Из детства вспоминаются яркие, красочные плакаты. Они висели везде – на стенах домов, внутри служебных помещений, в школах, детских садах, поликлиниках, магазинах.

Рисунки были доходчивы, их смысл становился понятен сразу и запоминался надолго. Либо они устрашали: «Не болтай у телефона! Болтун – находка для шпиона!» Либо вселяли уверенность в завтрашнем дне: «Под водительством великого Сталина – вперёд к коммунизму!», «С каждым днём всё радостнее жить!»

Или такие: «Спасибо родному Сталину за наше счастливое детство!», «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле!», «Спасибо великому Сталину – зодчему коммунизма!».

Сталин добродушно смотрел с портретов и казался мне таким мудрым и справедливым дедушкой, которой всё обо всех знает, и надо себя хорошо вести, чтобы он мог одобрить твои поступки.

По радио, как правило, звучала бравурная музыка, и новости носили позитивный, ободряющий характер.

Детство – это всегда радостное, счастливое, беззаботное время. Взрослые тебя любят, тобой гордятся, с тобой связывают свои надежды и несбывшиеся мечты. Только в детстве человек получает колоссальный запас положительных эмоций, энергетики, какой-то неземной любви, восторгов, восхищения, которые потом расходует всю жизнь.

Все смотрят на малыша и умиляются: вот какой он умненький, благоразумненький! Как хорошо он умеет что-то делать! Пусть совсем ещё незамысловатое. А родители смотрят на него и думают: «Вот он вырастет и станет хорошим человеком, достигнет гораздо большего, пойдет дальше и будет умнее и счастливее нас». И чем больше этой любви человек получил в детстве, тем он счастливее.

Иногда люди и в старости чувствуют себя детьми – это счастье, значит им было отпущено этой детской восторженности больше чем другим. Они сохраняют её на долгие, долгие годы. Это только в детстве малышу можно спрятаться за маму или папу, бабушку или дедушку и почувствовать себя в полной безопасности.

С возрастом это состояние куда-то уходит, и человек чаще всего остается один на один со своими проблемами и трудностями.

Детские страхи, они, безусловно, существуют, так же как и детские комплексы, но они привносятся в жизнь малыша нами, взрослыми, нашими привычками и представлениями о жизни.

Ребёнок, как чистый лист бумаги, на нём можно писать всё, что вам захочется, и он ещё не может сам отобрать и решить, что ему надо, что нет.

Мне повезло. Я родилась в 1951 году. Хотя и прошло всего шесть лет после окончания войны. В людях ещё жила радость победы, огромная сила духа, чувство единения всех и вся, уверенность, что можно пережить самое страшное и остаться в живых. Желание строить новую прекрасную и такую счастливую жизнь!

Страна только поднималась из руин. Все жили одинаково бедно. Не хватало самого необходимого – жилья, продуктов, одежды и обуви. Но было огромное желание всё это создать. Человек так устроен, что он быстро забывает плохое и долго помнит хорошее.

Я родилась в московском роддоме, в Банном переулке, рядом с Первой Мещанской улицей (теперь это проспект Мира). Мы жили тогда на Средней Переяславской улице в деревянном барачном доме, построенным в виде буквы «П». Я помню маленький закрытый дворик и большое красивое дерево, что росло в центре. Зимой там строили из снега горку и заливали её водой.

Дом был двухэтажный, когда-то внизу размещался трактир. В правом крыле дома было полуподвальное помещение, и там тоже жили люди. Я помню, как мы детьми пугались, когда, глядя в зарешёченное подвальное окно, можно было увидеть только ноги прохожих.

Наша квартира была на первом этаже. Напротив входной двери – крутая лестница на второй этаж. Под лестницей дверь в чулан, где хранились ненужные вещи, рядом вход в нашу квартиру.

Входящий сразу попадал на большую общую кухню. Неярко горела единственная слабая лампочка. Там стояли большая четырехкомфорочная газовая плита, и вокруг несколько кухонных столов. У каждой хозяйки – свой стол.

В углу – дверь в уборную. Тогда ещё не было слова «туалет» и уборную называли уборной. Сливной бачок был подвешен высоко, и, чтобы спустить воду, надо было дергать ручку, висевшую на длинной железной цепи. Я долго не дотягивалась до этой ручки и поэтому пользовалась горшком.

Справа – раковина с единственным краном холодной воды. Горячей воды тогда не было. Мылись или в бане, или на кухне – грели воду, наливали её в большое оцинкованное корыто, просили всех закрыть двери, тогда в кухне стоял невыносимый пар, и было очень жарко.

Белье стирали вручную, с помощью специальных стиральных досок. Они были с оцинкованной ребристой поверхностью, их опускали в таз или корыто, и руками терли о них вещи.

Стиральных порошков тоже не было, стирали хозяйственным мылом. Белое кипятили в больших чанах на газу с добавлением хлорки. Сушили бельё на улице. Посреди двора развешивали длинные верёвки и деревянными прищепками крепили вещи. У каждой хозяйки была своя верёвка. Особенно «вкусно» бельё пахло после мороза.

Слева от входа была комната соседей – тети Моти и дяди Яни, так я их называла. Все остальные комнаты занимала наша семья – в одной жила моя одинокая тетушка Полина, а в другой – бабушка, дедушка, мама, папа и я. Папа разделил её перегородкой на две половинки, чтобы была хоть какая-то иллюзия уединённости.

У входа в нашу комнату была большая печка. Она отапливалась дровами. Дрова хранили в сарае около дома. Я помню, в детстве мне, наверное, не хватало кальция, и я с удовольствием откалывала от печки кусочки известки и ела их. Мама пугалась и говорила всем, что я «съела печку».

В комнате было два окна, выходивших на улицу. Недалеко проходила ветка железной дороги, и я любила слушать протяжные гудки паровозов и стук вагонных колес. В такие моменты я мечтала о дальних странах и неизведанных краях.

Ещё мне нравилось сидеть у окна и смотреть на то, что делается на улице. Напротив был продуктовый ларёк и булочная. Там всегда было многолюдно. По улице ездили машины, бегали собаки, ходили люди, одним словом, жизнь кипела и бурлила.

Окна были невысоко, и если занавески были не задернуты, то прохожие тоже могли заглянуть к нам в комнату и увидеть нашу жизнь.

Совсем маленькой я себя помню плохо, отрывки воспоминаний остались только благодаря фотографиям. Вот я сижу на санках в белой кроличьей шубке и такой же шапочке, что по тем временам – роскошно одетая.

Мама всегда старалась меня красиво и дорого одеть, насколько ей позволяли возможности. Но красиво и дорого по тем временам – это совсем не одно и то же, что сегодня. Я была у бабушки единственная внучка, все остальные у неё были мальчишки. Поэтому мне доставалось больше других нежности и заботы. Тем более, что старшие мамины сестры жили отдельно, а я – в большой и дружной семье.

Помню ту атмосферу любви ко мне, единственному ребенку среди множества взрослых. У меня были и бабушка, и дедушка, и мама, и папа, и тётя, и даже няня.

Простая старушка – бабушка Феня, которая сидела со мной до того, как я пошла в детский сад, потому что все в семье работали, а в сад брали только с трёх лет. Да и с детскими садами в то время было сложно. На всех детей их не хватало.

Помню, что в детстве мне очень нравилось танцевать, я всё время представляла себя балериной и ходила на цыпочках. Когда собирались на праздник гости, меня ставили на высокую табуретку, с которой я читала стихи или пела детские песни. Все с умилением смотрели на меня и хлопали. Уже тогда я, наверное, хорошо усвоила, что «ласковый телёнок двух маток сосёт». Я любила ходить в гости к соседям и очень радовалась, когда они угощали меня конфетами или пирогами.

Гости собирались и по вечерам, и на праздники. Семья была большая и очень певучая. У бабушки из девяти детей осталось в живых всего четыре дочери. Все они хорошо пели. Дедушка даже мечтал, чтобы они выступали в Русском народном хоре им. Пятницкого. Этот знаменитый хор отметил в наши дни свой столетний юбилей. К сожалению, мне их таланты не передались. Магнитофонов в то время не было, и хоровое пение заменяло нам эстраду и концерты.

Ещё все любили слушать радио. Я помню большую черную тарелку, из которой доносились музыка или речь диктора. Они висели всюду: и дома, и на улице.

По радио транслировали концерты по заявкам или передавали записи спектаклей, концертов классической музыки. Я помню своего дедушку, который очень любил слушать концерты народной песни. Он сидел задумчиво около радиоприёмника и внимательно слушал.

Детей в доме было много, и все разного возраста. Бабушки выходили посидеть на крылечко и смотрели, как дети играют во дворе, выходить на улицу одним малышам строго запрещалось.

Одеты все были скромно. Я помню одинокую старушку по кличке «Клёниха», она сшила себе пальто из старого клетчатого пледа и гуляла в нём. У нас, детей, это вызывало невообразимый смех, а она сердито гоняла нас своей клюкой.

Дети тоже были одеты очень просто, так, мне бабушка шила кофточки и платья из папиных старых рубашек. Зимой все бегали в валенках, простых пальтишках с цигейковым воротником и таких же цигейковых шапочках.

У папы был фланелевый черный лыжный костюм, в котором он ходил дома, и брюки с рубашкой, даже пиджака не было. У мамы – простенькие юбки и кофты. Красиво одевались лишь жены военных, которые смогли привезти с фронта кое-какие трофеи. Мой же папа вернулся с фронта с чемоданом книг.

Потом – детский сад. Маме стоило невероятных усилий устроить меня в детский сад от Министерства связи. Она работала в то время на Центральном телеграфе, а сад находился недалеко от нашего дома на Сретенке, в Даевом переулке.

Свой сад я всегда вспоминаю с огромной теплотой и любовью. Меня возили туда на троллейбусе, надо было проехать несколько остановок. Это само по себе уже интересное путешествие. Иногда, когда папа опаздывал на работу, он брал такси, и тогда я сидела на заднем сиденье у окна и чувствовала себя просто королевой.

В саду у нас была по тем временам необыкновенная жизнь. Мы выступали на радио и даже на телевидении. Тогда пользовались необыкновенной популярностью детские концерты.

Их записывали на радио или телестудии, а потом транслировали. Все умилялись, слушая детские стихи и песенки. Я помню, как нас с детским садом возили в телестудию, тогда ещё на Шаболовке, где мы долго репетировали, а потом наш концерт в записи показывали по телевизору.

У нас дома был маленький чёрно-белый телевизор «КВН-49». Свое название он получил по первым буквам фамилий его создателей: Кенигсон, Варшавский, Николаевский – 1949 год.

Его экран был величиной с ладонь, и, чтобы что-то разглядеть, перед экраном располагалась линза – это большая емкость, наполненная водой и увеличивающая изображение.

Оно было нечётким, каким-то размытым, воду приходилось часто менять, но всё равно это было необыкновенное ощущение, что можно увидеть на экране телевизора и новости, и кино, и спектакль. Все соседи пришли тогда посмотреть на меня, это было незабываемо, концерт шёл в записи, и я сама могла увидеть себя, сидя перед экраном.

Летом нас с детским садом вывозили на дачу. Я очень скучала там без родителей. Навещать детей не разрешали. Однажды мы заболели дизентерией, и нас всех отправили в инфекционную больницу. Это было целое событие. Я помню маму с папой, которые каким-то чудесным образом проникли ко мне в палату.

Из неприятных воспоминаний остался на всю жизнь запах жидкого рыбьего жира, который нам давали пить чайными ложками, и мы, морщась, глотали этот противный, вонючий липкий раствор.

В саду была интересная, насыщенная жизнь – праздники, интересные детские книги, музыкальные занятия. Дети были одеты скромно – у всех и мальчиков и девочек были чулки, которые крепились резинками к специальному детскому лифчику.

У мальчиков – короткие штанишки на лямках, у девочек – байковые платьица и фартучек, чтобы выглядеть опрятно или кармашек на тесёмочке, чтобы можно было положить туда носовой платочек. Никаких колготок и в помине не было.

После сада все бежали играть во двор. Это был целый мир – непознанный и огромный. Дружили дети разных возрастов, но, конечно, подростки не принимали нас, малышей, к себе, и было большой честью, если тебе доверяли подержать прыгалки или брали в игру.

Хорошо помню те детские игры, в которые мы играли во дворе. Я очень любила подвижные игры – это «штандор», надо было подкинуть высоко мяч и выкрикнуть чье-то имя, тот человек должен был мяч поймать, а все остальные разбежаться.

Любимым занятием также было прыгать через верёвочку или в классики, но это уже позже в школе. Играли в «сыщик, ищи вора», мальчишки в лапту, в рассшибалочку, в казаки-разбойники, летом до самой темноты никто не хотел уходить домой.

Или все садились на длинной скамье около дома и играли в садовника: «Я в садовниках родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…», еще играли в «колечко, колечко, выйди на крылечко…». Мальчишки лазили по крышам сараев, играли в войну, индейцев.

Всё мое детство было безоблачным и красивым. Оно мне всегда представляется солнечным, радостным и счастливым. Тогда мне казалось, что по-другому и не бывает.

В воскресенье – а это был в то время единственный выходной день – мы ходили гулять на Выставку достижений народного хозяйства. Тогда она называлась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, потом её переименовали в Выставку достижений народного хозяйства, а теперь – это ВВЦ, Всероссийский выставочный центр.

Выставка в те годы была действительно центром научной и производственной мысли. С детства осталось ощущение причастности к тому большому и нужному делу, которое делала вся страна. На входе из всех репродукторов звучала громкая бравурная музыка, а дикторы с нескрываемой гордостью и торжественностью в голосе рассказывали об успехах учёных, производственников, земледельцев, строителей, людей всех специальностей нашего тогда многонационального государства.

И как было не проникнуться всем этим величием страны! Звучали песни, стихи, здравицы в честь победителей, стахановцев, передовиков производства. Мне, конечно, не так интересны были крупномасштабные производства, но вот посмотреть на откормленных, вычищенных животных в павильонах «Животноводство» или «Коневодство» было, безусловно, интересно.

На выставке находили свое отражение все достижения того времени и в области культуры, и науки, и производства. Это было время славы и величайшего подъема СССР. Мне очень нравились павильоны «Хлопок», «Цветоводство и озеленение». Там давали потрогать и понюхать цветы, показывали то, что можно сделать из хлопка, как развивается шелкопряд.

У меня и сейчас перед глазами эти картины. Павильоны и снаружи, и внутри были очень красиво отделаны. Играла музыка, демонстрировали фильмы и печатную продукцию той союзной республики, которую данный павильон представлял.

Сразу становилось понятно, чем славилась эта союзная республика. И конечно, знаменитый фонтан «Дружба народов», который символизировал как раз именно братство этих сестёр-республик. Он блестел на солнце, словно был сделан из настоящего золота, и я хорошо помню свои первые детские впечатления от этого великолепия.

А в это время в стране газеты писали… (материал взят из интернета).

«…Главным международным событием, которое освещалось в те годы, была война между Северной и Южной Кореей. Конфликт начался в июне 1950 года, когда коммунистическая Северная Корея атаковала проамериканскую Южную Корею.

В 1951 году впервые был проведен конкурс „Мисс Мира“…

В 1951 году в результате успехов советского здравоохранения смертность в стране снизилась в два раза по сравнению с 1940 годом, а ежегодный прирост населения в течение нескольких лет составил более трех миллионов человек.

А ещё советские газеты писали о том, что ударными темпами идёт возведение Волго-Донского канала. Поэт А. Яшин, лауреат Сталинской премии, так писал об этом событии…

„Во имя счастья на земле“

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Основной лозунг тех лет: „Под водительством великого Сталина – вперёд к коммунизму!“».

Печатается по материалам из интернета, сайт «Клуб любителей Symantec» Календарь: День в истории.

«…13 января 1953 года в центральных газетах появилось следующее сообщение ТАСС: „Арест группы врачей-вредителей“.

Некоторое время тому назад органами Государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставившая своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного исследования, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному характеру их заболеваний, а затем неправильным лечением губили их.

Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А. А. Жданова, неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имеющийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А. А. Жданова.

Следствием установлено, что преступники также сократили жизнь товарища А. С. Щербакова, неправильно применяли при его лечении сильнодействующие лекарственные средства, установили пагубный для него режим и довели его таким путем до смерти.

Установлено, что все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, – состояли в наёмных агентах у иностранной разведки.

Следствие будет закончено в ближайшее время».

Статья имела широкий отклик, её обсуждали на предприятия и дома. Рождались самые невероятные слухи. Так, людей пугали, что планируется лишить Советскую армию пополнения к началу середине 60-х годов путем умерщвления мальчиков нееврейской национальности в роддомах в конце 40-х начале 50-х годов, в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других крупных городах.

Боялись массовых погромов вплоть до депортации евреев из Москвы. Положение спасла только смерть Сталина. Уже в день его похорон (10.03.53) «Дело врачей» было прекращено.

5 марта 1953 года газеты сообщили о смерти вождя всех народов И. В. Сталина. С того дня прошло уже больше шестидесяти лет, но до сих пор не раскрыта тайна истинной причины его смерти. Только в последние десятилетия появились статьи о том, что он умер от инсульта. Когда ему стало плохо, все боялись войти в его кабинет без вызова. Так он пролежал несколько дней без помощи.

Существуют и другая версия, что Сталин был отравлен. Но и сейчас, по прошествии стольких лет, нет точной причины смерти вождя всех народов.

Историк Вениамин Мочалов в журнале «Тайны XX века» № 15, апрель 2010 года, в рубрике «Мнение читателя» приводит версию гибели Сталина на основании мемуаров Н. А. Ломова, который работал в то время в Генштабе и рассказал в своих мемуарах, опубликованных затем в романе В. Д. Успенского «Тайный советник вождя». Привожу его версию дословно (материал взят из интернета на сайте «Bagheera history», «Новая версия смерти Сталина»).

«…1 марта 1953 года у Сталина случился удар, а 5 марта он умер. Автор утверждает, что на ужине у Сталина в тот день было шесть человек – Берия, Хрущёв, Маленков и Булганин, а кроме них ещё и Каганович, и Микоян.

Прибыли они на Кунцевскую дачу без приглашения и без предупреждения, и вовсе не для дружеского ужина. Сталин, по их мнению, в 1953 году намеревался устроить новый 1937 год. Он собирался арестовать и расстрелять своих старых соратников и заменить их молодыми.

„Старикам“ эта идея, естественно, не понравилась. Вот поэтому они все явились в Сталину и предъявили ему нечто типа ультиматума. Начал Каганович. В резком тоне он потребовал, чтобы было прекращено дело „врачей-убийц“ и мингрельцев. Кроме того, он настаивал на том, чтобы СССР улучшил отношения с Англией, США и Израилем. Потом выступил Микоян и сказал, что Сталин стар и должен больше заботиться о своём здоровье, а потому… ему следует уйти со всех партийных и государственных постов.

Сталин был потрясён. Ведь его соратники никогда не выступали против него. Он произнёс лишь несколько слов – что-то вроде „не надо рубить с плеча, следует подумать“. Ужин прошёл в тяжёлом молчании. После чего все быстро уехали.

Существует версия, что в ту ночь Сталина отравили. Н. А. Ломов, который приезжал в этот день к Сталину, считает, что это было не так. У Сталина, очевидно, случился инсульт, а причиной было потрясение, которое он пережил из-за „бунта на корабле“. Ломов считает, что отравить Сталина его соратники могли 5 марта, когда он был уже в бессознательном состоянии. Возможно, 5 марта ему была сделана смертельная инъекция.

Даже через три года, когда Хрущёв разоблачил культ личности Сталина, он не рискнул рассказать, что на самом деле произошло в ночь на 1 марта 1953 года. Даже тогда он боялся обвинений в убийстве генсека. Даже в своих мемуарах, которые он писал незадолго до смерти, Никита Сергеевич не рассказал правду. И хотя тогда ему бояться уже было нечего, он всё равно не хотел брать на себя малейшую тень подозрения. Были подозрения, что это мог сделать Берия, но доказательств против него тоже нет.

Так что и сегодня никто не может сделать вывод относительно истинной причины смерти Сталина…»

Далее печатается по материалам из интернета, сайт «История России кратко» – «Политическая жизнь 50–60 годов», а также с сайта «Студопедия» – «СССР в 50–60 годы XX века. Реформа и сущность».

«…Похороны Сталина вызвали такой ажиотаж в стране, что сотни тысяч людей, желая проститься со Сталиным, устроили неимоверную давку, в которой погибли десятки тысяч человек. А сколько наших соотечественников за годы его правления погибло в лагерях и в тюрьмах! Это только в 90-е годы стали об этом подробно писать.

После смерти Сталина началась новая эпоха в жизни государства. Н. С. Хрущёву с группой высших руководителей удалось вырвать власть из рук Берии. Берия был арестован, осужден и расстрелян. В сентябре 1953 года Хрущёва избрали первым секретарем ЦК КПСС.

В результате внутрипартийной борьбы в 1957 году он занял должность Председателя Совета министров. Хрущёв стал главой партии и руководителем правительства, сконцентрировав в своих руках всю полноту власти. Курс социальных и политических реформ получил гарантию продолжения. Была прекращена подготовка к процессам над „врагами народа“ („дело врачей“, „ленинградское дело“). Ликвидирован ГУЛАГ. Началась реабилитация жертв репрессий, пересмотрено шестнадцать тысяч дел. За фальсификацию преданы суду некоторые руководители органов безопасности. В печати началась критика политики Сталина.

На XX съезде КПСС в феврале 1956 года Н. С. Хрущёв выступил с докладом „О культе личности и его последствиях“. В нем содержались сведения о массовых репрессиях 30–40 годов. Их причины связывались с отступлениями от марксистского понимания роли личности в истории и с амбициозным характером Сталина. Данные доклада были доведены до всех партячеек, что положило начало переменам в общественном сознании и к преодолению влияния культа личности Сталина. Продолжилась работа по оправданию жертв сталинизма.

В 1956 году начался процесс реабилитации репрессированных народов, и возвращение их на родину.

Важным событием в истории страны стал XXII съезд КПСС, на котором было продолжено развенчание „культа личности Сталина“. Тело „вождя народов“ вынесли из мавзолея, переименовали города, убрали памятники.

На съезде была утверждена новая программа партии, разработанная под руководством Хрущёва. В ней декларировали курс на построение материально-технической базы коммунизма. Для осуществления этой задачи отводилось двадцать лет, будущему поколению обещалась „светлая“ жизнь в развитом коммунистическом обществе.

Это было ярким примером хрущёвского „волюнтаризма“, который впоследствии поставили ему в вину, он значительно увеличил и без того огромное количество бюрократии.

13 октября 1964 года Пленум ЦК КПСС принял решение об отстранении Н. С. Хрущёва от всех занимаемых должностей.

С обвинительным докладом выступил М. А. Суслов. Хрущёва уличили в нарушении принципов коллективного руководства, в ошибках ведения международной политики и др. За десятилетие хрущёвской „оттепели“ произошло значительное смягчение тоталитаризма…»

Мне очень хочется рассказать о своей семье. О моих родителях и близких. После смерти мамы я нашла её дневники, посвященные близким ей людям – родителям, сестрам, мне и моим детям.

Моя мама родилась в 1923 году. Надо сказать, что почти всё её поколение погибло во время войны. Из сверстников остались живы лишь единицы. У моей бабушки было девять человек детей. В живых осталось только четыре сестры – мои любимые тетушки Ксения, Полина, Антонина и последняя, самая младшая, была моя мама Зинаида.

Сначала семья жила в Москве, а потом все уехали в деревню, потому что жизнь в Москве была голодной и холодной. Все жили в деревне Ильино Можайского района. Мама пишет, что очень любила свою бабушку Ульяну. Её совсем крошкой подбросили к добрым людям, и никто не знал ничего об её настоящем происхождении. Но в семье всегда жила легенда о том, что она была незаконнорожденной дочерью богатого помещика и простой крестьянки.

Эта красивая легенда всегда давала широкий простор моей фантазии, и я представляла себя то наследницей графа Шереметева, то ещё какого-либо богатого помещика. Да ещё и фамилия Шлыкова заставляла задуматься, а не родственники ли мы известной актрисы Шереметевского театра Татьяны Шлыковой – Гранатовой – близкой подруги Прасковьи Ковалёвой-Жемчуговой – супруги графа Шереметева (мамина девичья фамилия Шлыкова).

Прасковья рано умерла, родив графу сына, и её верная подруга помогала в воспитании и сына, а потом и внука графа.

И тогда становилось понятно, почему у нас все в семье такие красивые и талантливые.

Во время войны мама оставалась в Москве. Она училась в техникуме связи и потом всю жизнь проработала в одном месте – в Центральном телеграфе в Москве.

Она пишет, что страшнее всего было в октябре 1941, когда враг активно наступал, а из Москвы всех срочно эвакуировали. Но она не могла бросить престарелых родителей.

Первые месяцы все жители, оставшиеся в Москве, рыли окопы, гасили зажигалки на крышах. Во время бомбёжек и воздушной тревоги бежали в бомбоубежище, чаще всего в метро. Есть было нечего.

Когда немцы отступили от Москвы, стало немного легче. Ходили по деревням менять вещи хоть на какую-нибудь еду. Хлеб давали по карточкам: мама как студентка техникума получала триста граммов на день, её работающие сестры по пятьсот граммов.

Хлеб съедали сразу, а потом голодали до следующего дня. Очистки от картошки не выбрасывали, их смешивали с мукой и пекли оладьи. В 1943 году мама окончила техникум связи, и её взяли на работу в Центральный телеграф. Работали в три смены, в подвале, там было очень страшно, всюду бегали крысы. Тогда было военное положение, за опоздание на работу на двадцать минут могли посадить на два года в тюрьму.

Зато какой праздник был, когда закончилась война! Все вышли на улицу, спешили на Красную площадь, плакали, обнимали и целовали друг друга!

В 1950 году мои будущие родители познакомились и поженились. В 1951 году родилась я – единственная и потому любимая дочь.

Теперь о папиной семье. Папа родился в 1924 году в небольшом провинциальном городе Киржач Владимирской области.

У моей бабушки Веры было трое детей, когда скоропостижно скончался её муж, и она осталась одна с тремя малышами. Старший сын – мой папа Николай, ему тогда было всего четыре года, средний брат Алексей – два с половиной года и самая младшая дочка Надежда – ей всего девять месяцев.

Как бабушка выжила, сказать трудно. От дедушки осталась только одна фотография, где он в форме царского офицера, и надо сказать, очень красивый. К сожалению, я не знаю подробностей из жизни моего дедушки, не знаю совершенно его семьи.

Знаю только, что бабушка была из большой многодетной семьи, их было семь девочек в семье, и моего прадеда больше всего волновало, как их всех выдать замуж, но, тем не менее, все устроились по жизни.

Бабушка была прекрасная портниха и обшивала весь город. Папа, как самый старший мужчина в семье, помогал как мог. Он бегал к клиенткам и говорил, когда приходить на примерку. Потом бабушка научила его самым азам шитья, и он сам подшивал подол, пришивал пуговицы.

Папа в четыре года сам научился читать. Он ходил в детскую библиотеку, брал книгу, прочитывал её по дороге, не успев дойти до дома, возвращался и брал следующую. Библиотекарь не верила, задавала вопросы по тексту, а он всё правильно отвечал.

Эту любовь к книгам он пронёс через всю жизнь, и я унаследовала от него эту тягу к печатному слову и теперь могу гордиться тем, что сама пишу книги и стала членом Союза писателей России.

Папа был настолько неприхотлив в жизни, что окружающих это очень удивляло. Он мог идти по улице и читать на ходу книгу. Его не интересовали материальные блага, он никогда сам не покупал себе одежду или обувь. Все это за него делала моя мама.

У него, к счастью, была стандартная фигура, и мама покупала без примерки и костюмы, и рубашки, и ботинки. К еде он тоже относился без особого разбора. Ел все, что мама готовила, и всегда хвалил. Эта его увлечённость всегда вызывала у меня чувство здоровой зависти.

Человек всю свою жизнь занимался тем, что ему было интересно. У папы всего одна запись в трудовой книжке – научноисследовательский институт радио. Он там проработал более пятидесяти лет.

При этом круг его интересов был очень широк – он знал семь иностранных языков, читал газеты на этих языках, разбирался в медицине, технике, любил читать о научных открытиях в любой области знаний. Любимыми его журналами были «Наука и жизнь» и «Эврика». Тогда выходили такие журналы.

