С середины августа развернулась подготовка к поддержке прорыва сильно укрепленной обороны противника в направлении города Севска войсками 65-й армии и 2-й танковой армии.
Командир полка поручил мне возглавить боевой порядок полка в первый и второй день Севской операции.
26 августа мы со штурманом полка и штурманами эскадрилий участвовали в поездке ведущих групп 221-й бомбардировочной дивизии из Фатежа в Гапоново для ознакомления на месте с объектами предстоящих действий в полосе предстоящего прорыва и уточнения вопросов взаимодействия с наземными войсками.
С командного пункта командующего артиллерией корпуса нам открылась широкая панорама оборонительных позиций фашистских войск на пологих скатах реки Сев. По словам командующего артиллерией, противник имел перед фронтом 65-й армии четыре пехотных дивизии в первом эшелоне, а в резерве — две пехотных и одну танковую дивизию.
Нам показали на карте и на местности оборонительные сооружения противника, места расположения артиллерии, танков и резервов и подчеркнули необходимость подавления артиллерийских батарей и опорных пунктов в глубине обороны. На наши вопросы, где и сколько располагается зенитной артиллерии, никто определенно ответить не смог. В результате поездки знакомство с местностью и некоторыми объектами наших ударов позволило нам лучше ориентироваться при поиске целей в первом и последующих ударах.
23 августа мы перебазировались на аэродром Фатеж и получили конкретную боевую задачу на первый вылет: с трех заходов подавить три артиллерийские батареи противника у Избиничей.
Распределив цели между ведущей и замыкающей эскадрильями на каждом из трех заходов, я уточнил со взаимодействующими истребителями общий боевой порядок, сигналы взаимодействия, порядок встречи и управления. Учитывая, что в боевых действиях по уничтожению войск противника на орловском направлении полк понес значительные потери от огня зенитной артиллерии, я наметил для преодоления противодействия зенитной артиллерии выделить демонстративную группу, подавить зенитные батареи звеном бомбардировщиков и каждый из трех заходов на цель выполнять с разных направлений.
26 августа в 8 часов 05 минут мы взлетели. Полк быстро собрался в боевой порядок, и по маршруту к цели заняли свои места в общем боевом порядке шестнадцать истребителей сопровождения 517-го полка. Погода безоблачная. Видимость отличная. При подходе к линии фронта вижу, что все поле сражения на направлении прорыва затянуто дымом и пылью от разрывов снарядов, мин и бомб. Над Севском в два яруса бьет зенитная артиллерия, вероятно, по штурмовикам и бомбардировщикам. Параллельно нам заходят на цели полки Пе-2, а вслед за нами летят группы бомбардировщиков нашей дивизии.
8.38. На цель выходим точно в заданное время.
От начала боевого пути приказываю выйти вперед демонстративному звену Муратова и становлюсь за ним. Зенитки бьют по звену Муратова, оно маневрирует, а мы спокойно прицелились и сбросили часть бомб по артиллерийским батареям. Зенитный огонь противника сразу же был перенесен на возглавляемую мной эскадрилью, но я уже повел полк на второй заход, а подвергнутая нашему удару артиллерийская батарея прекратила огонь.
На втором заходе возглавляемая мной эскадрилья маневрировала в зенитном огне, но не бомбила. По обнаруженной зенитной батарее меткий удар нанесло звено Архангельского, а по артиллерийским батареям бомбили вторая и третья эскадрильи. На развороте от цели нас пыталась атаковать шестерка «фоккеров», но их атака была успешно отражена сопровождавшими нас истребителями и групповым огнем стрелков замыкающей эскадрильи.
В это время с командного пункта 16-й воздушной армии мне приказали на третьем заходе нанести удар по опорному пункту противника в четырех километрах западнее Лукинок. Передав распоряжение о перенацеливании командирам экипажей, захожу на новую цель. Зенитная артиллерия встретила нас редкими разрывами. В Лукинках много фашистских солдат и автомашин. Сбрасываем все оставшиеся бомбы по опорному пункту и скоплению вражеских войск. От нашего бомбового удара весь пункт охватывается общим пожаром. Это был редкий эффект, когда от фугасных бомб возник огромный пожар. После посадки бомбардировщики быстро зарулили на свои стоянки, где их ждали техники, оружейники и механики. Организованно началась дозаправка самолетов горючим и подвеска бомб. Оружейницам помогали подвешивать бомбы стрелки и штурманы. Летчики собрались вокруг командиров эскадрилий для докладов о выполнении боевой задачи.
Вскоре Кондрашов, Шубняков и Помазовский доложили мне, что все экипажи задание выполнили, самолеты повреждений не имеют, а пленки фотоконтроля отправлены в фотолабораторию.
Доложив командиру полка о результатах удара, я сразу получил задачу в 13.00 с высоты тысяча четыреста метров подавить артиллерию и разрушить опорный пункт Угревичи.
Поставив боевую задачу экипажам, я приказал на первом и третьем заходах всем бить по артиллерии, а на втором разрушить опорный пункт Угревичи. Когда подготовка летного состава была закончена, я отпустил всех к самолетам, а сам подошел к командиру и начальнику штаба полка, курившим в тени у командного пункта.
— Ну как, Осипов, прорыв наших войск на Севск не намечается? — спросил Стороженко.
Я ответил, что сражение развернулось жаркое и преимущество нашей авиации подавляющее, а о прорыве говорить еще преждевременно.
— О прорыве, вернее о результатах наступления наших войск, узнаем не раньше как завтра из утренней информации с линии фронта, — сказал командир полка.
— Если будет большой успех, то могут информировать и сегодня, — возразил Стороженко.
— Ты, Осипов, береги самолеты. Если будет сильный зенитный огонь, прикажи разомкнуться, да не разрешай Кондрашову висеть со своей эскадрильей у тебя на хвосте, а то он взял манеру летать за ведущей группой почти без интервала, — сказал Бебчик.
По сигналу зеленой ракеты выруливаю на старт. Слева Рудь, справа — бомбардировщик Помазовского. Все самолеты выстроились на старте для взлета звеньями и парами. Бебчик взмахнул белым флажком. Отпускаю тормоза и начинаю разбег. На петле по направлению взлета все самолеты полка заняли свои места в боевом порядке, а перед пролетом Дмитриевска-Льговского к нам пристроились истребители сопровождения. Впереди нас шли на цель две большие группы бомбардировщиков нашей дивизии, а южнее летело на запад несколько групп «пешек».
— В хорошей компании летим, — говорит Желонкин.
— Компания веселая, но так немудрено и столкнуться, — отвечаю штурману и приказываю ему и Черкасову внимательнее следить за воздухом и предупреждать меня о сближении наших самолетов.
