командование, что не пожалеют сил для изгнания немцев с Орловской земли. Техники звеньев Кауров и Меренков заявили, что авиатехники, механики и мотористы первой эскадрильи берут обязательство к исходу следующего дня отремонтировать и ввести в строй три поврежденных бомбардировщика.

Из анализа карты с обстановкой и изменениями линии фронта за пять дней было видно, что наши войска, перейдя в контрнаступление на Кромы, продвигались медленно. Им приходилось преодолевать сопротивление фашистов на заранее подготовленных позициях. Наши удары направлялись на уничтожение резервов, опорных пунктов и узлов сопротивления.

19 июля наши войска прорвали оборонительный рубеж противника южнее Кром. Немцы, стремясь не допустить развития прорыва, контратаковали наши войска со стороны крупного узла сопротивления Гостомль. Группы бомбардировщиков под командованием Помазовского и Кондрашова двумя ударами подавили артиллерию и резервы противника западнее Гостомля.

На следующий день, 20 июля, поступила задача ударом полка разрушить крупный узел сопротивления Гостомль и уничтожить в нем танки и автомашины. Для выполнения этой задачи я решил из шестнадцати бомбардировщиков полка построить боевой порядок — колонну эскадрилий из семерки и девятки. Ведущую семерку бомбардировщиков возглавил сам, а ведомую поручил вести Никонову.

На цель вышли с юго-востока, от Тросны. Ярко светило солнце. Уже издали узел сопротивления выглядел как нарисованный. Рядом с ним сосредоточилось до шестидесяти танков и автомашин, кроме того, большая колонна автотранспорта приближалась к Гостомлю от Кром. С первыми разрывами зенитных снарядов начинаю противозенитный маневр, и все разрывы остаются сверху сзади от самолетов. У танков противника появились сизые дымки, и они поползли на северо-восток.

— Пять вправо, боевой, — передает Желонкин.

Выдерживаю курс, высоту и скорость. Зенитные разрывы приближаются к нам сзади и накрывают ведущую эскадрилью.

— Бомбы сброшены, разворот, — передает Желонкин.

Вслед за нами бомбит вторая эскадрилья. Там прицеливается отважный снайпер бомбовых ударов Рябов. На развороте взглянул на Гостомль. Узел сопротивления противника, перечеркнутый сериями разрывов двухсот бомб, закрыли дым и пыль. Рядом поднялись в небо четыре столба черного дыма от пылающих автомашин. Истребителей противника нет, и наши «безработные» истребители сопровождения время от времени переходят с фланга на фланг боевого порядка полка. Контрольный снимок подтвердил разрушение узла сопротивления немцев у Гостомля.

Вечером для подведения итогов боевых действий за день командиры и штурманы эскадрилий собрались в штабе полка. Командир полка отметил организованное и четкое выполнение задач второй эскадрильей, быстрое восстановление поврежденных бомбардировщиков в эскадрилье Помазовского и приказал повысить требовательность и организованность во всех подразделениях.

Следует отметить, что летный состав и техники уважали в каждом командире строгость и организованность, лишь бы он был распорядителен и справедлив. Высшей наградой командиру всегда была любовь подчиненных. Особенно ярко это проявилось после войны, когда служебная зависимость исчезла, а любовь и уважение остались.

Когда летчику Черепнову присвоили звание младшего лейтенанта и назначили командиром звена, он начал дружить с другими летчиками и штурманами. У него уважение к товарищам начиналось с уважения к самому себе. Это уважение у него выросло на основе ощущения силы, уверенности и сформировавшегося мастерства.

Штурман полка Каменский на совещании отметил, что эффективность бомбардировочных ударов за последние вылеты повысилась, но надо не успокаиваться, а точнее определять ветер при полете к цели и еще строже выдерживать режим полета на боевом курсе.

В своем выступлении я проанализировал ошибки в технике пилотирования и изложил указания по преодолению противодействия истребителей. Фашистские истребители были еще сильны и настойчивы, когда атаковывали нас парами и четверками. Встречи в воздухе с одиночными немецкими истребителями показали, что одиночный фашистский летчик в бою осторожен, нерешителен и пуглив. Поэтому бдительность в воздухе к воздушному противнику надо сохранить.