Папа ушел добровольцем на фронт в 1942 году после окончания школы и воевал всю войну, будучи разведчиком и связистом. Он прошёл всю Европу и дошёл до Берлина. С войны он привез чемодан книг. Я все это пишу не просто, чтобы показать скромность моих родителей, я хочу сказать, что время было такое, и люди были совершенно по-другому воспитаны, и ценности были другие.

После войны папа практически никогда не пользовался никакими привилегиями участника войны. Он свое удостоверение участника войны использовал только в библиотеке, если была большая очередь, и всё.

 

Страшная история

Лидка приехала в Москву в самом начале тридцатых годов, а если совсем точно, то осенью тридцать первого. В деревне осталась только старая бабка да сгоревший родительский дом.

Отец напился пьяный и забыл закрыть печку. Угли упали на деревянный пол, начался пожар, а он проснулся слишком поздно и уже не мог выскочить из пылающего дома, а только кричал страшно и истошно, а потом вдруг затих, и стало ещё страшнее теперь уже от этой тишины.

Лидка ещё долгие годы слышала во сне этот крик и каждый раз в ужасе просыпалась.

Мать ненадолго ушла к соседке, это её и спасло, а Лидка возвращалась домой от подружки и стояла как заворожённая, смотрела на горящий дом и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Соседи выбежали с вёдрами, все кричали, передавали друг другу наполненные водой вёдра, а мать выливала их на горящие бревна. Всё это была капля в море.

Дом горел ровно и шумно. Пламя было огромное и пожирало всё, что было нажито и построено за несколько жизней. Его строили ещё прабабка и прадед, в нем жили её бабка и дед. В этом доме родился отец, сюда он привел жену – красавицу Настасью, и в этом же доме у них родились три дочери и сын. Лидка была самая младшая и потому самая любимая и балованная.

Старшие сестры уже вышли замуж, а брат женился, и все жили своими семьями, и только Лидка жила с матерью, отцом и бабкой. Раньше у них был свой двор – гуси, утки, корова и даже лошадь. Но после революции всю живность отобрали и всех согнали в колхоз.

Отец затосковал по своей скотине, по земле и запил. Пил он почти каждый день, и много. Мать прятала от него все вещи, самое дорогое отнесла к соседке, но отец шумел, бил мать и требовал уважения и послушания.

Лидка с бабкой прятались за печкой или убегали к соседям, когда отец начинал шуметь и бить посуду. Мать тоже пыталась спрятаться, но отец выволакивал её за волосы и так таскал по всему дому. Мать орала, Лидка и бабка плакали. На матери уже не было живого места. Она всегда ходила в синяках и потому в платке, натянутом по самые глаза.

Со смертью отца она даже как-то облегчённо вздохнула, бить стало некому.

После пожара мать словно сошла с ума, ни с кем не разговаривала, только шептала что-то про себя. Жили они теперь все у старшей Лидкиной сестры Глафиры. Та совсем была не рада такому прибавлению семейства. Самим есть было нечего.

Они с мужем с утра до ночи работали в колхозе. Её муж Иван осваивал трактор. Колхоз купил новую технику, и все молодые мужики пытались понять, как он работает, как его эксплуатировать.

Мать свозили в город, показали доктору, тот сказал, что у неё психическое заболевание на почве пережитого страха и лечить её надо таблетками. Он выписал рецепт, но таких денег, чтобы купить лекарства, не было, и потому решили, что мать будет жить как может.

Ивана целый день не было дома, Глафира тоже пропадала в сельсовете, она выучилась на счетовода и теперь сидела за счётами в конторе с утра до поздней ночи. Лидка занималась с маленьким племянником, а на бабке было всё хозяйство. Мать, чем могла, помогала, а потом и вовсе слегла и к лету тихо умерла во сне.

После похорон матери Лидка поняла, что в деревне у сестры ей больше делать нечего. Надо идти в город, там люди, жизнь, можно хоть что-то заработать. Она решила податься в няньки. Глафира помогла ей выправить паспорт, и Лидка, собрав свой нехитрый багаж, отправилась в Москву.

Москва поразила её шумом трамваев, автобусов, машин. Лидка стояла посреди вокзальной площади, широко открыв глаза, смотрела на тысячи людей, снующих по улицам. Все куда-то бежали, запрыгивали в автобусы, висели на подножках трамваев.

Извозчики погоняли лошадей, те испуганно фыркали и бросались под колёса машин. Водители со всей силы давили на клаксоны. От всего этого шума и гама Лидка просто ошалела.

Она остановилась в нерешительности, не зная, куда идти дальше. В Москве она была впервые, потом вспомнила, что в кармане лежит бумажка с адресом, который ей дал Иван. Там был записан адрес общежития техникума связи, где учился его брат, а комендантом работала тетка Наталья.

Лидка подошла к милиционеру в будке, тот не обращал на неё никакого внимания. Ему надо было регулировать сумасшедшее движение, которое было на площади.

Лидка осмотрелась вокруг. Иван ей подробно рассказал, куда надо ехать, написал номер трамвая и как к нему пройти. Лидка нашла и трамвай и узнала, как доехать, благо было недалеко, всего четыре остановки. Она вышла и пошла вперед, туда, где виднелось старое обшарпанное здание, на котором было написано крупными буквами «Общежитие имени Карла Маркса». Лидка поняла, что пришла правильно.

У входа за столиком сидела пожилая женщина в синем халате и читала книгу. Лидка поздоровалась и сказала: «Вам привет из деревни, от ваших племяшей Ваньки и Серёги».

Женщина подняла на неё глаза и заулыбалась. Ей было приятно получить весточку из родного дома. Она пригласила Лидку в свою маленькую комендантскую комнатку и усадила за стол.

Лидка вспомнила, что со вчерашнего дня ещё ничего не ела. Она с шумом пила чай из блюдечка, держа его на четырёх пальцах, а пятый мизинец кокетливо отставила в сторону.

Она подробно рассказывала, как они живут в деревне. Урожай был совсем плохой, картошки накопали не так много, да и та мелкая и сырая. Скотина дохнет, кормить нечем. Её племянник Иван теперь будет трактористом, а Серёга хочет пойти учиться на рабфак, чтобы стать агрономом.

Тётка Наталья внимательно слушала, подперев голову рукой. Она сказала, что у неё есть маленькая комнатка в коммунальной квартире на Первой Мещанской, а Лидка, пока не устроится, может пожить здесь в её «кабинете». Лидка обрадовалась и, счастливая, заснула прямо на диванчике, стоявшем в углу. Тетка Наталья снова пошла на свой пост у входа в общежитие.

Лидке снились машины, автобусы, трамваи, все они ехали и громко гудели, а за рулем машины сидела она – Лидка, в шлеме и очках, как у лётчиков, ещё у нее были кожаные перчатки и кожаная куртка. Верх машины был откинут, и ветер весело трепал её белокурые волосы.

Утром Лидка проснулась от того, что солнце уже вовсю светило в окна комнаты. Она услышала звонки трамваев, перестук колёс по рельсам и поняла, что счастлива, что всё у неё сложилось, одним словом, жизнь удалась.

Теперь она будет жить в самом большом и лучшем городе – Москве. Тётка Наталья уже ушла домой после работы. Она оставила Лидке записку, где подробно написала адрес, на тот случай, если она вдруг заблудится.

Лидка выпила чаю с баранками. Сколько лет она уже не ела баранок! Надела платье, туфли, которые ей остались после матери и старую бабкину вязаную кофту. Посмотрела на себя в зеркало, расчесала белокурые волосы, заплела косу и осталась вполне довольна отражением в зеркале. Лидка решила, что сегодня она должна познакомиться с Москвой, ведь она никогда раньше не видела ничего подобного.

Она шла по огромному городу, и всё её приводило в трепет и восторг. Большие дома, магазины, большое количество людей, спешащих, как муравьи в муравейнике. Шум машин, городского транспорта.

Навстречу ей попалась большая колонна молодёжи, которые несли плакаты, призывающие к здоровому образу жизни, и приглашали всех принять участие в городских соревнованиях. Впереди шли барабанщики и трубачи, они громко и весело играли, а молодёжь в колоннах пела стройными голосами: «Мы наш, мы новый мир построим…»

Лидка тоже пристроилась позади колонны и громко подпевала. Как эта жизнь не была похожа на её деревенскую, где все только и делали, что работали в колхозе с утра до ночи, а вечером собирались на пятачке, рядом с домом её подружки Дашки, и устраивали танцы под гармошку.

Она знала всех ребят из своей деревни, никто из них не тронул ещё юную душу, хотя лет ей уже было вполне достаточно, целых восемнадцать!

Здесь в городе было столько симпатичных парней и девушек, что Лидка решила: даже если у неё не получится устроиться на работу, она всё равно счастлива, что осуществила свою мечту – побывала в Москве!

В городе уже чувствовалась осень. Деревья стояли золотые в своём осеннем уборе. Дворники старательно сметали листву. Лидка не понимала зачем, ведь листва нужна дереву, как перегной.

В городе было много чего непонятного, но всё равно жизнь кипела на каждой улице, в каждом доме. Она пошла в парк Сокольники. Гуляла по аллеям и удивлялась, как это можно вот так ходить и ничего не делать.

Но голод не тётка, есть хотелось неимоверно. Денег у Лидки не было ни копейки, поэтому она только с завистью смотрела, как малыши в парке уплетают вкусные булочки и мороженое, купленное у красивой продавщицы с лотком через плечо.

Лидка зашла в храм Воскресения Христова в Сокольниках. Поблагодарила Бога за то, что он послал её в Москву. Потом дошла до знаменитого Сухаревского рынка. И здесь её глазам представились самые невероятные товары для продажи и обмена. Здесь были и одежда, и обувь, и патефоны с пластинками, и самые разнообразные инструменты.

Всюду сновали вездесущие мальчишки. Один из беспризорников попытался ухватить Лидкину сумку, но она так заорала, что все посетители рынка в испуге оглянулись на неё.

Она схватила наглого мальчишку за шиворот и крепко держала его. Тот тоже начал орать, собралась толпа, все стали выпытывать, что он украл, но у Лидки нечего было украсть, даже если бы он очень захотел.

Прибежали его дружки. Теперь уже все в голос орали, просили Лидку отпустить пацана и не звать милицию, Лидка согласилась с одним условием, что они принесут ей хлеба или чего другого поесть. Мальчишки умчались, и через несколько минут Лидка уже быстро жевала большой кусок хлеба.

Мальчишки убежали по своим делам, а Лидка, довольная, пошла дальше осматривать этот удивительный город. Ей все нравилось в Москве – большие красивые дома, парки, церкви, магазины.

Она с удивлением разглядывала витрины магазинов, тогда был разгар НЭПа, и в магазинах можно было купить всё, что душе угодно. Единственное, что стоило это так дорого, что у Лидки перехватывало дыхание, неужели можно заработать столько денег!

Она вернулась домой вечером, когда уже зажглись фонари на улице. Лидка, счастливая, заснула, как только голова коснулась подушки.

Постепенно жизнь наладилась. Тётка Наталья устроила Лидку мыть полы в техникуме. Лидка была счастлива.

У неё появились новые друзья и знакомые. Она подружилась со студентами, приехавшими по путёвке комсомола из деревни. Лиду тянуло в общественную жизнь. Она старательно выполняла все задания комсорга техникума. Пела в хоре, читала стихи на всех праздниках. Охотно рисовала стенгазету. Любое задание ей было интересно и почётно.

Особенно ей нравилось идти в колонне молодежи и петь хором революционные песни. Она теперь была уже не Лидка, а Лидия или даже Лидия Ивановна. Вот так из простой деревенской девчонки выросла серьёзная комсомолка Лидия Смирнова. Да и на личном фронте всё было даже более чем хорошо. Она писала письма сестре Глафире и в подробностях описывала свою московскую жизнь.

Счастью её не было предела! Ещё бы, она жила в большом шумном городе, получала достойную зарплату (целых двадцать пять рублей!). Ей даже дали место в общежитии, правда, в комнате было ещё пять девушек. Ну да разве всё это можно было сравнить с тяжёлой деревенской жизнью, постоянной изнуряющей работой в поле и на огороде.

Близились первомайские праздники. Лидина комсомольская ячейка решила отметить их за городом. Компания собралась большая, набрали продуктов, вина и поехали первой электричкой в Малаховку. Там у родителей одной из студенток был дачный участок в лесу.

Майское солнце светило ярко и празднично. Все были нарядно одеты: в белых носочках и белых парусиновых туфлях, старательно начищенных зубным порошком. Все девчонки в ярких платьях, ребята в белых рубашках навыпуск, подпоясанных тонкими ремешками.

Шли от станции и громко пели. Быстренько накрыли стол, и веселье завертелось полным ходом. Вытащили на веранду патефон, и начались танцы.

Цвела сирень, её запах разносился по всей округе. Хозяйка наломала огромный букет, и он стоял посреди стола, украшая собой нехитрую снедь и скромные напитки. Но для молодёжи это было не главное. Главным было то, что они все были молоды, полны сил и желания работать не покладая рук. Всех объединяла вера в светлое будущее страны.

Лиде давно нравился старшекурсник Петя. Он в этом году оканчивал техникум и должен был уехать в небольшой провинциальный городок Александров – налаживать там работу телефонной станции.

Ей очень хотелось, чтобы Петя сделал ей предложение и увез с собой в этот маленький городок. Ей было всё равно, куда ехать, лишь бы Петя был рядом, но по иронии судьбы Пете нравилась совершенно другая девушка – недоступная и строгая Рита, а та даже не подозревала об этом чувстве, потому что училась на первом курсе и все её мысли были заняты только учёбой. Вот так складывались обстоятельства.

Но в воздухе витали весна, любовь, хорошее настроение, и совершенно не важно было в тот момент, кто, куда и с кем собирается ехать или не ехать.

Надо отметить, что Лида внешне очень изменилась. Она была чудо как хороша в новом синем сатиновом платьице белым горохом и в газовой белой косынке. Все эти богатства она купила себе на последнюю зарплату и теперь радовалась обновке и весеннему настроению.

Её белокурые волосы были заплетены в толстую косу. Синие, как васильки, глаза горели необыкновенным ярким светом. Маленький курносый носик и алые губы дополняли и без того превосходную картину.

Лида сидела на солнышке и думала, какая она всё-таки счастливая! Как всё устроилось хорошо в её жизни! Она среди друзей, делает большое и важное дело – строит социализм в родной стране! А там, глядишь, доживет и до мирового социализма.

Великий вождь всей страны И. В. Сталин указывает им правильный путь. Он никогда не спит, все время заботится о судьбах Отечества, а мировой империализм так и норовит помешать им строить свободное общество. Но они, молодые, должны сделать всё возможное и невозможное, чтобы восторжествовало знамя победы социализма и коммунизма.

К Лиде подошёл незнакомый молодой человек с простым открытым лицом, протянул ей руку и представился: «Андрей». Она пожала его руку и тихо ответила: «Лида».

Андрея она видела впервые, он не учился в их техникуме. Он предложил прогуляться по посёлку, Лида почему-то почувствовала какое-то непонятное волнение. Этот человек пугал её. В нём, казалось бы, всё было просто и открыто, но что-то хищное и чужое было во взгляде его холодных серых глаз. Он смотрел на неё, а ей почему-то казалось, что он раздевает её и видит насквозь и, более того, читает её мысли.

Захотелось спрятаться от него, скорее убежать, но Лида решила, что это будет неприлично с её стороны, и она согласно кивнула головой. Андрей рассказал о себе, что он работает на заводе токарем. Ему нравится работа, у них прекрасный коллектив.

Потом он стал подробно расспрашивать Лиду, как она живет, чем занимается после работы, что любит, какие книги читает. Лида робко и неохотно отвечала. Больше всего ей хотелось вернуться к ребятам.

Андрей уверенно вел её по дороге к лесу, словно он уже бывал здесь и знал эти места. Солнце скрылось за тучи, стал накрапывать дождь, а потом разразилась самая настоящая весенняя гроза. Они промокли до нитки.

Спрятаться было негде, и ребята нашли только какой-то навес, где лежали дрова. Андрей прижал Лиду к себе. Их глаза встретились, и она увидела его звериный взгляд, словно он сейчас укусит или даже проглотит её. Она испугалась, отдернула его руки и бросилась бежать, перепрыгивая через лужи.

Ей было страшно вдвойне. Она с детства боялась грозы. Однажды они с сестрой мыли пол в доме, была гроза, и в открытое окно влетела шаровая молния. Лида и Глаша так испугались, что обе стояли как вкопанные и только с ужасом смотрели на это природное явление, понимая, что они сейчас могут погибнуть, но, к их счастью, всё обошлось, молния пролетела мимо, сделала круг и, не задев их, снова выскочила в окно.

Сестры ещё долго не могли прийти в себя и потом всю жизнь обе, как только слышали раскаты грома, прятались в доме за печкой. И второе, что напугало Лиду, нечеловеческий взгляд Андрея. От него холодело внутри, подступала к горлу тошнота, душа уходила в пятки и тоже хотелось поскорее убежать, спрятаться за печкой.

Лида прибежала на дачу вся мокрая, дрожащая от холода. Хозяйка дома дала ей переодеться: свой халатик и теплую кофту. Лида сидела у самовара и никак не могла согреться. Зубы её буквально стучали, но это было не только от холода и сырости, её била какая-то нервная дрожь, словно она чувствовала, что должно случиться что-то нехорошее.

Ребята заставили её выпить водки, и Лида заснула на узком диванчике. Её разбудили, когда все уже засобирались домой. Дождь закончился так же быстро, как и начался. В воздухе ещё острее запахло сиренью, нарциссами и вообще весной. У всех было прекрасное настроение, но завтра начиналась новая трудовая неделя, и надо было спешить в город.

Через полгода Лиду назначили вахтером, она теперь по очереди с тёткой Натальей сидела за столом у входа в общежитие и строго проверяла студбилеты, следила, чтобы в комнатах у девочек не задерживались парни, чтобы никто не курил на кухне и экономили воду, когда готовили еду.

Лида несколько раз встречала Андрея на праздничных вечерах в общежитии. Он подходил как ни в чем не бывало, здоровался, расспрашивал, как её дела, что пишут из деревни.

Лида каждый раз испытывала дикий страх перед этим человеком и никак не могла его объяснить. Вроде нормальный с виду парень, симпатизирует ей, пытается заинтересовать собой, но внутренний голос каждый раз словно пытался предупредить её об опасности, исходящей от этого человека.

Новый, 1933 год встречали в общежитии. Было шумно, весело. Девчонки сшили самодельные карнавальные костюмы, парни пришли в карнавальных масках. Было смешно, потому что никто не узнавал друг друга, и от этого было и страшновато, и захватывающе.

Начались танцы. К Лиде подошёл молодой человек в костюме клоуна. На лицо был надет большой круглый красный нос, щёки измазаны белой краской, рот дорисован до ушей, глаза тоже были почти до ушей, и высокие чёрные брови дополняли этот образ.

Лида опять напряглась, как пружина, она кожей почувствовала, что это был Андрей.

Клоун смеялся неестественно большим ртом, и казалось, что он сейчас её проглотит. Он протянул пакет, Лида попыталась отказаться, но клоун был неумолим. Он сказал, что это ей подарок на Новый год.

Он пригласил её на танец. Лида не знала, как спрятаться от этого весельчака-клоуна. Ей уже и праздник был не в радость. Она сказала, что ей надо выйти и побежала в свою комнату.

Она открыла пакет, там лежала книга, она называлась «Майн кампф» или в переводе «Моя борьба». Книга была написана Адольфом Гитлером в 1925 году, когда он сидел в тюрьме, и представляла собой его взгляды на развитие Германии и дальнейшие планы. Это был перевод на русский язык.

Книга словно жгла ей руки. Лидка не знала, что ей делать. Надо было куда-то спрятать эту злополучную книгу, выбросить её в окно, сжечь в печке?

Лидка металась по комнате, не зная, что предпринять. В этот момент раздался громкий стук в дверь. Лидка не открывала, она думала, что это вернулся кто-нибудь из ребят или девчонки хотят лечь спать.

Стук стал громче и тревожнее. Раздались голоса: «Откройте немедленно!» Лидка, повинуясь приказу, медленно повернула ключ.

Вошли двое мужчин в длинных кожаных пальто и с наганами в руках. Один приказал Лидке собираться, другой пригласил понятых и начал обыск в их комнате. Лидка только тихо прошептала: «За что меня?» Офицер взял из её рук книгу и удивленно посмотрел, словно он знал, что у неё есть запрещенная книга, и теперь она должна ответить по всей строгости закона.

Лидка пыталась возразить, что книга не её, книгу ей только что подарил один молодой человек, но офицер не слышал, велел ей надеть пальто и следовать за ним. Лидку вывели во двор. Было холодно, мела метель, и Лидку снова колотила неуёмная дрожь.

Она никак не могла взять в толк, что произошло только что. Она не представляла себе, что её жизнь в этот момент разделилась на две неравные части «до» и «после». «До» было всё просто и понятно, что ждало её «после», было совершенно неизвестно. Её грубо втолкнули в черную машину и повезли по московским улицам. Офицер молчал. Молчала и Лида.

Её провели в кабинет следователя. За столом сидел Андрей и хитро улыбался. На нем была форма офицера НКВД. Лидка зажмурилась от яркого света. Андрей задал стандартные вопросы: фамилия, имя, отчество, год и место рождения.

Она тихим голосом продиктовала. Потом так же тихо спросила: «За что вы меня так?» Андрей заорал на нее: «Молчать, сука! Здесь вопросы задаю я! Ну что, штучка шпионская, попалась?»

Дальше следовала громкая нецензурная брань. Лидка стояла, втянув голову в плечи и боясь даже смотреть на него. Ей действительно было непонятно, зачем он подсунул ей запрещённую книгу, зачем привез сюда в тюрьму. Чего он добивается? Андрей спрашивал, откуда у неё эта книга, с кем они её читали, готовили ли какие-то подрывные действия против Советского государства?

Лидка молчала. Тогда Андрей вызвал охрану, те начали бить ногами. Она упала на пол. Лицо распухло от побоев, глаза превратились в узкие щёлочки. Последнее, что помнила, это были бешеные, налитые кровью глаза Андрея.

Она очнулась в холодном карцере, куда её притащили, пока была без сознания. Лидка с трудом разомкнула веки, увидела под собой сырой бетонный пол, а вверху маленькое зарешёченное окошко, через которое едва пробивался утренний свет.

Значит, её били всю ночь, а может быть несколько дней и ночей. Она совершенно не представляла, что сейчас – день или вечер.

Болело всё тело. На руках и ногах были глубокие раны и кровоподтеки. Не было слёз, и не было сил плакать и жалеть себя. Она попробовала встать, но ноги ужасно болели, словно по ним проехали чем-то тяжёлым. Лидка застонала и попросила пить. Тут же открылось маленькое окошечко в двери карцера, и ей было приказано сидеть молча, иначе будет хуже, и никакой воды и еды ей не положено.

На следующий день снова повели на допрос. Теперь был другой следователь – пожилой мужчина с добрыми глазами и приятной улыбкой. Он как-то по-кошачьи вкрадчиво начал расспрашивать о семье, о подругах, о молодых людях. С кем она дружила в техникуме, о чём они говорили, что читали.

Лидке дали умыться, вытереться полотенцем, даже принесли расческу и, наконец, предложили выпить горячего сладкого чая с лимоном.

Лидка пила его маленькими глотками, и ничего в её жизни не было вкуснее и ароматнее этого чая. Она всё рассказала, что книгу ей подсунули, что она никогда не интересовалась политикой, не замышляла никаких враждебных действий. Это – ошибка, и товарищ следователь обязательно разберётся и узнает, зачем это сделали.

Она не стала почему-то говорить, что книгу ей подарил Андрей, сказала, что нашла её в комнате и не знает, кому она принадлежит.

Следователь переписал с её слов всех девушек, которые жили с ней в одной комнате. Затем Лидку снова увели в карцер.

Так продолжалось несколько дней. Один день её допрашивал и жестоко избивал Андрей, а на следующий день – добрый и мягкий следователь угощал горячим чаем.

Андрей издевался над Лидкой в самой изощрённой форме: он посыпал солью её кровоточащие раны, мочился ей в лицо, заставлял лизать его сапоги и бил этими сапогами в лицо так, что выбил ей передние зубы.

В один из своих допросов он изнасиловал её и долго хохотал, радуясь своей победе. Ей хотелось плюнуть ему в лицо, но она понимала, тогда он просто разорвет её на куски.

Лидка к концу второй недели была совершенно без сил, ей казалось, что теперь тело живет отдельно от души. Она только молила Бога, чтобы её поскорее расстреляли и закончились бы все ужасы.

Однажды ей приснился сон, что над изголовьем склонилась сама матушка Пресвятая Богородица, гладит её по волосам и говорит, чтобы она потерпела: «Бог терпел и нам велел. Сколько он перенес страданий за людские пороки, а люди не верили ему, смеялись, вот теперь и твой черед нести свой крест».

Лидка перестала мыслить, она поняла, что когда голова пуста, проще. Не надо анализировать события, не надо ничего просить, надо только тупо выполнять всё, что от неё требуют.

Через месяц ей зачитали приказ, что она осуждена по 58-й статье, пункт 10 (пропаганда и агитация, содержащая призыв к свержению Советской власти, а также хранение и распространение запрещённой литературы), и её приговорили к пяти годам заключения и исправительным работам с конфискацией имущества. Лидка даже не плакала, она подписала все бумаги.

Потом её куда-то везли на машине. В кузове сидели такие же, как и она, худые, измождённые женщины. Разговаривать им не разрешал конвойный, да и говорить никому не хотелось, было похоже, что беда у всех общая. Из одежды на них были старые рваные телогрейки и такие же ватные брюки, на голове изношенные платки, которые закрывали почти всё лицо, на ногах стоптанные валенки.

Окна в машине были зарешёчены и закрыты ставнями, и они только один раз увидели солнце. Это было яркое, уже весеннее солнце, которое слепило глаза и радовало тем, что они ещё живы и, быть может, ещё поживут.

Их привезли в деревню Щукино под Москвой. В те годы строился канал Москва – Волга, который должен был соединить полноводную Волгу с мелководной Москвой-рекой и улучшить водоснабжение Москвы и других городов.

Сталин приказал вырыть канал в максимально короткий срок и с минимальными денежными затратами, поэтому и работали там в основном заключённые и использовался рабский ручной труд.

Лидку и всех прибывших с ней женщин расселили в женском бараке. Это было наскоро сколоченное деревянное здание, которое обогревалось только печкой-буржуйкой.

Спали все на полу вповалку, поворачивались по команде. Было холодно, на стенах висели сосульки. В окнах были огромные щели, через которые задувал холодный ветер. До летнего тепла было ещё далеко, за окнами был только конец февраля.

Рано утром их поднимали, давали двести граммов хлеба и кружку горячей воды. Все спали, не раздеваясь, поэтому и одеваться было не надо. Всех выводили на площадку, строили, по очереди выкрикивали фамилию и дальше отправляли на работу.

Работа состояла в том, чтобы рыть котлован для канала. По откосу берегов были уложены широкие толстые доски, по которым везли землю вверх и высыпали её на берегу. А рядом по таким же доскам спускали пустые тачки вниз. Всё это напоминало гигантский муравейник.

Измождённые люди с трудом везли гружёные тачки вверх и потом быстро спускали их вниз. Там их снова наполняли землёй и везли вверх. И так трудились целую смену, которая продолжалась восемь часов, потом их сменяли другие.

Люди падали от голода и болезней. Многие умирали там же, сидели, прислонившись спинами друг к другу, и только поздно ночью ехала подвода, которая собирала и увозила замёрзшие трупы. Хоронили всех в одну общую яму.

Лидка познакомилась с некоторыми из женщин, которые тоже попали по 58-й статье, их называли «политические», но кроме них в лагере было ещё много уголовных, сидевших за грабежи и разбои. Причем их жизнь была не в пример политическим легче и сытнее. Им за деньги привозили продукты, водку, передачи от родных. Политические были лишены даже права переписки с родными.

Радовало лишь то, что она была среди таких же невинно осуждённых людей, униженных, голодных, больных. Больше всего ей было жаль молодых, ведь старики, как она считала, уже пожили, что-то видели в жизни. А что досталось ей в двадцать лет? Она и жить только начала, когда приехала в Москву. Жизнь в деревне тоже была в постоянных трудах и заботах.

