овдачи
овроси
огаптя
одарня
одоча
озави
ойси
окави
окай
окалче
оканай
окачи
олика
омаки
оналча
ононя
оношка
оня
оняви
опи
оразви
орика
ормарче
оропти
осика
осылай
оцканяш
очина
очыкай
ошалге
ошалче
ошаляк
ошаняй
ошаняк
ошвика
ошпалче
оштылеч
ошядыр
невесты и жены
луговых мари на земле
с небесными не имеют
заметных отличий.
овдачи
елочка-овдачи с большим подбородком моет в бане невестину сову. невеста не она — сестра. но овдачи тоже скоро выходит замуж. и сова овдачи ничем не хуже. у сестры титьки-клубни — и у овдачи — обе низенькие косые. овдачи захватывает сову сестры в кулак и дергает посильней — так надо — чтобы муж ласкал а не дергал. сестра от боли ругается — толкает овдачи ногой. но овдачи отскакивает — смеется — выплескивает на себя ковш ледяной воды. сестра ложится на лавку и зовет овдачи. овдачи подходит и раздвинув ей ноги — отслонив волосы — ногтем пощелкивает в совиный клюв — тугую красную гусеницу — зарывшуюся под волосами сестры. так тоже надо сделать — чтобы невеста прогнулась на лавке и громко крикнула — а жених услышал. сестра овдачи — липка: и гнется быстро. овдачи думает про сестру: вот ведь будет на мужа бросаться — вот ведь усядется на него.. сестре уже плохо — надо скорей попить и идти домой. овдачи одевает выводит сестру — с песней о двух стрижах-летунах-любовниках передает родителям — возвращается в баню мыться.
овроси
в дни месячных овроси наигрывает на листе черемухи — никуда не ходит. сидит на скамье у дома — высокая — задумчивая — худая. подходит тютай — и садится рядом — слушает как овроси играет. иногда подсвистывает — но сразу замолкает — ему кажется что овроси свистом его недовольна. ей двадцать пять — а тютаю двадцать. овроси не замужем — а тютаю невесту неделю как сосватали — веселую крепкую унави — соседку. тютай уже успел ее потрогать и посмотреть — а унави хихикала. а сестра унави — овдачи — как-то потом на улице ему погрозила пальцем. черемуховый лист — на котором овроси играла — рвется: у него короткая жизнь. овроси роняет его под ноги — приподнимает руку и не глядя срывает другой: черемуха из-за забора густо нависла над скамейкой. неразговорчивая овроси — черемуховая ветвь. темные волосы — темные брови — удлиненное худое лицо. неразговорчивый и тютай — он щурится от солнца и думает о том как позапрошлым летом — в августе — прихватив для виду распаренную крупу и кривые удочки — прихватив блины и сырники — бегал совать овроси.
огаптя
игра в дырочки многим нравится — любит ее и огаптя. глаза ее непромытые — заспанные. ну и пусть — зато какое мягкое большое лицо — целуй не нацелуешь — сколько места. огаптя ведь шмель — пухлый шмель — низко летающая шмелиха — в конопляной одежде — с медом в ушах и уголках глаз. огапте четырнадцать лет — сильная она и большая — ее голос как берестяная труба которой из деревни гонят шайтанов во время праздника сюрем — а дырочки огаптя очень любит. приведет подруг к колодцу на край деревни: одна пасяй вредная и надутая — другая ласковая иналче — одной одиннадцать — другой двенадцать. и вот играют. каждая ищет дырочки у себя на одежде — по очереди показывает — у кого окажется дырочек больше та и выиграла. а если очень не захочется которой проигрывать — может показать три дырочки на теле. (но третья дырочка должна быть особенной.) вот они играют — смеются. огаптя найдет на онучах — пасяй на рукаве — иналче на грудке передника. огаптя на рубахе под мышкой. пасяй долго шарится злится находит трещинку под тесьмой на вороте — подруги с ней спорят — не хотят засчитывать. иналче-умница — не неряха — улыбаясь показывает на ухо. огаптя показывает на ухо. пасяй открывает рот и сует туда потемневший палец. иналче розовеет — показывает мизинцем в нос. ветер гладит низкую йýршудо — застелившую землю дождь-траву — всматривается в трех девочек у колодца. очень медленной становится игра. огаптя вдруг радостно кричит — показывает странную дырочку сбоку на подоле. иналче и пасяй внимательно смотрят — хмурятся. ты ее сейчас провертела стеблем. — объявляет пасяй. иналче кивает. огаптя неохотно соглашается с ними и показывает на второе ухо. пасяй тот же палец себе в нос сует. иналче будет очень красивой девушкой — уже красива. будут за иналче скоро насмерть драться женихи. ей теперь или выйти из игры в дырочки — или показать совенка. иналче ищет ищет — ищет ищет еще что-нибудь на одежде — глаза блестят. очень долго это длится — подруги не торопятся. ну что? — ухмыляется огаптя. — играешь? и иналче поднимает рубаху — развязывает и тянет вниз штаны. и внимательно смотрят пасяй и огаптя — даже сели на корточки. пасяй говорит: дай потрогать? иналче говорит: потрогайте. трогают обе подруги — тянут за узко торчащие волоски — довольны. в возрасте в котором они сейчас — серединки у девочек все разные. кто-то едет на телеге. иналче одергивает рубаху. теперь она вышла из игры — и проиграла если подруги продолжат. огаптя ухмыляется опять — срывает траву-метелку и тычет в спину иналче. там явная дырочка — у пояса чуть повыше — иналче ее не заметила. все молчат. теперь огапте черед показать — если не останавливаться. зачем проигрывать? — огаптя показывать любит. штаны снимает совсем — садится на землю — раздвигает ноги — девочки глядят с восхищением — такая заросшая огаптя — как их матери в бане — а ноги еще потолще чем ноги у матерей. палец огаптя прямо к дырочке подносит — и говорит: вот она. гнездо огапти девочки долго рассматривают — хоть и видят не первый раз. ну ладно, пасяй стоит мрачная. зачем? она ведь если теперь у себя покажет — значит выиграла игру в дырочки — обошла подруг. а откажется — тогда огаптя. иналче и огаптя улыбаются вместе — они знают что у пасяй под штанами гладко — вот она и не рада рядом стоящей победе. а победа всегда важна — хоть и не было никогда и нет за игру в дырочки никакого выигрыша. это девичья игра — не надо ничего просить. ладно смотрите.. — говорит пасяй отрывисто — подол подняла и опустила. — ну видите? — все как было. и вот три подружки — иналче пасяй и огаптя — уже идут по деревне. что-то кричат — хохочут. иналче вспоминает о том чем сегодня должна помочь матери. большущая огаптя то и дело бубнит и тискает подруг. пасяй огапте завидует и злится.
