1

— Георгий Валентинович, а все-таки, если положить руку на сердце…

— Вы опять о «легальных марксистах», Владимир Ильич?

— Да, о них. Сейчас нам просто жизненно необходимо использовать наше временное соглашение о совместной издательской деятельности.

— Бред, бред и еще раз бред. Извините, но другого слова я не нахожу.

— Георгий Валентинович, это не бред, это насущнейшая практическая нужда для первых шагов «Искры» и «Зари».

— Не пытайтесь доказать мне недоказуемое…

— В апреле я встречался в Пскове с «легальными». От них были Струве и Туган-Барановский, которые обещали помочь деньгами и материалами именно для заграничной газеты и журнала. Их представители уже выехали в Швейцарию…

— Вы ставите меня перед свершившимся фактом?

— Здесь гвоздь момента, Георгий Валентинович…

— Нет, нет и еще раз — нет. Тысячу раз — нет! Никакие насущнейшие нужды не заставят меня целоваться с вашим Бобо-Струве. Не для того я двадцать лет, как прикованный, сижу здесь на чужбине и подставляю свою исклеванную печень «стервятникам» из лагеря местных «молодых» социал-демократов, чтобы при первой же перемене погоды отдавать чистоту революционного марксизма вашему пресловутому Бобо. Я повторял это, повторяю и буду повторять бесконечно.

— Георгий Валентинович, и я бесконечно повторяю вместе с вами, что чистоту революционного марксизма мы не отдадим никому и никогда. Но если припомнить фактическую сторону событий, то мы обязаны быть елико возможно снисходительны к Струве, ибо сами не без вины в его эволюции.

— Что это означает — сами не без вины? Потрудитесь объясниться.

— Объяснюсь, и весьма охотно… Пять лет назад здесь, в Женеве, вы, Георгий Валентинович, прочитали мою статью «Экономическое содержание народничества и критика его в книге господина Струве». Так вот мы высказали тогда свое непримиримое идейное отношение к сочинениям Бобо. А вы промолчали.

— Мне было приказано тогда не «стрелять» в Струве.

— Приказано вам?! Как-то не верится…

— Вы что же, Владимир Ильич, позволяете себе сомневаться в истинности моих слов?

— Я сомневаюсь в том, что вам мог кто-то что-то приказывать…

— Это сделал Потресов в Лондоне, в девяносто пятом году. Он заказал мне несколько статей, но сочинения господина Бобо не были названы в них как объект предполагаемой критики.

— Очевидно, Потресов просто опасался излишней резкости с вашей стороны в адрес Струве.

— Не знаю, не знаю…

— Георгий Валентинович, а действительно — почему в девяносто седьмом году, когда Бобо тиснул свою убогую ревизионистскую статейку с критикой Энгельса, пытаясь опровергнуть одно из основных положений марксизма, — почему вы не дали ему отповеди и оставили без ответа этот болотный всплеск доморощенной «струвистской» мысли о свободе и необходимости?.. Я много думал об этом в ссылке и даже писал из Сибири Потресову, что решительно не понимаю, почему молчит Плеханов? И не может ли он, Потресов, объяснить мне причину этого странного молчания?

— Все объяснялось очень просто: статья Струве была опубликована в журнале «Новое слово», в котором печатался и я сам… А я абсолютно не представляю себе такого положения, когда на страницах одного и того же издания возникает полемика между его сотрудниками. Не представляю и никогда, очевидно, не буду представлять.

— Выходит, что в «Новом слове» вы могли печататься рядом со Струве, а в «Заре» находите это невозможным?

— Я шел рядом со Струве не потому, что не замечал в его статьях и книгах антимарксистского «струвизма». Я видел его всегда. Но до поры до времени я полагал, что малопочтенный господин Бобо сам освободится от убожества своих мыслей, перестанет быть «струвистом» и разовьется в революционного марксиста… Когда же в девяносто девятом году он напечатал у немцев статью, извращавшую Марксову теорию социального развития, я, поняв, что надежды мои были неосновательны и дальше идти вместе со Струве нельзя, взялся за перо. В предисловии ко второму изданию своего перевода «Коммунистического манифеста» я пообещал отстегать вместе с бернштейнианцами и этого легального прохвоста Бобо… Естественно, после такой публикации ни о каком сотрудничестве Струве в «Заре», я думаю, и речи быть не может… И я заявляю: вам придется выбирать между мной и Бобо. Или он, или я!.. Никакой середины, никаких компромиссов, никакого примиренчества я не потерплю. Только беспощадная война со Струве до полной победы!.. Если же вопреки всему сказанному мной сейчас господин Бобо — этот потенциальный шпион российской буржуазии, этот марксист-пройдоха, этот вульгарный торгаш идеями, этот неуемный политический нахал и ревизионистский попугай — окажется все-таки на страницах «Зари», мое участие в журнале исключается навсегда!

