1

Дорога от города до замка Уолстен заняла около сорока минут, и все это время они говорили, не замолкая ни на минуту, и, как показалось Анабелле, совершенно не слушая друг друга. Отец твердил, что в девять вечера он обязан вернуться в офис, чтобы не пропустить важный звонок из Америки. Мать говорила о чувстве неудобства, которое каждый раз охватывает ее на этих рождественских приемах, потому что родственницы со стороны мужа – самовлюбленные дуры! – превращают благотворительный ужин в ярмарку тщеславия и демонстрацию последних парижских мод. О своих неудобствах и о тщеславии родственниц мать могла говорить часами.

Когда машина въехала в ворота замка и на нее упали отблески рождественских огней, опутавших замок и ограду вокруг него, родители вспомнили про Анабеллу.

– Постарайся нас не опозорить, – сказал отец.

– Это очень важное событие, – сказала мать.

– Общайся с другими детьми, – напутствовал отец. – Потом это сможет тебе пригодиться.

– Не сутулься, – шептала мать. – И ради бога, сделай что-нибудь со своим лицом. Я хочу сказать – это все-таки Рождество, улыбайся…

Анабелла хотела сказать, что улыбаются, когда весело, а ей сейчас совсем невесело, несмотря на Рождество, потому что замок Уолстен – довольно мрачное и холодное место, и ей очень жаль сироток, которые вынуждены жить в этом замке. Хотя, с другой стороны, – это все же лучше, чем быть бездомным и замерзнуть на улице в холодную рождественскую ночь. Анабелла читала о таких случаях в книгах, но не была уверена, можно ли доверять всем книжным историям.

Потом все было как обычно: их сопроводили в обеденную залу, разделенную пополам длинным столом, уставленным свечами и столовыми приборами. По одну сторону стола жались к стене сироты, по другую – шумно общались друг с другом гости. Мать Анабеллы часто вздыхала, выражая тем самым неудовольствие еще большим количеством драгоценностей и парижских нарядов, которым ей было нечего противопоставить, отец же то и дело вытягивал за цепочку часы и озабоченно качал головой.

Наконец появился лорд Уолстен, который, по мнению Анабеллы, совсем не походил на лорда – тонконогий, суетливый, громкоголосый. И еще он красил волосы. И от него странно пахло. И с ним было еще что-то не в порядке, но об этом родители говорили шепотом, так что подслушать Анабелле пока не удалось.

Лорд Уолстен начал с того, что рассказал несмешной анекдот, а затем произнес свою обычную речь о духе Рождества и о благородстве старого лорда Уолстена, который пятнадцать лет назад распорядился сделать из этого фамильного замка приют для сотни маленьких сироток. Анабелла подумала, что лорду пора бы уже выучить текст наизусть, вместо того чтобы каждый год все больше и больше путаться в словах. Еще она подумала, что приют для сотен сироток – не так уж и много, учитывая, что стараниями Уолстенов, известных производителей оружия, количество сироток в мире исчислялось не сотнями, а сотнями тысяч.

Пока Анабелла предавалась этим серьезным мыслям, Уолстен кое-как справился с речью и замахал длинными руками, что означало сигнал к началу празднования.

– Не сутулься, – напомнила мать.

– Улыбайся, – сказал отец и посмотрел на часы.

 

2

Однако ничего особенно веселого по-прежнему не происходило. Несколько сироток в бледно-серых одеяниях, словно вырезанных из бумаги, унылыми голосами затянули рождественский гимн, остальные жадно поглядывали на стол, где остывало мясное рагу. Гости между тем откупорили шампанское, и это было кстати, потому что шампанское помогало матери Анабеллы смириться с тщеславием и тупостью своих родственниц.

В руках у Анабеллы внезапно оказалась коробка, завернутая в золоченую бумагу, и эту коробку следовало подарить кому-то из сироток. Анабелла отдала ее маленькой девочке с оцарапанным носом, та приняла подарок тонкими руками и опасливо посмотрела на Анабеллу, как будто та собиралась ее стукнуть. Анабелла попыталась улыбнуться, чтобы подбодрить девочку, но с непривычки улыбка вышла не очень удачная, и глаза девочки округлились от страха.

Слегка разочарованная своей благотворительной деятельностью, Анабелла вернулась на свою сторону обеденной залы.

– Мама!

– Что, дорогая? – мать обернулась, вспомнила, что у нее есть дочь, и тут же придумала, как от нее избавиться. – Почему бы тебе не поиграть с другими детьми? Тут же есть твои ровесники… Правда?

– Мама, не в этом дело. Я хотела спросить…

– Что, дорогая?

– Кто этот мальчик?

– Где? Кто?

– Вот, – Анабелла пальцем показала на подростка лет шестнадцати, который стоял по другую сторону стола и возвышался над прочими сиротами как радиомачта над деревенскими домиками. – Он ведь уже не ребенок, что он тут делает?

– Не знаю, дорогая, спроси у… У кого-нибудь.

Анабелла почему-то решила, что кто-то, способный дать объяснения, будет отличаться от прочих гостей отсутствием бокала с шампанским. И не ошиблась.