Лидка оглядывалась по сторонам и только удивлялась плакатам, которые висели везде на самых видных местах. Уголовные повесили свой лозунг: «От нас – всё, нам – ничего». В колонии даже проводилось соревнование между бригадами, кто даст больше план за день.

На административном здании у въезда в зону висел большой плакат: «Заключённый – активный участник социалистического строительства». Издавалась даже местная газета под названием «Перековка». Считалось, что только изнурительным трудом можно выковать из предателя и нарушителя честного труженика. Необходима была не просто работа, а работа героическая.

Висели и такие лозунги: «Потопим своё прошлое на дне канала!», «Москву с Волгой мы трудом сольём! Сделаем досрочно, дёшево и прочно!» Уголовники предложили работать вообще без выходных.

Существовала целая культурно-воспитательная часть, которая проводила политминутки, устраивала концерты художественной самодеятельности к большим праздникам.

Начальник строительства выступал перед заключёнными и говорил, цитируя слова Сталина: «Канал должен быть построен в короткий срок и стоить дёшево!» В каждом бараке были так называемые КВБ – культурно-воспитательные боевые точки. Среди заключённых поощрялось доносительство, каждый должен был рассказать гражданину начальнику, о чём думает и что говорит его сосед.

Лидка смотрела на все эти воспитательные моменты и понимала своим крепким крестьянским умом: «Надо выжить, пережить весь этот кошмар, а там дальше уже будет видно, что и как». Она свято верила в справедливость советской власти и товарища Сталина, они разберутся во всех ошибках и накажут виновных.

Лидка тоже участвовала в самодеятельности, она пыталась заслужить право на досрочное освобождение. Её выбрали бригадиром, и теперь она отвечала не только за свою работу, а ещё пяти таких же молодых девчонок.

Она люто ругалась с подрядчиками, использовала каждую возможность приписать объём работ. Она понимала, что это для неё чревато наказанием, но так делали все, и она не собиралась давать в обиду своих «товарок».

Отсюда появилось слово «туфта» или «тухта» – приписывание несуществующих объёмов работ. Они даже однажды попали на местную доску почёта, и о них написали в газете «Перековка».

Лидка умела находить общий язык и с уголовниками, и с охраной. Через короткое время у неё появились полезные связи. Всё-таки молодость и красота – это великая сила! Она смогла добиться для своей бригады увеличения хлебного пайка, им разрешили раз в неделю ходить в баню. За весну построили ещё один барак, в котором уже были нары в три ряда, и их всех разместили в одной комнате.

Она не рассказывала, как ей это удается, но её подружки по бригаде видели, как она почти каждую ночь уходила куда-то до рассвета. Где и с кем она была всю ночь, никто не знал, но каждый раз она приносила с собой что-нибудь съестное и честно делила на всех своих девчонок.

Однажды на одном из собраний им представили нового начальника отдела снабжения. Лидка чуть не потеряла сознание – это был Андрей. Она не сразу узнала его, он поправился, отпустил усы и стал похож на сытого откормленного кота. Андрей её в толпе не увидел.

Лидка стала осторожнее, она очень не хотела, чтобы Андрей узнал, что она здесь, да и он видимо не спешил со встречей.

Прошла весна, близилось лето. Июнь был холодный и сырой. В начале июля всех построили на плацу и сказали, что стройку должен посетить товарищ Сталин и если хоть одна тварь что-то выкинет, расстреляют на месте.

4 июля 1934 года Сталин вместе со своими соратниками приехал посмотреть, как идёт строительство канала. Он увидел, что люди работают босиком, а погода была достаточно холодная.

Он вызвал к себе начальника отдела снабжения и начальника участка. Спросил, почему люди не обуты. Те пытались объяснить, что народу много и на всех обуви не хватает. Сталин приказал, чтобы через два часа все были обуты, а этих двух нерадивых начальников расстрелять на месте. Их тут же схватили и прямо у котлована расстреляли.

Лидке потом обо всем рассказал один из знакомых охранников. Она только плюнула сквозь выбитые передние зубы и зло сказала: «Собаке – собачья смерть!» Вот так наконец восторжествовала справедливость, и её злейший враг был уничтожен. Но ей даже не хотелось радоваться этому факту. Её ждали другие, совершенно неожиданные события.

К концу года на стройке появились первые советские экскаваторы, начали внедрять технику, строить железную дорогу.

Лидку отправили учиться на механика. Она оказалась очень смышлёной в технике.

Учиться их отправили под город Дмитров, где располагался Дмитлаг или Дмитровлаг. Это были заключённые, привезённые на стройку с Соловецких островов из ГУЛАГа. Там в основном были политические заключённые и тоже чаще всего по той же 58-й статье. Начальником строительства канала был Лазарь Иосифович Коган, прежний руководитель ГУЛАГа. Он называл строителей канала «каналармейцами».

Занятия с ними вёл тоже заключенный по имени Николай. Ему на вид было не больше тридцати лет.

После занятий Лидке удалось поговорить с Николаем. Они остались в классе, а охранник почему-то забыл про них.

Они говорили без умолку, оба так соскучились по человеческому общению, а здесь как-то сразу возникло взаимное влечение и огромная симпатия.

Лида узнала о нём, что он родился в 1906 году в Одессе в семье преподавателя гимназии. Окончил в 1925 году физико-математический факультет Пермского университета. Его специальность была инженер-физик. С 1931 года был доцентом этого факультета, готовился к защите диссертации и был арестован НКВД за участие в антисоветской организации, целью которой было изменение существующего строя, реставрация капитализма. Все та же самая 58-я статья, пункт 10 – пять лет без права переписки с конфискацией имущества.

Николай рассказывал о себе, словно на исповеди. Лида внимательно слушала и ловила себя на мысли, что она готова вот так сидеть и слушать Николеньку (как она про себя ласково назвала нового знакомого) бесконечно.

Она любовалась его красивым лицом, живыми, умными карими глазами. Даже несвежая щетина на худом лице не портила его, а придавала какой-то мужской шарм. Лидка видела много мужчин за время своего заключения, но все они относились к ней как к рабыне или просто вещи. Никто из них не испытывал к ней никаких чувств, да и она платила им тем же.

Здесь же был совершенно другой случай. Оба влюбились, влюбились горячо и страстно с первого взгляда. И никакими силами невозможно было в тот момент их разлучить.

Она не успела ничего рассказать о себе. Да и за все эти годы заключения она уже отвыкла что-то говорить о себе, да и говорить вообще. Любые слова могли быть расценены против неё. Жизнь жестоко обошлась с ней, но зато многому научила.

Лидке было достаточно лишь смотреть на него и слушать, слушать, слушать. Она никогда в жизни не была знакома с таким умным, образованным, красивым мужчиной, как Николенька.

Теперь же судьба посылала ей такой подарок, а она не могла ни ответить ему взаимностью, ни просто насладиться этим новым, вспыхнувшим, как пожар, чувством.

Они оба не принадлежали себе, не могли распорядиться своим временем и желаниями. Им предстояло расставание, и неизвестно было, встретятся ли они когда-нибудь ещё.

Николенька замолчал и смотрел с восхищением на Лиду. Теперь она снова была Лида, Лидочка, красавица и голубушка. Лида заплакала, ей никто ещё не говорил таких ласковых слов, не восхищался её красотой.

Да и какая там могла быть красота – выбитые передние зубы, худое, измождённое лицо. Но глаза – огромные голубые глаза с пушистыми длинными ресницами смотрели с такой любовью и нежностью, на какую только способна изголодавшаяся по любви молодая, сильная душа.

Николенька держал её руку в своей и говорил, что они обязательно ещё встретятся, что судьба такая жестокая послала им эту встречу неслучайно, и он верит, что у них всё впереди.

Лида и верила, и не верила. Да как можно верить, если всё так плохо сейчас. Они оба не знают, что ждёт их на следующий день.

Пришёл конвойный и грубо обругал и Лидку, и Николая, словно это они были виноваты, что про них попросту забыли.

Занятия продолжались всего неделю. Лида смотрела на Николеньку, словно стараясь запомнить каждое его слово, движение, мимику. Она понимала, что они могут никогда больше не увидеться, но эта встреча внесла в её жизнь такой заряд бодрости и энергии, что она поняла только одно: она приложит все силы к тому, чтобы снова встретиться с любимым. В тот момент её не интересовало, был ли он женат, есть ли у него дети. Он принадлежал только ей одной и никому больше.

Судьба подарила им ещё один шанс – Николая перевели на их шлюз. На стройке не хватало инженеров, надо было проводить точные математические расчёты, налаживать технику, внедрять новые идеи и предложения, а у Николая была светлая умная голова, полная идей и планов. Так они оказались на одной стройке.

Лида вернулась в свою бригаду. Она теперь работала мастером-механиком. Заключённым работать стало легче. К каналу была проложена железная дорога, по ней день и ночь везли вагоны с землей. Проложили новую шоссейную дорогу. Добавилось техники, появились отечественные экскаваторы.

Она никому не рассказывала о встрече с Николенькой. Да и виделись они нечасто, к тому же только издалека. Но каждый раз сердце её начинало бешено колотиться, лицо краснело, руки предательски дрожали.

Однажды Лидка получила записку, что ей надо срочно прийти к будке охранника, она быстро оделась и побежала, боясь, что случилось что-то нехорошее с Николенькой.

Он ждал её, волновался, нервно ходил недалеко от будки. Лидка бросилась ему в объятия, он прижал её к себе. Оба стояли и плакали от счастья. Охранник сердито одернул их и сказал, чтобы они быстро шли в будку, иначе и у них, и у него будут большие неприятности.

Они вошли в маленькое полутёмное помещение, охранник был молодой парень, его, видно, только недавно прислали, Лида его видела впервые. Парень сказал, что у них есть всего час, потом придёт его напарник, и они должны будут убраться восвояси.

Лида ничего не могла сказать, Николенька ласкал и обнимал её, его поцелуи были почти невинны и в то же время горячи. Лида замирала от счастья. Она стыдливо отвечала на его ласки, но Николенька уже раздевал её и торопился, осыпая лицо, руки, грудь, губы страстными поцелуями.

Лида уже не видела ни охранника, ни скудной обстановки вокруг. Она была на вершине блаженства. Можно было только мечтать о такой неземной любви, о таких чувствах. Николенька говорил ей какие-то ласковые и нежные слова, она и слышала, и не слышала. Казалось, что вот оно – счастье, что ничего лучше и быть не может!

Охранник вышел на улицу покурить. Лида и Николенька словно выплескивали друг на друга всю накопившуюся за эти годы нежность, любовь, страсть. Они были неистовы и ненасытны, словно боялись, что сейчас всё закончится и снова оба уйдут в свои грязные и вонючие бараки.

Охранник, его звали Афанасий, вернулся и постучал к ним в тесную комнатушку: «Эй, вы там, собирайтесь, уже время!» Николенька испуганно отпрянул и начал быстро одеваться. Лида тоже заторопилась.

Они вышли на улицу. В небе светила яркая луна, огромные звёзды словно касались земли. Они стояли, взявшись за руки, и любовались на эту неземную красоту.

Николенька посмотрел на часы и сказал, что надо быстрее возвращаться к себе, скоро ночная поверка. Они быстро побежали в разные стороны.

Теперь они могли встречаться раз в неделю, когда дежурил Афанасий. Лида ждала этих встреч, радовалась и боялась сглазить своё счастье. Ей казалось, что всё кончится плохо, если кто-нибудь узнает, выследит, и их расстреляют. Но ей уже не страшна была смерть после этого неземного блаженства, которое она испытывала с Николенькой, ей казалось, что лучше уже ничего и быть не может.

Но, с другой стороны, так хотелось жить, чтобы снова и снова увидеть его счастливое и такое любимое лицо! Их любви был отведен всего один час, но в этот час была вложена целая жизнь, они проживали каждую минуту. Говорили, строили планы, мечтали о том, что оба освободятся и будут наконец вместе. У них будет огромный дом и куча детей.

Стройка шла своим чередом, работа продвигалась. Голод и холод уже не так пугали. Человек так устроен, что он рано или поздно привыкает к тяжёлым жизненным условиям.

А эти два молодых сердца ещё согревала любовь, огромная, чистая и светлая, какая только бывает в молодые годы. Удивительным было и то, что вокруг кипела адская каторжная работа, голодный паек, невыносимые условия, а они были бесконечно счастливы.

Через несколько месяцев Лида отметила перемены в своём самочувствии, её стало ужасно мутить, особенно по утрам, всё тяжелее стало вставать, ноги отекали, и она ещё острее чувствовала голод.

Лида поняла, что беременна. Она боялась, что другие догадаются, и начальство заставит её избавиться от этого ребёнка. Николенька, когда узнал, сначала испугался за неё, а потом обрадовался. У него не было детей, хотя он был женат и они с женой прожили три года, но детей почему-то не было.

Время шло, и Лиде всё труднее становилось скрывать растущий живот. Работали также тяжело, и надо было делать вид, что ей по-прежнему ничего не стоит возить тяжёлые тачки с землей.

Но Лида была счастлива, она носила под сердцем плод их любви с Николенькой. Они жили одним днём, никогда не знали, что будет завтра, но этот ребенок, если всё будет хорошо и он родится живым и здоровым, будет её огромным утешением в жизни.

Срок родов неумолимо приближался. Однажды в бане конвойная подошла к Лидке и грубо спросила: «А рожать ты здесь, в бане, собираешься, сука?» Лидка ничего не ответила.

В колонии женщины тоже беременели, кто от охранников, кто от уголовников, здесь отношения не рассматривали как что-то необыкновенное, но беременность почти никто не сохранял, всем делали аборты по медицинским показаниям. И Лидка боялась, что её тоже заставят, поэтому и молчала до последнего.

Во время встреч с Николенькой, а они становились всё реже, он гладил её живот и с восторгом ощущал сильные движения ножек младенца. Лида почему-то была уверена, что будет девочка, Николенька ждал сына. Имя для ребенка придумали заранее. Если девочка – то Маргарита, если мальчик – то Константин.

Схватки начались неожиданно, ночью. Лидка пыталась сдерживать стоны, но ничего не получалось, боли были очень сильные.

Вызвали врача, она отвела Лидку в лазарет. Там Лида к утру и родила маленькую слабенькую девочку, которой дали громкое и красивое имя – Маргарита.

Девочка была чудо как хороша – темные, как вишенки, глазки, светлые реденькие волосики, маленький носик и красивые алые губки. Она плакала, хотела есть, а молока у Лиды было совсем мало.

Врач пожалела и мать, и ребёнка и оставила их на две недели в лазарете. Николенька приходил проведать, но его не пустили, и Лида в окошко показывала ему красавицу дочку.

Николенька где-то достал настоящего коровьего молока и принёс его своим девочкам.

Только потом Лида узнала, что Николенька смог через уголовников договориться и ему переправляли деньги в ссылку, так он смог платить охране, когда они встречались с Лидой, и теперь он оплачивал врача и продукты.

Девочка росла и хорошела. Но эта идиллия скоро закончилась. В палату пришёл начальник лагеря и вместо поздравлений сказал, что ребенка у неё заберут. Лидка плакала, стояла на коленях, умоляла оставить девочку при лагере, но начальник был неумолим. Опять помогли связи Николая.

Связались со старшей сестрой Глафирой, ей разрешили приехать в лагерь и забрать девочку в деревню. Лидка плакала так, как никогда в жизни ещё не плакала, даже когда её били и издевались, ей не было так больно и обидно. Отрывали её кровиночку! Даже встреча с сестрой её не обрадовала.

Николай успокоил и сказал, что надо радоваться уже тому, что она родила такую красавицу и что девочке будет лучше в деревне на свежем молоке и продуктах.

Лидка вышла на работу, и теперь её главной задачей было добиться досрочного освобождения. Она работала, как ломовая лошадь, все только удивлялись, откуда берутся силы у этой худой измождённой женщины.

Николай быстро продвигался по служебной лестнице. Его инженерные способности помогали в работе. Он теперь жил в сносных условиях, ему увеличили паёк, но резко ограничили свободу передвижений. Он должен был сидеть целый день за чертёжной доской и выдавать идеи. Они встречались всё реже, а потом Николая и вовсе перевели в Москву.

Лида плакала, просила Николеньку, если он сможет, навестить девочку в деревне и помочь им деньгами и продуктами.

Николенька обещал. В последнюю встречу они мечтали, что обязательно встретятся, поженятся и родят ещё много, много мальчиков и девочек. Будут жить долго и счастливо и умрут в один день.

Наконец наступил долгожданный день открытия канала. 15 июля 1937 года Волга впервые повернула свои воды. Вода в канале поднялась на тридцать восемь метров по сравнению с Волгой. За успешное строительство канала начальник строительства Л. И. Коган получил орден Красной Звезды, а в 1938 году был осуждён и расстрелян. На строительстве погибли, по разным данным, от семиста тысяч до полутора миллионов заключённых.

Лида никогда больше не встретилась с Николенькой. Он тоже был сначала награждён орденом за строительство канала, а позже осужден ещё раз и расстрелян.

Лиду освободили в 1937 году, она долго не могла устроиться на работу, жили они с дочерью очень бедно. В Москве ей поселиться не разрешили, они жили в небольшом городке Александрове, за сто километров от Москвы.

Замуж Лида так и не вышла. Но всю свою жизнь была верна и предана Иосифу Виссарионовичу Сталину, считала его великим человеком и была уверена, что он не знал обо всех злодеяниях, которые творили другие за его спиной.

Умерла она в сорок лет, не выдержало сердце, случился инфаркт, и врачи не смогли её спасти. Маргарита выросла, стала врачом. Добилась реабилитации матери и отца после смерти Сталина в 1955 году.

В 2007 году Маргарита была на закладке камня в основание часовни Новомученникам и Исповедникам российским в Деденёво. Всякий раз, когда она плавала по каналу им. Москвы, ей казалось, что она слышит стоны погибших и ощущает среди бетонных стен их кости и останки.

Но и в этих невыносимых условиях жили и любили люди, и она сама родилась от большой и чистой любви двух совершенно невинных и рано ушедших из жизни людей.

7 декабря 2013 г. Москва

 

Семейная тайна

Солнце спряталось за тучи, сразу стало темно и холодно. Высокие ели поскрипывали от порывов ветра. Начался сильный снегопад. Метель разыгралась нешуточная. Ветер неистово сыпал снегом в лицо. Забирался под куртку, старался сорвать шапку.

Николай Петрович понимал, что его любимая гнедая кобыла Звёздочка устала и с галопа перешла на тяжёлый шаг. Она пыталась противостоять порывам ветра, но ноги подкашивались и увязали в высоких сугробах. Дороги почти не было видно. Они ехали полем. Вокруг были только высокие снежные заносы.

Егерь Матвеич остался далеко позади. Его понурая лошадёнка совсем выбилась из сил, и только приятель Николая Петровича, молодой граф Орловский, лихо гарцевал на своем красавце – скакуне по кличке Мальчик.

Собаки тоже двигались из последних сил. Борзые с трудом вытаскивали из высокого снега свои длинные ноги и снова увязали в нём.

Николай Петрович остановился на опушке леса и решил, что охота не задалась и надо остановиться на ночлег в ближайшей деревне, иначе они и лошадей загонят, и собак потеряют.

Матвеич подъехал красный, запыхавшийся, шапка его была надвинута на глаза. Лошадь под ним дышала с трудом. Ближайшим местом для ночлега была небольшая деревушка Ильино. До неё было совсем близко, да и места там были удивительно красивые: рядом река, а сама деревня на высоком берегу.

После короткого отдыха все, довольные, двинулись в путь, благо было недалеко. Стали уже видны дома, из труб шёл дым, а окна светились заманчивыми огоньками.

Снег, так же неожиданно, как начался, так и прекратился. В небе показалась яркая луна, высыпали звёзды. Вечер был просто чарующий. Свет луны падал на деревню, на замёрзшую реку, на таинственный тихий лес, который окружал деревню со всех сторон. И такая была удивительная тишина и красота кругом, что Николай Петрович невольно остановился и залюбовался этой зимней картиной!

Он был ещё и неплохой художник. Рисовал с раннего детства, родители наняли ему лучших в Петербурге учителей, и мальчик многого достиг в художественном творчестве. Жаль только, что, когда подрос, забросил и кисти, и краски: его тогда увлекла военная карьера, и он мечтал о подвигах и славе.

Он представил себе чётко и композицию, и краски будущей картины, пожалел только о том, что нет с собой мольберта.

Граф Орловский стоял рядом и тоже любовался на тихий вечерний пейзаж. Послышалось протяжное женское пение. Голоса звучали негромко, но очень слаженно и красиво. Простая народная песня согревала душу и рождала какие-то детские воспоминания о няньке, певшей колыбельные песни.

Николай Петрович вспомнил маменьку, и на глаза набежали слезы. Он незаметно смахнул их перчаткой, сделав вид, что это просто снег попал ему на лицо.

Матвеич знал всех, кто жил в деревне, и поехал к самой большой и красивой избе. За окнами горел неяркий свет. Николай Петрович с графом стояли в стороне и не могли налюбоваться на зимний пейзаж. Графу не нравилась перспектива ночёвки в простом крестьянском доме, он был сердит, но Николай Петрович уговаривал его, что здесь встречаются такие замечательные особы женского пола и он сразу забудет о своём плохом настроении. Да к тому же выбора особенно не было, ехать дальше не было ни сил, ни желания.

Матвеич быстро договорился с хозяином, им оказался нестарый ещё мужик по имени Пётр. Тот открыл настежь двери и стоял на крыльце, склонившись в пояс, пока оба барина не прошли в горницу.

Там был накрыт стол, семья, видно, ужинала, но все повыскакивали со своих мест и теперь оторопело смотрели на господ из-за чуть прикрытой двери, не решаясь войти.

Пётр громко и требовательно позвал: «Марья! А ну, быстро неси господам покушать да выпить! Вишь, гости какие у нас именитые!» Марья быстро прибежала, неся в двух руках поднос и большую бутыль с вином.

Она постелила белую домотканую скатерть, вышитую красными петухами, поставила красивые фарфоровые тарелки, положила господам дорогие серебряные вилки и поставила большие штофы для вина. Пока господа раздевались, шумно фыркая, мылись над большим красивым тазом, она уже накрыла стол.

На столе были солёные огурчики, хрустящая квашеная капустка, маринованные грибочки, мочёные яблоки, маринованный чеснок, варёная картошечка, от которой шёл необыкновенный запах и легкий дымок.

Главным блюдом на столе была зайчатина. Хозяин хвалился, что несколько дней назад они со старым барином Петром Кириллычем удачно поохотились и барин двух зайцев подарил Петру, вот теперь вся семья может лакомиться зайчатиной, и он безумно рад, что пожаловали такие дорогие гости, и они не побрезгуют отведать его угощение.

Николай Петрович и граф совсем не побрезговали и накинулись на угощение, как изголодавшиеся волки. От тепла, выпитого вина и сытной еды все за столом быстро захмелели.

Пётр рассказывал, что он – однодворец, выходец из военно-служивых людей. Был за свое геройство наделен небольшим участком земли в один двор, платит подушную подать и часто помогает старому барину Петру Кирилловичу по хозяйской части.

У Петра было три сына и старшая дочка – красавица Анюта. Орловский велел позвать к столу Анюту. Он недовольно выговаривал Петру: «Что же ты прячешь от нас самое сокровенное – красавицу дочку? Нехорошо, старик!» Пётр, тоже хорошо захмелевший, велел жене быстро привести Анюту.

Через несколько минут в горницу вошла девушка лет четырнадцати-пятнадцати. Она робко остановилась в дверях, боясь поднять на господ глаза. На ней был красивый бело-красный сарафан, расписанный петухами и разными узорами, белоснежная блузка и симпатичные лапоточки.

На льняных волосах красовалась голубая ленточка. Глаза у Анюты оказались такого же небесно-голубого цвета, длинные тёмные ресницы завивались на концах, и от них падала тень на щёки.

На щеках горел яркий румянец, губы были такие же красные, как щёки. Ещё на лице был хорошенький курносый носик. Девушка была действительно очень красива. Невысокого роста, удивительно ладно сложенная, она была похожа на дорогую фарфоровую куклу. Николай Петрович подумал: «И откуда такая красота в такой-то глуши!»

Орловский тоже не скрывал своего восхищённого взгляда. Пётр попросил Анюту спеть. Девочка быстро согласилась и запела удивительно чистым и красивым высоким голосом протяжную народную песню.

Когда песня закончилась, господа просили спеть ещё и ещё. Девушка пела, репертуар её был разнообразен, она знала и церковные (она ещё пела в церковном хоре), и грустные, и весёлые песни.

Николай Петрович слушал с замиранием сердца. Её песни будили в нём какие-то забытые чувства. Он понимал, что душа его очерствела за годы военной службы, и теперь это юное, чистое существо напомнило ему о чём-то светлом, нежном, неземном.

Он вспомнил свою первую любовь – юную барышню Натали, их пылкие встречи в беседке в саду, первые поцелуи и признания. Вспомнил свое восхищение при виде первой петербургской красавицы – Елизаветы Преображенской. Своё волнение, когда он подал ей веер, который она, как ему показалось, нечаянно уронила. Как он пригласил её впервые на танец, как долго не мог попасть в такт вальса от волнения, и она сама его вела в танце, пока он не пришёл в себя. Он вспомнил и множество случайных женщин, которых он любил в то время, когда их полк заходил в отвоёванный город.

Но это всё было не то. С такой чистотой и детской наивностью он встретился впервые. Николай Петрович был не женат, ему шёл двадцать восьмой год, и полагалось уже обрести семью. Маменька его умерла несколько лет назад, а отцу – старому барину Петру Кирилловичу – после смерти любимой жены было не до сына, он ушёл в свое горе и никого не хотел ни видеть, ни слышать. Жил уединённо в деревне и общался только с местными крестьянами.

Господа устали, день выдался тяжёлый, и хозяин предложил им лечь спать. Марья постелила им в горнице на широкой кровати. Уже засыпая и громко зевая, граф Орловский нецензурно выбранился и сказал, что он с удовольствием занялся бы красавицей Анютой, но тут же громко захрапел.

Николай Петрович долго не мог заснуть, Ему казалось, что Орловский, как животное, ему всё равно, где и с кем, почему-то было ужасно обидно за Анюту, словно её измазали в чём-то грязном и порочном. Он решил, что бедную девушку не отдаст никому, он будет её защищать, как Робин Гуд защищал бедняков, с этими мыслями он провалился в тяжёлый, удушливый сон.

Яркое солнце светило во все окна. На стене громко тикали часы с кукушкой. Кукушка равнодушно выскакивала из гнезда и громко отсчитывала неумолимое время. Николай Петрович взглянул на часы и понял: уже полдень. Орловского рядом не было. Он лениво потянулся и вспомнил и вчерашний день, и неудачную охоту, и красавицу Анюту. Голова гудела, видимо вчерашнее вино было достаточно крепким.

Он выглянул в окно: на реке лёд давно замёрз и сверкал на солнце, как алмазы. Крестьянские дети расчистили его у берега и, привязав к валенкам самодельные коньки, с визгом и криками катались, перегоняя друг друга. Везде было бело от яркого солнца и сверкающего снега, и эта чистота и непорочность в природе ещё раз напомнили ему о красавице Аннушке.

Пётр убирал лопатой снег, расчищая дорожки. Орловский стоял у ворот и курил трубку, внимательно разглядывая проходящих мимо крестьянок.

Николай Петрович увидел, что Аннушка внимательно наблюдает за ним сквозь плохо прикрытую дверь. Он позвал её, она вошла и, не поднимая глаз, спросила, когда господам подавать завтрак. Он сказал: «Немедленно, мы должны уехать через полчаса, нас ждут в имении, и старый граф Петр Кириллович наверняка уже волнуется».

Пока он умывался, на столе снова появились те же яства, только добавилось парное молоко и жирная сметана, ложка буквально стояла в ней. Николай Петрович позвал Орловского и сказал, что им надо срочно ехать домой. Тот неохотно подчинился.

Всю обратную дорогу барин вспоминал грустные Анютины глаза, как она смотрела на него, не скрывая своего девичьего восторга и любви, которая уже прочно засела в её юную душу. Такого с ним ещё никогда не бывало.

