К тому моменту, когда мы донесли пленного до особняка, все, кто спал, проснулись и собрались в столовой. Кухарка Маша бегала на кухню и приносила тарелки, кружки, кастрюли с разной едой. Ольга с некой толикой безразличия ковырялась в омлете с ветчиной. Анна ела картофельную толчёную картошку со свининой поджаркой и оливками из моего запаса. Воспитанница института благородных девиц пыталась наверстать упущенное в учебном заведении время и попробовать всё вкусное. Настенька залила манную кашу знатной порцией вишнёвого варенья и запивала всё это сладким какао. Мужчины больше налегали на котлеты. Перекрученное на мясорубке мясо было для них в новинку, как и диковинная картошка. Огнемила сидела и чинно пила кофий из моей, между прочим, чашки, и с умным видом листала шуршащие свежей бумагой утренние газеты. Не знаю, умела ли она читать наше письмо, но фотографии разглядывала очень внимательно.

При нашем появлении все замерли и с любопытством уставились. Я осторожно, чтоб не сломать стулья, протопал в грязной кирасе к дальнему углу и пододвинув ногой стул, посадил на него парня, связанного обычной бельевой верёвкой, сорванной нами с жерди в одном из дворов трущоб. Тот со стоном чуть не завалился набок. И пришлось от этого придерживать пленника за плечи. Зашедший следом Сашка, тоже испачканный размазанной травой и жирной грязью, особенно на коленях и локтях, нёс его оружие.

– Могута, – произнёс я, присев на табурет, жалобно скрипнувший от веса стальной туши кирасира. Было удивительным, как он не соизволил сломаться, а выстоял перед невзгодами. Когда гридень встал с места, прихватив серебряную вилку с наколотой на неё котлетой, я продолжил: – Вытащи ему кляп.

Могута подошёл к парню, меланхолично глядящему на всех, и положив левую ладонь на один из своих подсумков, потянул за кусок белой ткани, бывшей когда-то рукавом моей сорочки. Пленник продолжал смотреть на нас, облизывая пересохшие губы, а мне не верилось, что он мог быть машиной. Уж слишком по-человечески выглядел. Он дышал, он нервничал, и он слепо щурился в ярком помещении. А до этого он плакал. Не могут быть машины столь человечными.

За моей спиной кто-то несколько раз стукнул вилкой по тарелке, а потом с шумом швыркнул горячим питьём. Парень быстро перевёл взгляд на едока и сглотнул. В тишине раздалось громкое урчание его живота. Он был бледен от некоторой потери крови, вздрагивал и морщился от боли в простреленной ладони, но при этом очень сильно хотел есть. Я ухмыльнулся и сделал пол-оборота, поискал глазами Машу, а потом поднял руку, поманив её к себе.

– Две чашки кофия, две яичницы с беконом и бутыль той самой инопланетной со шкаликами. Будем разговор вести.

Кухарка кивнула и быстро спряталась в ведущей на кухню двери. Я же развернулся к пленнику.

– Ну, безымянный, помирать ещё будем?

Тот слегка покачал головой и снова сглотнул.

– Я не хочу. Я жить хочу.

– А почто на берегу стреляться вздумал? – произнёс я, внимательно вглядываясь в лицо парня.

– Так требовала системная процедура, – ответил тот.

– А сейчас не требует?

– Сбой процедуры. Пакет мотиваторов деактивирован, – произнёс пленник, бросая голодные взгляды на открытую дверь кухни, откуда доносилось быстро усиливающееся шкворчание бекона на сковороде, к которому добавился стук разбиваемых о край яиц.

– Так, на меня смотри, – пощёлкал пальцами я перед лицом парня. В механических перчатках это было весьма нелегко, но при должной сноровке сухой стук каучуковых накладок на кончиках пальцев воспроизвести можно. – Почему ты должен был умереть?

– Загрузка процедуры из подсистемы на возможное возникновение непредвиденной ситуации, предполагающей разглашение закрытой информации.

