Глава 1

— Эй, куда вы меня тащите? Отпустите меня немедленно! Или я буду кричать, — Я изо всех сил пытался вырваться из рук крепких темнокожих охранников, которые волокли меня по коридору. — Помогите! Пожар!

Мои истеричные вопли гулким эхом отдавались в пустом коридоре станции. Охранники не обращали на меня ровным счётом никакого внимания. Они были выше меня на голову и ощутимо шире в плечах.

— Можно его вырубить? — Спросил сиплым голосом первый.

— Нельзя. Должен быть в сознании, — Ответил раскатистым басом второй.

— Послушайте, я здесь по приглашению, — Попытался я воззвать к их совести. — Я же ничего не сделал. Свяжитесь с начальником станции, он должен быть в курсе. Я даже обещаю не возбуждать против вас дело в суде, если вы меня отпустите.

Охранники не реагировали. Они продолжали тащить меня, как мешок с песком. Я попытался зацепиться каблуком ботинка за выступ панели фальшпола, но ботинок только с лёгкостью соскочил с ноги, и я принялся считать пяткой все неровности решётчатых панелей.

— Караул! Разгерметизация! — Снова завопил я.

Один из охранников вывернул мне кисть руки, я скорчился от боли и замолчал. Вскоре и носок остался на одном из грубо обработанных краёв очередной панели.

— Должна быть эта, — Сказал второй.

Они остановились в отсеке спасательных капсул. Первый открыл люк, и меня кинули на узкое сиденье. Шкалы приборов озарились бледным лунным светом, зажёгся экран системы диагностики. Второй охранник засунулся в капсулу и посмотрел на экран.

«Life Support System OK…

Protection System Faulty…

Flight Control System Faulty…

Special Exchange System OK» — Высветилось на экране. Система зажгла красное табло с надписью: «Запуск не рекомендуется».

— Да эта капсула не работает! — Закричал я на охранника. — Вы же меня убьёте!

Он проигнорировал меня и уставился на индикатор положения станции: стрелка как раз вползала в красную зону.

— Счастливого Рождества, мистер Дженнингс, — Охранник дёрнул за рычаг запуска и вылез из капсулы.

Люк с шипением закрылся за его спиной, грохнули пиропатроны, капсула отделилась от станции и начала вращаться. Заверещал сигнал тревоги, предупреждая об опасности входа в атмосферу.

— Вот дерьмо! Мать твою! — Я лихорадочно шарил руками по тумблерам и кнопкам, пытаясь хоть как-то заставить эту штуку работать.

Капсула неслась к Земле, гонимая приданным ей станцией импульсом и силой притяжения. Мне удалось выключить сигнал тревоги, но двигатели не запускались. В отчаянье я со всей силы ударил кулаком по экрану, но только разбил в кровь костяшки пальцев. Вращение прекратилось, по корпусу пошла вибрация: капсула входила в верхние слои атмосферы. Трясти начинало всё сильнее. Я вжался в кресло, закрыл голову руками и впервые за всю свою взрослую жизнь заревел, как мальчишка. Стало жарко, пот заливал моё лицо, смывая слёзы. Капсула трещала по швам, проводка начала дымиться. Кожу опалило жаром, я зашёлся в крике от нестерпимой боли. В следующее мгновение пламя охватило меня, горячий воздух ворвался в лёгкие, сжигая их изнутри, и я растворился в страдании и отчаянии…

Я открыл глаза. Шкалы приборов тусклым светом озаряли внутренности капсулы. Над головой горело зелёное табло «Запуск разрешается». В открытый люк пробивался свет коридорных ламп. На коленях у меня уютным калачиком свернулся станционный кот Хозяин.

— Кыш, зараза, — Прогнал я его и вылез из капсулы.

Хозяин взвизгнул, когда я наступил ему на лапу, и унёсся в неизвестном направлении. Я посмотрел на часы и заспешил: времени в обрез, а ещё нужно проверить релейную станцию в одиннадцатом отсеке.

Перепрыгнув через головы возившихся под фальшполом техников, изысканно обматеривших меня вслед, я заскочил в лифт и замер перед своим отражением в зеркале. То есть, конечно, ничего необычного я там не увидел: на меня смотрел тот же худой бледный парень двадцати трёх лет, Рик Бейкер, кем я, собственно говоря, и был. Но в то же время, каким-то непостижимым образом, я чувствовал себя совершенно другим человеком. Более того, я чувствовал, что я как раз и есть этот самый другой человек.

— Бред какой-то, — Пробормотал я. — Дозатор порошка, наверное, сломался.

Я вытащил из кармана дозатор, в котором оставалось ещё немного наркотика, и выкинул его в лифтовый утилизатор. Потом вдруг опомнился, кинулся к окошку утилизатора и замер, разглядывая свои руки.

Нет, точно бред. Я выпрямился и нажал на кнопку нужного уровня. Лифт тронулся, а я старался не смотреть в зеркало, чтобы не вызвать у себя очередной приступ паники.

 

Глава 2

— Оть, ты моя лапочка, — Я поглаживал лошадь по боку, а она недовольно косилась на меня и принюхивалась.

Мухи, окружавшие её плотным кольцом, начали рассеиваться. Я перешёл к другой лошади, запустил руку в карман кафтана, а потом проделал ту же процедуру.

— Любите лошадок, ваше благородие? — Спросил наблюдавший за мной конюх.

— А кто ж их не любит, — Сказал я. — Я даже курсы верховой езды окончил.

Экскурсовод что-то рассказывала о важности гужевого транспорта в древней Руси. На двор крепости вошёл старшой. Два солдата тащили за ним мой контейнер. Я пригладил бороду, одёрнул кафтан и пошёл за ними в служебные помещения.

— Вот, палаты невелики, но зато тёплые, ваше блаародие, — Пробасил старшой, заводя меня в небольшой кабинет с камином. — Опочивальня для Вас рядом совсем. Потаённая дверь в неё имеется.

Солдаты следом втащили мой контейнер.

— Превосходно, — Пробормотал я, осматривая помещение.

Комната была совершенно голой. Старый некрашеный дощатый пол натужно скрипел при каждом моём шаге. Пробивавшиеся сквозь толстое пыльное стекло солнечные лучи освещали одинокий массивный стол, по обе стороны от которого ютились два колченогих стула. Оба узких высоких окна почти закрывали тяжёлые, спадающие до пола, коричневые гардины. От толстых белёных стен веяло прохладой. Над незамысловатым камином виднелись следы копоти. Рядом с камином был грубо вырубленный в стене проход, прикрытый массивной деревянной дверью, которую неумелый маляр недавно вымазал побелкой. На проржавевшем кольце, служившем ручкой от двери, остались отпечатки рук белилами.

Дверь скрипнула несмазанными петлями, когда я открыл её и заглянул в спальню.

— Потаённая, говорите? — Недоумённо спросил я старшого.

— Так точно, ваше блаародие! — Радостно загудел старшой. — Никто не узнает, как Вы ходите туда-сюда.

С душераздирающим скрежетом и грохотом я захлопнул дверь, прошёл по надсадно скрипящему полу к столу и сел на крякнувший подо мной стул.

— И правда, никто не узнает, — Саркастически заметил я старшому. — Распорядитесь истопить камин.

— Я же говорю, ваше блаародие! — Старшой заулыбался и махнул рукой сопровождавшему нас солдату.

Тот выбежал и довольно скоро вернулся с высоким седым мужчиной и полноватым лысоватым мужичком, тащившим объёмистую стопку каких-то древних фолиантов в грубом переплёте. Пока истопник шуровал в камине длинной чугунной кочергой, мужичонка грохнул мне на стол всю кипу старинных книг и засуетился, поправляя их, чтобы не упали.

— Это наш бухгалтер, Амвросий, — Представил старшой.

— Очень приятно, — Сказал я сдержанно.

— Я тут сложил стопочкой, по убыванию дат, — Залепетал Амвросий. — Мы сначала вели учёт в мемориальных ордерах, а потом нам разрешили делать только записи в Главную книгу…

— Что ж, молодцы, — Похвалил я просиявших Амвросия и старшого. — Иначе никаких ордеров на каждую смерть не напасёшься. Смертей-то много сейчас?

— Да как сказать, — Старшой почесал затылок, а Амвросий как-то с опаской посмотрел на меня. — Бывает, что и корова сдохнет. Прошлого апреля вот курей много полегло, не знамо, от чего. Заразились чем. Пришлось съесть.

— Так-так-так, — Сказал я сурово, отчего старшой и Амвросий втянули головы в плечи. — И это, насколько я понимаю, всё отражено в Главной книге? Которую мне почему-то не принесли?

— Да как же не принесли, ваше благородие! — Дрожащим голосом заскулил Амвросий. — Вот же ж, по убыванию дат. Стопочкой сложил, — Он набрал в рот воздуха побольше, чтобы оправдаться.

— Замечательно, — Сказал я непринуждённо. — Вы, Амвросий, можете идти. Позову, когда понадобитесь.

Он с облегчением выдохнул и выбежал из кабинета. Истопник запалил камин, тепло пошло по комнате, а в воздухе запахло горелой берестой.

— Ещё какие-нибудь происшествия были, — Спросил я старшого, а сам взял первый гримуар из стопки и открыл где-то посередине, тупо уставившись на ровные ряды цифр и расшифровок по-русски.

— Да вот только недели две, как белки лошадь сожрали… — Начал было старшой.

— Погодите, — Прервал я его. — Какие белки?

— Обычные. До костей обглодали несчастную, один скелет остался. Мы её пока на склад в длительное хранение оприходовали.

— Нет, Вы что, серьёзно? — Недоумевал я. — Это такие милые меленькие зверьки, с пушистыми хвостиками, которые орешки едят?

— Это они у вас дома, ваше блаародие, орешки едят, — Засмущался старшой. — А здесь они любого зверя вмиг завалят, оглянуться не успеешь. У ей в пасти 60 зубов, острых, что ножи на кухне. И передние резцы, чтобы мясо с костей срезать пособливее было. Потому мы в лес далеко не ходим. Чтобы чего не вышло.

— А зачем тогда вы лошадь в лес отпустили?

— Не отпускали мы, она сама сбежала, пока мы стервеца того ловили…

— Какого стервеца? — Я с прищуром посмотрел на старшого, и тот замялся.

— Да с прошлым приездом был тут один. Он в сортир забежал, женское платье накинул и попытался с подворья сбежать. А у нас же никто не входит и не выходит. Его Никита как заметил с колокольни, так мы его всем скопом и ловили.

— Поймали, надеюсь?

— А как же! — Обрадовался старшой. — Он в лес ломанул, еле догнали. Спасли его от гибели, а он давай вырываться, как бешеный. Ну мы его в подвал и посадили: пущай остынет немного.

— И долго он у вас в подвале сидел?

— Так, почитай, вторую неделю как сидит…

— Что ж вы молчали! — Прикрикнул я в сердцах, хлопнув ладонью по столу. — Это дело государственной важности. Показывайте!

 

Глава 3

Дым факелов потянуло за сквозняком, они затрещали, отбрасывая снопы искр, которые терялись в непроглядной темноте старых казематов. На потемневшей от времени кирпичной кладке стен частенько попадались проплешины, отовсюду несло сыростью и грибком.

Ключ лязгнул в замке, и массивная дубовая дверь заскрежетала на чугунных петлях.

— Вот, ваше блаародие, тот стервец, — Сказал старшой.

Моему взору предстала больших размеров пещера, выложенная кирпичом, почти всю площадь которой занимала огромная лужа водосборника. Я даже не сразу заметил дрожащую фигуру человека в полумраке дальнего угла.

Он сидел совершенно голый, поджав колени и обхватив их руками, казалось, не обращая на нас никакого внимания. Копна спутанных светлых волос спадала ему на лицо. Вокруг него деловито сновали крысиные тени, блики отражённых в воде факелов играли на стенах пещеры.

— Пойдём, — сказал я.

Он встал и, держа руки за спиной, понуро пошёл, обречённо не обращая ни на что внимания. Мне захотелось побыстрее уйти отсюда, и я прибавил шагу. Солдат сзади подталкивал пленника, заставляя его идти резвее.

Мы ходили довольно долго, я даже успел продрогнуть в катакомбах.

— Оставьте нас, — Приказал я старшому, когда мы оказались в кабинете, а сам встал перед камином.

— Вы поосторожнее с ним, ваше блаародие, — Шепнул мне старшой. — Стервец ещё тот, двоих гренадёр в кровь покусал. Я снаружи охрану на всякий случай оставлю. Вы кричите, коли что.

Я не ответил ему. Как только дверь закрылась, я подошёл к окну и выглянул вниз. Окна выходили во двор крепости, где на привязи кормились лошади. От окна до земли — метра два, не больше. Я сел за стол и начал деловито перелистывать бухгалтерскую книгу. Пленник переминался с ноги на ногу посреди кабинета.

— Что же Вы стоите? — Делано удивился я, через минуту подняв на него глаза. — Присаживайтесь к камину и погрейтесь.

Он неуверенно взял стул, подвинул его к камину и уселся, вытянув к огню дрожащие руки. Я с любопытством смотрел на его худоватое тело почти классических скульптурных пропорций. На вид ему было лет двадцать, не больше. Отчасти скрытое спадающими на лоб волосами лицо его показалось мне знакомым, но в профиль и при плохом освещении я не мог его толком рассмотреть.

— Меня зовут Дмитрий Шевчук, — Сказал я уже по-английски, откинувшись на спинку стула. — Я аудитор корпорации «Great Ring» и хотел бы познакомиться с Вами поближе. Надеюсь, Вы будете не против рассказать мне немного о себе?

Он никак не среагировал на мой вопрос, и сидел, по-прежнему уткнувшись взглядом в огонь.

— Поймите, — Я старался говорить как можно более убедительно. — Я вам не враг. Мне всего лишь нужны ответы на некоторые вопросы. Всё остальное я про Вас знаю. И я обещаю, что помогу Вам, как только получу эти ответы. Вы же не хотите вернуться обратно в подземелье? Или хотите?

Он вздрогнул.

— Не хотите… Так в чём же дело? Боитесь наговорить лишнего?

Он вдруг повернул голову, подставляя лицо к свету, падавшему на него из окна. Я сразу же узнал его, и сердце ёкнуло у меня в груди, а он вперился в меня презрительным взглядом, будто готов был лопнуть от ненависти ко мне, и процедил сквозь зубы:

— Ничего тебе не скажу. Вы всё равно меня убьёте, как доктора Дженнингса. Ты просто ещё одна крыса…

Я уже не слушал его: воспоминания нахлынули на меня, подобно морской волне унося далеко-далеко отсюда, к той точке во времени, когда, быть может, всё это и начиналось.

* * *

Бац! Компьютер ударился о посеревшее дерево столика и отключился. Разбить его у меня бы всё равно не получилось, по крайней мере, с первого раза. Я негодовал: как эти остолопы от науки посмели ещё и карикатуры на меня рисовать! «Червь сомнений грызёт доктора Дженнингса» — Гласила подпись под рисунком, изображавшим мою довольно реалистично нарисованную голову, которую подобно яблоку прогрызал в нескольких местах премилый улыбающийся червячок.

— Вайс дер тойфель! — Смачно выругался я по-немецки.

— Право же, доктор, — Раздался у меня за спиной излишне мягкий, почти шепчущий, мужской голос, который мог принадлежать только одному человеку на свете. — Этот мир не стоит того, чтобы принимать его столь близко к сердцу.

Скамейка жалобно прогнулась под крупным полноватым мужчиной в женском платье, когда он присел рядом со мной и положил свои огромные волосатые руки на столик. Его гладко выбритое одутловатое лицо лоснилось в лучах заходящего солнца, а в воздухе стоял терпкий запах такой адовой смеси женских и мужских духов, что я бы за добрую сотню метров почуял его приближение.

— Прошу меня извинить, баронесса, — Я вежливо кивнул ему. — Но, боюсь, сегодня не лучший мой день.

Когда-то он был известным немецким банкиром, даже купил себе титул барона Фон Егерсдорф. Но после того, как вся его семья погибла в океанском круизе, разум его не вынес горя, и бедный барон стал считать себя женщиной. Со временем все привыкли к его чудачествам, жалели и старались подыгрывать по мере возможностей, ведь ничего плохого в этом не было.

— Не нужно извинений, — Баронесса улыбнулась. — Это я прошу у Вас прощенья за то, что нарушила Ваше уединение. Мы с Мати хотели составить Вам небольшую компанию, если Вы не против.

Только сейчас я обратил внимание на светловолосого молодого человека, нерешительно маячившего в стороне, которого я сперва принял за официанта.

— Конечно, присаживайтесь, — Я встал и отодвинул от стола грубо сработанный деревянный стул, приглашая его сесть.

— Джеффри Дженнингс, — Представился я, протягивая руку.

— Матиуш, Мати Гэйл, — Сказал он звонким подростковым голосом и улыбнулся. — Я слышал, Вы объявили войну науке.

— Скорее, это лженаука объявила мне войну, судя по последним сводкам с фронтов, — Отшутился я, улыбаясь в ответ.

Рядом со столиком нарисовался официант, и я хотел было его отправить, но баронесса заказала вино и «Сырное вдохновение» — визитную карточку этого ресторанчика под открытым небом.

— Надеюсь, вы согласитесь, — Кокетливо заметила она, когда принесли вино. — Что пить вино на пустой желудок — это не менее вульгарно, чем рассуждать о науке на трезвую голову?

Мы дружно рассмеялись и пригубили запотевшие бокалы.

— Иногда я просто удивляюсь, откуда Вы черпаете вдохновение, чтобы всё время придумывать новые афоризмы, — Сказал я баронессе.

— В данный момент — из сырного салата, — Ответила она, ковыряясь вилкой в тарелке, и мы снова засмеялись. — Вы лучше объясните нам, что же такого нужно сделать, чтобы добиться такой же популярности, как у Вас?

— О, для этого нужно всего лишь открыть школьный учебник физики, — Я вздохнул. — Но этого, похоже, не делают даже школьники. Я могу пояснить, если только вы не считаете рассуждения на такие темы занудными.

— Милый доктор! — Воскликнула баронесса. — Мы с Мати просто жаждем послушать ваши откровения, ведь, признаться, мы не любим читать научные труды со множеством терминов, значения которых ускользают от нас, подобно рыбе в руках неумелого рыбака.

— Хорошо. Вот у каждого из нас есть часы, — И я снял свои дешёвенькие наручные часы, чтобы наглядно продемонстрировать предмет рассуждений. — И мы привыкли уже к тому, что время является неизменной атрибутикой всей нашей жизни. Что бы мы не делали, а мы можем даже выкинуть свои часы, время всё равно будет идти. Мы ощущаем его неумолимый ход, когда смотрим на рассветы и закаты, когда стареем, когда опаздываем на самолёт. Во множестве физических формул присутствует время, как величина. С его помощью можно вычислить скорость или расстояние, найти температуру или определить, готов или нет продукт химического синтеза. Мы привыкли отмерять моменты нашей жизни на шкале времени. И нам кажется, что время — это ещё одно, четвёртое измерение нашего мира, наравне с длиной, шириной и высотой. Мы считаем совершенно естественным, что по существующей в нашем представлении оси времени можно двигаться, что наука когда-нибудь научится поворачивать время вспять, и мы сможем вернуться в прошлое. Так вот, наши представления о времени совершенно неверны! Давайте возьмём для примера такую хорошо известную нам ещё со школы формулу, — Я достал ручку и нарисовал на салфетке t=D/V. — Она показывает нам, какое время потребуется, допустим, автомобилю для преодоления расстояния, если он едет с заранее определённой скоростью. Чем выше скорость, тем быстрее автомобиль доберётся до нужной точки. Теперь давайте посмотрим, что нужно для того, чтобы время перестало существовать. Чтобы оно стало равным нулю. Классическая физика говорит нам, что скорость для этого должна быть бесконечной. Но это невозможно, ведь мы наблюдаем ощутимое замедление времени у элементарных частиц, которые движутся с относительно небольшими скоростями, порядка тысяч километров в секунду. Этот феномен объясняет релятивистская теория, которая говорит, что таковы особенности строения нашего пространства: чем быстрее мы движемся, чем ближе наша скорость к скорости света, тем медленнее течёт время, и тем короче становятся расстояния. Но позвольте, скажете вы, эта же теория утверждает, что скорость света не может быть превышена никоим образом! То есть, время не может течь в обратную сторону, оно может только замедлиться. Более того, за всеми этими рассуждениями, как это часто бывает, мы как-то забыли, что время везде выражается через скорость, будь это движение, теплопередача или химическая реакция. Не существует ни одной формулы, где время бы выступало как самостоятельная величина, везде его можно поставить в зависимость от скорости, от движения. Нет движения — нет и времени. Не может состариться организм, в котором не живут клетки, не бьётся сердце, не течёт кровь. Время не властно над камнем, который поместили в идеальные условия. Не изнашиваются часы, которые не идут, не двигаются, — Я потряс своими часами. — Так каким образом мы можем путешествовать во времени, если время — это всего лишь движение? Если время не является самостоятельным измерением? Это обычное заблуждение!

— Браво, доктор! — Баронесса захлопала в ладоши. — Я всегда гордилась тем, что умею находить друзей.

Покрасневшее солнце медленно тонуло в изумрудно-чёрнеющей глади океана. С моря подул лёгкий вечерний бриз, и ветви реликтовых кипарисов зашуршали высоко над головой.

— Но как тогда Вы объясните тот факт, что корпорация «Great Ring» уже со следующего года обещает экскурсии в прошлое? — Спросил своим мальчишеским голоском Мати, хитро улыбаясь.

— Да, они уже присылали мне приглашение встретить Рождество на станции, надеясь, видимо, задурить мне голову, — Ответил я, поморщившись. — Но я думаю, они не могут путешествовать во времени. Скорее всего, тут имеет место быть обман, связанный с тем, что очень сложно будет отличить параллельный мир от нашего, особенно, если его цивилизация отстала на несколько веков.

— Вы верите в параллельные миры? — Спросила баронесса.

— Существованию параллельных миров ничто не мешает, но есть одна особенность, которую нужно будет учесть при путешествии в другие вселенные: они смещены относительно нашего измерения, что-то в них всё равно будет не так.

— То есть, Вы считаете, что там, в параллельных вселенных может быть другая жизнь? — Мати почему-то этим очень заинтересовался.

— А почему бы и нет, — Я пожал плечами. — Более того, вполне возможно, что они будут населены именно похожими на людей гуманоидами.

— Но тогда совершенно логично, что при исследовании экзопланет мы не нашли других форм жизни, — Сказал Мати задумчиво. — Просто каждой цивилизации отдано по целой вселенной.

И мы углубились в обсуждение того, как будут устроены параллельные миры. Где-то на середине нашего разговора баронесса вежливо попрощалась и ушла, унося за собой шлейф смеси мужских и женских ароматов.

Солнце давно уже село, откуда-то повеяло прохладой, а в ресторанчике зажгли огни.

— Знаете, Мати, — Сказал я, зевая. — Сейчас уже поздно. Если Вы не против, то мы могли бы продолжить этот разговор в другой раз.

— О, простите меня, — Озабоченно сказал Мати. — Я, должно быть, утомил Вас беседой. Позволите мне Вас проводить до вашей хижины?

— Да, конечно. Я ни в коем случае не хотел Вас обидеть, просто устал за день, пока писал статью, — Сознался я, поднимаясь из-за стола.

Мы спустились с веранды и пошли по дорожке к хижинам. В воздухе пахло свежей хвоей и морем. Ряды реликтовых кипарисов, высаженные вдоль дорожки, терялись в кромешной темноте южной ночи.

— Мистер Дженнингс, — Сказал Мати, когда мы немного отошли от ресторанчика. — Это правда, что Вы говорите по-русски?

— Моя бабушка была из России, — Я пожал плечами. — Поэтому я знаю буквально несколько фраз, но писать и читать не могу.

— А можно я задам Вам провокационный вопрос?

— Даже не спрашивайте, просто задавайте.

— Вы женаты?

— Ну я, — Я как-то смутился. — Просто не нашёл пока спутницу своей жизни. Признаться, я даже как-то не задумывался над этим.

— То есть, Вы не случайно выбрали этот гей-курорт?

— Разумеется, — Я улыбнулся. — Но не по той причине, о которой Вы подумали. Просто сюда никогда не приезжают мои знакомые, и здесь не бывает журналистов. Только тут я могу отдохнуть от их назойливого внимания.

— И Вас не напрягают однополые пары вокруг?

— Нисколько. Каждый имеет право прожить жизнь так, как сочтёт нужным.

Мы остановились перед моей хижиной.

— Очень приятно было с Вами познакомиться, — Сказал я. — Надеюсь, мы ещё увидимся с Вами.

— Я тоже очень на это надеюсь, — Сказал Мати серьёзно.

 

Глава 4

Он продолжал презрительно смотреть на меня, но теперь к его взгляду примешивалось ещё и любопытство.

— Простите, что Вы говорили про крысу? — Спросил я, наморщив лоб.

— Говорил, что размозжу тебе череп, крыса, — Он выхватил из огня кочергу и бросился к столу.

Я вовремя вскочил, отступил влево, перехватил его руку и вывернул её. Кочерга со стуком упала на пол.

— Сейчас я отпущу Вас, а Вы спокойно вернётесь на своё место, греться к камину, иначе мне придётся позвать стражу и вернуть Вас обратно в подвал, — Сказал я и выпустил его.

Он вернулся на стул и понуро уставился в пол.

Присев на край стола, я пригладил бороду, украдкой проверяя, не оторвалась ли.

— Хорошо, — Продолжил я, убедившись, что борода в порядке. — Раз Вы не хотите вступать со мной в диалог, давайте я расскажу то, что известно мне, а Вы меня дополните. Идёт?

Он опять промолчал.

