1

Было около полудня, когда в дверь осторожно постучали. Настя нехотя приоткрыла глаза. Стук повторился. Настя вздохнула, встала с постели, накинула халат, подошла к двери:

– Кто?

– Смайли.

– Роберт, – сонно сказала Настя. – Я все понимаю: формальности, Протокол, обычаи, традиции… Но давай попозже, а? Вчера был тяжелый день, так что заходи после обеда… А еще лучше завтра. Договорились, да? Вот и славно…

Не дожидаясь ответа, она развернулась и со слипшимися веками, практически наугад двинулась в сторону постели, однако стук вероломно ударил ей в спину.

– Кто?

– Смайли! И это срочно!

Настя хотела ответить чем-нибудь увесистым, чтобы прекратить эти неуместные крики за дверью раз и навсегда, но тут на нее напала зевота, причем в такой могучей и всеподчиняющей разновидности, что когда Настя наконец смогла сдвинуть челюсти, она уже и не помнила, кто там барабанил в дверь и что она собиралась предпринять по этому поводу.

Она скользнула в постель, накрылась с головой одеялом и подтянула еще пару подушек, чтобы выстроить дополнительный защитный бастион от новых посягательств на ее спокойный сон.

Но тут начались телефонные звонки, они легко проползали сквозь Настины защитные сооружения, так что пришлось все-таки затащить трубку к себе под одеяло:

– Слушаю…

Это была бессовестная ложь, потому что никого она слушать не стала. Бог знает сколько времени прошло, прежде чем Настя снова открыла глаза и поняла, что держит у щеки гудящую телефонную трубку.

– Будем считать, что ошиблись номером, – решила Настя и вытолкнула трубку из-под одеяла наружу. Та стукнулась о пол и обиженно заныла.

Вскоре, словно переняв эстафету, запищал мобильный телефон. Дотянуться до него с постели не представлялось возможным, Насте пришлось выбраться из своего подушечно-одеяльного убежища и отыскать источник шума.

– Слушаю.

– Хочу тебе напомнить, дорогая, что…

– И тебе всего хорошего.

Мобильный телефон был отключен и заперт в ящике шкафа. Возвращаясь в постель, Настя равнодушно отметила, что голос был похож на Амбер Андерсон. Ну и ладно. Еще пару часов крепкого сна, а потом…

Это было похоже не на вежливый стук, а скорее на попытку снести дверь с петель.

– Кто?!

– Смайли. Анастасия, если ты сейчас же не…

«Надо что-то делать со Смайли, – сонно подумала она. – Нужно будет что-то придумать. Завтра. Только бы не забыть. Чтобы не забыть, нужно записать. Чтобы записать…»

– Сейчас! – крикнула она. – Хватит уже грохотать… Боже, и ведь это должен быть самый счастливый день в моей жизни.

Через пять минут Настя вышла из ванной комнаты, и Смайли было позволено переступить порог.

– С одним условием, – поспешно добавила Настя, забираясь на постель и подкладывая себе под спину большие мягкие подушки с королевской монограммой. – Не надо меня разглядывать, я не выспалась, и вообще… Роберт?

Если уж кто действительно выглядел плохо, так это Роберт Д. Смайли, начальник королевской службы безопасности.

– Роберт, – повторила Настя, – ты ломился в мою дверь просто так или у тебя есть ко мне дело?

– У меня есть вопрос, – сказал Смайли, оглядываясь вокруг с весьма озабоченным выражением. Можно было подумать, что гном подозревает Настю в возмутительном и одновременно экстравагантном преступлении типа кражи семьи бегемотов из королевского зверинца с последующим укрывательством в собственной спальне. Только вот бегемотов в Лионее не было. И зверинца тоже. Поэтому иногда по воскресным и праздничным дням Насте бывало скучно.

Но не только сегодня.

– И этот вопрос не мог подождать до завтра? Роберт, ты, наверное, забыл, какой сегодня день…

– Самый счастливый день в твоей жизни? – предположил Смайли из-за стойки с телевизором.

– Теоретически – да, хотя у меня нехорошее предчувствие… Что там у тебя за вопрос? Надеюсь, он стоит всего этого шума…

– Стоит, – невесело кивнул Смайли. Он как бы между прочим заглянул во вторую комнату, прошелся по ней, но не обнаружил там ни бегемотов, ни чего бы то ни было еще предосудительного. Разве что несколько огромных букетов были небрежно свалены в углу и забыты там с прошлой ночи, что Настю безусловно не украшало, но Смайли не интересовался цветами.

– Мой вопрос того стоит, Анастасия, – с довольно мрачной интонацией провозгласил он. – Где твой муж?

Неслабый вопрос, мистер Смайли, хотя бывают вопросы и покруче. А уж ответы… Ох уж, эти мне ответы.

Однажды я читала статью… Хотя кого я обманываю? Какую еще статью, это была колонка на предпоследней странице глянцевого журнала, нечто вроде теста под названием: «20 признаков того, что девушка повзрослела». Или «30 признаков»? Короче говоря, признаков там было перечислено навалом; меня же замкнуло где-то в начале списка. Я выяснила, что сойду за взрослую, если:

– в послужном списке у меня числится «один невыразимо прекрасный роман» и «один невыразимо ужасный роман» (непонятно только – куда записывать роман, который начинался прекрасно, а закончился сущим кошмаром);

– хотя бы раз я пила шампанское, сидя в ванне (мой случай – не в самой ванне, но в ванной комнате, сидя на полу, и… все-таки это было не шампанское);

– я перестала беспокоиться о форме и длине своего носа (господи, где же то счастливое время, когда мне не о чем было беспокоиться, кроме как о форме носа?! Ау?!);

– я могу лгать своим хорошим знакомым и не испытывать при этом угрызений совести.

Вот тут-то я и задумалась о том, как взросление подразумевает привычку к чужой и собственной лжи. И это было не отвлеченное философское рассуждение, потому что летела я тогда то ли из Лионеи в Прагу, то ли из Праги в Берлин, но в любом случае я собиралась сделать пару вещей, о которых я потом также не буду сожалеть.

Ведь я уже вполне взрослая девушка.

– Где Денис? – спросил Смайли.

Настя покосилась на пустую половину постели.

– Его здесь нет, – ответила она.

– И где же он?

Настя пожала плечами.

– Он был здесь ночью?

Настя не выдержала и хихикнула.

– Я хотела сказать – да, Роберт, он был здесь ночью. Это я хорошо помню.

– Куда же он делся?

– Может быть, он вышел?

– Куда вышел?

– Может быть, за утренними газетами…

Судя по выразительно сжавшимся губам Смайли, эта версия его не устроила. Настя напрягла фантазию, что было непросто, учитывая время суток и некоторые другие обстоятельства:

– Может быть, Протокол предусматривает, что наутро после свадьбы наследный принц Лионеи должен исполнить какие-то священные обряды? Типа, навестить могилы предков? Исповедаться отцу?

Смайли скептически покачал головой:

– Нет никаких таких обрядов. И сейчас уже не утро.

– Тогда… – Настя вздохнула, попридержав рвущееся наружу раздражение. – Роберт, а зачем тебе понадобился Денис?

– Его хочет видеть отец, – сказал Смайли. – Хочет, но никак не может найти. Дениса нет в его покоях, он не отвечает на телефонные звонки… Знаешь ли, – гном хитро прищурился, – когда король Утер не может найти своего сына, это сразу же становится проблемой для королевской службы безопасности вообще и для меня в частности. Хотя ты ведь знаешь.

– Знаю, – согласилась Настя. – Только на этот раз ты зря суетишься. Или ты думаешь, что после брачной ночи Денис оставил меня и сбежал из Лионеи черт знает куда? Опять?! – в последнее слово голосом было вложено столько недоумения, сомнения и подозрения в заведомом абсурде, что если бы это было не слово, а воздушный шарик, оно бы лопнуло.

– Звучит глупо, – согласился Смайли. – Только вот наследного принца все равно не могут найти.

– Дворец большой, – утешила его Настя. – Есть где спрятаться.

– Это ты мне рассказываешь, что дворец большой? А потом – с чего это ему прятаться? Ты чем-то его напугала ночью?

Настя подумала, посмотрела на Смайли и еще раз подумала.

– Это даже не смешно, – сказала она с укоризной. – Вот уж совсем не смешно.

– Нет, не смешно, – согласился Смайли. – Примите официальные извинения.

После этого заявления он все-таки перестал ходить из угла в угол и присел в кресло, но только на самый краешек, словно собираясь в следующую секунду вскочить и бежать дальше, дальше, пока наконец не устранит причину своего и королевского беспокойства. Настя не хотела, чтобы Смайли куда-то бегал, нарушая режим дня и подрывая нервную систему; она хотела, чтобы сегодня все было размеренно, тихо и комфортно.

– Роберт, – сочувственно произнесла она. – Угомонись. Ты видишь – я совершенно спокойна, хотя именно я и должна психовать в первую очередь. Но ведь я не бегаю по дворцу и не рву на себе волосы с криками: «Где мой муж, черт вас всех подери?!»

– Кстати, почему?

– Потому что я хочу спать. И потому, что я уверена – скоро всему найдется разумное объяснение. Очень скоро.

– Разумное объяснение? Как бы не так, – проворчал Смайли. – Они все вымерли, эти разумные объяснения. Как птицы додо. Все стало с ног на голову…

– Приведи пример, – зевнула Настя.

– Вчера король Утер праздновал свадьбу своего сына.

– Смутно припоминаю. Я там как-то участвовала, правда?

Смайли не оценил иронию:

– Служба безопасности в таких случаях лезет из кожи, чтобы предотвратить пьяные межрасовые потасовки и опять-таки пьяные несчастные случаи. Типа падения со смотровой площадки отеля «Оверлук». И что ты думаешь?

– Я не думаю, я сплю… – пробормотала Настя.

– Ни одной пьяной драки. Ни одного несчастного случая.

– Прекрасно. Не понимаю, чего ты тогда жалуешься?

– Ни одного несчастного случая на территории Лионеи. Зато какие-то идиоты отправились на поиски приключений к французской границе. На бешеной скорости. Пограничники попытались их остановить, они не остановились и…

– Что? – Настя открыла глаза.

– Есть жертвы.

– Жертвы? – это слово было, словно горсть кубиков льда, высыпанных за ворот халата. Настя оттолкнулась от мягких подушек и села, свесив ноги с постели. – То есть кто-то погиб?

– Не знаю. Тело нашли уже на французской территории, сейчас мы улаживаем формальности, чтобы нам выдали…

– Смайли, кто?!

– Женщина. Это все, что я знаю.

– Женщина?

– Стыдно сказать, но я надеюсь, что это человеческая женщина, потому что если там подстрелили кого-то другого, то у нас будет скандал сразу на два фронта, и…

Смайли все говорил и говорил, точнее, губы его все шевелились и шевелились, выталкивая на свет божий ораву сердитых звуков, однако их смысла Настя почему-то уловить не могла.

– Женщина, – повторила она последнее слово, понятое ею из монолога Смайли.

– Женщина, – подтвердил тот.

– Дверь, – возразила Настя.

– Дверь? – не понял Смайли.

– Надо закрывать за собой дверь, – подсказала Настя, подтягивая одеяло к шее.

В комнату вошли трое мужчин в парадных мундирах. Точнее, один из них был человеческим мужчиной, другой скорее всего двуликим, то есть оборотнем, а третий совершенно точно был гномом, подземным стражем. Настя смотрела на эту процессию, раскрыв рот.

– Наследник Лионейского престола, надежда и опора Двенадцати Великих Старых рас, – пробасил двуликий, почтительно глядя в пол. – Защитник мира…

– Стоп, – раздраженно оборвал его Смайли. – А где ты видишь наследника престола?

Двуликий перестал одаривать ковер почтением, посмотрел на сердитого Смайли и на озадаченную Настю, после чего пришел к закономерному выводу, что никто из этих двоих не является наследником Лионейского престола.

– Но Протокол, – пробасил в свое оправдание двуликий. – Но традиция…

В подтверждение его слов вперед выступил гном, держа на вытянутых руках позолоченный поднос овальной формы. На подносе лежал меч.

– Я знаю, что такое Протокол и что такое традиция, – сказал Смайли. – Просто…

– Ничего страшного, – сказала Настя, приветливо улыбнулась гостям и встала с постели. – Я возьму.

Она запахнула халат, поправила на ходу волосы, вздохнула и протянула руки, чтобы взять меч с подноса.

– Кхм, – сказал двуликий. – Вообще-то славный клинок должен принять наследный принц…

– Вы же сами видите, принца нет дома, – сказала Настя. – Давайте не будем формалистами, а?

Двуликий основательно задумался над этим предложением, гном с подносом ждал указаний, бросая вопросительные взгляды то на Смайли, то на оборотня. Молчание становилось тягостным, и Настя поняла, что вот-вот на пустом месте возникнет еще одна проблема, которым сегодня вообще не должно быть места в Настиной жизни.

– Будем считать, что все вы согласились, – предложила Настя. – Вот и отлично.

Меч оказался довольно тяжелым, поэтому Настя поспешно исполнила поклон и удалилась с оружием в дальнюю комнату, где пристроила меч на письменный стол. Когда она вернулась, двуликий уже нашел способ выкрутиться:

– …но с другой стороны, – торжественно выговаривал он, – храбросердая принцесса Анастасия, истребительница горгон, также имеет право коснуться священной реликвии…

Он так и сказал: «храбросердая принцесса». Настя поежилась от этой конструкции, но дотерпела витиеватую речь двуликого до конца, еще пару раз склонила голову в вежливом поклоне и с облегчением закрыла за гостями дверь. А потом дважды повернула ключ в замке.

– Ты слышал, как он меня назвал?

Смайли не ответил.

– Роберт, ты слышал, как…

– Слышал.

– Куда ты смотришь?

– Вон в тот угол.

– И что там интересного?

– Там… – Смайли поднялся с кресла, прошел в заинтересовавший его угол комнаты и поднял с пола бутылку. – Вот что там.

– Ну и что?

– Это вы с Денисом?..

– Да, конечно. Ночью. Отмечали.

– Я не вижу бокалов…

– И не увидишь, потому что нам не нужны были бокалы.

– То есть?

– Роберт, ты и в самом деле хочешь услышать подробное описание того, что случилось здесь, в этой комнате, в этой постели? По минутам?

Он помедлил, прежде чем сказать:

– Нет.

– Слава богу.

– Но король Утер захочет с тобой побеседовать.

– Я всегда к его услугам.

– Ну тогда…

– Тогда мне нужно переодеться, мистер Смайли, и привести себя в порядок. Для беседы с королем.

– Конечно.

Уже в дверях он обернулся и сказал, как бы разговаривая сам с собой:

– Ведь ты бы не стала от меня скрывать такие вещи? Важные вещи?

– Я? Скрывать? С чего бы это?

Смайли тяжело вздохнул и закрыл за собой дверь.

 

2

Настя с самого начала подозревала, что снег был искусственным. Слишком деликатно, аккуратным тонким слоем лег он на Лионею однажды ночью, будто элемент сезонного декора, а не явление природы. Снег пришел в своей первозданной белизне и таковым остался, не темнея и не тая, сохраняя себя для какого-то важного дела. И Настя даже догадывалась для какого. В конце концов, люди из телевизионной компании «Корона» тоже поселились в отеле «Оверлук»; шума от них было предостаточно, но Настю раздражало не это, а выглядевший неподдельным энтузиазм телевизионщиков. Они даже вывесили в вестибюле отеля огромный календарь с отрывными листами, отсчитывая таким образом, сколько дней оставалось до свадьбы.

Впрочем, для них это все-таки была не свадьба двух людей, предположительно любящих друг друга; для них это было событие, способное оживить телевизионный сезон и всколыхнуть унылые рейтинги. «Корона» был спутниковым тематическим каналом, который 24 часа в сутки освещал вопросы монаршей жизни, прошлой и настоящей. Виндзоры, Бурбоны, Романовы, Валуа, Габсбурги и еще десятки, если не сотни, династий со всего мира, были объектом пристального внимания «Короны», транслировавшей свой роялистский винегрет в дома простых смертных. В основном, конечно же, речь шла о делах давно минувших дней, поэтому трансляция королевской свадьбы в режиме реального времени была для «Короны» божьим даром, и в борьбе за этот дар они были готовы пойти на многое. Собственно, потому их и пустили в Лионею.

– Какое еще, к черту, телевидение? – сказала Настя, когда впервые услышала про «Корону». – Пусть кто-нибудь снимает на видеокамеру, я не против, оставлю потом себе кассету на память… Но чтобы на весь мир? – она поежилась. – Кто-то мне говорил, что лионейская династия ведет тихий, замкнутый образ жизни, безо всяких там прямых эфиров…

– Это я говорил, – признался Смайли. – И это чистая правда, так оно и есть. Просто женитьба наследника престола – это не совсем обычная ситуация, особенно после всего того, что случилось в прошлом году… Мы не можем сделать это подпольно. И вообще, насколько я знаю из литературы, свадьба для девушки – это радостное событие, так?

– Так, – кивнула Настя. – Просто после того, что случилось в прошлом году… Это не совсем обычная свадьба. Как мне шепнул на ухо мистер Фишер, это большое позитивное событие, которое должно показать, что еще не все прогнило в Лионейском королевстве. А я не люблю, когда из моей жизни делают большое позитивное событие, тем более в спутниковой трансляции на весь мир…

– Твои родители смогут посмотреть и порадоваться…

– У них нет спутниковой тарелки, а если бы и была… Не уверена, что они пришли бы в восторг. Кстати, как это вообще возможно? Там же будут делегации Великих Старых рас во всей своей нечеловеческой красе, а вы их будете транслировать на весь мир? У непосвященного человечества глаза на лоб не вылезут?

– Работаем над этим, – сказал Смайли. – Пока рабочая версия такая: по местной традиции, на королевскую свадьбу приходят в карнавальных костюмах. Кроме того, операторам будут даны указания сконцентрироваться на новобрачных.

– Проще не пускать никаких телевизионщиков, разве не так?

– Мы и не пускаем, просто для «Короны» снять королевскую свадьбу – это дело принципа, и если мы их сами не пустим сюда, они будут искать обходные пути, они будут рыть подземные ходы в Лионею, они прилетят на вертолетах, они… – Смайли махнул рукой. – Лучше продать эксклюзивные права одной компании и держать события под контролем.

В целом он оказался прав, хотя поначалу Насте показалось, что понятие «контроль» медленно вылетает в трубу по мере того, как трейлеры с телевизионным оборудованием пересекают границу Лионеи. На рождественском приеме Настю познакомили с Рэндольфом Фоксом, директором европейского филиала «Короны», и было непонятно, кто к кому снизошел ради краткой аудиенции. Фокс попросил называть его Рэнди, а затем предложил перенести свадьбу на 14 февраля.

– Плюс пять-семь процентов к рейтингу, – пояснил он ход своих мыслей. – Вы будете в пакете программ «День Святого Валентина на канале „Корона“.

– Не хочу я быть ни в каком пакете, – сказала Настя и попыталась сбежать от настойчивого Рэнди, среди блестящих идей которого оказалось реалити-шоу на основе медового месяца Насти и Дениса и еще много столь же заманчивых предложений. Смайли на приеме не было, поэтому спасения пришлось искать где попало.

– Я позабочусь о нем, – сказала Амбер Андерсон и поставила пустой бокал на поднос. – Не волнуйся.

– Вообще-то я волнуюсь, – ответила Настя. – Еще бы мне не волноваться. Ты не любишь своего брата и тем более не любишь меня.

– Какая восхитительная прямолинейность, – вздохнула Амбер. – На канале «Корона» такого не увидишь. Может быть, нам, Андерсонам, и вправду стоит влить свежей крови? Литр-два?

Настя уже раскрыла рот, чтобы ответной репликой стереть Амбер с лица земли, но тут боковым зрением увидела приближающегося Рэнди Фокса.

– Любишь не любишь – сейчас это уже неважно, – сказала Амбер. – Все решено, и если согласно этому решению мне досталась роль ловушки для надоедливых телепродюсеров… Что ж, я к вашим услугам, леди Анастасия.

Она улыбнулась и решительно – то есть покачивая бедрами и едва удерживая фужер с шампанским – двинулась навстречу Фоксу, после чего креативно мыслящий Рэндольф до конца приема исчез из Настиного поля зрения. Затем как-то само собой случилось, что Амбер вплотную занялась медийной стороной готовящегося события, причем занялась без видимого отвращения, и Настя поняла почему.

Многое в Лионее должно было измениться, и Амбер искала себе новое место, ибо та роль, которую она примеряла на себя в прошлом году, роль наследницы престола и спасительницы Лионейской династии, вернулась к Денису Андерсону.

По крайней мере, такова была официальная версия событий. Неофициальные же версии плодились, как кролики, и отличались от официальной и друг от друга столь разительно, что Настя иногда начинала сомневаться в том, чему сама была свидетельницей.

Свидетельницей, участницей, жертвой, героиней. Перепуганной беглянкой и хладнокровной убийцей. Ну, не совсем хладнокровной, просто выражение «перепуганная убийца» звучит как-то уж совсем нелепо.