– Ты робот?

Парень покачал головой.

– Я живой.

– Хорошо, – со вздохом протянул я, – тогда начнём с самого начала. Что вы делаете в нашем городе?

– Я не знаю, – ответил парень, глядя на меня голубыми, не по годам детскими глазами.

Если глаза – зеркало души, то душа у него чистая. Не пустая, а именно чистая, как у новорождённого.

– Как не знаешь? Ты же участвовал в ночной перестрелке?

– Процедура физической ликвидации? – переспросил парень, нахмурившись, а потом кивнул. – Да.

Я вздохнул. Разговор перетекал в непонятное мне русло. Проще было договориться с дикарём, чем с этим не роботом. Но отступать я был не намерен совершенно.

– Допустим, мы говорим об одном и том же. Зачем ты стрелял ночью?

– Я не знаю. Мне был приказ.

– И тебе даже не было интересно?

– Интересно. Я подал запрос. Подсистема дала ответ. Это задача безопасности.

– Так, я уже ничего не понимаю. Чьей безопасности? Какая подсистема? Что вы там делаете?

– Безопасности Единства. Подсистема – это подсистема. Я не знаю, – делая паузы между предложениями, ответил пленник на вопросы в порядке их очерёдности.

– Но, вы же прибыли к нам! – начал закипать я. – Значит, есть цель!

– Я не помню. Я не знаю, – так же односложно ответил пришлый, потихоньку заставляя меня злиться.

– Евгене Тимофеиче, дозволи, яз ему вдарю? – с протяжным выдохом произнёс Могута, стиснув пальцами вилку.

От этого пленник очень быстро сменился в лице. Глаза раскрылись, зрачки расширились, а дыхание участилось, как у загнанного в угол кота. Кажется, что ещё чуточку, и он зашипит.

– Нет, мы по-другому сделаем. Сашка, иди сюда!

Сразу после этого, громыхая стульями и тихо ругаясь, приблизился Никитин.

– Чё, шеф?

– Саш, поговори с ним ты. У меня терпения не хватит.

Мой помощник бочком протиснулся мимо меня, при этом чуть не собрав со стола всю скатерть своей кирасой. Ну, не хватало парню сноровки.

– Доступ к подсистеме! – громко произнёс Никитин, наклонившись к пленному.

– Отказано! – так же быстро ответил допрашиваемый.

– Кто имеет права доступа?!

– Система!

– Характеристика системы! – продолжал непонятный допрос Сашка, выкрикивая странные рваные фразы.

– Запрос неясен. Система – это система.

– Что из себя представляет система?

– Система – это мы, – ответил пленник, и я окончательно перестал понимать суть происходящего.

Подсистема приказывает таким, как он, и даже может заставить совершить самоубийство. Подсистема подчиняется системе. Но при этом система – это сами пришлые. Бред какой-то.

Я поднял со стола салфетку и осторожно поднёс к лицу, держа в механических пальцах, а потом потёрся об неё лицом, не рискуя сломать нос или челюсть. А когда Сашка открыл рот, чтоб задать ещё один вопрос, остановил его.

– Мы пойдём другим путём, – произнёс я, а потом снова обратился к пленному: – Ты мне скажи, ты человек?

– Да.

– Ты из другого мира?

– Да.

– Ты знаешь, зачем ты здесь?

– Да.

– Зачем?

– Выполнять приказы.

– Чьи?

– Подсистемы.

– Чего хочет подсистема?

– Не знаю, – ответил парень и прикусил губу.

Разговор не шёл. Мы опять приходим к тому, что этот пришлый всего лишь кукла в чужих руках. А то и в самом деле сложный робот.

Я глядел на него, не зная, как быть. Сзади слышались перешёптывания членов моего отряда и подданных Огнемилы. Кто-то хотел отмутузить этого дурачка, кто-то предлагал сдать в сумасшедший дом. Но всё это было лишь проявлением чувств, не помогающих решить задачку.