— Георгий Валентинович, да успокойтесь вы ради бога!.. Никто не собирается противопоставлять вас и Струве в форме такой апокалипсической катастрофы, ужасную картину которой вы нарисовали…

— Мне сейчас не до шуток, Владимир Ильич!

— А я и не собираюсь шутить. Нам предстоит обсудить еще…

— Мое требование относительно Струве принимается?

— Принимается условно.

— В каком смысле условно?

— В таком смысле, что и вопрос о приглашении в «Зарю» Бобо и Михаила Ивановича Туган-Барановского ставился пока только условно.

— Когда же он будет поставлен безусловно?

— Тогда, когда мы будем решать его все вместе, — вы, Аксельрод, Засулич, Потресов, я…

— Значит, пока мы ничего не решаем — так, что ли, прикажете вас понимать? Чем же мы сейчас с вами занимаемся?

— Предварительным обсуждением.

— Но когда, черт побери, начнется окончательное обсуждение?!

— Как только приедет Аксельрод.

— Так где же он? Почему он заставляет нас ждать себя так долго? Я уже просто устал от всей этой предварительной болтовни и пустопорожнего суесловия, во время которого, оказывается, ничего не решается, а только бесконечно обсуждается!

— Георгий Валентинович, я бы не стал называть болтовней и суесловием наши беседы. Предстоит слишком ответственная работа, чтобы обойтись без обстоятельного предварительного обсуждения всех ее подробностей и деталей.

— Вы, кажется, хотели обсудить со мной еще что-то, Владимир Ильич?

— Самое главное. Потресов передал вам наше заявление от будущей редакции «Искры» и «Зари»…

— Да, я прочитал его.

— И что же?

— Общий ход мысли, пожалуй, можно оставить, но слог, разумеется, надо поправить, приподнять…

— И вы уже сделали это?

— Пока еще нет, но это недолго сделать. Можно и потом, сейчас, я думаю, не стоит.

— Когда же будет готово?

— Если быть откровенным до конца, ваше заявление, Владимир Ильич, написано, мягко говоря, довольно скромно и, я бы даже сказал, слишком робко…

— А если говорить не мягко, а жестко?

— Ну, зачем же говорить жестко? Мы с вами не враги…

— Георгий Валентинович, я настоятельно прошу вас разъяснить свою позицию, а не отстраняться от вопроса, который…

— А разве я отстраняюсь?

— Именно отстраняетесь! И не в первый уже раз!

— Ульянов, вы опять обостряете отношения…

— Если вы не желаете участвовать в исправлении важнейшего редакционного заявления, то скажите об этом прямо. А если хотите помочь, возьмите и поправьте так, как считаете необходимым с вашим опытом составления документов подобного уровня.

— Хорошо, я скажу прямо… Я полагаю, что мой опыт в данном конкретном случае совершенно не требуется. Ваше заявление от редакции вполне может поправить и Вера Ивановна.

— Засулич?!

— Конечно. А вы разве сомневаетесь в ее литературных возможностях? Она самого Энгельса переводила и заслужила его одобрение.

— Нет, я нисколько не сомневаюсь в талантах Веры Ивановны, но мне показалось, что вы, говоря о необходимости приподнять тон нашего заявления, собирались своею собственной рукой придать ему характер… ну, вроде бы определенного манифеста.

— Манифеста? У нас уже есть «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии», принятый на первом съезде в Минске. Вы же разделяете его положения?

— Безусловно.

— Зачем же еще один манифест?.. Но дело не только в этом… Видите ли, я действительно, как вы правильно заметили, имею некоторый опыт в составлении документов высокого теоретического уровня. Но уровень вашего с Потресовым редакционного заявления оставляет желать много лучшего.

— А именно?

— Я бы лично написал совсем не такое заявление. Во всяком случае, оно было бы свободно от тех элементов оппортунизма, которые…

— Оппортунизма? Я не ослышался?

— Нет, не ослышались. Я бы…

— Да в чем же вы усмотрели оппортунизм, Георгий Валентинович? В том, что мы написали, что современная русская социал-демократия находится на критической стадии своего развития?.. А разве это не правда? Разве главной особенностью нашего движения сейчас не является его раздробленность и кустарный характер?.. Местные кружки возникают почти совершенно независимо от кружков в других местах и даже от кружков, одновременно действующих в тех же центрах. Между ними не устанавливается традиции и преемственности, и местная литература всецело отражает эту раздробленность, отражает отсутствие связи с тем, что уже создано русской социал-демократией — вами создано, Георгий Валентинович, группой «Освобождения труда». В этих словах вы увидели оппортунизм?