— Значит, договорились. Вас зовут Матиуш Гэйл, но это не настоящее ваше имя. И тело ваше не настоящее, — Я обратил внимание на то, что он слушает меня очень внимательно. — Вы сделали операцию генетической перестройки организма, чтобы выглядеть по-другому. Чтобы Вас не узнали. Надеюсь, Вы отдавали себе отчёт, что после этой операции, весьма болезненной, как я слышал, у Вас никогда не будет детей, и жить Вам, скорее всего, недолго: я читал, что все подопытные пока проживали, от силы, несколько месяцев. И я могу понять, что гонимый чувством обречённости, Вы решились на отчаянный шаг. Но я не понимаю, на что Вы рассчитывали. Ну хорошо, сбежали бы Вы удачно. А дальше-то что? Явились бы к местному помещику, который Вас отправил бы работать в поле? Вы же были бы здесь на положении раба. И хорошо, если бы Вас просто не изнасиловали и не убили! Мальчишку в женском платье. А местная живность в лесу? Да Вы чудом спаслись! Опять же, я пойму, если на Вас оказывали какое-то давление, или Вы состоите в тайной организации, стремящейся устроить террористический акт в прошлом, чтобы повлиять на будущее. Но у Вас нет сообщников, а руководитель вашей террористической ячейки, баронесса…

— Оставь баронессу в покое! — Взорвался он. — Что за чушь ты несёшь! Баронесса — чистейший и благороднейший человек, до которого тебе, как до Луны. Она тут совершенно не при чём! Хочешь убить меня — давай, только нечего болтать и впутывать людей, которые к этому всему не имеют ни малейшего отношения.

— Ну вот видите, — Я самодовольно улыбнулся, и стал прохаживаться около него. — Уже кое-что начинает проясняться. Представляете, если мы устроим Вам очную ставку с баронессой?

— Слушай ты, — Он вскочил и встал у меня на пути, сжав кулаки. — Делай своё чёрное дело, но не втягивай в эту историю невинных людей!

— Или ты меня поколотишь? — Я усмехнулся. — Сядь.

Когда он сел, я опёрся руками на спинку его стула и нарочито громко, с расчетом на подслушивающую аппаратуру, сказал:

— Итак, Матиуш Гэйл, Вы обвиняетесь в попытке совершения террористического акта и организации преступного сообщества с целью вовлечения других добропорядочных граждан в свою террористическую деятельность. Данной мне властью я объявляю Вас арестованным и требую немедленного препровождения вас в следственные органы по месту вашего жительства, дабы должным образом расследовать вашу деятельность, направленную на подрыв основ государственной власти. Стража!

В кабинет ввалились два солдата.

— Позовите сюда старшого. Немедленно.

Спустя пару минут старшой уже тяжело дышал на пороге.

— Звать изволили, ваше блаародие? — Спросил он, пыхтя.

— Да, — Я уже вернулся к столу и деловито перебирал страницы бухгалтерской книги. — Вынужден Вас огорчить. Я не смогу закончить аудиторскую проверку вашей документации. Мне необходимо срочно вернуться на станцию и доставить туда же пленника. Он обвиняется в важном государственном преступлении.

— Так точно, — Старшой так обрадовался, что не сумел скрыть довольной улыбки: он одновременно избавлялся от двух проблем разом.

— Подыщите ему какую-нибудь одежду и оформите бумаги, — Я посмотрел на часы. — Нам нужно успеть на челнок, он отбывает через полтора часа. Поэтому велите оседлать лошадей, на тот случай, если мы не будем успевать.

— Как прикажете, ваше блаародие! — Старшой вытянулся и щёлкнул каблуками, затем выбежал из кабинета.

Я выглянул в окно: вереница экскурсантов потянулась из внутреннего двора к каретам. Какой-то солдат, высунувшись из окна, орал что-то нечленораздельное по-русски.

От возникшего напряжения я начал мерить кабинет шагами, поглядывая на часы. Старшой всё не появлялся. Пленник нервно сжал руки в замок. На всякий случай я достал из-за спины револьвер и держал его наготове. Вдруг в коридоре послышался топот множества ног, и в кабинет ворвались человек пять солдат во главе с азиатом невысокого роста, одетым в чёрный костюм-двойку. Поверх белой рубашки без галстука проглядывала неприметная серая жилетка, как-то странно отблёскивавшая на свету.

Азиат сделал знак, и солдаты бросились ко мне, но я направил на них револьвер, взводя боёк.

— Кто хочет быть первым? — Спросил я по-русски.

Солдаты замерли в нерешительности.

— К двери! — Прикрикнул я на них, и они послушно отступили за спину азиата.

— Вы же прекрасно знаете, что ваше оружие не будет здесь действовать, — Сказал азиат по-английски, усмехаясь. — Так что бросайте пистолет, господин Шевчук. Или мне лучше звать Вас доктор?

Он пристально смотрел мне в лицо, и я ощутил, как меня будто что-то придавило к полу. Я почувствовал слабое желание подчиниться ему: видимо, он пытался меня загипнотизировать, но у него это плохо получалось.

— Брось пистолет! — Повторил он с сильным нажимом.

— Вон отсюда! — Наорал я на него в ответ. — Или я буду стрелять.

— Стреляйте, — Он развёл руками. — Докажите себе и мне, что ваше оружие не действует.

— Не хочу Вас убивать, — Сказал я. — Убирайтесь отсюда к чёртовой матери.

— Я представитель властей. Сдайте оружие и закончим этот бессмысленный спор.

— Чёрта с два! Так я Вам и поверил, — Я угрожающе навёл револьвер ему прямо в центр груди. — Последний раз предупреждаю.

— Тогда стреляйте. Что же Вы медлите? Стреляйте!

Последнее слово было произнесено с таким нажимом, что мои нервы не выдержали, и я нажал на спусковой крючок. Револьвер выстрелил, выплёвывая пулю в клубах какого-то сизого пара. В ту же секунду пуля ударила ему в грудь и медленно, будто преодолевая какие-то неведомые силы, потянула за собой пиджак и жилетку, образуя расходящийся конус черноты. Конус расширился до диаметра хорошего блюдца, вытянулся на полметра сзади его тела и тут же пропал с хлопком. Азиат, у которого во всю грудь зияла огромная дыра, ничком рухнул на пол. Солдаты попятились к двери.

— Всем лежать! — Заорал я по-русски.

Солдаты послушно легли. Пленник смотрел на всё это с неподдельным ужасом.

— Что сидишь, как истукан, — Я показал на него револьвером. — Доставай мешки из контейнера.

Он поспешно открыл мой контейнер и достал два увесистых мешка, а я поднял с пола кочергу, не спуская глаз с лежащих солдат. Со всей силы я вдарил кочергой по окну, и мелкие квадратные стёкла посыпались во двор, разлетаясь вдребезги. Обвисшую раму я зацепил кочергой и вытащил в кабинет.

— Бросай мешки во двор и прыгай, — Приказал я пленнику.

Он не стал дожидаться повторного приглашения и сиганул в окно.

— Лежать полчаса, — Приказал я солдатам и последовал за ним.

Конюх успел оседлать уже трёх лошадей. Услышав выстрел, во двор выбежали несколько солдат. Я приказал им лежать и выстрелил в воздух для наглядности. Больше с ними проблем не было: они так вжались в землю, что, похоже, им придётся потом выкапываться.

— Мешок покрепче привяжи к седлу, — Командовал я. — От меня не отставать, в лес не заезжать.

Я вдарил в бока лошади каблуками своих туфель, и мы галопом вынеслись со двора.

 

Глава 5

Солнце уже садилось, небо окрасилось в оранжевые тона, тени удлинились. Я заметил небольшой ручеёк и направил лошадь туда.

— Бежать не советую: в лесу лучше держаться вместе. Здесь такие твари попадаются, что вмиг отгрызут всё, что не приколочено, — Я показал на мешок, притороченный к его седлу. — Здесь, кстати, кое-какая одежда, наша вода, ну и мелочь всякая.

Не без труда я слез с лошади и взял её под уздцы.

— Тогда почему бы нам не продолжить путь? — Он усмехнулся, глядя на меня сверху вниз.

Его обнажённая фигура отсвечивала в лучах заходящего солнца, он держался в седле ровно, чего нельзя было сказать обо мне. А ещё у меня страшно болели спина и копчик, и я в душе радовался, что могу немного расслабиться.

— Хочу тебе кое-что показать, — я пошёл к ручейку. Он последовал за мной на лошади.

Из своего мешка я достал небольшой ковш, который прихватил на подворье. Моя лошадь не захотела подходить к воде вплотную, но я исхитрился наклониться, не выпуская поводья из руки, и зачерпнул полный ковш воды.

— Смотри, — Я поднёс ковш к своему лицу, а он наклонился в седле и сочувственно посмотрел на меня, как на больного.

В воде отражались подсвеченные красным облака.

— Я конечно понимаю, что тебе хочется романтики, но, может, ты мне расскажешь, зачем нужно было всё это устраивать, когда можно было просто сказать, что хочешь переспать со мной?

— Это всё потому, что ты только об этом и думаешь, — Процедил я сквозь зубы, отвинчивая крышку фляги пальцами правой руки, одновременно пытаясь удержать в левой ковш и не выронить флягу. Наконец, мне это удалось. — А теперь смотри внимательно, — Я наклонил флягу и капнул большую каплю в ковш с водой.

Капля упала на поверхность воды, но не смешалась с ней, а повела себя так, будто её капнули на твёрдую гладкую поверхность: она собралась в полусферу и стала кататься по поверхности воды. Он заворожено следил за каплей. Когда этот цирк мне надоел, я выплеснул воду в траву.

— Это другая вода, — Я засунул ковш обратно в мешок. — Здесь вообще всё другое.

Я залез обратно на лошадь и мы с ней потрусили вдоль горного склона. Спустя минуту он нагнал меня. Лицо его выглядело слегка озабоченным.

— То есть её нельзя пить? И мы умрём от жажды? Ты это хотел сказать?

— Да открой же ты глаза, наконец, Мати Гэйл! — Я постучал себя ладонью по лбу. — Неужели ты не видишь, что это другой мир? Здесь водятся кровожадные белки, наше оружие не стреляет, ну, не должно стрелять, а вода не смешивается с нашей! Тебе это ни о чём не говорит?

— И о чём же это должно мне поведать?

— О том, что это совершенно другая планета, которая к Земле не имеет никакого отношения, дурак ты эдакий!

— Ну вот, вместо того, чтобы толком объяснить, сплошные оскорбления. С Вами, мистер Шевчук, каши не сваришь. Кроме того, я всегда считал, что вода — это просто химический элемент, который везде одинаков. Разве нет? — Он опять усмехнулся, что меня сначала разозлило, но я с шумом выдохнул и решил снизойти до объяснений.

— Как ты наверняка знаешь, а если не знаешь, то самое время узнать, каждый атом любого элемента состоит из ядра, в которое входят протоны и нейтроны, и электронов, которые вокруг этого ядра находятся. Да, так правильнее сказать: они там находятся, потому как мы не можем точно сказать, где есть каждый конкретный электрон в каждый конкретный момент времени. Так вот, сами протоны и нейтроны состоят из более мелких частиц — кварков, а склеивают все их между собой, чтобы они не разбежались в разные стороны, специальные частицы — глюоны. Это такая доминирующая теория, как всё устроено, ведь никто, на самом деле, не видел глубже самого атома или электронных облаков. И вот представь себе, что есть другая вселенная, параллельная нашей в параллельном нашему пространстве. Она такая же точно, но что-то в ней должно отличаться от нашей, ведь так?

— Ну….

— Иначе она будет нашей вселенной, а никакой не параллельной. И отличается-то всего ничего, сущая мелочь — тот строительный материал, из которого всё сделано — все элементарные частицы, атомы, молекулы, вода, воздух. Всё. То есть кварки. Они просто другие. Параллельные нашим, но не наши. Такие же, но не наши. Другие. Просто не такие, как у нас. И что будет, если в одном и том же пространстве окажутся два атома одинаковых веществ, но из разных миров?

— Э…

— Да ничего не будет: согласно теории, они не могут занимать одно и то же пространство одновременно. Они станут взаимодействовать друг с другом, они будут вытеснять один другого из этого пространства. Причём, чем больше будет скорость, тем сильнее взаимодействие. А куда они могут вытеснить один другого, если одновременно в этом пространстве, да и в параллельном тоже, им нет места? Правильно, в подпространство, в другое измерение, туда, где они могут находиться. Что мы и наблюдали, когда пуля попала в этого представителя. Кстати, у этого есть ещё одна нехорошая особенность — все наши относительно сложные устройства здесь будут работать не так, как у нас. В большинстве случаев, просто не будут работать.

— А как же тогда твой пистолет выстрелил, хотя все были абсолютно уверены, что не выстрелит?

— Военная хитрость — у меня была кое-какая информация и время, чтобы подготовиться. Запасся водой, как можно более примитивным оружием. Выточил боёк из местной стали, а каждую пулю просверлил и вставил графитовый сердечник от карандаша. Ну а порох горит здесь вполне себе сносно. Да, и ещё я лошадей намазал репеллентом, потому нас с тобой местные кровопийцы ещё не съели. Кто знает, какую заразу они переносят.

— Но погоди, мы же дышим местным воздухом, значит, мы скоро умрём?

— Да что ты всё заладил: «умрём», «умрём»! Не сдохли же ещё. Я так думаю, мы потихоньку усваиваем местный кислород, заменяя им наш в тканях. Со временем и воду сможем пить, и пищу здешнюю есть. Помнишь ведь первый вдох этого воздуха — всем туристам говорят, что это лёгкие реагируют на переход через гейт.

— Да уж, я чуть не умер, еле дышал несколько часов, — Он помолчал. — А зачем ты мне помогаешь? Впрочем, у меня такое чувство, что мы раньше встречались.

Я аккуратно отодрал свою бороду с усами и спрятал их в карман.

— Разрешите представиться, Ричард Бейкер, — И я попытался отвесить поклон в седле. — Младший техник гейт-станции по обслуживанию систем релейной защиты и автоматики. Можно просто Рик. Фамилия, конечно, не героическая, но видеть меня ты мог на станции: я по нескольку раз на дню перехожу туда и обратно.

— И что же тебе, Рик Бейкер, не спалось в своей тёплой постельке?

— Тебя вот только до полного счастья не хватало. А чего это тебе, Мати Гэйл, не спалось с баронессой? А? — Я чуть не взорвался от злости. И чего это на меня нашло?

— Уже ревнуешь? — Спросил он и незлобно хихикнул.

— Да, ревную тебя к своей тёплой постельке — из-за тебя я здесь застрял. Из-за твоей глупости.

— Так в чём проблема: просто бросай меня здесь одного. Уже давно честь ведь не в чести, — Он явно был доволен своим каламбуром.

— Я тебя не брошу. По крайней мере, пока. И даже расскажу, почему, но история эта длинная и запутанная, поэтому я, да и моя задница тоже, порекомендовал бы сделать привал, — Я огляделся. — Вон под тем деревом вполне себе сойдёт, — И я показал на развесистое нечто, похожее на наш дуб, на который, как мне показалось, было легко забраться в случае чего.

— Ах, как романтично! — Сарказма ему было не занимать. — Я с нетерпением жду рассказа о твоих невероятных подвигах и подвигах твоей задницы.

— Подвигов не будет. Уже сегодня мы должны были сесть в челнок и валить отсюда с космической скоростью. Но что-то пошло не так, — Я спешился и уже рылся в мешке в поисках верёвки.

— А, может быть, не стоило палить из пистолета, и тогда бы всё пошло так? — Он тоже спешился и осторожно пошёл к мешку: ходить босиком по каменистой почве не так уж легко.

— Снимай мешок и доставай оттуда кроссовки. Должны быть тебе в пору, — Я уже нашёл верёвку и привязывал лошадей к дереву, решив, что шанса убежать у них не будет. — А того хмыря там вообще не должно было быть: бронежилет из твердеющего материала и костюм-двойка — это не по правилам. Да ещё и азиат в средневековой Руси. Совсем уже обалдели.

— Да, что-то тут не так, — Он снял мешок с лошади, вытряхнул всё содержимое на землю и теперь с любопытством рассматривал высыпанные вещи, сидя на корточках. — Он говорил с акцентом. И по-английски. Тебе не показалось это странным?

— Мне всё здесь кажется странным. Но азиат, который по-английски говорит с акцентом, меня почему-то не удивляет, — Я достал спальный мешок и коврик из своего мешка, снял эти дебильные туфли с пряжками, сел на коврик, прислонившись спиной к дереву, и засунул ноги в спальный мешок.

Он примерял на себя плавки для геев.

— Ты на свой вкус выбирал? — Он засмеялся. — Паук блестками на попе мне определённо нравится. А это что? — И он взял из кучи вещей электрошокер, переделанный из фонарика.

— Шокер. Даёт сто киловольт, я его из фонарика на станции сделал. Должен работать. Если какая тварь на тебя покусится, засунь иголки посильнее в шкуру и дави на кнопку до полного успокоения.

Он опробовал шокер — иголки громко заискрили в сумерках. Солнце совсем село, небо чернело на глазах. Стало уже почти совсем темно.

— Может, стоит костёр развести? — Спросил он, сваливая вещи обратно в мешок.

— Ага, чтобы нас с открытого пространства было получше видно.

— Уболтал, — Он подтащил коврик ко мне, снял трусы и залез в спальный мешок. — А то приваливайся рядом, так теплее будет.

— Нельзя. Спать будем по-очереди, как-то неспокойно здесь: птицы не поют.

Мы оба прислушались. Где-то вдалеке раздавались крики птиц, ветер с поля запутывался в ветвях деревьев, приглушая доносившиеся из леса звуки отдалённой возни.

— Да, совсем всё не наше, — Согласился он и достал из мешка шокер. — Акцент у того азиата был не тот, что обычно бывает у азиатов. Я в этом вопросе специалист.

— Обширные постельные знакомства? — Не удержался я.

— Что-то вроде того. Только давай, ты первый. Ты обещал.

— Слушай, только давай на чистоту: я никому ничего не обещал, и обещать не собираюсь. Так что ты не придумывай лишнего. Ладно?

— О’кей. Злой ты какой-то.

— Я же не на тебя конкретно злюсь. Ну, и на тебя тоже, — Согласился я. — И на себя. Я вообще не герой. Просто в тот день, когда Корпорация разместила в нашем универе, в Беркли, объявление о наборе персонала, я как раз наширялся и ничего не соображал. Подмахнул контракт, не читая. А там и про неразглашение было, и про штрафы, и про то, что тебе чип-идентификатор будут вживлять, и, самое главное, про то, что ты не имеешь права уволиться без согласования с начальством. Которое находится на Земле, а на Землю тебя не пускают, не положено до окончания контракта. А контракт бессрочный. Понимаешь, к чему я клоню?

— Рабство какое-то получается.

— Вот именно! Ни один выпускник в здравом уме и светлой памяти такое не подпишет, а я был как раз не в здравом уме. Ну и через пару месяцев я готов был уже на стены лезть: на станции из всех развлечений только бар с баснословно дорогой выпивкой для туристов. Ну я признакомился кое-с кем, меня вывели на бармена. И он мне стал наркоту с Земли привозить. Точнее, не он, а его люди подкладывали наркоту в багаж, а он уже как-то её доставал оттуда. Но это уже не важно. В тот день, когда с доктором Дженнингсом случилось это несчастье, — Он вздрогнул при моих словах. — Я залез после смены в одну из аварийных шлюпок и занюхнул очередную дозу наркоты. И она на меня не подействовала. Ну я и нюхнул по полной. До потери пульса. То есть, я умер. Передознул…

— Должно быть, тебе почудилось, — Усмехнулся он. — Боюсь, ты всё ещё жив.

— Считай, как хочешь. Только я очнулся совсем другим человеком. Я больше не наркоман.

— Поздравляю. Сейчас я должен пустить слезу умиления по поводу твоего волшебного исцеления? — Съязвил он.

— Мати Гэйл, не будь язвой! Я тоже грубить умею.

— Прости, если задел твои искренние нежные чувства к наркоте…

— Ну, у тебя, вижу, никаких нет. А с того самого злополучного дня я вижу сны, в которых мне показывают, что я должен делать.

— Это как это — показывают?

— Каждый раз, когда я засыпаю, я вижу не обычные сны там, с чудовищами, или ещё какие, а я вижу совершенно чёткий сон, как я совершаю какое-то действие, куда-то иду, что-то делаю, говорю. Абсолютно реалистичный сон, который я помню потом весь день в мельчайших подробностях. И я должен сделать то, что видел во сне.

— И ты делаешь? Веришь этим снам? Это может быть просто признак болезни. — Он сочувственно посмотрел на меня.

— А ты попробуй не сделать! — Теперь уже я усмехнулся. — Это не обычные сны. Мне кто-то шлёт их, тот, кто воскресил меня, когда я передознул в шлюпке.

— Ты извини, но психам часто кто-то нашёптывает, что делать.

— Но я-то не псих! Если я не сделаю то, что мне показывают, то в очередном сне у меня начинает болеть голова. Мне снится кошмар про страшную мигрень, и я не могу ничего с ней сделать, не могу проснуться. Не могу избавиться от неё. И когда просыпаюсь, то чувствую себя вымотанным, не выспавшимся. Пытка настоящая. Ты скажешь, что и такое может быть с психом, но ведь психоз не может стать реальностью, так?

— Если только ты не воплотишь его в реальность.

— Ну да, я воплотил в реальность тебя, заслал сюда и сам же пришёл тебе на выручку. А ещё я знаю о тебе такое, что ты точно мне никогда не рассказывал. Что-то не сходится, так?

— Предположим, что всё это так: с тобой связывается некто, кто знает, как всё произойдёт в не очень далёком будущем. И он даже выбрал для этого столь экзотический способ, вместо того, чтобы без лишних хлопот нанять людей, которые всё сделают. Предположим. Но почему тогда он ошибся? Почему всё пошло не так, как задумывали ты и он?

— Кто-то вмешался. Столь же могущественный, ну, или настолько сильный, что предсказать будущее стало не совсем возможно. Но мы получили некоторую отсрочку по времени, благодаря моим приготовлениям, которые я тоже с его подачи сделал. Я так думаю, он предсказывает лишь наиболее вероятные развития событий, не забывая о других возможных вариантах. Поэтому я иногда делаю то, что мне самому не понятно. Например, мастерю шокер для тебя.

— С шокером это ты здорово придумал! Я теперь могу вырубить и изнасиловать любого.

— Не получится: мышцы сведёт судорогой, и ты просто не разогнёшь этого человека.

— Да, ты прав. Но теперь по правилам тебе должна приснится мигрень.

— Что-то мне спать резко расхотелось. Но я думаю, он должен мне показать, что теперь делать, а не тешить себя моим наказанием.

— И то верно. На сей раз облажался он, а не ты. А почему этот азиат называл тебя доктором? Ты что, ещё и врач?

— Нет, — Меня аж пот прошиб: у этого стервеца ещё и память отличная. — Ошибся. Или Шевчук, за которого я себя выдавал, имеет научную степень.

— Мне показалось, или ты не всё мне рассказал?

— И что же мне ещё тебе рассказать? Как я завалил выпускной экзамен и получил семь вместо десяти?

— Ну ладно. Мне-то скрывать нечего.

— Давай, давай, теперь твоя очередь.

— Хорошо. Только обещай сначала, что ты не будешь смеяться.

— Да у тебя, должно быть, крыша совсем поехала, — Я покрутил пальцем у виска. — Ты сам стебался надо мной всю дорогу, а теперь вдруг посерьёзнел.

— Но это же вся моя жизнь, это и должно быть серьёзно, — Сказал он вдруг как-то жалобно.

 

Глава 6

— Хорошо, я обещаю, — Я поёжился, чтобы не выдать смущения: своим мальчишеским голосом он, конечно, владел в совершенстве, и мог выжать слезу из кого угодно.

— В общем, это всё проявилось, когда я учился в шестом классе, — Начал он, и взор его затуманился, будто перед его глазами побежали картинки воспоминаний, а голос его приобрёл романтично-повествовательный оттенок. — Я тогда влюбился в парня из соседнего класса. Он казался мне очень красивым, — Я еле сдержался, чтобы не прыснуть от смеха, не зря просил. — Мы учились в Лунде, это такой маленький город в Швеции. В Швеции вообще все города маленькие. А я ездил в Лунд из соседней деревни на автобусе. Вместе с тем парнем. Тогда меня звали Лаш Улофсон. Я был таким классическим шведским ребёнком, с пухлыми румяными щеками и грубыми чертами лица. И вот, когда мы снова оказались в одном автобусе после школы, я не выдержал, подошёл к нему и признался, что люблю его всем своим сердцем, что готов жизнь свою прожить для него. А он оттолкнул меня, засмеялся надо мной, и сказал, что я некрасивый, что он не голубой, а если бы и был, то не смог бы любить меня такого… — Он ненадолго замолчал. — Потом я закончил университет и стал специалистом по контактам с внеземными цивилизациями, а он женился на женщине, которая была на сорок лет его старше. Я двадцать пять лет носился по всей вселенной в поисках хоть каких-то намёков на внеземные цивилизации, и, конечно, убегал от самого себя. Я почти не бывал на Земле, облетел все планеты, на которых могло быть хоть что-то, отдалённо напоминающее колонии микроорганизмов. Совершенно забросив свою личную жизнь, я целиком отдался своей второй любви — науке. Но и на этом поприще меня ждало полнейшее разочарование: наука не спешила идти со мной под венец, а внеземные цивилизации вздумали играть со мной в прятки. Но это не могло продолжаться вечно, я должен был хоть что-то найти, чтобы жизнь моя не оказалась прожита напрасно. У нас была одна перспективная планета с большим океаном. Хотя следы живых существ мы там не нашли, но у меня было ощущение, что мы можем их найти на дне океана, поскольку планета недавно пережила ледниковый период, и территории компактного проживания живых организмов могли оказаться затоплены за довольно короткий промежуток времени. И вот я сижу в роскошном номере на кожаном диване, в Америке просто огромные номера, пью сухое вино за успех будущей экспедиции и читаю в интернете хвалебные отзывы о своей последней монографии. Я уже предвкушаю успех, представляю лавровый венок у себя на голове, одобрительные крики толпы и кислую мину того моего школьного друга, который теперь торгует табуретками в «Икее». Я даже успел представить, что позвоню ему, или даже заеду в магазин, и поинтересуюсь, жива ли ещё его красавица жена, как мне в почту приходят два письма. Одно из медицинской службы, в котором сообщается, что меня отстраняют от полётов по причине повышенного артериального давления и риска инсульта при перегрузках. А второе — от академии, где говорится, что денег на полёт не выделили из-за проблем с моим здоровьем, и экспедиция переносится на два года, за которые, они очень на это надеются, я успею поправить своё такое дорогое им здоровье… Это было на кануне моего дня рождения. Мне должно было исполнится сорок восемь, и вряд ли к пятидесяти я сильно поправлю своё здоровье. Каким-то не таким должен был быть конец моей карьеры. Единственным моим желаньем было — удавиться. Я подошёл к зеркалу, снял халат и разрыдался навзрыд: на меня смотрел старый лысый толстый профессор в очках, в данный момент представлявший собой абсолютный ноль! Совершенно никому не нужный автор шести книг и огромного количества статей. Все мои труды ждало скорейшее забвение, поскольку ни один из них не был подтверждён на практике. Меня перестанут публиковать журналы, поскольку не будет базы полевых исследований, а чистое теоретизирование никого не волнует. У меня нет и не будет уже никакой семьи, так как я скорее удавлюсь, чем женюсь на женщине своих лет, а найти себе гомосексуалиста в пару — это практически невозможно в таком возрасте. Меня даже мальчики по вызову избегают, так как я толстый, и моя борода колется в постели. Вот что бы ты сделал на моём месте?