Просто я была тем, кем смогла быть в предложенных обстоятельствах. Кем не смогла быть – тем не смогла. Поэтому прилагательные «бесстрашная», «решительная», «хитроумная», «восхитительная» – это не про меня. А если вы где-нибудь на соседних страницах все-таки найдете эти слова поблизости с моим именем, знайте – это не я, это кто-то другой дописал. Неизвестный доброжелатель.

К слову, согласно тому журнальному тесту, еще один признак повзрослевшей девушки – это когда у нее на счету есть хоть один букет цветов, полученный от неизвестного доброжелателя. Если в вашем регионе неизвестные доброжелатели вымерли как вид, пошлите цветы себе сами. Я так делаю регулярно.

И опять-таки: никаких угрызений совести.

 

3

Прошлогодние события действительно обрастали вымыслом, как затонувший корабль постепенно покрывается ракушками и соляными наростами, меняющими его изначальный облик настолько, что через пару сотен лет уже и не поймешь, что же это за подводное чудо-юдо. Андерсоны, очевидно, уже имели дело с подобными проблемами, вот почему за королем Утером почти неотрывно следовал личный секретарь, фиксировавший все сделанное и сказанное королем. Насте такого «хвоста» не полагалось, и поначалу она не видела в этом особой нужды. Пока однажды в вестибюле «Оверлука» не подслушала разговор двух солидного вида мужчин из королевской администрации. Из разговора следовало, что Анастасия Колесникова была завербована КГБ в детсадовском возрасте, что ее знакомство с Денисом Андерсоном было результатом многоходовой шпионской комбинации и что лишь бдительность Роберта Д. Смайли и благородство короля Утера заставили коварную особу одуматься, отбросить свои зловещие планы и поступить на службу силам добра в лице династии Андерсонов.

– Пусть болтают, – сказал ей на это Смайли. – Мы-то с тобой знаем, как все было на самом деле. Мы знаем, что тебе есть чем гордиться. Обвести вокруг пальца Иннокентия, пробиться через засады леших, взорвать логово горгон – и все ради спасения Дениса Андерсона…

– Кхм, – сказала Настя, задумчиво разглядывая сверкающие ботинки гнома. – Ну, да. Примерно так оно все и было.

После этого она решила, что надо непременно записать собственную версию событий, иначе со временем – и двухсот лет на это не потребуется – правда будет разъедена молекулами лжи, пусть даже не злокачественной, пусть даже и случайной.

В гостиничном номере лежал ноутбук, подаренный королем Утером еще в первый Настин приезд в Лионею прошлой весной. Раскрылось окно текстового редактора, Настя испуганно посмотрела на бесконечный белый лист, который ей предстояло заполнить, и который, как ей показалось, смотрел на Настю с ухмылкой, сильно сомневаясь, что это недоразумение с незаконченным высшим образованием сумеет напечатать хотя бы пару страниц связного текста.

– Ладно, – прошептала Настя. Никто, кроме ноутбука, за ней не подсматривал, поэтому и стесняться было некого; можно было начать с самого простого…

И она набрала безошибочный в своей простоте заголовок. «Что я делала прошлым летом».

Сочинение А. Колесниковой.

Хотя почему только летом? Это ведь началось не летом, это началось даже не в прошлом году, поэтому название должно быть другим. Скажем…

«Как я провела последние полтора года».

Сочинение А. Колес…

Нет, не так.

«Как я провела последние полтора года».

Подлинная история А. Колесниковой.

Тоже маразм, конечно, но ближе к истине. Итак… Ее пальцы на миг зависли над клавиатурой, а потом стали медленно выстукивать ломаный ритм, трансформирующийся в буквы и слова на экране ноутбука. Сначала это были сухие предложения, жизни в которых было не больше, чем в бухгалтерском отчете или в сочинении по ненавидимой книге из школьной программы. Но потом…

Потом Настя просто перестала читать появляющийся на экране текст, перестала исправлять грамматические ошибки, она просто переводила свою жизнь на язык негромко кликающих клавиш, и строчки все уходили и уходили вверх, как дым от ритуального костра…

«Когда я познакомилась с Денисом Андерсоном, мне было 19 лет. Я не знала, кто он такой. Мы встретились случайно. И стали разговаривать. Потом он сказал, что иностранец. Поссорился с родителями и уехал путешествовать. Он не сказал, что его отец – король Утер Андерсон. И я вообще ничего не знала ни про какую Лионею.

Потом мы стали встречаться. Мне казалось, что ему одиноко. Он мне нравился. Однажды летом мы поехали за город, Денис сказал, что это по делам. В сумке у него была отрубленная голова. Как я потом узнала, это была голова графа Валенте. Но тогда я понятия не имела, что это такой за граф и что вообще есть вампиры. Денис сказал, что это голова древней мумии, которую он привез по просьбе одного антиквара. Я ему поверила, потому что не разбиралась в мумиях и антикварах. И Денис мне тогда очень нравился. Я верила, что он говорит правду.

В сентябре он сказал, что хочет вернуться домой, в Лионею. И взять меня с собой. Я очень обрадовалась, но Денис сказал, что сначала нужно оформить бумаги на вывоз антикварного меча, который он хочет подарить отцу, чтобы с ним помириться, а меч древний, и могут возникнуть проблемы на таможне. Мы поехали за этими бумагами за город, а там был ресторан «Три сестры», который на самом деле был не ресторан, а место, где жили горгоны. И Денису нужна была голова одной из горгон, а я там оказалась как приманка, хотя, когда все это началось и горгона напала, то убила-то ее я, а совсем не Денис. Просто так получилось, я не говорю, что я храбрая или еще чего-то, просто там был такой меч, который почуял кровь и сам добил раненую горгону. Денис взял эту голову и положил в рюкзак, но тут пришли две другие горгоны, и все стало плохо, поэтому Денис велел мне уезжать на мотоцикле, чтобы отвезти голову горгоны тому, кому надо. А сам остался и не смог справиться с горгонами, так что они его схватили, но не стали убивать, потому что он им сказал, кто он такой.

А я отвезла голову горгоны тем самым антикварам, которые на самом деле были не антиквары, а люди на службе у одного типа, которого зовут Леонард. У которого, как я теперь знаю, есть фонд «Новое будущее». Этот Леонард то ли чокнутый, то ли маг, то ли и то, и другое вместе. Я только знаю, что его люди собирали тела разных существ, например горгон, или, например, Иннокентия, или очень старых вампиров, как граф Валенте, чтобы изучать их, а скорее всего, чтобы делать всякие мерзости, потому что ничего хорошего от Леонарда ждать не приходится. Майор Покровский говорит, что Леонард хотел изучить, как устроены разные живые существа, чтобы потом создать новую расу, лучше, чем все предыдущие. Не знаю, можно ли верить Покровскому, потому что он тоже много чего натворил, а теперь все валит на Леонарда, хотя и сам порядочная скотина, о чем я напишу дальше.

Я привезла им голову горгоны, но голова оказалась не совсем мертвой и убила там всех этих «антикваров», а я выбралась и поехала назад, за Денисом, но по дороге наткнулась на Лизу, которая еще называется Соня, а еще Спящая красавица, и она тоже не человек, она такое существо, которое живет очень долго и выпивает из людей энергию или жизненную силу. Короче говоря, люди после этого умирают, а она набирается сил. Филипп Петрович потом замучился ее убивать, он в нее стрелял-стрелял, а она встала и пошла, и даже когда мы ее сожгли – не помогло.

Лиза подумала, что я послана врагами Леонарда, и хотела меня убить, но тут появился Люциус, который вроде бы ангел, которого поставили присматривать за Землей, чтобы разные расы ее не разнесли в клочья. Люциус знал, что я была с Денисом Андерсоном, и запретил Лизе меня убивать, хотя что там на самом деле у Люциуса в голове – никто не знает. Зато сам он то и дело забирается людям в мозги и начинает там действовать на нервы. Поэтому я и сомневаюсь, что он настоящий ангел, наверное, все-таки ангелы так себя не ведут, хотя Локстер еще хуже, а про него тоже говорят, что он ангел, только уже совсем опустившийся.

Потом меня отвезли в дом, где были другие люди Леонарда, в том числе Покровский, Лиза, Сахнович, Локстер и еще много других. Фонд «Новое будущее», короче говоря. Они придумали, как можно меня использовать, только сначала они мне запустили под кожу такого червяка, который ест память, и он довольно много у меня ее сожрал, так что тогда я забыла про Дениса, и про горгон, и про остальное.

А Леонарду нужен был для его опытов Иннокентий, еще один бессмертный, а он сидел в подвале у бизнесмена Михаила Гарджели, а у Гарджели с Леонардом были какие-то старые счеты. Тогда они сделали так, чтобы я встретилась с Михаилом Гарджели, а тому показалось, что я очень похожа на его покойную жену. На самом деле не очень-то я и похожа, но Леонард устроил что-то типа заклинания или еще какой-то фигни, чтобы Михаил Гарджели на это повелся.

Все сработало, и Гарджели привез меня к себе домой и даже хотел на мне жениться, а я тоже, наверное, была под каким-то заклятием, потому что мне было абсолютно все равно, а может быть, мне все это даже и нравилось. Хотя, скорее всего, это было из-за червяка, который сидел у меня в шее.

Потом мне сказали взять у Гарджели ключ и спуститься в подвал, где сидит Иннокентий, который тогда был древним стариком, но все равно смог запудрить мне мозги, и так получилось, что я его освободила. Мы убежали из дома Гарджели, а Михаил хотел нас остановить и погиб. Я плохо помню ту ночь, а Покровский все валит на Леонарда, так что точнее ничего сказать не могу.

Иннокентий перескочил в новое тело, и Леонард посадил его под замок, чтобы потом вскрыть его и посмотреть, как он устроен, только Иннокентию это совсем не нравилось, и однажды ночью он перебил всю охрану и убежал. Я тоже тогда убежала и наткнулась на Филиппа Петровича, который, оказывается, уже давно меня искал, то есть на самом деле он искал Дениса Андерсона, а я была ему нужна как источник информации. Но когда он меня нашел, то оказалось что я – фиговый источник информации, потому что у меня в шее сидит червяк.

Когда червяка вытащили, я вспомнила про Дениса Андерсона, но тут за нами погнались сначала болотные твари, потом гномы, потом еще кто-то, и все потому, что у Михаила Гарджели остался младший брат Давид, и он считал, что это я виновата в смерти Михаила, хотя на самом деле я совсем не виновата. В конце концов Филипп Петрович чуть не умер, но нас нашел его начальник Смайли, гном, который командует службой безопасности у короля Утера, отца Дениса. Я рассказала Смайли все, что вспомнила, но времени уже прошло много, и когда мы поехали в ресторан «Три сестры», там уже никого не было. То есть там много чего было, а не было горгон и Дениса Андерсона. Я там увидела сад, где были каменные люди, которых каменными сделали горгоны. И потом появился Люциус, который передал послание королю Утеру от горгон. Мы взяли это послание и поехали в Лионею».

Изливать душу на дисплей ноутбука оказалось сродни школьному забегу на стометровку – вроде бы и пробежала всего ничего, а уже задохнулась. Настя отодвинула компьютер. Пальцы с непривычки болели. Фраза: «Мы взяли это послание и поехали в Лионею», звучала так же обыденно, как: «Мы взяли собаку Тузика и поехали на дачу». С другой стороны, вспоминая о «Трех сестрах» и письме горгон, Настя оставалась столь же спокойна, как если бы речь и вправду шла о поездке с Тузиком на дачу. Все уже случилось, зачем волноваться? Ее больше занимал вопрос, можно ли употреблять в мемуарах слово «фиговый».

Она с некоторым разочарованием оценила размер получившегося текста, но решила, что на первый раз хватит. Настя сохранила файл и набрала номер на мобильном телефоне.

– Привет, – сказала она. – Я спускаюсь.

Армандо не удивился.

 

4

Примерно шестьюдесятью минутами позже она стояла на четвереньках и тяжело дышала. Пот со лба капал на серое в мелкую крапинку покрытие спортивного зала, и мышцы, о существовании которых Настя недавно и не подозревала, теперь заявляли о себе, как коварные сепаратисты, грозящие растащить ноющее Настино тело на части.

Тыльной стороной ладони она вытерла пот и посмотрела на Армандо – снизу вверх и – как она надеялась – без щенячьей мольбы о пощаде в глазах.

Армандо протянул ей руку. Она помотала головой.

– Еще? – уточнил он.

Настя вздохнула, закрыла глаза и сделала это. Может быть, со стороны все выглядело как-то иначе, но у самой Насти при этом было ощущение, что запускаются двигатели грозящего развалиться самолета, у которого давно вышли все возможные сроки эксплуатации.

Она перекувыркнулась вперед и тут же подпрыгнула, целясь правой ногой туда, где минуту назад стоял Армандо. Только теперь он там не стоял.

Дребезжащий самолет безо всякого изящества рухнул вниз.

– Неплохо, – сказал Армандо. За сегодняшнюю тренировку он произнес это слово раз пятьдесят, не меньше. Он говорил это, даже если у Насти ничего не получалось. Вот почему сейчас она действительно хотела врезать ему ногой в грудь.

– Если это называется неплохо, – спросила Настя, лежа на полу, – почему ты не валяешься без сознания после моего сокрушительного удара?

Армандо сделал странный жест рукой.

– Нос? Зачем ты показываешь на свой нос? Я не попала тебе по носу, неправда.

– Лицо, – сказал Армандо.

– И по лицу не попала.

– Твое лицо.

– Что еще такое с моим лицом? – Настя поспешно ощупала лоб, щеки, подбородок. Все вроде было на месте.

– На нем все написано.

– То есть?

– Ты сначала думаешь, ударить или не ударить. Пока ты думаешь, я могу или отойти, или ударить сам.

Это была очень длинная для Армандо фраза, и Настя подумала, что она, наверное, совсем достала своего телохранителя.

– Твои предложения? – спросила она, садясь на корточки.

– Не думать.

– Прекрасная идея, – она поднялась с пола. – Это так по-мужски, отключить мозги и махать кулаками…

– Включить инстинкты, – подправил Армандо. – Пусть думает тело, пусть…

Он перехватил летящую к нему Настину ногу за щиколотку и слегка дернул в сторону, девушка не удержалась на одной ноге и грохнулась наземь. Снова.

– Примерно так, – невозмутимо продолжал Армандо. – Только еще быстрее, еще сильнее и… Ай!

Упав на бок, Настя тут же махнула ногой по широкой дуге и задела колено Армандо.

– Извини, я не хо… – она запнулась. – То есть именно этого я и хотела.

– Значит, ты не безнадежна, – ответил Армандо. – Быстрее, сильнее и… Без остановок. Ты не должна останавливаться, пока твой враг не будет мертв. Договорились?

Она молча кивнула.

Не останавливайся, пока твой враг не будет мертв. Неплохая мысль, не очень оригинальная, но тем не менее… Дело в том, что сначала нужно точно выяснить, кто же твой враг. У нас в Лионее с этим проблемы.

Ничего, надеюсь, что вскоре станет проще. Значительно проще.

– Меч? – спросил Армандо.

Настя опять кивнула.

– Дай мне пять минут, – попросила она. – Через пять минут…

Армандо терпеливо ждет. Настя смотрит на него снизу вверх, Армандо воспринимает это как сигнал к продолжению тренировки и тянется за шлемом, но Настя знаком останавливает его – пять минут на отдых еще не истекли.

В зале работает кондиционер, но запах мужского пота словно впитался в стены и пол; запах, кричащий одновременно о силе и об уязвимости. Это наводит Настю на очевидный вопрос:

– Денис?

– Да, – говорит Армандо. – Видел его вчера.

– Пришел в форму?

– В основном.

– Ты с ним занимаешься?

– Нет, у него свой тренер.

Само собой разумеется. У наследника лионейского престола должен быть личный тренер.

А вот другой вопрос, не столь однозначный: это нормально, когда невеста узнает о жизни жениха через третьих лиц?

Ответ…

Господи, это же Денис Андерсон. С ним всегда все было ненормально. Он сам это знает, Настя это знает, король Утер это знает, Смайли это знает.

Армандо? Даже если и знает, то промолчит. Или не промолчит?

– С ним все в порядке? – спрашивает Настя.

Армандо совершенно не удивлен этим вопросом.

– Думаю, что да.

Армандо видит, что Настя ждет каких-то разъяснений, и нехотя продолжает:

– Он ведь снова в Лионее. Со своей семьей. На своем месте.

– Ты думаешь, это одно и то же – быть со своей семьей и быть на своем месте?

Взгляд Армандо сигнализирует, что этот вопрос лежит далеко за пределами его компетенции. Он молча протягивает Насте шлем.

– Пять минут истекли.

Она не спорит.

 

5

«Мы взяли это послание и поехали в Лионею. Когда король Утер, отец Дениса, вскрыл письмо, то прочитал, что его сын находится у горгон и они хотят меняться. Они просили денег, и самолет, и еще что-то, но главное, они хотели, чтобы им выдали убийцу их сестры, той горгоны, которой я отрубила голову в „Трех сестрах“. То есть они хотели, чтобы Утер выдал им меня. Забавно, что…»

Она перестала печатать и посмотрела на дисплей. Забавно. Должно быть, время и в самом деле лечит, если в ее рассказ смогло пробраться это слово. Забавно. Снести голову существу, у которого из головы растут змеи, причем сделать это быстро, иначе змеи прогрызут щеки твоему парню, которого зовут Денис Андерсон и который в эти мгновения выглядит совсем не по-геройски и совсем не как принц на белом коне… Да, забавно.

«…на самом-то деле горгону убила не совсем я, ее убил тот самый меч, который Денис то ли купил, то ли выменял у „антикваров“. Я просто держала его за рукоять и направляла в нужную сторону. Стоило мечу попробовать крови, и его уже было не остановить, он рубил и рубил, пока у горгоны не отвалилась голова. Как мне потом объяснили, такие мечи называются „демоновы пиявки“. Меч тогда остался у Дениса, а значит, вместе с Денисом и попал к горгонам, так что если подумать, то настоящий убийца их сестры уже находился у горгон в руках, и можно было особо не суетиться. Жалко, тогда мне это не пришло в голову, а даже если бы и пришло, как бы я стала объяснять это горгонам? Они ведь попрятались в лесах и на переговоры приезжать не собирались.

Так вот, когда я узнала, что написано в письме, я, конечно, напугалась, потому что подумала – сейчас меня сунут в мешок и отправят к горгонам. В конце концов, кто я и кто Денис Андерсон? На месте короля Утера я бы отдала за Дениса три ящика таких, как я, только ведь король Утер думал по-другому….»

А может быть, и нет. Кто знает, что на самом деле думал король Утер? Глупый вопрос. Кто знает? Король Утер и знает. Только не скажет, ведь теперь уже неважно, что он тогда думал. Все случилось так, как случилось…

Нет, если она будет все время отвлекаться, то никогда не закончит свое сочинение. Мысли короля Утера пусть остаются у него в голове, и если король Утер захочет, то может продиктовать своему секретарю собственную версию событий. Настя же будет писать свою, будет, даже если глаза слипаются и пальцы бьют по клавиатуре наугад…

«Смайли сказал мне, что бояться не стоит и что никто меня обменивать на Дениса не собирается. Но я все равно боялась и не верила им. Во-первых, меня невзлюбила сестра Дениса, Амбер Андерсон, которая подозревала меня во всех смертных грехах, а конкретно – в желании забраться на лионейский престол, отпихнув бедную несчастную Амбер. Я, конечно, ее понимаю – понаехали тут всякие без лионейской прописки, но она сама слишком уж часто показывала свои зубы, а у меня и без нее забот хватало. Во-вторых, я случайно наткнулась на Давида Гарджели, и тогда выяснилось, что он больше не горит желанием стереть меня в порошок или устроить еще что-то в таком духе. Просто Андерсоны с ним договорились, пообещали, что вернут ему Иннокентия. И я подумала – ничего себе, как они запросто разбрасываются бессмертными! Причем без серьезных на то причин, ведь кто такой был Давид Гарджели – потомок старого рода волшебников? Но сам-то он никаким волшебником не был, так, остаток былой роскоши. И все равно Андерсоны не хотели с ним ссориться, взяли и подарили ему Иннокентия. А раз так, то, чтобы вытащить наследника престола… В общем, я решила, что мне нужно уносить ноги из Лионеи. Я пошла к Иннокентию, сообщила ему новости и попросила, чтобы он помог и мне тоже выбраться из Лионеи.

Так мы оказались в Праге. Сразу должна разъяснить, что между мной и этим…»

Стоп, стоп. О мертвых либо хорошо, либо ничего. И хотя в смерть Иннокентия Настя не особенно верила, но время шло, и никаких новых известий не появлялось. Иннокентий если и не умер, то как будто исчез с лица земли; вполне возможно, что он сгинул в каком-нибудь темном подземелье, а это вполне могло сойти за очередную маленькую гибель в долгой карьере Иннокентия. Так что приходилось все серьезнее относиться к брошенным на ходу словам Лизы: «Я его убила…»

Настя убрала слово «этим».