Он понимал, что Анюта – не его поля ягода, что он никогда не женится на ней, батюшка этого просто не допустит, но это новое, вмиг вспыхнувшее в нём чувство, не давало жить спокойно, волновало, требовало каких-то действий. Он ещё толком не понимал каких, знал только одно: ему необходимо видеть постоянно эту девушку, слушать её голос, держать её руку в своей и наслаждаться этим общением.

Она была для него, как сосуд с чистой ключевой водой, которую пьёшь и не можешь напиться, как символ верности и любви. Он прекрасно понимал, что эта девушка будет верна ему всю свою жизнь, никогда не позволит и в мыслях обмануть. И как она не похожа на тех холодных светских красавиц, которые окружали его в чопорном Петербурге.

Николай Петрович стал часто приезжать в Ильино. Анюта уже привыкла к молодому барину и ждала его и радовалась встрече. Он привозил ей нехитрые подарки: то колечко, то маленькие серёжки. Она счастливо улыбалась, надевала подарки и прыгала перед зеркалом. Николай Петрович видел, что она ещё совсем юная, чистая особа, и даже мыслей плохих у неё не было. Она любила его честно и открыто, как может любить юная восторженная душа.

Наступила весна. Дни стояли длинные и яркие. Цвела сирень, пели соловьи. В воздухе чувствовалось необыкновенное душевное томление.

Только Пётр и Марья – родители Анюты совсем не радовались частым приездам молодого барина. Они прекрасно понимали, что барин побалуется с их дочкой, да и бросит бедную девушку. Пётр не мог спать, ну да как скажешь барину, «не тронь не своё».

Марья тоже смотрела на дочь и понимала, какая тяжёлая судьба уготована её кровиночке. И лишь Аннушка была беззаботна и весела. Она ждала приезда своего Николеньки, как она теперь называла барина, когда он долго не приезжал, грустила, плакала, доставала его подарки и целовала их.

В одну из таких весенних ночей Николай Петрович остался ночевать в их избе. Ему постелили в горнице. Вечером, когда уже все в доме уснули, он позвал Аннушку к себе.

Девушка дрожала и ждала с замиранием сердца, что будет дальше. А дальше было то, что обычно бывает между молодыми и любящими сердцами, которые летят навстречу друг другу, подстёгиваемые страстями, не думая ни о чём и ни о ком.

Анюта выглядела моложе своих лет, ей не давали больше тринадцати, но на самом деле ей было шестнадцать, и это был возраст, когда деревенских девушек уже могли сосватать и выдать замуж. Но какие могли быть разговоры о крестьянской свадьбе, если к ней ездил сам молодой барин – Николай Петрович!

И Анюта сдалась на милость победителя, она ни о чём не просила, ничего не требовала, только подчинялась его желаниям так же пылко и страстно, как и он. Ночи под пение соловьев и сильный запах весенних трав и цветов остались в памяти и Аннушки, и Николая Петровича.

Аннушка была девушка молодая и здоровая, поэтому через определённое время она поняла, что с ней происходит что-то необычное. Есть не хотелось, всё время мутило, и она убегала из-за стола. Мать и отец всё поняли и совсем потеряли покой. Только Николай Петрович ничего не видел и не понимал.

Время шло, наступило жаркое лето. Аннушка округлилась и поправилась. Наконец и Николай Петрович понял, в чём дело. Аннушка плакала, говорила, что ни в чём его не упрекает и ничего не просит, только благодарна барину за его милость.

Николай Петрович какое-то время испытывал лёгкие угрызения совести, что испортил чистую, непорочную девушку, но, с другой стороны, все они бабы одинаковые. Вот теперь и эта превратилась в такую же, как все, толстую и глупую гусыню. Эти мысли были совершенно не справедливы, да и сам он прекрасно понимал, что это не так, но ничего с собой поделать не мог. Ему стало в очередной раз скучно, и он решил, что пора ехать в Петербург и развеяться.

Аннушка ждала, каждый вечер сидела на крыльце и ждала. Барин так больше и не появился. Потом она узнала, что он женился на графской дочери, как и он сам, красивой и с богатым приданым. Весело жил в Петербурге и не вспоминал свою прекрасную Аннушку.

Время шло, близился срок родов. Всё труднее было скрывать большой живот. К счастью, наступила ранняя зима, и Аннушка ходила в свободном зипуне.

Когда ночью начались схватки, испуганная Мария побежала к бабке-повитухе. Та приняла роды, и на свет появилась маленькая красивая девочка, как две капли воды похожая на Николая Петровича. Аннушка назвала дочку Ульяной.

Отец с матерью заплатили денег, чтобы повитуха никому не рассказывала о том, что произошло у них. Та обещала. Надо было жить дальше. Дочь надо было выдавать замуж. А кто же её возьмет с таким приплодом? Аннушка ничего и слышать не хотела о том, чтобы расстаться с дочкой. Она напоминала ей о любимом, но мать с отцом настаивали, что девочку надо отдать в хорошие руки, пусть другие её воспитают, а им надо скрыть дочкин позор.

Аннушка не очень понимала, что же тут позорного? Все люди женятся, рожают детей. А она к тому же родила от горячо любимого человека. От всех волнений и переживаний у Аннушки пропало молоко, начался жар. Девочку было нечем кормить, и она плакала день и ночь. Аннушка лежала, уткнувшись в стену, ей не хотелось жить. Как просто – пойти и утопиться в реке, и закончатся все её муки.

Через два дня мать завернула девочку в одеяло, написала записку и вложила её в маленький сверток.

Она шла в соседнюю деревню и горько плакала, ведь это была её родная внучка, кровиночка, и Господь наверняка накажет за содеянное. Но больше она переживала за свою дочь. Куда она денется от людской молвы? Кто захочет её взять в жёны?

Шла она долго, устала. Наступил вечер. Зимой темнеет рано. Марья подошла к знакомому дому. В нём жила многодетная семья. У них было своих пятеро детей. Марья подумала: «Воспитают и шестую» Она положила сверток на крыльцо. Девочка спала, смешно чмокая губками. Мария постучала в окно и бросилась бежать. Она отбежала, спряталась за большим деревом и увидела, что вышла хозяйка, увидела сверток с ребенком и, заохав, внесла его в дом.

Мария перекрестилась и заторопилась домой, не оглядываясь и больше всего боясь передумать и вернуться.

Через месяц Пётр продал дом и уехал неизвестно куда. Больше о них в деревне никогда не слышали.

А девочка росла удивительно красивой и смышленой. В записке было написано, что родилась она 5 декабря и зовут её Ульяна. Новые родители записали её в церкви на свою фамилию Шлыкова. Так никто и никогда не узнал, откуда и как появилась на свет эта удивительная девочка.

17.11.2013 г. Москва

 

Корни

Что такое человеческие корни? Это то, что связывает человека с землей, с жизнью, то, из чего он когда-то вышел, то, куда он рано или поздно уйдет. У каждого они свои, их нельзя перепутать, поменять, продать или купить.

Откуда ты? Кто твои родители? Чем знаменита их маленькая Родина? Что тебя притягивает туда и по каким признакам ты безошибочно узнаёшь – это моё родное, кровное?

Моя Родина – это маленький провинциальный городок во Владимирской области под названием Киржач и небольшое село Ильино Можайского района, потому что там родились мои родители. С их генами мне передалась любовь к этим местам, не отмеченным даже на небольших картах. Сколько единственного, неповторимого и присущего только им несут в себе эти места!

Киржач стоит на берегу небольшой реки с таким же названием. Первое и самое сильное впечатление, оставшееся у меня из далёкого детства, это когда, выйдя из автобуса, стоишь на высокой горе, где расположен один из районов города – Селиваново, и смотришь вдаль. Дыхание захватывает, и слезы комом подступают к горлу, настолько близки и волнующи эти места. И мало, что изменилось с той поры, когда мой папа бегал здесь босоногим мальчишкой.

Та же высокая пожарная каланча, которая давно уже утратила свое прежнее назначение, внизу река, куда женщины, как и сто лет назад, приходят полоскать белье, хотя у многих уже благоустроенные квартиры.

Так же и я в детстве приходила с тетей Аней полоскать белье. Помню, как везли на велосипеде тяжёлые корзины с мокрым бельём, необыкновенный запах свежести, когда оно высыхало, полощась на ветру.

По дороге мы играли в нашу любимую игру: «„Да“ и „Нет“ не говорите, черный с белым не берите». Надо было отвечать на вопросы ведущего и ни разу не сказать слов «да» или «нет» и при этом ещё не использовать прилагательные «черный» или «белый».

Мы придумывали разные романтические истории, потому что игра обычно начиналась вопросом: «Вы поедете на бал?» И дальше следовал совершенно необыкновенный рассказ: на чём вы поедете, во что будете одеты, как будет выглядеть принц.

Сердце замирало от этих слов, предчувствуя необыкновенную любовь, красивую жизнь, конечно, в мечтах ты совершенно забывал о главном условии, и вот уже коварный ответ «да» или «нет» слышится на очередной вопрос.

Теперь твоя очередь задавать вопросы, ловить тётушку на невнимательности, и так до бесконечности. Я никогда не уставала играть в неё, потому что с детства была мечтательной натурой.

Дорога в город идет вниз мимо бани. Как хорошо, что это здание сохранилось, и я каждый раз, проходя здесь, вспоминаю, как нас, детей, водили по субботам в баню. Это было место встречи, своего рода клуб, где обсуждались последние городские новости. После бани возвращались румяные, разомлевшие от жары и садились пить чай.

Торговые ряды, что в самом центре города, имели форму квадрата: в центре был склад, а снаружи множество самых разных магазинчиков.

Заманчиво смотрелись сокровища, которые там были выставлены. Мне очень нравился магазин с немного странным на сегодняшний день названием «Культтовары», что означало «культурные товары». Там было всё, от карандашей и ручек до пианино и баяна. Я могла часами смотреть на эти богатства.

Папин брат в то время был главными инженером завода, где работало почти всё взрослое население городка, поэтому и его самого, и его жену знали многие, и когда мы шли по городу, нас останавливали, здоровались и часто спрашивали: «Чья же это девочка?» Тетя Аня с гордостью, как мне казалось, отвечала: «Это Колина дочка», а я стояла такая счастливая и радостная, как будто это была моя заслуга, что нас все знали.

А один папин приятель был мне особенно дорог, они дружили в детстве и юности, потом судьба развела их по разным городам, и когда он встречал меня, то всегда очень радовался, как будто я ему напоминала их собственное детство.

Меня привозили на лето в Киржач лет с трёх, поэтому все мои воспоминания о городе связаны с детством.

Бабушкин дом. Я до сих пор хорошо помню и его внешний вид, и внутреннее убранство. И так замирает сердце, когда свернёшь на Ленинградскую улицу и увидишь его на правой стороне, с тремя окошками, украшенными резными наличниками.

Высокий дощатый забор и калитка, которая закрывается на такую же щеколду, как в детстве: повернешь ручку, звякнет щеколда, и залает собака. Во дворе всегда жили собаки, и все почему-то были по кличке «Пират», если это был мальчик, и «Найда», если это была девочка.

Входишь в ворота – небольшой дворик, поросший травой, поленница дров, а дальше сад и огород. У меня была даже своя небольшая лейка. Помню себя лет десяти в ситцевом сарафане, в резиновых сапогах, с упоением поливающую грядки.

Бабушка осталась в моей памяти уже старенькой, вот она сидит на кухне у окошка и что-нибудь рассказывает. Ещё помню её чудесные пироги с черникой, я такие больше не ела нигде и никогда, их пекли в настоящей русской печке, а начинка была такой вкусной потому, что ягоды мы собирали в лесу сами – они были свежие и сохраняли свой истинный аромат.

Помню большую русскую печку, за которой мы любили прятаться. В доме была кухня и всего две комнаты, но он казался нам очень просторным. Вижу перед собой комнату – светёлку в два окна, на которых неизменно росла герань. Остался в памяти даже стук будильника, который почему-то работал только лёжа на боку, и назойливое жужжание мухи. Яркий июльский день, в комнате светло и уютно. Этот звук часов и жужжание мухи, наверное, останутся во мне навсегда.

Бабушка очень любила сладкое, и мы каждый раз привозили ей много конфет. Любимыми были сливочные помадки, она складывала их в шкаф, а вечером усаживала нас, своих внуков, за стол и угощала чаем с конфетами, рассказывала о прошлом. Не было тогда ничего вкуснее этих конфет и бабушкиного чая.

У папиного брата было двое сыновей и младшая дочь, с которой я любила нянчиться. Мальчишки хулиганили, и мне приходилось в неравной борьбе отстаивать свои права.

А с соседскими девочками мы играли в куклы. Помню, как я плакала, приехав домой: «Хочу обратно в Киржач», и начинала ждать тот день, когда мы опять туда поедем.

Киржач окружён со всех сторон прекрасными сосновыми лесами. Когда приезжали мои родители, мы всей компанией с детьми и собаками, набрав в корзинки еды и питья, шли в лес или на речку – купались, загорали, играли.

Мальчишки научили меня играть в «чижика», лапту, ножички, поэтому, возвращаясь в Москву, я могла играть в любые игры. Во дворе мы играли в «штандор». Я не знаю, что означало это слово, но помню, что надо было подбросить мяч высоко вверх и, пока он летел книзу, быстро выкрикнуть чье-нибудь имя, чтобы тот успел поймать мяч.

«Чижика» делали сами из деревянной чурочки с одним заострённым концом – надо было ударить по нему палкой, и он летел далеко в сторону.

Мальчишки играли в «рассшибалочку» на деньги, девчонок в такие игры никогда не принимали. Девочки любили прыгать через верёвочку: двое крутят бельевую верёвку, а остальные по очереди через неё прыгают. Я была маленькая, у меня так не получалось, и бабушка с тётей Аней по вечерам терпеливо крутили мне, чтобы я скорее научилась.

Ещё чертили палочкой на земле «классики», потому что асфальта во дворе не было, и без устали гоняли из «класса» в «класс» коробку из-под гуталина.

Когда собиралось много народу, любимыми играми были «казаки-разбойники», «сыщик, ищи вора», прятки и вышибалы. Да мало ли игр подарило нам наше детство!

На улице все жили дружно, любили ходить в гости, к одним соседям ходили с бабушкой за молоком, к другим – просто поиграть или поболтать. Вечером усаживались на скамейке возле дома и не уставали слушать сказки или чудесные бабушкины рассказы.

В конце Ленинградской улицы была школа, в которой учился ещё мой папа, она и сейчас работает. Дальше стадион, куда ходили болеть за заводскую команду, а там уже и лес подступал к городским улицам.

Церковь и кладбище пугали меня. Если кого-нибудь хоронили, траурная процессия шла по нашей улице, оркестр играл похоронный марш Шопена, и мы испуганно жались к бабушке, силясь понять, как это человек жил, а теперь умер, и его закопают в землю.

В праздничные дни колонны демонстрантов тоже шли по нашей улице, звучала музыка, пели песни, все были весёлые и счастливые. Эта общая радость объединяла людей. Почти все друг друга знали, и поэтому в колоннах шли, весело переговариваясь, шутили, пели.

В доме всегда было много гостей, телевизоров ещё не было, играли в лото, карты. Спать ложились рано, взрослые уставали на работе и дома, а дети, набегавшись за день, засыпали ещё быстрее. Зато и поднимались рано, тогда не принято было спать до десяти утра, даже в выходные дни.

Основным видом транспорта в городе тогда был велосипед, на нём ездили в лес, на речку, на работу, в гости. Машин в городе было совсем мало, а автобусы ходили и того реже. На велосипедах одинаково хорошо ездили и мужчины, и женщины, а уж мальчишки – те просто не слезали с них.

Теперь я всё реже и реже приезжаю в этот маленький городок. Выросли мои братья и сестренка, у них теперь свои дети. Постарели дядя и тетя, давно умерла бабушка, но каждый раз, когда я приезжаю в Киржач, я снова ощущаю себя маленькой девочкой, возвращаюсь в своё детство и радуюсь тому, что стоит ещё бабушкин дом.

И сворачивая на Ленинградскую, говорю: «Здравствуй, бабушка, вот я и приехала опять в гости», – и заохает тетя Аня, и улыбнется счастливо дядя Лёша, и будем вспоминать, и рассказывать о сегодняшней нашей жизни. И сколько бы я ни жила на свете, этот город будет всегда со мной.

В этом году мне довелось побывать и в маминых родных местах, что находятся в Можайском районе. Я, правда, не была в маминой родной деревне, но все равно рядом, в нескольких километрах от неё. Удивительно, но места здесь очень похожие на киржачские: сосновые и еловые леса, речка, пригорки с перелесками.

Наверное, неслучайно мои родители, воспитанные одной землёй, нашли и полюбили друг друга и смогли передать мне эту любовь с удвоенной силой.

Когда ходишь по этим местам, кажется, вот они, твои корни в этой земле. Эта речка, что медленно и плавно течёт в неведомые дали, и эти сосны и ели качали тебя и пели колыбельные песни. Простые лесные цветы гораздо милее и красивее чопорных роз и гвоздик.

Лес напоён запахом хвои и пением птиц, особенно в начале лета, когда природа, проснувшись, дарит тебе очарование свежих красок. В ней преобладают все оттенки зелёного, начиная с едва заметных распустившихся листочков до сочно-зелёных хвойных деревьев.

Природа оживает и говорит тебе: «Здравствуй, здравствуй, новый человек, обновляется жизнь, и ты вместе с ней обретаешь новые черты». В такие дни хочется сидеть на берегу реки, смотреть вдаль и думать о том, что так же было и сто, и двести лет назад, кто-то другой так же сидел здесь, и будет сидеть через много-много лет.

Наши внуки и правнуки увидят эту красоту и поймут, что их корни здесь, они родились на этой земле, а потом будут рассказывать своим детям о жизни, и так будет бесконечно долго.

Нужно знать и любить свои корни, не отрываться от своего прошлого, каким бы серым и неказистым оно тебе ни казалось. Много людей было до тебя, они пронесли искру веры и тепла и передали её тебе. Теперь твоя очередь нести её дальше, постарайся не погасить этот огонёк, не растоптать этой веры, укрепи её, разожги ярче огонь, чтобы он горел и в непогоду, тогда ты можешь быть спокоен, что не напрасно прожил свою жизнь, успел сделать что-то важное и нужное.

И все следующие поколения поймут тебя, продолжат твоё дело, и ты будешь повторяться в каждом из них. Пусть и твоя жизнь будет той крохотной частицей в этом безбрежном мире, пусть она, как светлячок, горит и озаряет путь другим.

Май 1997 г.

 

Шестидесятые годы – это, прежде всего, мои школьные годы. Я поступила в первый класс московской школы № 292 в 1957 году, а окончила школу № 37 в 1968-м. Тогда была десятилетка. Так случилось, что училась я в пяти разных московских школах.

Учёба давалась мне легко, нравилось во всём быть первой и, конечно, отличницей. Школу я окончила с серебряной медалью, чем очень горжусь! Об этих годах остались самые светлые и хорошие воспоминания.

У нас были замечательные учителя, особенно я любила нашего директора Леонида Федоровича Клеченова. Это был уникальный человек! Его мудрость и доброта до сих пор удивляют меня. Я больше не встречала в своей жизни подобных педагогов.

В нашем школьном прошлом была и пионерская организация, и комсомольская. В третьем классе нас торжественно принимали в пионеры, и мы все давали торжественную клятву, я до сих пор помню её слова: «Я, вступая в ряды пионерской организации, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину! Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия!..»

У нас были пионервожатые – старшеклассники, которые занимались нашим досугом, проводили сборы отряда.

Все ходили в школу в одинаковой форме и пионерских галстуках, и, если кого-то исключали из пионеров или долго не принимали, это было серьёзное наказание.

Мы ходили строем, пели бодрые, весёлые песни или читали речёвки. Если тебя выбирали председателем совета отряда, это было очень почётно. Мы помогали отстающим в классе, собирали макулатуру и металлолом, навещали одиноких старичков, покупали им продукты. Нашим главным примером была книга «Тимур и его команда». Все старались подражать смелым мальчишкам и девчонкам – героям этой книги.

В восьмом классе всех принимали в комсомол. Это была уже более высокая степень ответственности. Комсомол – помощник партии. И мы старались хорошо учиться, чтобы потом стать достойной сменой своим родителям. Мы верили, что через двадцать лет (это к 1980 году) в стране построят коммунизм – светлое будущее всего человечества. Так обещал нам Н. С. Хрущёв с высокой трибуны XXП съезда партии.

Многие школьные обиды забылись, и кажется, что жизнь было чистой и безоблачной, но лучше всего, конечно, о школьных годах написано в моём дневнике. Я вела его, учась в девятом и десятом классах.

Первая любовь, первые ссоры, радости и невзгоды! Чего только не было в нашей школьной жизни! Многих из моих одноклассников уже нет в живых, от этого становится грустно, но общий дух остался в нас и сегодня. И мы все чувствуем себя таким же молодыми, как и сорок пять лет назад, когда мы только окончили школу. Мне хочется привести здесь отрывки из моего школьного дневника, чтобы стало понятней, в какое время и как мы жили.

 

Школьный дневник

13 декабря 1966 года

Сегодня начинаю новый дневник. Впрочем, новая только тетрадка, а содержание – просто продолжение старого. Я давно собиралась начать новый дневник, но всё время забывала. И вот сегодня, когда перечитывала книгу «Пять весёлых повестей», вспомнила о нём.

Да и сейчас просто некогда вести дневник. В девятом классе стало намного труднее учиться, новая программа. Она в прошлом году была растянута на восьмые-девятые-десятые классы, теперь проходим всё за два года. И учиться я стала гораздо хуже: много четвёрок.

Прошлый мой дневник я закончила в июле. Потом я ездила в пионерский лагерь. В этом году мне опять не понравилось. Единственный светлый момент – поход на четыре дня. Вот это было здорово! Спали в палатках. В двухместной – пять человек. Вечером пели песни под гитару. Днём купались и загорали на Москва-реке. В этом году в лагере больше сдружилась с девчонками. Настоящей подруги у меня так и не было. Просто не везёт мне в этом отношении. Сначала дружила с Таней К., но потом мы поссорились. Вот теперь о лете, кажется, всё.

Теперь о школьных делах. Мы с Танькой удивляемся на Л. и Р… Они так стали воображать перед мальчишками, что просто невозможно на это смотреть! Скоро (28.12) у нас будет новогодний «огонек». Интересно, как оно всё будет!

11.12 мы с Танькой ходили в музей А. С. Пушкина, был отчётный концерт студии художественного слова Анны Гавриловны Бовшек (это моя родственница). Читали стихи и прозу её ученики. Очень понравилось. Мне тоже захотелось там заниматься, но думаю, мама не разрешит.

Времени прошло много, событий тоже немало, приходится писать не обо всех. Устала рука, и нужно делать уроки. Писать кончаю, хотя о многом ещё хотела бы написать.

14 декабря 1966 г.

Сегодня у меня хорошее настроение, и я решила просто написать сюда несколько слов. Я теперь комсорг класса! Это очень почётно и важно для меня. Сначала была просто членом комсомольского бюро, теперь выбрали комсоргом! Всё бы ничего, но надо теперь оставаться на заседания комитета комсомола школы, вот и сегодня надо ехать в райком.

У нас в этом году новый математик. Несколько странный. Он требует, чтобы мы, решая задачи по геометрии, всё описывали, а это занимает массу времени и места. Вот и сегодня мы за один урок решили только одну задачу.

18 декабря 1966 г.

Сегодня – воскресенье. У нас был воскресник. Должны были убирать мусор в новом кинотеатре. А я не пошла. У меня страшный насморк. Утром пришли Р., Ш. и Л. и гневно меня отругали. Теперь Р. и Л. решили что-то затеять против меня. Сижу и жду своей участи.

Одна радость – воспоминания о походе, в который мы ходили вместе с Татьяной Ивановной. Ездили на турбазу «Турист» под Дмитровом. У меня всё время перед глазами одна и та же картина: одноэтажный домик, к нему ведёт липовая аллея, фонарь, от него яркая тень и снег! Глубокий, глубокий! Мы с Танькой бегали по нему в валенках! Хорошо, что я их взяла с собой! Ночью мы не спали. Сашка и Валерка приползли к нам и сидели под кроватью. Мы трепались всю ночь.

Утром позавтракали и потом целый день катались на лыжах. Там такие горы! И такая красота! Огромные ели и снег – блестящий и искристый! Когда ехали обратно – пели всю дорогу. В общем, здорово! Здорово! Здорово! У меня даже настроение поднимается, когда вспоминаю об этом.

8 января 1967 года

Вчера было комсомольское собрание. К. и У. грабили телефонные автоматы, вытаскивали из них деньги. Правда, трудно понять, что они потом с этими двухкопеечными монетами делали? Но их поймала милиция и передала дело в суд.

Директор школы предложил нам самим с ними разобраться. Сначала решили их исключить из комсомола, но ребята очень переживали. Мы голосовали три раза и решили всё-таки их оставить, хотя мнения разошлись. Я была за то, чтобы оставить.

Мое мнение комсорга класса услышали и согласились. Теперь ждём, что решит директор. Ребята обещали исправиться.

Теперь готовлю собрание на тему «Актив и пассив класса». Раздала всем анкеты с просьбой написать, кто из одноклассников относится к активу, а кто пассивен в общественной жизни. Результат оказался удручающим. Оказалось, что активная в классе только одна Л. Думаю, что это не так. Обидно.

10 сентября 1967 года

Начался последний учебный год. Все выбирают, куда пойти учиться дальше. А я для себя уже в прошлом году решила, что хочу в медицинский. Родители отговаривают, но я твердо знаю, чего хочу. Не знаю только, поступлю или нет, но очень хотелось бы. Нужно сдать химию, биологию, сочинение. Ещё мечтаю получить медаль, хотя бы серебряную. Надо заниматься с преподавателями дополнительно.

Но меня очень смущает, как я буду потом заниматься анатомией в морге. Я никогда не была там и не знаю, как на меня это подействует. Хотелось бы, чтобы нормально. Поэтому думаю договориться с одной маминой знакомой, её дочка учится во втором меде, может быть, разрешат посмотреть на их занятия в морге. Очень боюсь!

28 сентября 1967 года.

Сегодня ходили в театр на Таганке, смотрели «Антимиры». До чего же здорово! Современный поэтический спектакль. Мне больше всех понравилась актриса Зинаида Славина, она, по-моему, лучше всех читала. И конечно, Владимир Высоцкий. Он теперь кумир молодежи.

Мы тоже часто поём его песни под гитару, когда собираемся все вместе. Они очень динамичны и современны. Хотя я не всегда их до конца понимаю.

Спектакль состоял из разных стихотворений Андрея Вознесенского и показывал борьбу двух направлений: мира и антимира. Спектакль получился очень музыкальный и в то же время серьёзный. И сам театр на Таганке – очень современный.

Небольшой, но уютный. Так что будем ещё ходить туда. Решили теперь сами поставить классом этот спектакль для какого-нибудь школьного праздника.

1 октября 1967 г.

Сегодня мне шестнадцать! И очень, очень грустно! И хочется плакать! И пребываю в знакомой мне меланхолии. Вчера приходили друзья поздравить. Все собрались только полвосьмого. Сначала пели под гитару, потом танцевали, потом поиграли в «почту».

Леха забросал меня стихами, откуда он только их знает в таком количестве! Не знаю, мне так трудно разобраться в своих чувствах, но после каждого вечера я думаю только о нём. Не знаю почему. Ведь прекрасно понимаю, что он ухаживает за всеми симпатичными девчонками, и как его хватает! Он теперь повадился звонить мне каждый день. Не пойму, насколько это всё серьёзно! Но я ему почему-то не верю.

31 октября 1967 г.

Какие глупые были мысли про Леху. Он уже нашёл себе следующую «жертву» – Т. С. Та безмерно счастлива. Леха тоже доволен. А я радуюсь, что мои сомнения закончились.

18 февраля 1968 г.

Я сижу дома одна, и мне очень грустно. Никто не приходит и не звонит, как будто все забыли о моём существовании. Мама с папой уехали в Вешняки, там плохо с бабушкой Мотей. Я одна, и так горько.

13 марта 1968 г.

Как раз в тот день, когда я сидела одна и мне было очень грустно, умерла моя бабушка (мамина мама). Врачи сказали, что у неё была непроходимость кишечника. Других подробностей я не знаю. На меня очень подействовала её смерть, слез не было, я как будто вобралась вся вовнутрь. Ездила её хоронить, была и в церкви, и на кладбище.