— Ну, я как-то не задумывался о таком раскладе…

— Да я тоже не задумывался, пока не оказался в полном тупике. Ты ещё слишком молод, чтобы задумываться о таких вещах, а я был слишком недальновиден, слишком увлечён… Я вернулся в Лунд, снял домик недалеко от своей школы, купил пистолет и заперся там. Три дня я беспробудно пил, потом вымылся, побрился, включил панъевропейский новостной канал на полную мощность, чтобы звук выстрела не было слышно, вставил дуло себе в рот, и в этот самый момент идёт объявление о наборе добровольцев для второго этапа клинических испытаний метода генетической перестройки организма. Мне вдруг стало интересно, тем более, это совсем рядом — в Упсале. На следующий день я туда поехал, и был несказанно удивлён, насколько наука продвинулась уже в этой области. Единственное, что меня смущало — это короткая продолжительность жизни первой группы испытуемых: они прожили всего по нескольку месяцев, но профессор Нилунд уверил меня, что они серьёзно доработали метод. Да и стоило ли этим заморачиваться, если ты уже решил свести счёты с жизнью? Я подписал контракт в тот же день. Ко мне приставили аспиранта и художника, с которыми мы детально проработали моё будущее тело. Сначала создаётся компьютерная модель, она может двигаться, разговаривать твоим будущим голосом. В общем, я проявил все свои творческие способности, на которые только был способен: мы выбрали рост чуть выше среднего, взяли за основу красивое лицо с обложки какого-то журнала, создали тело средней спортивности и возраста примерно двадцати — двадцати двух лет — это самый хороший возраст: человек ещё не грубый мужик, но уже и не субтильный мальчик. Мы выбрали самые прекрасные волосы на Земле из того каталога волос, что был в нашем распоряжении, — это волосы славянской девушки, мягкие и, в то же время, достаточно упругие, светлые, нежные, но крепкие, густые и пушистые. Если бы единороги существовали, то они носили бы такие гривы. Если захочешь, можешь сам оценить, я разрешаю тебе меня погладить, — Он улыбнулся и тряхнул копной своих волшебных волос. — Ещё мы немного увеличили длину полового члена, объём яичек и вырабатываемой спермы — она всё равно вырабатывается, хоть и не живая. И самая изюминка — это мой анус. Сфинктер может хорошо расширяться, а по бокам расположены чувствительные точки как на самом половом члене. То есть я умею испытывать настоящий оргазм при анальном сексе. А ещё там вырабатывается густая смазка, так что ты имеешь полную возможность влюбиться в меня по уши, — И он задиристо ткнул в меня пальцем.

— Ну, у меня в этом плане всё гораздо скромнее, — Я постарался отвести взгляд, но мне предательски захотелось рассмотреть получше все его достоинства.

— Сама операция длится несколько дней. Сначала чистят кровь. Потом ставят капельницу, чтобы прекратил работать иммунитет. Затем в стерильном боксе делают инъекцию нанороботов, которые уничтожают костный мозг, кровь перестаёт вырабатываться, и её начинают постоянно вливать. На этом этапе начинаются жуткие боли. Такие, что описать невозможно. На третий день я даже кричать уже не мог, только скулил. Двигаться невозможно, изо всех щелей торчат катетеры, по которым что-то вливается и выливается. Я думал, что помру от этой боли, но когда сделали инъекцию нанороботов, которые перестраивают кости, я начал терять сознание от боли. И это не смотря на обезболивающие, которыми, по уверению доктора, меня пичкали безбожно. Остальное я уже не помню, очнулся в реанимации. Доктор сказал, что я был в коме, но это нормально — всех вводят в искусственную кому, чтобы не мучились. Почему-то раньше нельзя было это сделать. Из десяти добровольцев умерло четыре, на что доктор заметил, что оставшиеся теперь поживут подольше. Я заново учился ходить, ощущать своё новое тело, ведь даже нервы заменяются на новые. У одного из подопытных не восстанавливалась чувствительность рук, у другого отказала почка. Но мы выжили. А когда закончился реабилитационный период, выяснилось, что по условиям контракта мы не имеем права покидать исследовательский корпус, и остаёмся там на полном пансионе для дальнейших исследований. Но ты представь себе, в какой луже я оказался: имея совершенно прекрасное тело, не подверженное старению, когда кровь бурлит в жилах, а семя — в яичках, я даже за пределы комплекса выйти не могу. Хорошо ещё интернет не отрубили. Но это была их главная ошибка. Я нашёл человека с лицом, похожим на моё. Его звали Митч. Я предложил ему такую сумму за его паспорт, что он не смог отказаться. И вот я получил уведомление, что он готов встретить меня в условленном месте. Оставалось только сбежать, что я и проделал, причём весьма изящно: на выходные все разъёзжались по своим личным делам, оставался один охранник, который запирал нас на все замки. Я уговорил аспиранта взять меня с собой на уикенд в обмен на секс-услуги и небольшую сумму наличными, за которой мы должны были заехать в Лунд, в мой съёмный домик, где заодно могли бы предаться радостям жизни. Аспирант, его звали Ханс, очень стеснялся, но очень уж хотел опробовать творение своих рук. Это его и сгубило — пришлось его прикончить, чтобы не поднял шум раньше времени. После того, как ты двадцать пять лет выживал в самых сложных условиях, нетрудно убить человека. Я позаботился о том, чтобы его никогда не нашли.

— Плазменная горелка?

— А ты такой же маньяк! Но мыслишь правильно. Даже запаха не осталось. Следующим пунктом моей программы был Митч. Красивый мальчик, который очень любил деньги. По моему заданию он имплантировал себе биометрический чип, чтобы не заявлять о пропаже паспорта, когда он мне его продаст. Собственно, чип мне и был нужен. Ханс рассказал, что в исследовательском центре мне имплантировали свой чип без всякого моего согласия, да ещё и пометили меня радиоактивным изотопом, чтобы можно было отличить меня от обычного человека без сложного анализа ДНК. Поэтому Митч провёл несколько неприятных часов под общим наркозом, прежде чем я разобрался с чипом и отправил Митча на заслуженный отдых вслед за Хансом. Так как Европа не имеет пограничного контроля с Россией, я отправился в эту заснеженную страну дышать свежим воздухом, есть здоровую пищу и выводить радионуклиды из своего организма.

— Где ты и познакомился с белыми медведями.

— Ну, медведей они уже давно съели, сейчас осталось только чучело в музее. Но об этом я узнал из местного интернета, а сначала я нашёл человека, который должен был реимплантировать мне чип. Очень экстравагантный тип, но своё дело знает. Он не стал вытаскивать мой чип, а просто его перепрограммировал.

— Говорят, их нельзя перепрограммировать.

— Враньё. Он сказал, что разработчики предусмотрели режим перезаписи на случай, если произойдёт сбой, чтобы не вытаскивать чип из руки.

— Какое полезное знакомство…

— И не говори, ведь оказалось, что можно зашить любые данные! И я придумал себе новое имя — Матиуш. Не Митч какой-то там и не Лаш, а Мати. Тот русский говорил, что это еврейское имя. Ну и что?

— Звучит красиво.

— Вот и я так же ему сказал. А фамилия — это вообще анаграмма от «весёлый Лаш» — Гэй-Л. Ещё её можно воспринимать как «гомосексуалист Лаш» и как «ветреный», «ветерок».

— Сильно так ветреный, потому что «гэйл» — это штормовой ветер.

— Ох, ну да, у вас, американцев, вечно всё не так, как у людей!

Я процитировал стихи:

Вновь промозглою зимой

Дует ветер штормовой

Воет, свищет, снег несёт,

Флюгер мечет взад-вперёд,

Лодки ёжатся одни,

Брошены они людьми,

И на флюгере из туч

Вспыхивает солнца луч,

Листья, дождь, что за напасть –

Такова у шторма страсть

— Это английский поэт в 19 веке написал. А ещё у малышки Дороти была такая фамилия, поэтому её и унёс ветер, — Иронично добавил я.

— Что-то гляжу я на Вас, мистер Бейкер, и думаю, что Вы — явно не тот, за кого себя выдаёте. Не могу себе представить двадцатитрёхлетнего наркомана, зачитывающегося Баумом и Стивенсоном, — И он хитро прищурился. — Кого-то Вы мне всё больше напоминаете своей манерой вести беседу.

— Ладно, больше не буду перебивать, — Я покусал себя за язык.

— Так на чём я остановился?

— На том, что ты перепрограммировал свой чип. Кстати, а как ты получил в банке свои деньги? Я думаю, с новой личностью это было сделать непросто?

— Да всё гораздо проще: я получил их до того, как лёг под ножи нанороботов. Потом положил их в банковскую ячейку на предъявителя ключа и пароля, а ключ спрятал за притолокой двери в своём доме. Только и всего. Поэтому я был при деньгах, и немалых — почти вся моя зарплата за двадцать пять лет. Ну я и пустился во все тяжкие: спал с кем попало и по нескольку раз на дню. Через какое-то время мне даже секс приелся, и я стал спать только за большие деньги. Пока меня не сняла баронесса.

— То есть, ты познакомился с ней в постели?

— Представь себе, нет! Мы сходили на какой-то великолепный концерт классической музыки, а потом всю ночь сидели в её номере в Интуристе и разговаривали за бутылкой хорошего вина обо всём на свете. Она — совершенно прекрасный человек! Образованная, мудрая, она снова подарила мне смысл жизни. В конце нашего разговора она сказала: «Мати, я вижу в Вас огромный потенциал. Не растрачивайте его на бордели, найдите себе занятие по душе: пишите, сочиняйте, рисуйте! Природа щедро одарила Вас внешностью и талантами, так примите этот дар таким, каков он есть! Вам не нужно бегать от себя, Вам просто нужно себя найти!» — Он расчувствовался, голос его задрожал, и он вынужден был сделать паузу. — Ни один человек до этого не видел во мне души, в лучшем случае их интересовало моё новое тело, в худшем — желание удовлетворить свои животные инстинкты. И ты знаешь, я изменился. Я вдруг почувствовал себя не старым толстым дураком в юношеском теле, а новым человеком! Теперь я — Мати Гэйл, я веду еженедельную колонку в журнале для гомосексуалистов и помогаю им справится с проблемами. А ещё я занимаюсь благотворительностью, собираю вещи для бедных семей. Люди мне очень благодарны.

— Я искренне рад за тебя. Но что же тебя привело сюда, в этот не очень-то дружелюбный мир?

— Баронесса мне очень помогала в моих начинаниях. Однажды она пригласила меня на закрытый курорт для геев, куда почти не попадают репортёры. Сказала, что хочет меня познакомить с ещё одной неординарной личностью, которая любит полюбоваться закатами. Этой личностью оказался доктор Дженнингс, человек, в одиночку бросивший вызов науке. Я сам всю жизнь занимался наукой, но даже помыслить не мог, что кто-то может запросто низвергнуть академические авторитеты. А у доктора Дженнингса это получалось легко и изящно. «Время — это движение», — Говорил он. — «Нет ни одной формулы в науке, где время бы выступало как самостоятельная величина, всюду его можно поставить в зависимость от движения. Нет движения — нет и времени. Как тогда можно путешествовать во времени, если время не является измерением? Это просто заблуждение!» Я пытался спорить с ним, но он всегда оказывался убедительнее в своих доказательствах.

— Тут даже спорить бессмысленно: доказательства есть в любом учебнике физики, — Ляпнул было я, но тут же пожалел об этом.

— Именно так он и говорил! — Мати лежал на боку, но при этих моих словах сел, придвинулся ко мне и пристально посмотрел на меня, будто пытаясь что-то разглядеть во мне в тусклом свете звёзд. — Он буквально заразил меня своим увлечением, я вдруг осознал, что окружающий нас мир гораздо сложнее и шире любых научных рамок. Мы много переписывались с ним, открывая всё новые темы для дискуссий, и я вдруг стал понимать, что хочу встречаться с этим человеком даже не для того, чтобы поспорить, а просто потому, что мне нравится говорить с ним, потому, что он мне симпатичен и что я, может быть даже… Ну что ко мне вернулось то чувство, которое я испытал тогда в школе, в шестом классе. И вдруг его не стало. Весь мир вдруг сомкнулся для меня в точку, я не находил себе места, плохо ел и почти перестал спать. Меня мучили кошмары по ночам, я вновь ощутил себя брошенным и никому не нужным. В конце концов я решил отправиться сюда и доказать, что доктор Дженнингс был прав, и это никакое не прошлое, а параллельная нашей реальность. Я купил тур в древний город, на это ушла огромная сумма, переоделся женщиной и попытался наведаться к истинным аборигенам при первой же возможности. Что из этого вышло, ты сам видишь, — И Мати развёл руками.

— По крайней мере, ты теперь знаешь, как доказать, что это параллельный мир. Достаточно будет привезти с собой местной воды.

— О да, если только мы выберемся отсюда.

 

Глава 7

— У меня есть кое-какие соображения на этот счёт, — Рассуждал я. — Экскурсии проводят раз в две недели. Ты был в предыдущей группе, я — в этой. Группа находится на территории древнего города всего один день, видимо, чтобы не успели осмотреться получше. Мы сбежали, челнок улетел без нас. Но те наши люди, которые здесь живут, учёные, например, врач, технические специалисты — тебя ведь кормили нашей пищей и поили нашей водой целых две недели, значит, у них есть пополняемые запасы. То есть, челнок летает сюда чаще. Если мы заявимся на челнок и сообщим, что заблудились, что они нам сделают? Там два пилота всего. Ну проверят наши чипы: я — аудитор корпорации, ты — платный экскурсант.

— Свяжутся с местными, и мы опять окажемся в подвале, только теперь уже вдвоём. Нет, плохая идея. И не забывай: ты прикончил человека на глазах у всей этой публики. Вряд ли тебе теперь поверят. Проще попросить помощи у твоего всеведущего помощника.

— Как видишь, он далеко не всеведущ. К тому же, я не могу что-то попросить, я вообще не представляю, как можно управлять собой во сне.

— Сон — это всего лишь изменённое состояние сознания. Есть техники управления сновидениями, но я думаю, что тебе достаточно войти в любое изменённое состояние сознания, чтобы связаться с этим любителем ментальных развлечений.

— И как ты предлагаешь мне войти в изменённое состояние сознания? Ширнуться? Или быстренько освоить технику управления сновидениями? — Я покачал головой. — Не выйдет, боюсь.

— Тебе просто нужно помедитировать.

— Что?

— Только не говори, что ты не умеешь медитировать!

— Представь себе, — Я разозлился. — У меня, знаешь ли, были дела и поважнее, чем медитировать в подвале рядом с крысами.

— А меня это часто спасало. Только не злись, — Он положил руку мне на плечо, а я вздрогнул от прикосновения. — Нужно войти в состояние полудрёмы и отрешиться от всего мирского, подняться над потоком своих мыслей, и тогда всё получится. Если будешь злиться, не сможешь сосредоточиться на созерцании вселенной. Могу показать, если хочешь.

— Давай, — Я постарался успокоиться. — Ты извини, я что-то разнервничался.

— И ты меня извини, я тоже не подарок. Вот смотри, — Он совсем вылез из мешка и сел на коврике, поджав ноги в позе Будды. Руки свободно свисали на колени. — Нужно соединить большой и указательный пальцы обеих рук, чтобы образовались колечки. Потом закрой глаза: нужно расслабиться и следить за дыханием, необходимо добиться того, чтобы ты перестал слышать свои мысли, а начал слышать вселенную.

Я с интересом осматривал его, и даже поймал себя на мысли, что не вижу ничего зазорного в том, чтобы разглядывать его половые органы.

— Рик Бейкер! Ты смотришь на мой член и мешаешь мне сосредоточиться! — Он открыл глаза и замахнулся на меня ладонью.

— Я не виноват, что ты предпочитаешь быть раздетым. Надень хотя бы трусы, не зря же я их тебе заказывал по каталогу.

Он нехотя встал, распотрошил мешок, надел трусы, брюки и футболку.

— Ну ты и зануда! — Сказал он, снова усаживаясь в позу Будды. — Ты специально выбирал всё чёрное, чтобы меня позлить?

— Рад, что тебе всё подошло. Ты, должно быть, сказал «спасибо», просто я не услышал. Кстати, оно не чёрное, а тёмно-серое. Так ты меньше будешь выделяться среди растительности и аборигенов. Не думаю, что они все носят только белые рубашки с накрахмаленными воротничками.

— Ладно, спасибо, — Он снова закрыл глаза и попытался расслабиться.

Через некоторое время его дыхание замедлилось, а голова слегка наклонилась вперёд и набок. Я придвинулся к нему, сгорая от любопытства, но не решился его растолкать. Время текло, он находился в своём трансе, и я уж было решил, что он просто заснул, как вдруг рот его открылся и начал размеренно закрываться и открываться, будто он что-то говорил. Через несколько секунд я даже различил какие-то звуки, которые он издавал. Это было похоже на слабое «п-п-ы» или «п-ф-ы». Тело его начало раскачиваться взад и вперёд.

— Эй, — Позвал я шёпотом, но он не среагировал. Тогда я уже громче сказал: — Мати Гэйл, пора вставать.

Он по-прежнему не реагировал, раскачиваясь как кукла. Тогда я начал тормошить его сначала за руку. Это не помогло. Я взял его обеими руками за плечи и хорошенько встряхнул. Только после этого он открыл глаза и посмотрел на меня совершенно туманным взглядом, потом осмотрел местность вокруг, лошадей, которые перестали щипать траву и уставились на нас.

— Мы должны идти, — Он сделал попытку подняться, но я его удержал.

— Что случилось? Куда идти?

— У меня был контакт. Мы должны идти, по дороге объясню, — Он вскочил и начал скидывать вещи в мешок.

Я быстро собрал мешок и проверил, заряжен ли револьвер.

— Обувки не забудь, дурень! — Сказал я, надевая кроссовки. Ботинки с пряжками отправились в кусты.

— Лошадей нужно отпустить, в них имплантированы передатчики, по которым можно их найти.

— Вот чёрт, — Выругался я, потому что мне страшно не хотелось снова ехать на лошади, но перспектива топать пешком ещё больше меня удручала.

Я отвязал лошадей и дал каждой хорошего шлепка, после чего они с ржанием унеслись в сторону дороги. Он наконец-то обулся и собрал мешок. Закинув мешок на плечи, он бодро зашагал в гору.

— Здесь небольшая возвышенность, за которой должно быть плато. Там будет колодец, в котором мы можем спрятаться.

— От кого спрятаться? — Я нагнал его и включил фонарик. Слабенький луч осветил стволы деревьев и застланную мхом почву.

— Они вышлют за нами разведывательные зонды. Вот такие, — Он раздвинул руки на ширину около метра.

— Робозонды? У них здесь есть роботы?!

— Да, оператор сидит в городе, километрах в ста от нас. Поэтому робозонды быстро не прилетят. Мы должны успеть спрятаться, так как у них есть тепловой радар.

— Тепловизор. То есть они протащили сюда чудом работающие робозонды, комплекс управления, может, ещё чего?

— Я не знаю, мне успели сообщить совсем немного, потом ты меня вывел из медитации.

— И как это было, твоё общение с нашими добродетелями?

— Это цивилизация, которая опередила нас в развитии на несколько десятков или сотен миллионов лет, но они почему-то не могут связаться с нами другим способом. Им что-то мешает, я не понял, что.

— Прекрасно, и что нам теперь делать? Сидеть в колодце? Они хоть нам помогут чем-нибудь?

— Да, они говорят, что выбрали нас с тобой, потому что мы можем… — Он помолчал, подбирая слова. — Быть какой-то особой парой. Что-то вроде того, что мы очень хорошо совместимы. Одна из трёх возможных комбинаций в нашем мире.

— По-моему, это ты уже приврал.

— Нет, про три комбинации — это точно. Они же не говорят словами, они посылают образы. Кстати, в этом мире комбинаций вообще нет, он как бы инертен, поэтому им здесь проще с нами связаться.

— И что будет, когда они, наконец, решат нам помочь? Как бы невзначай так, когда нам уже, наверное, и помощь будет не нужна?

Он замедлил шаг, взглянул на меня и сказал:

— Ты не готов к этому, поэтому нам пока сильно не помогут.

— То есть как это не готов? — Я не на шутку взбесился. — Ты что, хочешь сказать, что я всё это дерьмо хлебаю уже не первый месяц для того, чтобы узнать, причём не напрямую, а от человека, который не мучился мигренью по ночам, что я, мать твою, не готов?! Пусть выйдут ко мне, ублюдки, и скажут, честно и открыто, к чему это я не готов!

— Ты должен переспать со мной.

Я замер, как вкопанный. Как же это так? Неужели всё это — то, что я горел заживо в капсуле, а Мати мучился на операционном столе и на допросах, все эти жертвы, всё было подстроено только для того, чтобы какие-то межпланетные извращенцы могли насладиться созерцанием мужского секса? Я даже дар речи потерял. Да я бы тыщу раз переспал с кем угодно, только бы не проходить через этот кошмар!

— Пойдём, — Он схватил меня за руку и потащил. — Может, я не так понял. Извини.

— Да ладно, ты не принимай на свой счёт. Просто понимаешь, я бы и так переспал с тобой, если это действительно нужно, если это поможет, — Последние мои слова прозвучали как-то особенно горько.

Он тяжело вздохнул, и дальше мы пошли молча.

Склон плавно перешёл в плато, деревья здесь росли реже.

— Должно быть где-то здесь, — Он заозирался, и я отдал ему фонарик. — Ищи металлический люк, вроде канализационного. Должна быть небольшая поляна.

— Да, вот там вроде просвет в деревьях виднеется, — Я показал рукой туда, где мне показалось светлее.

Мы вышли на небольшую полянку, трава на которой была заботливо скошена и не успела ещё отрасти, а ближе к нам виднелась слегка выпуклая чугунная крышка люка.

— Что за ерунда? — Я встал на колени и ощупал крышку.

Это было качественное чугунное литьё с какой-то эмблемой и надписью по кругу на незнакомом языке.

— Судя по эрозии, крышка отлита давно. Но её регулярно чистят, раз в полгода точно, иначе бы приржавела, — Я попытался поднять крышку, но уцепиться было не за что.

Он тоже встал на колени рядом со мной и начал очищать обод крышки от земли руками. С одной стороны обнаружилась щель, куда можно было просунуть пальцы. Я ухватил крышку обеими руками, но она не поддавалась. Когда подключился Мати, мы слегка расшатали крышку и потом уже подняли её. Нашему взору открылся вертикальный круглый колодец, вырубленный в скале, и ряд металлических скоб, уходящих вниз.

— Лезь первый, я закрою крышку, когда буду спускаться, — Скомандовал я Мати.

Когда он спустился в колодец, я стащил лямки мешка с плеч, оставив его болтаться на поясном ремне, спустился вниз по грудь, упёрся спиной в противоположную стенку колодца, попытался поднять крышку и едва не уронил её себе на голову. Затем осторожно нащупал ногой следующую скобу, сместился ниже, и так и полз, пока не поставил крышку на место. Дрожащими от напряжения руками я ухватился за скобу и полез вниз. Через несколько шагов я услышал сверху гул реактивных двигателей — робозонды на бреющем полёте прочёсывали местность.

— Думаешь, они не найдут этот колодец? — Спросил я в темноту.

— М-м-м… — Раздалось где-то рядом, снизу. — Ты наступил мне на руку.

Мы ещё долго спускались вниз, пока я не почувствовал дыхание Мати у себя за спиной и не ощутил сыпучую поверхность под ногами.

— Я насчитал почти сотню ступенек, — Сказал я Мати и вскинул мешок обратно на спину. — Мы на глубине около тридцати метров. Включай фонарик.

Луч фонаря сразу же упёрся в стену: мы находились в большой пещере с очень неровным сводом и стенами. Под ногами оказался гравий и две пары уходящих в стороны рельсов. Слева и справа луч фонарика терялся в темноте тоннеля. К дальней стене оказались прибиты крюки, увешанные разношёрстными кабелями.

— Та-ак, и что ты мне скажешь на предмет древнего метро? — Спросил я скорее для того, чтобы не повисла зловещая пауза: судя по выражению лица Мати, он тоже был в полном замешательстве. — Аборигены в семнадцатом веке балуются электричеством и взрывчаткой?