— Курс двести восемьдесят, — передает Желонкин.
Поле сражения еще издали бугрилось сотнями разрывов снарядов и пожарами населенных пунктов. Над Севском стоял купол желто-коричневой пыли с черными столбами дыма от горящих автомашин и танков.
— Батареи за Угревичами вижу по вспышкам выстрелов, — сообщает Желонкин.
— Боевой!
— Есть, боевой! — отвечаю штурману.
— Зенитки бьют по замыкающей эскадрилье, — докладывает Черкасов.
Выдерживаю курс, скорость и высоту.
— Бомбы сброшены, разворот, — передает штурман.
На развороте вижу, что артиллерийская батарея противника огонь прекратила. На втором заходе мы без противодействия мощным бомбовым ударом разрушили опорный пункт противника Угревичи.
— Командир, батарея противника за Угревичами снова ведет огонь двумя орудиями, — докладывает Желонкин.
На третьем заходе видим, как «лапотники» Ю-87 под прикрытием истребителей с пикирования бомбят наши войска. Большой соблазн атаковать их, но нельзя. Мы строго регламентированы высотой, направлением полета и разворотами в массированном ударе воздушной армии.
Перед боевым вылетом. 1944 г.
Но наши истребители не упустили возможность и сверху атаковали самолеты противника.
Снова десятки осколочно-фугасных бомб полетели на фашистскую батарею и заставили ее замолчать.
— Два «мессера» атакуют замыкающую эскадрилью, — докладывает Черкасов.
После разворота от цели наши истребители отбили атаку Ме-109-х и, разгоряченные боем, носились вокруг нашего боевого порядка, демонстрируя бдительность.
Заслушав доклад Кондрашова и командиров ведомых экипажей, идем с Желонкиным на командный пункт.
— Сейчас бы пообедать!.. — мечтает Желонкин.
Но обедать не пришлось. Нетерпеливо выслушав доклад о результатах боевого вылета, командир полка приказал немедленно готовиться и в том же составе нанести удар с трех заходов по резервам противника, подошедшим к Угревичам. Летный состав цель знал. Поэтому его подготовка прошла быстро, но задержала дозаправка бомбардировщиков бензином.
Наконец, в 16.00 мы в воздухе и стремя парами Як-1 летим на цель. Около Угревичей за бугром — до пятидесяти автомашин и пятнадцать танков. На первом заходе бьем по скоплению автомашин и танков.
— Накрыли хорошо, машины горят! — радуется штурман.
На развороте вижу, как от скопления вражеских автомашин поднимаются шесть столбов черного дыма.
— Два «фоккера» слева… — доклад Черкасова заглушает очередь из пулемета.
Под самолетом пролетают трассы снарядов, а над нами на большой скорости с разворотом влево проносятся два желто-зеленых истребителя противника. За ними устремляются два наших Як-1.
Приказываю по радио усилить наблюдение за воздухом.
Второй заход выполняем с четырьмя истребителями сопровождения. После внезапной атаки «фоккеров» наши истребители нервно маневрировали около бомбардировщиков, но вступившая в бой пара истребителей не возвращалась. Десятки бомб летят на резервы и оборонительные сооружения у Угревичей. Всю цель заволокло облаком желтой пыли и черного дыма.
На третьем заходе без противодействия наносим удар по той же цели и возвращаемся на аэродром.
Доложив о выполнении боевой задачи, идем в столовую сразу обедать и ужинать. Но есть уже не хочется.
— На третьем заходе зенитки нас совсем не обстреливали. Наверное, у них снаряды кончились, — предположил стрелок-радист Черкасов.
— Если ты еще так прошляпишь «фоккеров», как сегодня, то у истребителей найдутся снаряды и на тебя, и на нас, — ответил ему Желонкин.
— Я до сих пор не пойму, откуда выскочили эти истребители, — смущенно оправдывается Черкасов.
— Когда собьют, понимать будет поздно. Надо внимательнее следить за воздухом, — продолжал прорабатывать Черкасова штурман.
Большое значение в ходе активных боевых действий бомбардировщиков имела воспитательная работа. Летчики, штурманы, стрелки-радисты, прорываясь к целям сквозь вражеский огонь и атаки истребителей, испытывают большие психологические и моральные нагрузки. Полет к цели, преодоление противодействия, удар по противнику, воздушный бой, где каждый дерется за себя и за своих товарищей, требуют высокого духовного и физического напряжения. Поэтому в боевых вылетах так важны пример командира, политработника и беззаветная боевая дружба.
На другой день из информации с линии фронта мы узнали, что на направлении Севска наши войска прорвали первую полосу обороны противника на шесть-восемь километров.
С утра 27 августа, для поддержки ввода в бой и наступления соединений 2-й танковой армии на Севск, нам приказали в течение дня наносить удары по танкам, артиллерии и живой силе противника непосредственно перед наступающими войсками. В первом вылете командир полка приказал мне всем полком с двух заходов нанести удар по артиллерии и автомашинам противника в районе Лененим. При постановке боевой задачи летному составу особое внимание я уделил изучению линии фронта и сигналов ее обозначения для исключения сбрасывания бомб по своим войскам. Чтобы повысить эффективность удара, я приказал сбрасывать бомбы по сигналам ведущих в эскадрильях и звеньях, на самолетах которых летели такие снайперы бомбовых ударов, как Чернышов, Рябов, Черногорский, Полетаев и Тимонин.
Напряженное сражение, развернувшееся вокруг Севска, было видно еще издали при подходе к линии фронта. Земля кипела и вздымалась от сотен одновременных разрывов снарядов нашей артиллерии. Над Севском в смертельной карусели вился клубок наших и вражеских истребителей. Огненными метеорами, оставляя в небе черный след, летели к земле сбитые самолеты.
В пыли и дыму, стоящих над районом сражения, по вспышкам выстрелов с трудом находим две стреляющих артиллерийских батареи противника южнее Лененим, а на западной окраине этого пункта обнаруживаем восемь танков и до шестидесяти автомашин.
— Пять вправо, так держать, — передает Желонкин.
Через боевой порядок полка и рядом проскакивают наши «яки» и «фоккера», но нас не атакуют. Связанным смертельной схваткой вражеским истребителям не до бомбардировщиков.
— Бомбы сброшены. Обе батареи огонь прекратили. Разворот, курс сто, — отрывисто передает Желонкин.
По дорогам к Севску с запада и севера, поднимая тучи пыли, движутся колонны немецких автомашин, танков и артиллерии. Как потом выяснилось, это подходили к району сражения пехотные и танковые дивизии немецких войск.