Без неё стало скучно и одиноко. Мы всю жизнь прожили с бабушкой в одной комнате. Она была очень весёлым и компанейским человеком. Никогда не жалела денег. Получала крохотную пенсию в двадцать семь рублей и успевала истратить её за несколько дней, потом ждала следующую.

Бабушка никогда не унывала. Она совсем ослепла в последние годы (у неё была катаракта), и папа привязал ей веревку, держась за которую, она ходила из своей комнаты в туалет. Но никто и никогда не слышал от неё ни жалоб, ни стонов. Однажды она мылась в ванне, спустила воду, а подняться и выбраться из ванны сама не смогла. Папа пришёл домой, а тёща лежит в ванне голая и поет: «На паперти Божьего Храма…» Вот характер!

Она умерла на восемьдесят четвертом году жизни. Царство ей небесное!

Сегодня уже 2 января 1969 года.

Первое и самое главное событие – я студентка Московского медицинского стоматологического института (ММСИ). Если бы мне раньше сказали, что я буду учиться в этом институте, я бы не поверила. Всё произошло совершенно неожиданно. Но всё по порядку.

Экзамены в школе прошли благополучно, у меня получилась одна четверка по алгебре, и мне вручили серебряную медаль. Хотелось бы, конечно, золотую, но они на тот момент имели совершенно одинаковые права при поступлении в вуз, достаточно было сдать только один экзамен.

Очень трогательным был Последний звонок. Мы все сидели в кабинете В.В, и каждый написал записку о том, каким он видит своё ближайшее будущее. Записки запечатали в коробку и решили открыть на следующей встрече через пять лет, т. е. 25 мая 1972 года. Я очень хорошо помню, что написала там.

Потом был выпускной. Сколько готовились и ждали этого дня, но всё получилось не совсем так, как мечталось. На торжественной части все так трогательно выступали, девчонки и учителя даже плакали. Потом ели и пили. Родители постарались, всё было очень вкусно. Потом танцы, наши мальчишки убежали куда-то, а чужие не приглашали. Так и просидели в сторонке с учителями.

Утром пошли встречать рассвет на Ленинские горы. Благо они рядом. Мы шли, а навстречу нам поднималось солнце! Как будто оно освещало нам путь к чему-то хорошему и светлому. Потом бродили с девчонками по Ленинским горам.

На вечере директор дал мне два билета в Колонный зал Дома Союзов на вечер для выпускников Москвы. И спросил, кому отдать второй билет. Я сказала, что Т. (он мне тогда очень нравился). А Танькина мама всё это видела и решила, что второй билет предназначался для её дочери. Пришлось объясняться. С тех пор мы с Танькой больше не виделись и не разговаривали. Главное, что и с Т. было скучно и неинтересно, он меня вконец разочаровал. С ним я тоже больше не виделась. Вот так закончилась наша школьная дружба!

3 мая 1969 г.

Теперь я студентка лечебного факультета! ММСИ в 1968 году впервые организовал лечебный факультет для подготовки врачей для Москвы, и конкурс был самый маленький среди медвузов (девять человек на место!) Я сдала один экзамен – химию, и все! Ура! Ура! Ура! Я поступила!

В июле я по просьбе мамы поступала на биофак в МГУ, мне совершенно не хотелось там учиться, но мама настояла, и я решила попробовать, получила тройку по биологии и забрала документы. Счастливая, понесла их в медицинский. 3 августа я легко сдала экзамен по химии и вышла из аудитории уже студенткой. Мама даже запрыгала от радости!

1 сентября я была несколько разочарована тем, что у нас в группе всего девять мальчиков и двадцать одна девочка. Но потом учёба захватила всех, и было уже не до этого. У меня теперь много новых друзей и подруг, и я так счастлива!

Вот так закончились школьные годы. С одноклассниками мы почти не видимся и не встречаемся. Все разбрелись кто куда, и от этого становится очень грустно! Зато впереди весёлая студенческая жизнь! Как здорово!

А в это время в стране… (Данный материал взят из интернета.)

«…Главным событием второй половины XX века стал полёт в космос нашего космонавта Юрия Гагарина.

Новая эра в истории пилотируемых космических полётов началась 12 апреля 1961 года. Сто восемь минут кругосветного путешествия, которое совершил гражданин СССР Юрий Алексеевич Гагарин на борту космического корабля „Восток“, потрясли весь мир. В этот день наша страна широко распахнула двери в космическое пространство, показав всему миру, каких высот достигли отечественные промышленность и наука…»

Я хорошо помню этот яркий солнечный апрельский день. У нас шли уроки в школе, я училась тогда в третьем классе. Вдруг к нам в класс вошёл директор и радостно объявил: «Советский человек в космосе! Юрий Гагарин, наш первый космонавт, облетел вокруг Земли!» Все высыпали на улицу. Там уже было много народа. Все обнимали и целовали друг друга, кричали «Ура!». Такая искренняя радость и счастье охватили каждого из нас. Это была гордость за нашу Родину, за нашу науку, за нашего человека!

Газеты вышли со статьями, посвященными нашим ученым, космонавтам, подвигу советского человека, печатали стихи:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

На всех первых полосах писали: «В космосе – гражданин нашей великой Родины, летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич. Слава нашей Родине! Слава коммунистической партии! Слава Советскому человеку! Печатались отклики простых советских людей на это событие…»

14 апреля мы всей школой отправились встречать первого космонавта на Ленинский проспект, там проезжал кортеж с космонавтом и членами правительства. Людей на улице было очень много! У всех в руках флаги, цветы. Мы ждали, когда мимо нас проедут правительственные машины. Уже издали было слышно, как встречающие кричали «Ура!» и его многоголосое эхо, словно волна, двигалось за машинами.

Мы издали увидели открытые, украшенные цветами машины и тоже радостно закричали: «Ура!». Машины проехали очень быстро, мы даже не успели толком рассмотреть стоящего первого космонавта планеты, но мы уже все видели его портрет и узнавали его удивительную улыбку.

Потом дома я смотрела по телевизору, как Гагарин шёл, чеканя шаг, по Красной площади, как его обнимал Н. С. Хрущёв. Все мы были полны гордостью за наш народ, за нашего героя.

Ещё одним радостным событием, теперь уже только для нашей семьи, было получение квартиры. Отдельной квартиры! 8 марта 1961 года мы переехали в новый дом, где у нас на пятом этаже была теперь своя двухкомнатная квартира с ванной и кухней! Счастью не было предела.

Как положено, первой в квартиру запустили кошку, потом уже принесли вещи. Их было немного. Тогда ещё не было столько разнообразной мебели, как сейчас, чтобы купить что-то записывались в магазине в длинные списки, вставали в очередь. Ходили отмечаться каждые два часа, чтобы не вычеркнули из очереди.

Но какой радостью было приехать в новый район на юго-западе Москвы, жить теперь мы будем рядом с МГУ! Почти на Воробьёвых горах. Никого не смущало, что кухня всего пять метров и комнаты смежные – одиннадцать и шестнадцать метров. В тот момент главным было то, что теперь у меня и бабушки будет своя комната, а у родителей – своя. Мыться мы будем в своей ванне, и не надо ходить в общую баню.

У нас даже есть балкон! Правда школа была далеко, но какое это имело значение. Мы жили на Мичуринском проспекте. Тогда началось массовое строительство в новых районах Москвы, осваивали Черемушки. Магазинов ещё не открыли, торговали в маленьких палатках. Школ и детских садов тоже ещё не успели построить, но радость наша была огромна.

Вообще 60-е годы были бурными и крайне важными в своих последствиях для всего человечества. «Молодёжная революция», молодёжное движение, студенческие волнения, «Битлз», хиппи и многое другое в те годы буквально ворвались в нашу жизнь. Я окончила школу в 1968 году, и этот же год стал известен введением наших войск в Чехословакию.

Летом 1962-го я с родителями впервые приехала на Чёрное море. Мы жили на даче, которая стояла на высоком морском берегу на самой окраине Одессы, в переулке Ковалевского. Эти места были знамениты и популярны в начале прошлого века и назывались «дача Ковалевского».

О знаменитой даче Ковалевского писал ещё К. Паустовский. Он в двадцатые годы жил здесь на одной из брошенных дач и описал подробности в своей книге «Повесть о жизни».

Этот кусок прибрежной степи в начале прошлого века купил одинокий одесский богач Ковалевский, который построил на крутом морском берегу дом и рядом с ним высокую круглую башню, похожую на маяк. Причём построил «просто так», из прихоти. Пил несколько раз чай на верхней площадке этой башни, а потом и вовсе бросился с неё и разбился насмерть.

А башня оказалась очень полезной: по ней, как по маяку, ориентировались моряки, подходя к Одессе. Ещё при жизни помещик успел распродать свои земли под дачные участки.

Один из одесских отцов семейства, служащий банка Гаврил Бовшек, купил здесь землю под дачу и тоже построил дом на высоком морском берегу для своей семьи: четырех дочек – Ани, Жени, Вали и Катюши и, конечно, для их мамы – Веры Бовшек.

Дом разделен на четыре совершенно одинаковые части. У каждой из сестёр было по две комнаты и веранда. Участок был очень большой, его засадили деревьями, кустами, цветами. Были и огород и бахча, даже площадка для игры в крокет. С крутого обрыва можно было попасть камнем в море.

Это была самая окраина Одессы, за 16-й станцией Большого Фонтана. Тогда добираться до дачи было довольно сложно: долго ехали двумя трамваями. Это потом рядом открыли мемориал «411 батарея» и стал ходить автобус из города.

Эти первые детские впечатления были очень сильными, а быть может, и сама природа (море, степь), и обитатели дачи были настолько интересны для меня, что во все последующие годы моей жизни об этих местах сохранились самые сильные и приятные впечатления.

Вся атмосфера этих мест была напоена ореолом романтики, какой-то старомодной интеллигентности и всеобщей доброты. То ли море так действовало, то ли люди жили там необыкновенные. Одним словом, жизнь на даче осталась в моей памяти чем-то сказочным и романтичным.

Надо обязательно рассказать о моих родственниках. Итак, девочки, для которых строилась эта дача, к моменту моего приезда давно выросли и даже успели состариться. Из четверых сестер в живых остались только трое, четвертая, Евгения, умерла в 1942 году от туберкулеза. Итак, Анна Гавриловна, Валентина Гавриловна и Екатерина Гавриловна.

Друг друга они ласково называли Нюсечка, Тиночка и Катюша. Это были удивительно добрые, ласковые и интеллигентные старушки. При этом все три сестры были очень дружны и нежны друг с другом, никогда не ссорились и не повышали голос друг на друга. Они всегда аккуратно одетыми выходили утром к завтраку, если кому-то из них нездоровилось, то сёстры приносили ей завтрак в постель.

Теперь о родственных отношениях: у моей мамы была родная сестра Антонина Федоровна, она вышла замуж за Осмоловского Александра Николаевича и уехала с ним жить в его родной город Одессу, где они и прожили всю свою жизнь до самой смерти.

Одна из сестер – Валентина Гавриловна, или Тиночка, и была мамой моего любимого дяди Коли – мужа моей тёти Тони.

Валентина Гавриловна в свое время вышла замуж за Осмоловского Александра Дмитриевича (потомственного дворянина) и тоже прожила всю жизнь в Одессе.

Она рано овдовела, муж был арестован и погиб при неясных обстоятельствах в 1937 году, когда шли репрессии и людей сажали и расстреливали за любой наговор. Поэтому сын для неё был единственной радостью и счастьем.

Дядя Коля прошёл всю войну, был тяжело ранен, ему ампутировали ногу, и он всю жизнь ходил на костылях. В последние годы жизни ему выдали инвалидную машину с ручным тормозом, но каждая поездка давалась ему с трудом, потому что человек он был очень эмоциональный, но с больным сердцем, и каждое происшествие по дороге воспринимал очень остро.

У них было двое сыновей – Борис и Александр, мои двоюродные братья, с которыми мы были очень дружны, они учили меня плавать, ловить рыбу, собирать мидии и жарить их потом на костре. Мы все были примерно одного возраста, и это сдружило нас ещё больше.

На даче летом собиралось великое множество детей. Я дружила с Наташей – внучкой Екатерины Гавриловны, мы переписывались, охотно встречались, когда все приезжали зимой в Москву, ходили в театры, на выставки. Тут уже я учила своих братцев кататься на лыжах и коньках, лепить снежную бабу.

Но лето, море – это всегда было незабываемо. Утром – купание в море! Днем в жару – послеобеденный отдых. Обед готовили на тринадцать человек, съедали за столом каждый день по две буханки хлеба. После обеда – опять купание, а потом удивительные летние вечера с цикадами и дикими голубями, которые громко ворковали под крышей: «Детишки, детишки, детишки!» Прислушайтесь и обязательно услышите эти звуки.

Вечерами с нами, детьми, всё время чем-то занимались, мы не были предоставлены сами себе. Наши бабушки, как мы их называли, старательно заполняли наш досуг. Так они организовали «Зеленый патруль», и мы ходили по ближайшим окрестностям, следили, нет ли где поломанных деревьев и кустов, помятых цветов, и быстро исправляли все неполадки.

Бабушки устраивали праздники с викторинами, танцами, пением. Все участники получали подарки – карандаши, альбомы, краски. Мы с удовольствием читали, потому что книг на даче было великое множество.

Но больше всего мы любили, когда приезжала на лето Анна Гавриловна Бовшек, она была в прошлом актрисой МХАТа, ученицей К. С. Станиславского, а в последние годы жизни преподавала в студии художественного слова в московском Дворце пионеров и школьников. Мне очень приятно было прочитать книгу о ней, выпущенную в 2009 году под редакцией А. Леонтьева, – «Великое культурное противостояние. Книга об Анне Гавриловне Бовшек».

Так вот, больше всего мы любили, когда она читала нам отрывки из Пушкина или басни Крылова. Ставила спектакли, где мы все играли. Вечером все обитатели дачи – и взрослые, и дети – усаживались около террасы, а Анна Гавриловна сидела наверху, словно на сцене, и читала нам хорошо поставленным актерским голосом самые разные произведения. Больше всего она любила А. С. Пушкина. Читала и А. Ахматову, и А. Блока. Всех завораживало её чтение. Наверное, это так впечатлило меня в детстве, что теперь и я со своими внуками ставлю спектакли и мюзиклы.

Судьба Анны Гавриловны была самой сокрытой для нас детей. К тому времени она овдовела, у неё не было своих детей, но она так любила всех нас и вообще всех детей, что мы чувствовали постоянно на себе её внимание и заботу.

Только теперь мне удалось узнать о её непростой судьбе. Она подробно написала о ней в своей книге воспоминаний о муже С. Д. Кржижановском «Глазами друга». И было так приятно через её руки приблизиться и прикоснуться к великим мира сего.

Она была прекрасным педагогом, любящей женой и замечательной сестрой. Вся её жизнь – пример служения великой музе искусства. Мне приходилось бывать на её занятиях в студии, не знаю, почему я не стала ходить туда постоянно, хотя она очень приглашала, наверное, обычная детская лень. Быть может, и жизнь моя сложилась бы иначе, а вдруг, и я стала бы актрисой, как многие из её учеников? Но, увы!

Анна Гавриловна сделала блестящую театральную карьеру. Была любимицей Вахтангова. Поступила в Первую студию МХТ.

К. С. Станиславский очень дорожил ею как актрисой. Он был посажённым отцом на её первой свадьбе с художником театра. Но этот брак быстро распался, как только она узнала, что муж ей изменил. Она поступила очень резко: ушла и от мужа, и из театра. После этого никогда уже не выходила на сцену. В Первую мировую войну она ушла на фронт, где была сестрой милосердия.

В 20-е годы в Киеве она познакомилась со своим будущим мужем – Сигизмундом Доминиковичем Кржижановским.

Потом было тридцать лет супружеской жизни с ним. Это был театральный деятель, писатель, философ, театральный критик, сценарист. Человек очень образованный, начитанный, но беда его была в том, что при жизни его не издавали.

Анна Гавриловна тщательно собирала его архив, и только несколько лет назад были выпущены пять томов его собраний сочинений. Но уже давно нет в живых ни Анны Гавриловны, ни Сигизмунда Доминиковича, но зато теперь он очень известен и почитаем, и в этом огромная заслуга его жены.

Брак их был удивительным, они жили каждый в своей коммунальной комнате – она в Земледельческом переулке, он на Арбате.

Встречались по вечерам, боясь потревожить соседей, в девять вечера он должен был уйти, соседи могли донести на него, ведь он был поляк, а их тогда преследовали. И всю жизнь они обращались друг к другу на «вы». Вот такие высокие отношения!

Анна Гавриловна в своих воспоминаниях «Глазами друга» тоже пишет о жизни на даче Ковалевского. Она писала: «… Большой Фонтан издавна был любимым местом многих писателей. Здесь отдыхали. И. Бунин, А. Куприн, Ю. Олеша, В. Вишневский, Ольга Форш, Ю. Гроссман, Т. Щепкина-Куперник, Здесь проводил лето Всеволод Мейерхольд с женой Зинаидой Райх.

На большой, обращенной к морю террасе соседнего с нами дома писателя А. М. Федорова проводились литературные чтения. Тут читал И. Бунин своего „Господина из Сан-Франциско“, читала свои ранние прелестные стихи Вера Инбер. Именно это место Большого Фонтана так поэтически описал К. Паустовский в своей повести „Время больших ожиданий“».

Анна Гавриловна была очень дружна с младшей сестрой Евгенией Гавриловной. Та, к сожалению, умерла совсем молодой в 1942 году от туберкулеза легких, поэтому о ней известно меньше.

Она была полной противоположностью сестры – такая типичная «травести». Маленького роста, изящная, но столь же темпераментная. Евгения тоже была актрисой. Она вышла замуж за двоюродного брата С. Д. Кржижановского – Владимира Васильевича Тезавровского, одного из первых актеров МХТа, большого друга В. Мейерхольда. Он был актёр, тоже играл в студии К. С. Станиславского. Очень красивый: высокий, статный, темноволосый, с правильными чертами лица. У них родился сын – Василий, который был летчиком-испытателем КБ Туполева, прошёл всю войну и разбился в 1950 году при очередном испытании самолета. С. Д. Кржижановский умер в том же 1950 году после инсульта.

Все они были очень красивыми людьми и внешне, и внутренне. Об этом я могла судить по их внуку – Володе Тезавровскому, который тоже жил с нами на даче вместе с мамой и отчимом. Темноволосый, с яркими синими глазами, я таких никогда в жизни не видела. С правильными, по-мужски красивыми чертами лица, конечно, он был, как теперь бы сказали «секс-символом» всей дачной округи. Это его и сгубило, он начал пить, и слава его быстро померкла.

Екатерина Гавриловна была самой младшей из сестер. Я хорошо помню, что все сестры до глубокой старости каждый вечер ходили купаться в море. При этом надо было спуститься с крутого обрыва, а потом ещё и подняться на него. Они брали с собой резиновые тапочки и шапочки, старомодные купальные костюмы, долго плавали и далеко заплывали.

Они всегда ходили с прямой спиной, говорили тихо и вежливо, одевались просто, но очень аккуратно и элегантно.

До позднего возраста Катюша и Тиночка преподавали в школе – Тиночка в начальных классах, а Катюша – физику. Этот педагогический налёт чувствовался сразу – и в манерах, и в речи. Но все они очень любили детей, особенно своих внуков.

И постоянно шло негласное соревнование, кто из них больше добьётся в жизни, кто талантливее и умнее. Дядя Коля любил меня как родную дочь и всегда говорил: «Что там ваша Наташка, вот наша Нинка!»

И мне было очень приятно.

Муж Екатерины Гавриловны – дядя Володя Довгань был очень интересный человек – громогласный, всегда и на всё имевший свою точку зрения и шумно её отстаивающий. Он был из простой семьи, и они с Катюшей выглядели скорее как друзья, чем супруги – очень они были разные.

Она – из дворянской семьи, воспитанная на классике в литературе и музыке, он – простой работяга, который мог и матом послать, если в этом возникала необходимость, но их объединяло общее горе – их сын Андрейчик умер совсем молодым от туберкулёза. Невестка снова вышла замуж, а у них осталась одна радость и надежда – внучка Наташенька. Она теперь известный в Одессе акушер-гинеколог.

Валентина Гавриловна – мать моего дяди Коли – тоже прожила интересную и нелёгкую жизнь. Её муж – Александр Дмитриевич был родом из большой дворянской семьи Осмоловских. В семье было одиннадцать детей – девять братьев и две сестры. Трое из них умерли в детстве. Я знаю о судьбе троих из братьев – Аркадия, Александра и Евгения. Александр был арестован в 1937 году и погиб при неизвестных обстоятельствах. Об этом в семье никогда не говорили.

Это сейчас уже, по прошествии многих лет, стали открываться архивы и мы нашли, что Осмоловский Александр Дмитриевич числился в списках репрессированных посмертно.

Аркадий Дмитриевич тоже погиб при невыясненных обстоятельствах, хотя теперь уже известно, при каких. И лишь Евгений Дмитриевич умер от старости в своем родном городе Кишинёве. Волею судьбы мне досталась фамилия Осмоловская, благодаря моему мужу. А Аркадий Дмитриевич Осмоловский был его родной дедушка. Вот так переплетаются иногда судьбы и семьи. Поэтому мы с мужем приходимся друг другу родственниками, но не кровными.

Валентина Гавриловна и Александр Дмитриевич преподавали в одной гимназии в Одессе, она – географию, а он – математику и космографию. Как хотелось бы сейчас воскресить всех членов большой и дружной семьи, чтобы они рассказали, как всё было на самом деле, а так нам остается лишь догадываться.

Я приехала в Одессу и полюбила этот необыкновенный город на всю оставшуюся жизнь. С этим городом связаны многие приятные воспоминания, и он стал для меня судьбоносным. Здесь я встретилась с будущим мужем, здесь я написала свой первый рассказ. Здесь жили близкие мне люди, которые очень любили меня и сыграли важную роль в моей судьбе.

Я приезжала сюда много лет подряд, мои дети тоже отдыхали здесь. Но, к сожалению, время неумолимо. Берег, никем не укрепляемый, постоянно сползал, и от дачного участка оставалось всё меньше и меньше земли.

Все бывшие хозяева умерли, и оставшуюся землю продали уже совершенно чужим людям, не имеющим никакого отношения к семье. А жаль! Я последний раз была здесь в 2014 году. Жалкое зрелище разрухи и обнищания. Дом наполовину сгорел (бомжи подожгли его зимой). Всё заросло бурьяном, нет ни цветов, ни деревьев, всё сползло в обрыв с оползнями.

Стало грустно и обидно, словно я расставалась навсегда со своим прошлым. Но в моей душе и в памяти остались и воспоминания, и яркие картины прошлой жизни. Не зря же свой самый первый рассказ я написала здесь и посвятила этому необыкновенному дому, и пусть написан он только в 1991 году, но, наверное, это время мне было необходимо, чтобы осмыслить и понять всё происходившее там.

 

Дом

Конечная остановка автобуса, магазин, дорога мимо лагеря, левый поворот, и открывается до боли знакомая, не раз виденная в воображении и сохранившаяся, наверное, на всю жизнь картина – переулок Ковалевского.

Как оазис среди строений Дома творчества писателей в Одессе, уголок, где так хорошо думается и дышится – дача Ковалевского. Чудом сохранившаяся, выстоявшая, выдержавшая натиск не одного поколения директоров Дома творчества, которые мечтали только об одном – снести, убрать, присоединить эту территорию.

Ворота с вензелем «ВБ», скамейка у ворот. Идёшь и думаешь: сейчас сидит на ней и радостно, завидев тебя издали, удивится и обрадуется твоему приезду дядя Коля. Закричит на всю дачу: «Тоня, к нам гости приехали!»

И сразу станет спокойно и радостно от мысли, что тебя любят, тебе рады, ты кому-то нужен.

Ворота увиты зеленью, и поэтому даже кирпичные столбы овеяны романтикой. Небольшой огородик у забора, который дает не столько большой урожай, сколько чувство удовлетворения хозяевам от того, что у них тоже есть своя зелень и можно сорвать помидорку или морковку.

Створки ворот железные – сочетая в себе ажурность и незыблемость, они охраняют этот дом от посторонних и радуются своим.

Входя в ворота, ты отдаляешься от мира суеты и возвращаешься в прошлое. Ты видишь четырёх весёлых дочек-гимназисток, для которых построен этот дом. А вензель «ВБ» на воротах – это монограмма их матери Веры Максимовны Бовшек.

Дом строился по проекту, обдуманно, как это делалось раньше. Он состоит их четырёх совершенно одинаковых помещений, в каждом из которых две комнаты и веранда. Высокие потолки, просторные террасы, всё создавало ощущение воздушности.

Легко жилось и дышалось, ведь дом был построен на берегу моря. Морской ветер легко проникал внутрь помещений.

Было предусмотрено всё до последней мелочи. Каждая из сестёр имела равную долю и не могла считать себя в чём-то обделённой.

Возле каждой из веранд растут старинные высокие деревья – тут и огромный тенистый ясень, и липа, и акация. Они старые, но их тень сможет укрыть ещё не одно поколение жильцов.

Когда-то у входа в дом был разбит цветник, где владельцы исправно выращивали цветы, но теперь только трава украшает его.

Одна из сестер рано умерла, и поэтому её четверть дома переходила из рук в руки и претерпела значительные архитектурные изменения. Но это никак не умаляет величия Дома. Он стоит под железною крышей и хранит в себе тайны нескольких поколений. Ему восемьдесят лет! Сколько он видел и слышал в своей жизни! Сколько людей он принимал, скрывал от непогоды, а главное, сколько хранил в себе историй, событий, жизней!

Итак, начнем рассказ.

Огромные пространства ничем не застроенной земли, кукурузные поля. Землевладелец Ковалевский продает эти территории под дачные участки, один из которых и покупает будущий владелец Дома.

Рядом строит дом пока никому не известный писатель А. М. Федоров. Образуется небольшой дачный поселок. Участок земли был таких размеров, что, по рассказам очевидцев, можно было даже попасть камнем в море, стоя на краю обрыва. Заканчивался он площадкой для игры в крокет. От дома вела аллея в сторону моря.

Небольшой сад, огород, даже арбузы выращивались, не говоря уже о помидорах и огурцах. Фруктовые деревья, сирень, другие цветы и кустарники – всё это придавало Дому и всей даче неповторимый колорит.

Днём купание в море, безмятежное лежание на пляже. Море сливается с небом, они одного цвета, и можно перепутать, где ты сейчас плывешь – в море или по небу. Летний зной, когда воздух звенит от раскалённого солнца. Каменистый пляж, обрыв, море, солнце – ты среди всей этой неописуемой красоты!

Длинноногие стройные одесские девчонки и такие же стройные загорелые мальчишки – вот главная достопримечательность этих мест.

Они всё делают грациозно и красиво: плавают, загорают, влюбляются друг в друга. Вечером, когда рано темнеет, и на небе вспыхивают яркие звёзды, бегут опять к морю и только ему доверяют свои тайны, а оно чуть слышно бьётся о камни и будто разговаривает с тобой: «Мы всегда будем молодыми и беззаботными, а если вдруг состаримся, то станем хранить в себе это море и тайну первой любви».

А что же Дом? В нём вечерами собираются молодые и старики, встречаются разные поколения и спорят до утра. Всегда, во все времена, было и будет вечное несогласие старого и нового, споры о том, кто прав, а кто нет. Сюда приходили тогда ещё мало кому известные И. Бунин и А. Куприн, другие писатели и поэты, музыканты и композиторы. Все они были молоды и влюблены. Звучала музыка, читали стихи, пели песни.

Жизнь казалась бесконечной. Но главные события разворачивались на скамейке у обрыва: внизу море, сверху звёзды. Стрекочут цикады. Зной уже спал. Можно говорить о том, что переполняет тебя, или просто сидеть и думать о вечном, о других мирах, о том, что мы не одиноки во вселенной, что есть другие цивилизации, и вот бы интересно встретиться с кем-нибудь оттуда и спросить: а как там у вас?

А Дом всё жил своей жизнью и жизнью своих хозяев. Сменяются поколения, постарели и прожили свою жизнь юные гимназистки. Новые жильцы кричат и стучатся в двери Дома. Уже бабушки рассказывают о себе, о юности и видят в этих буянах свою молодость, но почему-то всё забывается, и они ругают своих внуков, не пускают купаться ночью, укладывают спать, когда этого совсем не хочется.