Вскоре затянувшиеся гляделки оборвались тихо подошедшей Машей, которая поставила на краешек стола поднос с двумя порциями яичницы, кофием и бутылкой водки с хрустальными шкаликами. Когда кухарка удалилась, я осторожно, дабы не раздавить стекло усиленными механическими пальцами, взял бутылку и медленно наполнил обе рюмки.

– Могута, развяжи его.

Гридень хмыкнул, но подвинул стул с поморщившимся от боли пришлым, а потом начал распутывать узы.

– Аз его не развязаши бы. Аз подвесиши бы его на дыбе, – долго ворчал Могута, но всё же снял верёвку и сел на своё место.

Я не обратил внимания на это тихое недовольство, а вместо этого положил на край одной из тарелочек с яичницей вилку и нож. Не тупой масляный, а настоящий. Положил специально, так как мне это оружие было не страшно, но ненормальный пришлый может подумать, что с одним только ножом у моего горла сумеет запугать и заставить отпустить. Я пытался сподвигнуть его на дурость. Но парень вдруг закрыл глаза и начал раскачиваться на месте, словно медиум на спиритическом сеансе.

– Ты кушать будешь? – нахмурившись, спросил я и сам потянулся за чашечкой кофия.

– Я не умею, – ответил пришлый, сглотнув и открыв глаза.

В животе у него снова громко заурчало.

– Чего не умеешь?

– Пользоваться этим инструментом. Нет нужного нейродрайвера. И подсистема не отвечает.

– А они так нужны? И что это, собственно говоря, такое? – переспросил я, слегка обернувшись и поглядев на остальных людей, собравшихся в зале.

– Перечень драйверов! – вдруг вклинился в наш диалог Никитин, подавшись вперёд и чуть не опрокинув поднос с принесённой едой.

– Базовый набор обязательный, речь жителей пятой локации – необязательный, пространственные перемещения при отсутствии нейрометок – необязательный, владение стрелковым оружием – необязательный, владение автотранспортом пятой локации – необязательный, использование не имеющего нейроконтроллеров инструмента – необязательный, – перечислил пришлый.

– Как это, речь, и необязательно? – уточнил я, снова нахмурившись.

– Нам не нужна речь для общения между собой. Мы единство, – ответил пленник.

– Хорошо. Расскажи о доме.

– Я не помню, – отозвался парень и попытался взять вилку, но это у него получилось не лучше, чем у маленького ребёнка, впервые пытающегося самостоятельно кушать кашу.

– Да как ты не помнишь?! – вырвалось у меня. – Любой попаданец помнит хоть что-то, а ты не помнишь! Так не бывает! Вспоминай!

– Я не помню, – поджав губы, как обиженный ребёнок, произнёс парень. – Подсистема решила, что это лишнее, и пакет личных воспоминаний был помещён в архив. Но произошёл сбой, и всё пропало. Я теперь никогда не вспомню, кем был раньше.

– Шеф, спросите про базовый пакет, – прошептал Никитин, который уже что-то жевал.

– Ты его лучше спроси про кукловода, – подала голос надутая Ольга, до сих пор ковырявшаяся в своей тарелке.

– Не вижу смысла. Он ничего не помнит, – ответил я, потянувшись за шкаликом водки.

Не любил я пить крепкое, предпочитая столовое вино, но тут без горячительного не разберёшься. Хмельное прокатилось по горлу, не оставив горечи и жжения, ибо я не чувствовал их, равно как и боль, хотя хмельное немного пьянило. Но право, чтоб меня напоить, нужно куда больше, чем обычному человеку. Печень, доставшаяся от патриция Нового Рима, позволяет даже чистый спирт пить, как воду.

– Я помню, – обиженно протянул пленник, – мы заключили сделку с жителем междумирья, который имеет возможность перехватывать нейроконтроль над организмами. Это уже здесь произошло.