До конца августа мы продолжали поддерживать наступающие войска Центрального фронта на кромском направлении, ежедневно нанося по два-три удара по оборонительным сооружениям, живой силе и танкам противника без потерь. Меня беспокоили появившаяся беспечность и элементы зазнайства у летного состава, выражавшиеся в ослаблении наблюдения за воздухом.

В Кромах немцы создали мощные узлы сопротивления, прикрыв ими направление на Орел и к дороге Орел — Брянск.

1 августа командир полка приказал мне возглавить полк и нанести удар по большому сосредоточению танков и автомашин в Кромах.

Боевой порядок полка решил построить для полета по маршруту в колонну двух эскадрилий, а удар по целям нанести в пеленге групп, чтобы поразить все заданные объекты. Впервые нам дали влажный снимок цели. Изучая цель по снимку, мы установили, что танки противника размещались на главной улице и в центре, а также в северной части городка. Но танки — цель подвижная, поэтому точки прицеливания предстояло уточнить при самом ударе.

Когда подготовка летного состава была закончена, ко мне подошел штурман полка Каменский, готовившийся к вылету с командиром второй эскадрильи.

— А вы знаете, Георгий Алексеевич, что мои родители живут вот здесь? — указал он на дом на центральной улице Кром.

— Может быть, тебя заменить, Иван Иванович? — спросил я.

— Нет, я полечу и буду бомбить сам, — ответил он.

И вот мы в воздухе. Взяв истребители сопровождения, от Понырей берем курс на Кромы. Над линией фронта нас интенсивно обстреляла зенитная артиллерия. До десяти зенитных снарядов разрывалось между самолетами одновременно.

— Задымил самолет Косматова, — докладывает стрелок-радист.

— Горит мотор, разрешите выйти из строя? — запрашивает командир звена старший лейтенант Косматов В. П.

Я разрешил и приказал сомкнуться.

— Самолет Косматова со снижением развернулся на сто восемьдесят, — докладывает Черкасов.

— Вправо пять. Боевой, — передает штурман.

Перед целью замыкающая эскадрилья перестроилась в пеленг, и истребители противника немедленно использовали открытый фланг и заднюю полусферу, для того чтобы атаковать нашу ведущую эскадрилью. Самолет дрожит от огня крупнокалиберных пулеметов. Между левым мотором и кабиной красными метеорами засверкали трассы снарядов, от которых слегка отскочил самолет даже невозмутимого в бою командира звена Рудя.

— Бомбы сброшены, горят четыре танка и семь автомашин, — докладывает Желонкин.

Разворачиваюсь и беру курс на аэродром. Проглядев первую атаку «фоккеров», наши истребители вступили с ними в бой и больше к бомбардировщикам не подпускали. Самолет Косматова на аэродром не возвратился, и экипаж в составе штурмана звена Кононова, стрелка-радиста Гладкова и воздушного стрелка сержанта Нечаева пропал без вести.

Очевидно, после того как он развернулся, его атаковали и сбили истребители противника.

После освобождения нашими войсками города Кромы Каменский ездил повидаться с родителями. К счастью, они остались живы. Дом их был поврежден взрывом одной из наших бомб, но они во время удара находились в погребе.

2 августа мы продолжали поддерживать наступление наших войск ударами по артиллерии и опорным пунктам. Противник подбросил свежие части истребителей и начал оказывать нам сильное противодействие.

Командир полка Бебчик с утра улетел организовывать посадку самолетов полка на новом аэродроме Лимовое, куда нам приказали перебазироваться.

Ритм фронтовой жизни был очень прост. Боевое задание, полет сквозь огонь к цели. Удар, бой, возвращение на аэродром и ожидание нового задания и боевого вылета.

Приняв с боевого задания бомбардировщики первой и второй эскадрилий, я приказал командиру третьей эскадрильи бомбардировочным ударом подавить артиллерию противника у Кутафина Колки и после выполнения боевой задачи приземлиться на новый аэродром Лимовое.

Собрав летный состав, Кондрашов поставил ему боевую задачу и начал готовиться к вылету. Мне нравилась у Кондрашова хорошая черта в управлении эскадрильей. Перед постановкой боевой задачи он советовался с командирами и штурманами звеньев, учитывал их мнение и тем воспитывал у подчиненных тактическое мышление.

