– Я больше не могу его сдерживать, – сквозь зубы прошептала обнажённая Ольга, держа наган у своего виска и глядя остекленевшим взглядом прямо перед собой.

Её лицо покраснело от натуги, а на шее, под светлой кожей, выступили синие ниточки вен. Палец дрожал на спусковом крючке.

В опустившейся тишине были слышны тиканье часов да звон телефона, доносящийся сверху на самой границе слышимости. Я бросил взгляд на замерших проверяющих и на членов моего отряда, ведь не каждый день происходят такие события.

Времени думать не осталось. Я быстро подскочил к Ольге и положил ладонь на револьвер, сунув большой палец под курок. Палец супруги тут же дёрнулся, нажав на спусковой крючок, а курок ударил мне по ногтю. Она нажала снова, а потом нажимала ещё и ещё. Заставляя крутиться барабан с семью длинными тонкими патронами. Почему-то пришло понимание, что именно вот эту ситуацию имела в виду Аннушка, произнося слова о Еве и семи клыках. Супруга действительно сейчас была в костюме Евы, и способных разорвать хрупкую плоть патронов тоже было семь.

– Всё, всё, – прошептал я, отводя в сторону женскую руку с зажатым револьвером.

Все это время Ольга стояла и часто дышала, а в её глазах проявились тонкие красные паутинки лопнувших от натуги капилляров.

– Сашка помоги, – бросил я, не оборачиваясь, а потом начал по одному разжимать стиснутые пальцы.

Подбежавший Никитин держал отогнутые до тех пор, пока не получилось неспешно перехватить наган в свою ладонь с тем, чтоб не сломать тонкий, с длинным ногтём указательный палец.

– Что это значит? – раздался тонкий, с ноткой истерики голос ревизора.

Я не ответил, направив оружие в пол. И начал быстро нажимать на спусковой крючок сам. Нажимал до тех пор, пока револьвер стрелял, оставляя в пакете маленькие пулевые отверстия. Лишь когда вслед оглушительным выстрелам не последовали семь щелчков ударяющего по стреляным капсюлям курка, отбросил наган ближе к камину.

– Я требую объяснений, – снова произнёс ревизор.

Я не ответил, а сделал шаг к столу и одним движением сорвал со стола белоснежную скатерть, отчего по полу зазвенело упавшее столовое серебро и бьющиеся фарфор и хрусталь. Скатерть я накинул на Ольгу, почувствовав тяжёлую дрожь по всему женскому телу.

– Это возмутительно! – заорал проверяющий, словно истеричная барышня, которую облил грязью проезжающий мимо автомобиль.

– Постыдились бы пялиться, – буркнул я, прижав к себе Ольгу, а потом быстро проронил команду: – Сашка, Настя за мной.

Мы все втроём выбежали из обеденного зала, где поднялись по лестнице. Все это время я соображал, как сделать, чтоб выкрутиться из ситуации. Потому как признаться, что сам мало что понимаю, будет совершенно лишним. И это не небольшая описка в бухгалтерской книге. Это проблема, выходящая за пределы разумного. Если ничего не предпринять, то нас точно расформируют, как отряд, передав дело ловли полиции, мол, обычный городовой справится.

Заскочив в нашу с Ольгой комнату, я положил хрупкую женщину на кровать. К тому времени она обмякла, став безвольной тряпичной куклой и потеряв сознание. Пришлось даже потрогать шею, чтоб убедиться, что она жива.

– Сидишь рядом с ней, – произнёс я в сторону Никитина, – и никуда не отлучаешься. Если ещё раз попытается что-то такое вытворить, свяжи простынями.

– А если по нужде надо будет? – бегая глазами по кровати и простыням, спросил Сашка.

– Крикнешь дневального, он тебе ведро принесёт, – процедил я, а потом ткнул своему помощнику под нос стиснутым до хруста кулаком. – Головой отвечаешь.

– А может, девок сюда? А то как-то не айс с чужой голой женой в одной комнате.

– Дашу с Глашей позови, но сам не отлучаешься. Они не удержат её в таком состоянии. Понял?

– Угу, – буркнул Сашка.

Я ещё раз глянул на попаданца, а потом выбежал в коридор, поманив Настю за собой. Растерянная ведьмочка, сверкая огромными испуганными глазами, засеменила за мной, подхватив руками подол немного великоватого для неё платья сестры милосердия.