«Сразу должна разъяснить, что между мной и Иннокентием никогда не было…»

Чего не было? Настя растрепала волосы и постучала себя по лбу, пытаясь активизировать умственную активность. Как бы тут правильно выразиться? Вот ведь какая морока с этими мемуарами! Если бы это был обычный треп с Монаховой, сгодилось бы: «Да не спала я с ним, ты что, дура, что ли?!» Вряд ли подобный стиль подходил к «Подлинной истории А. Колесниковой», сочинению, место которому наверняка найдется на полках королевской библиотеки.

«…не было сексуальных отношений».

Это пахло судебной медициной.

«…не было близких отношений».

Вообще-то они вместе пробирались две недели из Лионеи в Прагу, а потом жили в одной квартире в странном доме-убежище, и все это время вроде как заботились друг о друге. А потом Иннокентий спас Настю на старом еврейском кладбище, принял в себя предназначенные ей пули. Сказать после этого, что их отношения не были близкими – все равно, что плюнуть на могилу Иннокентия, пусть даже эта могила и находилась исключительно в Настином воображении.

«Иннокентий был мне как старший брат…»

Да, именно, братец, постарше на пару тысяч лет, регулярно перескакивавший из одного тела в другое и тихо ненавидевший весь женский пол, потому что ни одна из сотен – или тысяч? – женщин, с которыми у него были действительно близкие отношения, не смогла родить ему ребенка. То есть вроде бы Лиза смогла. Ну, так ведь Лиза и не женщина, а потом она убила этого ребенка, а через пару веков добралась все-таки и до Иннокентия.

– Знаете что? – обратилась Настя к невидимым потенциальным читателям ее сочинения. – Какое вам дело, было у меня что-то с Иннокентием или не было? Книга совсем не про это.

«Так мы оказались в Праге, и там мы с Иннокентием должны были разбежаться, только сначала он хотел забрать старый долг у одного чело…»

Опять двадцать пять. В Лионее не стоило разбрасываться словом «человек» направо и налево – чревато обидами, а то и дипломатическим скандалом. Но и фраза «забрать старый долг у одного демона» не годилась, ибо согласно официальной лионейской истории раса демонов вымерла лет пятьсот назад. Как мамонты. Между тем должник Иннокентия Альфред Пражский считал себя демоном и ни на какие другие варианты категорически не соглашался.

«…у одного старого знакомого. Но когда мы пришли к этому знакомому, то оказалось, что его похитили какие-то бандиты, то есть на самом деле это были не бандиты, а люди Леонарда, и в том числе майор Покровский. Леонард знал, что у Альфреда имеется хорошая коллекция всяких древностей, в том числе останки разных странных существ, и он хотел, чтобы Альфред отдал эту коллекцию, но Альфред упирался. Тогда они его посадили в пустую могилу на кладбище и стали ждать, пока он одумается.

Покровского я случайно встретила на улице, и он сказал, что его уже тошнит от Леонарда и его уродов, а потому он хочет свалить куда-нибудь в безопасное место. Я сказала, что Лионея – вполне безопасное место, и там его Леонард не достанет, но сначала он должен отдать нам Альфреда. Покровский согласился, и мы пошли на кладбище, где нас ждала засада и где нас чуть всех не поубивали, если бы…»

Тут стоило написать: «Если бы я, Настя Колесникова, не была такой дурой».

Но это опять-таки была лексика, достойная полночных посиделок с Монаховой, поэтому на дисплее возникло: «Однако события приняли непредвиденный оборот».

Настя поставила точку и улыбнулась, приятно удивленная изящным словосплетением, соскользнувшим с кончиков ее пальцев на черные клавиши ноутбука в половине третьего ночи.

Писать про суетливое кладбищенское смертоубийство было гораздо приятнее, чем непосредственно в нем участвовать.

 

6

Королевская свадьба в Лионее – такая же головная боль, как и любая другая свадьба, только умноженная на миллиард и показанная в прямом эфире спутниковым каналом.

Хотя, если подумать, найдется и пара отличий. От обычных новобрачных никто не ждет невозможного; если те проживут вместе хотя бы то время, пока монтируется фильм о свадебной церемонии, уже хорошо. Все, что сверх – приятный сюрприз. В Лионее ожидания немного иные. Сохранить мир и стабильность на планете Земля – не больше и не меньше. Поэтому, если новобрачные не оправдывают ожиданий, одним укоризненным «Эх!» со стороны разочарованных родителей не отделаешься.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Таким короля Утера Настя еще не видела. То есть, конечно же, видела: вчера Утер был именно в этом парадном темно-бордовом одеянии с широкими рукавами, но вчера Утер, скажем так, не находился в центре Настиного внимания. Вчера, скажем прямо, она выходила замуж, долго, пышно и утомительно. И вчера король Утер смотрел на нее куда более благожелательно.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Доброе утро, ваше величество.

– Уже день, к твоему сведению. Поздно встаешь, Анастасия.

– У меня есть уважительная причина. Вчера я вышла замуж за вашего сына, соответственно, прошедшая ночь была брачной ночью. Чувствую себя слегка утомленной, но довольной. Сегодня самый счастливый день в моей жизни, – отрапортовала Настя и едва сдержалась, чтобы не щелкнуть каблуками.

Утер посмотрел куда-то поверх ее головы, видимо, отыскивая на огромной карте мира точку, куда бы он сейчас с удовольствием послал Настю.

– И где же тогда твой утомленный, но довольный муж?

– Вот как раз об этом я хотела поговорить, ваше величество. Мистер Смайли говорит, что Дениса не могут найти. Это так?

– Тебе лучше знать.

– Мне? Откуда?

– Ты его жена.

– Ах, да… Жена, но не охранница. Вчера я публично поклялась любить и чтить мужа, но про охранные услуги в клятве речи не было.

– И еще там была строчка насчет верности Лионейскому престолу.

– Разумеется. Я дала вашему величеству повод усомниться в моей верности?

– Ты что-то сделала с моим сыном, наследником Лионейского престола.

– Ваш сын – взрослый мужчина, он физически сильнее меня, так что сделать с ним что-то… Вряд ли это в моих силах.

– Ты поняла, что я имею в виду.

– Не поняла ни слова.

– Анастасия, разве семья Андерсонов чем-то обидела тебя?

– Интересный вопрос, но чтобы не запутывать наш разговор, я скажу – нет.

– Тогда почему ты делаешь это?

– Делаю – что?

– Врешь мне.

– Я? Ваше величество, я очень тщательно выбираю слова, и должна вас заверить, что ни слова лжи…

– С чего это ты тщательно выбираешь слова?

– Английский – не мой родной язык, так что…

Король Утер очень искренне выругался и повернулся к Насте спиной.

– Не извиняйтесь, ваше величество, – сказала Настя. – Я понимаю ваши чувства…

Утер обернулся, и в руке у него был бокал с жидкостью, подозрительно похожей на виски.

– …и вижу, что и вы понимаете мои чувства, – закончила она, принимая бокал. – Вчера был тяжелый день, но сегодня ничуть не легче…

– Сегодня, Анастасия, – сказал Утер, – я бы не использовал слова «легче» или «тяжелее». Сегодня мне кажется, что у меня земля уходит из-под ног.

– Может быть, легкое землетрясение? – предположила Настя. – Может быть, Лионея находится в сейсмоопасной зоне? Однажды я была на Черном море…

Утер как-то странно посмотрел на нее и забрал опустевший бокал.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – сказал он. – Это отвлечет меня… И тебя тоже.

– Давайте, – согласилась Настя. – О чем будем говорить?

– Почему все-таки твои родители не приехали на свадьбу?

Настя вздрогнула, представив, во что бы превратились последние несколько дней, появись в Лионее еще и ее родители.

– Нет, – сказала она. – Плохая тема. Вот однажды я была на Черном море…

– Ты знаешь, – перебил ее Утер. – Мы могли бы устроить телемост.

– Что еще за телемост?

– С твоими родителями. Я все-таки должен с ними познакомиться. Эти люди с телевидения, им должна понравиться такая идея…

– Такая идея не нравится мне, и…

Дверь в кабинет была достаточно тяжелой, но Амбер Андерсон двинула ее с такой силой, что петли испуганно взвизгнули. Судя по озабоченному выражению лица, она тоже хотела спросить у Насти что-нибудь оригинальное, типа: «Где мой брат?!» Или: «За что ты так ненавидишь нашу семью?!» Или…

– Где тебя черти носят?!

– Меня? – удивленно спросил король Утер.

– Ее! – Амбер ткнула пальцем в Настю. – У тебя в расписании черным по белому написано: два часа дня, съемка в зимнем саду, интервью «Первое утро новой жизни»…

– У меня есть расписание? – Настя изобразила радостное удивление. – Съемка? Первое утро чего?

– Ты должна выразить неземную радость, которая переполняет тебя наутро после брачной ночи, по возможности не вдаваясь в порнографические детали, хотя это они потом смогут вырезать, прямого эфира сегодня не будет…

– Э-э… – задумчиво протянула Настя. – Насчет неземной радости…

– Амбер, – внезапно вмешался король Утер. – А я тут как раз подумал насчет телемоста с Настиными родителями…

– У меня сейчас нет на это времени, – перебила отца Амбер. – Только два вопроса. Первый: вы тут что, пьете? И второй вопрос: где мой немыслимо счастливый брат? У него съемка в половине третьего, а потом у них двойное интервью в три…

– А, так ты не в курсе, – протянула Настя.

– В курсе чего?

– Дениса не могут найти.

– Что? Как? – Амбер на миг потеряла дар речи и просто смотрела на короля Утера, ожидая, что тот словом или делом внесет ясность в происходящее. – Куда он делся? Куда ты его дела?! Что еще за фокусы?

– Ты ведь сказала, что будет только два вопроса, – улыбнулась Настя, но никому кроме нее эта реплика не показалась забавной, поэтому она стала тихо смеяться сама с собой.

 

7

«Однако события приняли непредвиденный оборот. Дело в том, что Дениса Андерсона искал не только его отец, король Утер, там были еще и другие. Например, дети ночи, проще говоря – вампиры. Они его искали, чтобы поквитаться за смерть графа Валенте, которого Денис по глупости убил, когда по глупости связался с „антикварами“, которые на самом деле работали на Леонарда…»

Не слишком часто повторяется слово «глупость»? Нет, даже, наверное, слишком редко. Настя выделила курсивом все относящиеся к Денису глупости. Вот так-то, Дениска. За глупости приходится платить, в том числе и курсивом.

«Вампиры…»

Тут, наверное, стоило сделать отступление и объяснить, что дети ночи, они же вампиры, бывают разные. Как и люди. Умные и глупые, богатые и бедные, старые и молодые, мыслящие рационально и позволяющие чувству мести захлестнуть тебя с головой. Пожилые вампиры, старейшины кланов, понимали, что произошел нелепый несчастный случай, из-за которого ни в коем случае не стоит открывать вендетту Андерсонам. Но были и другие, более горячие, если это слово вообще применительно к вампирам. Они хотели отмщения, и в поисках этого отмщения их взоры были устремлены в том числе на Анастасию Колесникову, которую Андерсоны официально признали невестой Дениса. Поэтому, когда Настя и Иннокентий сбежали из Лионеи, за ними неотступно и незаметно следовали дети ночи, не сбиваясь со следа и не зная усталости, ибо месть гнала их в этой погоне лучше всякого кнута.

Они ждали, что Настя приведет их к Денису, и когда на Пражском кладбище какие-то странные людишки с пистолетами едва не превратили Настю в решето, вампирам это очень не понравилось, потому что не входило в их планы. На пару секунд они вышли из тени и перерезали глотки Леонардовым стрелкам, которые охраняли Альфреда.

Так что все кончилось хорошо, что применительно к Настиной жизни последних месяцев и означало: «События приняли непредвиденный оборот».

«Потом Иннокентий уехал куда-то по своим делам, и с тех пор я его не видела. После истории на кладбище Покровский еще больше захотел спрятаться от Леонарда и сказал, что знает, где горгоны прячут Дениса. Я сказала, что если это так, то Андерсоны будут ему очень благодарны. Покровский обрадовался и на радостях напился. Мы полетели в Москву, но сначала я не хотела тащиться с Покровским к черту на рога освобождать Дениса, потому что, во-первых, это было опасно, а во-вторых, не мое это дело, ведь Денис едва не скормил меня Горгонам, а потом у меня была куча всяких неприятностей, и все из-за него. Так что пусть сами Андерсоны его и вытаскивают, а я пойду домой.

Но потом…»

Но потом она поняла, что нет никакого такого дома, куда она может войти, закрыть за собой дверь и оставить снаружи все это безумие, которому она смотрела в глаза все последние месяцы. Рано или поздно эту дверь вышибут, и на пороге появится какое-нибудь чудище типа Леонарда, или бессмертной рыжеволосой Лизы, или Давида Гарджели, или вампиров, или болотных тварей…

Это было похоже на стремительно движущуюся в никуда дорожку эскалатора, стоять на которой, борясь с тошнотой и головокружением, у тебя уже нет сил, но за пределами этой дорожки – бездна.

«Потом я засомневалась, потому что червяк-беспамятник сильно погрыз мои воспоминания, и я не была уверена ни в чем, и в том, что касалось Дениса – тоже. Единственным способом узнать, как же все случилось на самом деле, что из моих воспоминаний – правда, а что – нет, было найти Дениса и спросить его об этом. А если даже он и притащил меня в „Три сестры“ как приманку, то я не буду платить ему тем же.

Тем более что над ухом у меня все время зудел Люциус, твердя, чтобы я перестала суетиться и шла себе домой, забыв про Дениса и все остальное. А поскольку Люциус ИМХО всегда врет, то правило в отношении него такое – послушай, что советует Люциус, и сделай наоборот. Вот так я с Покровским отправилась искать Дениса».

Тут Настя снова сделала перерыв на кофе, потом перечитала написанное и с чувством значительного интеллектуального превосходства посмотрела на ноутбук: «А ты небось думал, что я и половину этого не напишу!»

Но теперь надо было двигаться дальше, и Настя поняла, что о некоторых подробностях поисков Дениса ей писать не хочется. Она пожала плечами и не стала про них писать, используя ту свободу обращения со временем, пространством и людьми, которую обычно присваиваешь, ставя на титульном листе «Подлинная история». Она всего лишь хотела выглядеть в глазах будущих читателей немного лучше. Чуть-чуть. Это было как подкрасить ресницы и наложить тени перед фотографированием на паспорт.

Поэтому она не стала писать про Покровского с ножом в руке на кухне какой-то квартиры в каком-то многоэтажном доме какого-то города, про одного убитого лешего, про другого убитого лешего… Покровский очень убедительно говорил Насте, что у него все под контролем; кто же мог подумать, что он ошибается?

«Примерно на полпути Покровский потерялся, пропал посреди ночи, и я осталась одна. Но мне повезло, я встретила местного жителя, которого звали…»

Блин, вот позорище-то. Она так и не узнала, как звали Зеленого. А Зеленый своей жизнью и своей смертью заслужил, чтобы его настоящее имя было впечатано в «Подлинную историю Анастасии Колесниковой». Она хотела узнать, но закрутилась, отложила на потом, забыла…

Минуточку. В конце концов, имя Анастасии Колесниковой кое-что да значит в этой стране.

– Королевскую канцелярию, пожалуйста, – сказала она, и в трубке заиграло что-то похожее на перезвон серебряных колокольчиков. Настя откашлялась: большинство лионейских клерков русского не знали, да и английский, как правило, не был их родным языком, так что изъясняться следовало максимально четко. Особенно когда звонишь в королевскую канцелярию в три часа ночи.

– Дежурный стол королевской канцелярии, – сказал молодой мужской голос. – Ахмед Ви Касабиан слушает вас.

Значит, Ахмед Ви. Будем считать это случайным совпадением.

– Привет, – сказала Настя. – Это Анастасия Колесникова. У меня есть вопрос.

– Слушаю вас, госпожа Анастасия, – вежливо ответил Ахмед.

– В прошлом году, летом, был сделан запрос от службы Смайли в посольство лесных хозяев насчет полного имени того лешего, который погиб при освобождении Дениса Андерсона. Его хотели посмертно наградить или что-то в этом роде… – Настя поняла, что говорит слишком быстро, глотая буквы. – Мне нужно узнать это имя. Вы можете это сделать, Ахмед?

– Это моя работа, – ответил Ахмед с неестественным для трех часов ночи энтузиазмом, хотя если вспомнить, что в его имени содержится инициал Ви, то все становится на свои места. Потому что Ви значит «вампир».

– На это уйдет минут пять, – сказал Ахмед. – Если только служба Смайли не засекретила эту информацию.

– С чего бы это ее засекречивать? – удивилась Настя. – Про эту историю всем все известно, так что…

– Готово, – перебил ее Ахмед. – Действительно, результаты запроса не засекречены. Минутку… Ну вот, я могу продиктовать вам имя сейчас, а копию документа вышлю на электронный адрес.

– Отлично.

– Диктую… – И он тщательно выговорил Насте на ухо: – Мьортвы Лэши. Еще раз – Мьортвы Лэши. Вы записали?

– Я записала, но…

– Что-то не так?

– Это не имя, это по-русски – мертвый леший.

– Но так написано в документе, я отправлю вам копию, вы увидите…

– Я верю, что так написано в документе. Я знаю, почему там так написано.

Лешие, или, по-другому, лесные хозяева, скрывают свои имена от незнакомцев, веря, что через имя можно навести порчу. Вот почему Настин знакомый леший так и не назвался ей, заставив придумать ему прозвище. Его сородичи даже после смерти Зеленого не раскрыли подлинное имя, отправив в Лионею эту обманку. Зеленый не верил Насте, это было объяснимо, но теперь получалось, что вся раса лесных хозяев не верит Утеру Андерсону. Неладно что-то в лионейском королевстве.

– Предрассудки.

– Что? – не сразу поняла Настя. Оказалось, что Ахмед Ви Касабиан все еще на связи.

– Это их древние суеверия. Не хочу показаться невежливым, но эта раса пытается жить, как будто на дворе Темные века…

– Спасибо, Ахмед, – сказала Настя и повесила трубку. Если бы она влезла в дискуссию с ночным дежурным по королевской канцелярии, то рано или поздно пришла бы к убийственному заключению: вампиры и лешие могут сколько угодно меряться культурными уровнями, но для большинства людей и те, и другие – просто уроды, которым не место на земле. Ахмеду Ви такой вывод мог не понравиться, но других выводов у Насти не было. Она и сама была из этого большинства людей, она знала, о чем говорит.

«Я встретила местного жителя, которого звали Зеленый. Он был из народа лесных хозяев, он был храбрым и добрым, и я всегда буду о нем помнить».

 

8

Из окна было видно, как Амбер Андерсон, стоя на ступенях королевского дворца, доводит до сведения Рэндольфа Фокса, что интервью в половине третьего не состоится, равно как и интервью в три часа. Настя не могла слышать, в каких именно выражениях Амбер объясняет телепродюсеру, что молодые супруги чересчур счастливы и заняты друг другом, чтобы тратить время на дурацкие съемки, но со стороны это напоминало общение предводителей двух враждебных армий, встретившихся на ничейной полосе. В сотне метров позади Рэндольфа стояли трейлеры с аппаратурой, за спиной Амбер высился королевский дворец, так что оба чувствовали за собой силу, и разговор быстро принял, мягко говоря, оживленный характер. В какой-то момент Рэндольф решительным жестом выхватил из внутреннего кармана какую-то бумагу, наверное, контракт или что-то в этом роде. Во всяком случае, размахивал он этой бумагой очень решительно, словно это было магическое оружие. Но Амбер прекрасно понимала, что никакое это не магическое оружие, поэтому, утомившись от переговоров, она просто показала Рэндольфу средний палец и вернулась во дворец, проложив по тонкому снегу еще одну цепочку следов. Рэндольф еще некоторое время бушевал соло, но затем к его трейлерной армии подъехал черный микроавтобус, оттуда появились сотрудники королевской службы безопасности, и Насте стало понятно, что сейчас Рэндольфу Фоксу лично и каналу «Корона» в целом будет указано на их место в этом мире.

Смотреть больше было не на что. Настя отошла от окна.

– Вчера все прошло просто великолепно, – сказала она.

Король Утер никак не отреагировал на этот подхалимаж. Он сидел за столом, раскрыв толстую книгу и изучая одну и ту же страницу с таким тщанием, словно где-то между строчек был зашифрован ответ на одну из загадок мироздания.

– Свадьба была потрясающая, – продолжила Настя. – Я о такой не могла и мечтать. Монахова меня теперь сгрызет от зависти…

Утер молчал, и Настя решила не развивать тему Монаховой и ее реакции на вчерашнюю свадьбу.

– Я рада, что все так случилось, – сказала Настя. – Не только вчера, но и вообще… Все, что случилось, все, из-за чего я сюда попала… Наверное, это было к лучшему. Странно говорить такое…

– Я знал, что ты такое скажешь, – негромко сказал Утер, по-прежнему глядя в книгу. – Рано или поздно, но ты должна была сказать такое.