Пока третья эскадрилья готовилась к вылету на задание, я поставил задачу на перелет на аэродром Лимовое командирам первой и второй эскадрилий.

Эскадрилья Кондрашова с трех заходов надежно подавила артиллерийскую батарею противника у Кутафина Колки. На первых двух заходах бомбардировщикам противодействовала только зенитная артиллерия, а на третьем заходе группу атаковали истребители ФВ-190. Истребители сопровождения связали боем пять «фоккеров», а две другие пары истребителей противника продолжали атаковывать бомбардировщики.

При отражении первой атаки на самолете летчика младшего лейтенанта Коновалова И. П. был поврежден мотор, и самолет начал отставать. Истребители противника набросились на отстающий бомбардировщик. В воздушном бою были убиты стрелок-радист сержант Крещук и воздушный стрелок сержант Крупенчик, а также были перебиты тяги рулей управления. Когда самолет стал неуправляемым и перешел в пикирование, летчик приказал покинуть его с парашютами. При покидании неуправляемого самолета штурман младший лейтенант Филин И. Д. погиб, а летчик Коновалов, приземлившись на территории, занятой противником, спрятался в нескошенной пшенице, ночью перешел линию фронта, возвратился в полк и продолжал наносить удары по фашистам. За время войны И. П. Коновалов совершил 97 успешных боевых вылетов, был назначен заместителем командира эскадрильи и за успешное выполнение боевых заданий был награжден орденами Красной Звезды и Красного Знамени. После войны Коновалов служил командиром корабля в Гражданской авиации, а сейчас находится на заслуженном отдыхе и живет в Москве.

Заместитель командующего ВВС Красной Армии генерал-полковник авиации Ворожейкин, лично наблюдавший за нанесением ударов наших бомбардировщиков по артиллерии, дал высокую оценку боевым действиям полка. В телеграмме командиру 6-го смешанного авиационного корпуса от командующего 16-й воздушной армией говорилось:

«Командиру 6-го сак. Генерал-полковник Ворожейкин, лично наблюдавший работу бомбардировщиков 2.8.43, приказал передать: бомбардировщики действовали прекрасно. Впредь так выполнять боевые задачи. Руденко» [171] .

В конце дня я отправил на аэродром Лимовое первую и вторую эскадрильи и осмотрел стоянки оставляемого нами аэродрома. Погрузив в свой бомбардировщик имущество летной столовой и оставшийся технический состав, мы перелетели на аэродром Лимовое.

3 августа звено младшего лейтенанта Архангельского при полете к цели, встретив четыре немецких бомбардировщика Ю-88, немедленно атаковало их. Один из бомбардировщиков был сбит, загорелся и упал на землю. Необыкновенную выдержку, находчивость и мужество в эти дни проявил штурман Паршутин.

4 августа во главе боевого порядка полка из двух эскадрилий я летел для нанесения удара по скоплению отступавших фашистских войск в Нарышкино. Когда пролетали линию фронта, небо распростерло над нами крылья перисто-слоистых облаков.

После удара по цели стрелок-радист Черкасов доложил мне, что летчик младший лейтенант Погудин А. М., летевший справа, покинул самолет. Оглянувшись, вижу, что кабина летчика открыта, а Погудина в кабине нет. Для того чтобы покинутый летчиком самолет не столкнулся с другими бомбардировщиками, увеличиваю скорость, а затем начинаю разворот от цели. После разворота стрелок-радист снова докладывает, что самолет Погудина отстает, но летит за боевым порядком полка.

«Что за чертовщина? — подумал я. — Покинутый летчиком самолет всегда падает, а здесь что-то не то». На всякий случай приказал командиру группы истребителей сопровождения 517-го истребительного полка выделить часть сил для прикрытия отстававшего бомбардировщика.

А в этом самолете произошло следующее. Над целью зенитным снарядом разбило штурвал управления и тяжело ранило летчика. Теряя сознание, он покинул самолет. Штурман Паршутин П. В. в решающий момент смертельной опасности принял решение взять управление, ответственность за самолет и за экипаж на себя. Помогла ему в этот критический момент и школа Погудина. Он приказал стрелку-радисту взяться за рычаги управления и вести самолет по его командам, потому что из кабины радиста горизонта не было видно, да и приборов, кроме указателя высоты, там тоже не было. Управляя самолетом, штурман и радист привели его на аэродром Лимовое и произвели посадку на фюзеляж в конце аэродрома.