— …

— Или в том, что мы отмечаем на современном этапе необычайно широкое распространение по всей России социал-демократического движения, которое пустило в самых различных углах России так много здоровых ростков, что теперь с неудержимой силой сказывается его естественное стремление упрочиться, принять высшую форму, выработать определенную физиономию и организацию?.. Кружки рабочих и социал-демократической интеллигенции возникают повсюду, появляются местные агитационные листки, растет спрос на социал-демократическую литературу, неизмеримо опережая предложения ее. Я это увидел и понял, когда прокатился после ссылки по всей России от Красноярска до Пскова. Я это почувствовал и буквально физически ощутил, когда перед самым приездом сюда, к вам в Женеву, побывал в Нижнем Новгороде, Уфе, Самаре, Сызрани, Подольске, Москве, Петербурге, Смоленске, Риге… Везде и повсюду, на всех уровнях развития движения люди просят новую социалистическую литературу — с протянутой рукой просят, как милостыню… Вот откуда, Георгий Валентинович, возникла неопровержимая убежденность, первоначально рожденная еще в Сибири, — в необходимости издания за границей «Искры» и «Зари» с помощью любых комбинаций, используя в том числе возможности и средства «легальных марксистов», в необходимости распространения «Зари» и «Искры» в России с помощью даже тех социал-демократических организаций, которые пока еще временно — временно, черт побери! — заражены «экономизмом»… И разве можно все это квалифицировать как оппортунизм?

— …

— В самом начале нашего сегодняшнего разговора вы сказали, что никому не хотите отдавать чистоту революционного марксизма при первой перемене погоды. Нет, Георгий Валентинович, это не просто перемена погоды. Вместе с новым, холодным и железным двадцатым веком Россия грозно вступает в новую полосу своего развития. В России начинает выпускать когти новый зверь — уже не просто капиталистический, а империалистический хищник, для постижения которого требуется новое зрение… Зверь вырос, усилился — должны усилить свое оружие для борьбы с ним и мы. И поэтому мы не можем больше стоять на месте, мы обязаны двинуть революционный марксизм дальше, на новую, более высокую ступень — в этом живая природа и философская сущность марксизма. Мы обязаны быть по-новому боеспособно и надежно защищенными от когтей и зубов нового зверя — именно поэтому нам нужна пролетарская сплоченная партия. Именно такая, беспощадно революционная к современному общественному строю пролетарская партия, построенная на решительно новых принципах, будет сильнейшим оружием для победы над империалистическим хищником… И нам нужно торопиться, потому что он набирается новых сил и, защищая свои завтрашние аппетиты, оберегая будущие лакомые куски, уже сегодня действует свирепо и кровожадно — в России битком набиты тюрьмы, переполнены места ссылки, путь ли не каждый месяц слышишь о провалах социалистов во всех концах России, о поимке транспортов, о взятии агитаторов, о конфискации литературы и типографий… Зверь топчет своих противников и врагов, давит их, душит, расстреливает, вешает — и давно вешает!.. Но процесс не останавливается, а захватывает все более широкие районы России, проникает все глубже и глубже в рабочий класс, все больше и больше привлекает к себе общественное внимание всей страны. И все экономическое развитие России, вся история русской общественной мысли и русского революционного движения гарантируют и ручаются за то, что социал-демократизм в России тоже будет расти, несмотря на все препятствия, и преодолеет их… Вот о чем говорится в нашем проекте заявления от редакции, Георгий Валентинович, и разве есть здесь хоть малейший, хоть какой-нибудь оппортунизм?

— …

— Далее, мы говорим о том, что современный период кажется нам критическим именно потому, что движение в силу органически заложенных в нем здоровых начал перерастает свою раздробленность и кустарничество, настойчиво требуя перехода к высшей, более объединенной и лучше организованной форме… Само собой разумеется, что в известный период эта раздробленность совершенно неизбежна, отсутствие преемственности естественно после долгого периода революционного затишья. Несомненно также и то, что разнообразие местных условий, различие положения рабочего класса в тех или иных районах и, наконец, особенности во взглядах местных деятелей будут существовать всегда и что именно это разнообразие свидетельствует о жизненности движения и о здоровом его росте… Но ведь раздробленность и неорганизованность вовсе не являются необходимым следствием этого разнообразия. Сохранение преемственности и объединение отнюдь не исключают разнообразия — напротив, они создают даже более широкую арену и свободное поприще… Где же тут оппортунизм, Георгий Валентинович?