Раздался звон посуды, а обернувшись, я увидел, что Ольга встала с места и, сжав вилку так, что костяшки побелели, направилась к нам. Она шла вокруг стола к пленному, словно кошка, которая готовилась прыгнуть на добычу, даже глаза блестели, как у хищного зверя. Сидевшие на стульях гридни Огнемилы только и успевали отодвинуться с её пути.

– Кто он? – почти рыча, выдавила моя супруга, а подойдя к пришлому, склонилась к тому и поднесла дрожащие пальцы к самому его лицу, но так до конца и не решилась дотронуться. – Господом Богом прошу, ответь, кто он?

– Не могу описать, но он в здании полицейского управления.

– Я так и знала, – прошептала Ольга, а потом выпрямилась и повторила в полный голос: – Я знала! Я не сумасшедшая! Я чувствовала, что он там!

Супруга закрыла глаза, подняла лицо к потолку и тихо всхлипнула. Так она простояла несколько мгновений, в напряжённом течении которых в моей голове крутилась мысль о том, что в отряде и без неё нормальных не сыскать. А самый психически здоровый – это попаданец Сашка Никитин.

Настя – малолетняя ведьма, боящаяся, что её будут препарировать, будто обычную лягушку. Анна – находящаяся на грани нервного срыва провидица, порой теряющаяся в видениях прошлого и будущего. Сама Ольга – одержима некой силой. И даже я – имею душу, склеенную из осколков душ двух человек. И все эти ненормальности липнут и липнут, как мокрый снег, нарастая большим комом. Ведь встретить духоловов с Огнемилой во главе посчастливилось не кому-нибудь, а именно мне.

– Я пойду туда и убью эту тварь. Прямо сейчас пойду, – произнесла Ольга, а открыв глаза, направилась к выходу.

– Ну и как ты его найдёшь? – спросил я, провожая супругу взглядом, а табурет подо мной жалобно заскрипел, но упорно не хотел ломаться, держа натиск тяжёлой механической туши, как спартанец.

– Ты разве не пойдёшь? – поджав губы и напряжённо выпрямившись, словно в спину вбили лом, ответила вопросом на вопрос Ольга.

– Пойду, – произнёс я, – конечно, пойду. Но как ты решила его найти? Уж если целое полицейское управление не смогло различить подмену, то сомневаюсь, что тебе это удастся.

– Найду, – процедила супруга. – Я чую его.

– Попробуем, – неуклюже пожал плечами я.

Это действо вообще в кирасе было затруднительным, равно как и поднять руки прямо над головой.

Ольга холодно кивнула и, развернувшись на каблуках так, что подол домашнего платья взметнулся пёстрым веером, выскочила в дверь. Но через мгновение она появилась снова, стоя в проёме сосредоточенная и полная решимости к действиям.

– Дай ключ от оружейной кладовой.

– Не дам, – спокойно ответил я, – ты всё испортишь появлением в полной боевой амуниции, поэтому пойдём налегке.

– Дай, – скрипнув зубами, повторила Ольга.

Я со вздохом встал и подошёл к супруге. Евгений сейчас был на переднем плане, устало пытаясь решить возникшую перед ним сложную задачу, а Марк Люций тихо поглядывал из своего закутка и скалил зубы. Сей психопат из иного античного мира словно терпким вином наслаждался диким темпераментом этой женщины, способной дать ему отпор. Пресытившись покорными дочерями Нового Рима, умеющими только живой тенью следовать за своими мужами, он находил Ольгу чем-то средним между гладиаторией – девой-гладиатором из числа автократов – свободных добровольцев, бьющейся на песке Колизея, и свободолюбивой афинской гетерой, способной на равных вести спор с влиятельным сенатором. Не шлюхой, но гордой гражданкой.

– Не отдам, – ответил я, за что заслужил удар женской ладошкой по грудному панцирю и полный злости взгляд больших пронзительных глаз.

– Если ты меня любишь, то дашь прикончить эту тварь.

– Дам, но не так. Мы не будем вламываться в полицейское управление, как кучка террористов. Нужно сперва-наперво доподлинно узнать, кто он.