При жестком приземлении на самолете возник пожар в кабине летчика. Инженер-капитан П. И. Пархоменко и техники-лейтенанты И. Г. Заикин и Л. А. Шемякин, подбежав к самолету, с помощью земли и других средств потушили пожар, спасли самолет и помогли выбраться из кабины раненым стрелкам Карасю М. Ю. и Ковалеву Ф. А.

Командующий 16-й воздушной армией, позже маршал авиации Руденко, лично на аэродроме изучив обстоятельства этого случая, за мужество, находчивость и выдержку наградил орденами Красного Знамени Паршутина и Карася и медалью «За отвагу» Ковалева, а Пархоменко, Заикина и Шемякина наградил часами.

У штурмана старшего сержанта Паршутина была обыкновенная биография тех лет. Родился он в 1916 году. В конце 1940 года закончил 2-е штурманское училище. В нашем полку воевал с лета 1942 года и был награжден орденом Красной Звезды. После этого случая он закончил летное училище и в конце войны бил фашистов уже в качестве летчика.

Наши сердца наполнились гордостью, когда в сводке Совинформбюро мы прочитали об освобождении Орла и что в боях за этот город отличились авиационные соединения генерал-лейтенанта Руденко. На митинге, посвященном освобождению нашими войсками городов Орел и Белгород, командир звена Шубняков, штурман звана Журавлев и начальник связи эскадрильи Зеленков заверили партию, правительство и командование в том, что усилят удары по врагу, для того чтобы разбить и изгнать фашистские полчища с нашей земли.

5 августа, при ударе по скоплению живой силы и автомашин северо-западнее Молодовое, группа наших бомбардировщиков уничтожила четыре автомашины, но была обстреляна интенсивным огнем шести зенитных батарей. От прямого попадания зенитного снаряда самолет летчика младшего лейтенанта Гашкова загорелся и разрушился. Экипаж покинул падающий самолет и приземлился на территории, занятой противником, при этом штурману Фурсову Н. Т. удалось спрятаться, уйти от погони, перейти линию фронта и прибыть в полк, а остальные пропали без вести.

6 августа за успешную боевую работу всему личному составу полка была объявлена благодарность Военного совета Центрального фронта, а тридцать человек были награждены орденами и медалями. Приказом по полку от 6 августа Рябова, Архангельского и меня занесли в книгу героев части.

7 августа вторая эскадрилья наносила удар по резервам противника у Апальково. Над линией фронта ее интенсивно обстреляла зенитная артиллерия. Ведущий, командир эскадрильи Никонов, не свернул с боевого пути. Мощным бомбовым ударом эскадрилья уничтожила много автомашин и живой силы противника. Зенитным огнем на ведущем бомбардировщике были повреждены правый мотор, гидросистема и ранен в правый бок командир эскадрильи Никонов. Передав командование заместителю, Никонов вышел из строя.

— Петя, я ранен. Дай курс на ближайший аэродром, — запросил он у штурмана.

— Курс сто семьдесят. Держись, командир. Вывожу на аэродром Фатеж, — ответил Рябов.

— Петя, у меня темнеет в глазах. Может, ты выпрыгнешь с парашютом?

— Нет, командир, держись. Впереди аэродром.

— Сажусь с ходу, — ответил Никонов и посадил израненный бомбардировщик на фюзеляж на окраине аэродрома.

Выбравшись из кабины, Рябов вынес на руках из самолета потерявшего сознание Никонова и на подъехавшей санитарке отправил его в госпиталь.

В этот же день образцы стойкости и мужества проявили экипажи первой эскадрильи под командованием заместителя командира эскадрильи Стеба. После того как этой группой была подавлена артиллерия противника у Ясной Поляны, ведущий Стеба повел пятерку бомбардировщиков на третий заход для удара по запасной цели — скоплению автомашин и пехоты у Апальково.

На этом заходе зенитным огнем было выведено из строя по одному мотору на самолетах летчиков Куклина А. Я. и Казаченко В. Г., в результате чего они начали отставать.