Веду полк на повторный заход к началу боевого пути. Навстречу, выше нас, летят на цели колонны бомбардировщиков Пе-2, а ниже нас, изрыгая пламя пушек и ракет, шестерками и восьмерками фашистские войска и оборонительные сооружения атакуют штурмовики.
— Смотри, командир, какая сила, не то что в сорок первом, когда нам поддавали и сверху, и снизу, — радуется Желонкин.
Гордость за мощь нашей армии и авиации охватывает и меня.
На втором заходе две зенитных батареи противника начали обстреливать нас еще до пролета линии фронта. Между самолетами и выше разрывалось одновременно по восемь снарядов. Но маневрировать нельзя, штурман прицеливается.
— Бомбы сброшены, горят пять автомашин, — докладывает штурман.
Сразу же левым разворотом вывожу полк из-под зенитного огня и беру курс на аэродром. Во втором вылете наш полк под командованием Бебчика ударом по подходящим к Севску резервам уничтожил один танк и несколько автомашин с пехотой.
В этот же день наши войска овладели Севском. Бомбардировщики в эти дни оказали ощутимую поддержку наземным войскам. На другой день мы получили копию телеграммы с отзывом 2-й танковой армии, в которой говорилось:
«Командующему 16-й ВА генерал-лейтенанту Руденко. В период тяжелых наступательных боев по овладению г. Севск и разгрому немецко-фашистских войск, подходивших из глубины, мы получили большую помощь от наших соколов. Своевременные и мощные удары штурмовиков и бомбардировщиков помогли нам сорвать планы врага. От лица танкистов Военный совет благодарит вас, вашего… начальника штаба… командиров соединений, летный и технический состав. Командующий 2-й ТА генерал-лейтенант Богданов, член Военного совета генерал-майор Латышев, начальник штаба генерал-майор Прейсман» [178] .
Прибывший командир корпуса Антошкин на аэродроме вручил ордена и медали летному и техническому составу, отличившемуся в боевых действиях на Курской дуге.
После награждения выступил командир эскадрильи Никонов. Он поблагодарил за награды и заверил командование, что еще сильнее будет наносить удары по врагу.
Все поздравляли награжденных, а получившие награды поздравляли друг друга.
— Хорошо бы еще орден Красного Знамени заработать!.. — мечтательно сказал Муратов, поглаживая новенький орден Красной Звезды.
— Не торопись, слава для нас на войне приятная и страшная вещь, — сказал штурман полка Каменский.
— Почему? — недоуменно спросил Муратов.
— Приятная, потому что всем нравится, когда ценят его заслуги. А страшной она становится для тех, увенчанных славой, кто почувствует себя обязанным от награды и попытается воевать еще лучше. Получил награду — радуйся, дерись с врагом честно, так, как дрался, а лучше всех сделать не пытайся. Таких пуля только и ждет, — ответил Каменский.
— Вашу мудрость я уважаю, но все-таки постараюсь заслужить орден Красного Знамени, — сказал Муратов.
В последующие дни мы продолжали наносить бомбардировочные удары по подходящим резервам противника, железнодорожным станциям и складам.
28 августа девятка бомбардировщиков под командованием Никонова ударом по железнодорожной станции Хутор Михайловский уничтожила и повредила десять вагонов и три цистерны с горючим.
В этот же день первая эскадрилья, во главе с Помазовским, разрушила и сожгла склад горючего на окраине Глухова. Над целью бомбардировщики были атакованы двумя истребителями ФВ-190. Из-за повреждения мотора самолет летчика Афонина В. А. начал отставать. Истребители противника сосредоточили на нем атаки, но умелым маневрированием по командам стрелков Афонин выводил бомбардировщик из-под огня противника, а стрелки Шулико В. А. и Фельдман М. И. меткими очередями не позволяли вести истребителям прицельный огонь по бомбардировщику с близкого расстояния. Один из «фоккеров» зашел строго в хвост и, прикрываясь стабилизатором самолета Афонина, начал сближаться с ним для атаки. Стрелок-радист Шулико метким огнем сбил фашистский истребитель, но одновременно своим же огнем начисто отрубил правую часть своего стабилизатора с рулем высоты. Бомбардировщик опустил нос и стремительно понесся к земле. Летчик Афонин, проявив мужество и высокий класс техники пилотирования, сумел вывести плохо управляемый самолет из отвесного пикирования и ушел от преследовавшего его истребителя в облака. Штурман Журавлев быстро восстановил ориентировку, вывел самолет на свой аэродром, где Афонин произвел посадку.
Зарулив на стоянку и выключив двигатели, Афонин немедленно выбрался из самолета. Нетвердым шагом он отошел в сторону, лег на траву и прижался к ней лицом.
— Что с тобой, ты ранен? — спросил его штурман Журавлев.
— Нет, не ранен. Просто никак не могу поверить, что жив, — ответил Афонин, не поднимая головы.
Осмотрев самолет, механики обнаружили, что правая часть стабилизатора с рулем высоты отбита, а в фюзеляже, крыльях и моторных гондолах зияло более ста пробоин, из которых сочились бензин, масло и жидкость гидросистемы.
Присутствовавший на аэродроме корреспондент фронтовой газеты сделал несколько снимков самолета с половинкой хвостового оперения и экипажем.
Летчик младший лейтенант Афонин В. А. был невысокого роста, коренастый, с редкой шевелюрой светлых волос, клочьями падавших на большой лоб. Из-под выгоревших на солнце бровей смотрели серьезные глаза. Мне нравился этот двадцатилетний энергичный и решительный в действиях летчик. В 1936 году он вступил в комсомол. В 1939 году окончил аэроклуб, а в 1942-м — Оренбургскую школу летчиков. Службу в нашем полку он начал неудачно, потеряв ориентировку со штурманом Бабочкиным во время учебных полетов. Но уже на Курской дуге Афонин показал себя смелым, мужественным и настойчивым летчиком. Главным его качеством было сознание ответственности за выполнение боевого задания, за самолет и за экипаж, который надеялся на него.
Мужественно вел себя Афонин и в воздушном бою 29 марта 1944 года, когда его самолет в составе группы из пяти бомбардировщиков наносил удар по артиллерии и живой силе противника у Волковичей. Над целью группа была атакована двенадцатью ФВ-190. В воздушном бою на самолете Афонина были убиты стрелок-радист Дерновский и воздушный стрелок Голяутдинов. После этого истребители противника, атакуя с близкой дистанции, перебили управление и подожгли бомбардировщик. Когда неуправляемый пылающий самолет перешел в крутое пикирование, Афонин покинул его в районе Пропойска с парашютом, возвратился в полк и продолжал наносить удары по врагу.