– Это написано в вашей книге? Там какое-нибудь пророчество на мой счет?

– Пророчества тут ни при чем. В конце концов, их сочиняют такие же люди, обычные люди, ну разве что воображения у них побольше, чем у остальных.

– Или обычные горгоны. С больным воображением.

– Пророчество, Анастасия, это всего лишь мечта о лучшем будущем, для людей, горгон или любой другой расы. Мечта, которая совершенно необязательно сбудется. Поэтому я не ищу в пророчествах ответов на вопросы. В твоем случае мне достаточно было посмотреть на тебя и послушать, как ты рассказываешь свою историю….

– Ну, допустим, посмотреть есть на что, – попыталась развеселить короля Настя. – А если послушать… Не очень понимаю.

– Ты помнишь, как впервые попала сюда, во дворец?

Разумеется, она помнила. Почти год назад, в апреле, в первый свой приезд в Лионею, она забрела в королевский дворец из любопытства, как досужая туристка, не дожидаясь приема, который Андерсоны собирались дать в ее честь. В одном из полутемных залов дворца Настя наткнулась на задумчивого пожилого мужчину, который при ближайшем рассмотрении оказался королем Утером Андерсоном.

Потом они разговаривали. Точнее, говорила в основном Настя, а Утер…

– Я тогда подумала, что усыпила вас своим рассказом.

Утер помотал головой.

– С возрастом я сплю все меньше и меньше, – вздохнул он. – Времени мне остается не так много, вот и боюсь пропустить что-то важное… Так вот, тогда ты говорила, я слушал и удивлялся, как спокойно ты все это рассказываешь. Мир оказался совсем не таким, как тебя учили в предыдущие двадцать лет…

– Девятнадцать, – машинально поправила Настя.

– …иначе говоря, твой старый мир умер. Некоторые люди сходят с ума от таких вещей, некоторые кончают с собой. Ты просто приняла случившееся к сведению и стала жить дальше. Ты оказалось сильной.

– Или глупой, – подхватила Настя. – Может быть, я просто не до конца поняла, что же происходит? Мама говорила, что я толстокожая…

– Ты бы все-таки подумала насчет телемоста, – спохватился Утер. – Самый счастливый день в твоей жизни, а родители…

– Я написала им письмо, – поспешно сказала Настя. – И я здесь не одна, я привезла друзей, так что все в порядке, мне очень хорошо. А если бы дворец не осаждали со всех сторон телевизионщики, это был бы просто рай на земле.

– И если бы ты еще вспомнила, куда делся твой муж, – напомнил ей Утер. – Тогда бы и у меня отлегло от сердца.

– Это какое-то недоразумение, – сказала Настя. – Я уверена, скоро все разъяснится, и Денис обнаружится. А вот телевизионщики..

– Через три дня они должны покинуть Лионею.

– Три дня! Получается, что я еще три дня не смогу выйти из дворца, где повсюду снуют эти… Может быть, парик? Грим? Подземный ход? Что вы посоветуете?

– У тебя есть какие-то срочные дела за пределами дворца, Анастасия?

– Нет, никаких срочных дел, но… Мне нужно взять кое-какие вещи из «Оверлука». Я ведь не знала, что окажусь как в осаде…

– Не вижу никакой проблемы. Позвони Смайли или Амбер, они распорядятся, чтобы эти вещи доставили сюда…

– И в самом деле… – Настя взяла было телефонную трубку, но задумалась и положила ее обратно. – Потом. Потом позвоню.

Утер задумчиво посмотрел на нее, кивнул и вернулся к чтению. Книга определенно содержала какие-то тайны мироздания.

 

9

«Зеленый провел меня к жилищу горгон, и я увидела два дома, обнесенные забором. Утром я взяла пистолет и пошла туда. Смайли и другие говорили мне, что горгоны всегда держатся по трое, так что я, конечно, боялась, но не очень, потому что три – не очень большое число, ну а патронов у меня в пистолете было больше, чем три».

От последней фразы несло самоуверенным бахвальством, а это было совсем не то чувство, с которым Настя шла к дому горгон. Тогда ею владело что-то вроде обреченности; обреченности на зябкое утро, на пистолет, оттягивающий карман куртки, на холодную росу…

Обреченности на это и на все, что было потом.

«Я боялась, но было бы глупо проделать такой путь, а в последний момент развернуться и убежать. К тому же я надеялась, что Смайли не потерял мой след…»

Замечательная логика – если тебе нужен Смайли, ты надеешься на его незримое присутствие; если тебе он не нужен, ты уверена, что уже давно оторвалась от назойливого гнома из королевской службы безопасности. Между тем, Смайли существовал всего лишь в одном экземпляре, и Настя тоже, а следовательно, верен был только один вариант, а какой именно – можно было узнать только опытным путем.

«Я увидела горгон и стала стрелять в них, но их оказалось не трое, а больше. Они стукнули меня по голове и затащили в дом, где я пришла в себя и увидела горгону по имени Катерина. Она не убила меня сразу, потому что у горгон было древнее пророчество, и я подходила под параметры этого пророчества. Чтобы пророчество исполнилось, старейшая горгона должна была передать мне свою мудрость, что на практике означало, что змеи старейшей горгоны должны были высосать из меня кровь или, наоборот, – впрыснуть в меня какую-то жидкость из тела старейшей. Честно говоря, принципиальной разницы я тут не вижу, и так мерзость, и этак. А уж как я посмотрела на саму старейшую, так пожалела, что меня не убили сразу.

Но тут буквально с неба – через крышу – свалился Зеленый и начал драку с Горгонами. Старейшая его убила, но за это время я нашла на полу тот самый меч, которым когда-то убила свою первую горгону. «Демонова пиявка» валялась у горгон как ненужный трофей, а тут прямо прыгнула мне в руку. Стоило слегка окропить меч кровью горгон, как он опять взялся за свое, то есть принялся крошить направо и налево, а я под шумок убралась оттуда. Когда «демонова пиявка» прикончила старейшую горгону, ее дом загорелся, и этот дым заметили с вертолета».

Рискованный опыт удался, и маленькая армия Смайли появилась как раз вовремя. Они и вправду не потеряли ее следа. Они – это все они, и Смайли, и вампиры.

«Так я нашла Дениса Андерсона. То есть я нашла это место, а потом…»

Потом она сидела посреди разгорающегося пожара, наблюдая, как лионейский спецназ методично уничтожает горгон, и плохо помня, с чего все это началось и чем все это должно кончиться. И Дениса Андерсона на самом деле нашла не она, он нашелся сам, выкатился в яростном клубке сцепившихся тел. Она даже не сразу узнала его, а когда узнала, то не вскрикнула, не вздрогнула, не заплакала. Она просто подумала: «Ну вот и Денис». И еще она подумала: «Он изменился». Она тоже изменилась и знала это. просто не могла сформулировать суть случившихся изменений, да и надо ли было?

Так она нашла Дениса Андерсона и теперь пыталась понять, что же ей с ним делать. Принять, простить, забыть?

Настя размышляла над этим вопросом слишком долго, и вампир по имени Марат все решил за нее. Он исполнил свой давно лелеемый удар мести, отправив Дениса Андерсона в реанимацию, а самого себя – в лионейскую тюрьму.

Настины чувства были освежены самым радикальным образом – кровопусканием, и теперь она уже никак не могла выбросить Дениса из своей жизни. Так получилось, что между ними сплелась труднообъяснимая и трудноразрываемая связь, на треть состоящая из недостоверных воспоминаний, на треть – из надежд, что воспоминания все же правдивы, и на последнюю треть – из пропитавшей все это боли, ее и его, общей и раздельной. В больнице, когда Денис стал поправляться, они практически не разговаривали, потому что не было смысла повторять то единственное, что они могли сказать друг другу:

– Я знаю, что тебе было плохо. Мне тоже было плохо. Может быть, теперь все станет лучше?

Что подразумевало: может быть, ты – это действительно тот человек, которого помню я. Может быть, я – тот человек, которого помнишь ты. Прошлым летом – неужели это были мы?

– Настя!

Она вздрагивает и поспешно слезает с подоконника, как будто школьница, услыхавшая голос грозного директора. Вряд ли король Утер стал бы ее отчитывать за сидение на подоконнике больничного коридора, но все-таки правила приличия… Король Утер, прихрамывая, идет в ее сторону, в паре шагов позади держится секретарь, готовый немедленно зафиксировать исторические события, если таковые последуют.

Утер здоровается, то есть на секунду прижимает Настино лицо к своей груди, а потом просит секретаря отойти еще шагов на десять.

– Конфиденциальный разговор, – поясняет он и хитро подмигивает Насте. Она сдержанно кивает в ответ; ее несколько смущает этот новый, оптимистичный Утер, с подмигиваниями и улыбками. Прежний Утер, носивший в себе предчувствие беды, словно пристегнутую к ноге гирю, был ей ближе, наверное, потому, что ощущение скрытой тревоги и неуверенности совпадало с ее собственным настроением. Не то что эти нынешние показные радости.

– Он поправляется, – говорит Утер и берет Настю под руку. Ему доставляет удовольствие повторять это несколько раз в день. Тем более что это правда.

– Ему еще нужно время, но он поправляется. Теперь все будет хорошо, – говорит Утер. Настя снова кивает.

– Ему еще нужно время, – повторяет Утер, и Настя настороженно косится в его сторону: короля заклинило на радостях? – Но кое-что он хочет сделать прямо сейчас.

– Что он хочет сделать?

– Настя, – Утер кладет ей руки на плечи и одаривает таким пристальным взглядом, что Насте становится не по себе. Она сразу понимает несколько вещей – во-первых, вот как, оказывается, «сверлят глазами», во-вторых, сейчас случится что-то жуткое, чего даже Настя не смогла предугадать…

– Настя, он хочет сделать тебе предложение.

– Предложение? Вы имеете в виду предложение, которое…

– Он хочет, чтобы ты стала его женой.

– Хм… – Настя растерянно отводит глаза. За спиной Утере секретарь отчаянно вытягивает шею, пытаясь понять, о чем король разговаривает с этой русской девицей. Утер тем временем так и не дожидается воплей восторга или обморока счастья, поэтому решает продолжить разговор:

– Это очень серьезное дело, я понимаю, так что не торопись с ответом…

– Передайте Денису, что я согласна.

– Ну… – король Утер несколько растерян, но быстро приходит в себя. – Тогда я сейчас сообщу… Или… Может быть, ты сама?

– Сначала вы, ваше величество.

– Ладно, – Утер подзывает секретаря и вместе с ним заходит в палату Дениса. Кажется, исторического события все же не избежать. Через минуту король Утер сообщит Денису, что его предложение принято. И Настя надеется, что Денис поймет истинный смысл ее ответа. Вот он:

– Хорошо, Денис. Я спасу тебя снова.

 

10

– Колесникова?

Настя обернулась на голос – у мраморной лестницы стояла и курила Ирка Монахова. Судя по выражению лица, Настану однокурсницу то ли мучила зубная боль, то ли она переживала большую личную трагедию. Настя поставила на второе и не прогадала.

– Колесникова, как же я тебя ненавижу…

Это было сказано с таким сочным эмоциональным посылом, что Насте показалось логичным посоветовать Ирке начать актерскую карьеру; однако это могло быть воспринято как издевательство, поэтому Настя сказала другое:

– И тебе тоже доброго дня. И еще…. Знаешь, придется отрубить тебе голову.

– С чего это вдруг?

– Тут вообще-то не курят, но ты не просто куришь, ты стряхиваешь пепел в китайскую вазу, которой три тысячи лет.

– Не бывает таких ваз, – уверенно сказала Монахова, съевшая не один пуд суши с провинциальными олигархами и потому знавшая толк в роскоши.

– Значит, я ошиблась, и на самом деле ты стряхиваешь пепел в обычную китайскую вазу, но все равно наносишь ущерб королевской собственности, а поскольку я со вчерашнего дня принадлежу к этой самой королевской семье…

– Заткнись уже, а?

– Прекрати портить королевскую собственность.

Монахова пожала плечами, и недокуренная сигарета полетела прямиком в вазу.

– Довольна?

– Не забудь помыть голову перед казнью. Королевский палач очень щепетилен насчет…

– Как ты могла со мной такое сделать, а?

– А что я с тобой сделала?

– Ты заставила меня смотреть на твою свадьбу. Ты заставила меня смотреть, как ты получаешь все то, ради чего я… Боже мой, чего только я не делала ради этого…

– Надеюсь, ничего противозаконного.

– Если бы!

– И потом, что значит: «ради этого»? Ради чего?

– Как бы тебе попроще объяснить… Хм. Ради вот такой шикарной жизни, – отчеканила Монахова. – Ради жизни, достойной меня.

– Как бы теперь тебе попроще объяснить… Этот дворец, деньги, слуги и прочее, это только приложение к главному.

– Только не начинай говорить, что главное – это твоя любовь к Денису, меня и раньше тошнило от таких разговоров, а уж теперь и подавно…

– Нет, главное – это власть.

Монахова состроила недоверчивую физиономию и ткнула в Настю пальцем.

– Власть? Это кто говорит? Кто ты, чудовище с лицом Насти Колесниковой и ее же кривыми ногами?

– Ничего не с кривыми… Не сбивай меня, Ирка. Власть, то есть сила, вот главное, что получаешь в Лионее.

– При чем тут власть, то есть сила, когда у тебя есть такой дворец и когда ты можешь больше никогда в жизни не работать?

– Ты думаешь, я вышла замуж, чтобы больше никогда не работать?

– А разве нет? Ты меня просто убиваешь, Колесникова. Ты так ничему от меня и не научилась, а ведь мой богатейший жизненный опыт… – она трагически вздохнула. – И каким-то непостижимым образом все это счастье сваливается именно на тебя. За что, за что тебе это?! – Она вытащила новую сигарету. – Между прочим, у твоего Дениса нет брата? Лучше старшего, потому что возиться с малявками – не в моем стиле. Если он женат – не проблема, разберемся. Так что, как там с братьями?

– Нет, – ответила Настя, ни секунды не сомневаясь в своем праве на ложь. – Никаких братьев. Две сестры.

– Хреново, – Монахова закурила. – Прямо безнадега какая-то. Ты вообще понимаешь, зачем из свадеб устраивают вот такие жуткие попойки на триста человек? Чтобы подруги невесты тоже получили свой шанс, чтобы они могли воспользоваться моментом, подобрать под столом что-нибудь пьяное и состоятельное и уволочь это в свою нору…

– И твой вчерашний шанс?

– Я опять-таки тебя ненавижу, потому что гости на твоей свадьбе были, мягко говоря, странными. Если они и были состоятельными, то не были пьяными, а еще они плохо говорили по-русски, а некоторые… Хотя, наверное, это мне показалось. Так что давай, Колесникова, немедленно устраивай мою личную жизнь, а то у меня разовьется комплекс неполноценности… Я уже его чувствую, – она похлопала себя по животу. – Или это комплекс, или вчерашний свадебный торт отложился. Где, кстати, твой счастливый муж? Или ты его заездила до такого состояния, что… Или вы поссорились?

– Денис, он… – Настя сделала небрежный и неопределенный жест, который стал еще небрежнее и неопределеннее от вида приближающегося Армандо. От внимания Монаховой это тоже не укрылось.

– Полный отстой твой Денис, – отреагировала она. – Особенно по сравнению с этим шикарным мужчиной… Bay.

– Должна тебя разочаровать, он не торгует пластиковыми трубами и не владеет сетью супермаркетов.

– Как все-таки мало ты меня знаешь! В мужчинах меня привлекает не только это, дорогая… Не в трубах, знаешь ли, счастье… – последнюю фразу она произнесла шепотом. – Здрасссьте.

– Армандо, это Ирина. Ирина, это Армандо, – скороговоркой представила их Настя. – Ирина – моя подруга, Армандо работает в королевской службе безопасности.

– То-то я чувствую себя так безопасно! – делано рассмеялась Монахова, одновременно производя тщательное вертикальное сканирование Армандо. Тот вежливо улыбнулся:

– Делаем все, что в наших силах.

Но на этом улыбки закончились, Армандо повернулся к Насте и заговорил шепотом, подразумевавшим наличие поблизости неких неприятностей, то ли уже случившихся, то ли нетерпеливо переминающихся за дверью.

– Она – ваш официальный гость? – уточнил Армандо.

– Да, ты же видишь медальон у нее на шее.

– Два других ваших официальных гостя?

– М-м…

С гостями вышло странно. Протокол предусматривал, что со стороны невесты на церемонии могут присутствовать до пятидесяти гостей. Когда Настя об этом узнала, она покрутила пальцем у виска. Амбер посмотрела на нее и повторила жест:

– Ты хочешь показаться эксцентричной или хочешь показаться нелюдимой сиротой? Анастасия, это свадьба. Это радостное событие. Ты хочешь разделить эту радость с близкими тебе людьми. То есть я хочу сказать, что если бы ты была нормальным человеком, ты бы хотела разделить эту радость с близкими тебе людьми.

– Я не наберу пятьдесят близких мне людей. Я и десяток-то не наберу, – призналась Настя.

– Понятие «близкий» весьма относительно, – пустилась в разъяснения Амбер. – Из двухсот гостей со стороны Дениса сам он вряд ли знает даже половину. Дальние родственники, постоянно проживающие на других континентах, дипломаты со своими семьями, бизнесмены, религиозные деятели… Правильнее будет сказать, что это люди, близкие королю и мистеру Фишеру. Ну и ты, конечно же, понимаешь, что слово «люди» нужно взять в кавычки. Это будет пестрая компания, Настя. Ты со своей стороны…

– У меня нет знакомых дипломатов и религиозных деятелей. А радость этого события я разделю с Денисом. С королем Утером. И с тобой, Амбер, как бы жутко это ни звучало.

– Родители? Друзья? У тебя нет ни тех, ни других? Или ты собираешься сжечь мосты, оставить прошлое за бортом? Твое право, но будет лучше, если все-таки в этот день ты будешь не одна…

– Я буду не одна, – упрямо повторила Настя. – Я много кого знаю в Лионее.

Амбер вздохнула, и Настя поняла, что королевская дочь права и что мосты не следует поджигать, они развалятся сами собой, дай только срок. И что раз у нее есть возможность поделиться радостью, то наверняка есть люди, заждавшиеся этой внезапной радости.

Монахова согласилась сразу, как только услышала фразу «все расходы за наш счет». Потом Настя послала ей по электронной почте фотографии дворца, отеля «Оверлук», заготовленного для Ирки номера в «Оверлуке», и Монахова подтвердила свое согласие в буйном послании со множеством смайликов и восклицательных знаков.

Еще две девчонки, с которыми Настя дружила на первом курсе, отнеслись к приглашению подозрительно, как будто их пытались заманить в ловушку и продать в какой-нибудь ближневосточный гарем. Настина двоюродная сестра на письмо не ответила, несколько других кандидатур тоже отпали, и за месяц до свадьбы в списке гостей значилась одна лишь Монахова.

– Это уже большой прогресс, – сказала Амбер, взглянув на лист бумаги с единственным именем. – Ты нашла близкого человека. Монахова Ирина… Это ведь женщина, да?

– Учились вместе, – пояснила Настя.

– А, колледж, понятно, – улыбнулась Амбер. – Кто из нас не экспериментировал в колледже! Что же, пусть женщина по имени Ирина пакует чемоданы, а сорок девять вакантных мест… Скажем, что это твой свадебный подарок бюджету Лионеи, внеплановая экономия средств. Ты ведь училась на экономическом, да? Кто тебе больше нравился – Фридман, Кейнс, Леонтьев, Смит?

Настя хотела возмущенно ответить, что Леонтьев может нравиться только каким-нибудь пенсионеркам, но почуяла в вопросе подвох и многозначительно промолчала.

Слова про «сорок девять вакантных мест» долго вертелись У Насти в голове, к этой фразе как магнитом подтягивались другие числительные, а потом Настя выдвинула ящик стола и вытащила пластиковую коробку с компакт-диском, на котором маркером было выведено «Песни для плохого настроения». Диск был записан пару лет назад, надпись почти стерлась, и в этом состояла особая прелесть серебристой болванки с пятнадцатью песнями, которые помогли Насте пройти через плохое настроение, и через очень плохое настроение, и через вещи, которые вообще не подлежали классификации типа «плохое хорошее». Это был привет из времени, которое ушло, незаметно уплыло туманным утром, не оставив прощальной записки; не объяснив, что же было раньше и что будет теперь…

– Какой еще, на фиг, Тушкан? – изумленно переспросил голос Монаховой в телефонной трубке. Настя напомнила.

– Ладно, – сказала Монахова. – Я попробую, хотя, по-моему, он вообще не выходит из своей каморки, сидит там целыми днями в обнимку с компьютером… Может, он вампир и боится дневного света? – хихикнула Монахова.

– Нет, он не вампир, – сказала Настя и подумала: «Приедешь в Лионею, я тебе покажу настоящего вампира. Или не покажу, поберегу твою нервную систему. Посмотрим».