При отходе от цели на эскадрилью напали восемь истребителей ФВ-190.

Поддерживая огнем отставшие бомбардировщики, эскадрилья вела неравный воздушный бой с истребителями противника. После первой атаки противника загорелся самолет летчика Куклина. На самолете Рудя снаряд попал в мотор. Мотор уменьшил обороты и задымил. Из черно-серого дыма показались зловещие языки пламени. Рудь выключил горящий мотор и привел в действие противопожарную систему. Пламя пропало, но мотор продолжал дымить. От второй атаки истребителей загорелся самолет летчика Казаченко, но стрелки-радисты Быков В. К., Лермонтов П. С. и другие продолжали с горящих самолетов отражать атаки истребителей противника.

В воздушном бою были тяжело ранены штурман Витценко И. Ф. в экипаже Рудя и стрелок-радист Лермонтов на самолете Казаченко. Затем снова загорелся бомбардировщик летчика Рудя.

Летчик Куклин пытался посадить горящий, плохо управляемый самолет, но врезался в землю в районе Гостомля.

Летчики Рудь и Казаченко, перелетев линию фронта и не в состоянии дальше пилотировать горящие бомбардировщики, подали экипажам команду воспользоваться парашютами. Рудь при покидании горящего, плохо управляемого самолета ударился спиной о стабилизатор, раскрыл парашют, но при приземлении от острой боли потерял сознание. Стрелка-радиста убили истребители противника во время снижения на парашюте. Воздушный стрелок Вощилов, приземлившись с парашютом в районе Горчаково, нашел своего командира Рудя и помог ему прийти в сознание, похоронил Быкова и доставил Рудя с поврежденной спиной в полк. Когда раненого Рудя на носилках выносили из «санитарки», он улыбнулся и сказал:

— Пока. За меня отомстят летчики, штурманы и стрелки.

Из другого экипажа спаслись на парашютах из горящего самолета летчик младший лейтенант Казаченко, штурман Орлов М. Д. и воздушный стрелок Табакин В. Ф., а тяжелораненый стрелок-радист Лермонтов сгорел вместе с упавшим самолетом.

Когда Казаченко, Орлов и Табакин собрались все вместе, штурман Орлов пристально посмотрел на Казаченко, как будто видел его в первый раз.

— Ты что на меня уставился? — спросил Казаченко.

— Хочу запомнить лицо человека, который спас мне жизнь, — ответил Орлов.

Боевые действия бомбардировщиков по поддержке контрнаступления наших войск на Орловский выступ были совсем нелегкими, хотя именно так понимают в широкой массе читателей под впечатлением утверждения о завоевании господства в воздухе на Курской дуге и действительно впечатляющих успехов наземных войск и авиации.

Это были напряженные и упорные бои. Войска и объекты противника плотно прикрывались несломленной системой огня зенитной артиллерии и истребителями. Искусно маневрируя, противник быстро сосредоточивал на направлении наших ударов значительные силы истребителей и активно противодействовал нашим бомбардировочным ударам.

Вечером на совещании руководящего состава командир полка провел обсуждение причин и анализ потерь бомбардировщиков и летного состав за последнюю неделю. Причинами этих потерь были усиление противодействия вражеских истребителей, недостаточное прикрытие бомбардировщиков истребителями сопровождения и выполнение каждого удара по цели с трех заходов.

Тактика нанесения ударов бомбардировщиками с нескольких заходов увеличивала продолжительность подавления артиллерии и опорных пунктов противника и воодушевляла нашу атакующую пехоту. Однако наши действия при этом лишались внезапности, и запаса боеприпасов бомбардировщикам хватало на отражение атак истребителей только на двух заходах на цель, а на третьем заходе, израсходовав боеприпасы, бомбардировщики часто оставалась беззащитными и поэтому несли потери.

Кроме того, на совещании было установлено, что удары по резервам целесообразно наносить с одного захода, потому что танки и автомашины противника после первого удара начинали рассредоточиваться, из-за чего эффективность ударов на втором и третьем заходах резко снижалась.

— Командир эскадрильи Кондрашов, в чем вы видите причины наших отдельных потерь и неудач в последние дни? — спросил Бебчик.

