Я мог попытаться сбежать. Путь за границу, конечно, был отрезан: агенты «ДИГО» без труда засекли бы меня при заказе билета на поезд или на корабль, не говоря об одном из редких международных авиарейсов. Но оставался шанс затеряться на просторах нашей бескрайней Рос-кони. Пока на моем «карманнике» не иссякли наличные, пока я мог не пользоваться своей пенсионной карточкой (чтобы ищейки, влезшие в сеть пенсионного фонда, не уловили, откуда пришел запрос), сохранялась возможность вырваться из Петрограда. Закатиться как можно дальше в глубь страны, за Урал, в Сибирь.

Я так и эдак обдумывал план побега. Правда, всё это походило на некое упражнение ума для отвлечения от горьких мыслей. В душе я прекрасно понимал, что никуда бежать не стану. И вовсе не потому, что перспектива превратиться в петляющего по-заячьи беглеца тоже казалась мне унизительной. Наоборот: для бегства, для игры с преследователями нужно было самому иметь характер азартного игрока, а уж на эту роль я годился меньше всего. Из собственной шкуры не вырвешься. Для меня — так опять получалось само собою! — было естественней оставаться дома, в привычных стенах, и ждать, что произойдет.

А не происходило пока ничего. Дни сменялись днями. Я продолжал по инерции свое прежнее существование. Ночевал в гостинице. Утром приезжал к девяти в квартирку-офис и часами тупо смотрел новости. Вот только обзоров больше не составлял, посылать их теперь было некому. Всё ждал (с ревностью и обидой) сообщения о том, что назначен новый представитель Службы информации и расследований ООН в Петрограде. А сообщение упорно не появлялось. Даже о моей отставке нигде не промелькнуло ни слова. Даже страничка нашего представительства в Интернете сохранялась без всяких изменений, украшенная моей физиономией. О статусе безработного мне напоминал только денежный счет на моем «карманнике»: сумма потихоньку начала уменьшаться вслед за ежедневными расходами.

Сияющую табличку с двери я отвинтил. Мои соседи по лестнице, арендовавшие остальные квартирки под офисы фирм и фирмочек, раскланивались со мной при встречах с той же равнодушной вежливостью. Никто не задал ни единого вопроса. Елена не звонила.

Страх не покидал меня, но оказалось, можно жить и с постоянным страхом. Он не ослаб, он просто сделался привычной составляющей моего бытия, как хроническая болезнь. Его нервное напряжение почти не мешало совершать необходимые житейские действия. Разве что давило и давило (при моем-то безделье) гнетущей усталостью, а по ночам не давало заснуть без снотворного.

В конце концов полупотайное сидение взаперти — то в гостинице, то в офисе, с короткими переездами между ними, — сделалось для меня невыносимым. Я стал выезжать в город. Без всякой цели, чтобы только занять время и немного размяться. Выбирал пешеходные зоны или просто малолюдные окраины и, припарковав свою «Цереру», подолгу там бродил. После таких прогулок по зимнему Петрограду мне лучше спалось. Никакой слежки за собою я пока не замечал.

Прошло уже больше двух недель после визита Андрея, а со мной всё еще ничего не случилось. И привычка к страху постепенно стала оборачиваться надеждой: бандиты поняли, что я не поддерживаю контактов с «РЭМИ», с меня нечего взять. Не идиоты же они, в самом деле, чтобы убить меня просто так! Наверное, это было не слишком достойно — надеяться на благоразумие негодяев. Но что мне еще оставалось? Я сам перед собой стыдился этих мыслей. Я никому, никогда бы их не открыл. Но я не мог от них отказаться.