Тушкан поначалу отказывался, но как-то неуверенно; Настя это почувствовала и дожала его посредством электронных писем и ночных звонков. Последний их разговор вышел довольно странным, впрочем, Тушкан оставался Тушканом, странным маленьким мальчиком, которому приятнее было общаться с компьютерами, чем с живыми людьми.

– То есть ты выходишь замуж за принца? – уточнил он.

– Ага.

– То есть ты теперь будешь принцессой?

– Типа того.

– Круто, – сказал Тушкан и некоторое время дышал в трубку. – А ты это…

– Что?

– Знаешь такую игру – «Корделиан-2»?

– Компьютерную игру? – уточнила Настя.

– Она есть и на других платформах, но… Да, компьютерная игра.

– Знаешь, мне как-то не до игр в последнее время, – сказала Настя. – Помню, у тебя я играла в какую-то из частей «Гарри Поттера» и еще во что-то про шпионов… Но никакого «Корделиана» я не помню. А что?

– Дворец в «Корделиане-2» очень похож на дворец в этой вашей Лионее. На фотографии, которые ты прислала. Я хочу посмотреть, как там внутри, похоже на игру или нет.

– То есть ты приедешь?

– Да. Принцесса… – В трубке раздались странные звуки, и Настя с запозданием сообразила, что это Тушкан посмеивается. – Пока, принцесса. Увидимся.

Третий официальный гость Анастасии Колесниковой оказался еще более странным персонажем, чем Тушкан. Дней за десять до свадьбы Насте позвонила Монахова, и ее голос был слегка встревоженным. Чуть-чуть. Как будто Монахова звонила, чтобы сообщить о пролетающих за окном слонах, причем ей было неудобно, что она лезет с такими глупостями, но ничего с этим поделать не может, потому что слоны и в самом деле летят, мерно помахивая ушами.

– Она узнала про твою свадьбу, и она решила, что тоже приглашена.

– Что?!

– Она уже всем раззвонила, что едет к тебе. Она собрала чемоданы, она купила подарки. Она считает тебя своей лучшей подругой.

– Но я-то ее почти не знаю! Мы с ней общались-то всего пару раз… Подожди, а как это она узнала про мою свадьбу? От кого это она узнала?

– Ну…

– Вот раз сама разболтала, сама и объясняй ей, что никто ее сюда не приглашал…

– Это будет жестоко. Она так ждет твоей свадьбы…

– Зря ждет, потому что…

– Настя, я не смогу ей это сказать. У меня язык не повернется.

– У тебя язык вращается во все стороны и со страшной силой, ты сама рассказывала, так что не надо мне ля-ля…

– Настя, у нее тут была депрессия. Какая-то личная трагедия, кто-то умер или что-то в этом роде… Она только стала приходить в себя, а ты…

– Что, я буду виновата? В том, что у тебя длинный язык, а она почему-то считает меня своей лучшей подругой?!

– Просто сделай доброе дело. Пусть ребенок порадуется. И еще, мне нужно будет хоть с кем-то общаться, у тебя наверняка будет дел по горло, а Тушкан, знаешь ли… Совсем не мой Уровень.

Это было десять дней назад, и теперь Армандо шпионским шепотом интересовался:

– Два других ваших официальных гостя?

– Один в «Оверлуке», сидит в своем номере и скорее всего играет в этого «Корделиана»… Второй… – Настя задумалась о том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, и о том, что радости ребенка хороши, только если происходят на огороженной и охраняемой территории. – Второй…

– Она бегает по дворцу и фотографируется с гвардейцами, – подсказала Монахова. – Пока всех не перефотографирует, не успокоится.

– Ищет среди них мужчину своей мечты? – предположила Настя.

– Нет, просто пока на карте памяти есть свободное место, она будет бегать и фотографировать все подряд.

– А, – внезапно подал голос Армандо. – Так вот это кто. Высокая худая блондинка в розовом. Громко разговаривает и громко смеется. Все фотографирует.

– Это наша Оленька, – созналась Монахова.

– Ваш официальный гость? – уточнил Армандо у Насти. Она скорбно кивнула. – Я попрошу ваших официальных гостей вернуться в свои номера и подождать там вплоть до особых распоряжений.

– Что-то случилось? – Монахова изобразила обеспокоенность и желание срочно прижаться к надежному мужскому плечу.

– Ничего особенного, – сказала Настя с беспечной улыбкой. – Много шума из ничего. Не могут найти Дениса, вот и придумывают разные глупости…

– Не могут найти… То есть твой муж потерялся, – сделала вывод Монахова. – И ты считаешь, что в этом нет ничего особенного. Ясно. Молчу. Иду к себе в номер.

– Леди, – Армандо элегантно взял Монахову под руку, и та зарделась от счастья. – Если вдруг на выходе из дворца к вам обратятся люди с телевидения…

– Ротик на замочек, – прошептала Монахова, а потом как-то уж совсем неприлично рассмеялась.

– А если вдруг в «Оверлуке» ты встретишь Тушкана, пусть принесет сюда мой ноутбук, – крикнула Настя вслед Монаховой. – А то я здесь со скуки совсем одичаю!

Потом она повернулась к Армандо:

– Так что же у нас тут случилось? Все еще никак не можем найти моего дорогого мужа?

– Не можем, – согласился Армандо.

– Тогда я пойду к себе и поищу его под кроватью, ладно?

– Вообще-то вас ждет мистер Смайли. Он ждет вас в Северном крыле, принцесса Анастасия.

– Зачем он там меня ждет?

– Чтобы вы посмотрели на тело. На мертвое тело.

 

11

«Так я нашла Дениса Андерсона».

Логика повествования требовала здесь восклицательного знака, а может быть, и не одного, ведь речь о счастливом исходе долгих поисков, где было место и опасностям, и лишениям, и бессонным ночам, и нерегулярному питанию. Палец же упорно выбивал на клавиатуре точку, которая означала не радостный вопль победы, но усталый вздох, боль в мышцах, пропахшую дымом одежду… Ноги уже не держали ее, и Настя села на землю, уперлась подбородком в колени, стала ждать, когда же все кончится и можно будет ехать домой.

И Денис тоже выглядел неважно, в этих его кое-как заштопанных обносках, с расцарапанным лицом и светлыми полукружьями растертых слез на грязном лице.

– Ничего-ничего, – сказала ему тогда Настя. – Все уже кончилось. Все будет хорошо.

Наверное, не надо было произносить такое вслух. Наверное, это было излишним. Наверное, эти Настины слова достигли ушей какой-то злобной завистливой твари, и та, мерзко повизгивая, вытащила из чулана магическое кривое зеркало, отразившее произнесенные слова и вернувшее Насте их полную противоположность.

– Настя, – сказал Денис и огляделся по сторонам. Он не увидел и не мог увидеть никого подозрительного: пара лионейских солдат, внимательный врач. Обезглавленные трупы горгон также были совершенно безвредны.

– Я тебе должен кое-что сказать, – Денис понизил голос, а потом зашептал ей в ухо…

И он сказал.

– Я люблю тебя, я всегда помнил о тебе, но… Эта девушка, ты видела ее… В общем, у нас с ней кое-что было…

Нужные слова всегда являются с запозданием, как будто их отправляют из Владивостока в Калининград гужевым транспортом. В данном случае следующая убойная реплика пришла Насте в голову лишь пару месяцев спустя:

– Ты не мог бы выражаться яснее? Что значит это ваше «кое-что» – совместные прогулки по лесу? Занятия в кружке кройки и шитья? Секс? Ритуальные убийства? Или все сразу?!

Но тогда Насте было не до сарказма, она отстранила Дениса рукой, оборвав поток ненужных ей слов, и зашагала наугад, не желая ни вопросов, ни ответов. Слова о том, что все уже кончилось и все будет хорошо, умерли, едва родившись. На их свежих могилах были выставлены предупреждающие знаки: «Ничего не кончилось» и «Все никогда не бывает хорошо».

Как раз в это время некто подошел к Денису сбоку и исполнил свой долг сына ночи, привнеся немного справедливости в этот несправедливый мир, отплатив за жестокое и бессмысленное убийство, даже если платить приходилось наследному принцу династии Андерсонов.

Проще говоря, вампир по имени Марат ударил Дениса тесаком, мстя за гибель графа Валенте. Марат прекрасно понимал, что времени на удар у него немного, поэтому он сэкономил на замахе, метясь в такое место, где и одного точного удара будет достаточно – в шею. Денис, оцепенело глядя Насте вслед, представлял превосходную цель для такого удара, но в последний момент то ли рука Марата дрогнула, то ли Денис шагнул за Настей…

Самое забавное – если в неудавшемся убийстве можно найти забаву – заключалось в том, что все могли быть довольны. Вампиры публично исполнили свой акт мести, Андерсоны не потеряли наследника престола, так что…

Так что на самом деле никто не был доволен. Марата ждал суд, а потом скорее всего смертная казнь. Андерсоны также намеревались найти и обратить в пыль остальных участников заговора. Вампиры требовали отпустить Марата и зловещим шепотом выражали мнение, что если расследование заговора и состоится, то это будет их сугубо внутреннее дело. Постепенно все теряли терпение. Король Утер перестал общаться с послом детей ночи при Лионейском Большом Совете и перепоручил все переговоры главе королевской администрации, Эндрю Фишеру; это было своего рода последнее предупреждение. Но и Фишер со своим пронзительно-леденящим взглядом и прочими немалыми талантами не мог пробить дорогу из тупика.

А Насте было на все это плевать с высокой колокольни. Ее вообще в это время не было в Лионее.

«Так я нашла Дениса Андерсона и сразу же потеряла его. Мне, конечно, было его жалко, но и себя мне тоже было жалко, потому что получалось, что он снова меня предал, только по-другому».

Ей захотелось написать «в особо извращенной форме», но это было бы несолидно для «Подлинной истории Анастасии Колесниковой», хотя доля истины тут, конечно же, содержалась. Та, кого Денис назвал «эта девушка», на самом деле была не совсем девушка. Анжела… Какое все-таки пошлое имя! Не мог подобрать ничего поинтереснее, а еще принц называется.

«Эту девушку звали Анжела Маринкина, ей было шестнадцать лет, когда она сбежала из дома, а дом у нее был, кажется, где-то в Краснодарском крае. Не знаю, сколько точно ей лет было, когда она связалась с Денисом, будем считать, что больше восемнадцати, а то ведь Андерсонам для полного счастья не хватает только обвинений в растлении несовершеннолетних. Но прежде чем она встретилась с Денисом, она встретилась с горгонами. Естественно, когда молодая девушка убегает из дома и перебивается случайными заработками, она рискует вляпаться в крупные неприятности…»

В последней фразе было что-то поддельное, заставляющее морщиться и перепрыгивать на следующие строчки. Наверное, это было слишком похоже на выступления мрачной золотозубой тетки из детской комнаты милиции (дивные школьные воспоминания!), а еще, наверное, не Настино это было дело – осуждать молодых девушек, которые шатаются вне дома и университета, находя себе на мягкую часть тела приключения одно хуже другого.

«Горгоны схватили ее, но не для еды и не для того, чтобы превратить в статую. Им как раз была нужна новая „сестра“, и они потащили Анжелу в леса, чтобы в спокойной обстановке совершить обряд перехода и сделать из Анжелы полноценную горгону. В плену она и встретила Дениса Андерсона, который тоже был у горгон. Вот так у них и случилось…»

Да, вот именно. Случилось. Все, что может случиться между парнем и девушкой, когда они находятся в плену у жутких тварей со змеящимися головами и не знают, проживут ли хотя бы еще один день. Насте хотелось думать, что это все-таки был страх, а не страсть. Страх в ее глазах, его успокаивающий голос, ее отчаяние, его сострадание…

Наверное, это было так: «О, Денис, неужели я умру, так и не узнав большой и светлой любви?!» И он: «Не бойся, Анжела, я помогу тебе! Вот он я, с моими сильными руками, с романтично ниспадающими на глаза волосами… Давно не мытыми, правда, но для сельской местности сойдет…» Помощник, блин. Знаешь, Денис, горгонами можно оправдать что угодно. Раз уж нависла неминуемая гибель, так давайте пустимся во все тяжкие! Раз уж нависла неминуемая гибель, то ну ее на фиг, контрацепцию! Что называется, живем сегодняшним днем, а последствия пусть потом расхлебывают остальные. В смысле – весь остальной мир, и Настя Колесникова в том числе.

Я, конечно, тоже не святая, случались и на моем жизненном пути всякие истории типа Михаила Гарджели, но то была магия, Денис, а против магии не попрешь! А тебя никто не заколдовывал, у тебя был выбор, и ты выбрал…

Хотя чего это я разошлась? Кто сказал, что Денису попадется на глаза моя писанина? А кто сказал, что это вообще кто-то будет читать? Это ведь все исключительно для души. Выпустить пар. Как поорать из окна на верхнем этаже «Оверлука».

Все равно никто не услышит.

«Вот так у них и случилось. А потом горгоны сделали то, что и собирались, то есть обряд перехода. Анжелу превратили в горгону, не зная, что в это время она уже была беременной. Это случилось где-то за месяц или два до моего появления в лагере горгон. Процесс перехода занимает некоторое время, вот Анжела и шаталась сама не своя, еще не горгона, но уже и не человек, да еще и в положении. Когда в лагерь вломились бойцы Смайли, Денис бросился спасать Анжелу, потому что для лионеиского спецназа она ничем не отличалась от других горгон. Ему это удалось, хотя…»

Хотя если вспомнить, как Смайли тогда посмотрел на сидящего в пыли Дениса в обнимку с Анжелой…

Хотя если представить, каким было лицо начальника службы королевской безопасности, когда он узнал о беременности Анжелы…

Будущее Анжелы и ее ребенка после этого выглядело уже не так безоблачно.

Роберт Д. Смайли смотрел на этот мир под вполне определенным углом. Он считал, что ничто не происходит само по себе, что «случайность» – это миф, а синоним слова «причина» – «заговор». И когда Роберт Д. Смайли оценил, чем может стать для династии Андерсонов, Большого Совета и всех двенадцати Великих Старых рас появление такого незапланированного наследника лионеиского престола…

Он решил принять меры. И это было еще только полбеды.

 

12

– Включите свет, – сказал Смайли.

– Выключите немедленно! – закричала Настя.

Некоторое время они молчали. Потом Настя вытерла рот платком, сцепила дрожащие пальцы за спиной и спросила:

– И что… что это значит?

– Труп, – коротко сказал Смайли.

– Ага. Труп. И как это вы определили, что это женский труп, интересно мне знать?

– Женский? Почему женский? А, понятно. Вы не поняли, Анастасия, это не то тело, о котором мы разговаривали утром. Это не тело женщины, застреленной на французской границе, его еще не доставили.

– То есть это другой труп?

– Да.

– Второй за сегодняшний день.

– Да.

Настя покачала головой, обвела взглядом выложенный светлой плиткой подземный коридор с дверями по обеим сторонам и выдохнула:

– Отлично.

– Это ведь ирония?

– Да. Или нет. Или я уже не знаю и не понимаю… Ох.

– Что – «ох»?

– Мистер Смайли, – Настя морщилась от едкого запаха, стоявшего в камере, и, может быть, поэтому ее тянуло говорить едкие вещи. – Любая порядочная девушка верит, что день ее свадьбы будет лучшим днем ее жизни. Это как вершина карьеры, это как… Короче говоря, у меня только что отняли лучший день моей жизни. И это отвратительно. И этого я не прощу… Только я пока не знаю, кому я это не прощу.

– Вообще-то, Анастасия, свадьба у тебя была вчера, – напомнил Смайли. – Значит, самый счастливый день в твоей жизни тоже был вчера. А потом…

– Вы хотите сказать, что потом сразу же наступает худший день в жизни?

– Нет, потом жизнь просто продолжается.

– Как-то хреново она продолжается… Зачем вы меня позвали? Это ведь даже не труп, это просто куча…

– Ларссон, подойдите сюда, – попросил Смайли, и на его просьбу откликнулся облаченный в темно-синюю униформу гном с аккуратной рыжей бородкой.

– Натан Д. Ларссон, начальник смены, – представился он Насте.

– Какой такой смены?

– Смены по контролю за изоляцией на первом уровне Северного крыла, – гордо объявил Ларссон.

– Он тюремщик, – пояснил Смайли.

– Согласно Высочайше утвержденному реестру, – четко отрапортовал Ларссон, уставившись Насте в подбородок. – В блоке 214 содержался Артем Покровский, человек, поступил в июле прошлого года…

Смайли с интересом наблюдал за реакцией Насти. Та продолжала морщиться и прикрывать нос платком.

– Покровский? Артем? Тот самый?

– Тот самый, Анастасия. Что скажешь?

– Когда я видела его в последний раз, он выглядел немного иначе.

Видела в последний раз… Конечно же, я не думала, что это будет последний раз, и Покровский тоже не думал. Прошлой осенью Армандо устроил мне что-то вроде экскурсии по закоулкам и подземельям королевского дворца, и в том числе мы посетили с дружеским визитом подземную тюрьму в Северном крыле. Официально она называлась «изолятор», и у меня в этом изоляторе обнаружилось несколько знакомых.

Мы поболтали.

Он был одет в широкие желтые штаны и такую же куртку, которые мне показались совсем непохожими на тюремную одежду, скорее этот ансамбль напоминал уютную домашнюю пижаму, которой не хватало разве что нарисованных зайчиков или мишек. Впрочем, я плохо разбираюсь в тюремной, точнее, в изоляторной моде.

На время нашей беседы щиколотка Покровского была прикована тонкой цепью к ножке кровати; похоже, это больше смущало меня, чем его. Странно такое говорить, но Покровский производил впечатление довольного жизнью человека.

– Я помню время, когда все было иначе, – сказал он и ностальгически прищурил глаза. – Помню растерянную девочку с мокрыми волосами. Она сидела на кровати, завернувшись в халат, дрожала от холода и пила чай из большой чашки. Это была ты, Настя…

– А я помню одного усатого мужчину, который прикидывался майором, и это была самая маленькая ложь из тех, что он вбивал в голову растерянной девочке с мокрыми волосами, – ответила я, может быть, чуть жестче, чем следовало. – Спецслужба. Спецоперация. Ущерб национальной безопасности. А оказалась, что нет никакой спецслужбы, нет никакого майора Покровского, а есть лишь горстка лжецов и убийц.

– Как будто тебе никогда не приходилось лгать.

– Приходилось.

– Как будто тебе никогда не приходилось убивать.

– И это было.

– Тогда чем ты лучше нас? Тем, что твой парень – наследный Лионейский принц?

– Дело не в парне, – ответила я, сдерживая раздражение. – Парень тут совсем ни при чем. Дело в том, что я не продавала свою душу Леонарду. Не записывалась в команду к сумасшедшему, который возомнил о себе невесть что.

– Он думает, что он бог. Или может стать богом.

– Я же говорю – сумасшедший.

– Если бы ты видела то, что видел я…

– Я бы попросила, чтобы меня заперли в подземной камере-одиночке?

– Нет, не в этом дело. Ты бы поняла, что это не горстка лжецов и убийц. И что Леонард – не сумасшедший волшебник. Ты бы поняла, что это – будущее. Новое будущее.

– Я в курсе, «Новое будущее», так называется фонд Леонарда. У него есть офис в Лондоне и веб-сайт, правда, довольно бестолковый. Зачем сумасшедшему волшебнику веб-сайт, а?

– Вы не понимаете, – разочарованно сказал Покровский. – И ты не понимаешь, и этот гном, и все остальные. Я не у психа на подхвате работал, я помогал создавать новое будущее. Когда в безумную идею вкладывают такое количество энергии, денег, сил, она перестает быть безумной идеей, она становится неизбежной реальностью, нравится тебе это или нет.

– Сильно сказано. Только ведь ты потом сбежал от Леонарда, ты говорил, что сыт по горло его трюками.

– Я тогда надеялся, что от Леонарда можно сбежать.

– Но ведь ты и сбежал.

– Да, в подземную камеру-одиночку. Хотя… Здесь действительно спокойно. Здесь, – он перешел на доверительный шепот, – мне уже две недели не снятся сны.

– А раньше?

– Раньше… – Покровский поежился. – Вся честная компания. Леонард. Сахнович. Лиза. Локстер. Поодиночке и все вместе.

– И что именно тебе снилось?

– Они были мной недовольны, – сказал Покровский. – Очень недовольны.

Похоже, в конце концов они нашли способ выразить свое недовольство.

– …выглядел немного иначе.

Настя инстинктивно пятилась, пока не уперлась спиной в противоположную стену коридора. Значит, вот так это все и происходит. Вот так внезапно люди исчезают из твоей жизни, оставляя после себя… Лучше было не думать, что же именно оставил после себя Артем Покровский. Настя вспомнила, что во время той последней встречи с Покровским на языке у нее вертелось злорадное «не рой другому яму, сам в нее попадешь», однако вслух она этих слов не произнесла. Сколько бы зла ни причинил ей Покровский, в яме теперь сидел именно он, и плевать в эту яму с высоты нынешнего Настиного положения было уж как-то совсем неприлично. Тем более что Покровский сам решился сбежать от Леонарда, поняв…

Нет. Дело было не в том, что он понял нечто важное про Леонарда. Просто это было в природе Покровского – перебегать с одной стороны на другую, причем так легко, что слово «предательство» было бы здесь неуместным усложнением, все равно что высчитывать «два плюс один» на супермощном компьютере. Если его когда-то и мучила совесть, то это осталось строго между Покровским и совестью.