— Причин называлось много, но, по моему мнению, в результате чрезмерной централизации управления мы стали жертвами концентрации и специализации ошибок.

— Централизация требует дисциплины, — заметил командир полка.

— Это ясно, но мне, как командиру эскадрильи, для успешного выполнения боевой задачи должна быть предоставлена и инициатива в решении того, как я должен использовать бомбардировщики, экипажи и боеприпасы для успеха в бою. А меня кругом сковывают: бомбовая зарядка такая-то, боевой порядок, высота удара, направление захода на цель, направление ухода от цели и количество заходов — все регламентируется сверху. Из такой постановки выходит, что я совсем дурак и на мою сообразительность не надеются, — сказал Кондрашов.

При подведении итогов командир полка приказал удары по артиллерии и опорным пунктам продолжать наносить с трех заходов, но экономить боеприпасы, а удары по резервам, переправам, железнодорожным станциям выполнять с одного захода.

Ошибки в боевых вылетах разобрали, причины установили, мероприятия наметили. Но война диктовала свои законы. Приходилось выполнять боевые задачи и вести воздушные бои в условиях подавляющего превосходства противника и в очень сложных метеоусловиях, когда нельзя, но надо. Выводы — одно, а возможности — другое, и тут помогали смелость, хитрость и везение.

Обсуждали потери и среди летного состава. Расспрашивали о воздушном бое стрелков из экипажа Стебы и оставшихся в живых членов экипажей со сбитых самолетов.

— Выпрыгнул я из горящего самолета, и повисла моя жизнь на стропах парашюта, — рассказывал штурман Орлов. — Стало так тихо, что почувствовал я себя счастливым, но ненадолго. Как начали меня обстреливать «фоккера», я — скользить. После приземления отстегнул парашют и спрятался в первой же попавшейся воронке, а истребители противника меня и здесь проштурмовали, да не попали.

К потерям привыкнуть нельзя. Из прошлого опыта было известно, что погибших в боях летчиков, штурманов и стрелков вспоминали все реже. Время размывало память и тем самым предоставляло какое-то забвение и надежду живым. Однако гибель семи человек и потеря четырех бомбардировщиков за один вылет переживались всеми достаточно тяжело. У некоторых появился страх. Страх как любовь: то разрастается, то угасает. Из опыта было известно, что чувству страха были подвержены почти все, а способность преодолевать его зависела от настроения. Для этого нужен был успешный боевой вылет. Исправных самолетов осталось мало.

8 августа с утра шел дождь, но к вечеру погода улучшилась. Небо на западе приобрело нежно-опаловый оттенок. Летное поле и самолеты купались в косых лунах солнца. Когда из дивизии поставили боевую задачу, я возглавил сводную группу бомбардировщиков полка для подавления артиллерии противника на огневых позициях в районе Нерусский. Учитывая потери в предыдущем воздушном бою, мы попросили взаимодействовавших с нами истребителей выделить, кроме группы непосредственного прикрытия, и небольшую ударную группу.

В 517-м истребительном полку тоже осталось мало летчиков и самолетов, но командование полка выделило две пары истребителей для непосредственного сопровождения и пару в ударную группу. При подходе к цели два желтоносых «фоккера» атаковали нас спереди и после атаки проскочили вниз. На втором заходе на цель нас атаковали уже четыре ФВ-190. Наша ударная группа, не ввязываясь в бой, отбила и эту атаку. Артиллерийскую батарею мы подавили надежно, уничтожив одно орудие прямым попаданием бомбы.

9 августа мы получили распоряжение в течение всего дня находиться в боевой готовности, но задачи нам так и не поставили. Это была передышка на пятнадцать дней, и весьма кстати. После месяца непрерывных напряженных боев в полку осталось менее половины боевых самолетов, да и те требовали ремонта и проведения регламентных работ.

За эти пятнадцать дней были отремонтированы все самолеты, получены новые бомбардировщики и введены в строй экипажи, прибывшие на пополнение. Наряду с вводом в строй молодых экипажей, мы с командирами эскадрилий еще раз проанализировали все боевые потери и наметили меры для их сокращения. После потерь в боях на Курской дуге бывалыми ветеранами стали не только экипажи командиров звеньев Рудя, Черепнова и Архангельского, но и экипажи летчиков Афонина, Воеводина, Калмыкова, Кособокова и Марченко.