В следующую секунду я дёрнул за ручку дверь своего кабинета, а в моей голове окончательно созрел план. План настолько безумный, что самому до конца не верилось в его осуществление, но если получится, то проблема объяснений решится. И вопросов к нашей деятельности больше не возникнет.

Забежав внутрь, я быстро оглядел стену с висящими на ней артефактами. Ну хоть какой-то толк от этих бесполезных игрушек должен быть. С такими мыслями я схватил снятый недавно с младенца неказистый амулет, а также маску и нож дикаря. Почему их? Просто это последние полученные, да и выделялись необычными внешним видом. Все остальное было хоть и чуждым, но либо откованным из обычной стали, либо отлито из обычной бронзы.

– Сейчас лечить меня будешь, – произнёс я, повернувшись с предметами в руках к Насте.

– Чё? – переспорила девушка.

– Только не подведи. Ты меня лечила уже несколько раз, и теперь получится. А не получится, точно сожгут на костре.

– Я не хочу, – испуганно пискнула рыжая девчонка.

– Я тоже. Пойдём!

Мы снова выскочили в коридор, где я уловил отголоски меняющего тональность писка прибора поиска пробоя. Наверное, Иван так и не смог устранить неполадки. Хотелось зайти и осведомиться о ходе ремонта, но времени как раз не было. Потом зайду. Все равно ремонт ламповых машин процесс небыстрый.

Мы быстро спустились, неся охапку моих трофеев. Сжимая амулет и нож, я подскочил к молчаливому дневальному.

– Дай револьвер.

Получив оружие, сунул его во внутренний карман и сразу же вбежал в обеденный зал, а за мной с круглыми глазами заскочила Настя. Взгляд пробежался по комнате, отметив хмурую до невозможности Анну. Не знаю, что было в моё отсутствие, но, судя по всему, ее пытались расспрашивать. Хотя нет, скорее всего, жирдяй поливал нас словесной грязью, вываливая это на беззащитную жертву.

Нужно было срочно принимать меры, пока эти не опомнились.

– Я до сих пор жду объяснений! – почти фальцетом прокричал толстый ревизор.

Он смотрел на нас, надменно выпятив губы, словно на уже уничтоженную жертву. Писарюшка глядел то на нас, то на своего шефа, словно собачонка. Хвостика не хватает, чтоб вилять. А отставной вояка облокотился на стол и слегка улыбался, ожидая, как мы будем выкручиваться. Его эта сцена откровенно забавляла. Вряд ли он желал нам зла, но и молчать о недостатках не станет. Каждый ведь думает только о своей карьере, о своём благополучии. И если без ситуации с Ольгой ещё можно было бы их напоить, то сейчас только радикальные меры. В теорию заговора они уж точно не поверят, так что нужно врать и импровизировать.

– Нам порой попадаются опасные артефакты, – нарочито торопливо произнёс я, словно оправдываясь. – Порой возникают неурядицы. Сейчас покажу.

Я поднял на ладони амулет, найденный с тем младенцем.

– Предположительно, там крупица философского камня. Не больше макового зерна, но и это весьма любопытно.

Вояка хмыкнул, а толстяк скривился и напыщенно начал говорить, словно плюясь словами.

– Вы думаете, я вам поверю? Вы сами себя-то слышите, любезный? Или вы сумасшедший, ищущий то, чего нет?

Я не ответил, лишь положил артефакты на стол. Следующим с лёгким стуком железа о дерево был наган. А потом я быстро пробежался пальцами по пуговицам сюртука, расстегнул и сорочку. Одежду, включая тонкое нательное, которое я надевал под низ, скинул прямо на пол, оставшись стоять с голым торсом.

Ревизоры замерли, а я взял со стола револьвер, приложил к плечу, выбирая место получше, а потом нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Взвизгнула Настя. Ревизоры выпучили глаза. Я же скривился, словно мог чувствовать боль, и зажал рану рукой.

Второй рукой быстро схватил амулет со стола и вручил девушке.

– Приложи к ране и лечи.

– Божечки, божечки, – пролепетала Настенька, а потом трясущимися руками ткнула артефакт мне в плечо.

Постаралась она на славу, так как боль пришла от ее ворожбы на самом деле. Я не выдержал и заорал во весь голос. Из глаз сами собой хлынули слезы. Рана пульсировала в такт биению сердца, как маятник.

