Крошечная планетка-пересадка, даже названия официального нет, только индекс — 04E0269MK. Впрочем, земляне по-прежнему развешивают по всему космосу имена из античной мифологии — смотрятся, как в зеркало, в свои древние сказки. Эту планету прозвали Эгеон в честь сторукого чудища, рождённого Матерью-Землёй в незапамятные времена. Должно быть, за множество линий космических маршрутов, что расходятся отсюда во все уголки Диаспоры.

Терминал «Гайа» — для тех, кто родился или долго жил на Земле. Прекрасный земной чай и яблочный штрудель с корицей в кафе «Терра инкогнита». Стóит всё это здесь, конечно… Ладно, не важно. Главное, я вырвался в отпуск и через двенадцать с половиной часов буду на Прометее. Отец купил там дом пять или шесть земных лет назад, когда решил, наконец, перестать летать. Месяца не прошло, как его пригласили на Додону. Обычная история. Люди Диаспоры, мы разучились сидеть на одном месте, нам тесно, скучно, мы всё время хотим перемен, перелетаем с одной планеты на другую в ожидании новых встреч, в поисках света новых солнц, сумерек под новыми лунами. Наш дом везде и нигде, мы — дети Галактики. А тот домик у моря пустует, иногда там гостят отцовские друзья-коллеги, теперь моя очередь. Родители обещали прилететь ненадолго перед моим отъездом. Мы редко видимся.

Я сижу у окна в переполненном зале, пью свой дарджилинг, чёрный, как небо над Эгеоном, смотрю на звёзды. Рядом шумят, спешат, смеются, спорят люди и почти люди с разных планет.

— Тим-Тим!

Дворовое прозвище — земное, из детства, из тихого городка, в котором я родился. Кто здесь, в тысячах световых лет от Земли, может его знать, помнить? Оборачиваюсь.

— Серёга!

Ну как его не узнать? Причудливой формы шрам на левой щеке с Серёжкой на всю жизнь. Ему было тринадцать, мне — десять, мы смастерили арбалет-якореметатель, хотели зацепить канат за край крыши соседнего дома и взобраться по стене. В последний момент Серёга решил проверить, ровно ли лежит в своей канавке якорная стрела, и тетива сорвалась с зацепа.

Мы обнялись, разговорились. Серёжка летит на 16СХ4898491. По работе? Нет, говорит, дело у него там. Судя по индексу, шестнадцатый район, пыльный угол Млечного Пути.

Я не стал спрашивать, надолго ли, когда обратно, — не принято. У тех, кто часто летает, полно суеверий. Давно, на заре Диаспоры, ушли в ноль и не смогли вернуться девять огромных лайнеров с переселенцами. Больше ничего подобного не случалось, миллионы рейсов без аварий. Но примета есть примета — сам можешь и не верить, а вдруг твой собеседник верит?

— Тим-Тим, я тобой горжусь! Во всех газетах писали о твоём открытии — статьи, интервью, фотографии. Если б не они, не узнал бы тебя сейчас. Я их даже вырезал, сохранил. Всё-таки друг детства и оказался вдруг знаменит на весь космос.

На Земле по-прежнему издают и читают газеты, смотрят старинное кино, ездят на автомобилях. На сонной тёплой планете веками ничего не меняется.

— Ну что ты, Серёжа, учёные со всей Диаспоры над этим работали, нам просто повезло оказаться первыми. Сейчас взял большую тему, толковых ребят в помощники, но раньше чем через год-полтора не закончим. Пока всё получается, тьфу-тьфу… — стучу по столу, чтобы не сглазить. Хорошее кафе, вся мебель деревянная, никакой синтетики. — Так что года через два снова читай газеты.

Серёжка улыбнулся, но ничего не ответил.

— Заказать тебе кофе? Чай? Пирожное какое-нибудь? — я хотел позвать официанта, но Серёга только головой помотал. Сидит на краешке стула, ёрзает, нервничает.

— Мой вылет задержали, Тим, скоро должны посадку объявить. Считай, повезло. Улетел бы вовремя, тебя бы не повидал.

— Не волнуйся, минут сорок в запасе точно будет. Ты как в первый раз в Пространстве.

— Да, я никогда раньше не летал, — ответил Серёга, словно извинялся за что-то.