Руководящий состав и лучшие боевые экипажи участвовали в конференции по обмену боевым опытом, организованной командиром корпуса.

Перед началом конференции встретили заместителя командира 745-го бомбардировочного полка Николая Петровича Гладкова.

— Привет, Петрович! Ну, как на новом месте живешь, наверное, как граф? — спросил Желонкин.

— Нет, Федя, не как граф, а как графин. Все за горло хватают.

— Не прибедняйся! Тебя голыми руками за горло не возьмешь, — сказал Желонкин.

На конференции нас хвалили за повышение эффективности бомбардировочных ударов и за хорошее управление боевыми действиями в воздухе и упрекали за большие потери, допущенные в начале августа.

Мы выступили с просьбой меньше регламентировать из штабов дивизии и корпуса тактику нанесения ударов для полка и эскадрильи при ведении эшелонированных действий и предоставлять больше инициативы командирам полков и эскадрилий.

В перерыве молодые летчики 517-го истребительного полка жалели летный состав бомбардировщиков за то, что в полете он скован строгим боевым порядком, и хвастались тем, что они свободно маневрируют и при удобном случае атакуют истребители противника.

— А вы заметили, как немецкие зенитчики лупят по боевому порядку бомбардировщиков, а как только наши истребители приближаются к бомбардировщикам, то огонь прекращается? — спросил стрелок-радист Зеленков у летчиков-истребителей.

— Ну, заметили, иногда бывает, — неуверенно ответил один из летчиков.

— А вы знаете, почему так?

— Нет.

— Это фрицевский командир зенитной батареи, как только подходят истребители, командует: «Прекратить огонь. Эти сами заблудятся и разобьются», — отвечает Зеленков и хохочет вместе со всеми.

Майор Гладков поднял на конференции вопрос о месте командира полка в ходе боевых действий, но в связи с присутствием на конференции рядового летного состава обсуждать его не стали.

Командир корпуса Антошкин в заключение поблагодарил всех выступивших на конференции, ориентировал командиров дивизии и полков о предстоящих боевых задачах по поддержке наступления войск фронта и сказал:

— Что касается излишней регламентации тактики действий полков и эскадрилий, то это наши штабы по инерции копируют постановку боевых задач воздушной армии на сосредоточенные удары, когда действительно необходимо устанавливать для каждой группы высоту удара, направление выхода на цель и ухода от цели. Обещаю предоставить инициативу в действиях как полкам, так и эскадрильям. Постарайтесь только правильно использовать предоставленную инициативу.

Боевые действия бомбардировщиков при отражении наступления противника на курском направлении и при поддержке контрнаступления наших войск позволили подумать о месте командира бомбардировочного полка. В этот период о месте командира полка каждый говорил по-разному. Прошедшие боевые действия и участие в сосредоточенных ударах воздушной армии придали этому вопросу остроту, так как одни командиры полков управляли своими частями в основном с командных пунктов на аэродромах, а другие считали, что командир должен быть всегда во главе боевого порядка полка и вести его на боевое задание.

Опыт боевых действий показал, что крайние точки зрения в этом вопросе недопустимы. Командир полка или его заместитель должны возглавлять бомбардировочный полк в тех случаях, когда удар наносится всеми силами при выполнении важнейших задач и при участии в массированных ударах, организуемых вышестоящими соединениями. Это позволит командиру полка оценивать обстановку в районе боевых действий, характер противодействие зенитных средств и истребителей, правильно распределять силы по объектам удара и оперативно корректировать порядок преодоления противовоздушной обороны.

При выполнении боевых задач отдельными эскадрильями и экипажами командиру полка необходимо управлять боевыми действиями с аэродрома для того чтобы организовать вылет, боевое обеспечение, посадку самолетов и подготовку к повторному вылету.

Время подтвердило целесообразность такого порядка управления. Весной 1944 года командующий ВВС в специальном документе потребовал, чтобы все командиры частей и соединений лично возглавляли полки и дивизии при массированных ударах и боевых вылетах всем составом и выполнении важнейших задач. Пример такого управления показывали командиры корпусов Полбин и Савицкий.