— Мне кажется, надо идти налево. По моим ощущениям, именно там должен быть город, откуда прилетели робозонды. — Мати не поддержал мою иронию.

— Тот самый, «километрах в ста от нас»? — Я даже рассмеялся. — Уж лучше пойти направо, там есть шанс оказаться ближе к тому месту, куда водят экскурсии, да и к челноку тоже: такие колодцы должны быть каждые пару километров, их делают на случай аварии, чтобы люди могли выбраться наружу.

— А почему ты не хочешь пойти в город? Мы могли бы попросить там убежища.

— О, боги, — Я воздел руки к своду. — Представь себе Землю эпохи пограничных конфликтов. Ты оказался в чужой стране без паспорта. Языка ты не знаешь, находишься здесь с просроченной визой, с тобой человек, который застрелил представителя власти. С точки зрения местных стражей порядка, мы — опасные нелегалы, может быть, вообще шпионы или диверсанты. Думаешь, за нами самолёты выслали, чтобы автограф попросить? Так что я двигаю направо, а ты не отставай, — И я быстро пошёл в нужном направлении.

Он некоторое время пыхтел где-то сзади, потом пристроился справа от меня.

— Нас здорово надули с этими экскурсиями, — Сказал он задумчиво.

— О, и не только нас! Всё человечество обмишурили, как детишек на ярмарке. Я даже думаю… — Тут меня вдруг осенила одна мысль. — Ну конечно! Эти солдаты в древнем поселении — они же актёры. Они просто не знали, что с тобой делать, вот и ждали того, кто принимает решения. Я бы спокойно тебя забрал на станцию, они бы даже не пикнули.

— И чего не забрал? — Мрачно спросил Мати. — Зачем нужно было выпендриваться и допрашивать меня?

— Ну я думал, что нужно как-то продемонстрировать свои полномочия…

— Думал он! Голубь тоже думал, пока в ощип не попал.

— Какой голубь?

— Это такая поговорка есть у русских: в русско-китайскую войну, когда есть было нечего, они суп из голубей варили. Говорят, есть можно.

— Хм. Надо будет как-нибудь попробовать. Что-то мне есть захотелось.

— Иди давай, тебе полезно будет поголодать, может, оценишь, как я на хлебе и воде здесь две недели сидел, — Злорадно сказал Мати.

Я надулся на него, и мы долго молчали.

— Кстати, а тебе не кажется, что как-то быстро произошло развитие от научной идеи до воплощения гейт-станции в реальность? — Решился я сменить тему разговора. — Каких-то три года назад все обсуждали пикосекундное забегание нейтринных потоков, потом вдруг появляется корпорация «Great Ring» и за считанные месяцы возводит орбитальную станцию немалого размера с эмблемой в виде глобуса, опоясанного наклонным кольцом, на каждом углу.

— Ну, они свои исследования в упсальском университете проводили. Могли просто не публиковать научные данные, а потом решили обдурить спонсоров, когда поняли, что путешествия во времени невозможны.

— Да вот в том-то и проблема, что, ты уж прости, шведы в фундаментальной науке как-то не очень: за последние десяток лет я даже не припомню, чтобы был у вас хоть какой-то серьёзный научный прорыв. Ваши гениальные йонсоны и хансоны пишут статьи в Беркли и Пердью, а публикуют в Сайентифике. И тут вдруг такой рывок, с кучей незнакомых миру имён, да с практическим применением! И ведь не на какой-то там известной научной площадке с десятками ускорителей, со столетней научной школой, где отцы-основатели ещё ядерную бомбу разрабатывали, а в маленьком городке в Швеции.

— В Упсале живёт 280 тысяч человек, из них 40 тысяч — студенты.

— Не смеши: из пяти первооткрывателей гейт-перемещений двое вообще никогда не публиковали своих работ. Они даже на конференциях не бывали. То есть, они даже не слушали, что говорят другие. Как в подобной изоляции можно было создать то, что не получалось у человечества с тех самых пор, когда инквизиция ослабила свою хватку на шее науки?

— А ты-то откуда знаешь, бывший нерадивый студент? — Заметил уязвлённый выпадом про шведов Мати.

— Я в интернете читал, — Поспешил оправдаться я. — Но самое интересное то, что вся академическая наука за несколько дней признала открытие! Они даже проверять и ставить эксперименты не стали! Они принялись поливать меня грязью, — Тут я осознал, что увлёкся и всерьёз сморозил глупость. — То есть, я хотел сказать, стали поливать грязью доктора Дженнингса, который пытался нам всем открыть глаза на происходящее.

— Хорошая оговорка, — Мати глянул на меня с прищуром. — Если ты хочешь, чтобы я стал воспринимать тебя, как доктора Дженнингса, то ты делаешь определённые успехи. Но я тебе всё равно не верю. Я вижу насквозь твою хитрую натуру, Рик Бейкер.

От этих слов я слегка опешил: вот уж не думал, что мне не скрываться, а доказывать нужно будет, что я — это я. Ладно, так даже лучше.

 

Глава 8

Рельсы стали расходиться, тоннель расширился, и впереди показалась тёмная бетонная глыба платформы. Спереди к платформе была пристроена какая-то стеклянная будка, наклонные пыльные окна которой не пропускали свет фонарика. Мы подошли к перрону, который оказался мне по грудь, и я не без труда залез на него, весь испачкавшись в пыли, потом подал руку Мати и втащил его на перрон.

— И что мы здесь забыли? — Спросил он, отряхиваясь от пыли. — Менее пыльного места нельзя было найти?

— С платформы должен быть выход на поверхность. Хоть ею не пользовались уже лет двадцать, выбраться-то мы должны. И посвяти-ка фонариком на стену, я думаю, это по твоей части.

Он осветил фонарём примыкавшую к будке бетонную стену и даже присвистнул: вся стена была покрыта мелкой мозаикой, изображавшей человекообразную обезьяну, выходившую на двух ногах из моря на сушу. Обезьяна была бесполой, совершенно без шерсти, если не считать заросшего лица, и с прищуренными глазами. Мозаика изображала на суше бурную местную растительность, чем-то похожую на мангровые заросли, а сверху, над облаками, шла надпись на неизвестном языке.

— Искусная работа, — Мати подошёл почти вплотную к мозаике и вдохновенно поглаживал её кончиками пальцев. — Изображает местный миф о сотворении человека. Ей лет тридцать, не больше. Недавнее, можно сказать, произведение. Но как я мечтал прикоснуться к чему-то такому неземному! — И он потёрся щекой о пыльную шершавую поверхность.

— А что тут написано? — Поинтересовался я.

— Скорее всего, название станции, — Лицо его просто сияло. — Ты представляешь, я нашёл! — Он подбежал ко мне, обнял и поцеловал в нос.

— Ну-ну, ты это… — Я сильно смутился.

— Мы нашли, — Он не отпускал меня, уткнулся мне в плечо. — Спасибо тебе, Рик, кем бы ты ни был!

— Да пожалуйста, — Я всё же выкрутился из его объятий и уставился в потолок, а там было на что посмотреть. — Наверху есть продолжение.

Мы оба задрали головы: опираясь на редкие колонны над нами нависал ажурный свод. Луч фонаря выхватывал фрагменты фресок, изображавших этапы жизненного пути человечества — превращение голой обезьяны в человека, охоту, собирательство, добывание огня. Одна из фресок показывала петроглифы древних людей — стилизованные изображения зубастых белок, поедающих ящеров. Мы пошли дальше по платформе, разглядывая фрески. Вот на фресках появились люди: азиаты в странных одеждах с орудиями производства в руках. Ближе к середине платформы одежда уже стала более привычной, появились трактора и комбайны.

— Вот зараза, — Выругался я, когда наткнулся на пустую кабину для лифтов посреди платформы. — Похоже, придётся идти дальше по тоннелю.

— Ничего, это не трудно, — Уверил меня Мати, который явно пребывал в состоянии эйфории. — Смотри-ка, тут первый спутник запускают.

Я вновь посмотрел на потолок и увидел счастливого азиата в скафандре, который приветливо махал нам правой рукой, в левой сжимая гермошлем. Следующие фрески показывали космические исследовательские станции и покорение планет сначала без атмосферы (астронавты были в скафандрах), а потом и с атмосферой. На одной из фресок астронавты весело махали руками на фоне какого-то инопланетного пейзажа, а рядом с ними возвышалась махина нуль-пространственного звездолёта. У меня неприятно засосало под ложечкой.

— Смотри! Это же гейт-станция! — Воскликнул Мати, но я уже сам это увидел.

Последняя фреска во весь свод изображала бублик гейт-станции с реактором посредине. Бублик опоясывала некая нить, раскручивающаяся спиралью к завершающей мозаике на стене станции. Эта мозаика изображала огромный стилизованный глобус, обвитый наклонным кольцом, на которое были нанизаны двенадцать маленьких глобусов. Двенадцать человек различных национальностей — среди них были краснолицый, европеец, чёрный, даже оливково-зелёный и сине-голубой — снизу мозаики тянули руки к непропорционально-большой фигуре азиата справа от глобуса. Тот ласково улыбался им в ответ и выпускал из руки какую-то местную пичугу.

Гнетущая тишина повисла над платформой. Мати вздохнул и только и сказал: «Да-а-а». Я достал флягу и глотнул воды. Потом передал её Мати. Тот тоже приложился к фляге, шумно сглотнул и вернул флягу мне.

— Ну и что ты мне на это скажешь? — Спросил я Мати.

— Художник, который это создавал, искренне считал, что они несут мир покорённым народам, — Помолчав, ответил он. — То, что народы покорённые, подчёркивается размерами фигур по сравнению с доминирующей фигурой. Вот теперь понятно, откуда такое название: «Great Ring».

Я вдруг услышал какие-то странные звуки за спиной, будто кто-то прыгает на мягких лапах по шпалам. Жестами я приказал Мати замолчать и выключить фонарик. В накатившей темноте я схватил его за руку и потянул на пол. Мы легли в пыль, и я достал револьвер. Звуки стихли. Что-то периодически щёлкало в разных местах. Поднявшаяся пыль стала забиваться в нос, появился какой-то резкий запах. Мати боролся с чихом, громко сопя. Он вцепился в меня обеими руками и дрожал. Темнота поплыла у меня перед глазами, я почувствовал, что теряю сознанье. Вдруг луч ослепительно-яркого света ударил мне в лицо, я на мгновенье ослеп, а на платформу слева и справа стали запрыгивать какие-то удивительные существа в защитных костюмах, с неимоверно длинными ногами и выгнутыми назад коленками. Я пару раз выстрелил наугад и отключился.

 

Глава 9

Очнулся я на жёсткой койке в узкой бетонной камере без окон. Под невысоким потолком светила тусклая лампочка. Её свет еле пробивался сквозь толстое, вмонтированное в бетон, стекло. Прямо передо мной стояла вторая койка. Слева находился бетонный приступок с небольшим отверстием овальной формы, откуда изрядно несло помоями. Справа — стальная решётка, за ней железная дверь с маленькой дверкой на уровне живота и круглой дыркой на уровне глаз, закрытой снаружи.

Я сел на койке и обхватил руками голову: меня тошнило, боль стучалась в затылок и виски. Что это за мерзость была, которой нас вырубили? Хлороформ? Я никогда его не нюхал, надо будет запомнить этот запах. Вот попали…

За дверью послышались шаги, потом звон ключей и лязг отодвигаемого засова. Дверь со скрежетом отворилась, и на пороге появился азиат в серой военной форме с какими-то знаками на петлицах и дубинкой в руках. Послышался лязг ещё одного засова, его выдвигали откуда-то снаружи, и решётка тоже открылась в камеру. Военный прошёл в камеру, затем ещё двое таких же солдат втащили за руки и за ноги Мати. Тот был явно весел и, увидев меня, задёргался и захихикал.

— Рик, посмотри на этих милых мальчиков! Может, останетесь тут с нами? — Спросил он у тащившего его солдата. — Мы можем подружиться!

Солдаты молча бросили его на койку, один их них схватил меня за плечо и потащил за собой. Я не стал сопротивляться, а Мати попытался было вскочить с койки, но первый солдат ткнул его дубинкой в грудь, и тот упал обратно.

Меня долго вели по лабиринтам, металлические двери на нашем пути открывались и тщательно закрывались за нами. Я пытался запомнить расположение камеры, но не смог построить в уме вразумительного плана тюрьмы: ясно было только то, что камера расположена в подвале. Передо мной распахнули последнюю, уже не металлическую, дверь, и я оказался в небольшом кабинете.

Большое окно, выходившее на ярко освещённый солнцем двор какого-то учреждения, было приоткрыто, и свежий ветерок гулял по кабинету. Прямо передо мной было привинченное к полу металлическое кресло, слева от него стоял азиат в зелёном халате и таком же зелёном берете. Правой рукой он опирался на столик с колёсиками, накрытый зелёной же салфеткой. Ближе к окну стоял большой стол, за которым восседал важный азиат в сером кителе явно лучшего вида, чем форма у солдат. На его петлицах были изображены какие-то более сложные знаки, похожие на стилизованные листья деревьев. Справа от него, то есть, слева от меня, находился стол меньшего размера, за которым сидела миниатюрная азиатка в военной форме, что-то разглядывавшая на экране примитивного ноутбука.

— Садитесь, — Весьма сносно по-английски приказал важный азиат и сделал указующий жест левой рукой.

В его словах чувствовалась властность, но психического давления на себя я не ощутил. Он сидел вполоборота ко мне, положив левую руку на стол. Я сел в холодное металлическое кресло и поёжился. Он что-то сказал на своём, как мне показалось, лающем языке азиату в зелёном, тот извлёк из-под столика стакан воды и протянул его мне

— Пейте, Вам будет легче, — Сказал важный и, видя, как я не решаюсь отпить из стакана, рассмеялся. — Это ваша вода. Мы извлекли её из ваших контейнеров для воды.

Я сделал несколько больших глотков и вернул стакан азиату в зелёном.

— Если это наша вода, то её надо беречь, — Сказал я.

Важный ухмыльнулся и что-то сказал девушке. Та начала истово лупить по клавишам ноутбука.

— У вас нет распознавателей речи? — Спросил я.

— Меня зовут генерал Па’н Д Ыр, — Важный проигнорировал мой вопрос.

— Уважаемый генерал Пандыр! — Я вправду почувствовал себя легче. — Хотел бы от лица планеты Земля поблагодарить Вас за ваше гостеприимство!

— Па-а-н-Де-Ыр, — Произнёс он по слогам. — Ваши власти официально передали вас в моё ведение. Не тешьте себя бессмысленными надеждами, — И он снова ухмыльнулся.

Он сделал знак машинистке, и та вернулась к насилию над ноутбуком.

— Прежде, чем мы начнём допрос, я должен спросить у Вас, не имеете ли Вы законных возражений против допроса с применением наркотических средств, предусмотренных параграфом шесть международной конвенции по правам военнопленных? — Монотонно спросил генерал.

— Ну, было бы неплохо для начала ознакомиться с текстом конвенции, — Сказал я. — И с каких это пор я являюсь военнопленным?

— С тех самых пор, когда вы застрелили господина Ше’й Чё У, находившегося при исполнении служебного долга.

— Ваш этот господин был набитым дураком! — Воскликнул я.

Генерал улыбнулся, а машинистка продолжила печатать.

— Она что, тоже понимает по-английски? — Спросил я.

Машинистка прыснула от смеха.

— Это профессиональный переводчик, — Сказал генерал. — Я ещё раз спрашиваю Вас, имеете ли Вы законные возражения…

— Да не знаю я, какие возражения законны! — Вскричал я. — Делайте свой укол. Но учтите, что под наркотиком я могу наговорить такого, что вы мне точно не поверите!

— Прекрасно, — Сказал генерал. — Тогда мы допросим Вас сначала без наркотического средства, а потом с его применением.

Он сделал знак азиату в зелёном, и тот присел на стул рядом с тележкой.

— Генерал, сэр, я хочу предложить Вам сделку: я всё Вам расскажу, а Вы будете обходиться с моим другом помягче.

— Вы так его любите? — На лице генерала заиграла злорадная усмешка.

— Не настолько. Просто он тут совсем ни при чём.

Генерал внимательно рассматривал меня.

— Хорошо. Я даю Вам слово, — Сказал он после некоторой паузы. — Ваше имя Ричард Бейкер?

— Да. В основном.

— То есть как, «в основном»?

— Какое-то время я считал себя доктором Дженнингсом.

— Вы состоите на учёте у психиатра?

— Нет. Я совершенно нормален, если Вы об этом.

— Тогда почему Вы считали себя другим человеком? Чтобы кого-то обмануть?

— Нет. Мне приказали.

— Кто приказал? Почему Вы подчинились этому приказу?

— А Вы попробуйте не подчиниться, когда вам залезают в мозги и распоряжаются там, как у себя дома!

— То есть Вы хотите заявить, что подверглись психическому насилию, при котором вашими действиями управляли извне?

— Да не управляли, а приказывали, но я не мог не выполнить приказов! — Я закатил глаза. — Ваш этот господин Ши Цу тоже так умел приказывать!

— Господин Ше’й Чё У был очень уважаемый человек. Мы скорбим о нём всем своим сердцем, — Эта фраза прозвучала в устах генерала как-то заученно.

— Мне кажется, генерал, — Я наклонился в его сторону. — Что Вы знаете, о чём я говорю. Это когда всё осознаёшь, но не можешь не подчиниться.

Генерал никак не среагировал на мой выпад.

— Итак, кто приказал Вам считать себя доктором Дженнингсом? — Продолжил он монотонным голосом.

— Я не знаю. Кто-то, кто находился очень далеко. Но его сила внушения, если её сравнивать с силой вашего этого господина, намного выше.

— Где находится настоящий аудитор Корпорации Шевчук?

— Не могу ручаться, но, скорее всего, сгорел в спасательной капсуле, если только её не выбросило в обратную сторону, в чём лично я сильно сомневаюсь.

— Обломки капсулы упали на нашу территорию. Как капсула отделилась от станции?

— На вашу? — Удивился я. — Я считал… Впрочем, это не имеет никакого значения. Я дёрнул за ручку сброса и выскочил из капсулы.

— То есть, Вы подтверждаете, что собственноручно убили Шевчука?

— Да, подтверждаю.

Генерал сказал что-то машинистке, и она ещё допечатала.

— Что Вы печатаете? — Обратился я к ней.

— Я просил её зафиксировать, что Вы признали факт убийства, не находясь под действием наркотических средств, — Сказал генерал. — С какой целью Вы убили Шевчука?

— Мне нужен был его идентификационный чип, чтобы попасть на планету.

— Что Вам нужно было на планете?

— Поскольку я ощущал себя доктором Дженнингсом, я намеревался собрать доказательства того, что этот мир является параллельным нашему, а не прошлым нашего мира. После сбора доказательств я намеревался вернуться в наш мир и опубликовать их.

— Зачем Вы допрашивали Мати Гэйла?

— Я хотел узнать, не собрал ли он таких доказательств, но тут появился этот ваш господин У.

Генерал пролистал несколько листков, лежавших перед ним на столе.

— Почему Вы не подчинились приказу господина Ше’й Чё У сложить оружие?

— Потому что у господина У очень слабая сила внушения, он не смог перебороть моё подчинение ранее отданному приказу защищать себя.

— Зачем Вы застрелили господина Ше’й Чё У?

— Он сам мне приказал. Так прямо и сказал: «Стреляйте же в меня, доктор!». А так как на сей счёт у меня более сильного приказа не было, то я подчинился приказу господина У и застрелил его.

Генерал снова уткнулся в листки. Он довольно долго их читал, тарабаня по столу пальцами левой руки, прежде чем задал следующий вопрос.

— Как Вы обнаружили вход в строящуюся ветку метрополитена, и с какой целью Вы туда проникли?

— В строящуюся? — Возмутился я. — Да пыль на станции успела состариться и так бы и померла, если бы мы её не потревожили!

— Ваше возмущение не имеет отношения к делу.

— Мати Гэйл получил приказ от того, кто приказывал мне, найти вход в метро и укрыться там от направленных на наши поиски робозондов. Я счёл разумным последовать за ним, так как не знал, чего от них ждать.

— Зачем Вы стреляли в солдат войск специального назначения?

— Они пустили газ и стали выпрыгивать на платформу в каких-то странных костюмах. Я испугался, да и кто угодно на моём месте испугался бы, когда на тебя прыгают боевые клоуны на пружинных ходулях!

— Наши войска специального назначения готовы в любую минуту отразить нападение врага и действуют очень эффективно, — Ещё одна заученная фраза сорвалась с уст генерала. — А когда Вы снова стали ощущать себя Ричардом Бейкером?

— Когда очнулся в камере после вашего газа. Хотя до сих пор голова болит.

Генерал сделал знак машинистке. Она нажала на клавишу, и из ноутбука снизу начали выпрыгивать на стол небольшие отпечатанные листки. Машинистка собрала их, сунула в прижим на извлечённой из стола картонке и поднесла ко мне, вручив мне старомодную шариковую ручку.

— Вы должны подписать каждый листок, — Сказала она хрипловатым голосом, совсем непохожим на женский. — Вот здесь есть специальная графа.

Я пробежал глазами текст на незнакомом мне языке и написал на каждой странице: «Не могу прочитать. Рик Бейкер», после чего вернул ей картонку.

Двое конвоиров уже ждали у меня за спиной, чтобы препроводить обратно в камеру. На сей раз я лучше запомнил дорогу. Когда дверь камеры за мной закрылась, я сел на койку рядом с Мати, который метался в наркотическом сне. Я положил руку на его горячий лоб со следами испарины, и он как-то сразу успокоился. «Вот я и выторговал нам ещё несколько часов жизни, мой друг», — подумал я и в бессилье откинулся на стену.

 

Глава 10

Сколько прошло времени, сказать было трудно. Я сидел на койке рядом с Мати, потом мерил камеру шагами, пытался заснуть. Наконец, мне удалось провалиться в какую-то поверхностную дремоту, и мне тут же приснился кошмар про то, как я перед зеркалом снимаю со своего лица маски, а их бесконечное количество Проснулся я в холодном поту от того, что лязгнул засов камеры. Мати спал безмятежным сном. Маленькая дверца открылась, и туда просунули два видавших виды алюминиевых стакана. Я взял стаканы: в каждом было немного воды. В дверцу тут же сунули мятую алюминиевую тарелку, и только я её взял, как дверца моментально захлопнулась. В тарелке лежали четыре куска хлеба и два срезка сырокопчёной колбасы, что я запасал для нас в мешках. Я разбудил Мати и мы поели. Мати даже крошки с одеяла собрал и съёл.

— Голодно-то как! — Жалобно сказал он. — Тебя не сильно напичкали наркотой?

— Вообще не пичкали. Я сам всё рассказал. Поэтому нас и кормят, а ведь предлагал же поесть ещё в метро!

— Ты только не злись, я тоже им всё рассказал, я на наркотике не мог соображать, — Он уставился в пол.

— Не вини себя, ты тут вообще не при чём. Весь спрос будет с меня. Между прочим, тебе не показалось странным, что нас объявили военными преступниками, и допрашивает нас генерал Пандыр?

— Па-а-н-Де-Ыр, — Передразнил Мати. — Не, я как-то не думал.

— А зря, потому как в армии уж точно найдётся не один военный следователь, прокурор, переводчик, контрразведчик и так далее, кому бы эту простую задачу могли поручить. Что проще? Накачал человека наркотиками и тряси его, как рождественскую ёлку! Так ведь нет, сам генерал, которому бы стратегическим планированием заниматься и двигать полки по картам сражений, сидит в маленьком кабинетике и слушает, что лопочут белобрысый олух, да бывший наркушник. Нет, тут что-то не так! И почему это нас в одну камеру посадили?

— Ну, чтобы нам было веселее вместе…

— Ага, чтобы мы могли договориться о том, как вести себя на допросе, или чтобы вместе сбежали?

— Я понял: здесь есть подслушивающее устройство! — Воскликнул Мати и начал осматривать камеру.

— Бесполезно. Я уже пытался найти. Вероятнее всего, оно вмуровано в одну из стен, чтобы как раз не нашли. Но этот ход хотя бы понятен. Не понятно, что им от нас нужно: я застрелил этого осла на виду у пяти человек. По любым земным законам меня можно было бы упечь в тюрьму лет на пять, даже не напрягаясь со сбором доказательств, а в статусе военнопленного — не особо даже с судом напрягаясь. А тебя могли бы вообще отпустить — ты на свидетеля-то тянешь с трудом.

— Я останусь с тобой, — Заявил он безапелляционно. — Я к этому двадцать пять лет шёл, чтобы наблюдать их, изучать их язык!

— Эх, Мати, Мати, — Я протянул руку и потрепал его по голове.

— Что? — Он внимательно посмотрел на меня.

Я вздохнул, но так и не решился сказать, что жить нам осталось недолго.

Снова загремели засовы на двери, и в камеру вошли три конвоира. Хотя все азиаты были для меня на одно лицо, я готов был поклясться, что это были другие солдаты, не те, что приходили за мной. Тот, что с дубинкой, остался закрывать камеру, двое других потащили нас в направлении, противоположном тому, куда нас водили на допрос. На старом промышленном лифте мы спустились этажей на пять вниз и попали в просторный зал с высоким потолком, уставленный разнообразным физико-химическим оборудованием и приборами. Вдоль зала шёл коридор из толстой металлической сетки, по которому нас провели в квадратный бокс, выложенный из каких-то тёмных блоков в дальнем углу зала. Внутри бокс оказался размером три на три метра и около двух метров в высоту. Стены бокса были выкрашены ослепительно белой краской. Несколько мощных ламп буквально заливали бокс светом. Две видеокамеры под потолком смотрели на три привинченных к полу металлических стула с подлокотниками. На одном из них уже сидел какой-то азиат в одних трусах. Руки его были привязаны к стулу самофиксирующимися пластиковыми хомутами. Он тревожно озирался.