одарня
одарня из малого кожлояла всякий раз когда едет с мужем на базар в морки — думает: увижу опять его. странный он — очень странный — говорит что сам из кучко-памаша — из той же деревни откуда взяли замуж одарню. а одарня его ни разу там не видела — когда с родителями жила. он хорошо говорит по-русски — не то что муж одарни. он продает веревки — и мочальные канаты. курит из трубки незнакомый табак. запах скипидара — пеньки — и лыка — смешанный с запахом пота его и табака — очень одарне нравится. волосы у него темные — наполовину седые — а самому лет тридцать пять — или может быть даже тридцать. и зовут-то его — одар. одарня его по-хорошему любит. хорошо бы — думает — было с ним встретиться лет тринадцать назад — выйти замуж — и жить уехать в морки. морки веселые и большие. они бы с ним в бане мылись. он бы там сжимал ее за голову за волосы — и.... у нее бы живот болел — и все бы болело. одарня бы от счастья мочилась на пол — и смотрела как и он тоже мочится. он окатывал бы ее водой. целовал в живот. в любое на ее теле больное место. она бы сама продавала эти лыковые веревки — а он бы их только делал. одарня не знает — красивая она или нет. светлых волос под платком не видно — скулы веснушки и серые маленькие глаза — сзади она большая — а грудь лежит. у кого-то грудь пряники — у одарни пряничное тесто. иногда одарня бывает беременна. по-русски совсем почти что не говорит. зато хорошо поет на мари — мужу нравится — и всем нравится. русские называют ее дарья. всякий раз возвращаясь с базара одарня просит мужа остановить у леса под горкой — там где полукругом несколько можжевельников — а между ними неглубокая яма — впадина. там одарня принимает мужа — крепко-крепко на себя кладет — и сжимает ноги. ты моя бабочка.. — дышит муж. бабочка.. — со смехом произносит одарня по-русски. это слово она почему-то знает. что ты сказала? — спрашивает счастливец — и брызгает. и одарня переводит: лыве.
одоча
одоча из села унур заболела чем-то: не хочет есть — коленки и локти горят — утром глаза откроет — как будто весь день по лесу бегала — ну нету сил. одоча — незаметная девушка — невеселая — некрасивая может даже — но очень родителей любит — и брата с дедушкой. все успевает — со всеми работает. ты одоча — нашего дома счастье.. — говорит ей мать. в доме теперь все думают — что плеватели с верхней вичмари испортили одочу. позвали унурского старшего карта — дядю елдера. елдер шапку из бересты надел — и пришел смотреть одочу. недолго они говорили. сводите в рощу.. — сказал родителям жрец. — оставьте трех уток для мланде-авы. сходили — оставили. золотую утиную кровь приняла земля. одоча не выздоровела. поехали в верхнюю вичмарь — смело к подозреваемым в дома зашли: прямо сказали — возьмите назад свой вред. верхневичмарьские плеватели только смеются: не знаем — не наше дело. поехали в нижнюю вичмарь — к гадателям на поясе — в подарок шерсть привезли: узнайте в чем причина. нижневичмарьские пояс одочи узлом завязали — в узел уперлись локтем — спросили у пояса: кто? пояс сказал: унурская рябина. родные одочи в растерянности. большая рябина растущая на выезде из села унур всегда лишь хорошее делает. карты ей кланяются и срезают для себя палки — с этими палками не расстаются — когда ходят опираются на них. женщины рябине овсяные блины носят — и нательные крестики — и заболевших детей. было время когда к ней и одочу носили. и всегда забирала болезнь унурская рябина. может быть одоча обидела ее чем-то? родители с дедом вернулись домой крепко задумчивые. одоча все лежит. так и так дочка.. — сказал отец. — что ты рябине сделала? одоча изумленно на лавке села — потом улыбнулась — потом еле-еле встала и из дома одна пошла — похромала к большой рябине. целовала ее и гладила — листья и бурую кору — плакала — улыбалась. и рябина простила ее — утром одоча поправилась. почти вся красная теперь рябина стоит — птицы ее клюют. одоча никому не сказала как было дело. да никто ее и не спрашивал. молчала про то как обо всем забыла когда в начале мая ласково говорил с ней яшай. как вытащил ее небольшие груди — и зацеловывал их — в нескольких метрах от старшего дерева — онапу — унурской большой рябины.
