Я ещё раз глянул на фантома-вампиршу, а потом позвал Ангелину.

– Хватай Клыка и Соколину и идите наперерез дроу! Я догоню!

Моя хранительница несколько раз перевела взгляд с Оксаны на фантома, а потом крутанулась на месте, зло рыча, словно заразилась от волкудлака блохами.

– Тебя же нельзя одного оставлять. Ты опять вляпаешься во что-нибудь, – сразу выдала она, скрестив руки на груди.

– Я всё это время вляпывался, когда ты рядом была. Хреновый из тебя ангел-хранитель, – парировал я, заставив Ангелину задохнуться от возмущения. Она только сжала губы, норовя что-то сказать, и трясла пальцем. – Так что иди, лови этого черноухого.

– Да блин, как я тебя брошу?!

– Иди! Я не в лесу! – повысил я голос, бегло глянув на Оксану, которая всё так же стояла с лицом-маской посреди улицы.

– Да ты и в городе вляпаешься. Помнишь богиню Топь?

– Бегом марш! – проорал я, – и Соколину не подпускай близко.

– Да я поняла, что она теперь твоя родня, – развернувшись и прокричав «За мной!», умчалась во дворы.

– Да иди ты в задницу, – прошептал я и повернулся к Велимиру. – Сопроводи Александру к проводнику.

– Сделаю, – отозвался волот.

– Я останусь, – тихо произнесла Шурочка.

– Не спорь, пожалуйста. Так надо, – мягко ответил я и дождался, пока великан и всевидящая не пойдут по тротуару, а потом направился к Оксане.

Шаги давались тяжело. Я понимал состояние женщины, она потеряла дочь три года назад, а тут вот она, живёхонькая, почти. И можно бы сказать, что обознались, но сам же её по имени позвал. Как говорил домовой, незадача. Вот незадача!

Я, ломая пальцы, подошёл к женщине. Я не знал, что говорить. Разве только глупости всякие.

А женщина прикладывала сухие жилистые ладони то к лицу навьи, то к её плечам, то брала за руки и тут же отпускала. И всё бормотала:

– Оксаночка, доча, это же я. Ну доча.

Я поджал губы и выпрямился, создав себе деловито-напыщенный вид, мол, я важный начальник, а потом шагнул ещё ближе. Это всегда работало одинаково. Можно даже откровенную хрень нести с важным видом.

Оксана посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых ничего кроме растерянности не было. Я нарочито громко кашлянул.

– Гражданочка, можно узнать, почему вы отвлекаете моего сотрудника? – до невозможности важно спросил я.

– Это доча моя. Понимаете? Доча.

Лицо женщины покраснело, а глаза блестели, готовые пролить слёзы. Ну как я ей объясню, что Оксана – нежить? Что она давно мертва, и лишь ходит и притворяется живой?

– Не положено, – осипшим голосом продолжил я выдавливать из себя казённые фразы по пояс чугунного вояки, хотя внутри дрожала нервная струнка, заставив сглотнуть.

Во рту пересохло, и язык прилик к нёбу.

– Ну как не положено? – сделала шаг ко мне женщина, говоря каким-то неестественно добрым и мягким голосом, словно сама до конца не осознала реальность этой встречи. – Это моя доча, а я её мама. Я Антонина Пална Сидорова, а это моя дочь.

Женщина повторяла это словно заклинание, словно молитву. Она легонько коснулась моей рубашки, пригладив карман. Создавалось ощущение, что рассудок этой женщины был на грани краха. Что одно неверное слово обернётся истерикой или инсультом.

– Вы поймите, – прошептала женщина.

– Гражданочка, – дрогнувшим голосом ответил я. – Я понимаю, но не положено. Мы мир спасаем. Оксана Соснова, проследуйте за мной!

– Ну как же Соснова? – продолжила женщина мягко и отрешённо, – Сидорова она. Сидорова.

Она словно не допускала мысли, что Оксана могла сменить фамилию, например, выйти замуж. Хотя я сам дурак, только глупости и могу ляпать.

– Конспирация, гражданочка, – ответил я, сделав несколько небольших шагов, и взяв стоящую как манекен Оксану за руку. – Зло не дремлет.

Я потянул навью за собой, роясь свободной рукой в кармане.

– Пойдём, – прошептал я. – Пойдём. Потом всё.

Оксана словно обречённая на казнь, безвольно последовала за мной, неотрывно глядя на женщину, а та вдруг вцепилась ей в другую руку.

– Не уходи. Не уходи! – донеслось вслед.

Голос женщины готов был лопнуть туго натянутой струной и сорваться в безумие.

– Гражданочка, – просипел я снова, повернувшись и протянув смятую визитку, оставшуюся ещё с тех времён, когда мы решили организовать контору ловцов нечисти на платной основе. Типа, охотники за привидениями, – Позвоните вечером. Сейчас нам надо бежать. Честно.