Афонин всегда и везде чувствовал себя в ответе за судьбу Родины. После войны он окончил Военно-воздушную академию и служил на командных должностях в военно-воздушных силах. Он награжден шестью боевыми орденами и в настоящее время отдает силы профсоюзной работе во Львове.
На разборе боевого вылета в полку были отмечены правильные действия, летное мастерство и хладнокровие летчика Афонина при сильном повреждении бомбардировщика в бою.
— Восхищен! Есть с кого брать пример, — поздравил Афонина летчик Воеводин.
— Тебе с меня? Твоей выдержки и умения хватило бы на трех летчиков, — смущенно ответил Афонин.
— А с кого же тогда брать пример? — спросил Воеводин.
— С командиров звеньев Архангельского и Рудя, которые возвращаются с боевых заданий с незначительными пробоинами в самолетах.
Когда 60-я армия 29 августа освободила Глухов и войска Центрального фронта, развивая успех, повели наступление на Конотоп и Бахмач, все усилия наших бомбардировщиков переключились на поддержку наступавших на этом направлении войск.
В приказе Верховного Главнокомандующего от 31 августа по поводу освобождения городов Севск, Глухов и Рыльск были отмечены отличные действия нашего авиационного соединения и всему личному составу нашей части объявлена благодарность.
В ответ на внимание командования летный состав рвался в бой.
С 1 по 9 сентября наши бомбардировщики вели напряженные бои, поддерживая с воздуха наступление войск Центрального фронта на нежинском направлении, обеспечивая овладение городами Конотоп и Бахмач.
Когда из дивизии поступило боевое распоряжение разрушить переправу немцев через реку Сейм, юго-западнее Путивля, я вызвал на командный пункт для постановки боевой задачи командира эскадрильи Кондрашова с его штурманом Чернышовым. За минувшие два месяца боев они зарекомендовали себя самой высокой меткостью бомбардировочных ударов, нестандартным тактическим мышлением и мужеством.
Капитану Илье Васильевичу Кондрашову было тридцать четыре года. Лицо степняка с цепкими глазами под выгоревшими на солнце бровями. Уроженец города Уральска, он окончил военную школу летчиков в Сталинграде и служил в частях бомбардировочной авиации. Орден Красного Знамени носил за смелость и отвагу, проявленные в советско-финляндской войне. Высокий авторитет у летного состава Кондрашов завоевал в боях, возглавляя эскадрилью. Мужественно преодолевая противодействие истребителей и зенитной артиллерии, Кондрашов всегда настойчиво прорывался к заданной цели и умело управлял эскадрильей в воздухе и на земле.
Третья эскадрилья после сформирования воевала только два месяца, но во всем коллективе уже чувствовалась боевая сплоченность и высокая ответственность. Сравнивая командиров наших эскадрилий, я отдавал предпочтение Кондрашову. У него в эскадрилье была лучшая организованность и лучше налажен контроль за выполнением приказов. Он чутко заботился о летном и техническом составе, и они платили ему активностью и дружбой.
Штурман эскадрильи старший лейтенант Сергей Петрович Чернышов был на двенадцать лет моложе своего командира. Внешне Чернышов был ему полной противоположностью. Юная стройная фигура. Интеллигентное лицо. Живые приветливые глаза. Ходил и делал все быстро. При взгляде на лицо Чернышова внимание привлекали твердый подбородок и энергичные губы. Держался он уверенно, каждым движением подчеркивая кипучую энергию. Окончив в 1940 году Мелитопольское училище штурманов, Чернышов воевал с начала войны. В нашей части он совершил более ста боевых вылетов и за короткий срок выдвинулся до штурмана эскадрильи. От других его отличали глубокое понимание наземной и воздушной обстановки, точное ориентирование и меткое поражение цели. В полете Чернышов, не надоедая, информировал своего командира об ориентировке и наземной обстановке, освещая ее своим пониманием в тактическом смысле.
— Товарищ майор, капитан Кондрашов для получения боевой задачи прибыл!
Пригласив Кондрашова и Чернышова сесть, я поставил их эскадрилье задачу разрушить переправу через реку Сейм, указав, что переправа прикрывается двумя батареями зенитной артиллерии. Приятно было наблюдать, как быстро и точно, без суеты, они нанесли цель и уточнения линии фронта на карты. На Кондрашове — видавший виды черный кожаный реглан. Карандаш в наторевших на штурвале руках выглядел маленьким. Закаленное на солнце и ветрах лицо сливалось по цвету с регланом. Волевой характер подчеркивал цепкий взгляд неморгающих глаз.
— Задача ясна, разрешите выполнять! — доложил Кондратов.
Я спросил, как они собираются наносить удар.
— Если истребители противника перед целью нас не атакуют, удар будем наносить в боевом порядке «колонна звеньев», а если атакуют, то бить по переправе будем в боевом порядке «клин звеньев», — ответил Кондрашов.
Утвердив это решение, я отпустил их на стоянку. Вскоре третья эскадрилья взлетела и взяла курс в район боевых действий. Не встретив противодействия, Кондрашов перед целью перестроил эскадрилью в колонну звеньев. Используя для достижения внезапности солнце и кучевые облака, эскадрилья вышла на цель на высоте тысяча триста метров под углом пятнадцать градусов к переправе и нанесла бомбардировочный удар. В результате прямыми попаданиями бомб мост был разрушен и подожжен. Одновременно были уничтожены фашистские автомашины и повозки, находящиеся на переправе и на подходах к ней.
Зенитная артиллерия обстреляла группу бомбардировщиков только при отходе ее от цели. Высокую меткость удара по переправе, кроме Чернышова, показали штурманы Полетаев и Журавлев.
За успешный удар по переправе командир 221-й бомбардировочной авиационной дивизии объявил благодарность личному составу эскадрильи.
Авиация противника ударами по передовым частям наших войск противодействовала их наступлению. В целях борьбы с вражеской авиацией нам приказали 3 сентября под прикрытием двадцати истребителей Як-1 уничтожить самолеты противника на аэродроме Конотоп. В боевом распоряжении указывалось, что контроль за результатами нашего удара будет произведен экипажем летчика Патрина из 745-го бомбардировочного полка.
Командир полка решил выполнить эту задачу двумя эскадрильями во главе с Кондрашовым. Замыкающую девятку возглавили Помазовский с Желонкиным. Понимая, что успех этого удара будет во многом зависеть от внезапности выхода на аэродром, я рекомендовал Кондрашову и Чернышову для достижения внезапности при полете к цели использовать кучевые облака.
И вот обе эскадрильи в воздухе. Встретившись с истребителями, Кондрашов повел общий боевой порядок группы за облака. Обойдя Конотоп с севера, Кондратов снизился под облака и с запада завел обе эскадрильи на цель. Перед сбрасыванием бомб с аэродрома успели взлететь три истребителя противника.