Иллюзии мои были разбиты очень скоро и самым жестоким образом. В тот пасмурный январский день на пустынной набережной у Охтинского моста я вышел из «Цереры», чтобы пройтись. Стоял легкий мороз, падали редкие снежинки. Я привалился к чугунному ограждению и стал смотреть на Неву. Из-за мягкой зимы и теплых городских стоков она так и не покрылась льдом. Тускло блестела синевато-серая поверхность воды. Я подумал, что в старых книгах такой цвет называли свинцовым, и стал припоминать, видел ли когда-нибудь в своей жизни хоть кусочек чистого свинца…

В этот миг меня точно кнутом резко хлестнуло по левому плечу, перед глазами сверкнула вспышка и в реке, среди плывущего мусора взлетела струйка пара. Только в следующую секунду я почувствовал острую боль. Я схватился за плечо, развернулся, успел еще увидеть силуэт какой-то удаляющейся машины и крикнуть: «Сволочи!»

На ладони, которую я прижимал к плечу, осталась кровь. От прожженной куртки пахло едким дымком горелой синтетической ткани. «Процесс пошел», — нелепо вспомнил я поговорку деда Виталия. Процесс пошел! Всего два месяца назад напавшие на меня бандиты были вооружены только ломиком и могли испугаться муляжного револьвера. А теперь у них уже появились лазерные пистолеты. Если дело и дальше покатит в таком бодром темпе, всеобщий пожар запылает гораздо раньше, чем я рассчитывал.

Впрочем, это будут уже не мои заботы. Я получил последнее предупреждение. Именно предупреждение: хоть поражающая способность у лазерного оружия слабей, чем у пулевого, если бы меня сегодня хотели убить, убили бы и из него, стреляя в голову. Так они сделают в следующий раз, если я не начну на них работать. Сделают обязательно, потому что работать на них я не стану ни за что! Сволочи, сволочи!!

Кровотечение как будто остановилось, но левая рука висела плетью, и при попытке шевельнуть ею плечо обжигала адская боль. Я вспомнил перебитую левую ключицу господина Чуборя. Тогда мне повезло: я уничтожил двух подонков, а сам остался цел. Больше такое везение не могло повториться. Но и покорно подставлять себя под финальный выстрел я не собирался!

Во мне кипело бешенство. Вот теперь я готов был бежать — не в поисках спасения, мне всё равно не спастись, — для того, чтобы создать убийцам хоть какие-то проблемы. И хорошо бы, когда они рано или поздно меня настигнут, не дать захватить себя врасплох и попытаться подороже продать свою жизнь.

Неужто эти нелюди и вправду надеются без вселенского кровопролития осуществить «великий раздел» и сплотиться в высшую касту? Заменить свою грызню мирным третейским судом и уцелеть? Утопия дельцов и гангстеров! Если только они попытаются воплотить ее в жизнь, как раз и начнется та самая, настоящая, всеобщая гражданская. Потому что они умеют только убивать. И потому что в условиях бессмертия у них всё равно нет выбора. Они будут убивать тех, кого объявят низшими и начнут загонять в гетто для париев, вызывая ответную ненависть и бешеное сопротивление. Они будут убивать друг друга, пытаясь объединиться в свой мафиозный интернационал. И если даже один клан, частью истребив, частью подмяв под себя остальные, окажется наверху, он не установит и подобие вымечтанного порядка: его участники продолжат побоище между собой, до полного самоуничтожения.

Задыхаясь от боли, я добрел до своей «Цереры», кое-как втиснулся на сиденье:

— Антон, закрой дверцу, я не могу, я ранен!

Он захлопнул дверцу, мгновенно выбросил на экран карту Петрограда с горящим на ней созвездием больниц и затараторил:

— Ближайшее к нам травматологическое отделение находится…

— Отставить!

Добросовестный Антон истолковал это по-своему:

— Ближайшее отделение, в котором тебя обслужат бесплатно, по страховому полису, находится…

— Прекрати! Слушай маршрут! — и, вглядываясь в карту, я продиктовал ему кружной путь по «собачьим» районам, выводивший из города в северном направлении. — Веди сам, Антон, и следи за обстановкой. Если увидишь, что какая-то машина движется за нами слишком долго, сразу сообщи мне. Поехали!