Нас с Мати бесцеремонно усадили на металлические стулья и привязали такими же хомутами. Из большого динамика на стене последовала короткая лающая команда, солдаты отдали честь невидимому командиру и поспешно удалились, закрыв за собой тяжёлейшую белую дверь со штурвалом.

— Внимание, — Послышался из динамика голос генерала. — Сейчас вы будете подвергнуты испытанию, добровольное согласие на которое вы сегодня подписали.

Я сильно выругался в адрес генерала и его матери, но генерал никак не среагировал на это. Он, очевидно, повторил свою фразу на родном языке, после чего сидевший с нами азиат начал дёргаться, причитать и просить, но после короткого окрика генерала заткнулся.

— Вы должны в подробностях запомнить, что с вами происходит, чтобы впоследствии описать наблюдаемые явления, — Сказал генерал и повторил это же на своём языке.

Азиат заскулил и вжался в стул.

Спустя секунду я ощутил лёгкий приступ волненья и слабый высокочастотный писк в ушах. Азиат в панике забился на стуле. Он начал что-то кричать, выгибаться, пытался высвободить руки, издирая в кровь запястья о пластиковые хомуты, потом разрыдался, продолжая что-то выкрикивать. Когда штурвал на двери завертелся, и она открылась, он пребывал уже в невменяемом состоянии. Солдаты разрезали связывающие его хомуты кусачками и под руки увели из бокса.

— Что вы почувствовали? — Загремел со стены голос генерала.

— Я почувствовал слабый высокочастотный свист, который воспринимался скорее не как звук, а как давление на уши, — Сказал я.

— А я вообще ничего не почувствовал, — Заявил Мати. — А что было с этим беднягой?

Стена ответила молчаньем. Время шло.

— Генерал, — Сказал я. — Вы собираетесь нас отсюда выпускать или нет?

Никто не ответил. Мы с Мати обменялись недоумёнными взглядами. Я попытался было освободиться, но хомуты крепко удерживали меня на стуле. Снаружи раздались размеренные шаги, и в бокс вошёл пожилой азиат в чёрном костюме-двойке. Он опирался на трость из резного дерева, на ногах были лаковые туфли, а волосы гладко прилизаны. В разрезе пиджака проглядывала дорогая бежевая рубашка и шейный платок. Руки были в чёрных перчатках. Он внимательно оглядел нас, потом ткнул тростью в Мати и приказал: «Умри!» Я ощутил исходившую от него волну внушения, чуть более сильную, чем у господина У.

— Да пошёл ты, — Ответил Мати.

— Сам сдохни, — Добавил я.

Незнакомец усмехнулся, резким движением повернул рукоятку трости, выхватил из чёрного дерева длинный тонкий клинок и сделал выпад в мою сторону, чуть было не попав мне в сердце. Я еле успел отпихнуть клинок ногой, и азиат едва не упал, вложив в удар энергию своего тела. В этот момент кто-то включил испытательный сигнал. Незнакомец поморщился, даже закрыл одно ухо левой рукой, но продолжил наносить удары. Сначала он пытался уколоть в сердце то меня, то Мати, но мы довольно ловко отбивались от его неуклюжих ударов: он был медлителен, а испытательный сигнал явно действовал ему на нервы. Тогда он сосредоточился на мне и попытался колоть меня в корпус короткими выпадами, но и на этом поприще немногого добился. И тут его внимание привлекли мои руки, которыми я не мог свободно двигать. Он прицелился и проткнул мне правую руку клинком чуть выше запястья, рядом с удерживавшим руку хомутом. Искры посыпались у меня из глаз, я завопил от боли, а он навалился всем своим весом на клинок, наклонившись ко мне, и наслаждался моими страданьями, поворачивая клинок в ране. Я дёрнул руку на себя, пытаясь освободиться, и клинок разрезал пластиковый хомут. Он потерял равновесие, взмахнул руками и упал головой мне на колени. Вне себя от боли и ярости я стал лупить его локтем в голову и шею, пока он не потерял сознанье. Негнущимися пальцами правой руки я схватил клинок и разрезал свои путы, затем перехватил клинок левой рукой и освободил Мати.

— Ну и сволочь! — Воскликнул Мати и попытался погладить меня по правой руке, из которой ручьём бежала кровь.

— Лучше перевяжи, — Сказал я, чувствуя, что скоро накатит болевой шок.

Мати поспешно скинул с себя футболку, порвал её на несколько частей и весьма умело перевязал рану. Из оторванного рукава моей сорочки и остатков футболки он соорудил мне перевязь. Я почувствовал себя плохо и упал на стул, едва не потеряв сознанье. Перед глазами стояла красная пелена. Мати тормошил меня за плечо и что-то говорил, но я его не слышал. В ушах звенело. Это продолжалось минут пять, потом я начал приходить в себя, а рана со страшной силой заболела.

— Больно, — Пожаловался я Мати.

— Терпи, малыш! — Почему-то обрадовался он. На глазах его блестели слёзы.

Я с трудом поднялся на ноги.

— Мне нужно обезболивающее, иначе я помру от боли. Пошли искать аптечку, — Сказал я и вышел из бокса.

Мати заботливо поддерживал меня за локоть левой руки.

По коридору навстречу нам бежала переводчица с моего допроса.

— Я вам помогу, — Сказала она на бегу и скрылась в боксе.

Там раздались два приглушённых выстрела, затем она вышла оттуда, с невозмутимым видом поправляя юбку.

— Поздравляю, — Сообщила она нам. — Вы только что убили господина Хе’м Гор Т Сё. Очень уважаемый господин. Мы скорбим по нему всем своим сердцем. Пойдёмте, я перевяжу вашу рану.

— А где генерал? — Спросил я.

— Генерал мёртв. Но это не должно вас волновать. Так и было задумано.

Я поморщился: похоже, мы угодили в такой гадюшник, что мало приключений не будет.

— Зачем нас связали, если вы хотели, чтобы мы его отвлекли? — Спросил я по дороге.

— Тогда бы господин Хе’м Гор Т Сё почувствовал подвох.

— А если бы он нас убил? — Возмутился Мати.

— Мы включили специальный сигнал, чтобы он не почувствовал моё приближение. То, что вы оба живы — это большой плюс операции, — Спокойно сказала она.

— Вот стерва, — Прошептал Мати мне на ухо.

Мы дошли до середины коридора, и она открыла ключом небольшую дверцу в металлической решётке. Мы последовали за ней в заваленный оборудованием полумрак, где картонные коробки и ящики всевозможных размеров громоздились рядом с какими-то приборами, образуя своего рода лабиринт. Переводчица быстрым шагом направилась к дальнему углу лабиринта и остановилась перед пыльным деревянным ящиком с полустёртой маркировкой «US Army Biomedical Service». Она приоткрыла его, извлекая жёлтый чемоданчик, на котором был изображён красный крест. Хрустнули защёлки, и в окружающем пространстве запахло почему-то карболкой. Она начала вглядываться в содержимое чемодана.

— Вот этим нужно присыпать рану, а потом наложить эту повязку. А в этом шприце — обезболивающее, — Подсказал ей Мати. — Я когда-то пользовался такими аптечками в экспедициях.

Она развязала повязку на ране, и я скорчился от боли. Мати схватил шприц из чемодана и быстро всадил мне иглу в левое плечо, я даже пикнуть не успел.

— Ты что? А дезинфекция? — Разозлился я на него.

— Игла покрыта стерилизующим составом, это же всё рассчитано на применение в полевых условиях.

Переводчица принялась обрабатывать мне рану. Боль постепенно отступила, но не пропала совсем. Я наконец смог нормально соображать.

— Кто у вас тут главный? Я хочу с ним поговорить, — Сказал я ей.

— У нас нет главного, вы ошибаетесь, как и господин Хе’м Гор Т Сё.

— А кто теперь замещает генерала? — Я не сдавался.

— Это не имеет значения. Генерал взял на себя всю ответственность, а господин Хе’м Гор Т Сё ему поверил, хотя и знал правду. Но он не мог поверить в неё.

— Он приказал ему умереть? — Спросил Мати.

— Вы задаёте слишком много вопросов.

— Послушайте, любая встреча с вашими этими господами может стать для нас последней! Позвольте нам хотя бы удовлетворить совё любопытство, — Сказал я как можно более просительно.

Она, похоже, смягчилась.

— Как называлась станция, на которой нас схватили? — Снова спросил я.

— Музей истории естественных наук.

— Почему-то я так и думал. А почему её так и не открыли? — Спросил Мати.

— Я не знаю, раздражённо сказала она. Нам нужно идти, — Она закончила перевязку и собралась уже уходить.

Мати выудил из ящика ещё один медицинский чемоданчик, и мы пошли за ней.

— Позвольте, я угадаю, что случилось? — Спросил я на ходу и, не дождавшись ответа, продолжил. — Довольно давно, лет тридцать назад, вы построили гейт-станцию, что позволило вам совершать переходы в другие миры. Однако вскоре ваши господа обнаружили, что не имеют влияния на жителей других миров, и быстро свернули этот проект, опасаясь, что мы можем освободить этот мир от них. Что скажете?

— Скажу, что Вы не правы, — Произнесла она, пристально посмотрев на меня. — До ввода станции в строй у нас был только один господин — господин Хатуль, наместник Бога на земле. Под его мудрым руководством мы достигли процветания, объединения всех наций в одну и создания мирного общества. Ему мы обязаны проектами космических кораблей и гейт-станции. Когда станция заработала, господин Хатуль ушёл, но пришли другие господа. Много других.

— Я вас понимаю, — Заявил я, хотя уже ничего не понимал.

Дальше она пошла молча и на вопросы не отвечала. Мы поднялись на лифте на тот этаж, где находился кабинет генерала. Стоявшие у лифта солдаты вытянулись по стойке смирно. Далее мы прошли по коридору, миновали дежурного, который вскочил и что-то доложил переводчице, весь трясясь от страха. Она коротко кивнула ему, и мы вышли на просторный двор, распахнув весьма массивные двери. День клонился к закату. Недалеко от бетонного крыльца парил большой чёрный гравимобиль, резкие очертания которого шли вразрез с моими представлениями об этих грациозных машинах. На двери красовался герб Корпорации. Шофёр, азиат в чёрной куртке и кепке, дремал, откинувшись на подголовник и свесив руку в открытое окно. Переводчица что-то резко сказала ему, шофёр встрепенулся, выскочил из машины и распахнул заднюю дверь, согнувшись в поклоне.

— Он довезёт вас до космодрома, — Сказала она. — Его не посмеют остановить. Да, ваши вещи уже в салоне. Двое солдат попробовали вашу еду, они сейчас в коме. Поэтому больше к ним никто не прикасался.

Она повернулась и скрылась за дверью. Мы с Мати переглянулись и пулей заскочили в салон гравимобиля. Шофёр хлопнул дверцей, машина задрожала и поползла, описывая небольшой полукруг. Свет едва пробивался сквозь тонированные стёкла, но моё внимание привлекли наши мешки посреди просторного салона, и мы с Мати, не сговариваясь, накинулись на воду и колбасу. Хлеб уже засох, так что его пришлось грызть, что нас не остановило. Вмиг уделав роскошные кожаные сиденья крошками, мы допивали предпоследнюю флягу воды, передавая её друг другу. Я откинулся на подголовник и смотрел в окно, а Мати разложился поперёк салона, скинул кроссовки и положил ноги мне на колени. Под голову он затолкал мешок.

— Ты мой герой, Рик, — Сказал он, довольно рыгнув.

— Фу, Мати, какой ты невоспитанный мальчик, — И я погрозил ему указательным пальцем левой руки.

— Больше не буду, я просто был очень голоден, — Начал оправдываться он. — И ещё я очень рад, что всё вот-вот закончится. Я покажу тебе Стокгольм, там очень красиво летом.

— Хотел бы я, чтобы всё уже закончилось, — Сказал я и посмотрел на улыбающегося Мати. — Я с удовольствием побываю с тобой в Стокгольме. А ты должен пообещать, что съёздишь со мной в Айдахо, к моей матери.

— Ну уж нет, там и моря-то не видно, — Возмутился он, и мы оба засмеялись.

Гравимобиль на бешеной скорости мчался над равниной, плавно подскакивая над попадавшимися на пути группами деревьев.

 

Глава 11

Меня разбудили доносившиеся в салон звуки громовых раскатов. Гравимобиль стоял на какой-то дороге, в темноте ночи освещаемой лишь вспышками молний. За окнами лил проливной дождь, стёкла слегка запотели. Впереди виднелся освещённый фарами шлагбаум. Шофёра в салоне не было.

Я разбудил Мати и достал из мешка свой сюртук. Мати потянулся и случайно пнул меня ногой по перевязи.

— Вот гадство! — Выругался я от боли. — Где там твой волшебный чемоданчик? Коли давай ещё обезболивающее.

— Прости, я не нарочно, — Извинился он и сделал мне укол.

Боль постепенно начала стихать. Я пытался хоть что-то разглядеть в темноте, пока Мати надевал сюртук и кроссовки.

Шофёр подбежал к машине слева и так резко распахнул заднюю дверь, что я чуть не выпал из салона. Он что-то залопотал на своём языке и согнулся в поклоне. Мы друг за другом вылезли под дождь. Не успел я накинуть мешок на плечи, как гравимобиль сорвался с места и улетел, заложив крутой вираж над дорогой.

Мы пошли к шлагбауму, перед которым нетерпеливо прохаживалась фигура в плаще. Одежда быстро промокла, и мне стало холодно. Человек в плаще что-то спросил нас, но мы дружно помотали головами, показывая, что не понимаем его. Он завёл нас в будку, где уже сидели два солдата и офицер (я отличил их по головным уборам: на солдатах были береты, а на офицере — фуражка). Офицер обменялся парой фраз с человеком в плаще и приказал солдатам отдать свои плащи нам, за что я был ему весьма благодарен. Затем он вручил нам по небольшому пистолету, который легко поместился в левый карман моих брюк, а Мати сунул пистолет во внутренний карман камзола. Солдаты вытолкали нас под дождь с другой стороны будки, и, взяв автоматы на изготовку, зигзагами побежали под дождём, увлекая нас за собой. Точнее говоря, один бежал впереди, а второй — сзади, всё время подбадривая окриками то Мати, то меня, когда мы норовили упасть.

Бетонное покрытие было старым и неровным. Кое-где пробивалась трава, повсюду стояли лужи. Молнии изредка освещали тёмные силуэты гигантских кораблей вдалеке. Когда мы добежали до первого корабля, стало понятно, что эта старая рухлядь оставлена здесь ржаветь на металлолом. Я бежал уже с трудом, хватая ртом воздух. Мати держался молодцом. Солдаты прикрикнули на нас, и мы двинулись дальше, забирая правее.

Следующий корабль оказался не лучше первого: одна опора прогнила, и он стоял, опасно накренившись на стартовом столе. Я наглотался дождевой воды, у меня жгло пищевод, а сердце так и норовило выскочить из груди. Отдышаться не получалось. Бегущий сзади солдат схватил меня за плечо больной руки и, не смотря на мои протестные вопли и матюги, поволок меня силком. Темп наш замедлился, мы забрали левее. Впереди показались тусклые аварийные огни взлётной полосы.

Небольшой, хищного вида челнок был едва заметен на огромном пустом лётном поле. Он стоял в полной темноте, габаритные огни не горели. Мы добежали до хвостового трапа и отдали солдатам плащи, поблагодарив их поклонами. Единственный пилот молча усадил нас в кресла и показал, что нужно застегнуть ремни. Мешки мы затолкали под сиденья. Он ещё что-то пытался нам сказать, но я всё равно ничего не понял. Перед глазами у меня замерцали звёздочки, я изо всех сил старался восстановить сбитое дыхание. Иллюминаторов в салоне не было, и я прикрыл глаза.

Челнок включил двигатели и начал набирать скорость. Когда челнок оторвался от земли, двигатели взревели, и нас вдавило в кресла. Кровь отлила от лица, я чуть было не потерял сознание. Это длилось довольно долго, а потом сразу наступила невесомость. Я почувствовал это по воцарившейся в салоне тишине, когда двигатели выключились, а следом и тошнота не заставила себя долго ждать.

— Может, отстегнёмся и потанцуем? — Предложил довольный Мати.

— Тебя что, совсем не тошнит? Мне бы лучше прилечь, — Сознался я.

— Тошнит, но я привычный: пол жизни в космосе, как-никак. Ну ничего, скоро уже вернёшься в свою тёплую постельку, а я тебе массаж сделаю. Это, конечно, если ты уже завязал со своими предрассудками, — И он мне подмигнул.

— Вот уж против чего не буду возражать, так это против ванной и массажа, но потом — честно — только крепкий здоровый сон. Часов двадцать. Или тридцать, — И я улыбнулся, а он улыбнулся мне в ответ.

Я вдруг ощутил, что этот человек стал мне близок. Впервые за много-много лет я обрёл друга. Бывает, что люди, попавшие в переделку, потом навсегда расходятся в разные стороны, чтобы каждый из них не напоминал другому о пережитом. Но мне не хотелось с ним расставаться, это приключение сблизило нас. И пусть мы никогда не будем любовниками в прямом смысле этого слова, потому что я пока не готов к этому, и не знаю, буду ли готов когда-нибудь, но я бы хотел улыбаться ему и видеть его ответную улыбку. Я бы хотел быть с ним рядом. Не знаю, надолго ли, ведь его природа возьмёт своё, но в его лице все эти книжные фразы про неразлучных друзей, про дружеское плечо и взаимопомощь вдруг вновь обрели ту детскую непосредственность и романтизм, которые я впервые испытал, когда подростком прятался по ночам под одеялом, читая на компьютере «Остров сокровищ», а блок реальности брызгал мне в лицо морской водой и скрипел снастями, источая запах мокрого дерева, табака и крепкого ямайского рома. Мысли путались у меня в голове.

— Мати, — Позвал я.

— Что? — Он тут же повернулся ко мне и внимательно посмотрел в моё лицо, на котором, наверное, застыла идиотская улыбка.

— Я хотел тебя спросить…. — Я всё никак не мог собраться с мыслями.

— Ну, говори же, что хотел спросить? — И он делано закатил глаза к потолку. — Рик, ты иногда такой тормозной бываешь!

— Вот ты был бы не против… — Я опять замолчал: меня начало сильнее подташнивать.

— Был бы не против чего? — Мати смотрел на меня хитрющими глазами.

Челнок начал маневрировать и травить воздух. С разных сторон доносилось шипенье, где-то совсем тихое, а где-то значительно громче.

— Ладно, когда мы состыкуемся, ты отоспишься, посмотришь со станции на Сибирь — там замечательные пейзажи — а посмотреть их ты можешь только со станции, ибо радиация такая, что деревья валит наповал, тогда и поговорим, — Сказал Мати устало.

— Погоди! — Воскликнул я, поддавшись внезапно пришедшей мне на ум мысли. — Всё сходится: они выбрали место, которое нельзя сравнить по ландшафту, так как никто в здравом уме не поедет делать топографические съёмки на Урал, боясь нарваться на радиацию!

— Когда не надо, так ты вон как быстро соображаешь, — Усмехнулся Мати. — И что это нам даёт?

— Да ничего, — Кисло ответил я. — Просто нас на станции ждёт не очень любезный приём. С цветами встречать нас не будут.

— Угу, мысль, конечно, здравая. Особенно в тот самый момент, когда мы уже шлюзуемся. А что они нам сделают? Ты же сам так говорил.

Ну что тут скажешь? Я нащупал пистолет в левом кармане брюк и, убедившись, что он на месте, почувствовал себя спокойнее.

Одна из панелей на полу поднялась вверх, образуя своего рода трап с поручнями, и под ней открылся шлюзовой люк. Мы осторожно отстегнули ремни и поплыли по коридору. Мати одной рукой цепко хватался за кресла, а другой тащил меня. Левой рукой я сжимал верёвки мешков, а правая так и болталась на перевязи. Мы аккуратно занырнули в люк, где нас подхватили на руки четверо азиатов в военной форме. Они забрали у меня мешки и понесли нас, как воздушные шарики, по центральному тоннелю. На них были ботинки с магнитными подошвами, поэтому в невесомости они передвигались довольно резво.

— Слушай, они что, ради нас захватили станцию? — Шепнул я Мати.

— Не знаю, — Прошипел он. — Но тоннель для станции как-то маловат.

Я тоже обратил на это внимание: помнится, центральный тоннель станции был как-то круглее и шире.

Солдаты дотащили нас до одного из боковых люков и увлекли туда за собой. По-очереди они заскользили вниз, удерживая друг друга за ногу. Я левой рукой вцепился в ногу Мати, а он обеими руками держался за поручни. Когда сила тяжести стала достаточной, мою ногу отпустили, я встал на ступеньки, и дальше мы уже спустились по лестнице в незнакомый мне коридор. Солдаты тут же окружили нас и, слегка подталкивая, повели по коридору. Я сжал в кармане пистолет, Мати тоже сунул руку в камзол. Нас довели до широкой раздвижной двери, перед которой дежурили ещё двое солдат. Они взяли под козырёк, двери разъехались в стороны, и сопровождающие втолкнули нас в ярко освещённое помещение.

Это был командный пункт звездолёта. Мы стояли на мостике, а под нами находились рабочие места тактических офицеров и голографическая карта. Всю фронтальную стену занимал обзорный экран с видом на планету, а прямо перед нами, на мостике, спиной к нам возвышалась широкая фигура человека в чёрном костюме. На голове его красовалась старомодная шляпа, а руки были сложены на груди.

Я выхватил пистолет, дёрнул правой рукой затвор и нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела прицельный механизм отъехал в сторону, и на его месте вспыхнуло пламя зажигалки. Руки Мати, потянувшегося было к карману сюртука, безвольно повисли.

— Ха-ха-ха, — Фигура содрогнулась от смеха. — Стоит только кого-то спасти, как он тут же норовит выстрелить тебе в спину, — Саркастически заметил человек в чёрном, а его голос показался мне предательски знакомым.

Я убрал зажигалку обратно в карман. Человек в чёрном медленно развернулся к нам лицом и снял шляпу, слегка поклонившись. Меня чуть удар на месте не хватил, когда я увидел его лицо.

— Да-да, я тот самый «чёрный человек из чёрного леса», — Ослепительная улыбка сверкнула на его почти чёрном лице. — Ну разве ты мне не рад, старина Джеф?

Он подошёл ко мне, приобнял и похлопал по спине. Я промычал в ответ что-то неразборчивое, одновременно пытаясь удержать свой мозг от падения в пучины безумства.

— Джеф?! — Возмутился Мати.

— Шон, — Мулат протянул руку Мати. — Шон Блэквуд, его старый друг, — И он подмигнул мне. — А он разве не сказал, как его зовут?

Мати вяло потряс руку Шона.

— Он вообще мне много чего не сказал, — Произнёс он злобно.

— Он просто очень стеснительный у нас, так ведь, Джеф? — И Шон кивнул мне головой. — Но мы сейчас всё исправим. Та-там! Перед вами великий борец за научную справедливость — доктор Джеф Дженнингс! — И Шон захлопал в ладоши.

— Это как? — Мати вопросительно смотрел то на меня, то на Шона. — Это что, правда?!

— Ну… — Я не знал, как вообще реагировать на всё это безобразие.

— Да он, он, — Шон начал подбадривать меня. — Просто в другом теле. Но это всё мы сможем обсудить в моих персональных апартаментах, куда я вас и приглашаю. Пойдёмте же, у меня есть для вас сюрприз! — И он поспешил к выходу.

Мы последовали за Шоном. Солдаты у двери отдали нам честь.

— Откуда ты его знаешь? — Спросил Мати.

— Мы учились в одном классе…

— Да, мы одну школу заканчивали, — Встрял Шон. — Мы его избили в первый день, как он к нам перевёлся. Синяков ему наставили вот таких, — И Шон прижал кулаки к глазам, оборачиваясь к нам, чтобы мы его видели.

— А потом я их по-одному выловил в туалете и вмазал, как следует, — Злорадно сказал я.

— Ага, два молочных зуба мне вышиб, — Шон снова обернулся и показал пальцем на оскал своих передних зубов. — Я потом с ним целую неделю не разговаривал.

— Ну и нравы у вас в Америке, — Сказал Мати. — У нас в школе так часто не дрались.

— У нас тоже часто не дрались, — Пожал плечами Шон. — Только тогда, как кто-то подложит искусственного паука к нему в ранец.

— Они мне всё время пауков подкладывали, — Сознался я. — А меня это сильно раздражало.

— Мы тогда старый примитивный ужастик на уроке психологии посмотрели про пауков, — Шон прыснул от смеха. — А там главный герой как раз был такой мямля, его звали доктор Дженнингс.

— Они мне это потом на каждой встрече выпускников припоминали, когда я степень получил, и ржали, как идиоты, — Сказал я обиженно.

Очередная пара солдат отдала нам честь, и мы оказались в просторной гостиной. Угловой диван с кожаной обивкой расположился напротив большого белого полотна видеопанели. Массивные звуковые колонки возвышались на полированных мраморных постаментах. Огромных размеров невысокий столик овального стекла был придвинут к правой стороне дивана. Слева за палантином угадывалась гигантская кровать. По полу раскинулся цветастый ковёр.

— А теперь сюрприз! — Сказал улыбающийся Шон и распахнул дверцы бара, расположенного над диваном. — Выбирайте на любой вкус! Кто будет виски? Бренди? Ром? Водка? Это всё наша, земная выпивка!

Бар действительно был полон разношёрстных бутылок.

— Как ты всё это сюда протащил? — Спросил я. — А, ладно, я буду виски с содовой.

Я плюхнулся на диван и закинул ноги на край столика: если мне не суждено вникнуть в суть происходящего, так хоть напьюсь.

— Вот это по-нашему! — Обрадовался Шон. — Сейчас какую-нибудь закуску организуем. Как вам, кстати, мои апартаменты в стиле двадцать первого века?