Сбросив около двухсот бомб на стоянки фашистских самолетов, бомбардировщики уничтожили двенадцать самолетов и пять повредили, в том числе шесть ФВ-190, один Ме-109, два Ю-87, два Ю-52 и один Хе-111. Зенитная артиллерия противника открыла огонь по самолетам с опозданием.
Взлетевшие с аэродрома истребители противника атаковать наши бомбардировщики не решились. Но когда для контроля результатов удара над аэродромом появился самолет летчика Патрина, фашистские истребители набросились на него, и в неравном бою самолет Патрина был сбит.
Командующий 16-й воздушной армией в телеграмме командиру 221-й бомбардировочной дивизии высоко оценил удар нашего полка: «Командиру 221-й бад. Поставленная мной задача уничтожить материальную часть самолетов противника на аэродроме Конотоп выполнена на „отлично“. От лица службы объявляю благодарность летному составу, участвовавшему в налете. Командующий 16-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации Руденко. 4 сентября 1943 года. 15 ч. 10 мин.».
Удары нашего полка по переправе через реку Сейм и по аэродрому Конотоп были высоко оценены командующим ВВС Красной Армии. Управление ВВС, оценивая эти удары как мастерские, большой эффективности, описало их в «Информационных листках» № 20 и № 21, изданных в ноябре 1943 года.
5 сентября на полетных картах мы отметили, что наши войска овладели важными узлами сопротивления противника Середина Буда и Хутор Михайловский. Это было в ста двадцати километрах от рубежа, с которого начиналось наступление под Севском. Противник оказывал ожесточенное сопротивление нашим наступающим войскам юго-восточнее Конотопа.
По телефону нам поставили задачу немедленно всеми силами уничтожить скопление автомашин, артиллерии, танков и живой силы противника юго-восточнее Конотопа и Бобрика. На выполнение задачи вылетели тремя эскадрильями в составе двадцати трех бомбардировщиков. Преодолев противодействие противника, первая и вторая эскадрильи нанесли удар по скоплению автомашин и танков юго-восточнее Конотопа, а третья нанесла удар по резервам противника в Бобрике. Всего было уничтожено один танк, три артиллерийских орудия и пятнадцать автомашин противника.
6 сентября войска 60-й армии овладели Конотопом и продолжали наступать на Бахмач. В этот день мы наносили бомбардировочные удары по отходящим гитлеровским войскам и узлам сопротивления на бахмачском направлении.
В результате быстрого продвижения войск Центрального фронта на запад образовались открытые фланги. Командованию фронта и воздушной армии нужны были данные о наземных войсках, перевозках и авиации противника как на направлении наступления, так и на флангах.
7 сентября поступило распоряжение в течение дня вести разведку войск, укреплений и переправ на Десне и в районе Бахмача, перевозок от Гомеля и Киева на Бахмач и аэродромов Чернигов, Городня, Зябровка, Злынка и Борисполь. Для ведения разведки я назначил экипажи Архангельского, Муратова, Плахова и свой экипаж.
Экипажу Плахова была поставлена задача разведать войска, оборонительные сооружения и переправы на реке Десне от Новогород-Северского до Вересочь и войска противника в районе Бахмача.
Экипажу Архангельского предстояло добыть сведения о перевозках противника от Гомеля на Бахмач и установить количество и типы самолетов на аэродромах Гомель, Злынка, Зябровка и Чернигов.
Перед экипажем Муратова стояла задача разведать перевозки немцев на участке Киев — Бахмач и самолеты на аэродроме Борисполь.
Нашему экипажу предстояло разведать войска и укрепления противника на Десне от Вересочь до Остер и самолеты противника на аэродроме Городня.
Противник в последние дни усилил свою авиационную группировку, и его истребители оказывали сильное сопротивление в воздухе. Все экипажи, назначенные на разведку, были опытные, не раз отличавшиеся при выполнении различных боевых задач. Летчики и штурманы, устроившись у стола, сколоченного из неоструганных досок, развернув карты, проложили маршруты и подготовили расчеты на фотографирование заданных объектов, а стрелки-радисты в углу командного пункта получили инструктаж от начальника связи полка.
Командир звена Архангельский, выше среднего роста, атлетического телосложения, спокойный и неспешный в движениях, внимательно изучает обстановку на карте и объекты разведки. Брови сдвинуты, образовав складку на переносице. Густые каштановые волосы лихим чубом падают на правую сторону высокого лба. Глаза темно-карие, холодные, глубоко посаженные. Ему двадцать два года, но выглядит он несколько старше. Решительный взгляд. Говорит сдержанно, со следами уральского акцента. Во время Курской битвы его приняли в члены партии. Когда Архангельского назначили командиром звена, он сплотил вокруг себя коллектив летного и технического состава и, вместе с летчиком Муратовым, сцементировал и укрепил вторую эскадрилью. С летчиками, штурманами и стрелками своего звена он систематически отрабатывал тактику отражения атак истребителей и не упускал случая напасть на вражеские самолеты и атаковать их.
Его штурман Виталий Дмитриевич Извеков, стройный, даже сидя, находится в непрерывном движении. Светлосерые живые глаза лучатся неистощимой энергией. С командиром экипажа они одногодки. Прокладывая на карте маршрут, Извеков все время рассуждает, производит расчеты, оценивает обстановку и объекты разведки. Среди летного состава Извеков заслуженно пользуется славой отважного разведчика. Из ста пятнадцати боевых вылетов, выполненных им, более пятидесяти совершено на воздушную разведку. После сквозного ранения в грудь летом 1942 года под Волчанском Извеков вернулся в строй и зимой 1942/43 года вел разведку войск, коммуникаций и аэродромов противника. В первой половине февраля 1943 года воздушной разведкой аэродромов Сталино, Ворошиловград, Славянок и Дебальцево Извеков помог вскрыть в Донбассе крупную группировку фашистской авиации, изготовившейся для поддержки наступления вражеских войск. Попутно с разведкой он наносил снайперские бомбардировочные удары, уничтожив 28 декабря 1942 года железнодорожный эшелон противника на перегоне Каменск — Миллерово.
По готовности экипаж Архангельского отправился к самолету и начал готовиться к вылету. Усевшись в кабину, Архангельский подал команду:
— От винтов!
— Есть от винтов! — четко козырнул командиру механик Хисамов Ш. К.
