— Папа, а это всё правда, что бродяга про Столицы рассказывал?

— Да кто ж их знает, болтают-то всякое… Вроде и нет давно никаких Cтолиц. Где старая, там лес сплошной стеной, а на месте новой — болото. Бес его разберёт… А то ещё я слышал… Лет так с десять назад или больше… Да, тебя ещё не было на свете… Говорил один, что стоят пока оба города, что дороги там каменные, а дома есть такие, что выше вон той сосны. Да только не живёт в них никто.

— А зачем нужен дом выше сосны?

— Не знаю, врут, наверное…

— Папа, а можно я бродягу спрошу? Или он ушёл?

— Ушёл, говоришь? — отец усмехнулся. — Нет, здесь он. Схоронил я его на опушке перед рассветом.

— Почему?! Он ведь ничего плохого нам не сделал!

— Ну так и мы ему ничего плохого не сделали, сынок. Только хорошее. Наш посёлок почему «Приютом» называют? Потому что мы должны странников привечать, путешественников, бродяг. А то бродят всю жизнь, неприкаянные, только землю зря топчут.

 

* * *

Помолчали. Отец свернул самокрутку, закурил, закашлялся.

— Знаешь, сынок, скольким я за свою жизнь подарил покой? Да вон, вся опушка, под каждым деревом. И отец мой, и дед, и его отец. И ты будешь пришлым людям дарить успокоение, когда подрастёшь. Так повелось, так надо, никак нельзя иначе. Ни один от нас не ушёл…