Женщина ещё немного подержала навью за руку, а потом пальцы её разжались, и мы пошли. Я боялся ещё раз оборачиваться. Ноги подкашивались, а мир поплыл. Я лучше бы сразился с ордой эмиссара, чем ещё раз выдёргивал дочь из рук матери.

Рядом шла контуженая Оксана. Наше отступление и бегством не назвать, просто два ковыляющих инвалида. Через десять шагов я свернул в переулок, тяжко выдохнув. Там быстро затащил девушку в пивнушку. Что поделаешь, если это самое ближнее что попалось на пути.

Я развернулся, взял утопленницу за плечи и легонько встряхнул. На нас поглядывали, наверное, думая, что мы совершенно пьяны.

– Ты как?

– Я её не помню, – прошептала Оксана, – я её не помню. Это нечестно. Нечестно.

Она замолчала, а потом упала на колени и упёрлась прямыми руками в грязный кафельный пол.

– Это нечестно. Это несправедливо. Лучше бы я насовсем умерла. Меня всего лишили. Жизни, семьи, памяти.

– Оксана, всё образумится, – ласково произнёс я, присев рядом, мельком глянув на двоих алкашей, пьющих крепкий спиртной напиток прямо у стойки.

На продавщицу, которая брезгливо глядела на нас.

– Все прочь, – процедил я.

Во мне всё начинало закипать. Окружающие нас люди, опустившиеся от алкоголя до состояния зомби, чавкали и бормотали ватными языками нецензурные фразы. Им было всё равно на то, что девушка не могла вернуться в семью, что она страдает от свалившегося на неё проклятья. Это бесило. Последнюю искру в сосуд с бензином негодования бросила продавщица.

– Я ща ментов вызову, – бросила она, развернувшись к наполняющейся из краника бутылке.

– На хрен, свалили все! Иначе поубиваю! – закричал я и сделал жест рукой, отчего два алкаша просто вылетели через разбившееся мелкими брызгами окно, прокатившись по тротуару пару метров.

– Виталик! – истерично завизжала продавщица, – ментов зови!

Возникло огромное желание заткнуть её, причём навсегда, но тут встала с пола Оксана.

– Это нечестно, – прошептала она.

Я хотел что-то возразить, но наткнулся на совершенно серые, лишённые зрачков, радужки и белков глаза. Серые, как осенняя река. Навью затрясло, а вокруг неё забурлила сила. Я видел уже такое, там, на мосту, когда встретил богиню реки Топь. Только масштаб силы другой, много меньше. Лишённая ранее колдовских способностей навья теперь была ровней мне, может чуть сильнее.

– Это нечестно! – вдруг закричала девушка истеричным надрывным голосом, а по её щекам потекли слёзы.

Сила вскипела первобытной яростью древнейшей из стихий, той, что не принимает чьих-то оправданий, не желает знать преград, не считается ни с чьим мнением. По стене прошла трещина и из неё ударила струя воды, заливая прилавок и кафель.

Завизжала продавщица. Выскочил из внутреннего помещения испуганный мужчина, видимо владелец магазина.

– Это нечестно! – снова заорала Оксана, давясь слезами.

Дрогнула земля. За окном вспучился асфальт, лопнув большим нарывом, и из него вырвался ледяной фонтан. Всё стало мокрым. Вода сочилась даже с потолка, падая многочисленными тонкими струйками.

Я быстро оглянулся, а потом сделал шаг и обнял девушку, начав гладить ладонью по волосам.

– Ну всё. Тихо. Не плачь. Мы сейчас домой, а потом разберёмся.

Не нашлось у меня других слов, чтоб успокоить девушку. Только такие.

– Ну тихо, – шептал я и гладил русалку-утопленницу, – всё образумится.

Оксана рыдала в три ручья, нечленораздельно роняя слова.

– Я-мёртвая-а-там-мама. Я-к-маме-хочу.

– Нельзя, солнышко, ты её напугаешь. Потом всё решим. Сейчас мы пойдём домой и там решим. А на маму я маячок кинул. Найдём. А сейчас пойдём, – шептал я ей как маленькому ребёнку, гладя чёрные, как смоль волосы, пахнущие рекой.

– Куда? – спросила Оксана.

– К мамонту этому. Он домой в лагерь отвезёт.

Я осторожно повёл за собой девушку, заметив, что с нашим уходом поток воды прекратился, зато начинало течь там, куда мы ступали. Струи чистой тёплой воды ласковыми котятами подкатывали к самым ногам навьи, так что мы шлёпали по лужам. Вода пробивалась отовсюду, встречая нас. Она вытекала из ливнёвки, пробивалась из-под канализационных люков, выливалась из подвалов. Порой просто раздвигала тротуарную плитку, как ростки травы землю, образуя родники.