Процесс запуска двигателей, руления и пилотирования самолета вызывал у Архангельского радость. Он гордился тем, что Родина доверила ему такой сложный и могучий самолет для нанесения ударов по фашистам. Взмах флажка стартера, и бомбардировщик начал разбег. Когда на разбеге, по мере нарастания скорости, крылья самолета налились силой, Архангельский неуловимым движением оторвал его от земли и устремился на боевое задание.
Разведка оказалась трудной. Среди разрывов снарядов зенитной артиллерии и атак истребителей Архангельский провел самолет со своим экипажем по всему маршруту так, чтобы добыть разведывательные данные и уберечь самолет и экипаж от бесчисленных опасностей, подстерегавших его от взлета до посадки. Зарулив на стоянку и выключив моторы, Архангельский не спеша сошел с крыла по заботливо приставленной механиком стремянке. Потягиваясь, чтобы размять затекшее в кабине тело, он глубоко вдыхал запахи осенней травы и думал о докладе по результатам разведки и добытым данным начальнику штаба.
Стороженко сам появился у самолета на автомашине, развернул толстую тетрадь и начал опрос летчика и штурмана. Архангельский доложил, что все задание выполнено, за исключением фотографирования аэродрома в Чернигове, на подходе к которому их самолет был атакован двумя истребителями Ме-109. В воздушном бою стрелок-радист Степурин М. М. и воздушный стрелок Аксенович И. И. отбили атаки истребителей, но хвостовая часть самолета была повреждена двумя снарядами истребителей.
В девять часов взлетел на разведку экипаж летчика старшего лейтенанта Николая Дмитриевича Плахова со штурманом старшим лейтенантом Миродяном. Они прибыли к нам на пополнение в начале июня 1943 года, но за три месяца зарекомендовали себя смелыми, тактически грамотными, настойчивыми и искусными разведчиками. В десять часов Плахов доложил по радио, что задание выполнил и возвращается. Затем от экипажа поступило сообщение на командный пункт о том, что в районе Конотопа их самолет атакован двумя истребителями ФВ-190 и загорелся. После нам сообщили, что горящий самолет Плахова был снова атакован истребителями над расположением наших наземных войск. В результате самолет перешел в пикирование и весь экипаж героически погиб вместе с самолетом.
В ожидании следующего вылета в плохо освещенной землянке командного пункта остались мой экипаж и экипаж Муратова.
Летчик младший лейтенант Иван Егорович Муратов, высокий, стройный, быстрый в движениях, склонившись над картой заместителя начальника штаба, изучал обстановку. Время от времени он резким движением рук откидывал назад непослушные русые волосы, спадавшие на лоб. Рядом с ним склонился над картой его штурман Николай Григорьевич Черногорский, еще более высокий и могучий, чем Муратов. На крупной голове Черногорского была еще более пышная, чем у командира, шевелюра светлых волос. Красное лицо с большим носом и выгоревшими на солнце глазами украшали волевой подбородок и красивые губы. Пристальный взгляд голубых глаз штурмана устремлен на карту, пестрящую синими значками аэродромов авиации противника.
— Обмануть бы нам истребители противника, а остальное мы разведаем в лучшем виде, — вздыхает Черногорский.
— Проскочим, штурман. На небе пошла кучевка, а это нам на руку, — отвечает Муратов.
— Давай, командир, выйдем к Борисполю с юга. Там вроде дорог поменьше, значит, и связь, и оповещение у немцев похуже, — предлагает Черногорский.
Отправив на разведку экипаж Муратова, я приказал Архангельскому готовиться к повторному вылету, а сам пошел к самолету, где меня уже ожидали Желонкин, Черкасов и Балдин. В связи с гибелью экипажа Плахова нам с Желонкиным предстояло, кроме своего задания, провести разведку и оборонительных сооружений на Десне, войск противника в районе Бахмача и аэродрома в Чернигове. Еще раз просмотрев намеченный маршрут, мы с Желонкиным определили, что предстоит около четырехсот километров пролететь над территорией, занятой противником, просмотреть два аэродрома, где можно ожидать противодействия не только зенитной артиллерии, но и истребителей противника.
— Многовато, командир, мы на себя взяли, — сетует штурман.
— А что делать, если Плахова сбили?
— Как бы нам не загреметь вслед за ним, — сказал Желонкин.
Приказав стрелкам внимательнее следить за воздухом и экономить патроны, я подбодрил их, сказав, что кучевая облачность — наш союзник и с ее помощью мы постараемся достичь внезапности.
После взлета мы набрали высоту и за облаками перелетели линию фронта. Перед Новогород-Северским мы вышли под облака, взяли курс вдоль Десны и начали разведку. Весь высокий правый берег Десны был изрыт окопами и траншеями. Особенно плотными оборонительные сооружения были южнее и севернее Новогород-Северского. У Пироговки и Свердловки мы сфотографировали фашистские переправы и мощный узел сопротивления, занятый войсками на левом берегу реки перед Свердловкой. В населенных пунктах северо-западнее реки находилось много немецких автомашин и небольшие группы танков. Над Авдеевкой нас обстреляла зенитная артиллерия, но маневром со снижением я быстро вывел самолет от разрывов зенитных снарядов.
— Вправо десять, еще три вправо, пятнадцать влево, — ведет меня вдоль реки штурман.
Под крылом Украина расстилалась ширью полей, темной зеленью лесов и рощ и разноцветным ожерельем станций, нанизанных на ниточки железных дорог. Летим над берегами Десны уже пятнадцать минут. Желонкин перестал фотографировать и только отмечает на карте участки берега, подготовленные для обороны и занятые войсками.
— Смотри, командир, здесь немцы не отходят, а собираются обороняться, — говорит Желонкин.
Перед впадением в Десну реки Снов разворачиваемся на север и летим на Городню между шапками кучевых облаков.
— Ниже нас летят две группы бомбардировщиков Ю-88 под прикрытием «мессеров», — докладывает Черкасов.
Подальше от встречи с ними я ныряю в ближайшее облако. Выйдя под облака, находим восточнее Городни аэродром и на нем отмечаем двадцать два немецких пикирующих бомбардировщика Ю-87 и два транспортных самолета.
— Может быть, долбанем по ним бомбами? — предлагаю штурману.
— Давай сэкономим бомбы для удара по Черниговскому аэродрому, — отвечает Желонкин.
После фотографирования аэродрома снова ухожу в облака.
— Курс сто восемьдесят, до Чернигова семь минут, — передает штурман.
Уменьшаю обороты и на высоте полторы тысячи метров выхожу под облака. Впереди, в сизой дымке, Чернигов и стальная лента Десны. Вот и аэродром. На стоянках восемнадцать бомбардировщиков Ю-87 и семь истребителей Ме-109.
— Негусто, но все-таки мы по ним долбанем. Влево пять, на боевом! — передает штурман.