— Узкий практицизм, Владимир Ильич, оторванный от теоретического освещения социал-демократии в ее целом, способен разрушить связь между социализмом и революционным движением в России, с одной стороны, и между стихийным рабочим движением — с другой. Это не вымышленная опасность. Ею насквозь пропитаны все сочинения «экономистов». И она уже начала рельефно проявляться в особом направлении русской социал-демократии, которое наносит прямой вред и с которым необходима бескомпромиссная борьба!

— Правильно, все абсолютно правильно, Георгий Валентинович.

— А та пародия на марксизм, которая существует в русской легальной литературе о марксизме? Ведь она же способна только развращать общественное сознание и еще более усиливает раздробленность, шатания, разброд и анархию в среде русской социал-демократии. И благодаря такому положению вещей всемирно известный с-сукин сын Бернштейн, этот ничтожный банкрот и пламенный оппортунист, печатно орет на весь белый свет, потеряв последние остатки совести, о том, что большинство действующих в России социал-демократов стоит на его стороне. А наши местные «молодые» повторяют эту ложь в своих туалетных изданиях.

— Георгий Валентинович, а может быть, все-таки преждевременно судить о вероятности образования в русской социал-демократии этого особого направления? Я, например, отнюдь не склонен решать этот вопрос в утвердительном смысле уже теперь и не теряю надежды на возможность совместной работы с представителями ожидаемого вами особого направления…

— Вот это, Ульянов, я и называю началом оппортунизма!

— Георгий Валентинович, да ей-богу же нет тут никакого оппортунизма! Мы же не закрываем вообще глаза на серьезность положения и отлично понимаем, что делать это было бы еще вреднее, чем преувеличивать возможность возникновения особого направления.

— …

— Одним словом, Георгий Валентинович, какой же практический вывод напрашивается из проекта нашего редакционного заявления? Очень простой и ясный и отнюдь не оппортунистический: русским социал-демократам необходимо направить все усилия на образование партии, ведущей борьбу под знаменем ярко выраженной, современной революционной социал-демократической программы, охраняющей преемственность нашего движения и систематически поддерживающей его организованность.

— В этом практическом выводе, Ульянов, нет ничего нового. Его сделали еще два года назад русские социал-демократы, когда собрались в Минске на свой первый съезд, образовали Российскую социал-демократическую рабочую партию, приняли «Манифест» партии и объявили киевскую «Рабочую газету» официальным органом партии.

— Георгий Валентинович, но согласитесь с тем, что создать и упрочить партию — это значит создать и упрочить объединение всех русских социал-демократов, а такое объединение нельзя просто объявить и декретировать, его нельзя ввести по одному только решению какого-либо собрания представителей, его необходимо выработать, именно — вы-ра-бо-тать… Необходимо выработать, во-первых, общую литературу партии, чтобы она объединяла все наличные литературные силы, чтобы она выражала все оттенки мнений и взглядов среди русских социал-демократов не как изолированных работников, а как товарищей, связанных общей программой и общей борьбой в рядах одной организации. Необходимо выработать, во-вторых, организацию, специально посвященную сношениям между всеми центрами движения, доставке полных и своевременных сведений о движении и правильному снабжению периодической, социал-демократической прессой всех концов России. Только тогда, когда будет выработана такая организация, когда будет создана русская социалистическая почта, партия получит прочное существование, только тогда партия станет реальным фактом… Поэтому мы и написали в нашем редакционном заявлении, что исходя из такого характера наших перспектив мы и собираемся вести наши новые печатные органы. И обсуждение теории и практики на их страницах нам, естественно, хотелось бы неразрывно связать с выработкой программы партии, которую, я надеюсь, мы опубликуем в самом недалеком будущем. А всестороннее ее обсуждение в газете и журнале должно дать достаточный материал для съезда партии, перед которым встанет непосредственная задача принятия программы…

— Владимир Ильич, а как вы представляете себе распределение тематики между газетой и журналом?

— Распределение тематики, я думаю, будет определяться исключительно различиями в объеме и характере этих изданий.

— То есть?

— Наверное, журнал должен преимущественно служить делу пропаганды, а газета — агитации.

— Другими словами, газета предназначается вами для материалов о рабочем движении, а журналу вы отдаете все относящееся к области теории социализма, науки и политики, не так ли?

— Боюсь, что вы неправильно меня поняли, Георгий Валентинович.

— Почему же неправильно? Газета — для рабочих, журнал — для интеллигенции. Такое распределение тематики вы имели в виду?

— Нет, не такое.

— А какое же?