Дождавшись от нас с Мати одобрительного мычанья, он открыл соседний шкафчик и извлёк оттуда огромную нераспечатанную банку испанских маслин. Мати сел рядом со мной, скинул кроссовки и пробовал босыми ногами ковёр.

— Ну что, напьёмся, как в старые добрые времена, — Сказал Шон скорее утвердительно, чем вопросительно. — Предлагаю тост за нашу чудесную встречу!

И мы напились.

 

Глава 12

— Ещё по стаканчику? — Спросил Шон хмельным голосом.

Мы с Мати дружно закивали и подвинули к нему пустые стаканы.

— Содовая закончилась, — Шон потряс сифон и поставил его под стол.

— Какая жалость! — Голос начинал уже плохо меня слушаться. — Может рому со льдом?

— Льда тоже нет, — Шон развёл руками.

— Лей тогда так, — Сказал Мати.

Шон разлил ром по стаканам и поднял тост за принца Руперта.

— Какой к чёрту принц Руперт? — Спросил я. — Ты что, с Луны свалился?

— «Принц Руперт» — это флагман эскадры из пятнадцати больших крейсеров, — Шон встал, пошатываясь. — А я — командующий звёздным флотом. Поэтому предлагаю выпить за «Принца Руперта», на борту которого вы имеете честь делить хлеб с великим и беспощадным адмиралом Блэквудом.

Мы выпили, Шон налил ещё.

— Какого дьявола, Шон, ты морочишь нам головы? — Я выловил из банки большую маслину и засунул её в рот. — Как аборигены могли назвать свой флагман «Принцем Рупертом»?

— А они и не называли. Это я назвал, — Шон тоже потянулся к банке. — Ещё у меня в эскадре есть «Бреда», «Адмирал Нельсон», «Кларент», «Виктория» и «Робин из Локсли». Тебе все перечислить?

— Ты издеваешься над бедными мартышками, Шон! Как же аборигены будут такие названия выговаривать?

— Ничего, за столько лет уже привыкли.

— Лет?!

— А ты думаешь, я сюда, как на курорт, на месячишко заехал? Нет, ты ошибаешься: я уже давно сюда свалил. Эмми бросил, — Шон погрустнел, но ненадолго. — Зато теперь любая местная женщина — моя. Вот кем я там был? Да никем! Рядовой юрист: долги за дом, за машину, пенсионная страховка, работа по шесть дней в неделю, а иногда и без выходных, только чтобы семью прокормить…

— Да, Шон, юристом ты был действительно никудышным. Помнишь, как продул дело Бартона?

— Да не Бартона, а Бартека! Польский эмигрант, — Пояснил Шон уплетающему маслины Мати. — Врач, который не умел делать внутривенные инъекции. А в Америке есть строгие медицинские стандарты, которые запрещают колоть лекарства внутримышечно. И вот пара его пациенток — старухи, божьи одуванчики, — уговорили его сделать им курс витаминов в уколах. Ну он им и наколол такие синяки на руках, что те сразу побежали к окружному судье. Раздули неимоверный скандал: врач-убийца! Доктор — смерть! Но мне удалось свести это дело к лишению лицензии на год.

— То есть, дело-то ты продул, — Хихикнул я.

— Ах ну да, мистер умник сейчас будет тут всех учить, как вести дела! Надо было оставить тебя подыхать в капсуле.

— Что ты сказал, свинья? — Я негодовал. — Так это ты меня в капсулу засунул? Ну, сейчас я тебе и коренные зубы повылущу! — И я вскочил, одновременно размахиваясь правой рукой для удара.

Шон отпрянул, упал на ковёр, а я с размаху повалился на стол, роняя стаканы. Только ловкость рук Мати спасла банку маслин от опрокидывания. Рука разболелась, но я поднялся на ноги и, схватив левой рукой встававшего Шона за лацкан пиджака, кинул его на диван.

— Ну-ка колись, гад, — Сказал я зловещим голосом.

— Я позову охрану, — Предупредил Шон дрожащим голосом.

— О! Великий адмирал готов наложить в штанишки? — Я рассмеялся ему в лицо.

— Тише, мальчики, успокойтесь, — Подал голос Мати. — Ты сядь, — И он показал на меня вилкой. — А ты рассказывай, — Вилка обратилась к Шону.

Пристыженный, я поднял стаканы и сел. Мати налил нам всем по порции рома. Шон залпом опрокинул стакан в горло.

— Это была не моя идея, — Затараторил он. — Я вообще был против. Но им срочно нужно было испытать это своё устройство. Вот они и придумали этот трюк с капсулой: сгорит, и концы в воду. А пока горит, устройство работает. А наркоман этот, Рик, ну ему просто в капсулу газа подали, он и уснул, дурачок. Его в реактор затолкали, а когда процесс обмена завершился, обратно в капсулу и положили. Поэтому ты здесь, а он — там. Налей ещё, — Обратился он к Мати.

— А почему я? — Я задумчиво смотрел, как Мати наливает ему ром.

Шон залпом выпил вторую порцию. Мати подлил ему ещё.

— Потому что я тебя хорошо знаю. Я должен был удостовериться, что обмен прошёл нормально, и твоя личность восстановилась. Извини.

— И почему ты не сделал это сразу?

— Потому что мне пришлось разбираться с Хе’м Гор Т Сё и его сыном, которые умели командовать лучше меня, но ты сначала вырубил его сына, а потом и сам он спёкся. Я настроил местных так, чтобы они помогали вам подсознательно.

— А пистолеты-зажигалки и ночная пробежка под дождём — это тоже твоих рук дело?

— А здорово получилось? — Хихикнул Шон. — Я подумал, что в дело нужно добавить немного романтики.

— Да уж, романтики теперь хоть отбавляй, — Я подвинул стакан к Мати. — Наливай.

Мати чуть-чуть плеснул мне рома.

— Тебе больше нельзя, — Пояснил он.

Я не стал с ним спорить и выпил. Поискав глазами банку, и не обнаружив её, я уставился на Мати. На мой немой вопрос он развёл руками и смущённо улыбнулся.

— Со своими работодателями познакомишь? — Спросил я Шона.

— Что за вопрос! Они сами жаждут встречи с тобой. Милые старички, они тебе понравятся, — Шон усмехнулся. — Мы уже на полпути к ним.

— Мы что, уже летим? — Я недоумённо воззрился на Шона.

— И уже довольно давно, судя по моим ощущениям, — Сказал Мати. — Я тебе уже битый час глазки строю.

Я поднял со стола вилку и подвесил её между двумя пальцами. Вилка заметно отклонилась в сторону от вертикали.

— У меня одного здесь вестибулярный аппарат не работает? — Осведомился я.

— Пить надо меньше, — Сухо заметил Мати.

— Что, съел, профессор? — Шон расхохотался. — Ты бы так и не полетал на звездолёте, если б я тебя не вытащил. Здесь ориентация напрочь отказывает из-за постоянного вращения. Я тоже долго не мог привыкнуть.

— Вот смотрю я на тебя, Шон, и никак не могу взять в толк, как так получилось, что ты тут всеми командуешь? — Я толкнул свой стакан к Мати, он пролетел по стеклянной поверхности и рухнул на ковёр с другой стороны стола.

Мати даже не подумал его поднять.

— Гибкость, мой друг, — Язык Шона начал заплетаться, он нагнулся ко мне и поднял палец, решив одарить нас своим прозрением. — Это та особенность, которой так не хватает всем вам, мыслящим прямолинейно. Ну кто тебе мешал принять ту точку зрения, что Корпорация может путешествовать во времени? Сейчас был бы в шоколаде.

— Таким, как ты? — Я даже слегка протрезвел. — Правда, Шон, научная истина — вот что мне мешает. Я могу врать людям, но я не могу обмануть самого себя. Удел учёного во все времена был не в том, чтобы потакать своим слабостям, а в том, чтобы встать на сторону истины, в смелости признать неправоту, в дерзости радикальных идей, даже если в итоге тебя ждёт костёр. Ты же предлагаешь мне путь раба, а не творца. Посмотри на меня, Шон. Правда — это всё, что у меня есть. Если я начну врать себе, если предам истину, то я превращусь в банальную марионетку, не смеющую поднять головы, как миллиарды землян, или как эти твои обожатели. А я, Шон, я — марионетка, которая подняла голову, которая увидела истину, и которая уже не может вот так просто опустить голову и забыть об увиденном!

— Дурак ты, Джеф. Как был самовлюблённым дураком, так им и остался, — Шон хлопнул себя ладонью по колену. — Сам посмотри на себя. Ты — никто. Кому нужна твоя правда? Да тебе даже не поверят, что ты — это ты. Чего ты добьёшься? Взойдёшь на эшафот с криком: «Она вертится»? Таким ты видишь конец своей научной карьеры?

— Да, пусть взойду на эшафот, — Грустно сказал я. — Но, может быть, другие марионетки тоже поднимут головы. Кто-то же должен им сказать, что она вертится.

— И не надейся: плевать они на тебя хотели. Они заняты своими мелочными делами. Твоё исчезновение даже не заметят.

— Жаль, иногда достаточно даже намёка, чтобы люди могли отгадать правду!

— А я, знаешь ли, не хочу обнажать правду перед их любопытными и близорукими глазами, — Пробурчал Шон. — Ладно, ребята, вы как хотите, а я пошёл спать. Диван в вашем полном распоряжении.

 

Глава 13

— Вот проклятье! — Я громко выругался, попытавшись подняться с дивана.

Голова опять раскалывалась, и я плюхнулся обратно на кем-то заботливо подложенную подушку. На пол со лба соскользнуло мокрое полотенце. Это уже входит в привычку — просыпаться с головной болью. Я схватился правой рукой за голову и обнаружил, что рука практически не болит, и я могу свободно двигать пальцами.

В узкое поле моего похмельного зрения попал вытирающий голову обнажённый Мати.

— Ты что, купался? — Спросил я болезненным голосом. — У меня рука прошла.

— Сама или при помощи далёких пришельцев, которые шлют во снах тебе привет? — Мати присел на диван рядом со мной, взял со стола очередное мокрое полотенце и положил мне на голову.

— Спасибо! Что бы я без тебя делал, — Сказал я искренне.

— Я будил тебя ночью: мы сделали пространственный скачок. Было интересно, но ты всё проспал.

— Я напился, как свинья.

— А по-человечески нельзя было напиться? Не как свинья?

— Извини, я больше не буду.

— Я тебе больше не дам так напиваться. Сам себя позоришь. Кстати, у Шона тут есть душ. Вода наша, с рециркуляцией. Постой под душем, полегчает.

С каких это пор он возомнил, что будет или не будет мне что-то позволять? Подняться с дивана мне стоило больших трудов, и я поплёлся искать душ. Мати вскочил и повесил полотенце мне на плечо.

Душ оказался рядом с туалетом, и я мысленно содрогнулся, представив себе, откуда берётся рециркулированная вода. Свалив одежду в углу, я задёрнулся занавеской и открыл кран. На меня полились слабенькие струйки вполне себе сносной тёплой воды. Опёршись одной рукой на стену, я начал приводить в порядок себя и свои мысли. Спустя пару минут в моей голове слегка прояснело, и я, пошарив по полкам и шкафчикам, нашёл всё, что мне было нужно, включая вполне приличную бритвенную пасту и современный набор первой помощи. Намазав лицо пастой, и позволив нанороботам заняться моей щетиной вплотную, я приступил к перевязке, но под бинтом обнаружил лишь покраснение на коже. Такого чуда просто не могло произойти, если только…

Я открыл набор первой помощи и обнаружил пропажу — инъектор с заживляющими наноботами. Мати ночью вкатил мне лошадиную дозу этой дряни. Вот почему мне так плохо: эти твари потребляют огромное количество воды. У меня банальное обезвоживание. Я открыл кран, смыл с себя растворённую щетину и жадно напился воды. Мне сразу же страшно захотелось в туалет. Преодолевая жгучую боль при мочеиспускании (а если в вас сидят сотни миллионов маленьких тварей, то к этому просто нужно быть готовым), я облегчился прямо в душевую кабину. Голова начала проходить, странная ломота во всём теле тоже отступила.

Первой же моей мыслью после всех водных процедур было напомнить Мати, в том числе кулаками, кто есть кто. Но так с друзьями не поступают, а он ведь повёл себя, как самый настоящий мой друг: пытался остановить меня, чтобы я не напился, ухаживал за мной, даже заживляющую инъекцию сделал. Кто бы ещё стал ухаживать за мной? Шон, который только и делает, что называет себя моим другом? Нет, я буду полным идиотом, если обижу своего единственного настоящего друга! Я обернулся полотенцем и, полный решимости поблагодарить Мати, распахнул дверь и сделал шаг в комнату.

Молодая азиатка, стоявшая посреди комнаты с пакетом в руках, вскрикнула от неожиданности. Я попятился назад, полотенце съехало с бёдер и упало на пол. Азиатка бросила пакет и выбежала из комнаты.

— Смотришься неплохо, — Прокомментировал Мати, который одевал новенькие брюки на диване. — В пакете одежда для тебя.

Я поднял полотенце и прикрыл стыдливое место, потом взял пакет, сел на диван и вытряхнул содержимое пакета на стол. Там оказались аккуратно сложенные серые брюки, зелёная рубашка и комплект нижнего белья чёрного цвета. Когда я развернул длинные большие трусы-шорты, Мати хихикнул.

— Бельё для настоящего англичанина, — Прокомментировал он.

— Родители Шона из Англии, — Машинально заметил я. — И зелёная однотонная рубашка — это в его стиле.

— Держись, мне вообще белая досталась. Если стесняешься, я могу отвернуться.

— Мне нечего стесняться, — Сказал я, хотя и почувствовал, как краснею.

Гордо отбросив полотенце в сторону, я натянул нижнее бельё и оделся. Мати с интересом разглядывал меня.

— Зачем ты на меня так смотришь? — Раздражённо спросил я.

— А зачем ты меня рассматривал?

— Ты же хотел покрасоваться, а я — человек скромный.

— Чего ты стесняешься?

— Я не стесняюсь.

— Стесняешься.

— Не стесняюсь! Ну ладно, стесняюсь. Чего ещё ты хочешь? Попу тебе показать?

— Тихо, не кричи, — Сказал Мати ласково, отчего я чуть не взорвался. — Ты боишься, что мужчина может желать близости с тобой?

— Ну да, наверное, — Я вдруг понял, что он прав, и всплеснул руками. — Я боюсь не только этого, но и того, что… — Я облизал пересохшие губы. — Ну что это может реально случиться со мной.

— Это естественный страх человека, воспитанного в обществе пуританской морали.

Мати приблизился ко мне и взял меня за руку, а я еле подавил в себе приступ панического страха и желание отдёрнуть руку. Мати посмотрел на меня, а мне вдруг захотелось убежать.

— Ты весь дрожишь, — Продолжил он, глядя мне в глаза. — Не бойся, я не причиню тебе вреда. Я — твой друг, ты можешь доверять мне. И как твой друг, я хочу смотреть на тебя, быть рядом с тобой в горе и в радости. Я хочу помогать тебе. Разве это плохо? Разве не об этом ты хотел со мной поговорить?

Слёзы выступили у меня на глазах, я обнял его и прижал к себе.

— Спасибо, друг! — Только и сумел сказать я.

— Ну вот, сразу нюни распустил, — Заворчал Мати. — Лучше выпусти меня, не то раздавишь ещё, и наша дружба на этом закончится.

— Ой, прости! — Я разжал объятья, которыми сдавил его, и рассмеялся, утирая глаза рукавом.

— А теперь глубоко вдохни, выдохни и расслабься, — Посоветовал он. — И запомни: никто тебя насильно в постель не затащит, если только ты сам этого не захочешь.

— Пойдём, разведаем здесь всё, — Предложил я и направился к дверям.

Мати последовал за мной.

Двери распахнулись, но стоявшие у дверей солдаты преградили мне путь.

— Мы находимся здесь с дипломатической миссией, — Стараясь говорить как можно более непринуждённо, соврал я им. — Прошу выделить нам сопровождающего для осмотра звездолёта.

Солдаты переглянулись и пожали плечами. Оружия при них не было. Сантиметров на пятнадцать ниже среднего землянина, и в плечах поуже будут: я прикинул свои шансы, и, вспомнив уроки бокса, вмазал, что есть силы, солдату справа в челюсть. Солдат поднялся в воздух на полметра и вылетел в коридор. Пока левый разевал рот, я наотмашь ударил его ладонью по лицу, и он отлетел к соседней стене — про низкую силу тяжести я совсем забыл. Довольный тем, как вырубил солдат, я повернулся к Мати и помахал ему рукой, но его округлившиеся от удивления глаза заставили меня обернуться. Весь коридор был полон солдатами. Они стояли очень плотно, заполняя собой всё пространство, которое только мог охватить глаз, и, не мигая, смотрели на нас.

Попытка протиснуться между ними закончилась полным провалом — они не сдвинулись и на шаг. Для приличия я ещё немного потолкался и отступил обратно в комнату. Дверь закрылась у меня перед носом.

— М-да. Откуда они только взялись, — Я вернулся на диван. — Поздравляю, мы теперь пленники. Что ещё придумал старина Шон?

— Полагаю, ничего хорошего, — Мати ходил по комнате, осматривал и щупал стены.

Моё внимание привлекли несколько датчиков пожарной охраны на низком потолке. До них вполне можно было дотянуться.

— Ты ведь летал на подобных кораблях? — Начал я издалека.

— А то. Только не на таких больших: у нас денег почти не выделяют на космические исследования.

— Что будет, если сработает система пожаротушения?

— По инструкции нужно покинуть отсек, затем он заполняется углекислым газом. Если останешься — не выжить. Разве что в отсеке есть изолирующая маска.

— А двери?

— Блокируются через 30 секунд. Открываются только снаружи и только спец ключом.

— В крайнем случае, будем знать, как покончить с собой.

— Оптимистично, ничего не скажешь, — Язвительно заметил Мати.

Я вернулся в душевую и вытащил из кармана старых брюк пистолет-зажигалку, после чего отправил всю свою прежнюю одежду в корзину для грязного белья. Проверив, что зажигалка работает, я сунул её в карман брюк. На пороге душевой появился Мати.

— Думаешь, через душ можно попасть в соседний отсек? — Спросил он.

— Нет. Вернулся за своей зажигалкой. Вдруг пригодится. Подарок аборигенов, всё-таки.

— А я свою и не выбрасывал, — Мати пожал плечами. — Только тяжёлая она, карман оттягивает.

— Да не такая уж и тяжёлая, — Я похлопал себя по карману.

Мы вернулись на диван и разлеглись на его половинках. Мати предложил поиграть в слова, но это быстро нам наскучило. Время шло. Какое-то гнетущее чувство примешивалось к моим ощущениям реальности. Я списал это на адаптацию к полёту. В какой-то момент я даже задремал и увидел кошмар про вселенную, сворачивающуюся в точку.

Разбудила меня та же девушка, что ранее принесла одежду. На сей раз у неё в руках был поднос с едой: две чашки горячего бульона, тарелки с булками и овощным салатом. Она поставила поднос на стол и спешно удалилась.

— На такой диете не поправишься, — Мати скорчил кислую мину.

— Тебе бы всё жрать!

— Я голоден, две недели сидел на хлебе и воде. А ты же не хочешь, чтобы я умер с голоду?

Мати отгрёб себе половину моего салата и забрал все булки.

— Мы же друзья, а с другом надо делиться, — Пояснил он с набитым ртом.

С неохотой я дохлебал постный бульон, откинулся на подушку и попытался снова задремать. Гнетущее чувство, будто я что-то упустил в своих соображениях, снова вернулось ко мне, но я отогнал его и опять задремал.

 

Глава 14

Так прошло четыре дня, если судить по ощущениям Мати, а по мне, так прошла целая неделя. Шон не появлялся, и мы оккупировали его гигантскую кровать. Я даже успел привыкнуть к тому, что Мати где-то рядом в постели, на расстоянии вытянутой руки, а он иногда приваливался на мою руку во сне. Тогда я не решался разбудить его, лежал и смотрел, как он спит.

Девушка регулярно приносила нам скудную еду. На все попытки заговорить с ней она пулей вылетала из каюты. Солдаты тоже молчали, только теперь они реагировали гораздо быстрее: стоило дверям открыться с нашей стороны, как коридор начинал заполняться солдатами, и, спустя минуту, десятки пар немигающих глаз уже тупо смотрели тебе в лицо.

Как-то я спросил Мати, почему нигде нет часов.

— А зачем? — Пожал он плечами. — На корабле всегда устанавливают своё расписание — корабельные сутки, и отмеряют интервалы времени особым сигналом. Нам просто не подают его в каюту.

К концу четвёртого дня корабль начал тормозить. Я почувствовал это по подкатившей вдруг тошноте и начавшей давить на меня силе, стремившейся сбросить меня с постели. Мати тоже это почувствовал. Он повернулся ко мне и грустно улыбнулся.

— Вот и приехали, — Прошептал он.

Мати протянул руки под одеялом и крепко сжал мою руку в своих ладонях. Я почувствовал себя неловко.

— Джеф, — Сказал он взволнованно. — Могу я тебя о чём-то попросить?

Мне стало совсем не по себе.

— Конечно, только я не все просьбы смогу выполнить…

— Я понимаю. Я хочу попросить, — Он вытащил мою руку из-под одеяла, зажмурился и приложился к ней щекой. — Чтобы ты помнил, что бы ни произошло, но чтобы ты помнил, что я люблю тебя.

И он заплакал горькими слезами.

— Ну что ты, что ты, я обещаю! — Я придвинулся к нему и стал гладить его по голове свободной рукой, утешая. — Не надо так плакать из-за меня. Я совсем не стою твоей любви.

Через какое-то время он успокоился и прижался ко мне, уткнувшись носом в плечо. А я ощутил его дыхание на коже и впервые почувствовал, как приятно пахнут его волосы…

— Ну всё, голубки, подъём! — Шон разбудил нас, сдёрнув одеяло. — Я, конечно, задумывался, Джеф, почему ты не женат, но всё же не думал, что всё так запущено.

— Ты всё не так понял, — Сказал я, одеваясь. — Мати стало грустно.

— Ну конечно, ему стало грустно в твоих объятьях, да ещё и в моей кровати, — Злорадно заметил Шон. — И трусы ему помешали грустить.

— Если бы всё было так, то я тоже был бы голый, — Я разозлился на Шона. — Мати всегда так спит, можешь его спросить.

— Не спорь с ним, — Сказал мне Мати. — Люди часто придумывают себе повод ненавидеть других.

Когда мы вышли из каюты, нас сразу же окружила толпа солдат, которая начала перемещаться вместе с нами к ближайшему трапу.

— А они неплохо усвоили урок. Только зачем эти игры: нам ведь всё равно бежать некуда? — Спросил я Шона.

— Это я придумал. Эффективно, не так ли? — Усмехнулся Шон. — Военные смоделировали ситуацию: вы могли угнать челнок. Лови вас потом в открытом космосе.

— Надо было не травить с тобой байки, а действовать! — В сердцах воскликнул я.

— А ещё кое-кто напился, как одно животное, не будем его называть, — Добавил Мати.

— Я осознал, — Мрачно сказал я и поставил подножку справа идущему солдату.

Весь ряд сбился в кучу, солдаты попадали друг на друга, а мы прошли мимо барахтающихся солдат. Вверх по лестнице мы лезли молча.

В центральном тоннеле царила суматоха: солдаты вереницей тащили в челнок здоровенные ящики, возвращаясь обратно налегке. Шон протолкнулся между ящиками, а мы пристроились за ним и поплыли в общем потоке. Через шлюзовой люк мы миновали грузовой отсек челнока и оказались в пассажирском, тоже заставленном ящиками. Шесть мест занимали девушки-азиатки, а напротив нас расположились три солдата.

Челнок оказался большим и с иллюминаторами. Сиденья в левом ряду были сложены, и на их месте закреплены ящики, а в правый иллюминатор тускло светили звёзды. Свет в салоне был приглушён.

— Сменный персонал, — Неопределённо кивнул Шон то ли на девушек, то ли на солдат.

— Персонал чего? — Спросил я.

— Станции «Альфа». Ты такого чуда ещё не видел.

— А почему она так далеко, что нам пришлось делать гиперпространственный прыжок?

— Габариты не позволяют ей долго находиться в планетной системе: метеорит может словить. Поэтому она всё время движется в относительно безопасной части пространства.

— А движется она, конечно же, чтобы не засекли, — Пробормотал я.

Шон сделал вид, что не услышал меня. Солдаты крепили последний ящик. Спустя некоторое время возня стихла, и началась процедура шлюзования.

Челнок плавно отделился от корабля и развернулся. В иллюминатор мы увидели тёмную махину звездолёта, подсвеченную лишь габаритными огнями. Посадочный прожектор челнока сверкнул на полированных деталях арматуры, осветив на мгновенье вращающееся колесо с отсеками для экипажа. Челнок включил маршевые двигатели и, быстро набрав скорость, устремился к цели. Бесформенное тёмное пятно где-то впереди нас начало приближаться.

При подлёте мы сбавили скорость, а тёмное нечто включило габаритные огни. Посадочный прожектор челнока не мог осветить всё сооружение, но и без того привыкшие к темноте глаза смогли различить детали этой гигантской станции.

Шесть огромных, несколько километров в диаметре, колец вращались в разные стороны относительно центральной бочкообразной фермы. Я даже открыл рот от удивления.

— Вот это да, — Пробормотал я, ибо станция действительно была способна поразить воображение любого, кто видел её впервые. — Кто-то явно решил воздвигнуть себе рукотворный памятник.

— Скорее ковчег, — Задумчиво сказал Мати.

— Ковчег? — Переспросил я.

— Ну да, ведь в случае опасности планетарного масштаба такая станция — единственный шанс спасти как можно больше самого ценного, что есть на планете — людей.

— Не всегда люди — самое ценное, — Шон криво усмехнулся. — Но в чём-то ты прав.

