Трагическая история гонений Католической Церкви в Советском Союзе, с поставленной в результате задачей полного ее уничтожения, началась еще в годы Гражданской войны, когда и белые, и красные брали священнослужителей в заложники: десятки католических иерархов были тогда расстреляны без суда и следствия. С установлением советской власти бессудные расстрелы прекратились — активной борьбе с религией органами власти придавалась видимость законности. В материалах следствия по групповым делам священнослужителей и прихожан присутствуют все атрибуты юриспруденции: постановления и ордера на арест, показания свидетелей и обвиняемых, описание вещественных доказательств, обвинительные заключения и приговоры, медицинские справки, акты о расстрелах и так далее. Другой вопрос, как велось следствие, как получались и интерпретировались свидетельские показания: шантаж и угрозы, унижения и избиения стали нормальными методами следствия.

Так или иначе, но с начала 1920-х годов во многих регионах страны прошли показательные групповые процессы священнослужителей и прихожан Католической Церкви: например, по делу группы священников во главе с архиепископом Яном Цепляком, обвиняемой в противодействии проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства»; по делу группы русских католиков как «участников монархической организации, связанной с Ватиканом, передавшей материалы, порочащие советскую власть»; по делу группы польских священнослужителей на Украине как «участников повстанческой организации „ПОВ“»; по делу группы немецких католических священников в Поволжье как «участников фашистской организации»; по делу группы католических и униатских священников Правобережной Украины. Процессы по групповым делам католических священнослужителей в лагерях и ссылках, обвиняемых в шпионаже, в создании филиалов контрреволюционных организаций для свержения советской власти и подрывной, террористической деятельности, завершились расстрелами обвиняемых в 1937–1938 годах.

До сих пор окончательно неизвестен масштаб репрессий: сколько священнослужителей и прихожан было арестовано и расстреляно в период 1937–1938 годов, сколько их, осужденных ранее, погибло в лагерях и ссылках. Но к 1939 году окончательный разгром Католической Церкви завершился; тогда на всей территории СССР осталось лишь два действующих римско-католических храма, в Москве и Ленинграде, в них служили официально зарегистрированные два священника-иностранца: Леопольд Браун, настоятель церкви Св. Людовика Французского, и Мишель Кловис Флоран, настоятель церкви Матери Божией Лурдской. И главное, о чем с тревогой сообщал в Ватикан отец Леопольд, что полное отсутствие верных пастырей, отступничество некоторых священников, вызванное постоянным страхом репрессий, и насаждаемое атеистическое воспитание молодого поколения породили в душе народа духовную пустоту, и именно поэтому так необходима миссионерская работа новых пастырей для католиков России.

В течение ряда лет в 1920-е годы представители Ватикана на дипломатическом уровне пытались договориться о сотрудничестве с советским правительством для нормальной деятельности Католической Церкви. Но все попытки были тщетны. Тогда при Конгрегации Восточных Церквей в Риме был создан в 1929 году специальный Коллегиум «Руссикум». Его главной задачей стала подготовка католических священников восточного обряда для служения в Советской России и среди русских эмигрантов за границей. Студенты «Руссикума» изучали русский язык и религиозные обряды, принятые Русской Православной Церковью, знакомились с историей и политической ситуацией в России, а также с основами коммунистической идеологии. Дисциплина там была очень строгой, воспитание студентов проходило в духе будущего мученичества за веру.

В 1935 году прошли первые посвящения в священники, и ректор «Руссикума» оценил их как признак уверенности в духовном возрождении России. До сих пор нет четкого ответа на вопрос — готовились ли специально студенты «Руссикума» для нелегальной работы в Советском Союзе? Очевидно, Ватикан занимал на этот счет достаточно гибкую позицию: при благоприятном развитии отношений Католической Церкви с советскими властями направление выпускников «Руссикума» в католические приходы было бы официальным. Если же договориться с властями не удавалось, то для его выпускников не исключались нелегальные переходы границы и тайная миссионерская деятельность.

При этом следует иметь в виду, что миссионер, нелегально перешедший границу Советского Союза, в случае своего ареста не мог рассчитывать на заступничество Ватикана. Там знали о принятом им решении, молились за него — но не более того. При аресте священники-«нелегалы» утверждали на допросах, что в Советском Союзе они находятся «единственно с целью несения духовной помощи»; что Ватикан не имел никакого отношения к их тайному переходу границы, а исполнен самим выпускником на свой страх и риск. Поэтому-то так восхищает мужество священников-миссионеров, не представляющих, что может ожидать их в атеистической стране, не имеющих никакой защиты и все же решившихся на свою одинокую, по сути обрекавшую их на гибельную миссию.

После принятия священнического сана выпускник сначала направлялся в Польшу для преподавания в католической семинарии восточного обряда в Дубно, либо для продолжения учебы в Новициат восточного обряда в Альбертине. Затем «руссикумовец» направлялся для миссионерской работы в Литву, Латвию, Румынию и Польшу, откуда уже сами священники искали пути для тайного проникновения на территорию СССР. Позднее один из выпускников, арестованный во время войны на Урале, показал на допросе, что за эти годы в Советский Союз нелегально проникли не менее двадцати пяти священников-миссионеров. Сколько из них было арестовано на границе и осуждено к расстрелу или к лагерям, сколько смогли начать тайное служение, а сколько пропало без следа — неизвестно до сих пор.

Благодаря полученным материалам следственных дел священников-миссионеров, а также их показаниям на допросах стали известны следующие имена: Фабиан Абрантович, Ян Кельнер и Ежи Москва, Вальтер Чишек, Виктор Новиков, Пьетро Леони, Жан Николя, Косьма Найлович, Томас Подзяво, Павел Портнягин, Поль Шалей и ректор «Руссикума» Венделин Яворка. Подробности трагического пути некоторых из них приведены ниже.

* * *

В марте 1928 года Ватикан назначил архимандрита Фабиана Абрантовича управляющим католической миссией в Харбине (Маньчжурия). Под его управление были переданы польская семинария св. Карла, колледж для девочек при монастыре сестер-урсулинок и приют сестер-францисканок. В это время в Трехречье, на территории, примыкающей к советской границе, произошли крупные вооруженные столкновения. Многие жители беззащитных приграничных поселков были убиты, сотни русских детей остались сиротами; нужно было срочно принимать осиротевших детей.

За это дело и взялся архимандрит Фабиан: он организовал на базе епархиального училища закрытое учебное заведение для мальчиков, позже получившее название лицея св. Николая. К зданию училища был пристроен новый корпус с домовым храмом, залом и классами — это помещение стало одновременно и резиденцией священников, членов миссии, в большинстве монахов-мариан. Лицей и конвент ев. Урсулы считались одними из лучших учебных заведений города Харбина; они давали детям среднее образование, знание трех иностранных языков и прекрасное воспитание. Кроме того, отец Фабиан организовал издательство католических журналов и духовной литературы. На 1935 год в клире католической миссии состояло: пять иереев и иеромонахов, один иеродиакон, четыре монаха, четыре послушника, двенадцать монахинь-урсулинок и четырнадцать монахинь-францисканок.