Тук-тук-тук, бился пульс в висках, подражая барабанам диких племён. «Раз-раз-раз», – отдавалось нестерпимо болью в плече. Так тянулось около двух десятков секунд, а потом все прошло. Настя, побледнев, как мел, отступила с окровавленными руками, с которых на паркет падали тёмные капли. Было видно, что девушка выжата досуха.

Я вздохнул и быстро обернулся, увидев забрызганную красным стенку. Сама собой промелькнула мысль, что придётся делать ремонт. Ладонь опустилась, открывая вид раны. На месте пулевого отверстия остался едва заметный, круглый, как оспина шрам. Все же Настя схалтурила, а может, слишком спешила.

– Невероятно, – выдавил из себя ревизор, стоя с открытым ртом. – Невозможно.

Вояка молча стоял с вытянутым от удивления лицом. И все бегали глазами по окровавленному плечу.

– Вы позволите? – проронил вояка, подойдя ко мне и прикоснувшись пальцами к затянувшейся ране. – Так не бывает, – едва слышно прошептал он, – это действительно философский камень. Так просто не бывает. Я отказываюсь верить.

Он с силой надавил на шрам, ища подвоха. Но подвох был совершенно не там, где он искал. Подвох заключался не в амулете, а ведьме, которая была у меня в команде.

– А что-либо подобное у вас ещё есть? – вытягивая слова, спросил жирный ревизор.

Его глазки бегали, а на лице было написано, что он решает какую-то задачку. Скорее всего, такую, где можно извлечь выгоды. Обойдётся, скажу, что вещь требует длительного отдыха, или что пользоваться ею можно только раз в год.

Но конечно, я так не ответил, лишь пожал плечами и взял со стола нож чёрного дикаря, застреленного мной на кирпичном заводе. Клинок лёг в ладонь, и я его несколько раз неспешно потряс, словно погремушку. Что ещё можно придумать? Разве только всякую ерунду. В запасе больше не было фокусов, похожих на тот, что только что провернули. Соврать, что это кинжал против ходячих мертвецов? Может быть. В памяти всплыл тот момент, когда клинок мне достался.

– Идемони! – выкрикнул я, взмахнув оружием наискосок сверху вниз.

Худой ревизор отскочил от меня с выпученными глазами, Настя взвизгнула, а я сам чуть не выронил артефакт. Клинок с тихим гулом вспорол воздух, и по тому быстро пробежалась едва заметная, сияющая голубоватым цветом волна, словно я провёл лезвием не по воздуху, а по водной глади. Волна прошлась по широкому кругу, будто я стоял в центре большого мыльного пузыря трёх или четырёх метров в поперечнике.

– Невероятно! – выкрикнул толстый ревизор. Он сперва опустил глаза, а потом снова поглядел на меня. На лице медленно расползлась самодовольная ухмылка. – И вы хотели скрыть такие вещи?

– Они ещё не до конца изучены, – хмуро процедил я.

– Изучение уж точно не в вашем ведении. Ну да я спасу вашу шею от виселицы. Сейчас изымем сии чудные артефакты иных миров, и я обещаю, что лично их преподнесу его светлости. Возьму, так сказать, удар на себя.

Я хмуро поглядел на толстяка. Как же, спасёт. Он возьмёт все привилегии себе. И если с амулетом я бы расстался легко, посмеявшись вслед этому выскочке, то кинжал отдавать совершенно не хотелось. После такого-то.

Толстяк ещё раз самодовольно улыбнулся, а потом протянул руку к чудом оставшемуся на столе без скатерти бутерброду. Тот даже не перевернулся вверх тормашками. Ревизор подхватил его, а потом отправил в рот. Однако, вместо того, чтоб проглотить, вдруг схватился за горло и стал кряхтеть.

– Ваше высокоблагородие, что с вами?! – закричал писарь, а толстяк выпучил глаза и продолжал кряхтеть.

Он покраснел и выпучил глаза. Худой инспектор тоже подскочил к начальнику и стал его бить по спине, но безрезультатно. Евгений внутри меня хотел было помочь человеку, но лишь стиснул зубы, так как Марк Люций норовил рассмеяться и плюнуть под ноги. Они ныне одно целое, как два полушария мозга, но иногда все же можно отличить, какое желание из тех, что поярче, кому принадлежало.

Попытки спасти толстяка не увенчались успехом, и он вскоре совсем посиневший упал на пол и задёргался в конвульсиях.