Челнок пристыковался к станции, и девушки первыми покинули борт. Затем Шон сделал нам знак, мы отстегнулись и последовали за ним. Попав в просторный центральный тоннель, Шон первым делом открыл какой-то ящичек на стене и достал оттуда комплект магнитных накладок на обувь. Ремешки сами застегнулись вокруг его ботинок, стоило только приложить накладки к подошвам. Мы с Мати последовали его примеру, и спустя несколько минут уже крепко стояли на ногах.

За Шоном мы прошли по центральному тоннелю, нырнули в один из колодцев и оказались в коридоре одного из колец. Из динамиков прозвучал мягкий «дзинь», и женский голос на чистом английском с лёгким акцентом произнёс: «Станционное время одиннадцать тридцать. Посетите солярий, затем вас ждёт полдник в столовой номер 14». Шон выругался, резко развернулся и пошёл в обратную сторону.

— Мне кажется, или здесь стоит какой-то затхлый запах? — Поинтересовался я.

— Я тоже его чувствую, — Сказал Мати. — Напоминает запах в доме престарелых. Пахнет старостью и упадком.

Мы подошли к дверям, на которых было написано «Солярий». Шон вошёл в тамбур первый, достал из стенного шкафчика очки с зелёными стёклами и вручил нам. Надев очки, мы прошли в солярий.

Яркий солнечный свет заливал широкое помещение с высоким потолком и полированным деревом на полу. Плотный, насыщенный кислородом, воздух рассекали изумрудные световые лучи. В воздухе стоял устойчивый запах грозы и мокрых листьев. Стены — огромные экранные панели — изображали лиственный лес со снующими по деревьям белками. Слышалось неназойливое птичье пение и шорох ветра.

Откуда-то с потолка медленно падали маленькие светящиеся шары, похожие на сгустки тумана размером с небольшой орех. Я подставил ладонь под один такой шар, он растёкся по ладони, впитываясь в кожу, и я ощутил лёгкое прикосновение, как от пёрышка, потом едва заметное покалывание и растекающееся от этого места приятное тепло.

Мати вытянул руки и восторженно ловил шары обеими ладонями. Очередной шар упал мне на макушку, и приятное тепло побежало от темени по шее и спине. На секунду я даже забыл, что мы здесь делаем. Судя по идиотскому выражению лица Шона, он тоже поймал шар на голову.

Невдалеке полукругом расположился ряд шезлонгов. Напротив них стояли в ряд двенадцать инвалидных колясок, в которых сидели полуголые старики в зелёных очках. Некоторые были абсолютно лысы, другие со спутанной белёсой шевелюрой, двое из них носили длинные бороды. Они внимательно следили за нами.

— Подойдите сюда, молодые люди, — Стариковским, но властным голосом сказал ближайший к нам дед.

Стальная воля его голоса вывела нас из оцепенения.

— Шон, Вы можете отдыхать, — Добавил он тоном, не допускающим возражений.

Шон открыл было рот, но повернулся и ушёл. Мы с Мати сели в шезлонги.

— Меня зовут господин Хатуль, — Представился говоривший. — Это господин Шацу, господин Кон Ме, господин Гато, господин Билади, господин Фелезе, господин Мао, господин Катэр, господин Пака, господин Кеди, господин Неко и господин Пуна, — Он последовательно указал рукой на каждого из стариков.

Они кивали нам каждый раз, когда он называл их имена.

— Чувствуйте себя здесь, как дома, — Продолжил господин Хатуль. — У нас редко бывают гости. Вижу, вам понравился энергетический душ?

Мы дружно закивали головами.

— Тогда заходите сюда почаще, — Господин Хатуль улыбнулся, продемонстрировав нам ряд хорошо сохранившихся зубов.

— Послушайте, а Вы, случайно, не тот самый господин Хатуль, о котором нам так много говорили местные азиаты? — Спросил я, слегка приврав.

— О, они совсем не азиаты, — Заскрипел господин Катэр, а мне даже послышалось нечто, похожее на смешок. — Они называют себя Ки’в Т О, что означает «люди из воды».

— Генетический код отличается более, чем на треть от вашего, — Добавил господин Пуна и кашлянул. — Раньше эту планету населяли и другие народы, но они успешно их ассимилировали.

— Много наций — много проблем, одна нация — одна проблема, — Встрял господин Гато и захихикал.

Господин Хатуль грозно глянул на господина Гато, и тот умолк.

— Вижу, вас беспокоит множество вопросов, — Сказал господин Хатуль, делано улыбаясь. — Может быть, вы согласитесь тогда разделить с нами скромный ланч, после чего мы сможем продолжить нашу беседу?

Я как раз поймал очередной шар на макушку и не мог адекватно реагировать. Мати больно ткнул меня кулаком в бок, я вскочил с шезлонга и затараторил: «О да, да, конечно!».

В солярий вошли девушки в очках. Они помогли старикам одеться и повезли их на объявленный полдник. Мы проследовали за ними.

— Очки сними, — Шепнул мне в тамбуре Мати. — Ты ведёшь себя хуже, чем они.

Я действительно пребывал в состоянии какой-то эйфории от этих шаров. Интересно, это так и было задумано?

 

Глава 15

По сравнению с тем, чем нас кормили на крейсере, скромный ланч можно было смело назвать праздничным ужином: дымящийся суп-пюре, паровые котлетки в нежном соусе, отварной картофель со свежей зеленью, рассыпчатая белая рыба с протёртой чечевицей, рисовые шарики под кисло-сладким соусом с молодыми побегами бамбука, многослойные бисквитные тортики, разноцветное желе и, конечно же, ароматный английский чай в пузатых фарфоровых чайничках. При виде всего этого разнообразия у меня живот свело.

— Только не говори, что всё это нам нельзя есть, — Страстно зашептал Мати мне на ухо.

— Не стесняйтесь, — Сказал господин Хатуль. — За эту скромную трапезу мы должны поблагодарить нашего добрейшего друга Шона, который бесперебойно поставляет нам продукты с Земли. Мы, старики, едим мало, поэтому нам будет только в радость, если вы присоединитесь.

Девушки принесли нам столовые приборы и разлили суп: старикам понемногу, некоторые даже отказывались, а нам по полной тарелке. Я запустил ложку в суп и медленно поднёс её ко рту, наслаждаясь ароматом еды. Только годами воспитанная вежливость не позволила мне поднять тарелку и выпить весь суп залпом. Вдруг среди размеренного позвякивания ложек о тарелки раздалось резкое швырканье — это Мати слишком быстро набил рот горячим супом и теперь не мог продышаться. Старички сделали вид, что ничего не заметили. Они действительно ели мало, и у меня даже сложилось впечатление, что вся еда предназначалась нам. Но это их ненавязчивое гостеприимство меня совсем не радовало, я всё больше и больше погружался в мрачные мысли.

— Полагаю, вы не против, если мы совершим небольшой моцион после ланча? — Осведомился господин Хатуль, поставив на стол недопитую чашку с чаем.

Я поднялся из-за стола, а Мати развалился на стуле и вставать не хотел или уже не мог. Судя по его виду и тяжёлому дыханию, он явно объелся, но всё ещё с интересом посматривал на недоеденное стариками желе. Уставившись ему прямо в лицо, я пытался гримасами и едва заметными покачиваниями рук показать, что уже пора идти. Он тяжело вздохнул мне в ответ.

— Что ж, когда-то я тоже был без ума от сладкого, — Мечтательно заметил господин Хатуль, а старики закряхтели, поддакивая. — Ваш друг может остаться и продолжить трапезу. У нас нет здесь строгих правил, кроме назначений врача.

Мати жалобно посмотрел на меня. Казалось, он бы душу продал за лишний кусок бисквита, и я махнул на это рукой.

— Вы не соблаговолите повезти мою коляску? — Спросил господин Хатуль, когда мы вышли в коридор. — Мне тяжеловато с ней управляться.

Остальные старики остались в столовой.

— Куда едем? — Поинтересовался я, с трудом сдвигая коляску с места.

— Здесь восхитительная оранжерея! Доктора настоятельно рекомендовали мне регулярные прогулки. Думаю, для Вас это тоже было бы полезно.

И я покатил его в оранжерею.

— Последнее время меня терзают сомненья: почему вы не используете местных для обмена личностями? Могли бы уже давно ходить своими ногами, — Спросил я мрачно, как только мы отошли достаточно далеко от столовой.

— О, я давно заметил, что Вас что-то беспокоит, — Сказал господин Хатуль. — И я ценю вашу прямоту: не каждый решится в вашем положении на прямые вопросы, — Он помолчал. — Господин Гуян-и вынужден был прибегнуть к помощи местного юноши. Вы знаете его под именем Хе’м Гор Т Сё. Мы выбрали самого способного юношу, он даже обладал весьма неплохой способностью к гипнозу. Но после периода адаптации личность господина Гуян-и не восстановилась полностью. С годами она деградировала, он начал мыслить неверно и поддался соблазнам. Завёл ребёнка, пытался убедить местное население самостоятельно принимать решения. Это совсем на него не похоже. Поэтому мы решили не делать более опрометчивых поступков — метод изначально был предназначен для существ одного пола и вида.

— Выходит, я способствовал смерти самого нормального господина? — С горечью заметил я.

— Все мы совершаем ошибки, — Господин Хатуль покачал головой, а я, хоть и не видел его лица, готов был поклясться, что на его лице заиграла усмешка.

— Главной моей ошибкой было прилететь на гейт-станцию, — В сердцах сказал я.

— Ваша судьба была предрешена с того самого момента, как мы направили Вам приглашение.

— И Вы не боитесь, что я могу просто свернуть вам шею?

— Какой накал страстей! Вы же не обидите несчастного старика, которому осталось жить не больше года, если верить показаниям моего измерителя пульсовой волны? — Он показал приборчик на левой руке, который я поначалу принял за часы.

Мы въезжали в оранжерею — длинный зал с высоким арочным потолком. Тропические лианы вились между диковинных деревьев. Разноцветные птицы порхали с ветки на ветку, переливаясь в лучах кварцевых ламп. Под ногами захрустел мелкий гравий. Горячий воздух был напитан ароматами усеивавших подлесок цветов.

Он был прав — беззащитного старика я не смогу обидеть.

— А как вы собираетесь заставить меня отдать вам это тело? Как вообще Вы управляете людьми, ведь у Вас нет никаких способностей, даже гипноза, как у вашего Гуян-и?

— Когда-то у нас были величайшие способности, и мы распоряжались всеми известными нам вселенными по праву сильного. Но наши рабы обманули нас. Они поднесли нам в дар инструмент, который позволял нам жить вечно, но с каждой реинкарнацией мы утрачивали свои способности. Шаг за шагом. Пока не стали обычными людьми. О, мы жестоко отомстили им — их вселенная перестала существовать. Эти ящерицы стояли на коленях и умоляли нас взять их лучшие яйца, но я приказал выкинуть их за борт. Не будет больше мятежных рабов. Ни одного.

— Вы сами виноваты. Вы, как царь Мидас, запустили руки по локоть в золото, и теперь они у вас по локоть в крови, — Съязвил я.

— Как видите, мы и так неплохо управляем людьми. Достаточно лишь дёрнуть за ниточки души, как марионетки тут же начинают семенить ногами.

— А зачем нужно управлять людьми? Жили бы себе спокойно, супчик бы хлебали. Детей бы растили. Наслаждались бы жизнью, одним словом.

— Если бы не мы, двенадцать вселенных погрязли бы в хаосе! Люди не способны самостоятельно принимать правильные решения. Не вмешайся мы, вы бы истребили друг друга. Зло, зависть и ненависть правили бы этим миром. Не наша помощь, так на Земле никогда больше не было бы жизни после падения астероида. Мы спасли народы не одной планеты, мы несём созидание и грамотное управление.

— В свою пользу, конечно. И бедных ящериц по той же причине обрекли на вымирание. Может, ещё где проявилась расовая дискриминация? Вам же нужны были тела только вашего биологического вида.

— Люди глупы, — Он предпочёл не заметить моего выпада. — Мы учим их быть самостоятельными, но процесс идёт очень медленно.

— Особенно, когда это вам не нужно. Я вот только не могу понять, зачем вы посылали мне эти виденья? И что это за бред про совместимую пару, одну из трёх возможных? Это-то зачем?

— Виденья? — Господин Хатуль задумался. — Наши рабы владели такой технологией, но я думал, что она утрачена. На этот счёт есть древняя легенда. Такая древняя, что я даже успел забыть про неё. Легенда гласит, что каждое поколение приходит Праведник, в чьё сердце нисходит искра божественного присутствия. Она наполняет его светом божественного сознания, но раскрыть этот свет миру может только Муж, который избирает Праведника своей вечной супругой. Оба они жертвуют собой ради друг друга, и в этой великой любви проявляется божественный дар. Дар творить, подобно богу. Но это всего лишь сказка, которую я услышал от своего деда. Кто-то поверил в неё или хочет, чтобы поверили Вы. Меня больше беспокоит то, что с помощью этой технологии кто-то может попробовать внушить людям плохие мысли.

— То есть вы не внушаете? Вы хотите сказать, что местным аборигенам никто ничего не внушает? Что они сами добровольно выполняют ваши приказы?

— Вы же катите мою коляску, хотя могли бы этого и не делать.

— Это чистейшей воды манипуляция: Вы давите на моё чувство сострадания. Но это не заставит меня поделиться с вами телом.

— Не будьте столь наивны. Если откажетесь Вы, ваш друг пойдёт на это ради того, чтобы спасти Вас.

У меня внутри всё обмерло, а ладони мгновенно вспотели.

— Не трогайте его! — Я на секунду замер, потом сорвался с места и на бегу бросил: — Сами докатитесь.

Запыхавшись, я вбежал в пустую столовую. Девушка убирала со стола посуду.

— Где он? — Зарычал я на неё.

Она улыбнулась мне и что-то ответила на своём языке. Видимо, на мне лица не было, потому что она сжалилась надо мной, бросила убирать посуду, взяла меня за руку и повела по станции. Двери небольшой каюты распахнулись перед нами, и я увидел сидящего на односпальной койке Мати, который сосредоточенно что-то писал на листке пожелтевшей бумаги старинной шариковой ручкой, положив листок на стул перед собой. Увидев меня, Мати встрепенулся, скомкал листок и сунул его в карман. Девушка поклонилась и ушла.

— Мати, я тебя потерял, — Сказал я, садясь рядом. — Что ты пишешь?

На душе у меня сразу полегчало.

— Да так, — Сказал он грустно. — Хотел оставить тебе записку, чтобы ты меня не терял.

— Но я ведь тебя нашёл, — У меня вдруг опять кошки на душе заскребли. — Ну-ка, посмотри на меня.

Я взял его за плечи и развернул лицом к себе. Он отвёл взгляд, не захотел посмотреть мне в глаза.

— Ты же не хочешь сказать, что старики тебе что-то предложили? — Спросил я с тревогой в голосе.

— Тебе-то какая разница?! — Сказал он горько. — Чувствуй себя здесь, как дома. Это твоя каюта.

— Э нет, вот что я тебе скажу, Мати Гэйл: ты никуда не пойдёшь. Я всё уже решил. Никто из-за меня больше не погибнет, я возьму на себя ответственность за всё, что я сделал.

— Ты дурак, Джеф. Ты — учёный с мировым именем, ты нужен миру. А я никому не нужен, значит, туда мне и дорога! Ты не удержишь меня, — Слёзы покатились у него по щекам, он попытался вырваться из моих рук.

— Ты мне нужен, — Я обнял его. — Мати, ты нужен мне! Я твой друг и я хочу, чтобы ты жил. Я хочу, чтобы ты радовался жизни, чтобы ты бегал босиком по песку и купался в море. Я хочу, чтобы ты помогал людям, ты ведь и им нужен тоже. Я хочу, чтобы ты встречал рассветы и провожал закаты. Я хочу, чтобы ты жил за нас двоих, потому что я… Потому что я люблю тебя! — У меня тоже потекли слёзы из глаз.

Он вдруг страстно поцеловал меня в губы и бросился срывать с меня одежду, осыпая поцелуями. Я попытался что-то сказать, но он приложил палец к губам, и я подумал, что в эти последние часы, которые нам суждено провести вместе, я подарю ему всю свою любовь. Я тоже стал раздевать его и целовать в руки, в губы, в шею и грудь. Он мягко направлял меня в моих неуверенных ласках. Боясь причинить ему вред, я действовал осторожно, и, когда мы слились, он впился в мои губы самым страстным поцелуем, какой я только мог себе представить. Я уже не мог сдерживать свою плоть, и мы занялись любовью. Он выгибался и стонал от напряжения, сдавливая руками мои плечи до синяков, а я получал такое неимоверное удовольствие от всего процесса, что не остановился даже тогда, когда он вскрикнул, и тёплая струйка брызнула мне на грудь. Спустя секунду и я испытал ни с чем не сравнимый оргазм, реальность помутилась у меня перед глазами, мир вспыхнул вдруг у меня в голове мириадами огоньков, слившихся в одну большую вспышку, и вселенская бездна поглотила моё сознанье…

 

Глава 16

Очнулся я на полу каюты. Потёк семенной жидкости засох у меня на груди, я замёрз и покрылся гусиной кожей. На плечах проступили синяки.

Поёжившись, я сжался в комок, пытаясь согреться. Перед глазами всё плыло, голова кружилась, странные чувства тревоги, одиночества и пустоты терзали меня. Я вдруг почувствовал, нет, почуял близость Мати. Моей душе сразу стало теплее, ведь его душа так невинна и наполнена любовью ко мне… Я вскочил, как ужаленный, едва не потеряв сознание от приступа головокружения. Мати лежал на постели в полном забытьи и даже не среагировал на мои интенсивные попытки его растормошить.

Что-то странное происходило со мной, чувство тревоги накатило на меня с новой силой. Я едва не упал, попытавшись надеть брюки: тело не слушалось меня. Хотя нет, дело было совсем в другом. Я стал чувствовать мир иначе, будто моя голова увеличилась до невообразимых размеров, и я не мог теперь сориентироваться — привычные органы чувств не могли воспроизвести полную картину окружавшего меня мира. Я замер, прислушиваясь к новым ощущениям, и совершенно чётко ощутил сознание двух солдат, идущих по коридору. Они катили пару медицинских тележек с носилками, что доставляло им массу неудобств: колесо одной из тележек заедало, и она норовила уехать в сторону.

Вот солдаты остановились перед нашей дверью, и один из них взял с каталки инъектор. Я будто улавливал их намерения. Судорожными руками я вытащил из брюк ремень — другого средства обороны мне придумать не удалось, и когда двери распахнулись, а солдат с инъектором шагнул в каюту, я бросился на него, намереваясь накинуть ремень ему на шею. Запутавшись в брюках, которые я так и не надел, я рухнул прямо солдату под ноги. Двери закрылись у него за спиной. Он начал наклоняться ко мне, чтобы сделать укол, но я схватил его за ногу и резко дёрнул. Солдат машинально выпустил из руки инъектор, сбрякавший на пол, и приземлился на открытые ладони, затем резко перекатился на спину и попытался вскочить. Я снова дёрнул его за ногу, но он изловчился и заехал ботинком мне в скулу. Как ни странно, это привело меня в чувства, и я успел подняться на ноги прежде, чем он вскочил.

— Сдохни, гад! — Заорал я, и попытался нанести ему хук в челюсть правой рукой с разворота.

Солдат уклонился, и я, снова запутавшись в брюках, упал на пол. Первый раунд был не в мою пользу, но сдаваться я не собирался. Оттолкнув ногой мешавшие брюки, я снова вскочил, готовясь нанести серию коротких ударов, но солдат так и застыл в неестественной позе. Я поднял с пола инъектор и, на всякий случай, вкатил ему в плечо двойную дозу. От прикосновения инъектора солдат зашатался и рухнул на пол.

За дверью оставался ещё второй, который не вмешивался в потасовку только потому, что каюта была слишком маленькой, чтобы в ней свободно могли подраться три человека. Я встал рядом с дверью, решив использовать фактор неожиданности. Так и произошло: второй устал ждать и зашёл в каюту. Увидев сначала распростёртое на полу тело товарища, он бросился к нему, и я успел впрыснуть ему в плечо одну дозу, прежде чем он ударил меня в живот. Я согнулся пополам от боли, солдат вырвал у меня из руки инъектор, но сделать укол не успел. Он зашатался и осел на пол, лицо его мертвецки побелело. Для полного счастья я вкатил ему ещё одну дозу.

Обессиленный, я опустился на стул. Ранка на лице саднила, живот болел, руки дрожали. Только теперь я понял, что снотворное предназначалось для нас, и могло убить солдат. Мне стало противно на душе, но предаваться сентиментальным рассуждениям было некогда. Я снова попробовал разбудить Мати, но он спал, как сурок, и совершенно не реагировал, иногда только вздыхая во сне. Наскоро одевшись без нижнего белья, потому что разбираться, где чьи трусы свалены в кучу, было некогда, я натянул на Мати брюки и рубашку. Я подогнал к постели медицинскую каталку, опустил носилки до уровня кровати и перетащил Мати на носилки вместе с одеялом. Его кроссовки я привязал шнурками к носилкам, и мы поехали искать лифт. Я был уверен, что лифт есть, так как те большие ящики, что летели вместе с нами в челноке, никак не прошли бы в узкий колодец, по которому мы спускались с Шоном.

Параллельно я пытался извлечь пользу из своего неожиданного дара, стараясь ощутить присутствие людей по пути нашего следования. Внезапно я обнаружил, что могу расширять охват пространства бесконечно, но тут же испугался и сосредоточился на ближайших людях.

Старики ужинали в столовой, через два отсека от меня. Две девушки помогали им там же. Ещё десять девушек сплетничали в большой каюте, которая осталась у меня за спиной. Они готовились везти стариков на прогулку. Одна девушка запускала робот-уборщик в солярий. Шон с последним солдатом ждали у лифта, в тринадцатом по счёту отсеке. Больше на станции людей не было: солдаты в моей каюте были мертвы.

В инъекторе оставалась ещё одна доза снотворного. Я безуспешно пытался сообразить, что мне делать, но ничего не приходило мне в голову. Шон неплохо дерётся, но он боится меня. Может быть, мне удастся сначала вырубить солдата. Но на это слабая надежда. Я попытался восстановить в памяти то чувство, которое испытал, когда крикнул на солдата, после чего он вырубился. Что-то вроде ненависти, сильной неприязни… Нет, наоборот, желания защитить, любви… Тоже не то. Что-то среднее.

Я закатил тележку с Мати в первую попавшуюся пустую каюту, которая оказалась подсобным помещением, и, спрятав инъектор за спиной, побежал по коридору, придерживаясь стены. Ближе к лифту я выскочил на Шона с военным и заорал на солдата, пытаясь вложить в свои слова как можно больше того противоречивого чувства:

— Лежать!!!

Шон дёрнулся от неожиданности, а солдат рухнул замертво на пол. Я почувствовал, как во мне вдруг пропало ощущение его намерений. Видимо, он умер от испуга.

Шон недоумённо смотрел то на меня, то на мёртвого солдата.

— Умеешь же ты пугать, чёрт, — Усмехнулся он. — А где остальные? Ты и их вырубил?

— Оба мертвы, — Сказал я, пытаясь перевести дух. — Один сам, второму я сделал укол снотворного.

— Ну, стало быть, ты сам напросился, — Шон выхватил весьма габаритистый пистолет из кобуры под мышкой.

— Не делай этого, Шон, — Я исподлобья уставился на него, как бык, готовый забодать, и крепко сжал за спиной инъектор. — Мы можем быть вместе. Мы же друзья.

— Всё-таки ты — тупая скотина, Джеф, — В сердцах сказал Шон. — Ты хочешь, чтобы я ради тебя разрушил весь свой мир? Дерьмо вся эта твоя дружба! Приготовься, у меня здесь резиновые пули, так что очнёшься уже господином.

— А я бы пожертвовал многим ради тебя, — Сказал я, пытаясь подобрать нужный душевный настрой. — Медленно положи пистолет на пол и отойди.

Я попытался сконцентрироваться на сознании Шона и отдать ему приказ, подобно тому, как это сделал бы господин. Но я ошибся: его психика не выдержала напора, и я ощутил, как в нём что-то зазвенело и скрипнуло, будто трещина пошла по хрустальному бокалу, готовому вот-вот лопнуть. Испугавшись, я перестал давить на его сознание, но было уже поздно. Шон замер, лицо его исказила кривая улыбка, а из уголка рта закапала слюна.

— Вот дерьмо! — Выругался я.

Я отобрал у него пистолет и попробовал с ним поговорить, но Шон только подхихикивал на мои обращения к нему.

— Стой здесь, и никуда не уходи, — Распорядился я, но, похоже, это было излишним: Шон и так никуда бы не ушёл. Не смог бы самостоятельно.

Быстрым шагом я вернулся к столовой, отломав по дороге весьма приличной длины вицу в оранжерее. Девушки как раз вывозили стариков в коридор.

— Переведи им, что мы идём в солярий, — Сказал я первому же старику, направив на него ствол.

— Это ни к чему, — Сказал господин Неко, кажется, это был он. — Они понимают, только не все говорят. Впрочем, Вы можете высказать свои предложения уже сейчас. Как я понимаю, военные не справились со своей задачей. Но Вам нужно ещё выбраться отсюда: челнока на станции нет, а если бы и был, то Вы не смогли бы им управлять.

— Я хотел бы обсудить кое-какие проблемы со всеми господами наедине, там, где нам ничто не будет мешать, — Я усмехнулся. — У меня есть к вам предложение, от которого вы просто не сможете отказаться.

Девушки покатили стариков к солярию, а я пересчитал их по головам. Все двенадцать были в сборе. Когда стариков завезли в солярий, заботливо надев им очки, я приказал девушкам уходить.

— Прекратите размахивать пистолетом, — Раздражённо сказал господин Хатуль. — Угрожать старикам смертью по меньшей мере безнравственно.

— Кто бы говорил, но только не тот, кто приказал уничтожить целую цивилизацию, — Я попробовал ощутить его намерения, а пистолет засунул за пояс. — Хотя вижу, Вы почему-то не уничтожили яйца. Так где же они теперь?