Самолет задрожал от длинной пулеметной очереди стрелка-радиста.
— Два «мессера» сзади снизу! — кричит Черкасов и продолжает отстреливаться.
Над фонарем моей кабины блеснула трасса эрликонов.
— Бомбы сброшены, — докладывает Желонкин.
Полный газ, и с набором высоты увожу самолет в облака. Облачность оказалась редкой, и «мессеры» продолжали атаковывать нас и в облаках.
— У Балдина кончились патроны, — сообщает Черкасов.
Это значит, что снизу теперь самолет беззащитный.
Наконец, попалось крупное облако. В нем мы развернулись на сорок пять градусов влево, и, когда выскочили из облака, истребители нас потеряли. Некоторое время еще продолжаю полет в облаках, а потом прошу штурмана уточнить детальную ориентировку и дать курс для разведки немецких войск в районе Бахмача.
Вскоре на перекрестке двух железных дорог показался Бахмач. Небо потемнело. Черные предгрозовые облака, громоздившиеся восточнее Бахмача, с белыми наковальнями на вершинах, злорадно предупреждали о неукротимой силе стихии. На станции Бахмач стоят два эшелона и десятка три скелетов сгоревших вагонов от разбитых эшелонов.
— Вправо тридцать, так держать, фотографирую оборонительную полосу юго-восточнее Бахмача, — сообщает Желонкин и просит: — Еще вправо пятнадцать.
— Куда ты меня ведешь? — спрашиваю штурмана.
— Командир, полоса оборонительных сооружений потянулась на юг. Давай немного просмотрим ее, — предлагает Желонкин.
Самолет окружили разрывы зенитных снарядов. Стреляет одна батарея. Маневрирую. К первой батарее присоединяется вторая, затем третья. Летим в густом сосредоточии разрывов.
— Федя, что-то непонятно. Над Бахмачом не обстреливали, а над голым полем лупят вовсю? — спрашиваю Желонкина.
— Командир, здесь очень много войск противника. Взгляни направо в балку.
Действительно, в балке было более ста автомашин, много повозок, артиллерийских орудий и солдат. После освобождения Бахмача мы узнали, что южнее этого города находилось около четырех немецких пехотных дивизий.
— Справа сзади два «худых» заходят в хвост, — тревожно сообщает стрелок-радист.
Разворачиваюсь на восток и устремляюсь с набором высоты к темной плотной облачности. Самолет дрожит от пулеметных очередей. Затем огонь прекратился.
— Патроны кончились. «Мессеры» разделились и заходят справа и слева, — сообщает Черкасов.
Над крылом сверкнул сноп пушечного огня. Резко бросаю самолет влево, и мы входим в спасительную облачность. «Мессеры» нас потеряли. В облаках сильная болтанка. Напряженно веду самолет по приборам. Решаю с набором высоты выйти за облака. Бомбардировщик все время вздрагивает, пробиваясь сквозь нагромождения туч.
— Давай курс на аэродром, — запрашиваю штурмана.
— Курс шестьдесят. Командир, нас преследует рок холодного фронта. Такие дикие облака встречаются не в первый раз в наших полетах, — говорит Желонкин.
На юге сверкали молнии, Желонкин и Черкасов молчали. Взглянув на карту, я прикинул, где мы сейчас должны были находиться. Выходить под облака без патронов нельзя. Слишком свеж был пример летчика Плахова. Продолжаю набирать высоту. От резкого толчка на самолете что-то треснуло. Потом бомбардировщик швырнуло в сторону. Крупные капли дождя, разбиваясь о козырек, оставляли на нем призрачные следы. Наконец, самолет вырвался из облаков к солнцу. Через некоторое время мы нашли в облаках окно, у Рыльска вышли под облака, возвратились на аэродром и доложили начальнику штаба результаты разведки.
8 сентября наши войска вели упорные бои за овладение Бахмачом. Противник восточнее Бахмача создал опорные пункты и узлы обороны, а южнее города фашисты сосредоточили несколько пехотных дивизий, которые контратаковывали наши наступающие войска.
В полдень эскадрилья под командованием капитана Никонова разрушила узел сопротивления противника, а затем двумя эскадрильями во главе с Помазовским и Никоновым был нанесен удар по большому скоплению живой силы, автомашин и артиллерии противника южнее Бахмача и было уничтожено два артиллерийских орудия и до двадцати немецких автомашин. Зенитная артиллерия оказывала яростное противодействие бомбардировщикам. Истребители противника пытались помешать выходу эскадрилий на цели, но наши истребители и близко не подпустили их к бомбардировщикам.
Все группы возвратились с задания без потерь.
— Вот это господство в воздухе, когда «худые» носятся вокруг, а наши истребители не допускают их атаковать бомбардировщики! — возбужденно говорит Монзин.
— Главное не то, что истребители нас не атакуют, а то, что мы успешно уничтожаем заданные объекты! — вразумляет Монзина штурман полка Каменский.
9 сентября войска Центрального фронта освободили город Бахмач. Нашей 221-й бомбардировочной авиационной дивизии, как особо отличившейся в боях за этот город, приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование Бахмачской, а всему личному составу объявлена благодарность.
В последующие дни мы летали бомбить живую силу и артиллерию фашистских дивизий, окруженных южнее Бахмача и наносили бомбардировочные удары по колоннам войск, отходивших на Нежин. В связи с высоким темпом наступления наших войск объекты для бомбардировочных ударов нам стали назначать на 260–300 километров дальше, чем в начале операции. Надо было перебазировать наш полк на запад, ближе к передовым наступающим частям. Из дивизии поступило распоряжение 15 сентября перелететь на аэродром Цымбалово. Для организации перебазирования мы с инженером Галомой вылетели на новый аэродром.
Аэродром Цымбалово находился в шести километрах от города Белополь. Летное поле и стоянки самолетов были подготовлены на стерне скошенного поля. Укрытий и средств маскировки на аэродроме не было. Батальон аэродромного обслуживания подготовил землянку для командного пункта и заканчивал строительство землянки для летного состава.
Осмотрев аэродром и составив кроки, мы нашли командира батальона и спросили, как обстоит дело с запасами для боевой работы.
— Продуктов много. Могу прокормить два полка. Бомб на один вылет. Патронов нет, а горючего на одну заправку, — ответил он.
— Что же так плохо живете? Как будете обеспечивать боевые действия? — спросил Галома.
— Снабжаемся с Курского узла, дорога длинная, а автомашин мало. Поэтому горючего и боеприпасов мало, но к прилету вашего полка мы подвезем патроны и еще три бензозаправщика бензина, — пообещал командир батальона.