Заурчал мотор, «Церера» сорвалась с места. Я достал из автомобильной аптечки обезболивающие таблетки и таблетки, дезинфицирующие кровь, проглотил сразу по две тех и других. Потом устроился полулежа на сиденье, расслабив раненую руку, и стал наблюдать, как на экране сменяются видеокадры кругового обзора. Антон, с его локатором и объективами, конечно, сам контролировал ситуацию, но мне надо было чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Наша дорога пролегала по самым пустынным кварталам. Мы несколько раз пересекали свой собственный след и затем оказывались на открытом пространстве.

Мне казалось, так у меня больше шансов обнаружить преследование.

Наконец Петроград остался позади, а «хвоста» за нами как будто не было.

— Куда теперь? — спросил Антон.

— Гони в Приозерск. Там должна быть частная клиника доктора Завлина. Адрес не помню, где-то у Соборной площади, уточни сам в Интернете.

— До Приозерска сто тридцать километров, — доложил педантичный Антон, — а при ранении необходимо срочно…

— Гони, гони, Антоша, миленький!

Заметенный снегом городок Приозерск был погружен в сонное спокойствие. «Церера» остановилась у двухэтажного домика со скромной эмалевой табличкой на дверях:

«Доктор Завлин Г. С.».

Он сам, высокий, рыжеволосый, длиннорукий, в белом халате выскочил на крыльцо, когда я посигналил. Узнал меня сразу, хоть мы не виделись больше двадцати лет, с тех пор как он ушел из полиции:

— Виталий?!

Когда Гоша служил полицейским врачом, он вечно сетовал на нехватку денег, был худ, небрит и со своей рыжей щетиной и зеленоватыми глазами напоминал тощего дворового кота. Зато сейчас он прямо-таки лоснился сытостью и благополучием — розоволицый, весь какой-то округлый. Видно, дела у него шли неплохо.

— Меня подстрелили, Гоша. Лазерный пистолет. Несмертельно, но очень больно. Помоги.

В его зеленых глазах сверкнули опасливые кошачьи искорки:

— На тебя напали, с оружием?! Как ты мог явиться ко мне?! Ты должен обратиться в больницу, они должны сообщить в полицию…

— Гоша, я не хочу, чтобы меня добили.

— Так ты знаешь нападавших?! И мог привести их сюда?!

— Успокойся, за мной чисто от самого Петрограда. Несколько секунд он колебался. Потом сморщился и махнул рукой:

— Сможешь сам подняться в приемную? Выключи своего Антона и шагай! А я загоню машину в гараж, нечего ей стоять на виду!

Он сделал рентгеновские снимки моего плеча и местную томограмму, запустил их вместе с картой моей ДНК в диагностический компьютер.

— Сколько ты меня продержишь? — спросил я.

— Неделю, не меньше. Смотря как пойдет регенерация тканей. Сустав задет. В истории болезни я запишу несчастный случай при обращении со сварочным аппаратом. А почему ты всё-таки примчался именно ко мне?

— Мы же с тобой знакомые. И я помню, когда ты уходил из полиции в частную практику, то говорил, что собираешься заниматься травмами. Кстати, неужели в маленьком Приозерске для тебя хватает пациентов?

Он замялся:

— Ну, травмы — такая вещь… А у меня уже есть определенная известность… В общем, ко мне едут из Петрограда. Бывает, что и финны приезжают, здесь граница рядом.

— Всё ясно, Гоша.

— Что тебе ясно?! — вскинулся он.

— Ты растерялся при моем появлении, потому что я прибыл не по твоим каналам, без предупреждения. Так?

Он не ответил.

— Видишь ли, Гоша, за последнее время я многое понял. Даже кое-что просчитал. Не стану тебя пытать о подробностях, скажи только: много бывает клиентов вроде меня, раненных настоящим оружием?

Он помялся. Неохотно произнес:

— Ты первый.