В апреле 1939 года архимандрит Фабиан Абрантович был вызван из Харбина в Рим для отчета о проделанной работе, а также для участия в съезде отцов-мариан. Затем совершил поездку во Францию и позднее выехал в Польшу, чтобы навестить родных и друзей. В октябре 1939 года отец Фабиан решил выехать во Львов; 22 октября, согласно материалам следственного дела, «в районе Новоставцы-Корд совершил нелегальный переход границы государственных интересов СССР и Германии в сторону последней и ночью того же числа таким же путем возвратился обратно».

Сначала арестованный не очень волновался, надеясь спокойно все объяснить следователю; тем более что сам лично обратился к пограничникам с просьбой о помощи: «Переходя границу, я был убежден в том, что, в связи с дружескими отношениями между Германией и СССР, переход границы между обоими государствами свободен». Разве мог отец Фабиан знать, что при захвате и разделе своей родины неожиданно окажется на территории чужого государства, а именно Советского Союза.

«Я приехал во Львов 13-го сентября, уже под огнем немецких бомб. Когда утром я зашел с визитом к митрополиту Шептицкому, тот предложил мне переселиться из гостиницы к нему, выждать занятия Львова немцами и потом следовать дальше. Я так и сделал. С 13-го по 22-е сентября всем обитателям палаты Шептицкого с самим хозяином во главе пришлось сидеть денно и нощно в подземельях из-за обстрела и бомб. Я удивляюсь хладнокровию митрополита, который читал собирающемуся у него духовенству по-гречески Платона… 22-го Львов был занят Красной Армией». Сначала отец Фабиан пытался получить визу на выезд в Харбин, потом — на выезд в Варшаву, но фронт еще не был установлен и пропусков не давали.

И при попытке уйти на Запад он будет сначала арестован немецкими пограничниками — они объяснят ему, что переход границы запрещен, и возвратят «на территорию СССР» — а потом уже советскими пограничниками и незамедлительно передан ими во Львовское НКВД как «шпион». На допросе он вынужден будет признать, что, хотя «но совести считаю себя невиновным, но независимо от моей совести получилось так, что я закон нарушил». Признание в нелегальном переходе границы СССР отец Фабиан подписал, но, правда, с оговоркой, что «признает себя виновным в переходе границы в сторону Польши», а не Германии, как настаивало следствие.

Еще в 1937 году католический священник Фабиан Абрантович, не подозревая об этом, засветился в одном из групповых дел поляков. Один из «свидетелей», бывший депутат Сейма, после жестоких избиений показал на допросе 29 июля, что «ксендзы Белоголовый и Абрантович находятся в тесной связи с Ватиканом и являются его агентами». Эти показания не имели смысла для священника Иосифа Белоголового, погибшего во время следствия, по слухам, «при попытке к бегству», и тогда не могли быть использованы против священника Фабиана Абрантовича, служившего в то время в Харбине. Но как же эти показания свидетеля пригодились чекистам в 1939 году при неожиданном повороте судьбы отца Фабиана.

Уже на допросе 13 ноября 1939 года следствие требует от него признания в том, что он прибыл в Польшу из Японии «со специальными заданиями разведывательного характера под видом миссионера-духовника». Поначалу Фабиан Абрантович категорически отказывался признать свое участие в шпионской деятельности, но для чекистов он, нелегально перешедший границу СССР, да еще польский подданный, был вне закона, и они ему это очень «доходчиво» объяснили. Об этом в своих пояснениях к «Обвинительному заключению» он записал, что «физическое воздействие, примененное ко мне во Львове, испортило в корне следствие, и я, считая, что „хочешь не хочешь (виноват не виноват), будешь виноват“, подписал или не читая, или но принуждению, особенно после 19 декабря до конца 1939 года».

Так что на допросе 21 декабря Фабиан Абрантович вынужден был подписать уже составленное следователем обвинение: «После продолжительного молчания, которым я надеялся избежать признания, желаю изложить правдиво всю историю моей активной антикоминтерновской контрреволюционной деятельности, направленной против существования Советской власти в СССР. Будучи членом религиозного общества католического вероисповедания, не верил в построение коммунистического общества не только в России, а, вообще, в любой стране, это меня противопоставило идеям большевиков, и я стал на путь активной борьбы с Советской властью».

Заметим, что подпись под этим признанием отец Фабиан поставил в 5 часов утра, после ночного допроса с избиением. Следующую ночь он посвятил изложению подробностей своей борьбы. Он «признался», что с марта 1918 года «поддерживал политику буржуазии за присоединение Белоруссии к Польше»: что в 1919 году пытался «оторвать массы белорусского народа от влияния коммунистической партии большевиков и Советской власти», создав и возглавив «Христианское объединение белорусов».

Далее обвиняемый «признавался», что его «антисоветская работа заключалась в публичных выступлениях на митингах с речами, направленными против коммунизма, Советской власти, в изданиях антисоветских брошюр, печатании ряда антисоветских статей». И завершал «признание» тем, что являлся также «посредником в контрреволюционном украинском национальном движении против СССР в Китае и Западной Украине с целью отторжения от Советской Украины», не отрицая работы «по подготовке для враждебной деятельности против СССР кадров молодежи» в Харбине, где с 1928 года стал главой католической миссии.

В январе 1941 года обвиняемого Абрантовича для дальнейших допросов отправили из Львова в Москву, сроки следствия ежемесячно продлевались. 22 мая ему было предъявлено новое обвинение, его арестованный категорически отрицал, заявив, что «никакой работы в разведках не проводил» и «к политическим организациям не принадлежал». Но это никого не волновало.

Итак, «Обвинительное заключение» уже предъявлено в мае, однако допросы по его делу продолжаются, сроки следствия продлены до декабря, затем — до августа 1942 года. Заметим, дознаватели ежемесячные «Постановления» о продлении сроков следствия обосновывают необходимостью «выявить целиком его антисоветскую деятельность за кордоном, полностью выявить известную ему агентуру из числа католиков и выявить методы работы Ватикана против СССР».

Какую же антисоветскую агентуру удалось выявить следствию в результате столь долгой работы с отцом Фабианом? Несмотря на «физическое воздействие», применяемое в отношении обвиняемого, им были названы лишь имена его прихожан в Харбине, посланных к нему на учебу, и священник Виктор Новиков, преподававший в Григорианском университете в Риме в 1939 году. Отец Фабиан спокойно назвал это имя, так как не знал, что преподаватель университета и выпускник «Руссикума» к тому времени уже находился в Советском Союзе, проводя тайную миссионерскую деятельность.

В многостраничных показаниях, написанных 31 марта лично отцом Фабианом, он пытался отстоять свою нравственную позицию, объяснить миропонимание католиков и цели их миссионерства, подробно и доходчиво излагал историю Католической Церкви и ее орденов, объяснял многолетние и сложные взаимоотношения Католической Церкви с Православной и говорил о задачах Ватикана в этом отношении, писал также о трагическом пути униатского движения в России. Важно отметить, что такие подробные показания он объясняет своим убеждением: «Ведя борьбу между собой за исцелением недугов человечества и стоя на противоположных мировоззрениях, мы должны добросовестно стараться друг друга адекватно узнать. Иначе мы будем бороться со своими ложными представлениями».