У Эммы не было не только бокала с шампанским, у нее также не было вечернего платья и сложной прически, и вообще Анабелла поначалу приняла ее за юношу и остановилась в нерешительности. Но потом Эмма заговорила, и стало понятно, что при брючном костюме и короткой стрижке она не перестает быть девушкой, причем осведомленной и острой на язык.

– Это Леонард, – сказала она. – Родственник Уолстенов. Его родители владеют компанией по производству автомобильных двигателей, девять заводов по всей Европе, даже в России. То есть в России у них был завод, теперь он национализирован. Революция и все такое.

Анабелла не очень хорошо понимала, что такое национализация, но ее это и не занимало.

– Если его родители живые и богатые, почему он – здесь, в приюте, с сиротами?

– Потому что он псих, – спокойно пояснила Эмма.

– Псих? – Анабелла недоверчиво посмотрела на подростка на другом конце зала. Тот спокойно стоял, скрестив руки на груди, и был исполнен холодного презрения к окружающему миру вообще и этому празднику в частности. Анабелла по-другому представляла себе психов, хотя опять-таки – книги? Насколько правдивы они могут быть?

– Он убил своего брата, – продолжала Эмма. – Поэтому его отправили в психиатрическую клинику, а потом сюда, в приют Уолстенов. Родители больше не хотят его видеть.

– Но если он живет здесь с обычными детьми, значит, он все-таки не псих, так?

– Если ты имеешь в виду – он ведь пока тут никого не убил, то да, пока он никого не убил. Что не делает его нормальным. Понимаешь, если признать Леонарда нормальным, то его надо судить за убийство и отправить в исправительное заведение, где Рождество справляют совсем по-другому. Поэтому он здесь, в приюте Уолстенов, в особой комнате.

– А почему он убил своего брата?

– Я слышала – из-за книг.

– Как это?

– Брат переставил книги на книжной полке Леонарда.

– И он из-за этого…

– Так я слышала.

– А ты… – Анабелла набралась храбрости и все-таки спросила: – Ты когда-нибудь разговаривала с ним?

– Нет, – сказала Эмма. – Некоторые люди считают меня странной девушкой, но настолько странные идеи мне в голову не приходили.

 

3

Когда по звонку серебряною колокольчика сироты наконец были допущены к столу, Леонард не пошевелился.

– Ты что, не голоден? – спросила Анабелла.

Он отрицательно покачал головой.

– Меня зовут Анабелла.

Леонард чуть приподнял густые брови, что, наверное, означало: мне плевать, как тебя зовут.

– Мне тринадцать лет, и я тут с родителями.

«Плевать».

– Мне сказали, что ты убил своего брата.

Он посмотрел на нее, и Анабелла подумала, что с ее стороны это была все-таки очень глупая затея.

– Ну и что? – отчетливо произнес Леонард.

– Ничего. Просто я читала про такие истории в книжках, но впервые встречаю человека, с которым что-то похожее произошло на самом деле, и я… – она вздохнула. – У меня есть старшая сестра. И я ее ненавижу.

– Я не ненавидел своего брата. Просто он…

– Переставил книги в шкафу? Ой. Извини. Я не хотела.

– Дело не в книгах. Он нарушил порядок, вот что меня расстроило.

– А, – сказала Анабелла. – Понятно.

– Я люблю порядок, Анабелла. Я люблю, когда все находится на своих местах. Поскольку в этом мире нет порядка, я начал выстраивать зону порядка вокруг себя. Я начал со своей комнаты, своего книжного шкафа. Мой брат не понимал меня и вторгся в эту зону порядка. И я расстроился.

– Понятно, – Анабелле уже несколько минут хотелось развернуться и что есть силы бежать назад, но в то же время что-то удерживало ее рядом с этим странным мальчиком. – И тебе… И тебе тут не скучно?

– Нет. У меня есть своя комната, и туда никто не вторгается. И еще здесь много книг. Остались от старого лорда. У него был широкий круг интересов. Мне позволяют брать любые книги, лишь бы я…

– Девочка, – удивленно произнес кто-то за спиной Анабеллы. – Это ведь ваша девочка?

Анабелла обернулась и увидела молодого лорда Уолстена и свою мать. Судя по встревоженному взгляду Уолстена, он в отличие от родителей Анабеллы примерно представлял, кто этот подросток.

– Ты же сказала мне общаться с детьми моего возраста? – сказала Анабелла матери, невинно хлопая ресницами.

– Сказала, – согласилась та, нахмурилась, мучая память, и все-таки вспомнила. – Но лорд Уолстен говорит…

– Пора ехать, – перебил ее отец Анабеллы. – Мы как раз успеем к девяти.

– Очень жаль, что вы так рано покидаете нас… – забормотал Уолстен, и пока родители выражали ему взаимные сожаления, Анабелла успела спросить Леонарда:

– Можно, я тебе напишу письмо?

– Письмо?

Предложение его явно озадачило.

– Ну, если хочешь…

Она удовлетворенно кивнула.

В машине, на обратном пути, отец не сводил глаз с циферблата, а мать массировала кончиками пальцев виски.

– Как я завтра с такой головой поеду к Андерсонам? – пожаловалась она непонятно кому.

– Как обычно, – ответил отец.

Единственное, что Анабелла помнила про Андерсонов – у них у всех были какие-то дурацкие старомодные имена.