озави
кто-то может быть как ирга — как яблоня — как слива. а ты озави — как сурепка. шершавая сестренка озави — дочка дяди акимая. зачем в параньгу уехала? лучше там тебе? — лучше? а я здесь остался — в клубе работать буду. буду тебе писать как тут наша филиппсола и наш керебеляк. ты когда с ветлы помнишь упала — я тебе глаза закрыть велел — и сказал что тебя вылечу. помнишь? я не думал что ты такая красивая. всё сперва тебя по ушибленным местам хватал — а потом сказал что плохо выйдет через одежду. а тебе как будто и надо было чтобы я так выдумал. а потом я узнал какая ты красивая. озави — я тебя ведь когда раскрывал — я не думал что ты тяжелая такая. на руках поднимать легко — и подсаживать на дерево тоже. а раздвинуть тебя — не просто. тяжело было ноги твои поднять — и закинуть. почему так? колючка — родинка. сурепка. почему так? я вдыхаю везде твой запах ее сырого негорького стебля вдруг ко мне потянувшийся от закинутых ног — и скомканные солнечные волосы твои до сих пор ртом хватаю. отслуживший в армии егоров анатолий — или по-нашему тюлай — перед домом пилит дрова вместе с дядей своим акимаем — думает не видит ли дядя что штаны его криво выпятились — пишет в уме письмо уехавшей озави.
ойси
еще ойси называют меранг — то есть заяц. а она не против. ноги ее и правда длинные — и мордочка точь-в-точь как у зайца — и большие уши. кстати и зайчатину ойси больше всего любит. а когда наестся ее — что-то с ней происходит странное: ойси куда-нибудь спрячется — и примется сама с собой играть — а наиграться никак не может. вылезет потом из клети или из амбара — и не знает даже что все кто постарше видят какая она другая — взрослые пятна на заячьем милом лице. а поближе кто подойдет к ойси — тот и запах от рук унюхает — от которого весело мужчинам — а женщинам стыдно. тетка ойси — листак — как-то про все узнала. думает — надо будет мужу будущему потихоньку сказать — пускай почаще жену зайчатиной кормит.
окави
окави на качелях дольше всех качается — вернее ее качают — все любуются на нее — вся маленькая чингансола — что в середине леса. парни подолгу сидят в засаде у речки тюмша — караулят не придет ли купаться окави. а окави иногда приходит. и даже не одна — а с сестрами и подружками: с марвай и пигай — с юкталче и оляной — с чипикой и ошвикой — с анюш и сосей. рубахи у всех белые — и белые штаны. когда рубахи уже лежат на земле — девушки долго возятся с завязками. а тюмша-то узкая-узкая — и купаться-то даже негде — и парни на том берегу того гляди оторвут себе свое кривое бычачье счастье.
окай
пижайская толстая окай еле ходит — так насовал ей жених — так измочалил изъел издергал. ой не могу.. — кричит окай. — ой не могу. — это она племяннице кене рассказывает — которая уже год как замужем. кеня хохочет: хорошо было — тетушка? и окай опять рассказывает рассказывает обо всем — показывает даже.
окалче
рябиновая окалче — окалче-рябинка — немного выпила вместе со мной. женились вот — и теперь друг на друга смотрим — не можем руки разжать. я-то еще пьяней — через рубаху ее живот глажу — небритый — весь в череде. и окалче в череде. сидим в пустом доме. на улице были — будто бы работали — вместо этого катались по земле. реву что ли? — глаза об ее живот тру. череду с окалче соберу — зашью в куль — на шее носить буду. белый бог — белая монета — великая молния волгенче-юмо — великая пятница кугарня — защитите простите нас — не карайте смертью болезнями и страхом — меня и рябиновую окалче.
оканай
ушкозя и тяпай — два друга. а оканай им обоим нравится. бесстыдница-оканай перед двумя в молочаях разляжется — у речушки пюзи — над низким обрывом в котором у ласточек дом — а они ее молочаями мажут — белым соком любовной клейкой травы — пахнущим и густым. оканай им все разрешает — только нельзя совать. измажут ее друзья млечными стеблями — на сове и на подмышках косички десять раз заплетут и расплетут обратно — вылижут оканай — все издергаются. после этого оканай их по штанам пощелкает — и они крикнут. ну всё. то что делается у ушкози и тяпая в штанах оканай совсем не интересно. ну оканай — ну может быть сегодня?.. — шепчут ребята. нет и нет — а то и этого не будет.. — оканай сердится. недавно они так опять играли: сначала тяпай кусал оканай за розовую грудь — потом ушкозя положил на сову оканай большую висвис-ромашку. оканай мурлыкала — и с ромашкой играла — пальцами надавливала на нее. а потом ушкозя уселся у лежащей оканай за плечами — голову оканай затылком себе на штаны положил — ласково начал с ушами играть — как и прежде — и внезапно схватил оканай за плечи и к себе прижал — а ушкозя сдернул с себя штаны и на оканай навалился. оканай и дралась — и ругалась — и пела. а взвинченный ушкозя чиркнул несколько раз — и кончился. тоже самое и тяпай — слишком долго их оканай мучила. ох и смеялась выгнувшись рыжая оканай — ох и смеялась. ох и терла ушибленную сову. у обоих друзей их радуги вынула — посмотрела — сказала: вот вы значит какие? отдохнули ребята — и все трое еще по несколько раз за ту встречу крикнули. наполнили оканай как ведро. оканай — ты на нас не сердишься? — спрашивал тяпай у подруги. а она еще больше хохочет. этого ведь давно и хотела оканай — этого и ждала.