– С тобой все в порядке? – спросил Смайли.

– Ага, – кивнула Настя. С ней было все в совершенном порядке, просто немного не хватало воздуха. – Я просто хотела сказать… Майор Покровский был здоровый такой мужик с усами… Когда я видела его в последний раз, у него еще и борода была. А то, что здесь разбрызгано по стенам… Совсем непохоже на него.

Смайли вздохнул:

– Мы, конечно, проведем анализ ДНК, на всякий случай, хотя вряд ли кто-то мог забраться сюда, выпустить Покровского, запереться в камере и потом взорваться изнутри.

– Взорваться изнутри?

– А какую бы ты указала причину смерти? Сердечный приступ? Вряд ли. А вот если вспомнить, как в прошлом году, когда ты с Покровским искала Дениса Андерсона…

– Однажды ночью он пропал. И потом обнаружился уже в лагере горгон.

– Помнишь, почему он перестал тебе помогать?

– К нему явился призрак Сахновича, его друга. И призрак сказал, что внутри Покровского есть какая-то штука… Что-то типа бомбы.

– Скорее типа сети, оплетшей все жизненно важные органы. Источник этой сети – что-то вроде крохотной опухоли на задней стенке желудка Покровского.

– Подарок от Леонарда.

– Да, чтобы держать Покровского на коротком поводке. Человек, управляемый с помощью пульта дистанционного управления.

– Какого еще пульта?

– Я имею в виду, что под влиянием внешнего сигнала сеть внутри Покровского активизировалась и причиняла ему дикую боль. Если сигнал был слишком сильным или слишком долгим….

– Да, я поняла. Он сидел тут с прошлого лета, неужели нельзя было вытащить из него эту сеть?

– Мы попытались. Первая попытка едва не убила его, поэтому решено было провести дополнительные исследования. Он сам попросился в подземный блок, чтобы люди Леонарда не смогли достать его этим сигналом.

– Но они его достали.

– Вот именно. Он сидел здесь с прошлого лета, все было нормально. До прошлой ночи.

– Вы хотите сказать…

– Кто-то из свадебных гостей.

– Или из этой телевизионной банды! Они же…

– Мы уже проверяем их аппаратуру…

– Знаете, мистер Смайли, здесь становится как-то жутковато.

– Сейчас мы поднимемся наверх, Анастасия.

– Я не про подземелье, Роберт. В Лионее становится жутко.

 

13

«Дениса удалось спасти, потому что рядом был врач и рядом были вертолеты, на которых его быстро вывезли из лагеря горгон. Две недели он пролежал в клинике под Екатеринбургом, а потом его состояние стабилизировалось, и Дениса отправили долечиваться в Лионею. Я с ним не полетела, я осталась дома. Не очень-то хотелось снова встречаться нос к носу с Амбер и выслушивать всякие гадости, а гадостей у нее для меня хватило бы. Наверняка именно я оказалась бы виноватой в том, что Денис лежал в реанимации, хотя Смайли, например, считал меня чуть ли не героиней. А может быть, это он так издевался. Я знала, что жизнь Дениса в безопасности, и считала, что выполнила свой долг и теперь могу гулять на все четыре стороны. Все равно Денис был не в том состоянии, чтобы вести со мной долгие задушевные разговоры о том, что было, и о том, чего не было. Задай я ему тогда вопросы, что вертелись у меня на языке, он бы, чего доброго, впал в кому. Я не хотела портить жизнь Андерсонам, я просто ушла, тем более что Давид Гарджели теперь не держал на меня зла, Покровский попал в руки к Андерсонам, а про Лизу давно уже ничего не было слышно. К тому же, раз Денис вернулся в Лионею, какой от меня был прок? Даже Люциус больше не действовал мне на нервы. Я осталась одна, и я могла делать то, что я захочу…»

И оказалось, что мечтать об одиночестве, о возвращении домой и о свободе выбора – совсем не то же самое, что получить все эти вещи в реальности.

«Я вернулась в университет, это оказалось сделать довольно просто, потому что об этом позаботился Михаил Гарджели, когда еще был жив. Я встретила Монахову, которая тогда переживала свой очередной любовно-экономический кризис, и мне пришлось ее утешать, и я вдруг поняла, что Монахова со всеми ее бизнесменами и полетами на уик-энд в Турцию гораздо несчастнее меня. Мне-то жизнь, конечно, настучала по башке, но я хотя бы видела Лионею, видела, как рушится и горит дом Старейшей Горгоны, гостила в уютном жилище демона посреди Праги, ездила в лимузине на королевский бал и вернулась оттуда в обеих туфельках, держала в руках древний меч… Я видела мир, который существовал с обратной стороны панельных многоэтажек, грязных маршрутных такси, пожизненных выплат по кредитам, бесконечных осенних дождей, пыльного лета вперемешку с тополиным пухом, вечно промокающих сапог и еще миллиона вещей, которые меня бесят и которые у меня не хватит терпения перечислять. Не то чтобы это был совсем другой мир, он безусловно существовал в том же измерении и, более того, в неразрывной сцепке с реальностью первых девятнадцати лет моей жизни, но…

Скажем так, мир, частью которого была Лионея, имел больше прав на существование. В нем был хоть какой-то смысл, и, честно говоря, когда у меня наконец нашлось время посидеть и подумать, я решила, что набитые мною шишки стоили полученного знания.

Так что, когда к общежитию подъехала Лиза и сказала…»

Она тогда много чего сказала. Она сказала, что Леонард одержим идеей стереть этот мир как неудачный карандашный набросок и заменить его своей собственной картиной. Она сказала, что при последней своей встрече с Иннокентием она исполнила свою давнюю мечту и уничтожила того, кто когда-то именовался Ка-Щи или Инносентиус. Она еще что-то сказала…

Однако Насте было достаточно и первых двух заявлений.

– Леонард просил передать, – сказала тогда рыжеволосая Лиза и протянула Насте цилиндрический пластиковый футляр. Свернутая в трубку бумага оказалась сертификатом, где по-русски и по-английски было напечатано: «Данным документом подтверждается, что Анастасия Колесникова (АК…609 по общему классификатору) в период с…. по…..оказала существенные услуги фонду „Новое будущее“. Со всеми вытекающими отсюда последствиями». Печать. Подпись.

– Что это за услуги? – спросила Настя. – И что это за последствия?

– Услуги? Ну как же, Михаил Гарджели, Иннокентий, потом вся эта история с Денисом Андерсоном… Смотри не потеряй, эта бумажка может тебе пригодиться, когда начнется финальная стадия…

– Финальная стадия чего?

– Создания нового будущего. В сертификате написано, читай внимательно.

– То есть с этой бумажкой меня пропустят в новое будущее, которое пытается создать Леонард? – спросила Настя, чувствуя, как закипает в ней то, что древний поэт называл «ярость благородная».

– Не совсем так. Скорее всего, тебя не сразу ликвидируют.

Настя аккуратно вложила бумагу в пластиковый футляр. Такими вещами действительно не разбрасываются.

В идеале это пластиковый футляр стоило забить в глотку Леонарду, чтобы тот раз и навсегда перестал распоряжаться человеческими жизнями, как завалявшимися в кармане мелкими монетками, чтобы не смел присваивать им какие-то номера по классификатору, не смел расставлять людей, как деревянные фигурки на бесконечной шахматной доске, не смел заставлять их выглядеть теми, кем они на самом деле не являются, не смел убивать, запускать под кожу червяков и еще, и еще…

Не смел делать то многое, на что, по мнению Леонарда, боги имели безусловное право.

Кто ты такой, чтобы говорить мне, где мое место в этой жизни?! «Оказала существенные услуги»?! «Со всеми вытекающими последствиями»?!

Знаешь, похоже, что последствия действительно потекут.

«Потом я поняла, что в этой дурацкой бумажке словно было написано между строк скрытым шрифтом: „Сим я, Леонард, заявляю свои права на звание Вселенского Зла, и кто со мной – тот со мной, а кто против меня – тот против, и пусть каждый теперь да выберет свою сторону“. Если верить книжкам по истории династии Андерсонов, раньше имели привычку выражаться именно таким витиеватым образом, и Леонард с его амбициями словно выскочил из пыльного тома с рассказами про злых волшебников с разными фамилиями и отважных рыцарей (все по фамилии Андерсон). Он хотел не контрольный пакет акций нефтяной компании, не губернаторский пост, не участок под перспективную застройку и даже не двенадцать юных девственниц. Он хотел все и сразу, собираясь вытереть ноги о существующий порядок вещей.

Ну что же, за язык его никто не тянул. Назвался богом – полезай туда, куда они там обычно лазят. На гору Олимп или еще куда.

Так что правильнее было назвать Леонардову бумажку не сертификатом, а чем-то вроде приглашения на Апокалипсис.

Галочка: «Получено». Подпись: Колесникова.

 

14

Ларссон проводил их до лифта, сам нажал нужную кнопку и качнул рыжей бородой в уважительном поклоне.

– Родственник? – спросила Настя, глядя, как меняются цифры на электронном табло.

– Чей? – не понял Смайли.

– Ваш.

– Нет, какой он мне родственник. Он из клана Норд-Рим, то есть из Скандинавии. Ты ведь понимаешь, Анастасия, что не все гномы – родственники? У нас довольно сложная система общественных отношений, – важно заявил Смайли. – Я могу посоветовать тебе кое-какую литературу по этому вопросу…

– А вот все горгоны считают себя сестрами.

– Прекрасно, вот если бы они только не убивали других разумных существ ради пропитания… При чем здесь вообще горгоны?

– Вспомнилось. Покровского вы взяли именно при разгроме лагеря горгон.

– Да, кажется, так и было.

– Я тогда еще врезала ему ружьем по голове, – Настя вздохнула. – Бедный, бедный Артем. Он то сбривал усы, то отращивал их снова, как будто это могло ему помочь спастись от Леонарда. Ни фига.

– Тебе его жалко?

– Люди вообще не должны умирать подобным образом. Как вспомню, так…

– Тебе его жалко?

– Нет, – сказала Настя, поразмыслив, и сама удивилась своему ответу. – Он был одним из тех, кто запустил мне червяка под кожу, а потом отправил к Михаилу Гарджели. Он использовал меня. Теперь кто-то использовал его, причем по полной программе. Он должен был догадаться, что рано или поздно все кончится именно так.

– Ты говоришь прямо как моя бабушка… Ответственность и все такое прочее.

– Привет вашей бабушке, Роберт. Я не жалею Покровского, мне просто немного тревожно, что такие вещи происходят в Лионее.

– Принимаем меры, – буркнул Смайли.

– Он просидел здесь полгода, так? Он рассказал вам хоть что-то ценное? Про Леонарда и остальное?

– Про Разное. Он называл это – Разное. Магия и все прочее. Да, Анастасия, он рассказал много ценного. Он рассказал, пожалуй, все, что знал и помнил, причем его даже не пришлось запугивать, потому что он уже был до смерти напуган той штукой, что жила в нем. Мы дали ему надежду, и – вуаля! – исповедь господина Покровского к вашим услугам.

– Раз она к моим услугам, я хотела бы ее прочитать.

– Зачем, Анастасия? Зачем забивать голову…

– Во-первых, со вчерашнего дня я наследная принцесса Лионеи. Во-вторых, в этой исповеди наверняка есть пара строчек про меня. Мне любопытно.

– Пф-ф, – неодобрительно отозвался Смайли.

– И вообще, эта подземная тюрьма меня очень интересует. Сколько там всего заключенных? Кто эти люди? И не люди. За что они там содержатся?

– Я видел один фильм, – сказал Смайли, с облегчением проскользнув в открывшиеся двери лифта. – Только там был принц, а не принцесса. Молодой принц-идеалист, который наследует королевство и пытается перестроить его по своим высоким моральным стандартам. Прощает преступников, отменяет налоги, распускает армию… Знаешь, чем кончилось? Все умерли. Королевство захватили враги.

– У гномов есть кино?

– У гномов нет кино. У гномов нет времени на такие глупости. Это был человеческий фильм, я вспомнил его, чтобы сказать тебе – поосторожнее с моральными принципами.

– Ты не знаешь моих моральных принципов.

– Могу догадаться. Что-нибудь типа: свобода, равенство, братство. Или: красота спасет мир. Или: занимайся сексом, а в армию не ходи. Все это глупости, Анастасия. В основе любого нормального государства должна находиться небольшая солидная тюрьма, а уже поверх тюрьмы можно выстраивать моральные принципы…

– Марат все еще здесь?

– Марат, который вампир?

– Он самый.

– Интересно получается, Анастасия, почти все наши заключенные – твои знакомые.

– Он здесь сидит?

– Он сидит в надежном месте и ждет своей участи.

– И его участь?

– Жидкое серебро, полагаю.

– То есть?

– Стандартная форма казни для вампира.

– Но его ведь должны еще судить.

– Нет, не должны. Покушение на принца – тяжкое преступление, обстоятельства более чем известны, поэтому все решится простым голосованием Большого Совета.

– Но вампиры будут против…

– И окажутся в меньшинстве. Вообще, о политике с тобой должен говорить король Утер, но раз уж зашла речь… Мы хотим, чтобы решение было принято единогласно. Мы хотим, чтобы на заседании Совета было продемонстрировано единство. Мы должны убедить вампиров, что сейчас не время для споров. Мы ознакомим их с информацией о Леонарде и фонде «Новое будущее», мы призовем сплотиться перед этой опасностью… Ну, ты понимаешь.

– Что значит – ты понимаешь? Леонард действительно опасен! Мы только что видели, что осталось от Покровского…

– Убить своего собственного приспешника – это одно. Бросить вызов Большому Совету – совсем другое. Если бы ты знала, сколько сумасшедших, колдунов, экстрасенсов, самопровозглашенных богов и богинь каждый год присылают Андерсонам угрожающие письма….

– Сколько?

– Точно не знаю, сделай запрос в канцелярию.

– И сделаю.

– Ну и сделай.

Смайли выглядел так, словно начинал терять терпение. Настя посмотрела на часы и улыбнулась. Кажется…

Смайли поспешно схватился за мобильный телефон. В основном он слушал, и по мере того, как он слушал…

– Еще один труп? – спросила Настя. Смайли помотал головой и убрал мобильник во внутренний карман пиджака.

– Что-то насчет Дениса?

– Да. То есть нет, – Смайли посмотрел ей прямо в глаза. – Кое-что насчет тебя, Настя.

 

15

«Когда Лиза села в свою шикарную машину и убралась с моих глаз долой, я поняла, что никакого выбора у меня нет, что я должна буду вернуться в Лионею. То есть не должна, не в том смысле, что меня кто-то заставлял или принуждал туда возвращаться. Просто стоило мне пару дней пожить так называемой нормальной жизнью, походить по нормальным улицам, пообщаться с нормальными людьми и осознать, каким будет мое нормальное будущее… Как-то нехорошо мне стало. Нехорошо – в смысле тоскливо и безнадежно, причем настолько, что мне захотелось напиться, а такое со мной случается нечасто. Честно говоря, такое со мной случилось во второй раз в жизни, и когда при помощи Монаховой я действительно напилась, все стало еще хуже.

Помню, что на следующее утро, точнее, ближе к обеду, я сидела с обмотанным вокруг головы мокрым полотенцем, смотрела на бессовестно храпящую Монахову и задавала себе один и тот же завальный вопрос: «И это всё?!» В смысле – и это все, что теперь со мной может случиться?!

Оказалось, что нет, не все, потому что через пять минут пришла Оленька и стала изводить меня своими разговорами, которые, наверное, правильнее называть монологами, ведь я-то ей не отвечала. Потом проснулась Монахова, потрогала свое опухшее лицо, посмотрела на шевелящиеся губы Оленьки, пробормотала: «Опять этот кошмарный сон» – и отрубилась снова. Тогда я пошла в душ, а когда вернулась, то Оленька продолжала говорить, обращаясь к дремлющей Монаховой, и мне тогда тоже подумалось, что это и в самом деле какой-то кошмарный сон, и я не хочу провести в нем остаток своей жизни».

Настя скептически перечитала последний абзац и подумала, что упоминать «я пошла в душ» – это излишне, если у читателя есть голова на плечах, он и сам сообразит, что Анастасия Колесникова время от времени посещала ванную комнату. Возможно, про попойку с Монаховой тоже не стоило писать, хотя…

Хотя именно после этой бесславной попытки разогнать тоску-печаль Монахова, тупо глядя в пол, пробормотала себе под нос, имея в виду только что упорхнувшую Оленьку:

– Бывает клинический идиотизм, а у нее какой-то клинический оптимизм… Такой трезвомыслящей женщине, как я, – ик! – это действует на нервы.

– Ага, – сказала Настя, отыскивая в сумочке таблетки от головной боли.

– Она мне, знаешь, кого напоминает? Куклу, которая вылезла из своей картонной коробки и удивляется: о, надо же, какой большой и прекрасный мир! Но мы-то в этом мире живем уже черт знает сколько времени и знаем – ик! – что он совсем не прекрасный…

– Надо было ее тоже вчера напоить, – мрачно заметила Настя. – Тогда бы она так не щебетала…

– Ты злая, – сказала Монахова с ноткой удивления. – Ты ведь раньше не была злой.

– Да, вчера я не была такой злой.

– Я не про это «раньше», я про другое «раньше», – Монахова замахала рукой, словно отгоняла ворон от своих кровных шести соток. – Которое было давно, помнишь?

– Нет, – сказала Настя.

И все-таки она хотела окончательно убедиться, поэтому она не уехала ни в июле, ни в августе. Она терпела Оленькину болтовню, она ходила с Монаховой в клубы, она была на чьем-то дне рождения, она гуляла по тем скверам и паркам, которые раньше представлялись ей красивыми, она даже познакомилась на улице с каким-то парнем, правда, перезванивать ему не стала. И все это было похоже на утомительную школьную экскурсию, которая оставляет после себя ощущение бессмысленно потраченного времени и недоумение по поводу того, что кому-то когда-то эти места казались имеющими значение.

Но стоило Насте всего лишь пройти мимо книжного магазина, где они с Денисом впервые встретились, мимо того самого кафе, мимо того самого памятника князю Львовскому… Сердце немедленно напоминало о себе пронзительной болью, ноги подкашивались, мурашки пробегали по спине, и Настя жестоко закусывала губу, чтобы не разрыдаться здесь же, на виду у ни в чем не повинных нормальных людей.

Она все довела до логического конца. Первого сентября Настя пошла в университет, наулыбалась, наобнималась, нацеловалась и нафотографировалась с теми, кого она помнила и кто помнил ее. Потом Монахова затащила ее на грандиозную студенческую вечеринку в только что открытом ночном клубе, и Настя добросовестно пыталась выловить в море огней и грохоте музыки хотя бы немного внезапного счастья, во имя которого вроде бы и строились такие клубы и проводились такие вечеринки. Там были две «Маргариты» и изматывающие танцы со всеми сразу и в то же время ни с кем. Еще был широкоплечий блондин со второго курса, с которым Настя случайно встретилась глазами, а потом подумала: «Почему бы и нет?» Они нашли какое-то подсобное помещение на третьем ярусе клуба, и Настя первой добралась до «молнии» на его джинсах. Потом он сказал, что позвонит. Настя сказала, что не стоит. Он вроде бы даже обиделся, и Настя сказала, что дело не в нем. Дело совсем не в нем. Кажется, после этого он обиделся еще больше.

Утром второго сентября она отправилась на занятия и честно высидела две пары, аккуратно записывая в тетрадь, что ей предстоит сделать за семестр, если она хочет получить приличную оценку. Посреди третьей пары Настя отложила ручку, перечитала этот нескончаемый список, грозивший поглотить ее жизнь на ближайшие четыре месяца…

И улыбнулась. С этой спокойной улыбкой она встала, оставив на парте учебники и тетрадки, и вышла из аудитории, стукаясь о чужие колени и радостно извиняясь. Лектор смотрел на девушку с явным сожалением, словно та на его глазах совершала огромную и непоправимую ошибку. Настя помахала ему рукой.

Она села на лавку прямо перед университетской библиотекой, достала из сумочки пластиковую карточку с телефонным номером и стала нажимать на кнопки мобильника. Сначала Настя неправильно набрала длинный ряд цифр и, когда дисплей сообщил, что такого номера не существует, она не на шутку перепугалась. На второй раз ей ответила секретарша в лионейском посольстве в Москве.

– Здравствуйте, – сказала Настя. – Я… Я не знаю, как это все правильно делается. Короче говоря, передайте Роберту Смайли или королю Утеру, что звонила Настя Колесникова.

– Минутку, – сказала секретарша, и затем в трубке возник мужской голос.

– Анастасия Колесникова?

– Да…

– Когда вы планируете прибыть в Москву?

– Я? Не знаю, я…

– Если вы приедете завтра, то вечером сможете вылететь в Лионею.