— Так я и думал. Наконец хоть в чем-то мне досталось первенство. Зато, могу ручаться, в твоей практике потоком идут ушибы, переломы, колотые-резаные раны, и число их всё время нарастает.

Гоша угрюмо молчал.

— Но ты готовься, — подбодрил я, — вслед за мной скоро пойдут новые лучевые ранения. А там — и пулевые, минно-взрывные, осколочные. Ты выбрал перспективную специальность!

Гоша продержал меня под замком в одной из крохотных палат своей клиники десять дней, пока мое плечо не пришло в порядок. А на прощанье снял с моего «карманника» половину всех денег:

— Извини, старик, ты не представляешь моих расходов!

— Догадываюсь, — вздохнул я, разглядывая на экран-чике цифру остатка. — Полиция, госмединспекция, налоговая служба — от всех надо откупиться. Кстати, как ты оформляешь истории болезни покалеченным гангстерам? Проводишь их как разбившихся прыгунов с трамплина?

Он окрысился:

— В следующий раз я не стану тебя спасать!

— Боюсь, что в следующий раз я не смогу до тебя доехать.

Гоша смягчился:

— Не обижайся, прости меня.

— И ты прости!

На обратном пути в Петроград я приказал Антону ехать помедленнее. Я не знал, куда мне направиться. И в гостинице, и в квартирке-офисе могла ждать засада. Может быть, обогнуть город по кольцевой и сразу устремиться в бега?

Все последние дни мой «карманник» был выключен. Сейчас — сам не зная почему, повинуясь интуиции, — я перевел его в состояние приема. И неожиданно «карманник» резко зазвонил. У меня на миг оборвалось сердце: я подумал, что меня разыскивают бандиты. Звонки били, не смолкая. С опаской вытащив «карманник», я взглянул на номер вызывающего абонента. Это был номер Елены.

Я только что миновал Сосново, до Петрограда оставалось километров шестьдесят. Отвечать на вызов было рискованно, мой выход в эфир могли засечь. Но Елена хотела говорить со мной… С тем чувством рывка навстречу опасности, с каким, наверное, вставали из окопов под пули, я дал соединение.

— Куда ты пропал? — послышался ее голос. — Нам нужно встретиться!

Я отчетливо представил, как в это самое мгновение в секретной лаборатории где-то на верхнем этаже пирамиды «ДИГО» проснулся пеленгатор, записывая наш разговор, а на крыше над ним завертелась антенна, определяя направление и расстояние.

— За мной следят! — быстро сказал я. — Нас могут подслушивать! Говори коротко: где и когда?

— Лучше сегодня. И если можно, у тебя в офисе. Мне хотелось бы еще раз побывать там, потому что…

— Понятно! — перебил я. — Ровно через два часа, тебя устроит? Запоминай: на стоянку возле офиса въезжаем одновременно, и ты прибудешь с охраной! С хорошей охраной, чтобы прикрыть нас обоих!

Когда я подъехал к моей родимой пятиэтажке, уже стемнело. В сиянии оранжевой световой полосы, окаймлявшей стоянку, я увидел только несколько знакомых машин, принадлежавших арендаторам соседних квартирок. Мелькнула мысль: Елена подвела меня, из-за нее я попаду в ловушку! И в тот же миг кто-то постучал по боковому стеклу «Цереры». Я вскинулся, готовый защищаться, но с облегчением разглядел в полутьме Елену. Она стояла в легкой курточке, с непокрытой, как всегда, головой на зимнем ветру. Манила меня рукой — выходи!

Я выскочил, захлопнул дверцу.

— Мои сопровождающие остались за углом, — сказала Елена.

До угла, на который она указывала, было метров триста. Я предпочел бы видеть охрану поближе.

— Беспокоиться не надо, — подбодрила она, — всё вокруг под контролем.

— Приговоренные не беспокоятся, — усмехнулся я. — Им остается только ждать.