Выросло и это поколение, и вот уже совсем другие дети живут в этом Доме. И в этой смене поколений, наверное, извечное движение жизни.

Солнце и море неумолимо делают своё дело, они берегут тайны, и, как всё в жизни когда-то приходит в негодность, так и Дом стареет. Море разрушает берег, и каждый пласт земли отрывается и падает в обрыв, все уменьшая и уменьшая территорию дачи. Как в отрывном календаре: прошёл день – и оторвали листочек, так и здесь годы измеряются очередным сорвавшимся в обрыв участком сада.

Давно нет площадки для крокета, нет огорода, нет фруктовых деревьев. Обрыв всё ближе подбирается к Дому, как бы угрожая ему: «Скоро придёт и твой конец! Ты рухнешь, унося все свои тайны, и станешь просто грудой кирпича, из которого уже нельзя будет ничего построить!»

Не хочется верить, что когда-нибудь не будет этого Дома, этих ворот, вековых деревьев. И хочется крикнуть: «Море, оставь этот Дом, оставь этот берег!» Но море неумолимо, оно подточило и пляж, осталась только узкая полоска берега. По красивейшей аллее Дома творчества писателей мы совсем недавно ещё ходили, а теперь это просто пласты заросшей травой земли.

Так же смотришь на умирающего больного, которому ничем не можешь помочь, и угнетает собственное бессилие перед природой и ничтожность человека – песчинки в этом мире!

Кто знает, сколько ещё проживет этот Дом, построенный давно и очень добросовестными, умелыми руками. А пока мы наслаждаемся его тишиной, покоем и величием. Будь же вечен и несокрушим, наш Дом!

Август 1991 г. Кишинёв.

 

Официально эти годы называют годами «застоя», а для меня они были самыми счастливыми. В 1968 году я поступила в медицинский институт, о котором долго мечтала. Закончила его в 1974 и начала работать хирургом.

В 1975 году вышла замуж по большой и светлой любви. В 1976 году родилась моя дочь Маша, в 1980 – сын Борис. Я считаю, что в это десятилетие произошли самые главные события моей жизни.

А в это время в стране…(материал взят из интернета).

«…„Золотое время“ Брежневского „застоя“.

Леонид Ильич Брежнев руководил Советским Союзом с 1964 по 1982 год. М. С. Горбачёв назвал это время „периодом застоя“. Но, спустя годы, многие называют это время „золотым веком СССР“. Политические вопросы простому обывателю всегда решать сложно. Но как показывает история, были в эти годы и положительные, и отрицательные моменты.

Так, на рубеже 70–80 годов военные расходы составляли нередко 20–25 % годового бюджета. Но, с другой стороны, это позволило СССР догнать США, по ядерной мощи. На околоземную орбиту выводились разведывательные и боевые спутники.

При Брежневе СССР одержал новые победы в космосе. В 1975 году был осуществлен совместный с США проект „Союз – Аполлон“. Алексей Леонов совершил первый выход человека в космос. В 1971 году СССР вывел на орбиту первую в мире станцию „Салют-1“.

Начато строительство Байкало-Амурской магистрали (БАМа). Её значение оценивалось как стратегическое.

В 1980 году Л. И. Брежнев добился, чтобы в Москве прошли Олимпийские игры. После игр москвичам осталась масса спортивных, культурных и жилых сооружений.

В 1964–1985 гг. страна усиленно развивалась. Строились новые города и поселки, заводы и фабрики, дворцы культуры и стадионы, создавались вузы, открывались новые школы и больницы. Наше образование считалось лучшим в мире, самые высокие достижения наблюдались в медицине, системе социального обеспечении (как поётся в известной песне В. Высоцкого: „И даже в области балета мы впереди планеты всей…“).

Всемирную известность и признание получило творчество известных деятелей культуры. Высоких результатов на международной арене достигли советские спортсмены. Советские люди жили с уверенностью в завтрашнем дне и не бедствовали. Даже самого скромного заработка хватало на еду и одежду, оплату коммунальных услуг и отдых в отпускной период.

Из всех исторических эпох, как их представляли себе жители бывшей Страны Советов, больше всего положительных оценок получила эпоха Брежнева, а наихудшим временем названа перестройка.

Цены на продукты питания практически не менялись целыми десятилетиями, а на некоторые, наоборот, снижались. Государство постоянно дотировало из бюджета группу товаров первой необходимости. Именно поэтому продукты питания в СССР были очень дешёвыми.

Отмечался постоянный рост населения. За те двадцать лет оно выросло более чем на тридцать миллионов человек. Согласно переписи населения в 1979 году, в СССР проживало двести шестьдесят два миллиона четыреста тысяч человек.

Именно в ту эпоху были созданы громадные технологические системы. Разведаны и введены в строй основные мощности топливно-энергетического комплекса, в том числе мощные нефтегазовые трубопроводы, создана основа Единой энергетической системы.

В той нашей „совковой“ жизни, было и самое главное – стабильность, порядок, чувство уверенности в завтрашнем дне, взаимопомощь и человеческие отношения между людьми, человек человеку был „друг, товарищ и брат“».

(Печатается по оригиналу, взятому у pravdoiskate177 в интернете).

«Однако были и отрицательные моменты при власти Л. И. Брежнева. Так, отмечалось усиление „теневой экономики“ – на производстве процветали спекуляции, хищения, приписки, коррупция. В социальной сфере была явная несправедливость – существовали спецполиклиники, спецдачи, закрытые распределители. Партаппарат был хорошо отрегулирован, работал в автономном режиме.

В 70-е годы усилилось противостояние между партийно-государственным руководством и представителями науки, литературы и искусства. Углубление консервативных начал в управлении культурой содействовало росту оппозиционных настроений среди интеллигенции.

Часть интеллигенции была вынуждена уехать из страны: А. Тарковский, А. Галич, Ю. Любимов, Э. Неизвестный, М. Шемякин. В 1974 А. Солженицын был арестован и выдворен из страны. Многие литературные произведенные, запрещенные к изданию, перепечатывали дома на машинке и распространяли в узком кругу друзей. Называлось это – самиздат. У людей существовало два образа мыслей – публичный и личный. Публичный для начальства, личный – в кругу друзей.

В 1970 году известный правозащитник А. Сахаров обратился с открытым письмом к правительству с требованием демократизации общества, и был организован Комитет по правам человека. В 1975 году А. Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира.

Начавшийся в СССР процесс „разрядки“ был прерван военными действиями в Афганистане (декабрь 1979 г). За время афганской войны СССР потерял почти пятнадцать тысяч убитыми и более пятидесяти тысяч солдат были ранены. Всего через эту войну прошло шестьсот двадцать тысяч человек. Эта война не была для нас победной. Афганские моджахеды при поддержке США превратились в ударный отряд антисоветской войны…»

…А в личной жизни всё было удивительно хорошо.

Годы учёбы в институте сейчас, по прошествии лет, вспоминаются как самые счастливые. В годы моей юности мы много читали, и книги формировали наше поведение, настроение и мечты. Так, прочитав трилогию Ю. Германа «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек» и «Я отвечаю за все», я поняла, что единственно возможной для меня профессией будет профессия врача и не просто врача, а хирурга. А после книги Федора Углова «Сердце хирурга» и вообще не осталось никаких сомнений.

Не случайно Ф. Углов взял эпиграфом к своей повести старинную поговорку: «Хирург должен иметь глаз орла, силу льва, а сердце женщины». Дальше все мои мечты были направлены на поступление в медицинский институт, а в те годы эта мечта была почти нереальной. Конкурсы были до десяти человек на место, а если ещё учесть, что в моей семье никогда не было медиков, то получалось, что я была как первопроходец.

Главным принципом молодёжи тех лет был девиз о том, что надо быть полезным людям. Лозунги типа: «Прежде думай о Родине, а потом о себе» были для нас очень популярны, и мы искренне верили и шли за этими призывами. Так нас воспитывала пионерская, а потом и комсомольская организации.

Скажу честно, не все так думали и не всех восхищали эти лозунги, но большинство молодежи следовало им.

Потом я прочитала множество других книг, посвящённых профессии врача. Это и «Мысли и сердце» Н. Амосова, и «Триумфальная арка» Э. М. Ремарка, и «Записки врача» В. Вересаева, и «Записки юного врача» М. Булгакова, и «Окончательный диагноз» А. Хейли. Все они убедили меня в правильности принятого решения, и я стала готовиться к поступлению в медицинский вуз.

Окончив школу с серебряной медалью, мне нужно было сдать только один профилирующий экзамен (химию), и я поступила! Радости не было предела! Я – студентка Московского медицинского стоматологического института! В 1968 году в нём впервые был открыт лечебный факультет, и он готовил специалистов для Москвы.

Пока все остальные сдавали вступительные экзамены, нас отправили в стройотряд. В Москве надо было своими силами ремонтировать учебные здания, в которых потом мы успешно учились.

Никогда не забуду первое сентября 1968 года – я студентка! На мне белый халат, белая шапочка! Всё строго и волнительно. Первый курс – такой весёлый и дружный! Наша группа, которой мог позавидовать любой!

Трудно было учиться, но всех и объединяла эта трудность. Каждый старался помочь другому, чем мог. На занятиях подсказывали, давали списывать, переписывали лекции и конспекты. Поэтому, наверное, самая сильная дружба и осталась с нашими одногруппниками по первому курсу. Встречаемся до сих пор, хотя прошло уже сорок лет со дня окончания института.

Несмотря на трудности, учились мы с удовольствием. Первые два года были самые сложные предметы: приходилось буквально зубрить анатомию, физиологию, гистологию, химии (их было несколько), особенно сложной была биологическая химия, потом, когда начались клинические дисциплины, стало гораздо интереснее.

Второй курс тоже был интересен по-своему. Уже была другая группа, к нам перевелись студенты из других городов. Это был год взаимных симпатий. Все влюблялись друг в друга, возникали пары, многие из которых вскоре стали супружескими.

Была весёлая компания. Мы собирались вместе на все праздники, отдыхали, веселились. Жизнь была интересной и насыщенной: часто ходили в театр, кино, на концерты в консерваторию, отдыхали в пансионатах и ездили на картошку.

На третьем курсе наша группа уже состояла из одних девочек, и от этого мы много потеряли. В нашем девичьем царстве чего-то не хватало. Зато на лекциях, где все опять собирались вместе, жизнь снова вливалась в нас. В зале постоянно стоял шум голосов, все судорожно обменивались мнениями и впечатлениями.

На третьем курсе мы впервые начали общаться с больными, и здесь у многих выявились так называемые «болезни третьего курса»: студент находил у себя все симптомы того заболевания, которым был болен его подопечный пациент. Потом это уже вызывало иронию, но тогда нам было не до смеха.

Студенческие годы запомнились не только учёбой, но и поездками на картошку. В те годы студентов осенью посылали копать картошку в подмосковные совхозы.

Жили, как правило, в пионерских лагерях. Днём работали, а вечерами устраивали весёлые дискотеки, с танцами и песнями под гитару. И конечно, влюблялись, потом женились и выходили замуж.

Песни под гитару мы пели ещё в школе, и сегодня, когда звучат песни Ю. Визбора, А. Якушевой, Татьяны и Сергея Никитиных, Александра Городецкого, я с легкостью подпеваю исполнителю, потому что знаю слова всех этих песен наизусть.

Тогда же появилось такое понятие, как «физики и лирики». Для серьёзных учёных мужей не считалось зазорным пойти в поход на байдарках и с гитарой у костра коротать долгие летние вечера.

На праздники нас приглашали к себе на вечера студенты из технических вузов. И это было правильно: у нас учились почти одни девчонки, а у них в основном – молодые люди. Там тоже складывались влюблённые пары.

Надо сказать, что во времена нашей молодости были очень пуританские правила общения. Было неприлично целоваться на улице, а уж тем пуще на эскалаторе в метро. Сейчас у меня вид таких парочек вызывает удивление и недоумение.

Одевались скромно, не могли себе позволить никаких заметных бретелек от бюстгальтера, а сейчас это стало даже модным аксессуаром.

На шестом курсе была специализация уже по лечебным дисциплинам. Те, которые хотели заниматься хирургией, шли в соответствующие группы, те, которые терапией, – в другие.

Моей мечтой всегда была хирургия. Чтобы заниматься ею всерьёз, я уже с третьего курса ходила на дежурства к своему преподавателю, и первую самостоятельную операцию – аппендэктомию, я сделала сама в конце третьего курса.

Это была незабываемо, я до сих пор помню своё волнение и тревогу за первую больную. Были и занятия в научном кружке, и выступления с докладами на конференциях, и статьи в институтских сборниках. Всё это потом пригодилось мне в дальнейшем при выполнении научных работ и, конечно, защите диссертации.

Последние курсы пролетели как-то очень быстро, в занятиях и заботах. После института была клиническая ординатура по хирургии в Институте им. Н. В. Склифосовского, в конце которой счастливое замужество, семья, дом, двое детей, любимая работа.

В наши дни идёт очень интересный сериал «Интерны», где правдиво изображена работа молодых врачей первого года после института.

Все годы учёбы и работы мне приходилось много читать книг по специальности. Тогда не было интернета, и ездили постоянно в медицинскую библиотеку. Там сидели все вечера над книгами, искали ответы на сложные вопросы или покупали книги в специализированном магазине «Медицинская книга» на Фрунзенской набережной.

Преподаватели тоже были очень разные. Как и везде: одних любили и уважали, других терпеть не могли. Некоторые из них особенно любили отыграться во время экзаменов, но таких, к счастью, было меньше.

Но самое главное, что было в нашей студенческой жизни, это – любовь. Мы все были влюблены. И этому способствовала музыка. Всё мое поколение очень музыкально, магнитофонов почти ни у кого не было, и мы часто пели под гитару.

Это был расцвет авторской песни. И молодёжные группы, которые пробивались к нам из-за рубежа, тоже были очень музыкальны, и у меня получился такой короткий очерк о музыке моего времени.

 

Музыка нашей любви

Вчера посмотрела передачу, посвящённую тридцатипятилетию популярной шведской группы «АВВА», и неожиданно для себя, сопоставив даты, события и факты, поняла, почему мне так нравится их музыка.

Всё очень просто: они были абсолютно счастливы в то время, когда писали и исполняли свои первые песни, и я тоже была абсолютно счастлива в те годы.

Эта всегда улыбающаяся четвёрка была для нас жизнерадостным приветом из далёкой Швеции, где, как нам тогда казалось, существует только весёлая беззаботная жизнь, и пели они также задорно и мелодично, потому что у них не было наших проблем, а жили они в условиях шведского социализма.

Это была середина 70-х годов, я только что вышла замуж, и счастью моему не было предела. Я любила и была любима, а что может быть лучше в двадцать три года.

В своего будущего мужа я влюбилась, когда мне было шестнадцать лет. Мы познакомились в Одессе, оба приехали отдыхать на дачу Ковалевского (я уже подробно писала о ней). Увидев его впервые, я утонула в его красивых серых глазах, а от приятного баритона просто таяла.

Мне было не важно, о чём он говорил, важно было только слушать завораживающую мелодию его голоса. При первой встрече он не обратил на меня никакого внимания, но зато позже все обитатели дачи Ковалевского с огромным вниманием следили за развитием наших отношений.

А они всё никак не развивались, что было очень обидно для меня. Через несколько лет ситуация изменилась, и я смогла уже взять инициативу в свои руки, и знакомство закончилось счастливым браком.

Я прочитала недавно статью в интернете, что двадцатый век считается веком музыки, и не могу не привести выдержки из этой статьи. Автор пишет: «Тем, кому посчастливилось прожить свою взрослую жизнь в двадцатом веке, невероятно повезло, так как они имели возможность собственными глазами видеть не только самый бурный период в развитии музыкального мира, но и побывать на концертах великих рок-, поп-, джаз-, кантри – и электро-идолов всех времен и народов».

Бесспорно, не всё данное столетие было вовлечено в бурные музыкальные изменения, а лишь его большая часть, начало которой пришлось на 30-е годы, а своего пика достигло в 60-70-е годы. Двадцатый век стал настоящим подарком для всех, кто имеет слух.

В 30-е годы отмечается особая популярность электронных инструментов. Актёры-певцы стали кумирами всех зрителей.

В 40-е годы – популярны оркестры (они выступали и перед началом киносеансов, и на любых, даже самых маленьких площадках). Для многих была интересна музыка кино.

В 50-е годы – приобретают популярность сольные исполнители, звучат тонкие лирические песни.

В 60-е годы – появление рок-н-ролла. Особая известность группы «The Beatles».

В 70-е годы – появилась первая «тяжелая» рок-музыка, танцевальная музыка (диско), авторская песня и поп-музыкальные композиции. Популярна стала «космическая музыка».

В 80-е годы – диско-музыка, тяжёлый рок.

Музыку в те годы создавали либо предельно веселящей, либо философской (в смысле текста)…

В нашей молодости мы танцевали под музыку «Бони М», «Rolling Stones». Наши отечественные группы «Веселые ребята», «Машина времени» остаются популярны и в наши дни.

Конечно, особые слова хочется сказать об авторской песне. В 60-70-е годы отмечался огромный интерес к бардовской песне. В те годы в одном человеке сочетался и автор мелодии, и автор стихов, и исполнитель, и аккомпаниатор.

Главным в песне был стихотворный текст, а простая мелодия позволяла исполнять эти песни хором. А хоровое пение всегда объединяло людей. И мы, ещё будучи школьниками, с большим воодушевлением распевали эти песни. Слова их легко запоминаются, легко ложатся на музыку, а потому и легки в исполнении. Особенность авторской песни в том, что она обращена к каждому из нас, а потому и понятна.

Особую известность получили песни Ю. Визбора, его знаменитая песня «Милая моя, солнышко лесное» уже своими первыми словами располагает к нежности и любви. Без военных песен Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого не обходился ни один праздничный вечер.

У костра в походе пели песни В. Барковского, С. Никитина, Ю. Кукина, А. Городницкого и других авторов. Все они были посвящены романтикам, сильным и смелым людям, которые для нас тогда были ярким примером в жизни.

Особенно мне нравился дуэт Татьяны и Сергея Никитиных, оба инженеры-физики, они удивительным образом сочетали в себе и ярких исполнителей. Под их песни хотелось совершать подвиги, любить и просто наслаждаться жизнью.

Наша молодость проходила на дискотеках и вечерах в сопровождении ВИА (вокально-инструментальных оркестров). Мелодичность песен группы «The Beatles» до сих пор ассоциируется у меня с чем-то нежным и душевным.

Зато быстрые и ритмичные мелодии группы «Бони М» позволяли отвести душу в танце. Тогда начали танцевать в общем кругу, не обязательно было делиться на пары. А это очень важно в компании, где девушек гораздо больше чем юношей. Были популярны твист и рок-н-ролл. Мы отрывались на танцплощадках и там выплескивали все свои нереализованные эмоции.

Сольные авторские песни тоже были полны лиризма и музыкальности. В них были и слова, и музыка, которые удивительным образом сочетались между собой. Эти годы стали годами расцвета для Аллы Пугачевой, Валерия Леонтьева, Муслима Магомаева, Майи Кристалинской, Валентины Толкуновой и многих других исполнителей.

Мы знали их песни наизусть и могли исполнять их сами, за столом. Надо сказать, что в моё время магнитофон был редкостью, а все мои родственники были очень певучи. И когда семья собиралась за столом в праздники, то обязательно пели песни: и старинные народные, и современные.

Зачем я это пишу? Просто сейчас сложно исполнить какую-либо песню, не имея специального музыкального образования, а тогда было можно и безо всякого аккомпанемента.

Вот так музыка помогала нам в жизни, любви и отдыхе.

Москва. 22 июня 2014 года.

После института были два года интересной и полезной учёбы в клинической ординатуре в Институте им. Н. В. Склифосовского. В середине 70-х годов ещё не было построено новое задние «Склифа», как все называли это лечебное учреждение, и мы работали в стенах старого здания.

Оно было построено графом Н. П. Шереметевым в память о его жене П. И. Ковалёвой-Жемчуговой. Она умерла в молодом возрасте от чахотки, успев родить мужу сына Дмитрия. Здание строилось как странноприимный дом, это была богадельня для призрения неимущих и больных жителей Москвы.

Позднее этому лечебному учреждению придали статус Научно-исследовательского института скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. Я помню, как мы с удовольствием ходили в институтский музей, где были представлены фотографии и разные документы основателей этого института. Больше всего меня интересовала биография С. С. Юдина – блестящего учёного, хирурга и талантливого организатора, ученики которого теперь были моими учителями.

Я хорошо помню обходы в отделении хирургии Дмитрия Алексеевича Арапова (во время войны он был главным хирургом Северного флота). Седой, высокий, ещё вполне стройный, несмотря на годы, он садился у постели больного, и сразу становилось понятно, что это неординарный человек и замечательный врач.

Помню и утренние конференции, где проходил разбор поступивших за сутки больных. И яростные споры, и горячие выступления всех участников, где каждый пытался доказать свою правоту. И в этих спорах рождалась истина. Для нас, начинающих врачей, это была удивительная профессиональная школа.

Столько разных случаев, которые я увидела там, я не видела больше уже нигде. Это были операции и на открытом сердце (при ножевом ранении сердца), и сложные случаи кишечной непроходимости, и лечение свищей, и другой экстренной хирургической патологии.

На дежурства приходило множество студентов и ординаторов, все хотели набраться опыта и научиться оперировать. Ночью иногда удавалось прилечь, но места всем не хватало, и мы – самые молодые – спали прямо на столах в ординаторской.

А утром снова за работу, и так до конца дня. Никто не роптал, а наоборот, все старались оказаться первыми, если надо было помочь с ассистенцией. Сейчас уже редко встретишь у опытных врачей такое желание научить и поделиться своими опытом, а у молодежи – этот опыт перенять.

Днём шли в морг и там, на трупах, отрабатывали все детали сложных операций, которые ещё не делали сами. Это тоже было хорошей школой хирургии.

Помню времена, когда ещё не было одноразовых перчаток, дырочки заклеивали резиновыми заплатками и потом стерилизовали. Помню, как операционные сестры наматывали шёлк и кетгут на предметные стекла, обрабатывали по несколько дней и стерилизовали их. Это сейчас врачи даже представить себе не могут, в каких условиях приходилось нам оперировать.

Но весь этот опыт потом очень пригодился мне в освоении профессии.

Кроме работы, была ещё и семья, которая требовала к себе огромного внимания. Это сейчас я только удивляюсь, как я всё успевала, но надо честно признаться, что мне помогали мои родители. Мы жили отдельно, но мама каждый день приезжала к нам, чтобы проводить детей в школу, и ждала моего возвращения с работы. За это мой низкий поклон родителям.

В 1976 году родилась дочка Маша, в 1980-м – сын Борис.

Мне хочется привести здесь свои дневниковые записи, они написаны по поводу моего тридцатилетия и описывают мои чувства и эмоции того времени.

«…Был ещё только конец февраля, но всё дышало такой неподдельной весенней радостью, новыми мечтами. Хотелось что-то делать, куда-то ехать.

В такие дни хорошо мечтается о будущем и вспоминается прошлое. В этом году мне исполнится тридцать лет, а это возраст подведения первых итогов прожитому и сделанному.

И что в итоге? Шесть лет рабочего стажа, муж, двое детей. Много это или мало? Наверное, мало. Человек так устроен, что ему, сколько ни дай, всё равно мало. Двое детей – это мало, конечно, мало. Но за каждым из них масса трудностей, забот, бессонных ночей.

Иногда думаешь, так хочется пожить для себя, ни в чем себе не отказывая, но как оказалось, это быстро наскучит. Гораздо приятнее сделать что-то доброе близким тебе людям. Когда перед тобой стоит выбор – купить себе или детям, покупаешь конечно же детям. И этот факт доставляет не меньшее, а даже большее удовольствие.

У тебя не всегда есть возможность пойти в кино или театр, но зато каждый час общения с ребёнком учит тебя гораздо большему, чем всё остальное.

Весь смысл моей теперешней жизни сосредоточился на детях. Даже работа не приносит столько удовлетворения, сколько дают они. Боря ещё совсем маленький, но в свои семь месяцев у него уже есть свой философский подход к жизни. В его детской головке собственные мысли и взгляды.

А Маша! Та уже просто взрослая девочка. Она видит окружающий её мир и делает выводы, порой очень смешные, но это плоды её раздумий и размышлений! У неё уже собственный взгляд на многие вещи, и порой её очень трудно переубедить.

В свои четыре года она мне кажется гораздо взрослее меня в её возрасте, быть может потому, что теперешние дети развиваются быстрее.

Она уже знает все буквы, пишет их, но читать пока не умеет. И это никого не удивляет, потому что наши дети раньше нас пытаются всё узнать и испробовать. И наверное, уже ничем не остановить этого стремления вперёд, да и не надо этого делать.

Так что в итоге получилось – свой дом, своя семья, и, наверное, в этом счастье любой женщины. Ведь ни для кого не секрет, что и на работе всё идет гораздо лучше, когда дома порядок.

А самое главное – это, конечно, радость от детей. Если бы у меня была возможность, я бы, наверное, родила много детей. Ведь с каждым из них мы проживаем ещё одну жизнь, учим их и учимся у них…»

1981 г. Москва.

Вот они простые составляющие счастья – семья, дети, любимая работа.

 

В девяностые годы произошёл глобальный переворот не только в моём сознании, но и в сознании миллионов советских людей. Все перемены были настолько стремительны, что мы иногда даже не успевали за ходом событий. Только теперь, когда прошло больше двадцати пяти лет, можно вдумчиво проанализировать события тех лет.

Жить было нелегко, но мы не замечали этих трудностей, потому что были молоды, у нас были силы, и всегда находился выход даже из самого сложного положения. Жить в те годы было интересно. Это десятилетие было так наполнено событиями в стране, что международная сфера нас в то время не очень интересовала.

Литературные издания печатали на своих страницах огромное количество закрытой ранее для простого обывателя информации. На нас обрушился буквально водопад совершенно новых трактовок событий из прошлого нашей страны, о которых многие даже не подозревали.

Развенчивались старые идеалы и насаждались новые, не всегда и сразу всем понятные. Трудно было объяснить простому советскому человеку, что ещё вчера СССР был первой в истории человечества державой, в которой существовала народная власть, и каждый гражданин был хозяином страны. Как писал В. И. Ленин: «Каждая кухарка может управлять государством».

Если ещё вчера была социальная система защищённости советских граждан: бесплатная медицина, образование, право на бесплатное жилье, путёвки в санатории, дома отдыха, дешёвый транспорт, дешёвые продукты питания.

Нас воспитывали с детства, внушая мысль, что мы – хозяева своей страны, воспитывали чувство ответственности за всё, что происходило в родной стране, и прежде всего чувство патриотизма. «Прежде думай о Родине, а потом о себе!» – такой лозунг был нормой в недалёком прошлом.

И вдруг всё переменилось. Словно поезд нашей жизни весело и быстро ехал вперед и вдруг резко затормозил и поехал совершенно в другую сторону. Нам некогда было раздумывать, плохо или хорошо то, что происходит вокруг: надо было жить, работать, растить детей, кормить их.

Я считаю, что годы «перестройки» вынесли на своих плечах, прежде всего, наши советские женщины. Многие мужчины, которых сократили на работе, лежали на диванах, пили водку и ругали всех и вся.

Женщины же искали выход: они ездили в Польшу и Турцию, привозили разные товары и торговали всем этим богатством. В те годы на вещевых рынках и в Лужниках, и в Черкизово за прилавками стояли доктора и кандидаты наук. Надо было выживать, и мы выживали.

Я никогда не забуду, как к нам на работу приходил один бывший учёный из космической области и торговал майками. У него были очень грустные глаза, и было видно, что делает он это под нажимом семьи, которую надо кормить. Его уникальная лаборатория закрылась, а ничего другого он делать не умел. Я всегда покупала у него что-нибудь, просто чтобы поддержать. И таких, как он, было много.

Люди теряли работу, закрывались фабрики и заводы. Пытались выжить за счёт личных хозяйств, но и это было весьма проблематично. В те годы мы сами шили себе одежду, вязали, перешивали из старого новое. Дома готовили еду из того, что смогли достать в магазине. Старались как-то найти выход.