Господин Хатуль молчал, оценивая ситуацию.

— Я не верю, что Вы вдруг стали обладателем давно утраченного дара, — Сказал он медленно. — Нам нужны доказательства. Тогда, быть может, мы примем Вас.

— Примете? — Я рассмеялся. — А я как раз хотел избавить мир от господ.

— Вы совершаете большую ошибку, молодой человек! — Господин Хатуль приподнялся на руках в кресле и встал на ноги, шатаясь. — На нас лежит глубочайшая ответственность за судьбы мира, без нас Вы просто не сможете управлять!

— И не собираюсь, — Усмехнулся я ему в лицо. — Пусть сами управляют собой. Должны же они когда-то начать.

— Неслыханно, — Зашептались старики. — Нельзя позволять людям самостоятельно мыслить. Это же полная анархия!

Господин Хатуль упал обратно в кресло-каталку и прикрыл лицо рукой.

— Вы хоть понимаете, с какими проблемами столкнётесь? — Спросил он севшим голосом.

— Пока что моей единственной проблемой были вы. Так где яйца?

— Вот, я записал здесь, где их можно найти, — Сказал господин Мао, извлекший откуда-то небольшой помятый конверт. — Там есть инструкция в контейнере. Не зря я хранил их всё это время. Вы уж позаботьтесь о них, — И он глубоко вздохнул, будто тяжёлый груз упал с его плеч.

— У нас ещё есть время, чтобы найти новые тела, — Заметил господин Хатуль. — И на вашем месте я не был бы так категоричен.

— А я бы на вашем месте расслабился и приготовился встретить неизбежное в покое и радости, — Я подпалил зажигалкой вицу и поднёс её к датчику на потолке.

Раздался сигнал тревоги, и я поспешил к выходу.

— Спасибо, — Проскрежетал кто-то из стариков, кажется, это был господин Катэр.

Прислонившись к стене, я ждал, пока заблокируются двери, и мне даже стало жаль стариков, растерявших свои бессмертные души в погоне за бессмертием тела. Всё-таки чертовски-изощрённую пытку придумали им ящерицы, подарив бесконечную жизнь! Даже устав от череды перевоплощений, они вынуждены были продлять своё существование снова и снова, боясь потерять то единственное, что у них осталось. Боясь неизвестности и небытия…

Спустя несколько минут всё было кончено. Мурашки поползли у меня по коже, когда я почувствовал, что не могу уловить их сознание. Встряхнув головой, я отогнал от себя мрачные мысли и пошёл за Шоном. Мне ещё предстояло найти яйца.

 

Глава 17

Мати открыл глаза, зажмурился, привыкая к яркому свету, и сел на кушетке.

— Где это мы, Джеф?

— В медицинском отсеке, — Я выкинул ватку с аммиачной водой и кивком головы отпустил девушку. — Ты дрых так, что пришлось будить тебя нашатырём.

— А… — Мати зевнул и потянулся. — Я бы ещё поспал. Как меня достала уже эта зажигалка! Всё бедро отдавила.

Он вытащил из брючного кармана зажигалку и выбросил её в урну. Зажигалка лязгнула, ударившись о пустое дно.

— Погоди-ка, — Я нагнулся и взял зажигалку, рассматривая её. — У тебя всё это время был боевой пистолет!

Опустив предохранитель, я отвёл затвор и показал ему зарядный механизм сквозь щель для стреляных гильз.

— Ну я, как-то не думал, что раз тебе дали зажигалку, то мне дадут что-то настоящее.

— Эх, Мати, Мати! — Я вручил ему пистолет. — Могли бы как-то выкрутиться из этой переделки, знать бы об этом раньше.

— Погоди, — Он почесал за ухом. — А что старики? Тебя уже не надо от них спасать?

— С ними случилось несчастье: в солярии отказала автоматика, потом сработала система пожаротушения. Мы скорбим по ним всем нашим умом… Или как там у них.

— А Шон и солдаты?

— Шон свихнулся и усыпил солдат снотворным. Нашим снотворным. Ну ты понимаешь, они тоже того… Он сейчас в соседнем отсеке слюни пускает. Я кое-как с помощью девушек связался с адмиралом, который командует эскадрой Шона. Скоро прилетит сюда на переговоры.

Мати ошалело смотрел на меня.

— Джеф, а ты меня не обманываешь?

— Ну что ты, глупыш! — Я улыбнулся и погладил его по голове. — Пойдём завтракать. Ты проспал больше шестнадцати часов.

Мати неуверенно поднялся с кушетки и замер, расставив руки. Он с ужасом озирался вокруг. Я бросился к нему и придержал его, подставляя плечо.

— Что с тобой?

— Да так, голова кружится, — Он удивлённо посмотрел на меня. — Спасибо тебе, Джеф.

— Не за что. Идти можешь?

— Да, — Он сделал несколько неуверенных шагов, но потом пошёл смелее. — А что на завтрак?

— Думаю, завтрак будет не хуже ланча, после которого ты на пол суток вырубился, — Пошутил я. — Только не переедай, а то потолстеешь.

Мы вышли из медицинского блока и направились к столовой. Я попытался определить, где находится адмирал, но вдруг с облегчением понял, что я уже не могу чувствовать чужое сознание. Мой странный дар пропал, будто его и не бывало. Сразу страшно захотелось спать, ведь всё это время я не спал. Я покосился на Мати и подумал, что было бы, наверное, здорово, если нам удастся ещё побыть вместе. Он улыбнулся каким-то своим мыслям и взял меня за руку, а мне стало хорошо на душе от того, что чувствую его тепло в своей руке.

* * *

— Я не могу этого сделать, — Пожилой седеющий азиат в парадном кителе мерил шагами кают-компанию.

Вот уже битый час он отказывался брать на себя командование.

— Вы боитесь? — Спросил я устало. — Только давайте на чистоту, без этих ваших уловок про служение великим идеям, нерушимую дружбу народов и особое предназначение.

— Послушайте, — Адмирал снял фуражку и положил её на один из образовывавших огромное кольцо стол. — Мы рождаемся в этом мире, чтобы служить. Таково наше предназначение. Так нас учат с детства, так воспитывают родители, так пишут книги, так говорят господа. Это наш образ жизни, мы вверяем свои судьбы не богу и не провидению, а конкретным людям. Они берут на себя ответственность за нас перед богом. А вы хотите разрушить эту многовековую традицию одним днём. Я боюсь, да, я не стесняюсь этого, потому что я боюсь даже не бросить вызов — я боюсь, что взамен разрушенным устоям общества Вы ничего не сможете нам дать. Вы всего лишь отнимете цель существования у всего нашего народа. Но Вас же это совершенно не волнует, ведь так?

— Но, согласитесь, и я в таком случае не могу управлять вами, и он тоже, — Я кивнул на скучающего Мати. — Мы здесь всего лишь случайно. Нас должны были убить, и Вы бы никогда не говорили с нами о таких вещах. У нас нет никакого права командовать. Просто так было угодно…

— Кому было угодно? — Адмирал упёрся кулаками в стол и посмотрел на меня сверху вниз.

— Никому. Судьбе было угодно, чтобы мы остались живы.

— Бог есть судьба, — Процитировал адмирал. — Нитями судьбы он ведёт нас к тем, кому доверил он творить закон, и с кого спросит он потом за все грехи наши.

— Адмирал, — Мати оживился. — А не кажется ли Вам, что приведённая Вами цитата позволяет любому человеку снять с себя ответственность и переложить её на другого: он де мне приказал так сделать? Просто потому, что так удобно. Более того, ваша религия позволяет вам оправдать себя за любое преступление. Убил человека — приказали. Изнасиловал — приказали. Украл — приказали. Что Вы на это скажете?

— Если я убью человека потому, что мне так хочется, то я предстану перед справедливым судом господина. Господин же отдаёт приказы, исходя из принципа божественной справедливости.

— Понятно, — Хитро сказал Мати. — А если господин прикажет убить другого господина?

— Значит, такова божественная справедливость.

— Ну хорошо, — Мати завёлся. — Ваш господин Шон приказывал доставлять себе выпивку и девушек. Это, по-вашему, тоже божественная справедливость?

— Око господне зрит за каждым господином денно и нощно. Да падёт в пучины вечного безумства нарушивший божественную справедливость! — Снова процитировал адмирал. — Как видите, кара господня не заставила себя долго ждать.

— Давайте сделаем так, — Вмешался я, поняв, что это может продолжаться до бесконечности. — Вы будете отдавать своим людям приказы, будто бы подчиняясь нам. А на самом деле мы не будем Вам ничего приказывать. Идёт?

— То есть Вы готовы взять на себя ответственность перед богом за любые мои поступки? — Удивился адмирал.

— Не за любые, — Я вздохнул. — А за те, что Вы совершите, исходя из принципа божественной справедливости. Надеюсь, он у вас где-нибудь описан.

— Гм… — Адмирал надел фуражку и снова зашагал вдоль столов. — И что же мне следует сделать в первую очередь?

— Адмирал, — Я уже готов был рвать и метать. — Я просто хочу, чтобы Вы начали мыслить самостоятельно! Не будет больше господина, который будет решать за вас, что делать.

— Я всегда мыслил самостоятельно. Думаете, господин Шон распоряжался, с каким ускорением двигаться кораблю или по какой траектории обогнуть ту или иную планету?

— Тогда что же Вы хотите? — В сердцах воскликнул я.

— Это не так важно. Гораздо важнее то, чего хотите Вы.

— Всего лишь высадить яйца на какой-нибудь приемлемой планете и вернуться домой!

— Так почему Вы сразу не сказали? Если у вас нет больше ко мне вопросов, то я пойду разбираться с текущими делами. В нескольких парсеках есть планета с неплохой атмосферой, и гравитация там — 0,95 от нормы. Челнок должен вылететь через два часа. Буду ждать вас там, господа.

Адмирал кивнул нам и вышел из кают-компании.

— Старый маразматик, — Выругался я.

— Не сердись на него, — Мати улыбнулся мне. — Я думаю, он пытается таким образом обезопасить себя и своих людей от нападок других господ. Какой с него спрос, если мы потребовали помогать нам. — Он встал, подошёл ко мне сзади и нагнулся губами прямо к моему уху. — А ещё ты обещал мне показать оранжерею. Там, должно быть, так романтично целоваться!

* * *

Мы немного опоздали: центральный тоннель был пуст, контейнер с яйцами, должно быть, уже погрузили. Я первым нырнул в шлюзовую камеру и сквозь заставленный ящиками грузовой отсек поднялся в пассажирское отделение. Передние места занимали что-то активно обсуждавшие девушки. Адмирал сидел в одном из пустых рядов. Лицо его выражало невозмутимое спокойствие. Ближе к хвосту челнока одна из девушек заботливо поила Шона водой.

— Не будете возражать, если мы полетим вместе? — Спросил я, присаживаясь у иллюминатора.

Адмирал молча кивнул.

Рядом со мной в кресло плюхнулся Мати, потом привстал, стряхнул крошки гравия с одежды и смущённо улыбнулся. До нас донёсся сдавленный смешок.

— Что они обсуждают? — Обратился я к адмиралу.

— Что ещё, кроме любви и молодых мужчин могут обсуждать девушки? — Адмирал усмехнулся. — Они из разведки. В совершенстве владеют приёмами рукопашного боя и любым оружием.

— М… — Я не нашёлся, что сказать. — Почему же тогда они не помогли старикам?

— У нас в священных текстах сказано, — Адмирал нагнулся к нам. — Что бог проявляется в любви. А любовь давно покинула это место. Не только Вы, господин Дженнингс, верите в древние легенды.

Челнок отстыковался от станции, сделал разворот, и мы в последний раз посмотрели на плавно вращающиеся гигантские кольца. Где-то там, среди многочисленных блестящих ферм и переборок, две оставшихся на станции девушки смотрели вслед удаляющемуся челноку.

 

Глава 18

Маленький мальчик впереди меня сжимал в руках огромное зелёное яблоко, почти со всю свою голову.

— Ма, ну можно я его возьму? — Канючил он матери, пытавшейся отобрать яблоко.

— Тоби! — Строго выговаривала мамаша. — Выбрось это из головы. Нельзя везти фрукты и овощи на Землю.

Борьба шла с переменным успехом: захватить яблоко одной рукой она явно не могла, а выпустить ручку чемодана на колёсиках не решалась. Очередь медленно продвигалась к пункту пограничного контроля. Под куполом лунной базы стрекотали четырёхвинтовые зонды, проверяя герметичность швов. По залу прогуливался скучающий охранник.

— Тобиас! — Мамаша не унималась. — Сходи и выкинь это в ближайшую урну! Или я оставлю тебя здесь навсегда!

Мальчик испугался, расплакался, но яблоко выбросил. Мне стало жалко его, я порылся в сумке и вручил ему зажигалку.

— Держи: это сделали инопланетяне. Специально, чтобы ты не плакал.

Мальчик недоверчиво рассматривал зажигалку, но реветь перестал.

— Спасибо Вам! — Мамаша заулыбалась мне.

— А инопланетян не бывает! — Заявил мальчик, щёлкая спусковым крючком.

— Тогда отдай дяде обратно, — Сказал из-за моей спины Мати.

— Не отдам, — Буркнул Тоби. — Дядя мне её подарил.

Мамаша всплеснула руками, а я подмигнул ей. Мы остановились перед жёлтой линией. Мальчик с матерью прошли на досмотр.

— Это моё! — Завопил мальчик, когда таможенник отобрал у него зажигалку.

— Успокойся, ты получишь её обратно, когда прилетишь, — Сказал таможенник устало. — Сейчас оформим декларацию, и твоя зажигалка полетит в багаже.

— Ваши документы, — Обратилась ко мне девушка в форме.

— Вот паспорта и справка из клиники, — Я протянул ей бумаги. — Я сопровождаю мистера Блэквуда, поскольку он, прямо скажем, немного не в себе.

— Почему у мистера Блэквуда нет отметки о приезде? — Спросила девушка, внимательно вглядываясь в моё лицо.

Шон капнул слюной на стойку. Я достал салфетку и вытер Шону лицо.

— В справке написано: они не могли установить его личность. Возможно, он уже плохо соображал, что делает, когда прилетел сюда.

— Минуточку, — Девушка подняла трубку телефона.

Я закатил глаза к потолку, всем своим видом показывая, как мне всё это надоело. Она что-то долго обсуждала с начальством. Очередь начала роптать. Наконец, спор с начальством завершился.

— У вас хорошие связи, — Недовольно сказала девушка, пропуская нас на досмотр.

— И почему ты не оставил его там? — Проворчал Мати, когда я завязывал Шону шнурки на ботинках.

— Не могу бросить друга. Пусть даже последнюю сволочь.

— Объявляется посадка на рейс 144-М, следующий до космодрома имени Джона Кеннеди, — Объявил женский голос по громкой связи. — Пассажиров просим пройти к трапу и занять свои места. Пожалуйста, сохраняйте посадочные талоны до конца полёта.

Скучающие пассажиры потянулись на посадку. Мы подхватили Шона под руки и повели его в челнок.

— Можно, я сяду у прохода? — Спросил Мати.

— Нельзя, — Буркнул я, усаживая Шона к иллюминатору. — Обещаю, что ты первый получишь свой обед.

Стюардессы объясняли правила техники безопасности. Со стороны могло показаться, что Шон их внимательно слушает, но он, конечно же, не слушал.

— Знаешь, Джеф, — Мати убрал подлокотник между нашими креслами, взял меня за руку и придвинулся ко мне. — Всё-таки не могу я понять некоторых вещей…

Катапульта выплюнула челнок, вжимая нас в кресла. С грохотом включились двигатели. От их шума у меня заложило уши.

— Зачем старики так долго ждали? — Продолжил он. — Они же превратились в полные развалины.

— Ну, это-то я могу объяснить, — Сказал я громко, чтобы перебить шум. — Они боялись потерять свои воспоминания. Новый мозг не в состоянии вместить десятки тысяч лет памяти, более ранние события всё равно потеряются. Поэтому у них был целый архив, где они записывали свои любимые воспоминания, а потом, после обмена, пересматривали его. Но это совсем не то же самое, что самому помнить. Они не хотели потерять свою индивидуальность, пытались сохранить личность неизменной. Но это им не удалось. И они это понимали. Вот и тянули до конца, пока уж совсем не припрёт.

— Да, в каком-то плане мне их даже жалко. А почему они хранили яйца?

— Боюсь, на сей счёт я могу высказать только гипотезу. Когда они отправили гейт-станцию в чёрную дыру в момент перехода, это схлопнуло целую вселенную, в которую был открыт гейт, до размеров точки в нашем пространстве. Но пространство той вселенной никуда не делось, как ни парадоксально это звучит. Просто вселенная ящериц оказалась в другом измерении. Оттуда они могут слать нам образы. Теоретически, они могут даже путешествовать туда и обратно, но энергии на переход потребуется очень много. Так вот, старики, опасаясь того, что подаренная им ящерицами аппаратура может выйти из строя, предполагали шантажировать ящериц. Они не уничтожают яйца, а ящерицы рассказывают, как чинить аппаратуру.

— Или совесть заела.

— Нет, совесть они потеряли давно. Как и цель жизни. Тысячелетиями они убеждали себя в том, что без них мы не справимся. Ну и подхалимы всех мастей, конечно же, твердили им то же самое. Даже смерть они посчитали меньшей трагедией, чем осознание того, что они никому не нужны.

Двигатели выключились. В салоне воцарилась тишина, а я почувствовал, как тошнота опять подкатывает к горлу.

— Как здорово, Джеф, что мы с тобой нужны друг другу, — Мати наклонился ко мне, и мы соприкоснулись головами.

Я тоже наклонил голову, слегка зарывшись носом в его пушистые волосы. На меня вдруг накатили сентиментальные чувства, я подумал, что, наверное, никогда не был так счастлив. Мы сидели молча, Мати поглаживал меня по руке, а я пьянел от запаха его волос. Незаметно для себя я задремал.

Меня разбудило нытьё Тоби, который опять что-то клянчил у матери. Мати тихонько посапывал у меня на плече. Большинство пассажиров развалились в своих креслах с закрытыми глазами. Кто-то мерно храпел на задних рядах. Я почувствовал, как ощущение чужих намерений снова вернулось ко мне. Неприятный холодок пробежал по коже, но я взял себя в руки и расширил сознание на весь челнок. С ужасом почувствовав, как мысли людей текут через мой разум, я испугался и хотел уж было снова задремать, но мне пришла в голову шальная мысль. Я попробовал охватить сознанием всю планету. Когда мне это удалось, и чужие сбивчивые мысли заполнили мой мозг подобно нестерпимому хаотичному шуму, я послал всем свою мысль, перебивая их мысли, сбивая их на свой лад.

«Вы забудете, что можно путешествовать во времени, — Диктовал я. — потому что во времени нельзя путешествовать!»

«Вы забудете, что есть гейт-станция!»

«Отныне вы будете любить друг друга. Вы будете любить близких, родственников, знакомых, всех других людей!»

«Вы не будете завидовать другим людям, ибо из зависти рождается ненависть, а вы не можете более ненавидеть!»

«Вы будете творить добро и отвергать зло!»

«Вы будете счастливы, вы будете радоваться каждому мгновению своей жизни, потому что в этом и есть высшее предназначение человека — жить и познавать мир!»

 

Эпилог

Утро выдалось дождливым. Мати уже встал и колдовал на кухне. Оттуда периодически доносились звон посуды и хлопанье дверцы холодильника. Вот засвистел чайник на плите. Я потянулся в кровати и нехотя поднялся, накинув на себя только рубашку. Босыми ногами я прошлёпал по тёплому, выложенному старинным паркетом, полу к маленькому окошку и выглянул на улицу.

Мелкий дождичек поливал улицы Стокгольма и крыши домов, оставляя на окнах брызги, стекавшие крупными каплями вниз. Дувший с моря ветер на короткое время разгонял облака, и радостное июньское солнце вспыхивало на мокрых изогнутых поверхностях крыш и чудаковатых флюгерах, изображавших петухов разной степени похожести. Глядя на чудесные разноцветные крыши со всевозможными башенками, колоннадами и статуями, я невольно залюбовался этой великолепной картинкой.

— Иди завтракать! — Мати вынес из кухни большой поднос, поставил его на стол и засуетился, отгоняя меня от окна.

— А ты был прав, — Сказал я ему, притянул к себе и поцеловал. — Такого замечательного города я ещё не видел.

— Я же говорил, что тебе понравится, — Смущённо сказал Мати, обнимая меня.

Он усадил меня за стол и налил кофе из кофейника в большую чашку.

— Знаю я вас, американцев, — Подмигнул он мне. — Вы всегда пьёте кофе вёдрами.

— Не всегда, разве что кто-нибудь не пожалеет кофе, — Улыбнулся я в ответ. — А это что? — Показал я на тюбик, похожий по виду на зубную пасту.

— О, это национальная шведская еда, — Мати расплылся в улыбке. — Тебе понравится. Намажь это на варёное яйцо и ешь.

— Надеюсь, это хотя бы можно жевать, в отличие от ваших сухих хлебцев.

— Ты кушай, — Мати потрепал меня по голове. — А не болтай.

— А куда пропал пульт от видеопанели? — Спросил я, поискав глазами.

— Зачем он тебе? — Мати как-то нарочито пожал плечами. — Не порти себе аппетит. У нас гора писем, их бы сначала разобрать.

Он унёсся в прихожую и начал там сгребать с пола бумажную корреспонденцию.

Я всё-таки встал, порылся в тумбочке и нашёл пульт. В это время Мати приволок пачку газет, писем и листовок, и вывалил их на стол. Заметив у меня пульт, он осуждающе посмотрел на меня.

— Удивительная у вас страна, — Сказал я, выдавливая бежево-красную пасту на варёное яйцо. — Вы всё ещё издаёте газеты на бумаге и засовываете их в дырку в двери.

— Это часть культуры, — Мати тяжело вздохнул то ли от того, что и эта часть культуры скоро уйдёт в небытие, то ли от того, что я включил новостной канал.

На экране мелькнула заставка, и появилась моложавая ведущая, улыбнувшаяся зрителям во весь рот своих искусственных зубов.

— Вы смотрите «World News Report». Перейдём к новостям одной строкой.

— Шон Блэквуд, юрист адвокатского бюро «Киричек и Смит», несколько лет назад пропавший без вести при загадочных обстоятельствах, был обнаружен друзьями в психиатрической клинике «Море Спокойствия» на Луне. «Трудно выразить словами то неимоверное облегчение, которое мы с Джейсоном испытали, когда наш папа Шон вернулся к нам живой! Я уверена, что он обязательно поправится!» — Заявила Эмили Блэквуд в интервью нашему корреспонденту. Врачи клиники «Седьмая печать», расположенной в штате Мэн, пока дают очень осторожные прогнозы о перспективах выздоровления мистера Блэквуда.

— Неподдельный интерес вызвало появление на публике после продолжительной болезни доктора Дженнингса, известного борца с лженаучными теориями. Вчера он прибыл в Швецию для прохождения курса восстановительной терапии. Напомним, что доктор Дженнингс потерял лицо и руки в авиакатастрофе около года назад, а недавно он перенёс сложнейшую операцию по трансплантации конечностей и лицевых мышц от неживого донора. Имя донора держится в секрете. Посольство Соединённых штатов в Швеции уже заявило о готовности выдать доктору Дженнингсу новый паспорт. «Мы уже получили идентификационный чип и бланк паспорта на имя Джеффри Дженнингса и ждём, когда к нам поступит официальный запрос от его имени» — Сообщил посол США Кристофер Робинс по телефону для нашего канала.

— Оставайтесь с нами, вас ждут местные новости, а я, Мэрайа Лоперамидис, прощаюсь с вами.

На экране появилась заставка «The Local Sweden».

Брови полезли у меня на лоб от удивления.

— И когда это я успел потерять лицо и руки? — Спросил я, поставил кружку на блюдечко и ощупал своё лицо.

— Ты пей кофе, нечего отвлекаться на глупые новости, — Сказал Мати и загадочно улыбнулся.

На экране показали наш дом и небольшую толпу под зонтиками, затем почти весь экран заняло лицо полноватой ведущей.

— Я нахожусь сейчас перед домом, где, по предварительным данным, остановился прибывший вчера в аэропорт Арланда доктор Дженнингс. За истекшие сутки наша редакция получила более миллиона писем с просьбой показать его новое лицо. Оставайтесь с нами, и вы первыми увидите наш эксклюзивный материал о докторе Дженнингсе — живой легенде научного мира!

Я выключил видеопанель. Кусок яйца застрял у меня в горле, и я захлебнул огромный глоток остывающего кофе. Покачав головой, и представляя себе, как буду выпутываться из цепких лап журналистов, я принялся просматривать почту. Смеющийся Мати, а его почему-то развеселили эти пассажи про миллион писем и легенду научного мира, сгрёб со стола всю почту и отправил её в корзину.

— Вот, выудил из ненужного хлама, — Подсунул он мне конверт с большой эмблемой Корпорации.

Сердце моё забилось чаще. Я аккуратно оторвал полоску с боковой стороны конверта и извлёк сложенный пополам лист плотной светло-бирюзовой бумаги. Письмо гласило:

«Дорогой доктор Дженнингс!

Господин Гуян-и.»

Мы невероятно рады выразить Вам свою признательность за Ваш великий вклад в науку, в дело мира и процветания!

Мы также от всего сердца верим, что Ваше бесценное здоровье пойдёт вскорости на поправку, и смеем надеяться, что Вы и Ваш друг примете наше скромное приглашение на благотворительный ужин, посвящённый презентации новейшей технологии межзонных переходов, которая в скором времени позволит человечеству проникнуть в параллельные миры.

Ужин состоится 4 июля в 19:00. В программе вечера праздничный салют, а Лондонский филармонический оркестр исполнит сюиту «Музыка для королевских фейерверков».

Искренне ваш,