Отец Фабиан, сравнивая две идеологии, пояснял, что «Рим дает задания положительной, созидательной работы, а не деструктивной, революционной… Рим не торопится переделать человеческий мир, как это стремится сделать русский молодой увлекающийся коммунизм… Рим, следуя учению Христа, старается облагородить внутренне природу человека, что является делом не легким и потому — не скорого времени».

15 августа 1942 года Фабиану Абрантовичу было предъявлено окончательное «Обвинительное заключение», в нем следствие было вынуждено подтвердить, что тот «виновным себя в предъявленных обвинениях не признает и оставляет за собой право дать дополнительные письменные разъяснения по материалам следствия, а также мотивов непризнания себя виновным». Приведем некоторые пункты из разъяснений, записанных до утверждения обвинения: «Не будучи советским гражданином и не проживая на советской территории, я не мог нарушить советских законов и не могу потому нести ответственность за их нарушения. Советского мировоззрения я не разделяю и против него». «Будучи спокоен в своей совести, что все, что я знал, сказал следователю честно, без тени лжи, ибо верую и исповедую животворящую силу правды и смертоносность лжи и неправды, ожидаю правильного и справедливого решения моей судьбы».

«Справедливое» решение его судьбы состоялось 23 сентября 1942 года; Фабиан Абрантович был приговорен к 10 годам лагерей, хотя следствие требовало для него 15 лет. На выписке из протокола Особого совещания есть карандашная пометка — Карлаг, это означало, что Фабиан Абрантович должен был отбывать наказание в Карагандинском лагере. Однако в лагерь он не попал, а был оставлен отбывать наказание в Бутырской тюрьме; очевидно, от него еще хотели добиться новых «признаний». И только недавно стало известно, что отец Фабиан скончался в Бутырской больнице 2 января 1946 года.

* * *

«Я заметил неизвестного, двигающегося по селу по направлению от границы. Я его остановил и спросил: „Кто вы такой?“ Незнакомец мне ответил, что идет из-за границы и хочет пройти на Турку или Львов. Я решил его задержать, чтобы сообщить на заставу; и пригласил зайти до своей хаты… Неизвестный же, когда зашел до хаты, стал меня просить, чтобы я его проводил до Турки или до Львова, где он хотел устроиться на работу, но так просил сделать, чтобы его ни в коем случае не задержали пограничники… За все это он (неизвестный) давал мне деньги (венгерские) 10 пенгов, но я от них отказался. Тогда неизвестный предложил мне карманные часы и пальто, то, что было на нем. От пальто я тоже отказался, а часы я у него взял, за которые заплатил ему 18 рублей и дал согласие его препроводить, а сам имел в виду немедленно сообщить на заставу… В 5 часов утра 9 декабря, договорившись с братом, чтобы он его повел по дороге по направлению села Шашковцы, а я сел верхом на лошадь, приехал на заставу и доложил политруку, что мы задержали одного нарушителя». Эти показания дал на допросе местный крестьянин. К нему обратился за помощью католический священник-миссионер Ян Кельнер; на дороге к заставе, куда вел его по договоренности брат доносчика, он был схвачен.

Первый допрос Яна Кельнера продолжался трое суток — днем и ночью — с 17 по 19 декабря. 21 апреля задержанного отправили в Киев, заключили во внутреннюю тюрьму НКВД, и там он был допрошен еще 13 раз. Сначала следствие обвиняло его в нелегальном переходе границы и сокрытии при аресте истинных биографических данных; затем прибавилось обвинение «в активной контрреволюционной деятельности»: за публикацию ряда антимарксистских статей в журналах на Западе с критикой «безбожников России». Причем об этом рассказал сам священник, объяснив, почему при аресте он назвал себя Бринско, девичьей фамилией матери, так как все его статьи были подписаны фамилией Кельнер, — как будто обвиняемый старался как можно больше усугубить свою вину.

Показания Яна Кельнера о содержании его статей дают представление о сути разногласий с дознавателями на допросах: «Статьи, которые я писал, не являлись антисоветскими; они были направлены главным образом против марксистской теории, с которой я не соглашался и освещал ее в свете католического мировоззрения. Я считал и считаю, что не все зависит от одних только материально-экономических условий, что их недостаточно для морального усовершенствования человечества, а необходимо еще призвать на помощь религию». Но он категорически отрицал обвинение в призыве «к крестовому походу в военном отношении против СССР». И пытался терпеливо объяснить, что знаменитый призыв Папы Римского — это «призыв верующих католиков к крестному походу не в военном смысле, а в смысле религиозном», а именно в молитвенном.

Священник Ян Кельнер о своей будущей работе в Советском Союзе на допросе подтвердил откровенно: «Главная цель моего перехода в СССР — это католическая религиозная работа, направленная на объединение православных христиан с Католической Церковью. Наряду с этим я хотел также среди неверующих, особенно среди молодежи, пропагандировать католическую религию. Весьма важным мотивом моего перехода было мое искреннее желание познать тот новый общественно-экономический строй, который имеет место в СССР». И первое, что удалось ему познать при личном контакте с советскими людьми, — изощренное предательство.

Следствие особо интересовали имена его знакомых в Риме, выпускников Коллегиума «Руссикум»; и после «активных ночных дознаний» Ян Кельнер вынужден был назвать, правда, лишь тех, кто был оставлен служить в Риме либо был направлен Ватиканом на служение в западные страны. Например, были названы священники: Теодор Ромжа и Иосиф Боровский в Ужгороде; Павел Гречишкин в Вене; Александр Кулик в Париже; Николай Братко в Лионе; Павел Портнягин в Харбине. И среди названных нет тех выпускников «Руссикума», кто, как и он, в конце 1930-х годов готовился к миссионерству в Советском Союзе: ни Ежи Москва, ни Вальтер Чишек, ни Виктор Новиков, ни Пьетро Леони — им названы не были.

7 июня 1941 года срок содержания под стражей Яна Кельнера был в очередной, четвертый раз продлен, но через две недели началась война, и стало уже не до следствия. 23 июня 1941 года из Москвы в Киевское управление НКВД, как и в другие областные управления, Меркуловым была направлена срочная шифротелеграмма: «Рассмотрите дела на всех имеющихся у Вас арестованных органами НКВД и составьте списки из тех, которых Вы считаете целесообразным расстрелять».

Очевидно, именно этот документ ускорил развязку по следственному делу Яна Кельнера: его не стали, как предполагалось ранее, отправлять для дальнейшего следствия в Москву. 7 июля 1941 года Ян Кельнер был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Киевской внутренней тюрьме.

* * *

29 января 1941 года Славским пограничным отрядом в Дрогобычской области был задержан при попытке нелегального перехода границы католический священник-миссионер Георгий Москва с фальшивым паспортом на имя Юрия Иосифовича Домбровского. На первых же допросах арестованный решил утаить свой священнический сан, сообщив, что был завербован и заброшен в Советский Союз спецслужбами Венгрии.

Священник-нелегал Георгий Москва прекрасно понимал, что признание в шпионской деятельности более опасно для него, чем сообщение о будущей священнической работе, усугубляет его положение и грозит расстрелом. Очевидно, выпускник Коллегиума «Руссикум» был готов пострадать за любую «вину», но главное — не дать следствию ни малейшего шанса при оформлении материалов дела для компрометирующего обвинения Ватикана в тайной деятельности против Советского Союза. И в течение нескольких месяцев изнурительных ночных допросов он твердо стоял на этой версии, повторяя и подробно дополняя ее.