окачи
среди сосен бегает окачи — среди скрипа и посвистов близкого лета — играют солнечные тени — пахнет смолой — пахнет прогретой упавшей хвоей. она разулась — и бегает взад-вперед — по высокой сосновой роще продуваемой ветром. хорошо что сосны далеко растут друг от друга — и ветви их сильные высоко над головой. сосновая роща — не еловая. в еловую темную рощу прибежишь от горя. в сосновую светлую танцующую — от радости. окачи маленькая-маленькая. белочка окачи — в родинках всё тело. сосны танцуют — окачи танцует. сосны любят — окачи любит. вчера в старом юледуре прошел кугече — большой поминальный день. окачи вместе со всеми ходила на кладбище — угощать умерших родных. своей любимой бабушке увати окачи положила подаренную отцом конфету — щедро плеснула дорогой наливки купленной в туреке от русских. а бабушка шепнула из-под земли: ты беременна — окачи. так и скажи мужу. и еще кое-что прибавила — отчего у окачи до сих горят уши — и крутит внизу живота. (велела мужу окачи передать чтоб от радости с внучкой поделал что-то — несколько даже раз.) нынче утром муж окачи все выполнил как того вчера пожелала мертвая бабушка увати. постарался. прости меня бабушка.. — говорила закрыв глаза окачи. — отвернись — не смотри на нас.
олика
олика три слова любит: шыже — шыма — и шудо: осень — ласковый — и трава. хорошо бы из них сделать песню.. — так думает. — из одних этих слов — но чтобы всем обо всём сразу понятно было. любимыми словами играет олика так и так — не выходит песня — только музыка есть — ее олика ведь тоже сама придумала — на пикане — на дягиле свистит. вот олика замуж собралась — за кугаша. вот улыбается — на собаку кугаша смотрит. вот в холодном озере стоит — моет живот и плечи. а вот умерла — не тех ягод поела. осень нежно шевелит траву — и роняет березовые звонкие листья — ломкие паутины на головы односельчан. олику хоронят в свадебном наряде — в лубяную колоду рядом с телом из приданого кое-что кладут — и белую нитку привязывают к пальцу — как раз олики в рост — чтоб иногда выбиралась из могилы. карты неслышно плачут — а бабушки крепко стянули лица. о непридуманной песне из трех оликиных слов никто не успел узнать. удивляются до сих пор весьшургинские наши — оттого что осенью и весной — когда мертвых в гости зовут — и столы для них накрывают — олика приходит и ничего не говорит — никому ни о чем не рассказывает. вот живые сидят за столами — а невидимые гости-мертвые им на уши разное шепчут: о том как им там приходится — кто чего кому велел передать. а олика ничего не говорит — и на вопросы не отвечает — ни родителям ни кугашу. мертвые-то еду ведь не могут взять — и рюмки с самогоном поднять сил у них нету. зато хорошо всегда нюхают эту еду и самогон. а нанюхаются — говорят нам о том что еда была вкусная а самогон крепкий. а потом летают пьяные по деревне — и песни поют. кто какие любил — те и дальше любит. и нам это хорошо слышно. как на куженерской ярмарке — в воздухе шум стоит, голоса с голосами плетутся — разрываются — гаснут. и плачут если совсем напились — но больше тянут веселые песни пьяными языками. тут-то и слышно олику. можно по деревне ходить и навострить уши — можно можно ее поймать. очень необычная ее песня — больше всех нам нравится — в песне всего три слова — шыже шыма и шудо — осень ласковый и трава.
омаки
имя у омаки означает сон — сон-женщина. омаки праздничная как калина — терпкая как эта же ягода. ярко-красные толстые губы — ярко-красные с окуневый зрачок соски — ярко-красная под животом дырка. и не любит омаки спать — шевелиться любит. под одеялом мужа за руки хватать — и его руками себя трогать. муж насмехается — но с пальцами своими дурачиться разрешает. хоть пальцы все его в трещинах — и ему ведь больно у жены в сырости. терпит терпит — а потом как омаки заколотит — как хрустнет ей сразу по всей спине. как сунет ко рту жены свой горячий заросший рот — зубы стукнутся — из губы омаки кровь пойдет. и она было вскрикнет заплачет — но тут же мужу давай помогать — давай калиновым своим квасом под мужниной толкушкой на весь дом хлюпать — до самого утра. если дети под утро во сне заорут — омаки босыми ногами вокруг них зашлепает. старший сынок проснется — испугается — спросит: что у тебя мама со ртом? омаки спохватится — кровь вытрет — прикроется ладонью — титьками в полумраке махнет над сыном — скажет ‘спи — ничего’ — и бегом к мужу. какой уж тут с омаки сон. муж не спит. и старший сын тоже. трет себя в кулаке — слушает как мать трут — аж сердце как колокол на всю семисолу бьется — того гляди перебудит всех.