Ольга смерила меня недовольным взором, а потом кивнула.

– Я переоденусь, как подобает, – тихо произнесла она и снова гордо удалилась.

В это же время я буквально спиной почувствовал всю гамму взглядов, которую можно получить от товарищей, от ухмыляющихся до немного сконфуженных, а когда развернулся, то оказалось, что так оно и было. Одна только Настя самозабвенно уплетала очередную порцию каши с мёдом, как бы не располнела не по годам, но, с другой стороны, целительство выжимает из неё все соки до единой капли.

– Сашка, тоже переоденься. С нами пойдёшь – отдал я указание, а потом поглядел на Огнемилу: – Конезица, я прошу дать мне пятерых гридней, которые будут караулить снаружи участка, а если что-то пойдёт не так, выручат нас.

– Карауляти? Участка? – переспросила девушка, а я на секунду зажмурился.

Она права, я пытаюсь с ней общаться как соотечественницей, а конезица со свитой лишь пленники нашего мира.

– Стеречь, у главного дома стражи.

– Стеречь от стражи? – с улыбкой переспросила Огнемила, а потом повернулась к помощникам: – Могута, возъяти четырях молодцев да следуй за Евгенем Тимофеичем.

Гридень кивнул, перечислил имена и пододвинул к себе тарелку с остатками котлет. Он был до невозможного невозмутим и самоуверен.

Я же быстро поднялся по лестнице, громыхая тяжёлыми ботинками по деревянным ступеням, которые недовольно скрипели в такт каждому шагу, словно старухи на завалинке, мол, ходят тут всякие. Но направился не в кабинет, а к своей бывшей комнате, где лечился Бодриков. На шум выглянул Максимилиан, смотря на меня в едва приоткрытую щель хмуро и осуждающе. Ведь несмотря на то, что господина барона немного подлатала Настя, возраст брал своё, и его превосходительству ещё предстояло долгое выздоровление.

– Что вам? – прошептал адъютант, щуря красные от недосыпа глаза.

– Что с шефом? – спросил я, решив в разговоре с этим прихвостнем избегать титула его хозяина и прочих условностей согласно табелю о рангах, а привнесённое Никитиным в нашу речь слово «шеф» было здесь как нельзя кстати.

И несмотря на то, что подпоручик ничего плохого мне не сделал, пусть немного побесится.

Максимилиан украдкой глянул в комнату, а потом ответил:

– Отдыхает.

– Перо и бумагу. Нечего ему отдыхать, – тихо прорычал я, наклонившись к тощему чиновнику, который испуганно забегал глазами и подался немного назад, но всё же собрался с силами и не спрятался.

– Ему не здоровится, – пролепетал Максимилиан.

– Ему ещё больше не поздоровится, если ты не принесёшь писчие принадлежности.

– Вы забываетесь, – прошептал адъютант.

– Ага, – процедил я и просто толкнул прихвостня внутрь ладонью.

Тот исчез из виду, но судя по тому, что грохота не было, на ногах удержаться сумел. Через пяток секунд дверь снова приоткрылась, и ссутулившийся Макс протянул мне перо, чернильницу-непроливайку и листок писчей бумаги.

– Чернила сам подержи.

Я осторожно, самыми кончиками пальцев механической перчатки взял перо за ручку, прижал ладонью лист к двери и начал, время от времени макая важнейший инструмент летописцев и чиновников в синие чернила, выводить дюймовыми буквами записку, начинавшуюся со слов: «Срочно примите меры».

Пока писал, даже вспотел, ибо делать это в кирасе – верх сложности. А закончив, подкинул перо, поймал его всей пятернёй и с грохотом воткнул в дверь. В разные стороны полетели щепки и тонкий наконечник железного пера, помятый ударом до полной негодности, а лист остался висеть, пригвождённый обломком дорогого красного дерева.

– Макс, что там случилось? – сразу раздался изнутри сонный голос барона.

– Господин Тернский случился, ваше превосходительство.

– Чего хочет?