Но на одном из допросов следователь вдруг назвал его настоящие фамилию и имя, заявил, что он выпускник «Руссикума», и назвал его знакомых. До сих пор неизвестно, кто же помог следствию открыть его настоящую фамилию и его священнический сан. И Георгий Москва вынужден был признаться, что он священник, и далее давать подробные показания о себе, подтвердив, что он после окончания «Руссикума» сначала «преподавал в католическом Новициате в Альбертине». После раздела Польши между Германией и Советским Союзом выехал во Львов, встретился с митрополитом Андреем Шептицким и по его предложению «решил по подложным документам нелегально перебраться в Россию».

Но позднее якобы передумал и решил вернуться в Рим. 15 августа 1940 года при переходе границы СССР он был задержан венгерскими пограничниками, отправлен в Будапешт и заключен в тюрьму. Через тюремного католического священника ему удалось сообщить о своем аресте в монастырь иезуитов, через два месяца благодаря их помощи он был освобожден и переправлен в Рим. Священник Георгий Москва подготовил для Ватикана подробный отчет о положении Католической Церкви в России на основании сведений, переданных ему митрополитом Андреем Шептицким, он-то и благословил отца Георгия на возвращение в Рим.

После передачи отчета и последующей встречи отца Георгия с Папой Римским и руководителями Коллегиума «Руссикум» он получил благословение на продолжение своей миссионерской деятельности в России, выехал в Венгрию, но при обратном переходе границы был задержан уже советскими пограничниками. Конечно, такие «странные» переходы границы СССР туда и обратно не давали Георгию Москве никаких шансов убедить следствие в том, что основной целью его возвращения было ведение миссионерской работы среди католиков. Но он продолжал утверждать на допросах, что именно для этого он обучался в «Руссикуме», что мечтал послужить для католиков России, и если надо, то и «пострадать за Христа».

Для советской власти он был «агентом Ватикана», посланным для шпионской работы. Причем, оснований для такого обвинения было предостаточно: нелегальные переходы границы, поддельный паспорт, передача Ватикану «провокационных сведений о положении Католической Церкви в СССР». Естественно, главный вопрос следствия, ответ на который из Георгия Москвы буквально выбивали на ночных и дневных допросах, — это имена выпускников Коллегиума «Руссикум», отправленных Ватиканом в Советский Союз. Но этих показаний от отца Георгия добиться не удалось, хотя имена оставленных на служение на Западе выпускников «Руссикума» он повторял неоднократно на подобных допросах.

В дальнейшем предполагалось отправить его для следствия в Москву, но началась война и его судьба была решена на основании все той же секретной шифротелеграммы Меркулова. 7 июля 1941 года Георгий Москва был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Киевской внутренней тюрьме.

* * *

23 июня, на второй день войны, в городе Чусовая на Урале были арестованы католические священники-миссионеры, выпускники Коллегиума «Руссикум» Вальтер Чишек и Виктор Новиков. Осенью 1940 года с партией завербованных рабочих они прибыли сюда из Львова по поддельным паспортам, выданным на Владимира Мартыновича Липинского и Виктора Павловича Маковского. Задолго до ареста о них стало известно местным органам НКВД, но их пока не трогали, чтобы выявить их контакты и связи в Чусовой и других городах. Позднее, после освобождения из лагеря и выезда за границу, Вальтер Чишек вспоминал, что «под утро, в три часа утра, тайная милиция окружила барак», что на первом же допросе следователь заявил ему: «Вы не Липинский, не русский и не поляк. Вы — Чишек, ксендз-иезуит и немецкий шпион». Далее он писал, что был просто оглушен и понял, что «мы, несомненно, были под постоянным наблюдением до самого ареста».

Священникам-нелегалам было предъявлено серьезное обвинение в том, что они «как агенты Ватикана проводили антисоветскую работу по созданию антисоветских католических организаций с задачей свержения существующего в СССР строя, вели среди своего окружения антисоветскую и пораженческую агитацию, занимались шпионажем против СССР в пользу разведки Ватикана». Арестованным предъявили показания «свидетелей» об их пораженческой агитации, причем это были ссыльные поляки из Чусовой: понятно, что эти «свидетели» готовы были подписать любые обвинения.

Вальтер Чишек показал, что уже с 1936 года он обсуждал с Виктором Новиковым варианты возможного выезда в Советский Союз: проект старца-подвижника и проект простого рабочего или шофера, имеющего многие контакты с людьми для изучения положения и образа мыслей по вопросам религии и Церкви. Ему самому был близок вариант старца-подвижника, выехавшего через Аляску в Сибирь, живущего где-то в лесу в построенном доме и ведущего строго монашеский образ жизни. Но слабой стороной такого проекта было то, что это привлекало бы к старцу глубоко верующих, но при этом совершенно исключалось бы влияние на молодежь. Так что они остановились на проекте выезда на Урал в составе группы завербованных рабочих.

Первые служения литургии священники-миссионеры провели в лесу в свободные от работы дни, когда были праздники, в общежитии, где они проживали, это было невозможно. Позднее, когда их в помещении проживало всего четверо, они стали служить литургию в комнате, когда кроме них двоих больше никого не было. На богослужения никого не приглашали, и никто не знал, что они священники и тайно служат. О своих первых и неудачных попытках миссионерской работы священники дали подробные показания: как пытались вести разговоры о Боге с подростками и молодежью, что вызвало недоверие и подозрительность; как отец одного из подростков, с которым пытался поговорить Вальтер Чишек, узнав от сына об этом, пригрозил сообщить «куда следует».

Самым важным для них было передать сообщение митрополиту Андрею Шептицкому о религиозной ситуации на Урале через Георгия Москву, с ним договаривались еще во Львове, как и о шифре сообщений (они не подозревали, что тот уже давно арестован, а их письма на почте изымаются и изучаются чекистами). На допросе Вальтер Чишек показал: «Я писал Москве почтовые открытки, а не письма, чтобы не вызывать подозрений. Я сообщал ему о нашем положении, о том, чем мы занимаемся, о моральном настроении народа и молодежи, о возможностях будущей работы среди них». Далее он подтвердил, что в письмах определенные слова были зашифрованы: «помню, что „дрова“ означало верующие, „снег“ — молодежь». Отец Вальтер писал открытки по-польски, что должно было привлекать внимание чекистов к автору этих открыток, причем, по его словам, писал в таком стиле, чтобы Георгий Москва «мог легко ориентироваться из содержания письма, о чем идет речь». Несомненно, именно показания Вальтера Чишека о подобной переписке стали причиной шифротелеграммы с запросом о судьбе уже расстрелянного Георгия Москвы, которая есть в деле священников.

В позднейших воспоминаниях Вальтер Чишек описал, как проходили его допросы, причем вопросы были всегда одни и те же: «Иногда меня заставляли сидеть, выпрямившись, на краю стула в течение многих часов. А иногда, если следователю не нравился мой ответ, то он бил меня в лицо так, что я падал со стула на пол. Два или три раза в течение моего месячного пребывания в Перми следователь звал нескольких охранников, и тогда меня вели в соседнюю комнату, устланную коврами, со звукоизоляцией на стенах. Там меня били резиновыми палками по затылку, а когда я пробовал отклонить голову, то получал удар в лицо».