оналча
про оналчу из шой-шудумари знали и в портянуре и в кугунуре и в ивансоле и в параньге и даже в мари-туреке. и русские знали в казанском и в сернуре. летом ходила она в рубахе — зимой в тулупчике. славная оналча девушка была — говорила что родная дочь самой мардеж-авы — матери ветра. оналчу и правда близ шой-шудумари на лугу после сильного ветра нашли — года два ей тогда было. выросла как родная у бортника вылипа. двадцать лет в том году исполнилось оналче — и все к ней ходили — просили у ветра что-нибудь для себя вымолить — помочь в большой беде. оналча не брала денег — помогала если могла — а могла всегда почти. ветер ведь вправду все может: принести пропажу — унести болезнь — сорвать порчу и в болото забросить — нерожающей плод надуть — горькой брошенной девушке напротив никчемный плод из живота вытряхнуть. может силу дать — может взять последнюю силу. оналча помогала — но только если люди хорошее просят. к ней и сами шли — и привозили больных на санях и телегах. помоги оналча-мята оналча-душица оналча-щавель — помоги оналча-дочка — сетренка-оналча помоги — помоги оналча филипповна (это пришли русские). нежно любили оналчу ветры-мужчины — мягко любили оналчу ветры-женщины. мардеж-ава ведь не одна — детей и родственников у нее много. и как это оналчу они решили на землю положить? видимо отец оналчи был мари. оналча никому не велела подсматривать за тем что она будет делать. но со всеми всегда одинаковое случалось. оналча уведет просящего за собой в поле — на то самое место где когда-то ее нашли. и велит человеку крепко завязать глаза — или сама завяжет если тот не мог. если родственники привезли чуть живого хворого — то несут его за оналчой до нужного места — а сами потом уйдут. стоит человек с завязанными глазами — или сидит — или лежит на земле. внезапно вдруг сильный ветер задует — и прямо ему в лицо — толкает касается тела. кому-то теплый — кому-то царапающий — кому-то ледяной как январская могила, кому-то с запахом крови — кому-то с запахом цветущей иявондо — чертовой травы — кому-то можжевеловый дымный — кому-то без всякого запаха. и всё на этом. просящий получал чего хотел раньше чем доходил до дома — а на руках принесенный немощный своими ногами обратно шел к ожидавшей его родне — и то и дело кланялся шой-шудумарьской оналче. так было до прошлого апреля. а в апреле когда снег еще не весь сошел но хорошо жарко было — из кугушени приехал мужик какой-то — рыса — и подглядел за оналчой. кугушень и стоит на реке собака — и этот-то видно был собачий человек. сказал что страх его изнутри жует — что жить из-за него не может — оналча его и повела. из деревни тогда ушел быстро. всем рассказывал потом что оналча ветру сову показывает — у просящего встав за спиной — играет с ней даже. ветер к ней ластится — проходит через больного — снимает его печаль. как слухи везде пошли — оналча исчезла. исчезла — и больше ее нигде нет. а рысу потом шой-шудумарьские убили. и место где оналча ветром людей лечила теперь плохое — там теперь видно убитый рыса живет. и называется иначе: рыса-киреметь — чертово место рысы — вместо оналчан олык — луг оналчи.
ононя
пекоза и ононя из йошкар-памаша друг друга любят. и вот пекоза приходит сватать ононю. а сестра онони — чемелек — от обиды губы кусает: пекоза ведь ее потискал — сунул раза три — всего наобещал — и вот как теперь получается. сваты ушли довольные — родители невесты их хорошо угостили — и за ответом просили завтра с утра прийти. вечером чемелек зовет ононю под бузину на пруд — и ревет и сестру за плечи хватает. ононя страшно сердится на пекозу и решается с чемелек убить его этой ночью. чемелек плачет: как же мы это сделаем? — нас в уржум увезут — в тюрьму посадят. ононя предлагает: вызову его сюда же под бузину — поласкаю немного — а ты сзади камнем тресни его по башке. чемелек плачет: нет не смогу. ононя говорит: ну так ты зови и ласкай — а я тресну. чемелек ушла — а ононя камень ищет. нашла и спряталась. вот пошел шорох-шум — чемелек возвращается — идет впереди — а пекоза уже ее сзади лапает. повалил — и начал совать. чемелек его обнимает стонет — пекоза пыхтит. а ононя ждет чего-то: может жалко — может смотреть нравится. вдруг кричит чемелек: не убивай его ононя! — не убивай не надо. ононя вышла — и камень бросила рядом с ними. говорит: вставай пекоза — заправься. завтра сватов к чемелек присылай. а женитесь — я на вас смотреть буду. иначе всем расскажу про тебя паскуду. и женился пекоза на чемелек. нельзя ведь играть с девушкой. у онони груди вздернутые и острые — у чемелек плоские и большие. чемелек рыхлая — надо долго ее трепать — и со всех сторон неудобно дергать чтобы вышло что-нибудь. и все больше молчит — хоть так ее хоть эдак поворачивай. а ононя как спичка — только тронь вспыхнет — и криками своими сколько хочешь радости доставит — сама укусит запрыгает — сама лишний раз что-нибудь мужу у себя покажет и от всякого дела оторвет. вот кого хорошо — вот где страсти, пекоза-то об этом знал — поэтому видно и хотел чемелек обмануть скорее. да вот не вышло. поначалу и вправду бывало смотрела на них ононя. смотрела смотрела — пекозу за радугу трогала залезающую в чемелек — и свою сову щекотала — дразнила пекозу — а потом давай тоже с ними соваться. пекоза тогда чуть не сдурел. в богатом доме живет — двум сестрам сует. тесть рано утром зовет работать — а у него сил нет — весь усованный. так всю осень почти продолжалось. а зимой ононю изаньгинские под новый торъял сосватали — и увезли из йошкар-памаша.
оношка
не надо.. — говорит оношка кому-то. — не надо — не надо не надо меня раздевать. но кто-то в амбаре оношку не слушает — а молча прижал ее к стене. я случайно оказался рядом — на улице под ничьим амбаром — тень искал и задремал тут от жары — не сразу еще проснулся. теперь думаю: вот вам и оношка — вот вам и приветливый комочек — вот вам и опрятный мышонок-худышка. сова еще может не оперилась — а уже в амбар ходит. а вдруг ее мучают? наверно не сунули еще. думаю так и ладонью о стену бью: эй оношка — ты с кем там? — это ты дяденька чемен? — слышится испуганный оношки шепот. я.. — отвечаю. — может помощь нужна? оношка молчит. потом говорит новым — незнакомым красивым голосом — замшевым таким — я такой голос у женщин знаю — гулкий как изнутри колодца: нет не надо — отцу ладно не говори? — и пожалуйста уходи отсюда. — ладно оношка не скажу — и сейчас пойду — а не рано ты.... стала? ответа нет. иду под горку — прыгаю через ручьи. думаю как там в амбаре обнимают смешную полуневесту оношку. как ноги ей вытирают — пачкают снова. юанай — жену свою вспомнил. юанай умерла давно. оношку поцелую когда увижу. слушаю перепелок в поле.