— Что случилось? Тебя пытаются использовать против нас? Тебе угрожают?

— Меня собираются убить. В качестве последнего предупреждения мне продырявили плечо.

— Даже так… — она задумалась на секунду. — Ну что ж, пошли!

Мы поднялись в квартирку-офис. В ней не было засады. В ней ничего не изменилось за те дни, что я отлеживался в клинике Гоши. Но вид привычных стен, обстановки, шкафов с книгами сейчас не успокаивал, а вызывал чувство утраты. Я знал, что теряю навсегда этот спасительный мирок.

И Елена осматривалась вокруг так, словно хотела всё получше запомнить. Когда она заговорила, в ее голосе не было обычной иронии:

— Я не смогу добиться, чтобы тебя включили в наше движение как полноправного участника. У тебя недостаточный коэффициент интеллектуального развития, у тебя низкие моральные качества…

— Одно из этих моих низких качеств, — перебил я, — совсем недавно тебе очень нравилось!

Ее опушенные черными ресницами голубые глаза посветлели до ледяной прозрачности:

— Сейчас не до шуток! Слушай меня: на заводе и в обслуживании фирмы трудится немало людей, не являющихся членами организации. Мы вербуем их с предельной осторожностью, они не догадываются, на кого работают. Если хочешь, я попытаюсь устроить тебя таким сотрудником. Да, это низший слой, простые исполнители. Но некоторые из них, самые прилежные, в будущем имеют шанс спастись вместе с нами.

— Самые прилежные, — усмехнулся я. — Имеют шанс… Город Солнца во все века не может существовать без рабства. Противники ваши хотят разбить человечество на касты, а вы обходитесь более простой и надежной структурой. Двоичной. Новые илоты и спартанцы.

Елена пропустила мимо ушей непонятные для нее сравнения. Волновало ее другое:

— Конечно, если это получится, тебе придется скрывать, как много ты знаешь о наших целях.

— От кого скрывать? От подобных мне рабов?

По ее лицу пробежала недовольная гримаска. Она сердилась на меня, значит, я в самом деле был ей небезразличен:

— От непосвященных, в кругу которых ты окажешься! Вот всё, что я могу для тебя сделать!

Она предлагала мне безопасность. Под прикрытием ее организации я был бы защищен от бандитов. Но вместо благодарности у меня невольно вырвалось:

— А ты останешься со мной?

Взгляд ее потеплел, в голосе зазвучали прежние, лукавые нотки:

— Ну, если ты сумеешь и здесь хранить тайну, кое-что иногда будет возможно…

И тут я окончательно сорвался:

— Ты только лишний раз подтверждаешь, что ваша затея обречена! В старину говорили: «Если бога нет, дозволено всё». Чушь! Как раз наоборот: ЕСЛИ БОГА НЕТ, НИЧТО НЕ ДОЗВОЛЕНО! НИЧТО, СПОСОБНОЕ ХОТЬ В МАЛЕЙШЕЙ СТЕПЕНИ УНИЗИТЬ ЧЕЛОВЕКА! Это абсолютный закон! Просто в смертные времена его действие смягчалось общей недолговечностью, а в бессмертные — его нарушение означает всеобщую гибель! Тебе кажется, что ты хочешь меня спасти, но ты начинаешь с того, что прямо предлагаешь мне унижение!

Она опустила голову.

— Уходи! — сказал я, успокаиваясь. — Уходи, мне нужно собраться в дорогу.

— Куда ты отправишься?

— Не знаю.

Она долго молчала, виновато глядя в пол. Я слышал только, как учащается ее дыхание. Нечто подобное в минувшем происходило с другими женщинами в моей судьбе. Когда они осознавали бесповоротность разрыва, их тоже напоследок охватывало возбуждение. Вот только ни от одной женщины я не уходил так, как от Елены, — в никуда.

Она подняла на меня взгляд и тихо спросила:

— Неужели мы сейчас расстанемся?