На нас смотрели. Нас фотографировали, но к нам не подходили. Боялись.

Я вёл Оксану кратчайшим путём. А все встреченные фонтаны тянулись к ней, словно старались притронуться и утешить. Они роились мириадами радужных брызг, окутывая нас сырой вуалью.

Когда мы проходили мимо большой поливальной машины, её оранжевая цистерна вспучилась, как просроченная консервная банка, а потом разошлась по швам. Холодные потоки хлынули на асфальт, потянув свои щупальца к навье.

Я шёл и шептал всякие глупости, лишь бы только не замолкать.

– Вот видишь, нас с помпой встречают. Ты говорила, мол, ты флешка к регистратору, флешка к регистратору. Ну пусть флешка, вот только флешка с установочными файлами.

– Какими? – сквозь слёзы спросила девушка, шлёпая ботинками по лужам.

Её чёрная футболка промокла насквозь. По волосам на землю текли струи. Я сам был ненамного суше.

Я поднял правую руку и покрутил кистью, как фокусник, подбирая слов.

– Ну… Ты теперь божество. Установка завершена успешно.

– Какое-я-божество? – обнимая себя руками, спросила Оксана.

– Водное. Сама же видишь. И омут твой. И лягушата тебя госпожой кличут. Ты теперь хозяйка реки.

Я прикусил губу, понимая, что действительно оказался прав. Ведь она теперь как Топь, разве что речушка была куда меньшего размера, а значит, и божество значительно меньшей силы.

– Только пусть это пока нашей тайной останется, – продолжил я, – другим скажем, дар открылся.

– Почему? – всхлипывала девушка, вытирая руками зарёванное лицо.

– Набегут всякие, пытать станут, что да как. Тебе это надо?

– Не-е-ет.

– Вот и ладненько. А давай речку переименуем. Пусть будет Чёрная речка. Ты же любишь чёрный цвет, – я бормотал, всё дальше увлекая русалку.

Нет, не русалку. Маленькую речную княжну-царевну. Ну если есть морской царь, то почему бы не быть речной. Эдакая водная барыня-боярыня.

– Не знаю, – вытирая сопли рукой, как маленький ребёнок, лепетала Оксана.

Шли часа два, через фонтанные скверы, по мокрым тротуарам, через подземные переходы, наполняющиеся до щиколотки водой под удивлённые возгласы пешеходов. Там, где было вообще сухо, лопались бачки омывателей на машинах, и тогда струйки начинали течь из-под капотов словно бежавшие из террариума змейки.

В конце пути нас уже ждали. У мамонта-проводника стояли все. Хмурая Ангелина глядела под ноги, не поднимая глаз. Её тоже словно обухом пришибли.

– Догнали? – негромко спросил я, когда подошли совсем близко.

– Нет. Ушёл, – ответила Света за всех.

Ангелина подняла на меня глаза, а потом снова опустила.

– Ушла, – буркнула она, и добавила, сжав губы, – это эльфийка.

– Что с тобой? – спросил я, снова глянув на своего ангела-хранителя.

Она выглядела ошарашенно. Я вообще первый раз её такой видел.

– Потом, – как-то вяло произнесла она и повторила. – Потом.

– Вы все сговорились, что ли? – высказал я, заводя Оксану в круг камней и кивнув мамонту.

– Угу, – ответила Ангелина, не поднимая глаз. – Не получи манию преследования.

Я вздохнул и оглядел присутствующих. Все в сборе. Немного не так планировался этот поход в город. И это мягко говоря. А если положить руку на сердце и признаться самому себе, то получилось всё наизнанку. Эта непонятная помолвка, взлом квартиры тёмной эльфийкой, преображение Оксаны, все они слились в один сплошной ЧП. Загадок родилось больше, чем ответов.

– Можешь начинать, – обратился я к проводнику.

– Де-е-ен-н-ньги, – протянул он, заставив меня полезть в кошелёк и достать несколько крупных купюр.

– Биле-е-еты, – снова прогудел он и протянул крохотный в сравнении с огромной ладонью рулончик обычных автобусных билетиков.

Я оторвал нужное количество.

Проводник тяжело вздохнул и начал бормотать свою мантру. Мир опять спрятался в колдовском тумане. На этот раз мы знали, чего ждать, и потому путешествие прошло куда легче и даже вроде быстрее.

Вот только перед самым погружением я заметил стоящую поодаль богиню реки Топь, и она улыбалась, как улыбаются родители первым шагам своего чада, как улыбаются учителя успехам любимых учеников. Сдаётся мне, не просто так она тогда подарила артефакт преображения перед нашим походом сквозь Навь. Она не о нас заботилась, она боялась за своё создание.

Великая сибирская река переживала за один из своих притоков.