– Передал корреспонденцию-с, – невозмутимо, насколько это было возможно, ответил адъютант.

Я ухмыльнулся и протопал к кабинету, который осторожно открыл. Внутри царил серый утренний полумрак, а посредине комнаты спиной ко мне стояла обнажённая Ольга, прижимая к груди шёлковую нательную рубаху. Она словно специально ждала меня вот такая, прекрасная и соблазнительная, сделавшая при моём появлении пол-оборота на кончиках пальцев. И лишь белая кружевная подвязка, за которую был заткнут золочёный двухзарядный пистолет да нательный крестик на шёлковом шнурке были на ней контрастными украшениями, шедшими ей больше, чем иные бриллианты и злато с серебром. Та моя часть, что Евгений, хотела сделать тонкий комплимент, но вмешался Марк Люций. Губы растянулись в хищной улыбке, а после я подошёл к Ольге и осторожно сжал тонкие белые плечи в тисках механических перчаток.

– Гемма дигнус император. Драгоценный камень, достойный императора, – упали тихие слова.

– Только лишь императора? – с лёгкой усмешкой спросила она.

– А чем я хуже? – ответил я, притянул Ольгу к себе и легонько поцеловал в сочные тёплые губы.

– Ты ведь сейчас тот, другой, – произнесла супруга, глядя мне в глаза, которые сейчас наверняка были карие в противовес голубым очам Евгения.

С лёгкой усмешкой я кивнул.

– А как же Евгений?

– Ты нас не разделяй. Мы одно целое, мы просто разные грани одного и того же Марка Люция Евгения, – с улыбкой ответил я и отпустил супругу.

– Синяк будет, – со вздохом поглядев на плечо, произнесла она.

– Его никто кроме меня не увидит, – ответил я и дёрнул за тросик раскрытия кирасы.

Время не ждало, и потому нужно было быстро смыть с себя пот и облачиться в выходной костюм-тройку. Ольга перехватила мой взгляд, ставший серьёзным, и с улыбкой хищницы, из когтей которой не смогла вырваться причитающаяся по закону добыча, ускользнула за раскладную ширму.

Через четверть часа я был готов и прилаживал шляпу-котелок, а после взял со спинки стула чёрные перчатки и подхватил электрическую трость, проверив заряд. Револьвер и без того лежал в потайной кобуре рядом с тремя склянками, извлечёнными из патронов «бластера». Ольга не отставала от меня, облачившись в платье цвета кофия с глухим воротом, а на голове красовалась широкополая шляпка с пышным белым пером. От супруги пахло дорогим парфюмом.

Вниз мы спустились, держась рука об руку. В гостевом зале нас уже ждали Сашка и Могута с гриднями, все одетые в солдатские шинели. Пришлых вооружили пехотными винтовками с примкнутыми штыками. Сейчас оружие было завёрнуто в широкие холстины и перемотано бечёвкой, дабы не смущать встречных горожан. Сама по себе Мосинка с катушкой электрической перезарядки рассчитана на рекрутов из глухих деревень, и настолько проста, что освоить её мог любой буквально за полчаса. Разумеется, для точной стрельбы на средней и большой дистанции требовалось долго учиться, но просто направить ствол в сторону врага и нажать на спусковой крючок, паля в упор, был способен любой, если он не полнейший идиот, а гридни Огнемилы таковыми не являлись.

Я выкатил электромобиль, усадив Ольгу на переднее сидение рядом со мной, а Сашка с Могутой устроились на заднем. Остальные вскочили на подножки, держась за дверцы. Авто изрядно просело и жалобно загудело электрическим мотором, но всё же покатилось вперёд. Не зря я брал дорогую вещь, обычный электромобиль либо сломался бы, либо просто застыл на месте с перегоревшими от чрезмерной натуги предохранителями.

До полицейской управы, расположенной рядом с вокзалом, катились долгие десять минут. Авто я остановил не возле нужного здания, а в переулке, где спешился и вместе с Ольгой и Никитиным направились к дубовой двери под большой надписью «Полиция».