В магазинах были пустые полки, но постепенно рынок заполняли импортные товары, но теперь уже не было денег купить всё это. Людям по несколько месяцев не выплачивали зарплаты, и семьи жили за счет стариков пенсионеров, потому что пенсии выплачивали всё-таки исправно.

Наступил момент, когда читать о жизни стало интереснее, чем жить.

Сейчас в интернете в Википедии можно прочитать о том времени:

«…90-е годы вошли в историю России как время демократических преобразований во многих областях общественно-политической жизни: первые съезды народных депутатов СССР, образование Российской Федерации, взятие курса на создание правового государства и т. д. На этом фоне перед новой Россией одними из главных являлись задачи выхода из экономического, социального и политического кризиса.

Главой исполнительной власти России стал избранный всенародным голосованием президент Б. Н. Ельцин. 8 декабря 1991 года лидерами России, Украины и Белоруссии было разрушено единство подлинной исторической России, Они объявили о роспуске СССР и создании СНГ (Содружества Независимых Государств).

В результате приватизации в руки частных предпринимателей перешли сто десять тысяч промышленных предприятий. Государственный сектор потерял роль ведущего в индустриальной сфере, а падение производства продолжило прогрессировать и к 1997 году достигло критической цифры – 63 %.

Экономические реформы в России, проводившиеся в 90-е годы в Российской Федерации, включали либерализацию цен, либерализацию внешней торговли, приватизацию бывших союзных госпредприятий. Эти реформы были обусловлены активным экономическим кризисом, имевшим место в СССР в последние годы его существования. Падение цен на нефть в условиях неэффективной жесткой государственно-плановой системы экономики и чрезвычайно высоких затрат на оборонный комплекс обусловили нарастание продовольственного и общеэкономического кризиса в стране.

К 1990 году продовольственный кризис начал вступать в острую фазу. Все острее ощущался дефицит товаров первой необходимости, возникали огромные очереди…»

Одним из важных событий тех лет явился августовский путч, который произошел 19–21 августа 1991 года. Я помню, как по телевизору всё время показывали балет «Лебединое озеро», а в перерывах выступал вице-президент СССР Г. Янаев, который зачитал приказ о том, что действующий руководитель страны М. С. Горбачёв не может более руководить страной из-за тяжёлого состояния здоровья и он Янаев, берёт на себя руководство.

Вспоминается, что руки у него при этом сильно дрожали, и вид был совсем не революционный, а, наоборот, какой-то жалкий и помятый. Был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). В Москву вошли танки. Это было страшно, потому что никто не знал тогда, чем закончатся эти события.

Лидером сопротивления путчистам стал Б. Н. Ельцин. В Белом доме был организован центр обороны. Удалось переломить ход событий. Уже 21 августа все путчисты были арестованы, и Горбачёв смог вернуться в Москву. Он уже сам отказался от поста главы ЦК КПСС. Все эти события запустили механизм по развалу Советского Союза.

8 декабря 1991 года в Белоруссии в Беловежской пуще собрались президенты Украины, Белоруссии и Российской Федерации и подписали Соглашение о создании СНГ (Союза Независимых Государств). Таким образом, произошел окончательный раскол СССР. Мы тогда ещё не понимали, к каким последствиям это может привести.

«…Августовский путч 1991 года и победа пропрезидентских сил над ГКЧП само по себе не принесло изменения динамики в сфере экономического развития. Тенденция к дефициту продовольствия и даже голоду становилась все более явной.

В начале 1992 года в стране начала проводиться радикальная экономическая реформа: вступил в силу указ президента „О мерах по либерализации цен“.

Уже в первые месяцы года рынок стал наполняться потребительским товарами, но монетарная политика эмиссии денег привела к гиперинфляции, резкому снижению реальных зарплат и пенсий, обесцениванию банковских накоплений, резкому падению уровня жизни.

Либерализация цен привела к галопирующей инфляции, росту неплатежей, обесцениванию зарплаты, доходов и сбережений населения, росту безработицы, а также нерегулярным выплатам зарплаты…»

Я помню эту приватизацию. На каждого из членов семьи нам выдали приватизационный чек или ваучер. Его номинальная стоимость составляла десять тысяч рублей, что соответствовало стоимости основных фондов предприятий на душу населения в ценах января 1992 года.

Они свободно продавались и скупались у населения. Крупные государственные предприятия продавались на залоговых аукционах, и их скупали по заниженным ценам отдельные предприниматели. Вот тогда уже появились первые официальные олигархи – миллиардеры Б. Березовский, М. Ходорковский, Б. Абрамович.

У меня до сих пор хранятся все мои ваучеры фирмы «Гермес». К сожалению, они не принесли мне никакой прибыли. И также было с миллионами других простых россиян. За наш счёт обогатились единицы, а 90 % населения потеряли всё.

Я думаю, что мудрее всех поступила одна из медсестёр нашего отделения – она продала свой ваучер и купила сыну спортивный костюм. Вот такая была цена нашей доли в народном хозяйстве. Вот так в России произошёл переход от социализма к капитализму.

Один из «отцов» приватизации А. Чубайс так писал о ней: «Целью приватизации является построение капитализма в России, причём в несколько ударных лет, выполнив ту норму выработки, на которую у остального мира ушли столетия».

«…3 июня 1991 года Верховный Совет РСФСР принял закон „О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР“. В 90-х годах ряд крупнейших предприятий был приватизирован на залоговых аукционах и перешёл в руки новых владельцев по ценам, многократно заниженным по сравнению с их реальной стоимостью.

В результате приватизации в России сформировался класс так называемых „олигархов“. В то же время появилось колоссальное количество людей, живущих ниже уровня бедности.

Так 90 % россиян придерживаются мнения, что приватизация проводилась нечестно и крупные состояния нажиты нечестным трудом.

В результате реформ 1990-х годов в России не была создана полноценная рыночная экономика. Созданная экономическая система скорее носила черты государственного капитализма, ее называют в частности „квазирыночной“.

Под влиянием гиперинфляции произошла глубокая деформация всех стоимостных пропорций и соотношения цен на продукцию. Индекс потребительских цен с 1992 по 1995 год увеличился в тысячу сто шестьдесят семь раз, а номинальная зарплата в шестьсот шестнадцать раз.

Структура промышленного производства за годы преобразований также изменились. Произошло снижение наукоемких производств, техническая деградация экономики, свертывание современных технологий. Падение производства в России по своим масштабам и длительности значительно превысило все известные в истории кризисы мирного времени.

Производство сократилось в четыре-пять раз, расходы на научные исследования и конструкторские разработки в десять раз. Главным источником экспертных доходов являлись сырьевые ресурсы…»

В 1993 году произошло ещё одно событие, которое во многом перевернуло нашу жизнь. С 21 сентября по 4 октября 1993 года произошёл ещё один «октябрьский путч», его ещё называли октябрьское восстание 1993 года. Кризис в экономике не мог обойти и кризис в политике. В стране в те годы существовали две политические силы: с одной стороны, президент Б. Н. Ельцин, правительство и члены Верховного Совета – сторонники президента, а с другой стороны, его противники: основная часть народных депутатов и Верховного Совета.

21.09.1993 года Б. Н. Ельцин издал Указ о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета, что нарушало действующую тогда конституцию. Вице-президент А. Руцкой и Верховный Совет отказались подчиниться этому указу и издали свой указ об отстранении от власти президента Ельцина. Тот объявил об установлении президентской республики как формы правления в России, взамен существовавшей ранее Советской республики.

В результате этого возникло противоречие между ветвями власти, которое 3–4 октября переросло в вооруженное противостояние и последующий расстрел и захват Белого дома.

Сторонники обеих ветвей власти вышли на митинги и демонстрации. Начались вооруженные столкновения. Я помню, как в город вошли танки, это была Таманская дивизия. Она целиком перешла на сторону Б. Н. Ельцина и его сторонников.

Мы тоже днём 3 октября поехали в центр смотреть и слушать, что говорят митингующие. По всему центру города строили баррикады. У Белого дома стояли сторонники Ельцина, у метро «Смоленская» – сторонники Руцкого и Хасбулатова. Всё было очень серьёзно. Страна разделилась на два лагеря. Одни приветствовали новые силы и новую власть в лице Ельцина, другие поддерживали коммунистов и Верховный Совет, стояли за старую привычную власть.

Я помню стоящего на трибуне у Белого дома Б. Н. Ельцина, которого прикрывали бронежилетом и его выступления: призывы к демократии, критику коммунистов и обещания новой счастливой жизни. Мы тогда тоже были охвачены этим чувством, что вот теперь начнётся новая свободная жизнь.

Противостояние нарастало. Руцкой приказал взять штурмом мэрию и телецентр Останкино. Спецподразделение «Альфа» вело бои у входа в Останкино, защищая телецентр. 4 октября танки начали обстрел Белого дома. А. Руцкой и Р. Хасбулатов были арестованы. Так началась демократизация нашего общества.

Но жизнь не стала от этого сразу легче и понятнее. 90-е годы ещё запомнились двумя чеченскими войнами. Первая была в 1994 году, а вторая началась в 1999 г. На войну уходили и кадровые военные, и молодые, «необстрелянные» мальчики.

В 1991 г. на территории Чечни была провозглашена независимая Чеченская Республика Ичкерия во главе с Джахаром Дудаевым. Первая чеченская война официально называлась «восстановлением конституционного порядка в Чеченской Республике» (она входила в состав России).

После всех военных событий началась целая полоса терактов: сначала в Будённовске, Кизляре, потом в Москве, Волгограде и других городах России. Эти события вселяли страх и ужас в мирных жителей. В любой момент тебя могли захватить в заложники или просто убить.

Но мы продолжали жить мирной жизнью. Дети росли. Они успешно окончили школу и поступили в институт.

Маша окончила Московский институт потребительской кооперации, факультет международных экономических отношений. Начала работать в крупной иностранной фирме. Я помню, как выступала в 1993 году у неё на выпускном в школе и говорила о том, как много преобразований произошло в стране за последние десять лет. Они пошли в первый класс в одной стране, а окончили школу уже совершенно в другой. Так много разных событий произошло с 1983 по 1993 год.

Борис пошёл по нашим стопам и поступил в 1997 году во Второй медицинский институт на факультет лечебного дела. Я очень гордилась тем, что сын тоже стал доктором. Это было продолжение династии. Его дедушка, папа и мама были врачами.

Жизнь понемногу налаживалась. В конце 90-х годов выросли немного зарплаты, и мы смогли уже выезжать за рубеж. Вспоминаю нашу первую поездку в Турцию в 1995 году. Мы были летом в Кишинёве, у родственников мужа, и я прочитала объявление, что можно поехать на автобусе в Стамбул через Болгарию и Румынию. Поездка стоила всего тридцать долларов. У нас с собой было двести долларов, и мы рискнули поехать.

Восторга своего не могу описать. Пусть и жили мы всего в двухзвездочной гостинице. Рано утром нас будили громкие молитвы муллы, призывавшего на службу с высокого минарета, но зато мы плавали на корабле по Босфору, гуляли по Стамбулу и даже привезли какие-то подарки и сувениры родным.

Нас с мужем очень долго и пристально проверяли таможенники на турецкой границе: никак не могли понять, почему мы не везём ничего стоящего. Весь автобус был просто забит вещами и сумками. «Челночники» везли на продажу массу всякого товара. А нам это было не нужно.

Впечатления о Стамбуле, о Турции остались как самые яркие и красочные. Потом мы уже могли себе позволить путешествовать и в другие страны Европы и Азии.

Ещё помню покупку первого семейного автомобиля. Это была старенькая, «убитая» восьмёрка, но как мы ей радовались. В первый же год поехали с мужем на ней в Крым и в Кишинёв. Потом, благодаря ей, научились водить и дочь, и сын. Второй машиной была уже новая «десятка» ярко-красного цвета.

Безусловно, что в материальном плане жить нам стало полегче, иначе мы не смогли бы ничего себе купить.

Материал взят из интернета.

«…В конце 1998 года и начале 1999-го обозначилась тенденция к экономическому росту. Причиной тому явился переход от плановой к рыночной экономике, осуществленный в 1990 году. Многие экономисты отмечали, что в России сформировался „олигархический капитализм“. Во время реформ было резко сокращено финансирование науки и НИОКР. В годы реформ ухудшился социальный статус научного работника, снизился престиж научного труда. При этом выплата заработков нередко задерживалась.

В 90-е годы произошло значительное ухудшение здоровья населения и рост смертности. В основе роста смертности лежало ухудшение качества жизни большинства населения, связанное с кризисом, ростом безработицы, задержками выплаты зарплат, пенсий, ухудшением качества питания, затяжным психологическим стрессом, неуверенностью в своем будущем и будущем детей, ростом криминализации, алкоголизма, наркомании.

Также было существенное сокращение рождаемости в 1990-е годы. „Либеральные реформы“ вызвали значительный рост преступности в России. Факторами роста преступности являлись, в частности, обнищание населения, ослабление милиции и судебной системы в результате недофинансирования, ослабления моральных норм. Серьезную роль в жизни страны стала играть организованная преступность.

На фоне появления сверхбогатых людей за годы реформ самые бедные стали в два раза беднее, а в целом 80 % населения в материальном плане больше потеряли, чем приобрели. Так, экономисты писали: „За годы реформы страна по уровню социально-экономического развития оказалась отброшенной на десятилетия назад, а по некоторым показателям – в дореволюционный период. Никогда за обозримый период даже после разрушений от гитлеровского нашествия не наблюдалось столь продолжительного, глубокого снижения уровня производства почти во всех отраслях отечественной экономики“».

В 1998 году была объявлена тысячекратная деноминация рубля. С денег исчезли последние три нуля, и мы стали получать снова не тысячи и не миллионы, а сотни рублей.

В августе 1998 года был объявлен дефолт по внутренним обязательствам государства. То есть все накопления, которые лежали на сберкнижках, в один миг испарились. Но нас это не коснулось, в то время мы жили от зарплаты до зарплаты, и откладывать было нечего.

Но в результате этого кризиса российская экономика опять получила тяжёлый удар. Рубль резко обесценился, опять продолжился спад производства, рост инфляции, падение уровня жизни населения.

Но мы были молоды, сильны, серьёзные болезни ещё не коснулись нас.

Политика гласности, отмена цензуры печати привели к ломке стереотипов и в культурной жизни страны. Появилось более десяти тысяч частных издательств, которые публиковали тысячи ранее запрещённых книг. Появились сотни новых журналов и газет. Так стали печатать поэтов Серебряного века. Вышли повести М. Булгакова «Собачье сердце», Б. Пастернака «Доктор Живаго», А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», печатались произведения А. Ахматовой, О. Мандельштама, В. Набокова, С. Довлатова и др.

В 90-е годы и я смогла напечатать и издать свои первые книги. Помню волнение перед выходом моей первой книги «Посвящение». Она вышла в 1998 году. Все получилось несколько неожиданно. Писать я начала ещё в 1991 году, для себя, «в стол».

У меня в то время в палате лежала пациентка, которая работала редактором одного из издательств. Мы как-то разговорились, и я дала ей прочесть свои рукописи. Ей понравилось, она обещала помочь напечатать мой первый сборник рассказов и повестей. Печаталась я за свои деньги, но как приятно было держать в руках свою первую книгу.

В последующие годы я продолжала печататься. Но все свои книги я просто дарила друзьям и знакомым, никаких продаж не существовало. Авторов стало много, а читать стали гораздо меньше. Появились компьютеры, интернет, и они постепенно вытесняют книги из нашей жизни. Но все равно не могу лишить себя удовольствия писать, а потом издавать свои книги.

Произошли изменения и в музыкальной жизни. В девяностые годы был бум танцевальной музыки. Стали очень популярны дискотеки. Популярными группами в то время были «Агата Кристи», «Браво». «Моральный кодекс», «Мумий Тролль». Огромную популярность приобрёл Юра Шатунов и группа «Ласковый май». Его песня «Белые розы» на долгие годы стала хитом.

Мода тех лет тоже была весьма экстравагантной. Из-за границы привозили много самых разных вещей, причем не самого лучшего качества. Тогда вошли в моду китайские пуховики, кожаные куртки, их почему то носили вместе со спортивными брюками. Девушки носили яркие лосины и кофты из ангоры с люрексом или пайетками.

«Новые русские» обязательно надевали малиновый пиджак, чёрные брюки, а на шею и на руку – толстые золотые цепочки. Лидировала одежда из джинсовой ткани, модно было всё – юбки, брюки, куртки, пальто, платья. Джинсовую ткань «варили», скручивали, перетягивали, чтобы получился узор. К этому наряду хорошо подходили кроссовки и бейсболка.

В те годы возникла мода красить волосы в невероятные цвета, взбивать чёлку. Макияж тоже был ярким и каким-то агрессивным. Это было проявлением свободомыслия. Все, тем не менее, стали выглядеть одинаково.

В 90-е годы резко выросла в стране преступность. Отмечался значительный рост алкоголизма, наркомании. Факторами роста преступности стало обнищание населения.

Молодые люди в кожаных куртках и спортивных штанах сбивались в банды и занимались грабежами и рэкетом. В конце восьмидесятых кооператоры стали зарабатывать большие деньги. Спекуляция стала законной. Другим тоже хотелось больших денег, и поскорее.

«Пацаны» ходили в качалки и на каратэ. Потом шли в видеосалоны, где с восхищением смотрели фильмы о красивой западной жизни. Они же «крышевали» барыг и коммерсантов.

У меня много родных захоронено на Кузьминском кладбище в Москве. Я помню, как в те годы появились целые аллеи захоронений молодых парней, которые были убиты в бандитских разборках или погибли от передозировки наркотиков.

Вот так к нам ворвался новый капиталистический строй.

А в моей жизни была любимая работа, растущие дети, которые уже перестали быть детьми и сами выбрали свой жизненный путь. Мы получили возможность ездить за границу. Я хорошо помню, как мы с мужем поехали на автобусе по Европе. Сейчас я бы уже, наверное, не смогла повторить такой вояж.

Представьте себе: десять дней путешествовать по Европе, проехать девять стран, ночевать, сидя в автобусе, и лишь несколько ночей провести в недорогих отелях. Стоила эта поездка всего триста долларов. Но зато впечатлений была масса! Правда, после поездки ноги так отекли, что я могла ходить только в кроссовках. Зато упал «железный занавес», и нам открылась Европа во всём своём великолепии.

Но не только экономические и политические проблемы волновали меня в то время. Эти годы запомнились мне яркими встречами и знакомствами со многими интересными людьми. Я тогда работала врачом-хирургом в городской клинической больнице № 40 в онкохирургическом отделении. Работа была сложная, но очень интересная. Оперировали каждый день, а ещё надо было записать поступивших и выписать тех, кто уже поправился. Ещё сложнее было беседовать с родственниками пациентов: как объяснить маме восемнадцатилетней дочери, что та неизлечимо больна. В те годы больным не разрешали говорить правду об их болезни, все разговоры велись с родственниками. Но мы были молоды, сильны духом, и сил хватало и на семью, и на работу.

В нашей больнице в те годы работала Евгения Серафимовна Бычкова, а её муж Юрий Александрович был директором чеховского музея в Мелихово. Мы легко и быстро подружились. И все эти годы мы часто ездили в Мелихово. Надо сказать, что А. П. Чехов – мой любимый писатель, и я с огромным удовольствием посещала его усадьбу.

Но самыми запоминающимися событиями были встречи с интересными людьми, которые происходили тогда в усадьбе. Юрий Александрович устраивал в Мелихово театральные и музыкальные фестивали, театральные мастер-классы, концерты известных музыкантов и певцов, выставки художников. И мы, гости, были непосредственными участниками этих феерических концертов. В 2000 году он организовал и успешно провел первый международный театральный фестиваль «Мелиховская весна».

В усадьбе есть небольшой концертный зал, где выступали такие известные исполнители, как Алексей Гориболь, приезжала жена Микаэла Таривердиева Вера Таривердиева. С мастер-классами гостили в Мелихово Юрий и Виталий Соломины, приезжал со своими актерами Олег Ефремов. Выступали различные музыкальные оркестры. Но самым интересным были даже не сами концерты, а атмосфера, которая царила за кулисами.

После спектакля все собирались за большим столом в доме, где жил директор, и вот там уже начиналось более тесное общение. Мне очень запомнился приезд Александра Ведерникова, народного артиста Большого театра, известного баса. Он оказался контактным и простым в общении человеком. Много рассказывал в кулуарах о своей работе с Георгием Свиридовым, он долгое время был его личным секретарем. И эти посиделки за кухонным столом с простой домашней едой и легкой выпивкой остались в моей памяти самым ярким впечатлением тех лет.

Надо отдать должное Евгении Серафимовне – жене Юрия Александровича, она была красивой, обаятельной и умной женщиной. Умела уговорить любого, и поэтому все связи с общественностью, как это теперь называется, лежали на её плечах. Она созванивалась с известными людьми, приглашала, обеспечивала нормальный быт, кормила всех гостей. Поэтому эти встречи носили такой неформальный характер.

Но что тогда говорить о Юрии Александровиче! Его рассказы до сих пор увлекают нас. Он много пишет, издает книги, ставит спектакли, изучает творчество Антона Павловича, является известным чеховедом. Неоднократно выезжал за рубеж с выставками, посвящёнными творчеству Чехова. Он очень обаятельный человек, его всегда интересно слушать, он в свои восемьдесят четыре года легко читает наизусть Бальмонта, Пушкина, поэтов Серебряного века.

Он прожил интересную жизнь, окончил авиационный институт, но потом искусство победило. Он стал известным искусствоведом, руководил многими издательствами, работал секретарём у скульптора С. Т. Конёнкова. Знаком со многими известными актёрами, музыкантами, художниками и всегда охотно делится с друзьями этим общением.

Я помню один концерт, который был посвящён русскому романсу. На маленький мелиховский прудик спустили красивую деревянную беседку-ротонду, а певец и гитарист музицировали в этой беседке при свете луны и ярких звезд, светивших с неба. Вот это была романтика!

С некоторыми из гостей Бычковых мы дружим до сих пор, потому что нас всех сближает любовь к прекрасному.

К сожалению, ушла из жизни Евгения Серафимовна, но мы все любим её и сбираемся у Юрия Александровича дома 6 января, чтобы вспомнить и её, и наши встречи. Юрий Александрович написал трогательную книгу, посвящённую жене. Остались их внуки, уже появились правнуки, и я думаю, они достойно продолжат начатое дело.

Вот так об этом времени я писала в своих ранних рассказах.

 

Страница из дневника

30 ноября 1991 г., суббота, Москва, Центр

Ноябрь стоял удивительно тёплый. Даже природа замерла в полной нерешительности, не зная, что же делать дальше. Температура плюс два-три градуса, туман, пасмурно. В иные годы уже на лыжах катались этой порой, а здесь набухли почки на сирени, и если постоит такая погода, то и листья распустятся.

Завтра ожидается очередное повышение цен, хотя кажется, что выше уже некуда. Все бегают по городу в надежде успеть что-то ухватить, но, увы, в магазинах пусто, только коммерческие точки заманчиво пестрят роскошью и великолепием своих товаров.

Все бросаются на эту яркую приманку и обалдело шарахаются назад – цены! Они перевалили уже четырехзначную цифру, и никого не удивляет, что плащ, слегка утеплённый какой-то тоненькой прокладкой, стоит три с половиной тысячи, куртки, пальто – тысячу девятьсот… две тысячи… три тысячи рублей, и цены всё выше и выше.

Надо понимать, что и это не предел. Как будто молодчики, торгующие всем этим богатством, играют в какую-то фантастическую игру «кто больше!» Кто больше ограбит простых смертных, кто больше убьёт, кто больше, кто больше, кто больше!

Исчезают ценности духовные, интеллигенция живёт, как в кошмарном сне, ожидая конца света. Среди молодых только одна ценность доминирует – цена «упаковки», то есть сколько стоит твоя одежда, того же стоишь и ты.

Грустно идти по Москве. Улицы в центре все перекопаны, всюду грязь, запустение, хаос. Рекламные тумбы с обрывками афиш и объявлений чем-то напоминают революционный 1917 год. Все объявления только об одном: продам – куплю. Как будто нет других интересов, и люди пытаются закупить что-то на всю жизнь, чтобы потом залечь на дно и радоваться своему богатству.

Что это – начало новой эпохи? Тогда почему оно такое грустное и серое? Или конец старой? Тогда почему он так долго длится? Хаос и утопия, развенчивание всех идеалов, беспросветная тьма впереди.

Я не могу без маленьких радостей в жизни. Они нужнее, чем большие. Я не могу купить себе какой-нибудь пустяк, сшить новое платье или тем более пальто, не могу сходить всей семьей в театр, пообедать в ресторане, даже купить конфет – они только по талонам.

Вся жизнь по талонам – вино, водка, табак, сахар, а теперь ещё, наверное, и хлеб, и мясо, и молоко. Как будто кто-то издевается над нами или испытывает нас на прочность. Сколько вы сможете прожить? А мы живем, бегаем, как тараканы, пытаемся урвать какой-то кусок пищи и счастливы этим.

Раньше была маленькая зарплата, но в магазинах что-то было, можно было взять денег в долг, накопить, но что-то купить. Сейчас есть деньги, но так не хочется откармливать этих торгующих спекулянтов, потерявших какую-либо совесть, и это теперь называется – рынок!

Иностранцы смотрят на нас, насмешливо улыбаются, пьют пиво, пахнут дорогой туалетной водой, сверкают начищенными ботинками и презирают нас, радуясь, что мы дошли до жизни такой и почему-то называем её «демократией».

Обидно и больно смотреть на безумные очереди, где люди стоят и тупо смотрят в затылок друг другу, ненавидя стоящих впереди, думая только о том, чтобы досталось, чтобы схватить и бежать в следующую очередь.

Очередь за жизнью, куском хлеба, пачкой сигарет, бутылкой водки.

Деградирующая, дебильная Русь, что с тобой сделали!

Остатки той несчастной интеллигенции, которую убивали, уничтожали, расстреливали на протяжении семидесяти с лишним лет, ещё как-то пытаются поднять головы, заявить о себе, но их гнут, гнут.

На смену партийной аристократии, которая была уже, как правило, в возрасте, пришли молодые «нувориши», уверенные в себе и непогрешимости своей касты.

Они не отличаются большими талантами и красивой внешностью, их объединяет отсутствие стыда, полнейшая самоуверенность, бескомпромиссность, отсутствие любых других идеалов, кроме одного – денег! Как быстро они нашли себя в новом для нас капиталистическом мире, как быстро поменяли одежду и идеологию!

Зло высмеивают сегодня то, что чтилось ими ещё совсем недавно. Честно ли, порядочно ли, это уже никого не волнует. Всех захватила золотая лихорадка. Честно – нечестно, не важно, важно – чтобы больше, оттолкнуть других – я, я, я, мне, мне, мне!

Врачи скоро перестанут лечить бесплатно, водители такси заломили такие цены, что этот вид транспорта перестал существовать вовсе, перекусить в кафе стало так дорого, как раньше пообедать в ресторане, на рынке цены фантастические! Если не прекратится эта вакханалия, то куда мы придём? Чем всё это закончится?

Богатство теперь определяется не интеллектом, не твоим вкладом в общественный прогресс, а наоборот, умением урвать, обмануть.

И то, что веками наказывалось и отрицалось, теперь становится мерилом твоей значимости. Огромное число просящих милостыню, которые вызывают не сострадание, а подчас чувство раздражения своим наглым видом и нежеланием найти хоть какой-то честный выход.

Оркестры и музыканты, играющие в переходах и около магазинов, блатной репертуар 60-70-х годов. Это ностальгия, ностальгия по хорошей, сытой жизни, по вере в несокрушимость родной страны.

Сейчас трудно воспитывать, приводить примеры, сравнивать. Всё перемешалось, и хочется только одного – скорее в рынок, скорее в капитализм, скорее жить, как живут там, у них, потому что жизнь только одна и не наша вина, что нам выпало жить в переходную эпоху, что развенчиваются все идеалы, что уходит из-под ног точка опоры.

Всю жизнь ты честно трудился, пытался делать добро, и оказалось, что ты смешон в этом своем желании построить общество порядочных людей. Тебя воспитывают, на тебя показывают пальцем, хохочут тебе вслед – романтик застойных времен, чокнутый, дурачок интеллигентный – так тебе и надо.

В стране волков надо быть волком, не умеешь – уходи в себя, придумывай вымышленную жизнь, живи в ней, как в скорлупе, если хочешь сохранить свои идеалы, Может быть, на том свете только и оценят твои потуги и старания.