Настя на мгновение отняла мобильник от щеки и огляделась. Мир для нее только что изменился, и как ей хотелось надеяться, бесповоротно. Похоже, никто вокруг этого не заметил. Все оставалось на своих местах, кроме…

Кроме нее самой, Насти Колесниковой.

– Завтра я буду в Москве, – сказала она. – Ждите.

 

16

Стулья в королевском кабинете были поразительно неудобные, вероятно, унаследованные от тех давних и безусловно диких времен, когда сама идея сидеть в присутствии королевской особы была покушением на основы миропорядка; отсюда и предназначение этого рода мебели – всего лишь заполнять пространство и радовать глаз, но уж никак не дарить комфорт чьим-то ягодицам сомнительного происхождения. Если бы Настя чувствовала себя посвободнее, она могла бы запрыгнуть на подоконник, но свободной она сейчас себя не чувствовала. В том числе и по причине присутствия в кабинете Эндрю Фишера, первого рыцаря короля. Этот титул никак не сочетался с очками и сутулой фигурой Фишера, впрочем, никто и не ожидал от него никаких рыцарских поступков, ибо Фишер был главой королевской администрации. Он исполнял эту работу с холодной уверенностью и педантичностью, которая, по мнению Насти, иногда бывала запредельной, то есть заставляла сомневаться в человеческом происхождении мистера Фишера. Однако поскольку ни одна из прочих рас не брала на себя ответственность за рождение рыцаря-администратора, то приходилось ставить в его имени средний инициал Н, то есть human, человек.

Сейчас Фишер стоял у окна и держал в руке тонкую папку, которая, исходя из Настиного опыта, обладала практически теми же свойствами, что и шляпа фокусника – оттуда могло явиться все, что угодно, правда, не во плоти, но в виде распоряжений, отчетов, заявлений, сообщений, справок и тому подобных актов унылой бюрократической магии.

Рыцарь-администратор никак не отреагировал на появление Насти и Смайли, король Утер тоже не шевелился, и если бы не ерзающая на краю неудобного стула Амбер, можно было подумать, что комнату населяют изваяния короля и главы его администрации в натуральную величину. Но Смайли такие мысли были неведомы, он прошел к свободному стулу и довольно ловко на него вскарабкался, потом поправил пиджак и выжидательно посмотрел на короля.

– Итак, – сказал Фишер, словно пробужденный этим взглядом от сна. – Можем начинать, ваше величество…

– Да, – сказал Утер и медленно провел ладонью по лицу. – Сейчас я начну. Сейчас…

Произнеся это, он замолчал, и это молчание длилось слишком долго для небольшой комнаты, где находятся четверо людей и один гном, причем все они знают ту шокирующую истину, которую им собирается открыть король Утер.

Ну или почти все.

Потом король все-таки решается, но начинает он издали. Или нет, не издали, но…

Фишер изложил бы все это за тридцать секунд. Король Утер говорит раз в десять дольше, отягощая информацию посторонними эмоциями.

– Вчера, – говорит король Утер Андерсон. – Вчера я был счастлив. Вчера я видел, как огни Лионеи сияли ярче, чем когда-либо на моей памяти. Я видел свадьбу моего сына Дениса, наследника лионейского престола. Я видел Дениса и его прекрасную невесту, они шли по ступеням королевского дворца, их путь был усыпан лепестками роз, как того требует обычай, и я словно увидел будущее Лионеи, и оно было великолепно. Я подумал, что наконец-то все становится на свои места. Все напасти и тревоги, пережитые нами в последние годы, уходят прочь. Наши друзья по-прежнему с нами, а враги не смеют заявить о себе. Мир, основы которого были заложены столетия назад моим предком, Томасом Андерсоном, будет сохранен. Но это было вчера. А сегодня…

В кабинете как будто становится темнее. Король продолжает говорить, глядя куда-то в сторону; его наливающийся гневом взгляд целится в невесть чем провинившуюся точку на гобелене за спинами Амбер и Насти.

– Сегодня все это оказалось сном, который развеялся очень быстро. Слишком быстро. Сегодня утром я захотел поговорить со своим сыном и не смог найти его. Жена моего сына сказала, что не знает, где он. Потом…

– Покорно прошу простить, ваше величество….

За окном еще не стемнело, да и фонари по периметру королевского дворца уверенно держат оборону против надвигающейся ночи. Однако в эти мгновения Насте кажется, что королевский кабинет погружается во мрак, что знакомые фигуры короля Утера, Смайли, Фишера и Амбер исчезают, пропадают навсегда. Остается лишь она одна, Настя Колесникова, и с каждым произнесенным словом ее одиночество будет становиться еще более очевидным и бесповоротным.

– …но я должна добавить пару слов.

– Уже поздно, Анастасия, – говорит король Утер, и он имеет в виду вовсе не время суток. – Мне все известно.

– Мое добавление не касается того, что вы знаете, ваше величество. Мое добавление состоит в том, что я не говорила вам, что не знаю, где находится Денис.

– Что?! – восклицает король Утер скорее не с возмущением, а с болью, и Настя чувствует эту боль, но ничего не может поделать. Иногда оказывается, что расставлять точки над «i» – работа, схожая с ремеслом палача.

– При всей сложности нынешних обстоятельств, я бы ни в коем случае не хотела лгать вам, ваше величество. И вам тоже, Роберт. Поэтому я и не лгала.

– Сильно сомневаюсь, – проговорил Смайли.

– А я не сомневаюсь, – сказал король Утер. – Я знаю, что она лгала. Ведь ты лгала?

– Что ты сделала с моим братом?! – привстала Амбер, изумленно разглядывая Настю.

– Что значит «при всей сложности нынешних обстоятельств»? – спросил Фишер, и при всей неприязни к холодноглазому рыцарю-администратору Настя вынуждена была признать, что самый правильный вопрос задал именно он.

 

17

«Я вернулась в Лионею 5 сентября. Интересно, что все важные события со мной случались именно в сентябре, ну не то чтобы абсолютно все важные события, но многие. Почти ровно за год до этого, 6 сентября, мы с Денисом так „здорово“ съездили в гости к горгонам, и это сильно изменило и его, и мою жизни. Еще раньше, но тоже в сентябре, я начала учиться в университете и познакомилась с Монаховой и другими людьми, и моя жизнь тоже изменилась, хотя и не так сильно, как после поездки к „Трем сестрам“. И вот теперь я снова оказалась в Лионее, уже неслучайно, уже по собственной воле, уже зная, что меня тут ожидает…»

Это был странный полет, потому что в самолете, кроме нее и экипажа, почти никого не было; почти – это пухлый японец в очках, который добирался из Токио в Лионею с промежуточной остановкой в Москве. Он изо всех сил пытался быть незаметным, забился в хвост самолета и лишь бросал осторожные взгляды поверх спинок кресел. В Лионее он все-таки столкнулся с Настей у выхода на летное поле, пробормотал какие-то извинения и принялся кланяться, словно Настя была кем-то из руководства корпорации, на которую он работал. «Маси В. Накамура» значилось на визитной карточке. У Насти не было визитной карточки, и она просто назвала свое имя, после чего ритм поклонов существенно участился.

Японского вампира никто не встретил, поэтому он разгрыз таблетку антисолара, поклонился стюардессе и резво побежал к зданию аэровокзала, прикрываясь журналом от нерешительного лионейского дождя. Настю возле трапа ждал Армандо, раскрывший было зонт для гостьи, однако Настя отказалась серьезно воспринимать лионейские осадки, улыбнулась и тронула Армандо за плечо, чтобы убедиться – это на самом деле, это реально, это не сон. Теперь это уже не сон.

Ее привезли в «Оверлук», и Армандо стал говорить про апартаменты для специальных королевских гостей, но Настя попросила, чтобы ей оставили прежний номер. Лионейская жизнь Насти была пока недолгой, и продолжить ее хотелось с того же самого места, где все прервалось весной.

– Я еще раз извиняюсь за… – Настя замялась, не зная, в каком порядке перечислять свои прегрешения перед Армандо. За обман? За удар по голове? За недоверие?

– Не стоит, – сказал Армандо, имея в виду все сразу.

– Я не знала, могу ли тебе доверять, – наконец определилась она с тяжелейшим из своих преступлений. – Поэтому все так и вышло.

Армандо сдержанно улыбнулся, что при желании можно было перевести как «все хорошо, что хорошо кончается». Однако Насте этого было мало.

– А теперь, – спросила она. – Теперь я могу тебе доверять?

Если бы Армандо имел склонность к долгим задушевным разговорам, он бы, наверное, заговорил сейчас об относительности понятия «доверие» или еще о каких-нибудь вещах, объяснять которые – все равно что заводить собеседника в темную чащу.

Но Армандо…

Забыла сказать: увидев Армандо в аэропорту и убедившись в его реальности, в течение нескольких секунд я была абсолютно счастлива. Дело было не столько в Армандо (хотя и в нем тоже, и в его черном костюме, и в галстуке с зажимом, и в микроавтобусе, который смотрелся как приложение к черному костюму Армандо), сколько в краткосрочном совпадении ожиданий и реальности: Я сошла по трапу, и меня встретил Армандо, и мы сели в машину, и поехали в город, и Армандо был приветлив и молчалив одновременно…

Странно читать такое, да? Но это был Армандо, у него каким-то образом получалось быть молчаливым и приветливым, заботливым и опять-таки немногословным.

Да, и он не имел склонности к долгим задушевным разговорам. Поэтому он просто…

Он сказал:

– Нет.

– Ясно, – сказала Настя, потому что тут и вправду все было ясно. Армандо работал на Смайли, а Смайли работал на короля Утера, и если даже отбросить такую вещь, как Священный Долг, или прочие подобные термины, которые принято произносить с особым выражением лица, то останется работа, и эта работа будет требовать доверия и откровенности лишь внутри цепочки, которая замыкается на Смайли или на Утере. Не было никакой цепочки, которая замыкалась бы на Анастасии Колесниковой, да и с чего появиться такой цепочке?

Впору было затосковать по Иннокентию, который в Лионее никому ничего не был должен, не входил ни в какие цепочки, а следовательно, мог быть тем самым беспристрастным взглядом, в котором так нуждалась Настя. С другой стороны, захотел бы этот беспристрастный взгляд иметь дело с Настей Колесниковой, которую королевский дом Андерсонов настойчиво тянул к себе и практически уже затянул?

Не факт, не факт.

«…уже зная, что меня тут ожидает. Король Утер при встрече был очень любезен, а Смайли просто рад, что все закончилось хорошо, а могло ведь и не закончиться. Амбер тоже была любезна, но не очень. Она, наверное, рассчитывала, что ноги моей больше не будет в Лионее. Она бы, наверное, не очень горевала, если бы и ее брат сгинул в диких российских лесах, освободив младшей сестре путь к престолу. Хотя, может быть, я слишком сурова к ней. А может быть, и нет.

Кто там еще из моих знакомых? С Покровским работали подчиненные Смайли, пытаясь выжать из Артема всю информацию насчет Леонарда и фонда «Новое будущее». Марат сидел в тюрьме, ожидая суда. Денис, разумеется, лежал в больнице, а вот Филипп Петрович уже выздоровел и отправился с новым заданием за пределы Лионеи, так что свидеться нам тогда не удалось.

Только я поднялась в номер и бросила вещи, как зазвонил телефон, сообщая, что внизу уже стоит машина, готовая немедленно мчать меня со скоростью света в больницу к Денису. Почему-то предполагалось, что я буду ночевать под дверью его палаты, кормить его с ложечки и стирать пижаму, словно именно за этим я приехала в Лионею. Помню удивление на лице медсестры, когда я впервые заглянула к Денису в палату, огляделась, помахала ему рукой и сказала: «Привет». А потом вернулась в «Оверлук», где легла в свою собственную огромную постель и быстро уснула. Совесть моя при этом была абсолютно чиста, так как еще летом было известно, что Денис выживет, никаких осложнений не предвиделось, и врачи держали его в палате только лишь из желания подстраховаться. Они что-то твердили про восстановительный период, про месяцы, проведенные в ужасном плену у горгон… На мой взгляд, Дениса давно пора было выпихнуть с больничной койки, но он оставался лионейским принцем, а я не была его лечащим врачом, так что…

Так что я не стала ночевать под дверью палаты и не предлагала взять мою кровь для переливания, и мою кожу для пересадки, и что там еще можно было забрать у меня и отдать ему. В конце концов, не Дениса ради я приехала в Лионею, то есть, разумеется, конечно же, и ради Дениса тоже, но все-таки он был своего рода колокольчиком на двери в Лионею, а меня больше интересовала сама дверь (Денис, если это вдруг случайно попадет тебе в руки– не обижайся на «колокольчик»). Парень, с которым у тебя что-то когда-то было – это важно, но еще важнее другое, и я бы назвала это другое «место под солнцем». Вот об этом как раз и стоило позаботиться, а Денис… Он был в надежных руках, и учитывая количество прикрепленных к нему врачей и охранников, мое здоровье находилось куда в большей опасности, чем его…»

– Он поправляется, – сказал король Утер и взял Настю под руку. – Ему еще нужно время, но он поправляется. Теперь все будет хорошо.

Настя согласно кивнула, осваивая выработанный за века универсальный язык общения с королевскими особами: они говорят, вы киваете, и все довольны.

– Ему еще нужно время, – повторил Утер. – Но кое-что он хочет сделать прямо сейчас.

– Что он хочет сделать?

– Настя, – Утер положил ей руки на плечи и одарил таким пристальным взглядом, что Насте стало немного не по себе. – Настя, он хочет сделать тебе предложение.

– Предложение? Вы имеете в виду предложение, которое…

– Он хочет, чтобы ты стала его женой. Это очень серьезное дело, я понимаю, так что не торопись с ответом…

– Передайте Денису, что я согласна.

– Ну… – король Утер немного растерялся, но быстро пришел в себя. – Тогда я сейчас сообщу… Или… Может быть, ты сама?

– Сначала вы, Ваше величество.

Утер с улыбкой посмотрел на нее, подмигнул секретарю и вошел в палату. Пока король сообщал своему сыну о пришедшем на его улицу празднике, Настя смотрела в окно, на ели, выстроившиеся правильным каре вокруг больницы. По виду из окна нельзя было догадаться, что наступила осень. По виду из окна нельзя было догадаться, что наступила пора принять кое-какие важные решения.

Король быстро справился с ролью доброго вестника и жестом пригласил Настю войти. Она переступила порог палаты и закрыла за собой дверь.

Денис сидел на постели, из одного уха торчал провод от наушника. Судя по выражению лица лионейского принца, играющая в «Ай-поде» музыка заставляла хорошенько задуматься о жизни и о себе.

– Привет, – сказала Настя и села рядом.

– Привет, – рассеянно отозвался Денис. Некоторое время они просто сидели молча, рядом, два человека, которые когда-то были друг для друга всем. А сейчас…

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – сказал Денис. – То есть, я и отец хотим, чтобы ты вышла за меня замуж. Отца это успокоит, а потом, где-нибудь через полгода… Через полгода ты подашь на развод и получишь компенсацию, которой тебе хватит до конца жизни.

– Ты думаешь, мне нужно это? Деньги?

– Так я смогу хоть немного компенсировать то плохое, что случилось с тобой из-за меня. Компенсировать мои глупости, мои ошибки.

– Давай лучше поговорим о тебе, – сказала Настя.

– Что?

– Ты считаешь, что мне нужны деньги. Допустим. А что нужно тебе?

– Мне… Я хочу быть со своей семьей. Я хочу стать хорошим королем. Как мой отец.

– Правда, что ли? – спросила Настя и сама же себе ответила: – Не думаю.

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь наш разговор? В сентябре, когда я только приехала?

– М-м…

– Не так сложно вспомнить, там была только одна встреча, где было что-то кроме «привет – привет».

– Я был растерян, я не сразу нашел слова…

– Не надо оправдываться, я ведь тебя ни в чем не обвиняю. Я просто прошу вспомнить. Когда ты все-таки нашел слова, ты спросил меня кое о чем. Помнишь?

– Да, – сказал Денис.

– Я так понимаю, что это было очень важно для тебя. И ты не мог спросить об этом важном ни у своего отца, ни у других членов твоей семьи.

– Отец сказал, чтобы я даже не заикался об этом, но…

– Ты спросил, что с Анжелой и ребенком.

– Да, – сказал Денис тихо и подавленно, словно признавался в позорном преступлении.

– Так вот, я еще раз спрошу тебя: чего ты хочешь?

– Я… Я хочу, чтобы с Анжелой и ребенком все было хорошо. Чтобы меня… Чтобы нас все оставили в покое. Чтобы мне не приходилось все время думать о двенадцати Великих Старых расах, о наследии рода Андерсонов и еще о каких-то вещах, про которые я не хочу думать и о которых я не хочу заботиться…

Он внезапно замолчал, испугавшись сказанного, а потом негромко спросил:

– Получается, я предатель? Но я не… Ведь я пытался. Я пробовал полюбить это… То, чем занимается мой отец, и то, что уготовано мне. Я не смог.

– Вот и хорошо, – Настя погладила его по руке.

– Что?

– Я имею в виду – хорошо, что ты выговорился, и мы поняли, чего же ты на самом деле хочешь.

– Какое имеет значение, чего я хочу, если…

– Твой отец сказал тебе, что я согласна? Согласна выйти за тебя замуж?

– Сказал, но…

– Никаких разводов через полгода. Я действительно хочу компенсации, но это будет другая компенсация, Денис. Я больше не хочу, чтобы мою судьбу решали другие люди, я сама хочу решать судьбы. И твоя судьба, Денис, будет первой. Я спасу тебя.

Когда Настя объяснила ему, что имеет в виду, Денис посмотрел на нее удивленно и в то же время доверчиво, как будто бы он до последнего момента надеялся на счастливый исход своей истории, но не подозревал, что избавление придет именно с этой стороны.

– Что это ты там слушаешь? – спросила Настя, подбирая свободный наушник. Денис ответил что-то насчет лечения посттравматического стресса позитивными эмоциями. Настя вставила наушник и попыталась проникнуться позитивом, но вместо этого она почему-то думала о том, что в ответе Дениса на вопрос: «Чего же ты хочешь?», ее имя не упоминалось ни разу, и это значило, что прошлое лето осталось где-то ужасно далеко, постепенно превращаясь в старую выцветшую фотографию. Инстинктивно она взяла Дениса за руку, и так они сидели рядом на постели, с общими наушниками и отдельными мыслями.

Заглянувший в палату король Утер посмотрел на них и, судя по сентиментальной улыбке, сделал из увиденного совершенно неверные выводы.

 

18

Самый правильный вопрос задал Фишер, но отвечать следовало согласно Протоколу, особенно в нынешнем Настином положении:

– Ваше величество, нет, я не лгала. Амбер, я помогла твоему брату получить то, чего он хотел. А насчет нынешних обстоятельств, мистер Фишер, это долгий разговор, и я хотела побыстрее к нему перейти, потому что…

– Как ты могла так поступить со мной?! Как ты могла так бессовестно лгать мне?! – король Утер словно и не слышал Настиных слов. – С самой нашей первой встречи я принял тебя как родную, как дочь! Я дал тебе дом, защиту… Всё, всё, чего ты могла пожелать! Ты стала частью нашей семьи, хотя многие были против, но я… Но Денис!

– Да, вот именно, это Денис попросил меня выйти за него замуж. Не я просила его жениться на мне, – уточнила Настя и тут же поняла, что напрасно это сделала.

– Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать, что не было никакой лжи. Роберт, – она повернулась к Смайли. – Вы спросили: «Где Денис?», я сказала, что его здесь нет и что скоро отыщется разумное объяснение его отсутствию. И это чистая правда.

– Прекрасно, – хмуро откликнулся Смайли. – Давай поговорим о правде. Где сейчас Денис Андерсон?

– Он покинул пределы Лионеи.

– Давно?

– Примерно двадцать часов назад.

– На машине? Через французскую границу?

– Очевидно. Не могу сказать точнее, потому что меня не было в той машине и я не сопровождала Дениса до границы, но…

– Кто те люди, которые увезли Дениса?

– Увезли? Никто его не увозил, это было его добровольное и сознательное решение, которое…

– Ты опять лжешь! – не выдержал Утер. – Решение покинуть семью, дом не могло быть добровольным! Пренебречь священным долгом….

– Ваше величество, он сам, по собственной воле, покинул Лионею. Как он уже однажды делал полтора года назад.

– Тогда он был глупым мальчишкой, теперь он взрослый мужчина, который знает, что такое ответственность!

– Совершенно с вами согласна, однако ответственность бывает разной…

– Прекрати со мной спорить и отвечай на вопросы! Кто эти трое, которые…

– На самом деле их было четверо.

– Не играй с цифрами, а отвечай на вопрос!

– Денис и еще четверо с ним, – упрямо повторила Настя.

Статуя Фишера внезапно пошевелилась:

– Минуту.