оня
оня спряталась в овраг и плачет. энерсольская оня — жена шювырщика — волынщика-пузыриста. кобылки трещат на весь овраг — желтеет пижма — шныряют ужи и ящерицы. соседка увидела спустилась и спрашивает: онюк — что случилось — поссорилась с мужем что ли? да нет.. — оня плачет. — муж в шиньшу с шювырами ездил — кого-то видно себе там нашел. это ты с чего взяла? — охает соседка. — да он шювыры ни штуки не продал — вернулся радостный — меня к себе не зовет — поет и есть не просит — видать его там хорошо покормили. соседка оню по голове гладит. улыбается про себя. оня-то года еще нет как замужем — вот и всего боится. хорошо наверное мужику — красивый сам и жена молодая красивая — лето всеми жуками и птицами тарахтит — вот и веселится. а что сытый — так на дороге поел. а может и правда в шиньше другую любит? соседка оне вдруг говорит: а на радугу его ты смотрела? — чистая или запачкана? оня краснеет — мотает головой: не смотрела — нет. — так беги и посмотри — пока он не вспомнил и не помыл., а может в шиньше еще выполоскал — если не дурак — но может ошалел и забыл про все? оня бежит домой, а как же она смотреть будет? муж ее на руки не берет — на кровать не несет — не хочет. а она к нему не полезет первая — очень всегда стесняется. дома муж перед баней в одних штанах сидит и в пузырь дует — веселую музыку — свадебную. подмигивает оне — глазами приглашает рядом сесть. садится оня. а муж все играет играет — на солнце жмурится — совсем глаза закрыл. оня сидит слушает — а потом сухим голосом мужу прямо на ухо шепчет: ондик — мне свою радугу покажи.. ондик как такое услышал — так сразу отложил волынку из бычьего пузыря. оню за руку схватил — вскочил на ноги. ты это от кого научилась? с кем гуляла? — крикнул и в дом жену поволок. с перепугу оня молчит как рыба — будто виноватая перед мужем. ондик оню тряс тряс — потом немножко поколотил — а потом штаны с нее сдернул и насовал. еще как старался. тогда и помирились они. так и не узнала оня — грязный ли ее муж вернулся из шиныни. сейчас-то он еще какой грязный — но это уже теперь оня всё виновата — размазалась густо по нему. еще раз кольнуло оню беспокойство. на живот к ондику сползла. свой-то запах она вроде знает — и вкус вроде тоже. может быть все ж и чужие следы где-то под ониными остались? коснулась мужа носом и языком. эй оня — ты что делаешь? — муж от неожиданности так и сел. ни разу жена его так не трогала. побить хотел — но вместо этого ноги оне за уши закинул и опять отодрал — кости чуть не вывихнул — чуть не задушил целуя. оня лежит на подмышке мужа — не может шевельнуться — из совы течет и течет — а она и не вытрет. теперь уже всё — уже точно — навсегда затерлись следы шиньшинской возлюбленной мужа — теперь уже нечего искать.
оняви
в озере шергеер вода всегда синяя как ранняя осень. змеи там замерзают если сунутся — очень страшные распухшие плавают потом. шерге это гребень. гребень-озеро. а мы здесь в шушере — ‘гребень оняви’ зовем. вода шергеера всегда открыта — зимой из нее рыси пьют. в марте снег потихоньку тает — над озером пар. оняви где-то здесь мужа убила. никто не знает зачем. самая ласковая оняви в шушере была. самая тихая — родная. в марте вместе с ним сюда пришла — на тулупе лежала на снегу — он веселый на ней качался. а потом в него гребнем кинула и вдоль озера побежала — по разбухшей охотничьей лыжне. муж за голову схватился и умер. кто-то гребень у оняви заранее смертью набил. всё в лесу у озера капало — тюкало с деревьев — солнце текло сквозь ели — и пар — проталины были. не угнаться за оняви — пропала.