Шедшая рядом супруга тяжело дышала, стиснув пальцы у меня на локте.

– Он там, – прошептала женщина, когда мы приблизились.

– Ты, главное, не впади в глупую импульсивность. Испортишь ведь всё, – тихо ответил ей я.

– Помню, – огрызнулась Ольга и поджала губы.

– Мы просто пройдём к начальнику полиции и побеседуем с ним о разном. В основном о вопросах взаимодействия. Будем очень любезны и скажем, что нашли свидетеля, который готов дать показания якобы о том, что руководство Новообской полиции сотрудничает с террористами. Скажем, что у неё псевдоним Внесистемная. Мол, глупости всё это, но дело стоит рассмотреть. Если он действительно из пришлых, должен занервничать. Обычно это действует.

– В детективных романах? – хмыкнув, уточнила Ольга.

– А у нас есть выбор? – поглядев на идущего рядом сконфуженного Никитина, ответил я.

– Я его и так почую, – отозвалась супруга, а перед самой дверью глубоко вздохнула и состроила такое невинное лицо, что я даже готов был поверить в то, что она наивная дама, начитавшаяся любовных романов и выходящая в свет только для званых ужинов и примерки платьев.

Поверил бы, если бы не видел, как она ломится в кирасе, ломая заборы, как яростно расстреливает стену кладовой из картечницы, как засовывает под подвязку на бедре пистолет.

На стук дверь открыли быстро, и дежурный, отворявший засовы, сразу молча уселся на своё место. Где у него стояла тарелка с кусочками мяса. Он наколол один на железную вилку и отправил в рот, начав сосредоточенно жевать.

– Любезный, – произнес я, оглядев заставленное канцелярскими столами помещение, на которых сквозняк колыхал документы, – нам надо попасть к уездному исправнику.

– Его превосходительство в отлучке, – тут же отрапортовал дежурный, продолжая есть.

В иное время я бы его отругал, но не сейчас.

– А скоро будет?

– Не ведомо.

Я поглядел на Ольгу, которая недовольно сложила губы трубочкой и играла желваками. Просто получается, что мы зря пришли, да к тому же её чутьё подводит. А обманутой дурой она ой как не хотела быть.

– Тогда мы записку оставим, – произнёс я, подойдя к столу.

Уже потянувшись за бумагой и пером, замер. По спине пошли мурашки, а Марк Люций рванул на передний план, переходя в боевую готовность, глядя при этом краем глаза на дежурного, который с остекленевшим взором и сжатыми до размеров острия иголки зрачками, ткнул вилкой в опустевшую тарелку и, не заметив этого, начал жевать воздух.

– Шеф, а где все остальные городовые? – понизив голос, спросил Сашка, а я стиснул в руке трость.

В коридоре послышались приближающиеся к прихожему залу шаги. Интуиция Марка Люция истерично завопила, требуя действий, и я нырнул в сторону, направив на звук шагов оружие. Буквально через долю секунды раздались выстрелы, а дежурный даже не вздрогнул, продолжая жевать воздух.

Я пригнулся и рванул вперёд. Перед глазами встала тощая фигура с вытянутыми вперёд руками, в них было зажато по револьверу. Это оказался тот киргизик-попаданец, убежавший от нас при попытке задержания у сейфа, и которого поймала полиция. Я уже и забыл про этого горемыку, а он вот он.

Я снёс смуглого парня, как кеглю, но тот оказался невероятно проворен, и в последний момент вывернулся и ушёл от удара тростью. Казалось, я даже услышал хруст его рвущихся от усилия мышц. Потом он снова выстрелил, и я почувствовал пули, вошедшие мне в живот. Сделав вид, что сейчас упаду, я согнулся пополам и приложил левую руку к ране. Парень замер с направленными на меня стволами, глядя отрешённо и не моргая, точь-в-точь, как зомбий на кладбище.

Но это ты зря.