Бывают, конечно, такие люди — всю жизнь на Земле, дальше Австралии никуда. Но Серёжка, он ведь мечтал…

Мы и друзьями-то не были. Играли иногда вместе, лазали по оврагам в поисках древних монеток и кованых гвоздей. Серёга смотрел на меня чуть свысока — он ведь на целых три года старше. Со скуки, когда все его настоящие, «большие», друзья заняты, брал с собой в экспедиции, делился книгами, показывал, как работает его новейшее изобретение. Или это мне казалось, что свысока и со скуки?

Мой отец часто писал статьи для Science. После одной из публикаций его пригласили на Ириду — преподавать в лучшем, пожалуй, университете Диаспоры. Мне было четырнадцать, мы улетели с Земли, и за год-другой я потерял из виду всех земных друзей-приятелей. Сколько раз вспоминал о них, о том же Серёжке. Где он? Как? Но найти его так и не собрался.

А он сидит сейчас передо мной — уставший от первого перелёта, в неуютном, словно с чужого плеча, дорожном костюме, угловатый, худой, с большой залысиной, с причудливыми татуировками на запястьях. Застенчиво улыбается. Ему сорок два земных года, а выглядит лет на десять старше. Ему неловко здесь, в этом кафе, среди людей, летающих всю жизнь и почти всегда первым классом. Ему неловко, что я, человек, о котором писали в газетах и ещё напишут, уделяет ему внимание, да и то лишь в память о детской дружбе. Ему неловко… Серёжка смотрит на меня, как я на него когда-то.

— Серёг, а багаж с тобой летит, или ты грузовым отправил?

— Какой там багаж, Тим-Тим, налегке лечу. Всё своё ношу с собой, — он кивнул в сторону тощего пыльного рюкзачка.

Ну вот, я снова поставил его в дурацкое положение. Надо бы спросить его приват-адрес. Нет, неудобно, не сейчас. Разыщу через справочную этой заштатной планетки, напишу письмо, расспрошу, как он живёт, о себе расскажу. Серёжка обязательно ответит, он ведь земной, а все земные любят письма писать — обстоятельные, неторопливые, длинные. Будем общаться, потом снова встретимся, но уже безо всякой спешки, не на краешке стула. На тот же Прометей его можно позвать или ко мне. Надо его расшевелить, вытащить из болота, наверняка он ещё на многое способен. Надо помочь.

Мы болтаем о пустяках, о королях и капусте, как он любил говорить. Вспоминаем детство. Его усталости, застенчивости как не бывало, он улыбается, рассказывает забавные истории — тот самый Серёга, те же озорные искорки в его глазах. Мальчишка из соседнего дома, с которым мне так хотелось дружить. Он даже согласился на кофе по-ирландски, но допить его не успел. Бесполый металлический голос откуда-то сверху объявил:

«Пассажир Сергей Кравченко, зарегистрированный на рейс номер 16В314СХ, срочно пройдите на посадку. Зона «Гайя‟, выход номер 119а. Посадка на рейс окончена. Повторяю: пассажир Сергей Кравченко, зарегистрированный на рейс номер 16В314СХ, срочно пройдите на посадку. Зона «Гайя‟, выход номер 119а. Посадка на рейс окончена».

Мы простились, обнялись тепло и коротко, Серёжка побежал к своему выходу, я не спеша пошёл к своему. Показал сотруднику астрокомпании карточку первого класса, он проводил меня в купе. Лайнер старый, тесновато, но до Прометея всего двенадцать с половиной часов пути, потерплю. Серёга вон в общем салоне летит до этой своей 16СХ4898491. Часов сорок, наверное, если не больше.

Странный выбор для первого космического путешествия. Я открыл на терминале планетарный каталог Млечного Пути, стереосхему шестнадцатого района. Карликовая частная монопланета, даже поменьше той, на которой мы случайно встретились. В Конфедерацию не входит. Регулярные пассажирские рейсы — раз в три земных месяца. Официального наименования нет, прозвище — Атропос. О боги, нет! Ну почему так?!

Земляне прозвали её в честь богини, обрезающей нить, третьей дочери вечной Ночи. Планета Атропос — одна из немногих, на которой для смертельно больных людей, почти людей и совсем не людей разрешена эвтаназия.

Одесса — Москва

22 августа — 28 сентября 2015 года