опи
от деревни липша речка липша недалеко. на берегу ее — липшинская роща. туда и пришла опи — одна пришла. в этом году здесь не будет уже молений: последнее в октябре прошло — а сейчас ноябрь. полотенца от женщин мокнут на деревьях — березах и липах. которые пестрые — поновей. а которые черные — обветшавшие на ветру и сырости за много лет. длинные столы за которыми овец и гусей едят запивают водой на меде — в слякотных листьях. палки-рогатки одиноко торчат из земли — на них перекладины с крючьями. на крючья вешают тяжелые котлы — а самих котлов нету — карты с помощниками зимовать унесли в деревню. опи очень нужно было сюда прийти. ей пятнадцать лет. она осторожно ступает — всего боится. дождь накрапывает. небо как грязная подушка — всё вздулось — и так уже несколько дней: вот-вот разродится снегом — который больше не растает — а пролежит до весны. опи с деревьями рощи издалека здоровается. ищет где б руки помыть — но к реке из-за грязи не подойти — а в луже пожалуй не стоит. опи плюет на холодные ладошки — растирает — извиняется что заходит в мер-ото — липшинскую мировую рощу — с не очень-то чистыми руками. озираясь и вслушиваясь проходит к липе шочын-авы — одному из главных деревьев — а всего их здесь шесть: береза петро-ош-кугу-юмо — большого белого бога петра, липа мер-кугу-кече-юмо — большого общего солнечного бога, липа кюдырчан-юмо — громовика, липа тюнямбал-серлагыш — хранителя вселенной, береза шöр-шöрвал-ер-юмо — бога молочного-сливочного озера, и вот она шестая — липа шочын-авы — матери рождения. опи-опика запнулась о лестницу — лежащую на земле — по таким лестницам под конец молянов строгие помощники картов в белых и длинных одеждах влезают наверх и забрасывают на ветви женские полотенца и платки — связанные все вместе. от страха опи даже крикнула. а крикнув — испугалась еще больше — ведь все боги рощи на нее одну сейчас особенно близко смотрят — особенно пристально. к шочын-аве приходят женщины — и не только за помощью когда время наступит рожать — не только просить долгожданного зачатия — не только беречь детей — болеющих или идущих где-нибудь далеко на чужой дороге. женщины липши шочын-аву ведь обо всем просят — как добрую старшую сильную таинственную подругу. иной раз такое попросят — о чем стыдно и говорить — но нужно ведь! опи-опика на колени встала — достала кривую тонкую свечку — которую с собой принесла — замерзшими пальцами выпрямила — и перед липой зажгла поставив. ветер ее задул. опи вздрогнула. снова зажгла — и ладонями закрывает. снова погасла та. опи-опика упавшую кору нашла — и какие-то старые ветки — обувь сняла — и свечку со всех сторон закрыла. зажигает — еще и ладонями держит сверху. и шепчет скорее — пока горит: милая шочын-ава — ты мне помоги — родинки мои убери пожалуйста — ну что это такое я с ними? — хотя бы половину убери — хотя бы некоторые — хотя бы те что снизу. пять гусиных яиц достает из берестяного туеса — кладет перед шочын-авой — у обнаженных сырых корней: пожалуйста вот возьми — помоги — не сердись — до свидания. после чего опи-опика встает с колен — обувается — принесенные кору и ветки уносит обратно — аккуратно кладет туда же где взяла. выходит из рощи — по глиняной дороге скользит в деревню — слушает ветер и свои шаги. небо рвется — и сыпет снегом. опи-опика оборачивается — улыбается кланяется пустой темной роще — и говорит шочын-аве: спасибо за добрый знак.
оразви
маленький глупый пензя спрашивает у оразви: шошо кунам толеш? — весна когда будет? пензя с матерью к родителям оразви в гости приехал из китнемучаша — родственники они. оразви отвечает: когда съешь червивое яблоко. пензя морщится — во двор идет — червивое яблоко приносит — вместе с огрызком ест. опять спрашивает: шошо кунам толеш? — весна когда будет? когда меня поцелуешь.. — говорит оразви. пензя радостно улыбается — к оразви прыгает на колени — целует в щеку. спрашивает не слезая с колен: шошо кунам толеш, оразви-кокай? (да она ему значит тетка.) оразви говорит: когда змеей станешь — хорошенько поползаешь по мне. оразви ложится на пол — а пензя по ней ползает — то так то так проползет — извивается — дурацкую рожу корчит — оразви его щекотит — смеется: вот так змея! оразви спохватывается: ну давай последний раз спрашивай. пензя спрашивает с оразви не вставая — лежа на ней: шошо кунам толеш? оразви садится: когда станешь маленьким — моего молока поешь. прижимает пензю к себе как грудного — вытаскивает одну грудь: ну кушай ребеночек кушай — и плачь — ты ведь проголодался. и пензя которому десять лет начинает противно плакать — а оразви ему грудь в рот сует: поешь поешь. чмокает пензя — губами за грудь дергает — а оразви ее рукой потряхивает — и пензю к себе крепко жмет, пензе-то десять — а оразви восемнадцать. выдумщица она. теперь ее очередь водить. грудь прячет — спрашивает у пензи: кенгеж кунам лиеш? — когда будет лето? пензя отвечает: когда съешь червивое яблоко. иди принеси.. — говорит оразви. пензя приносит. оразви осторожно надкусывает с двух сторон — откладывает: ну вот — говорит — съела. кенгеж кунам лиеш? — когда будет лето? когда стану маленьким — а ты моей мамой.. — кричит пензя и лезет к оразви за грудью. что ж — его должна оразви слушаться — не то лета не будет ни у кого. другую грудь вынула — и пензе сосать дает. так долго они сидят. кенгеж кунам лиеш? — оразви должна еще хотя бы раз спросить, и пензя ей что-то тихо так отвечает — и в глаза заглядывает. и с хохотом оразви летит на спину — валится на пол — отпихивает пензю руками. нельзя нельзя! дурачок! — ногами стучит — на весь дом хохочет. — ты еще пензя маленький.