— Три бензозаправщика бензина — это для нас слезы. Одну эскадрилью не заправить, — сокрушался инженер.
Наметив план размещения самолетов, штаба и личного состава, мы вылетели обратно.
Командир полка, выслушав мой доклад о рекогносцировке, сказал:
— Составляй, Осипов, расчет на перебазирование летного эшелона. Здесь бензин тоже кончается. Если полетим на боевое задание, то заправлять самолеты после посадки будет нечем.
Утвердив план перебазирования летного эшелона полка, я рассказал летчикам об особенностях нового аэродрома и проинструктировал их о выполнении посадки при перебазировании. Вечером, посадив в самолет восемь человек передовой команды, я перелетел в Цымбалово. Там мы развернули командный пункт, установили связь со штабом дивизии, а представители от эскадрилий начали готовить в селе помещения для летного и технического состава и размечать стоянки самолетов.
Перебазирование прошло четко и организованно. Уже через два часа после посадки на новый аэродром все самолеты и экипажи были приведены в боевую готовность.
В день перебазирования, при уточнении обстановки на полетных картах, мы провели линию фронта западнее Нежина. Войска 60-й армии Черняховского освободили этот город. Впереди был Киев. Личный состав переживал большой боевой подъем. Все жили мечтой помочь братьям-украинцам и принять участие в освобождении столицы Украины Киева.
Пять дней мы просидели в Цымбалово, не сделав ни одного боевого вылета, а 20 сентября перебазировались на аэродром Конотоп.
Аэродром Конотоп был освобожден нашими войсками при участии боевой группы, сформированной из личного состава батальона аэродромного обслуживания. Эта боевая группа ворвалась на аэродром, перерезала все провода к заминированным объектам аэродрома и тем самым сохранила большинство кирпичных зданий, ангаров и других аэродромных сооружений. Под углом каждого здания в городке Конотопского аэродрома лежали пятисоткилограммовые бомбы, с помощью которых фашисты собирались взорвать все сооружения.
Личный состав мы разместили в кирпичных казармах, а командный пункт — в железобетонном бункере. Устроились мы в Конотопе хорошо. Не давали нам отдыхать только фрицы, которые каждую ночь бомбили аэродром. Из-за этого нам часа по два приходилось отсиживаться в щелях. Однажды бомбежка застала меня на командном пункте в железобетонном бункере. Резонанс от рвущихся вблизи бункера бомб был настолько велик, что казалось, перелопаются барабанные перепонки и разорвется голова.
Утром 21 сентября Стороженко довел до летного состава изменения линии боевого соприкосновения. Летчики и штурманы, достав из планшетов истрепанные карты, наносили новое положение наших войск. За последнюю операцию все полетные карты были покрыты лапшой из синих и красных линий от Севска и далеко за Нежин. Теперь линия фронта острым клином врезалась в Днепр севернее Киева на участке Мнево, Чернобыль и вплотную подходила к Чернигову.
С аэродрома Конотоп начали поддерживать войска, вышедшие на Днепр и к Чернигову, ударами по отходящим колоннам фашистов и по резервам в районах сосредоточения. Ведущими в эскадрильях посменно назначались Помазовский и Стеба, Кондрашов и Абазадзе, и только вторую эскадрилью бессменно водил в бой капитан Никонов.
Вскоре у нас стало не хватать некоторых типов бомб, а рядом с Конотопом на площади в несколько гектаров находился захваченный нашими войсками склад немецких боеприпасов. Командир корпуса Антошкин приказал мне вместе с инженером корпуса по вооружению на трех бомбардировщиках в течение пяти дней провести испытания немецких трофейных бомб. Техники и механики по авиавооружению сделали простые приспособления для подвески трофейных бомб под самолеты, и мы выполнили пятнадцать испытательных бомбометаний. Бомбы нормально сбрасывались, хорошо взрывались и поражали цели. Со штурманом полка Каменским пришлось уточнить время падения бомб и составить таблицы для выполнения бомбардировочных расчетов.
Когда в заданный срок мы доложили командиру корпуса о результатах испытаний и изложили рекомендации по использованию трофейных бомб, он поблагодарил нас и сказал:
— В Конотоп прибыли два эшелона наших бомб и на подходе еще два эшелона. Так что будем бить фашистов нашими советскими бомбами. Это надежнее, а трофейные пусть пока полежат в запасе.
Боевые расчеты эскадрилий из-за потерь сильно похудели. Поэтому, закончив испытания трофейных бомб, я занялся подготовкой и вводом в строй пяти новых экипажей. Летный состав новых экипажей давно уже изнывал, приставая к командирам эскадрилий и ко мне с просьбами включить их в боевые расчеты, но с июля месяца мы вели боевые действия почти без передышки, и до молодых экипажей ни у кого не доходили руки.
В короткую программу ввода в строй молодого летного состава я включил проверку техники пилотирования, тренировочные полеты по кругу и в зону, по маршруту, на бомбометание, воздушную стрельбу, связь, разведку, групповую слетанность и в заключение полет на облет района боевых действий всей группой. При утверждении программы командир полка приказал выполнить ее в течение двух недель и все новые экипажи допустить к полетам на боевые задания.
Экипажи летчиков младших лейтенантов Васильева, Гилизидинова, Морозова, Тропынина и Уткина с энтузиазмом приступили к полетам, молодые летчики быстро восстановили навыки в выполнении взлета и посадки, овладели полетами в боевых порядках. Используя хорошую радиосвязь для отработки наиболее сложных элементов, таких, как маневрирование в огне зенитной артиллерии и при отражении атак истребителей, я провел показные полеты с объяснением своих действий по радио. Штурманы восстановили навыки в ориентировании и бомбометании по цели, а радисты — в наблюдении за воздухом и воздушной стрельбе. В процессе учебных полетов особое внимание уделялось сколачиванию экипажей и непрерывному поддерживанию связи с ведущим группы бомбардировщиков.
Из всех молодых летчиков уверенностью, инициативой и точностью выполнения заданий особенно выделялись Тропынин и Гилизидинов, хотя и остальные летали очень хорошо. Нашим полетам мешали только самолеты Ли-2, прилетавшие на наш аэродром из Москвы и с других аэродромов с грузами для войск, форсирующих Днепр.
В последние дни сентября и в начале октября резко возросло напряжение наших боевых действий по поддержке войск фронта, форсировавших Днепр и Сож. У меня отобрали все бомбардировщики для выполнения боевых задач, и командир полка послал меня на аэродром Хибаповка для организации перебазирования туда полка. В связи с этим полеты на ввод в строй молодых экипажей пришлось прекратить и организовывать перелет полка на новый аэродром и вести боевую работу. А боевые действия становились все напряженнее.