Рассвирепевший Люций сделал пол-оборота и глянул назад. Пули никого больше не задели, и даже дежурный всё так же тыкал вилку в пустую тарелку.

Зря ты это.

Моё тело само, словно получив собственную волю, рвануло вбок, уходя от очередной пары выстрелов, а потом на пороге возможного для человека ткнуло концом трости в грудь зомбию-киргизику. Удар был сильный, на грязной рубашке парня даже выступила кровь, а самого его откинуло к стене. Но зомбий, даже падая, палил в мою сторону, отчего ещё одна пуля оцарапала мне бедро.

Сделав быстрый шаг в сторону, я схватил табурет и отправил его в полёт. Табурет попал зомбию в руки и с грохотом упал на пол. Хрустнула кость, но этот киргизик даже не заметил. Он быстро вскочил на ноги. Сломанная рука повисла, как тряпка. Из быстро намокшей от крови ткани торчал обломок кости, но пальцы всё сжимались, достреливая оставшиеся патроны прямо под ноги зомбию.

Я припал к самому полу, уходя с линии выстрела здоровой руки, и кинул в киргизика трость из столь неудобной позиции. Та попала парню прямо в лицо, вырвав со щеки клок кожи с мясом. Но тот опять не заметил ранения, щёлкая опустевшими к тому времени револьверами. Из ран хлестала кровь. Я опять сделал прыжок вперёд, а зомбий нечеловечески быстро ушёл в сторону и попытался ударить меня рукояткой револьвера в висок, но я уклонился. Теперь я был у стены, а он на открытом пространстве, лишая меня места для манёвра. Вот только он действовал, как заведённая кукла, и не рассчитал одной мелочи. Из-за угла коридора выскочил Никитин и, закричав благим матом, опустил на голову зомбия стул. Киргизик рухнул на пол, как подкошенный.

– Ненавижу таких, нахрен! – выругался Сашка, тяжело дыша.

Я снова приложил руку к ранам на животе, которые уже перестали кровоточить, но успели полностью испачкать новенький костюм-тройку. Сейчас не стоило делать резких движений и дать телу зажить, но время не ждало. И всё же, на что рассчитывал неведомый кукловод, ломая рассудок этим несчастным? Что за ловушка такая?

Размышляя, но не находя объяснений, я подошёл к тычущему вилкой в пустую тарелку дежурному и сжал окровавленной рукой кисть городового. Тот застыл на мгновение, а потом встал по стойке смирно. Через секунду зрачки его расширились, заняв почти всю радужку, а лицо исказилось в зловещей самодовольной гримасе.

– Не лезь не в своё дело, двуликий, – произнёс он, а потом с ехидным прищуром поглядел на стоящую у входа Ольгу и плавно приставил к виску пальцы свободной руки, сложив их пистолетиком, – а то я завершу начатое. И отдай мне внесистемную.

– Не отдам, – процедил я.

– Ну как знаешь, – усмехнулся городовой, а потом вдруг дёрнулся и начал моргать, словно на него вылили ушат ледяной воды. – Господи боже, – пролепетал он совсем другим голосом и испуганно заозирался. – Евгений Тимофеевич, я ей-богу только на секундочку заснул. А как же это? Господи, что с этим бедолагой? А вы ранены?

Казалось, кукловод выпустил нить, дав жертве свободу.

– Где уездный исправник? – закричал я, отпуская руку городового, и тот тут же перекрестился.

– Не знаю, господом богом клянусь, не знаю. А что с ним?

Я прикусил губу и глянул ставшую белой как мел, Ольгу.

Она стояла и испуганно хлопала глазами.

– Стреляют, – вдруг произнёс Никитин, подойдя к открытому окну, а потом резко развернулся и прокричал: – Это со стороны усадьбы!

Я лишь на секунду замер, складывая одно с другим, а потом бросился к выходу, хватая по пути Ольгу за руку, а за спиной раздался полный боли вопль киргизика, которого выпустил из незримой хватки неведомый кукловод.