Раздражают очереди, отсутствие элементарных продуктов питания и одежды. Словно война – не война… Злые люди, готовые убить из-за случайной неловкости. Злая жизнь. Но жить всё равно надо, надо искать выход, надо сражаться, отстаивать свою точку зрения, свои идеалы. Иначе – конец.

30 ноября 1991 года, суббота, Москва, Центр

 

Усталость

Будильник прозвенел, как всегда, в половине седьмого, как будто извиняясь за своё вторжение в чужой сон. Он звенел недолго, понимая, как не хочется вставать в такую рань.

Наташа сквозь сон нажала на кнопку, она никогда не вставала сразу, а продолжала ещё несколько минут наслаждаться возможностью медленного выхода из сновидений, но жизнь неумолима, надо было заставить себя подняться, умыться и идти на работу.

В последнее время она даже перестала завтракать дома, чтобы хоть как-то удлинить эти блаженные минуты, сохраняя силы для нового дня.

Каждым утром это ощущение глобальной усталости всё больше накапливалось, всё труднее становилось заставить себя подняться, неведомый маховик притягивал к кровати, и даже в выходные дни не приходило ощущение отдыха.

Недавно, отвечая на вопросы одного из тестов «Любите ли вы свою работу?», она часто использовала предлагавшееся, как один из вариантов ответа, слово «усталость». С ней она вставала и ложилась, с неё начинался и ею заканчивался рабочий день.

Это состояние ощущалось как некое физическое тело, которое давило своей массой, не давало спокойно и радостно жить.

Именно усталостью она пыталась объяснить спады в настроении, всё чаще появлявшееся желание пожалеть себя, «поплакаться в жилетку».

Но надо было жить, и она стряхивала с себя эту неуёмную старуху по имени «усталость». Наташа даже представляла её себе с костлявым, худым и вечно недовольным лицом.

Начинался ещё один день, ещё один круг. Она иногда представляла себя такой рабочей лошадью, которая всё время ходит по кругу, постепенно стареет, дряхлеет, слепнет, а всё равно продолжает это хождение по неизменному кругу.

Дорога к метро, а потом пятьдесят минут в вагоне поезда. Она ехала через весь город, с юга на север. По возможности старалась сесть, закрывала глаза и отключалась от всего окружающего мира, думая о своём.

Выходила из метро – опять та же картина – женщины, стоявшие у выхода и предлагающие сигареты, старуха-нищая с собакой, которая каждый день сидела на своем стульчике рядом с переходом.

Она завязывала платком голову или лапку собаке, чтобы вызвать жалость и сострадание у прохожих. У старухи был довольно наглый вид. А иногда она ещё выкрикивала что-то в пьяном угаре, и люди лишь изредка подавали, и то не ей, а собаке.

В переходе стояли одни и те же нищие, бомжи или беженцы с детьми. У Наташи к ним было двойственное чувство: с одной стороны, их было жаль – только крайняя нужда заставит человека стоять с протянутой рукой, а с другой – у многих из них была и пенсия, и квартира, и дети, а попрошайничество стало образом жизни.

Её раздражали и постоянные просители в метро, которые ходили по вагонам, она многих уже узнавала в лицо, редко кто из нищих вызывал действительно чувство сострадания, и она подавала. Чаще хотелось сказать: «Идите и работайте, как я и другие». Они будили неприязнь и к собственной нищете, и она, молча, проходила мимо.

Знакомая дорога до больницы. Эта ежедневная прогулка позволяла проснуться и настроиться на рабочий лад, она вспоминала о больных, обдумывала предстоящие операции, как бы неприметно включалась в работу.

Как только она входила в двери больницы, волна чужих бед и несчастий сразу окутывала её. В приемном отделении сидели грустные люди, ожидая помощи, а уставший за ночь персонал, мало обращая на них внимания, занимался своими делами, спеша сдать смену.

Наташа входила в лифт, нажимала свою кнопку и понимала, что единственное, чего бы ей сейчас хотелось, это не подниматься наверх, а, наоборот, выбежать из лифта и проделать весь обратный путь домой, но она не могла этого сделать, и лифт привычно поднимал её на нужный этаж.

Она входила в ординаторскую, спрашивала: «Как дела? Какие новости?» В ординаторской уже сидел Лёва, её коллега-хирург, который приходил на работу раньше остальных, в восемь утра. Он уже успевал посмотреть своих больных и писал истории болезни.

Они радостно здоровались, как будто не виделись целую вечность. В ординаторской сидела и перевязочная медсестра Олеся, у неё рабочий день начинался ещё раньше, в семь утра. Она одна воспитывала сына и, чтобы хоть как-то прожить, брала ещё и санитарскую ставку и успевала с утра перемыть полагавшиеся ей палаты и туалет.

В 8.30 она уже делала перерыв в работе и читала Лёвину газету, которую тот каждый день покупал в киоске. Они обменивались впечатлениями по поводу событий в мире, личной жизни, обсуждали больничные новости.

В 8.45 начиналась пятиминутка в отделении. Дежурные сёстры устало докладывали о больных, что с ними приключилось за ночь. Потом уже врачебная конференция всего корпуса.

Начинался день, полный забот и проблем. Вылезали какие-то огрехи и недоделки: то не было нужного анализа у больной, то возникали другие непредвиденные обстоятельства. Надо было срочно оформить выписку больных. Как всегда, дел с утра было много.

Усталость на какое-то время уходила в сторону, просто было не до неё в этом водовороте неотложных проблем. Потом операции – это самое интересное и полезное за весь рабочий день. Если вдруг случалось, что их отменяли, то создавалось впечатление, что вроде и делать нечего, раз ты не в операционной, как будто напрасно прожил день.

После операций – осмотр поступивших больных, решение каких-то неотложных вопросов по обследованию и лечению, перевязки.

Всё это сопровождается беготней по длинному коридору, телефонными звонками, беседами с пришедшими родственниками пациентов. День пролетал незаметно.

Часам к трём вновь давала о себе знать госпожа «усталость». Наташе казалось, что она опять водворяется ей на плечи и окутывает свои плащом. Хотелось посидеть, отдохнуть, а ещё бы лучше – лечь полежать.

Рабочий день подходил к концу, надо было собираться в обратный путь, а там ждал новый рабочий день, теперь уже на кухне.

Самым счастливым мигом за целый день был тот момент, когда она выходила на улицу, покидая больницу. Ей хотелось оставить рабочие проблемы и думать о чём-то совершенно не связанном с работой, но так как чаще всего они шли до метро вместе с Ларисой, врачом из Наташиного отделения, то невольно всю дорогу обсуждали больничные дела.

В метро она опять старалась сесть, закрыть глаза, отключиться, часто Наташа даже засыпала, и какая-то неведомая сила будила её на нужной станции.

Дома уже ждали дела: надо было приготовить что-то поесть, выслушать проблемы каждого, помочь, если это было в её силах, хотелось и просто сесть и почитать газету. Домашние дела продвигались с трудом и занимали всё больше времени. Раньше она могла с легкостью, придя с работы, ещё заниматься и диссертацией, и шить, и вязать. Сейчас это казалось уже фантастическим сном.

Ложась спать, Наташа думала: «Господи, какое счастье, что закончился этот день и можно лечь и вытянуть уставшие за день ноги, воспользоваться короткой передышкой перед следующим днём».

Ей казалось, что жизнь течёт всё быстрее и быстрее, она теперь только успевала считать пятницы. Совсем недавно они прощались с Ларисой в метро до понедельника, а теперь уже снова пятница.

Наташа думала, что сейчас она замечает недели, а потом так же быстро будут бежать месяцы, а там и времена года – осень, зима, опять лето.

И так вся её жизнь промчится вихрем, и ей нечего будет вспомнить, кроме сумасшедшей работы и усталости, которая убивала в ней душу, наполняла все клетки её тела пустотой.

Наташа будто погружалась в полусонное состояние, стала хуже видеть, слышать, воспринимать. События постепенно приобретали размытые контуры, жалости на всех уже не хватало, хотелось жалеть только себя.

Надоело всё время быть сильной, хотелось, чтобы кто-то приласкал, понял, что она на самом деле слабое, нежное, требующее внимания и ласки существо. Хотелось сказки, той красивой жизни, о которой пишут в книгах или показывают в мыльных операх, но была суровая реальность, которая ранила душу, то чистое и прекрасное, что в ней ещё оставалось.

Всё труднее становилось бороться с этой усталостью. Иногда казалось, что придёт время – и сама Наташа превратится в эту самую усталость со скорбным лицом и отсутствующим взглядом.

Главным чувством, которое удерживало её в этой жизни, была любовь к детям, их проблемы заставляли жить, вставать каждое утро, бороться с усталостью, работать.

Ей верилось, что пройдут эти трудные времена, наступят другие, более счастливые и радостные. Она сможет заниматься тем, чем ей захочется – писать, творить. Не надо будет вставать на работу, можно будет путешествовать, увидеть весь мир.

Но всё это будет когда-нибудь потом, наверное в следующей жизни. А пока – утро, в половине седьмого, как всегда, звонит будильник.

Март 1996 г.

 

Письмо

Дорогой Антон Павлович!

Я пишу Вам из дня сегодняшнего в век прошедший. Усадьба Ваша Мелихово стоит, как и сто лет назад и, даст Бог, простоит ещё много раз по столько. Благодаря стараниям людей, любящих, помнящих и чествующих Вас.

Ярким солнечным утром в середине июня одна тысяча девятьсот девяносто девятого года всё так же поют птицы в саду. Первые лучи солнца пробиваются сквозь листву тополей, посаженных Вами около дома.

Они поднялись до самых небес и тихо шелестят, словно старики, ворча о чём-то увиденном и пережитом. Жаль, что они не могут рассказать о Вас, а может быть, мы просто не понимаем их язык.

В деревне заливисто кричат петухи, лают собаки. Наверное, и сто лет назад они вот так же извещали о начале нового дня. Пруд перед домом затянут серебристой ряской, но там водятся караси, и можно забросить удочку и поймать что-нибудь и сегодня.

Вокруг дома заботливо высажены цветы. Они цветут всё лето, щедро даря свои ароматы и краски. Сегодня – царство пионов. Белые, розовые, они с восхищением склоняют тяжелые головы. Кусты полны молодых бутонов, терпеливо ждущих своей очереди показать миру красоту и совершенство форм.

Все огородные культуры тоже растут в изобилии. Огород приносит весомые плоды, будто чья-то лёгкая рука, возделав его в первый раз, позаботилась и о грядущих поколениях.

От веранды можно неспешно прогуляться по аллее – «аллее любви», как назвали её когда-то Вы, так она зовётся и сегодня. Можно посидеть на скамейке в тени высоких деревьев. Помечтать о несбывшейся любви или, наоборот, вспомнить о пережитых приключениях.

Конюшня и хозяйские пристройки стоят в ожидании работы. Вокруг дома скошена трава, и этот запах напоминает о скоротечности лета. Так часто бывает в этих местах, оно, не успев начаться, быстро катится к исходу. Скоро день начнет убывать, и не будет уже того буйства яркой сочной зелени, какое бывает только весной и ранним летом.

Ваш дом, светло-коричневый, под зеленой крышей, с белыми ставнями – повёрнут к солнцу. Веранда выходит окнами на восток, и первые лучи солнца заглядывают сюда каждое утро.

Перед домом так же висит колокол, в который можно позвонить любому. Будто дотронуться до Вашей руки, ведь Вы касались его, значит, это будет рукопожатие через сто лет.

Флигель тоже ждёт прихода своего хозяина, а Ваши мысли и чувства хранятся там, будто в шкатулке.

Пожарный сарай стоит, слава Богу, без дела. Зато пруд облюбовали утки и весело крякают, обучая плаванию потомство.

Природа замерла в ожидании дня, событий, свершений. Скоро он наступит, и толпы Ваших поклонников и людей, впервые открывших для себя Ваше имя, приедут в гости.

Они пройдут по комнатам, тихо и незаметно дотронутся до принадлежавших Вам вещей, вкусят запахи дома и унесут с собой частицу хозяйского тепла и гостеприимства.

В прихожей висит Ваше пальто. Оно терпеливо ждёт, когда его наденут и пойдут на прогулку или по другим неотложным делам. Обувь начищена и готова сопровождать в самый далекий путь.

В кабинете всё выглядит так же, как и сто лет назад. На письменном столе любимые фотографии, дорогие сердцу вещицы. Удивительно, что писали Вы самой обыкновенной ручкой с чернилами. Хочется присесть на диван и смотреть, как Вы пишете, стараясь уловить мысли и чувства, не переставая умиляться мастерству и лёгкости пера. Унестись вместе с Вами в неведомую страну под названием «творчество». Будто сама атмосфера этого кабинета может позволить любому стать таким же великим.

Множество книг на полках. Все они готовы помочь в нужную минуту, поделиться своими мыслями. На стенах – картины, фотографии. Вы так же смотрели на них, когда отрывали взгляд от бумаги и о чём-то задумывались.

На всех фотографиях Вы серьёзны. Глаза умные и проницательные, и всегда грустные. Всё Ваше творчество такое же умное, ироничное, грустное, а иногда даже трагическое.

Вы всегда тонко понимали жизнь и видели, что она совсем не такая, как хотелось бы. Рядом с красотой и богатством соседствовали нищета и болезни. В кабинете Вы также принимали больных. Наверное, и профессия врача делала Вас грустным, потому что трудно быть весёлым, постоянно видя перед глазами человеческие страдания.

Зато как приятно потом насладиться плодами своего труда, если больному стало легче и лучше! Врач по натуре ещё и прекрасный психолог. Ведь надо лечить не только тело, но и душу пациента. Ваша литература всегда была тем самым лекарством для души.

Утренний прием – самый плодотворный. Голова свежая, мысли ясные. Выбор лекарств не велик, но зато Вы сами колдуете над порошками, взвешивая и решая, что и сколько надо назначить. И в этом есть что-то от средневековых алхимиков, которые пытались получить драгоценное золото из минералов.

Прием закончен, кабинет пустеет. Теперь можно целиком отдаться творчеству. Перо то легко скользит по бумаге, словно Вы пишете о чем-то давно продуманном и наболевшем, то вдруг застынет в руках, и только задумчивые глаза выдают напряжение мысли и чувства, так знакомые любому писателю.

В Вашей литературной манере удивительно сочетаются глубина мысли и краткость изложения. Будто скульптор неведомой рукой отсекает всё ненужное от глыбы мрамора и оставляет после себя шедевр, которым не устают восхищаться многие поколения.

Мысли прерывает звон колокольчика. Он извещает всех о том, что пора завтракать. В доме установлен строгий распорядок дня. Все заняты своими делами, и только завтрак, обед и ужин – это то время, которое объединяет всю семью. Завтрак строго в семь утра. День у всех начинается рано, потому что надо успеть многое сделать.

В столовой чисто и уютно. На стенах любимые картины. Посередине комнаты – большой стол с нарядным сервизом. Во главе стола сидит матушка, рядом с ней отец, сестра Маша, брат и Вы. Сначала готовили рядом в маленькой кухне, но запахи пищи по всему дому мешали, тогда построили отдельный флигель, и теперь прислуга приносит еду оттуда. Ваш отец Павел Егорович, вёл подробный дневник, и благодаря ему мы знаем не только меню, но даже количество блинов, которое было съедено каждым из гостей на одном из обедов.

После завтрака – опять работа. Так хочется с головой уйти в литературу, но мешают мысли о тяготах семьи, о кредиторах, о долгах. Вы – кормилец большой и дружной семьи, все финансовые проблемы легли на Ваши плечи.

От этих невеселых мыслей настроение совсем испортилось. Что-то давно никто не приезжал в гости. Эта уединённая жизнь начинает раздражать, и Вы садитесь за письма. Каждое из них – это отдельный рассказ или поэма, где с присущим юмором Вы подробно описываете своё бытиё и сетуете на проблемы.

Но вот и эта работа наскучила. Хочется подвигаться, размяться. Двери в гостиную распахиваются. Там тихо. Только из сада доносятся голоса. Это Мария Павловна в огороде что-то громко и властно объясняет прислуге. Матушка занята на кухне приготовлениями к обеду. Брат Михаил уехал в соседнюю деревню по хозяйским делам. И только отец в своей комнате что-то пишет, стоя за конторкой. Вы присаживаетесь к роялю. Негромко наигрывая знакомые мелодии, погружаетесь в мир музыки, её звуки медленно уплывают в сад.

Взгляд останавливается на картинах брата Николая. Боль за его жизнь давно поселилась в сердце. Вы делаете всё, чтобы понять, поддержать, вылечить. Но жестокая и коварная болезнь по имени алкоголизм съедает не только душу, но и тело. Рядом с Вами медленно умирает талантливый, добрый и нежный человек.

От бессилия хочется кричать или, наоборот, забиться в угол и тихо плакать. А ведь работы Николая по-настоящему талантливы, и он мог бы стать большим мастером!

Вы заглядываете в Машину комнату. Она маленькая, но очень уютная. Все вещи хранят тепло её рук. Любимая сестра, посвятившая Вам всю свою жизнь. Она так и не вышла замуж и не родила детей. Вы были её единственной любовью.

Благодаря стараниям Марии Павловны сохранился и Ваш дом в Ялте, и Мелихово. Великая труженица, она, как и другие члены семьи, могла бы многого достигнуть в творчестве.

В доме бывало множество талантливых художников. Маша брала у них уроки живописи. Если бы она могла и дальше развивать и совершенствовать свой талант, то была бы известна и в широких художественных кругах.

Сколько же молодых людей сваталось к этой умной, интеллигентной и обаятельной девушке. Но Вы каждый раз своим молчанием отклоняли их предложения. Маша советовалась с Вами, боясь нарушить то равновесие, которое было в семье, но Ваш эгоизм перевешивал на чаше весов.

Вы молчали, опустив голову, и она понимала, что надо отказать и отказывала. А потом горько плакала, уткнувшись в подушку, только ей, доверяя свои девичьи тайны и страдания.

Всё в семье, так или иначе, зависело от Вашего мнения и решения. Вы рано стали кормильцем, но тем самым на Вас ложилась и миссия вершителя судеб. Иногда вы принимали правильное решение, иногда, как потом показывала жизнь, ошибались.

Быть может, жизнь Марии Павловны была бы ярче, плодотворнее, если бы она вышла замуж, нарожала детей. Но она растворилась в Вас, и Вы один стали путеводной звездой в её долгой и интересной жизни.

Но вот опять звенит колокол у крылечка дома, зовёт всех к обеду. Значит уже полдень, и пора вновь отдохнуть от дел, и вся семья опять в сборе. После обеда – сон. Встают все рано – в пять утра, поэтому полдень – как раз время для небольшой передышки. Потом поездки по деревням, надо посмотреть, как строится новая школа, наведаться в Лопасню, заглянуть на фабрику в Новосёлках. Дел много, надо всё успеть.

К вечеру съезжаются гости. Теперь гостиная полна народу. Молодёжи набилось столько, что сидели прямо на полу. Спорили, шумели, говорили все разом, перебивая друг друга. Музицировали, иногда ставили целые спектакли.

Как-то Вы поспорили с друзьями, что сможете за полчаса написать новеллу о любом из самых простых предметов на выбор. И действительно, через полчаса все внимательно слушают рассказ об обычном портсигаре или пепельнице.

Скольких интересных людей принимала эта гостиная! В воздухе постоянно витал аромат любви. Сколько пылких признаний слышали эти стены. В разгар веселья Вы могли незаметно удалиться и, закрывшись в своей спальне, писать, писать, словно боясь, что потеряете мысль или упустите драгоценные минуты творческого подъёма.

Но вот из гостиной раздаются жалобные звуки гитары. Это Лика, божественная Лика поёт романсы. Вы не можете устоять, и никакой творческий порыв не в силах удержать Вас за столом. И вот Вы уже внимаете чудесному пению. Будто заряжаетесь неведомой энергией и от этой женщины, и от музыки.

Романс закончен, и Лика уже весело хохочет над чьей-то шуткой, а Вы любуетесь этой женщиной, понимая, что она околдовала Вас на всю оставшуюся жизнь. Но судьба гения, наверное, тем и сложна, что Вы не вольны поступать, как велит сердце. Вся жизнь в услужении только одной музе – литературе. Отсюда постоянное недовольство собой, своим творчеством, вечное искание, и этот поиск не завершится никогда.

Только близкие видят и понимают это состояние, когда вдруг среди общего веселья Ваши глаза погрустнеют, словно закроются ставни, и Вы вновь погрузитесь в свои мысли.

Нелепо искать в Ваших литературных героях каких-то конкретных прототипов. Каждый герой будто соткан из сотни знакомых и вовсе не знакомых людей. Трудно сказать, где грань реального и вымышленного лица. Писатель пропускает через себя мысли, чувства, переживания других – и получается рассказ, новелла или повесть. Меня всегда восхищало Ваше умение увидеть и передать главное в нескольких словах, показать самое сокровенное, что есть в душе героя.

И только близкие люди видели и знали, скольких усилий всё это стоило. Сколько бессонных ночей, сколько понапрасну прожитых дней, когда не получалось так, как хотелось бы.

Спад настроения, раздражение, болезни, вычёркивающие из жизни драгоценные часы творчества! Зато сколько неподдельной радости и счастья наполняло Вас, когда всё получалось, всё нравилось и принималось с восторгом другими. Как сладостен успех, и как горька неудача для художника!

Личная жизнь каждого мастера интересна для обывателя. Будь то простые человеческие чувства или помыслы, они сближают гения и простого смертного. Всем хочется узнать, как Вы жили? Что было необыкновенного в жизни? Что Вы видите и знаете, чего не знают и не видят другие? Как научиться искусству вот так же легко писать, чтобы казалось, будто строки льются без всякого усилия, словно чья-то неведомая рука движет перо по бумаге.

Сейчас собирается по крохам любая мелочь, связанная с Вашим творчеством. Каждое письмо, рукопись бережно хранятся и тщательно изучаются. А удивительные встречи, которые происходили в гостиной сто лет назад, продолжаются и сегодня.

Летом и зимой сюда, в Мелихово, приезжают композиторы и певцы, актёры и чтецы. В небольшом, но очень уютном концертном зале каждое воскресенье играют и Ваши пьесы, и пьесы других авторов. Знаменитые и совсем ещё юные певцы и музыканты исполняют на этой сцене и романсы, и сложные оперы. И кажется, что все мы, зрители, – Ваши гости. А Вы просто отлучились ненадолго по своим делам, а потом тихонько войдёте в зал, сядете где-нибудь в уголке и будете слушать и улыбаться своим мыслям.

В усадьбе часто слышны детские голоса. Сегодня дети приезжают сюда и помогают содержать в порядке Ваше большое хозяйство. Они играют Ваши пьесы прямо в саду. Вы всегда любили детей, строили для них школы, писали книги, лечили, учили видеть жизнь. И как приятно сегодня смотреть, как они внимательно слушают экскурсовода, задают вопросы.

Мелихово сегодня ещё и большая театральная мастерская. Могли ли Вы себе представить, что Вашу «Чайку» будут играть актеры из разных стран на девяти языках сразу в одном спектакле. И сценой будет веранда Вашего дома и лужайка перед ней. Здесь проводят свои мастер-классы известные актёры МХАТа и режиссёры из Америки, Дании, Швеции, Прибалтики.

Выставки, посвящённые Вашему творчеству, с большим интересом принимаются и в Германии, и в Венгрии, и в Болгарии, и других европейских странах. И всё это благодаря стараниям людей, любящих и знающих Ваше творчество.

А тех, кто ещё не побывал у Вас в гостях, я приглашаю приехать в Мелихово. Это недалеко от города Чехов. Сюда можно добраться и на поезде, и на автобусе. Здесь всегда ждут и будут рады любому.

С уважением, ваша искренняя почитательница Нина Осмоловская.

Июнь 1999 г. Мелихово.

 

Токката и фуга «ре минор»

События последних дней настраивали на грустный лад, хотелось отдохнуть, забыть обо всех проблемах, расслабиться.

Наташа купила билеты на органный концерт Баха в исполнении Гарри Гродберга. Билетов было два, но никто не смог составить ей в этот день компанию, а продавать билет кому-то у входа не хотелось, и она пошла одна.

От этого одиночества стало ещё грустнее, когда она села на своё место, недалеко от сцены. Ей казалось, что все смотрят на неё с каким-то осуждением, будто она не очень хорошо одета, не очень хорошо выглядит.

Она и раньше ощущала в себе это непомерное чувство вины неизвестно перед кем и перед чем, оно не давало возможности жить легко и беззаботно. Наташа сама придумала себе этот комплекс, верила в него и пыталась бороться.

Но вот на сцену вышел Гарри Гродберг, все захлопали. Наташа уже много лет ходила на его концерты, он казался ей каким-то сказочным героем – его несоразмерно большая голова и маленькое туловище придавали ему черты гнома, который явился из неведомой страны, чтобы потом проводить туда всех сидящих в зале.

Его исполнительское мастерство тоже было фантастическим. Наташе иногда казалось, что он был давно знаком со всеми композиторами, чью музыку исполнял, и потому она так божественно звучала.

Обрушились первые громкие аккорды, и будто неведомая сила увлекла Наташу далеко из этого зала. Она поднималась всё выше и выше по лестнице, пока не попала в чудесный храм. Это было просторное, красивое помещение, откуда-то сверху пробивались солнечные лучи – это звуки музыки, казалось, обрели материальную силу и освещали храм изнутри. «Наверное, так же красиво в царстве Божьем», – почему-то подумала Наташа.

Душа уже была там, далеко наверху, ничего не существовало вокруг, только музыка лилась со всех сторон, то нарастая, то затихая. Это уже не орган звучал, это был хор неведомых небесных существ.

Наташа увидела картинки из детства: она бежит по маленьким камешкам, перепрыгивая, как по ступенькам, вокруг вода, очень много небесно-голубой воды. Она не знает, река это или море, это сейчас не имеет значения. Она легка и беззаботна.

Но вот звучат более низкие ноты, которые становятся громче и тревожнее, ей видится уже взрослая жизнь, где начинается новая полоса. Её любовь, тревожная и манящая, звучит теперь в зале.

Новые тревоги и волнения, что будет там, в самостоятельной жизни? Сбудутся ли мечты, будет ли жизнь так же безмятежна, как в детстве? В музыке слышатся и радость, и разочарование, и боль за несбывшиеся мечты.

Но снова льётся легкая и тихая музыка – это дети. Наташины дети, которые живут рядом с ней, и те, от которых она отказалась. Как часто в душе появляется чувство вины перед этими нерожденными детьми – вдруг они стали бы талантливыми художниками, или поэтами, или просто хорошими людьми?

Мысли о детях вновь отвлекли её. Наташе хотелось, чтобы они жили лучше и счастливее, чем она, чтобы их жизнь не омрачалась невзгодами, трудностями, которые выпали на её долю.

Сейчас, стоя в храме с высокими куполами, она купалась в этих звуках и вспоминала те редкие минуты счастья, которые были в жизни. Она просто растворилась в этих торжественных звуках.

Наташе хотелось просить прощения у всех близких, далёких и незнакомых людей, кого она вольно или невольно обидела.

Музыка звучала всё громче и громче, набирая силу. Наташе казалось, что вот так и её жизнь уже клонится к закату, сколько уже пережито, а она так много не успела сделать.

Музыка набирала темп, и Наташе тоже хотелось жить быстрее и быстрее, чтобы успеть сделать всё задуманное. Надо помочь детям встать на ноги, а там внуки. Но музыка не останавливалась в своем натиске, всё выше и выше улетала душа, всё чище и возвышеннее становились мысли.

А эти последние аккорды, как последние минуты её жизни. Вот так же закончится и жизнь, как грустно звучат эти финальные звуки.

Но нет, душа её, покинув бренное тело, обязательно будет жить и дальше, переселившись в новую, неведомую ей жизнь. От этой музыки хотелось плакать, было жаль себя, детей, всех близких, хотелось сделать что-то хорошее для них.

А музыка текла всё дальше, как полноводная река, вторя её мыслям и чувствам.

Неожиданно музыка оборвалась. Всё, это была точка, поставленная Творцом. За эти несколько минут была прожита целая жизнь.

Наташа открыла глаза, жаль было покидать ту неведомую страну. Звучали аплодисменты. Зал долго аплодировал музыканту, вызывая его снова и снова.

Апрель 1995 г.