— Я предпочитаю уйти свободным человеком по собственной воле, чем дожидаться, пока ты бросишь меня, как надоевшего слугу.

Она медленно приблизилась, положила руки на мои плечи. Медленно потянулась к моему рту.

— А как же твои спутники, — спросил я, — оставшиеся за углом?

— Это как раз те, кого ты называешь рабами, — хрипловатым шепотом выговорила Елена, — они подождут, подождут…

Потом, в постели, она кусала мне губы и сжималась с такой силой, словно хотела навсегда оставить меня в себе. Наша последняя близость была не наслаждением, а горечью.

Я проснулся первым от внутреннего тревожного толчка. Елена спала рядом, свернувшись калачиком. Ей, видно, тоже снились беспокойные сны: темные брови подергивались, губы шевелились. На часах было четыре утра.

— Вставай, — сказал я, — одевайся, быстро! С закрытыми глазами она потянулась ко мне:

— Ляг… Еще на минуточку…

— Вставай, надо уходить! — я метался по квартирке, собирая вещи в сумку.

Мы оделись и вышли в морозную темень. Моя «Церера» одиноко стояла на совершенно пустой площадке. Я забросил сумку в багажник:

— Вызывай охрану, пусть подъедут за тобой сюда.

— Лучше проводи меня, — попросила Елена.

Ей хотелось до конца исполнить ритуал прощания. Мы пошли по ночной улице. Здесь, на окраине, с ее редкими домами, в это время суток не было ни машин, ни прохожих.

— Наверное, ты прав, — сказала она. — Мы всё равно не сможем быть вместе. И мне легче будет вспоминать тебя сильным. Я смогу думать, что ты, хоть немного, действительно любил меня.

Я не ответил. Мне тоже нелегко давалось расставание. Но Елена прощалась только со мной, а я — со всем, что составляло мою жизнь, и с самой жизнью.

За углом, тускло освещенные изнутри, дожидались знакомый мне «Оберон» и угловатый джип. Нет, конечно, из меня бы никогда не получился безропотный слуга на манер тех, что столько времени в них сидели.

Дверца «Оберона» распахнулась. На глазах своих людей Елена не осмелилась меня поцеловать. Только сжала мою руку и шепнула: «Беги!»

Я постоял немного. Посмотрел, как она села в машину, как «Оберон» и джип тронулись с места, набрали скорость. Еще какие-то нити, привязывавшие меня к жизни, натянулись вслед их исчезавшим в темноте рубиновым огонькам и, стегнув болью в груди, оборвались.

Я медленно двинулся назад, к «Церере». Я шел по тро-тУаРУ› черные деревья отгораживали меня от слабо освещенной проезжей части. Когда на дороге, сзади, возникло сияние и послышался гул мотора, я сперва подумал, что это возвращается Елена, однако на всякий случай укрылся за густыми ветвями ближайшей ели.

Это была не Елена. Какая-то незнакомая машина медленно катила по пустой темной улице. Она развернулась у стоянки, яркими лучами фар выхватила там на мгновение мою одинокую «Цереру» и так же не спеша поехала обратно.

Обострившимся до звериного чутьем я сразу уловил опасность. Сердце гулко забилось под самым горлом. Когда подозрительная машина скрылась в ночи, я перебежками, стараясь держаться неосвещенных мест, достиг «Цереры», свалился на сиденье, включил мотор. Я был так перепуган, что не стал терять время на обдумывание маршрута и его объяснение Антону, а тут же на ручном управлении рванул с площадки и понесся куда глаза глядят. Это спасло мне жизнь. Верней, продлило ее еще немного.

Я не пролетел и двухсот метров, как ночь вокруг озарилась огненной вспышкой, и через долю секунды, словно пытаясь настигнуть меня, на крышу «Цереры» обрушился сзади тяжкий, громовой удар воздушной волны. Я невольно пригнулся, но не сбавил скорость.