Такими методами «убеждения» следствию удалось сломить сопротивление арестованных и получить подробные сведения о Коллегиуме «Руссикум» и его задачах, причем, в чекистском изложении: «Коллегиум „Руссикум“ воспитывал священников-миссионеров в духе преданности римскому престолу, в духе непримиримой борьбы с коммунизмом, материализмом и безбожием. К 1939 году — к моменту моего отъезда из Рима в Польшу — Коллегиумом „Руссикум“ было подготовлено 12 или 13 священников-миссионеров». Далее в материалах дела приведены имена десяти его выпускников, направленных Ватиканом для миссионерской работы в разные страны. Среди них были уже осужденные Ян Кельнер и Георгий Москва; направленные на служение в Харбин Фома Подзява и Козьма Наялович; служивший в Литве Франц Гельвегин, ректор «Руссикума» Венделин Яворка; Пьетро Леони, в начале 1940-х служивший в монастыре во Флоренции; Иосиф Ольшер и Иван Мильнер.

Очевидно, избиения и страх перед возможными издевательствами стали причиной появления в материалах дела показаний о серьезном обвинении Ватикана в подготовке священников-миссионеров к нелегальной работе в Советском Союзе с поставленными перед ними задачами:

«— обращение русских православных в католичество с целью воссоединения Русской Православной Церкви с Католической во главе с Папой Римским;

— выявление отношения Советской власти к Церкви;

— выявление бытовых условий жизни в Советском Союзе, настроений населения, его отношения к Советской власти и сообщение обо всем в Рим;

— информирование Рима об успехах и возможностях работы в Советском Союзе».

После раздела Польши и установления во Львове советской власти органам НКВД был необходим компромат о «подрывной деятельности» митрополита Андрея Шептицкого. И он был получен от арестованных на Урале священников-миссионеров, причем наличие специфических слов в их показаниях на допросах, например «установка», «выявлять», «обрабатывать», «информировать», весьма показательно; очевидно, что все это написано следователем.

«Шептицкий перед направлением нас в тыл Советского Союза дал следующие установки: легализовать себя поступлением на какую-либо работу; ознакомиться с окружающей средой, изучить людей и с благонадежными из числа верующих, противников большевиков, и установить тесные связи». В отношении контактов с молодежью предлагалось «выявлять религиозно настроенную молодежь, объединять их вокруг себя и обрабатывать их в духе католицизма и преданности Папе Римскому». Для священников важно было «из числа проверенной молодежи подготовить пропагандистов католицизма и борцов с большевизмом и безбожием».

Для проведения нелегальных богослужений священникам необходимо было «в надежных местах создать тайные дома Католической Церкви и совершать богослужения по восточному обряду». При контактах с православными верующими или неверующими на Украине убеждать их «принять католическую веру и признать Папу Римского главой греко-католической Церкви». А главное, священники-миссионеры должны постоянно информировать обо всем Рим через доверенных людей.

В августе 1941 года Вальтер Чишек и Виктор Новиков были отправлены в Москву для дальнейшего следствия и заключены в тюрьму; следствие продолжалось еще целый год. 26 августа 1942 года священникам было предъявлено «Обвинительное заключение», в нем устанавливалось: «Будучи переброшенными на территорию СССР, как агенты Ватикана, проводили антисоветскую работу по созданию антисоветских католических организаций с задачей свержения существующего в СССР строя, вели среди своего окружения антисоветскую и пораженческую агитацию, занимались шпионажем против СССР в пользу разведки Ватикана».

30 августа обвиняемые были приговорены к 15 годам каторжных работ. Однако в лагерь священники отправлены не были; они еще год находились в Бутырской тюрьме, давая подробные многостраничные показания о деятельности всех организаций при Ватикане, занимающихся восточной работой в разных странах, кроме Коллегиума «Руссикум»; о положении католичества восточного обряда перед войной в 1939 году в восточных странах и Советском Союзе; о монашеских католических орденах и так далее.

* * *

29 апреля 1945 года в Одессе был арестован католический священник Жан Николя. Монах-ассумпционист, отец Жан, с сентября 1930 года, после окончания Лувенского университета, служил в католическом приходе в Беюше (Румыния). В 1933 году он посетил Ватикан и на аудиенции у Папы Пия XI получил его благословение на дальнейшее служение. Во время войны в декабре 1942 года по просьбе своего духовного руководителя в Париже он посетил Одессу для выяснения состояния французского храма и передал свои соображения о возможности его восстановления; затем вернулся в Беюш и продолжил служение. В июле 1943 года получив необходимые средства, вновь выехал в Одессу и занялся ремонтом здания церкви, а в сентябре вернулся в Беюш. В октябре 1943 года Жан Николя был вызван в посольство Ватикана в Бухаресте, где получил предложение при его желании стать священником католического прихода в Одессе в связи с отсутствием там пастырей. «Вначале я своего согласия на это не дал, но через две недели приехал в Бухарест и дал свое согласие на выезд из Румынии в Одессу и остаться там после отступления немецко-румынских войск».

23 декабря 1943 года отец Жан прибыл в Одессу, где встретил итальянского священника Пьетро Леони, представителя Ватикана; он с сентября начал служение настоятелем прихода, служил в костеле и французской церкви, Жан Николя стал его помощником. Пьетро Леони часто в разговорах убеждал отца Жана, что они «среди религиозно настроенного населения должны пропагандировать идеи главы католической религии Папы Римского за необходимостью распространения католической веры как религии самой правильной». И в одесском костеле он часто выступал с проповедями, в которых говорил о католической вере и главе Церкви Папе Римском; в результате его миссионерской деятельности были оформлены «специальные подписки приема несколькими гражданами католического вероисповедания», причем отец Жан в качестве свидетеля скрепил своей подписью совершившиеся акты.

В ноябре 1944 года, после изгнания немцев и эвакуации католической миссии на Запад, отец Жан вместе со священником Пьетро Леони остался в Одессе. А после прихода Красной армии и установления советской власти был официально зарегистрирован местным исполкомом в качестве католического священника, а Пьетро Леони — настоятелем прихода и миссионером. Очевидно, активное служение католических священников в Одессе не устраивало местные власти. Но, главное, неприятие их деятельности представителями Русской Православной Церкви, и резкие выступления настоятеля Пьетро Леони в защиту Папы Римского — все это привело к решению об их изоляции; и сначала был арестован Жан Николя.

На первых же допросах ему было предъявлено обвинение в том, что в Одессе он вместо пастырского служения занимался профашистской деятельностью, «распространял антисоветскую литературу и проводил разведывательную работу в пользу одного из иностранных государств». Отец Жан отрицал эти обвинения, пытаясь убедить следствие, что имел лишь одно «задание от Ватикана — служить в Одессе в качестве священника для католиков».