— Мы хотим соединения и в газете, и в журнале всех сторон, всех проявлений и всех конкретных фактов рабочего движения с теорией социализма, с наукой и политикой. Мы хотим освещать лучом теории каждый частный случай стихийного рабочего движения. Мы считаем необходимым вносить все вопросы политики, все вопросы организационного устройства партии в пропаганду и агитацию среди самых широких масс рабочего класса, чтобы каждый сознательный пролетарий усвоил научное, правильное, революционное отношение ко всем проблемам, выдвигаемым жизнью и нашим движением, ко всем аспектам внутреннего и международного положения — без этих условий сейчас невозможна широкая, планомерная агитация и пропаганда… Нам нужно попытаться создать более высокую форму агитации — посредством газеты, периодически регистрирующей и рабочие жалобы, и стачки, и все другие формы пролетарской борьбы, и все проявления политического гнета во всей России. Из каждого такого единичного факта газета должна делать определенные выводы применительно и к политическим задачам русского пролетариата, и к самым конечным целям социализма…

— Слушая вас сейчас и пытаясь проникнуть скудным своим умишком в глубину ваших намерений, зашифрованных этим премудрым заявлением от редакции, я невольно задался следующим вопросом. Если предполагаемые вами печатные органы должны служить целям объединения всех русских социал-демократов и сплочения их в одну партию, а следовательно, должны, по вашему мнению, отражать все оттенки их взглядов, все местные особенности, все разнообразие практических приемов, то как же тогда совместить это соединение разнородных точек зрения с редакционной цельностью новых печатных органов? Должны ли быть эти органы просто сводом разнообразных воззрений или они будут иметь совершенно самостоятельное и абсолютно четко определенное направление?

— Георгий Валентинович, мы, безусловно, считаем, что орган определенного направления вполне может быть пригодным и для отражения различных точек зрения, и для товарищеской полемики между его сотрудниками… Но, предполагая вести свою будущую литературную работу с точки зрения определенного направления, мы отнюдь не намерены выдавать всех частностей своих взглядов за взгляды всех русских социал-демократов, отнюдь не намерены отрицать существующих разногласий или затушевывать их. Напротив, мы хотим сделать наши новые издания органами обсуждения всех вопросов всеми русскими социал-демократами со взглядами самых различных оттенков. Полемику между товарищами на страницах наших новых изданий, Георгий Валентинович, мы не только не отвергаем, а, напротив, заранее готовы уделить ей очень много места.

Обращаясь прежде всего к русским социалистам и сознательным рабочим, мы не станем ограничиваться только ими. Мы будем призывать всех, кого давит и гнетет современный политический строй России, кто стремится к освобождению русского народа от его политического рабства, к поддержке наших изданий. Мы предоставим им страницы наших органов для разоблачения всех гнусностей и преступлений русского абсолютизма. И мы уверены в том, что после такого призыва знамя политической борьбы, которое поднимает русская социал-демократия, может и должно стать общенародным знаменем… Русской социал-демократии стало тесно в том подполье, в котором ведут свою работу отдельные группы и разрозненные кружки… Русской социал-демократии пора уже выйти на широкую дорогу открытой проповеди социализма, на широкую дорогу открытой политической борьбы, И создание нового общерусского социал-демократического печатного органа должно стать первым решающим шагом на этом пути… Вот к чему, собственно говоря, и сводится весь проект заявления будущей редакции «Искры» и «Зари». И я, Георгий Валентинович, пожалуй, не смог бы обнаружить в нем ни грамма оппортунизма, обвинение в котором прозвучало сегодня в наш адрес…

— Владимир Ильич, хотелось бы спросить у вас, где вы собираетесь издавать «Искру»?

— В Германии.

— Что, что? В Германии?.. Я не ослышался?

— Нет, не ослышались.

— Да почему же, черт побери, в Германии, когда мы-то живем здесь, в Швейцарии? Что за ересь?

— Это объясняется, Георгий Валентинович, многими причинами…

— Чепуха какая-то несусветная!

— В том числе и тем, что так будет удобнее и выгоднее для дела.

— Нет, это решительно невозможно… В Германии! Для чего в Германии? Зачем в Германии?

— Место издания «Искры» выбрано окончательно. Никаких изменений быть не может.

— Вы опять начинаете разговаривать со мной в вашей излюбленной прокурорской манере, Ульянов?

— Георгий Валентинович, наш разговор зашел чересчур далеко…

— Возможно, возможно… Итак, все-таки Германия?

— Да, Германия.

— Когда приезжает Аксельрод?

— Сегодня вечером.

— Переговоры начинаем завтра утром!..

— Согласен.