Рыцарь-администратор раскрыл папку, вынул оттуда несколько крупноформатных фотоснимков и положил на стол перед королем. Настя перевела дух, расцепила пальцы и, не заботясь о том, насколько это соответствует Протоколу, вытерла вспотевшие ладони о темно-бордовое с золотыми прожилками платье, положенное принцессе из династии Андерсонов для появлений на государственных мероприятиях не самого высокого ранга. Таких платьев у нее теперь было шесть. Или семь. В общем, столько, что цифры уже не имели значения.

Имело значение другое – когда Фишер разложил перед королем снимки, Амбер Андерсон привстала и даже вытянула шею от любопытства. Смайли не пошевелился, стало быть, он знал. И тем более знал сам Фишер. Занятная получалась история: два высокопоставленных деятеля знали, что случилось с наследником престола, но предпочли, чтобы король услышал это не от них. Наверное, это и называется опыт административной деятельности.

Злиться на Фишера по этому поводу было глупо, потому что Фишер просто не понял бы сути предъявляемых претензий. Оставался Смайли.

– Камеры наблюдения? – негромко спросила Настя.

– Нет, наши гости из «Короны», – буркнул гном. – Используют свой шанс на полную катушку, снимают все подряд круглые сутки. Они и сами не поняли, что засняли. Когда после убийства Покровского мы стали проверять их аппаратуру, обнаружились вот эти интересные картинки.

– И давно вы в курсе?

– Я – минут сорок, а Фишер… Час? Два? С ним никогда ничего не знаешь наверняка.

– Но королю вы решили сказать только сейчас…

– Никто не любит дурных вестей, а это настолько дурная весть, Анастасия…

– Ничего не вижу, – раздраженно сказал король, и указательный палец Фишера немедленно уперся в нужный сектор снимка.

– И что это? – Все еще недоумевал король. – Какой-то сверток или…

– Это сын Дениса Андерсона, – объявил Фишер. – А это его мать, Анжела Горгона…

– Маринкина ее фамилия, – сказала Настя. – Из нее горгона, как из меня балерина.

– …это водитель, двуликий, личность установлена, Роман Ставицки. А это одна из двух нянек, которые должны были присматривать за ребенком. Вторая, очевидно, не захотела участвовать в побеге, и ее убили.

– Убили? – Настя чуть не засмеялась от абсурдности такого предположения. – Никто ее не убивал. Она сидит у себя дома. То есть спит. Ей дали снотворное. Но сейчас она уже должна была проснуться. Вы ее до сих пор не нашли? Роберт, я вам удивляюсь…

– Ничего удивительного, – сказал Смайли. – Два месяца назад Анжелу с ребенком вывели из моей сферы ответственности. Мистер Фишер лично занялся этим вопросом, так что и дом, и охрана, и няньки, и все остальное….

– Я не снимаю с себя этой ответственности, – скрипнул зубами глава королевской администрации.

– Э-э… – Амбер то ли попыталась разрядить ситуацию, то ли наконец обрела дар речи после услышанного. – То есть Денис сбежал вместе с этой уродиной и ее ребенком?

– Со своим ребенком и с женщиной, которая родила ему этого ребенка, – сказала Настя.

Амбер поморщилась:

– С женщиной? Я тебя умоляю… Хотя если считать ее женщиной, то что получается – раз он сбежал с ней, то ее он любил больше, чем тебя? Так, что ли?

– Любовь тут совершено ни при чем.

– Как скажешь, – Амбер подошла к столу. Фишер протокольно выпрямился, король молча рассматривал снимки. – Отец, если хорошо подумать, то эта лгунья, и кто там она еще есть… Она поступила правильно. Она избавила династию Андерсонов от больного на голову наследника престола, потому что только больной на голову мог бросить все ради горгоны и этого уродца… Я понимаю, ты надеялся, что Денис придет в себя, но… К сожалению, он потерян для династии. Его умственные способности…

– Я знаю своего сына, Амбер, – мрачно сказал Утер. – Я разговаривал с ним вчера. С его умственными способностями все в порядке.

– Но тот выбор, который он сделал…

– Амбер, ты не понимаешь, какой именно выбор он сделал, – снова вмешалась Настя, хотя очки Фишера поблескивали запретительным сигналом, а Смайли как бы невзначай кашлянул.

– Я все понимаю, он выбрал безответственность.

– Нет, он очень ответственно оценил ситуацию.

– И сбежал.

– И спас своего отца.

– Спас от чего?

– От превращения в детоубийцу.

Несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом Амбер натужно рассмеялась:

– Что? Что за… Отец, – она посмотрела на короля, привычно ища разъяснений, опровержений этой бессмыслицы, но Утер не поднял глаз и ничего не разъяснил. Для Смайли никаких разъяснений не понадобилось. Он резким движением ослабил галстук, словно хотел его разорвать, сполз со стула и тяжко вздохнул:

– Полагаю, мистер Фишер и это возьмет на себя? Отлично. Лично я отправляюсь спать, потому что еще пять минут такого разговора, и я… Подам в отставку, – с удивлением для самого себя проговорил Смайли. – Да, отличная идея. Просто отличная.

Уходя, он совершенно случайно хлопнул дверью.

 

19

«Я не виновата, что у некоторых людей извращенное воображение и что когда я осенью навещала Дениса в больнице и надолго закрывалась в его палате, они видели в этом вспышки бурной неконтролируемой страсти. Жаль развенчивать популярные мифы, но сексом там и не пахло, пахло, как и положено, – больницей. То есть один раз мы попытались, что называется, вернуть прошлое, но лучше бы мы этого не делали. И хватит об этом.

Окончательное решение о свадьбе было принято где-то в середине октября, и это дало нам с Денисом замечательный повод уединяться при каждом удобном случае, но опять-таки не ради всяких неприличностей, а ради вполне серьезных разговоров. Мне нужно было многое узнать и понять о Лионее, и не все из этих вещей были прописаны в красочном путеводителе с личным автографом короля Утера Андерсона. Познания Дениса тоже не были исчерпывающими, так что все это напоминало подготовку к фундаментальному экзамену при помощи сборника шпаргалок и молодого препода, который и сам не слишком разбирается в предмете…»

– Почему двенадцать? – допытывалась Настя. – Считай сам: люди, двуликие – оборотни, лесные хозяева – лешие, дети ночи – вампиры, гиганты, драконы, водяные, подземные стражи – гномы… Это всего восемь.

– Демоны, – добавил Денис.

– Которые вымерли? Раз они вымерли, то они не считаются.

– Знаешь, драконов тоже мало кто видел, но они считаются. А демоны… Когда создавался Большой Совет, демоны еще существовали, и рас было двенадцать. Времени прошло много, кое-что изменилось, но название осталось. Надо уважать традицию.

– Восемь Великих Старых рас звучит ничуть не хуже, чем двенадцать, – проворчала Настя. – К тому же это название ближе к истине.

– Истина? – усмехнулся Денис. – Забудь это слово. Я как-то попытался выяснить, когда же на самом деле был заключен тот самый договор между двенадцатью расами, и чуть с ума не сошел. Во-первых, у всех свои собственные системы летоисчисления, а во-вторых, даже если это конвертировать в какую-то одну систему, то получается как минимум семь разных дат.

– Как минимум восемь, разве не так?

– Семь. Лешим наплевать, в каком году это было.

– Счастливые, – вздохнула Настя и вспомнила Зеленого. – Так ты все-таки интересовался историей Лионеи?

– Ну уж нет, – ответил Денис. – Просто домашнее задание. Научный проект. И после того, как я едва не вывихнул мозги на этом простейшем вопросе, мой интерес к истории приказал долго жить.

– Ты не любопытен. Ты должен был стать королем Лионеи, но ты так и не выяснил, что за двенадцать рас населяли Землю.

– А может быть, мужчин и женщин считали за две разные расы?

– А может быть, вы, Андерсоны, самих себя считаете за отдельную расу?

– А что? Мы очень даже ничего….

– Люциус.

– Что?

– Люциус знает. Должен знать.

– Люциус – это тот самый? Уполномоченный ангел? Между прочим, я его тоже ни разу не видел, но ведь он существует, так?

– Если ты его не видел, то не много потерял. А вообще странно, что к тебе он ни разу не являлся. Ты ведь наследник Утера и все такое.

– Я слышал, что Люциус вообще не появляется в Лионее. Почему-то он не любит это место.

– Ты тоже не очень любишь Лионею.

– Мне простительно. Я почти безвылазно провел здесь двадцать лет.

– А твой отец шестьдесят с лишним.

– Это делает ему честь, но для себя я такой чести не хочу.

– Твой отец сохраняет мир и порядок.

– Иначе говоря, работает сторожем системы, на которую никто не покушается. Древний дурацкий порядок, который давно пора изменить.

– Ты только что говорил, что традиции нужно чтить.

– Это было сказано с иронией, разве ты не заметила?

– Это была слишком тонкая ирония, чтобы ее заметить. И насчет «никто не покушается» – а Леонард с его «Новым будущим»? Да и дети ночи будут отстаивать своего Марата, они ведь считают, что имели полное право зарезать тебя. И вампиров не заткнешь денежной компенсацией.

– Отец и Фишер найдут, чем их заткнуть. Они придумают. Они всегда что-нибудь придумывают. Они и тебя научат придумывать.

– Поживем – увидим.

– Поживем, – согласился Денис. – Увидим. Увидим… Тебе не кажется странным, что я до сих пор не видел собственного сына? Ему уже два месяца, так?

– Сам знаешь, что так. Он родился 31 августа, в последний день лета. И, между прочим, официально у тебя нет никакого сына.

– И это я тоже знаю.

«О том, что Анжела забеременела от Дениса Андерсона и впоследствии родила сына, знали: король Утер Андерсон, глава королевской администрации Эндрю Фишер, начальник королевской службы безопасности Роберт Смайли и я. Три человека и гном. Ну и еще Денис Андерсон и сама Анжела, которые не видели друг друга с момента штурма поселка горгон лионеиским спецназом. Ах да, еще Амбер Андерсон, но она узнала об этом позже… И видели бы вы ее лицо. Это была невероятная гримаса, состоявшая из изумления, отвращения, презрения и злорадства, причем злорадство было обращено на меня, ну а мне было наплевать.

Насколько я знаю, Утер, Смайли и Фишер еще летом провели совещание, на котором обсуждали, что им делать с незаконнорожденным сыном Дениса, да еще и полукровкой. Или, наоборот, – полукровкой, да еще и незаконнорожденным сыном Дениса, не знаю, что было хуже по мнению этих троих достойных государственных деятелей.

То есть делать-то им оставалось одно – спрятать Анжелу с ребенком куда подальше. Сначала она жила в каком-то особо укромном уголке королевского дворца, а потом…»

– Я слышал, ты занимаешься в спортивном зале? – Денис был заинтригован. – И вроде бы это не фитнесс, а страшно сказать – силовые упражнения и даже боевые искусства?

Он был готов рассмеяться, только Насте было не до шуток. Во-первых, после вчерашней тренировки надрывно ныли мышцы, а во-вторых…

Настя взяла Дениса под руку, чтобы со стороны все это выглядело как трогательное воркование влюбленных голубков за несколько недель до свадьбы.

– Ты разобрал свои новогодние подарки? – тихо спросила она.

– Да, только так и не нашел тех рукавичек, которые ты для меня связала, – продолжал веселиться Денис.

– Потому что я не вязала никаких рукавичек и никогда не буду вязать, и вообще, ты перепутал меня со своей бабушкой.

– Вы с ней похожи, это точно…

– Там должен быть конверт.

– Свадебное путешествие, месяц в Австралии и Новой Зеландии? Да, я видел, шикарный подарок от отца, даже учитывая, что наш брак обещает быть недолговечным…

– Ты заткнешься или нет?! – Настя решительно встряхнула его, даже, пожалуй, слишком решительно. Мышцы ответили болью, Денис отреагировал удивленным возгласом.

– Слушай внимательно, – сказала Настя. – Когда ты вернешься из этого замечательного путешествия, ты узнаешь, что произошел несчастный случай.

– Какой еще…

– Анжела и ребенок. Пожар, утечка газа, короткое замыкание или еще что-нибудь в таком духе.

Денис отстранился и с подозрением посмотрел на Настю, будто имел дело с опасной сумасшедшей.

– Откуда ты?..

– Оттуда.

– Но кто? Какой подонок может…

– Догадайся. Ты ведь в курсе, что про Анжелу и ребенка знают всего пятеро. Меня на это совещание не приглашали, и Амбер, скорее всего, тоже. Выводы сделай сам.

– Отец.

– И он тоже.

– Нет, не «тоже»! – Это было сказано резко и зло, и на мгновение Настя испугалась, что сейчас Денис совершит какую-то глупость, преисполненную любви к Анжеле и сыну, но оттого не перестающую быть глупостью. – Это наверняка его идея, он так наказывает меня!

– Как ты говоришь, он сторож системы. Системе не нужен твой сын от горгоны.

– То есть, ты мне рассказала это, чтобы оправдать отца?

– Нет, я…

– Я сейчас пойду к нему и…

– Ты никуда не пойдешь, – Настя вцепилась в него обеими руками. – Ты будешь делать вид, что ничего не знаешь. Ты будешь готовиться к свадьбе.

– Я пойду к отцу и скажу ему, и тогда он не сможет…

– Ты не понимаешь. Этот разговор ничего не изменит, потому что речь идет о несчастном случае. Твой отец не будет иметь к этому никакого отношения. Просто сейчас мы знаем, когда они планируют это сделать – во время нашего отъезда. Если сейчас ты начнешь дергаться и вопить, они все переиграют, и мы потеряем контроль над ситуацией.

– Контроль?! Какой, к черту, контроль?!

Он ударил кулаком в стену и ударил бы еще, если бы Настя не схватила Дениса за предплечье и не оттащила назад. Он инстинктивно дернулся, попытался высвободиться, Настя схватила его снова, шепотом проклиная бестолкового, упрямого, безнадежного принца, с которым ее угораздило связаться. В конце коридора показалась женщина из офиса Фишера, и Настя быстро сменила тактику – обхватила Дениса за талию, прижала к себе и ткнулась губами куда-то в шею. От неожиданности он замер, и так Настя смогла удержать его в неподвижном состоянии, пока женщина, иронично улыбнувшись краем рта, не проследовала мимо.

Тогда Настя осторожно разжала объятия и вытерла помаду с шеи Дениса.

– И что она теперь про нас будет рассказывать? – поинтересовался тот.

– То же самое, что и обычно. Принц и его русская дешевка тискаются на каждом углу.

– Ты не дешевка.

– А тебе не так долго осталось быть принцем. Мораль – мы оба не те, кем кажемся…

На всякий случай она все же держала его за руку.

– Ну, ты успокоился?

– Нет. Когда тебе сообщают, что твой отец собирается убить твоего сына… Это надолго выбивает из колеи.

Настя вздохнула:

– Успокойся. Я ведь обещала, что спасу тебя?

Денис неохотно кивнул.

– Значит, так я и сделаю. Но только после свадьбы. Поверь мне, у нас будет очень особенная брачная ночь, Денис.

Он нервно улыбнулся.

 

20

Фишер наградил захлопнувшуюся дверь неодобрительным взглядом, который словно должен был пронзить восьмисантиметровый дуб, нагнать Смайли, хлопнуть гнома по затылку и сообщить, что так себя не ведут в присутствии королевских особ. Настя и Амбер находились по эту сторону двери, и с ними было куда проще.

– Полагаю, – сказал Фишер, глядя не на самих девушек, а куда-то в их сторону и даже слегка поверх их голов. – На этом наше совещание можно считать закрытым. Король Утер устал.

– Если бы он устал, то сам бы сказал об этом, – ответила Амбер. – С каких это пор отец разговаривает со мной через переводчика? А ты, – небрежный жест в сторону Насти, – ты можешь идти. У нас тут будет семейный разговор.

– Ладно, – улыбнулась Настя. – Только не надейся, что на этом семейном разговоре тебе расскажут правду. И еще, если я ничего не путаю, то со вчерашнего дня я совершенно официально тоже часть семьи. Странно, что ты не в курсе, Амбер, потому что это показывали по спутниковому телевидению. Если ты не веришь, то поговори с моим юристом, он покажет тебе все необходимые бумаги.

– Каким еще юристом?! Откуда у тебя юрист? Зачем тебе юрист?

– Затем, – едва сдерживая ярость, проговорил король Утер. – Что в отличие от тебя и от меня она знала, что Денис собирается бежать из Лионеи, прихватив с собой…

– Своего сына, то есть вашего внука, – помогла королю найти нужные слова Настя. – И женщину, которая родила ему сына. Я бы назвала ее любимой женщиной Дениса, если бы была в этом уверена, но мужчины, знаете ли, непостоянны. Сегодня одно, завтра другое. Я думала, что это я – любимая женщина Дениса, а тут такие сюрпризы…

– Кто твой юрист? – холодно поинтересовался Фишер.

– Максим Эсгарот.

– Эсгарот-младший?! – удивление Утера было искренним и неприятным. – И давно?

– Месяц назад.

– Тогда, полагаю, разговоры о признании брака недействительным не имеют смысла, – сказал Фишер. – Эсгарот знает свое дело, и он наверняка использовал этот месяц по назначению. Ваше величество, мы просто получим еще один грандиозный скандал и еще одно проигранное в суде дело. Мы не можем себе этого позволить.

– То есть, она теперь – наследница Лионейского престола? – уточнила Амбер. – Я не ослышалась?

Фишер ничего ей не ответил, и Амбер сделала выводы сама. Она подошла к маленькому столику, налила себе виски, залпом выпила и повернулась к Насте:

– Ну тогда – да здравствует принцесса Анастасия! Виват и все такое прочее. Только не забывай, что даже при наличии такого юриста, как Эсгарот, ты запросто можешь подвернуть ногу, упасть с лестницы и свернуть шею.

– Я помню, что в этой очереди к престолу ты стоишь за мной и дышишь мне в затылок, – ответила Настя. – Поэтому не забывай чистить зубы, чтобы дыхание было приятным…. И я обещаю быть осторожной на лестницах.

Амбер раскрыла рот для ответной колкости, но король Утер махнул рукой:

– Хватит. Я действительно устал, и совещание закончено, потому что… Нам не о чем совещаться.

– Ты так и не расскажешь мне про этот бред с детоубийством? – спросила Амбер.

– Это бред, – сказал Фишер. – Зачем рассказывать про бред?

– Не волнуйся, родственница, – сказала Настя. – Я сама тебе все объясню. Похоже, в этом дворце никто не любит сообщать дурные известия, вот мне и приходится брать грязную работу на себя.

– Амбер, я все объясню тебе завтра, – Утер поднялся из-за стола и этим напомнил Насте, какой же он на самом деле крупный мужчина. И еще сердитый, причем не на кого-нибудь, а именно на нее.

– С Анастасией я тоже поговорю завтра, то есть… То есть уже сегодня. Господи, а я-то думал, что с сегодняшнего дня все станет на свои места. – он подошел к Амбер, забрал у нее бутылку и вылил все до последней капли в свой стакан. – Казалось бы, хуже уже некуда, с этими упрямыми вампирами, с этим Леонардом, с убийствами, которые случаются у меня под носом, прямо в королевском дворце, едва ли не в прямом эфире… Но нет, оказывается, всегда можно надеяться, что дела пойдут еще хуже!

– Однако это не повод напиваться, мой дорогой Утер, – сказал сухой строгий голос. Настя обернулась и увидела в дверях высокую женщину в длинном черном платье со стоячим воротником и в не менее старомодной шляпке. В одной руке она держала трость, в другой – небольшой ридикюль, и в целом выглядела так, словно была переброшена через временной портал лет на сто пятьдесят вперед.

– Здравствуй, мама, – сказал король Утер без особой теплоты в голосе и допил виски.

– Все пытаешься доказать, что ты большой мальчик, – укоризненно сказала женщина, медленными осторожными шагами проследовала к центру комнаты и опустилась на край пододвинутого Фишером стула. – Я опоздала, – сообщила она, переведя дух. – Но я все еще готова поздравить своего внука и его счастливую избранницу. Амбер, милочка, позови, пожалуйста, Дениса и… – она вдруг прищурилась и стала пристально вглядываться в Настю, точнее, в ее платье. А Насте показалось, что, в полном соответствии со словами короля Утера, дела только что стали еще хуже, причем хуже в каком-то совершенно новом, не предусмотренном Настей и Денисом измерении. – …и его жену.

После минутного молчания мать короля Утера все же завершила фразу, и это было похоже на снятое с паузы звуковоспроизводящее устройство.

– Кстати, – она повернулась к королю, и Насте послышалось, как скрипнули ее шейные позвонки. – Там тебя дожидается граф Дитрих. Мне кажется, у него важное дело. Заставлять посла детей ночи ждать в приемной – это дурной тон, Утер. Тем более что твой секретарь возмутительным образом спит прямо на рабочем месте.

– Сейчас второй час ночи, – сказал король Утер. – Секретарю самое время спать, а послу вампиров – являться с важными делами. Мистер Фишер, попросите графа Дитриха войти.

Насте почудилось, что Утер хотел еще что-то добавить, но сдержался. Может быть, невысказанным осталось что-то вроде:

– Этот день когда-нибудь кончится?!

А может быть:

– Ну, вот и все.