Но уже через две недели непрерывных ночных допросов его показания стали другими, написанными как под копирку и привычными чекистскими терминами и оборотами; похоже, что отец Жан просто подписывал, не читая: «Должен сказать правдиво, что, проживая на территории Румынии, а также в городе Одессе до ее освобождения войсками Красной Армии, вел также разведывательную работу в пользу союзников Франции». Заметим, что следователей эти сведения, когда Советский Союз воевал против фашистов вместе с союзниками, должны обрадовать, но они также стали обвинением священника. Чекистами была особо отмечена секретность передаваемых сведений: «Присылаемые мною сведения в Бухарест должны быть написаны в письмах специальными бесцветными чернилами, при этом мне дали флакон такой бесцветной жидкости, которой я и пользовался».

Отец Николя подробно описал свою антифашистскую деятельность при оккупационном режиме в Румынии и Одессе: «Мною лично было передано в Бухарест два или три сообщения через доверенных лиц: план размещения в районе города Беюш рудников и заводов, производящих для немецкой промышленности молибден и висмут, с подробным описанием производственной мощности и суточного выпуска их». «Сообщал я о численности и роде немецких и румынских войск, о вновь прибывавших новых частях в город Беюш, а также о его высшем начальствующем составе». «Я передал сведения о нахождении немецких и румынских частей в городе Одессе: по родам войск, о количестве прошедших через Одессу танковых частей и артиллерийских подразделений, о местах нахождения складов бомб и снарядов».

Рассказал он также и о встрече в Одессе зимой 1944–1945 годов с военными моряками, на американских судах доставившими товары для СССР Они посетили в воскресенье костел и по окончании службы попросили о встрече: «Эти офицеры попросили меня рассказать, какое действительное положение духовенства в СССР, каковы жизненные условия и положение населения Одессы. Я им ответил, что в настоящее время положение населения тяжелое, оно нуждается в продуктах и товарах, рабочие плохо материально обеспечены, а на рынках продукты очень дороги. В отношении себя и вообще духовенства я сказал, что со стороны органов Советской власти никаких притеснений нет. В беседе со мной эти морские офицеры заявили мне, что Советский Союз им не нравится, что американцы хотят, чтобы в СССР изменился политический строй и в России стало бы так, как в Америке».

В марте 1945 года в беседах о послевоенном периоде Европы офицеры военной миссии говорили Жану Николя, что СССР хочет распространить свое влияние на европейские страны: «Я от них слышал, что якобы Советский Союз под видом освобождения от немецких оккупантов Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Чехословакии ввел войска Красной Армии и теперь проводит свою работу по советизации этих стран и их присоединению к Советскому Союзу. От американских офицеров я слышал, что Америка и Англия не допустят, чтобы Советский Союз распространил свое влияние на европейские страны и установления в балканских странах Советской власти. Это рассказывал своим знакомым».

Далее он показал о своей переписке с настоятелем французского храма Св. Людовика в Москве Леопольдом Брауном; о контактах Пьетро Леони со священником греческой церкви и православным священником, перешедшим в католичество. Дал показания он и о священниках Николае Пигере и Иосифе Хахуле, выступавших в костеле «с проповедями против Советского Союза и призывами к верующим бороться с большевиками»; об оставшихся на территории Украины священниках-миссионерах Петре Кулешире и Михаиле Симовиче. Против настоятеля Пьетро Леони подписал также компрометирующие показания: «Леони П. в беседах со мной говорил, что советская власть является властью рабовладельческой. Он утверждал, что граждане СССР лишены человеческих прав и свободного вероисповедания. Руководителей советского правительства называл дьяволами, с которыми, как он говорил, надо вести борьбу».

Рассказал Жан Николя и о беседах с прихожанами: «Парикмахер Станислав говорил, что „Советский Союз является страной бандитов и воров, что нет жизни для народа“». «В беседе с прихожанками мне приходилось слышать, что якобы органы НКВД арестовывали невинных людей, судили и отправляли в лагеря». «Некоторые старухи говорили мне, что якобы органы Советской власти арестовывали священников, в результате верующие оставались без духовного обслуживания. Кое-кто из них предупреждал меня, что органы власти могут арестовать и меня, и что мне будет плохо. Я этим старухам заявлял, что я против Советского Союза ничего плохого не делал, и арестовывать меня нет оснований».

О рассказах уже арестованной прихожанке Люции Тачижевой, на которую, очевидно, следствием собирался компромат, он показал подробно: «В беседе со мной она распространяла версию, что якобы до войны в России было два случая массового голода, в то время как хлеба и продуктов имелось много, советское правительство хлебопродукты вывозило за границу, а населению ничего не давало. Она же мне говорила, что в период 1935–1937 годов органами НКВД была арестована масса людей, что якобы в Одессе на улицах все время была кровь: по городу провозили партиями трупы людей». Другие прихожане говорили, что «якобы теперь арестовывают людей за то, что виделся или имел связь с иностранцем, и что дворникам дан строгий секретный приказ следить, кто имеет общение с иностранцами, к кому ходят иностранцы, сообщая об этом в НКГБ».

Следствие с таким «усердием» продемонстрировало ему эти «основания», что 26 июня он уже подписал компромат против действий Ватикана и Папы Римского: «Ватикан, Папа Римский, в том числе и большая часть католического духовенства к Советскому Союзу и существующему в нем политическому строю относились враждебно. Ватикан рассматривал Советский Союз как страну, распространяющую коммунизм и безбожие в Европе. Ватикан и Папа Римский были на стороне капиталистических стран, проводивших подготовку войны против Советского Союза. Они были заинтересованы в победе над СССР, над большевизмом. С уничтожением в СССР советского строя и большевизма Ватикан и Папа Римский рассчитывали на возможность распространения в России католической религии и подчинения православного духовенства и Церкви папскому престолу».

10 августа 1945 года следствие устроило очную ставку между обвиняемыми — Пьетро Леони и Жаном Николя, что было особо мучительно для последнего. Впереди каждого из них ждал «крестный путь» по тюрьмам, пересылкам и лагерям, и они получили разрешение следователя благословить друг друга на прощание.

13 сентября 1945 года каждому из них было предъявлено «Обвинительное заключение», в них значилось, что подследственные «являлись агентами Ватикана и вели на территории СССР шпионскую работу и антисоветскую агитацию». 12 ноября 1945 года обвиняемые были приговорены: Пьетро Леони — к 10 годам лагерей, Жан Николя — к 8 годам лагерей. Сначала отец Жан был отправлен в Карагандинский лагерь, а в декабре 1949 года переведен в Воркутинский, где на одном из лагерных пунктов встретился с Пьетро Леони.

* * *

Католический священник Венделин Яворка был арестован в монастыре иезуитов города Черновцы после окончания войны, 12 июня 1945 года. Первые сведения о ректоре Коллегиума «Руссикум» Венделине Яворке органы МГБ получили еще в 1941 году от арестованных ранее священников. Именно тогда отец Венделин прибыл в Буковину, когда она была оккупирована немцами; а в конце войны, после ухода немцев и установления советской власти он сразу был арестован, хотя «Постановление» на его арест было оформлено два дня спустя. В нем следователь утверждал, что В. Яворка является «агентом Ватикана», что он прибыл в Советский Союз «со специальным заданием шпионского характера».

Сам же священник Венделин показал на допросах, что главной задачей, поставленной перед ним Ватиканом перед отъездом на Буковину, — «распространять среди верующих влияние католицизма». Надо было также сообщать в Рим данные о необходимом числе католических священников для обслуживания верующих, о бытовых условиях священников и верующих, а главное — «насколько созрела обстановка для постановки вопроса о воссоединении Русской Православной Церкви и Католической».