Стоящая у камина Аннушка побледнела, прижав руки к лицу. Она наблюдала за всем этим с откровенным ужасом, оцепенев, как изваяние. А вот Настенька вдруг попятилась, а потом выскочила из зала. Я бросился следом, успев схватить девушку за руку у самой лестницы.

– Пустите, барин, пожалуйста! – залепетала рыжая девчушка.

По щекам хлынули слезы.

– Тебе сейчас не стоит быть одной, – выпалил я, стискивая тонкое девичье запястье.

У неё не хватит сил, чтоб вырваться. И оставлять ее нельзя. Только не одну.

– Вы не понимаете, – давясь слезами, продолжила девушка.

– Чего не понимаю?

Настя замерла на мгновение с трясущимися губами, а потом выдавила из себя ответ.

– Это я его убила. Я пожелала, чтоб он подавился, и он сделал это. Я чудовище. Я богомерзкая тварь.

– Это просто совпадение, – ровно произнёс я.

– Не просто. Я знаю. Это все я! – сорвалась в крик девушка.

Мой взгляд пробежался по зарёванному лицу, и я настойчиво притянул к себе Настю, сильно, но осторожно обняв, как недоверчивого котёнка.

– Мы поможем тебе. Обещаю. Мы помолимся вместе с тобой. Ты не убийца.

– Убийца, – прошептала девушка, всхлипывая, но не вырываясь.

Она действительно хотела остаться. Такая же одинокая душа, как и мы все. Что я с двумя душами, что Ольга со своей ношей, что оторванный от дома Никитин, что истязающая сама себя Анна со своим даром.

Я выпустил девушку, но она так и осталась стоять, уткнувшись мне в грудь и всхлипывая. Лицо её и платье испачкались в крови, которая все ещё осталась на моем теле, но она не обращала внимания.

– Не убегай, договорились? – ласково произнёс я, а потом посмотрел на дневального и легонько указал кивком головы на девчушку.

Тот стоял с выпученными глазами, но все же кивнул в ответ. А я осторожно взял Настю за плечи.

– Посиди здесь, на лесенке. Договорились?

Юная ведьмочка опустилась на ступени, уронив лицо в ладони. Она все ещё плакала, отчего сквозь пальцы проступали капли слез, смешанные с моей кровью. Я не верил, что она могла кого-то сознательно убить, даже если обладала нужной силой. Это как выстрелить в стену, а пуля, срикошетив, попадёт в недруга.

И я ее не брошу. Она член моей команды. Мой друг. И ни Евгений Тернский, ни Марк Люций не способны бросить друга.

Слушая истеричную перебранку оставшихся ревизоров, я сел рядом с Настей на ступени. Как-то все слишком сильно закручивается. И эти зомбии, и умирающий от проклятия ревизор, и Ольга с револьвером, и непонятный клинок. Не хватало в этот момент пробоя с таким же, как у Сашки монстром для комплекта. Впрочем, выследить его с неисправной машиной будет задача очень тяжёлая даже в таком маленьком городке.

– Ваше высокоблагородие, – раздался сзади голос Ивана, отчего я тихо выругался и плюнул прямо на красную ковровую дорожку, а потом растёр ботинком.

– Что ещё? – зло спросил я, чувствуя надвигающиеся неприятности.

– Я все проверил. Машина исправна. Все лампы целые. Это фиксируется такой сигнал.

Я поджал губы, и без того слыша доносящийся с верха лестницы истошный писк приборов.

Исправно, значит. Нехорошо это все. Ой, нехорошо.

Когда лестница подо мной дёрнулась, словно авто на кочке, я даже не встал, лишь поглядел на качающуюся и тихо звенящую хрустальную люстру. Толчок повторился, и с потолка с грохотом упал большой кусок штукатурки, обнажив потолочное перекрытие.

От третьего стоящая в углу статуя упала набок, сломав мраморную руку. С потолка рухнула ещё штукатурка, порвав обивку дорогущего кресла. По стене пробежала длинная трещина. Лопнуло одно окно, осыпавшись большими кусками стекла. Пропал свист поисковой машины, а с улицы ему на смену стал нарастать мощный отдалённый гул, словно где-то у черты города появился громадный водопад.

– Треснул мир, пришла пора, – на выдохе процитировал я Аннушку, вставая с лестницы. – Что ещё она там напророчила?