Спокойно давая подобные показания на следствии, отец Венделин вкладывал в них свое понимание миссионерской деятельности, но для следственных органов атеистического государства они сводились к единственно понятному и точному обвинению в «шпионской деятельности в пользу Ватикана».

Вопрос: Вы признаете себя виновным в предъявленном обвинении?

Ответ: Я не отрицаю, что с 1935 по 1941 год я готовился для миссионерской деятельности в России и в свою очередь готовил миссионеров, будучи ректором «Руссикума». В конце 1941 года по заданию Ватикана как миссионер прибыл на Буковину и имел намерение проникнуть в Москву Что же касается разведывательной работы, которую якобы я проводил против СССР, и моей связи с оккупационными властями, то в этом я себя виновным не признаю.

Вопрос: С какой целью вы намеревались проникнуть в Москву?

Ответ: В Москву я должен был проникнуть по заданию генерала Ледоховского и кардинала Тиссерана для обслуживания католиков, проживавших в Москве и для связи с Православной Церковью с тем, чтобы добиться слияния Православной Церкви с Католической.

Вопрос: Чем вызывалась постановка перед вами таких задач?

Ответ: Постановка этих задач передо мной вызывалась стремлением Ватикана воссоединить Православную Церковь с Католической под верховным руководством Папы Римского. В этом направлении Ватиканом проводилась и проводится большая работа по распространению католицизма по всему миру.

Вопрос: Ватиканом проводится активная идейная борьба против материалистического мировоззрения и против коммунизма. Чем вызывается необходимость ведения такой идейной борьбы?

Ответ: Необходимость борьбы против коммунизма и материализма вызывается тем, что они диаметрально противоположны теократической идее, то есть отрицают существование Бога и управление Богом всем миром.

Далее отец Венделин показал, что он в своих проповедях доказывал существования Бога и необходимость послушания божественным законам. Он отметил, что с 1922 года по указанию Папы во всех странах мира начали организовываться католические организации, и в них вовлекаются взрослые и дети, что в задачу организаций входит поднятие церковной католической веры и сохранение католических принципов в семье. Участникам рекомендуется распространять среди населения католическое мировоззрение и отвлекать остальное население от влияния материализма и безверия.

Для следствия важно было получить имена выпускников «Руссикума» и прежде всего тех, кто был направлен на миссионерскую работу в Советский Союз. Ведь перед войной с 1929 по 1934 год именно Венделин Яворка был деканом «Руссикума», а затем он был отправлен в Харбин, но в 1939 году вновь возвращен в Рим для продолжения работы: ему ли не знать многих его выпускников. Однако в этом отношении обвиняемый оказался для следствия малополезен, хотя подробно рассказал о тех выпускниках, кто остался на Западе. Вот его стандартный диалог со следователем:

Вопрос: Кто из окончивших «Руссикум» находится в Советском Союзе в качестве миссионеров Ватикана?

Ответ: Кто из миссионеров Ватикана находится в Советском Союзе, мне не известно.

Вопрос: В целях чего вы скрываете их?

Ответ: Я не скрываю. Помню, в 1926 году Восточной Конгрегацией были посланы в Советский Союз два священника-миссионера Ватикана Швейгель Иосиф, австриец, и Ледит Иосиф, француз, с целью организации духовных семинарий в Москве и Ленинграде. Ездили они по разрешению советских властей, легально.

Вопрос: Кто нелегально был послан Ватиканом в Россию?

Ответ: Не знаю, но нелегальная переброска Ватиканом практиковалась. Это исходит из долга проповедования Евангелием учения Христова, которое гласит: «Идите и учите все народы».

Вопрос: Кого из миссионеров Ватикана, проживающих в Советском Союзе, вы знаете?

Ответ: Из миссионеров Ватикана, проживающих в Советском Союзе, я не знаю никого.

И даже когда следствию удалось доказать обвиняемому, что он знал священника Пьетро Леони, и от обвиняемого потребовали охарактеризовать Леони в политическом отношении, отец Венделин заявил: «В политическом отношении охарактеризовать Леони затрудняюсь, так как в этом отношении я его не знаю». Зато против самого Венделина Яворки один из арестованных священников на Урале, Виктор Новиков, теперь в качестве «свидетеля», показал:

«Яворка, как ректор Коллегиума „Руссикума“, являлся непосредственным руководителем-воспитателем священников- миссионеров и ответственным за качество их подготовки… Встречаясь с ним в Коллегиуме „Руссикум“ в период с 1931 но 1934 год, в разговорах мне неоднократно приходилось слышать с его стороны высказывания антисоветского, антикоммунистического характера… Яворка высказывал мне свою непримиримость с коммунизмом, говорил о необходимости борьбы с коммунизмом путем противопоставления христианской философии и религии, говорил о том, что необходимо вырвать русскую молодежь из рук коммунизма и воспитывать ее в духе католическом. Высказывал также измышления о гонении на религию в Советском Союзе, отсутствии свободы совести и закрытии церквей… Яворка — один из активнейших организаторов и руководителей борьбы против Советского Союза».

13 сентября 1945 года Венделину Яворке было предъявлено обвинение, повторявшее прежнее, а именно в том, что он являлся «агентом Ватикана и прибыл в СССР для ведения шпионской работы». Разве что добавилось еще обвинение «в подготовке для заброски в Советский Союз с разведывательными целями других лиц из числа русских эмигрантов и иностранцев, враждебно настроенных против Советской власти». После предъявления ему этого обвинения в протоколе зафиксирован его ответ: «Заданий по разведывательной работе не имел. Виновным себя не признаю». Тем не менее 12 ноября 1945 года Венделин Яворка был приговорен к 10 годам ИТЛ и отправлен в Темниковский лагерь.

* * *

Еще один послевоенный групповой процесс священников- миссионеров связан с католической миссией в Харбине. После исчезновения Фабиана Абрантовича из Ватикана прибыл архимандрит Андрей Цикота, возглавивший миссию в последующие наиболее трудные десять лет. Ближайшими помощниками и коллегами архимандрита Андрея в миссии, как и ранее, были иеромонахи Иосиф Германович, Фома Подзява, Козьма Найлович, иереи Поль Шалей, Павел Портнягин, Антоний Лещевич, Антоний Анискович и штат преподавателей и воспитателей — мирян. Несмотря на очень сложную обстановку, в учебных заведениях шла обычная размеренная жизнь: в них обучалось более пятисот детей. Всех надо было кормить, учить, воспитывать, хотя финансовая помощь Ватикана почти прекратилась, так что существовали исключительно на свои средства: завели подсобные хозяйства, сами выпекали хлеб.

«Но тучи все более сгущались: угнетали бесконечные проверки и придирки со стороны сначала советских, а затем и китайских коммунистических властей». В городе, переданном после окончания Второй мировой войны Китаю, следственные органы СССР хозяйничали, как у себя дома. Имея сведения о выпускниках «Руссикума», чекисты провели в Харбине последнюю операцию, были арестованы: архимандрит Андрей Цикота, священники-миссионеры Иосиф Германович, Косьма Найлович, Томас Подзяво, Павел Портнягин, Павел Шалей. «22 декабря 1948 года распорядок дня был обычным. Литургию в домовом храме лицея служил архимандрит Андрей. Проповедь он посвятил прославлению нашей заступницы Матери Божией. После службы был праздничный обед для преподавателей, после чего все вернулись к своим обычным занятиям.

Незадолго до отбоя, проходя мимо, отец Иосиф Германович увидел в вестибюле толпу китайских полицейских. Они его окликнули и велели собрать всех, поименованных в списке, который тут же ему вручили. Все собрались у директора в кабинете. Старший стал зачитывать по-китайски какой-то документ, а другой пытался его переводить на русский язык, собравшиеся внимательно слушали, но понять ничего не смогли. Речь шла о каких-то анонимных „плохих людях“, которые якобы здесь присутствуют. Чтение „документа“ было простой проформой, так сказать, соблюдением процедуры, и как только она закончилась, присутствующим скрутили руки назад и поспешно стали выводить совершенно раздетых людей во двор, а затем на противоположную сторону улицы, где стоял автобус с потушенными огнями. Там всем надели наручники и завязали глаза.

Все было кончено за какие-то пятнадцать минут. Автобус сорвался с места и стремительно понесся по опустевшим улицам города. Все решили, что везут на расстрел, — в то время это было обычным делом. Автобус остановился, и узников завели на 2-й этаж какого-то дома. Заставили сесть полукругом на пол и выставили охрану. Через несколько минут в комнату втолкнули полупарализованного секретаря миссии Виктора Власова фон Вальденберга и преподавателя математики Петра Марчишина. Вскоре приказали ложиться спать — тут же, на голом полу. Разговаривать арестованным не разрешали.

Через сутки после тщательного обыска, во время которого отобрали буквально все: часы, молитвенники, пояса, носки, шнурки, и даже срезали металлические пуговицы. Выдали стеганую ватную одежду, которой, однако, всем не хватило, вывели на улицу, посадили в грузовик и опять куда-то повезли. Конечным пунктом оказалась станция Старый Харбин, в 4 км от города. Тут всех быстро завели в товарный вагон и в наручниках, скованных одной цепью, заставили лезть под нары. На нарах разместился конвой. В вагоне был страшный мороз, хотя топилась железная печка, но с пола и от промерзших стен тянуло пронизывающим холодом.

На первый день Рождества, поздно вечером, состав пришел на пограничную с Советским Союзом станцию Маньчжурия. Все это время узникам давали раз в день кипяток и кусок хлеба. Забрав ватную одежду и сняв наручники, китайцы передали арестованных советским властям. Как видно, их считали „важными птицами“, так как за ними из Москвы прибыла целая делегация — полковник, майор и три лейтенанта, не считая конвоя».

Священник Павел Шалей в своих воспоминаниях отметил, что сам арест напоминал «какой-то разбойничий налет», когда в праздник Непорочного зачатия Пресвятой Богородицы в католическую миссию «ворвались вооруженные пулеметами люди», а о трехдневном путешествии до Читы в поезде вспоминал так: «Вначале на всех были наложены наручники, но вскоре пришел полковник и, посоветовавшись с толстым майором, приказал снять их. „Святым отцам“, как полковник называл иронически священников, принесли папирос, чаю и сахару, которого они десять лет уже не видали… Затем явилось масло, колбаса и, наконец, — неслыханная роскошь — постели с двумя простынями!»

Далее отец Павел писал о бесконечных «хождениях по мукам»: заключении в одиночные камеры, где «условия жизни, и прежде всего пища, были ужасны», а затем — о бесконечных допросах. Весной 1949 года всем арестованным как «участникам контрреволюционной организации» были предъявлены стандартные обвинения: шпионаж в пользу Ватикана и антисоветская агитация. 10 мая 1949 года все обвиняемые были приговорены к 25 годам лагерей и 11 ноября отправлены в Тайшетлаг (особый лагерь № 7).

Условия жизни и работы в лагере он описал подробнейше: «Десятичасовой рабочий день зимой и летом начинался в шесть часов утра. Заключенные встают усталые от бессонной ночи, бегут в столовую, где их ожидает жидкий суп, после которого еще мучительнее хочется есть… Люди буквально умирали от голода и готовы были продать друг друга за кусок хлеба… Сбор на работу. Все бегут, строятся по пять человек, долго стоят на морозе зимой или на жаре летом, перестраиваются, стоят, стоят… Наконец ворота отворяются… Новая остановка, на этот раз посередине воды. Приказ: „Садись!“ Все садятся прямо в воду. „Встань! Садись!“ Эти издевательства были очень часты».

Как вспоминал отец Павел, в Тайшетском лагере пастырское служение священников было практически невозможно, ведь «после изнурительной, зачастую шестнадцатичасовой работы и священник, и его товарищи едва были в силах добраться до койки и свалиться на нее, иногда даже без ужина. Их заставляли работать даже по воскресеньям. В результате у людей не было никаких других интересов, кроме желания заработать денег, чтобы купить побольше».

Только после смерти Сталина режим в Тайшетлаге несколько смягчился: сокращен был рабочий день, введены выходные, улучшилось питание, прекратились издевательства конвойных, особенно после ареста Берии. Заключенные воспряли духом — появилась надежда на скорое освобождение. Именно тогда, священники стали даже тайно служить литургию.

Только в 1955 году, после многочисленных обращений в Министерство иностранных дел, Павел Шалей вместе с оставшимися в живых священниками был досрочно освобожден из лагеря и смог вернуться во Францию. Из всех арестованных в Харбине погибли в лагерях архимандрит Андрей Цикота и миряне Виктор Власов фон Вальденберг и Петр Марчишин. Остальные священники после отбытия восьми лет в лагерях в Сибири были освобождены досрочно, реабилитированы и вернулись к повседневной жизни.

* * *

Католический священник-миссионер Пьетро Леони, служивший недолгое время в Одессе и достойно прошедший свой крестный путь, вызывает удивление и восхищение своей стойкостью и непримиримостью во время следствия и активной миссионерской деятельностью в тюрьмах и лагерях.

Он родился в 1909 году в Премилькуде (Италия). После окончания духовной семинарии в Милане вступил в Галлорском монастыре в орден иезуитов, а с 1931 года обучался в Григорианском университете в Риме. В 1935 году окончил Коллегиум «Руссикум», затем прошел разговорную практику русского языка в Колледже иезуитов, а в 1939 году был рукоположен в католического священника восточного обряда. В начале 1940 года находился в монастыре во Флоренции, летом был призван в армию и служил капелланом в госпитале в Болонье. В марте 1941 года военный капеллан Пьетро Леони вместе с госпиталем итальянской армии прибыл в Албанию, в июне — в Грецию, а в августе — в Донбасс. Полевой госпиталь занял три здания старой железнодорожной больницы в маленьком поселке, расположенном севернее городка Юзовки. Здесь и началось служение католического священника восточного обряда Пьетро Леони, затем его дальнейший путь пастыря в Одессе и после ареста — в тюрьмах и лагерях. После возвращения на родину он подробно рассказал обо всем в своих воспоминаниях «Шпион Ватикана», изданных в Италии, и представленных ниже.

Ирина Осипова