орика
ужарсола — зеленая деревня. а усола — новая. одна напротив другой — через овраг с шиповниками и змеями. в овраге вувер живет — вроде черта — волосатый весь — как ушибленная собака тявкает. дети боятся — взрослые посмеиваются. орика как-то пьяная из усолы домой в ужарсолу со свадьбы шла — и в овраг скатилась. кое-как выбралась — отряхнулась — под ночь уже домой пришла. а муж-то орики в усоле остался — напился там еще крепче. утром орика злая на мужа — ушиблась в овраге-то. ругается про себя — вот скотина не проводил. вместе бы шли — не упала б. сходила позвала пеняслу — соседку. говорит: ты меня за ноги искусай — как тебя муж кусает — даже еще страшнее — своего испугать хочу. пеняслу посмеялась — поотнекивалась. орика штаны сняла — а пеняслу давай кусает — у самой совы почти. орика зеркало поднесла — смотрит. говорит: ладно — давай немного за грудь еще. сделано. спасибо пеняслу сказала — сметаны ей дала. овечьими ножницами у себя между ног неровный клок отхватила — почти полсовы снесла. муж к обеду только явился — глаза красные. орика ему с порога кричит: ну что пьяница — все ходишь? — сунул ведь мне вувер — в другой раз не бросишь одну — сунул и еще как! ой мой беленький боже! лишь бы не забеременеть от такой грязной скотины!.. а у мужа и так после свадьбы в голове красные пчелы роятся. какой — говорит — вувер? — да тот самый — из оврага. и сюда и сюда пихал. смотри вот — давай лечи. и догола разделась. муж как увидел — заплакал даже. жену целовал — маслом мазал. потом ружье схватил и к оврагу понесся. и усольские видели и ужарсольские — как вокруг оврага прыгал и в кусты палил. плакал и страшно ругался. всю дробь исстрелял — домой за новой бегал. пулей зарядил — дорого заряд стоит — спустился в шиповника цветущие кусты — и бабахнул. люди перепугались. бросились к орике: милая скорей беги — у мужа-то твоего в голове ночь настала. орика плачущего мужа домой увела — ружье себе на плечо повесила. дома рассказала все ему. пожалела — самогоном чуть-чуть напоила. сама нежно на него взобралась. эй пеняслу! — на другой день кричит муж орики через забор соседке. — давай совушку покажи — раз на мою жену глазела. та вилами грозит. долго-долго уламывал — может с месяц. проходу не давал. и не отстал ведь пока не показала.
ормарче
кышал-пайрам — праздник киселя — тоже у нас как поминки. наши яснурские девушки под самый уже ноябрь в откупленном доме соберутся — каждая со своим киселем. рано-рано уже придут. с утра белого киселя напьются — мертвым нальют — наливая всех помянут. а вечером веселятся. из ведра пиво цедят — парней в дом зовут. поют — и перед ними пляшут. парни заложив нога на ногу хлопают им и смеются до следующего утра. ормарче ходить на кышал-пайрам раньше всё родители не разрешали. но в этот раз ормарче вдруг так жалобно стала рыдать — что мать ее отпустила и кисель дала — саму себя видно вспомнила. самая младшая сидит среди девушек ормарче — пугливая самая. парни явились — гогочут. у каждого в руке по букетику кишкышинчи — змеиных глазков — луговых бледно-синих и фиолетовых фиалок. а из нагрудных карманов у каждого пучками выглядывает кишкыйылме — змеиные язычки — гусиный лук — по пучку у каждого. девушки немножко пьяные уже. парней усадили — поднесли кисель. парни киселя половину на пол плеснули — половину выпили. один из них — онисым — на шювыре заиграл. другие — захлопали. пошла пляска. никто не заметил особенно что парни со странными букетиками пришли. и мало того — с ними сидят — девушкам их не дарят. иногда кто-нибудь из парней к своему карману наклонится и гусиного лука куснет. и не морщится — жует так. плясали-плясали. плясали-плясали. потом ситяк — брат двоюродный ормарче — достает из кармана пиджака лошадиное копыто. и говорит: давайте в копыто играть. никто из девушек такой игры не знает. как это? — смеются. а так — отвечает ситяк. — будем вам копыто кидать. а кто не поймает — рубаху и штаны долой — и пусть так пляшет. очень больно сделалось в животе у ормарче — очень тревожно на сердце. что это — думает — ситяк сегодня такой противный? а с девушками из яснура что-то неясное творится. стыдливые вроде все — а ни одна не заругалась. только кивают. плечами трясут и хихикают — парням глазки строят — мол давайте кидайте. кинул ситяк неожиданно сильно в сторону красавицы покави. в плечо ей копыто стукнулось — и на пол упало. покави — невеста ситяка ведь. зачем же он так в нее? ну что покави. — гогочет ситяк а с ним и другие парни. — давай раздевайся. и луку опять откусили. а могли бы покави и не напоминать. не успели сказать — покави уж совсем раздетая. на пол одежду швырнула — украшения только оставила. онисым в волынку дует — и пошла плясать. то себя за волосы дернет. то груди руками приподнимет — и потрясет. то вдруг наклонится перед каким-нибудь парнем — и задницу руками раздвинет. все-все смеются. ормарче до смерти испугалась. хочет из дома выйти. встала и к двери пошла. парни все разом к ней обернулись — лука погрызли — сказали злобно: ты куда это ормарче? — да я в туалет. — ормарче еле дышит. — не ври.. — хором ответили — и не пустили ведь — посадили рядом с собой. ситяк у девушек спрашивает: ну кто теперь копыто ловить будет? наперебой закричали девушки — каждая шумит: я! я! — друг друга перекрикивают. ситяк кинул в уляшу — девушку самую толстую. а она его и не думала ловить. улыбнулась и принялась рубашку с себя снимать. ормарче все свои силы собрала-собрала — и погромче пукнула — сколько могла подольше. фу-фу.. — закричали парни — зажали носы — и вытолкали ее взашей. и девушки на нее сердятся: ах ты говно! — кричат. ничего — следующей ты ловить будешь.. — сказал ситяк — и ормарче вышла. на улице ночь. все в яснуре спят. холодно — и звезд не видно. ормарче побежала на ощупь к дому — да пробежав метров сто вернулась — за девушек страшно стало. в окне керосин горит — ормарче осторожно в него заглянула. чуть не умерла: все девушки до единой по комнате голые скачут. онисым в пузырь дудит. парни хлопают. лук весь доели — и за фиалки принялись. разлили кисель весь — на пол и на столе — и в девушек им кидают. прибежала домой — визжит: мама! папа! бабушка!.. о господи — земляные родители — (бабушка так сказала) — никак черти к вам на кисель пришли — покойники злые — с брошенного кладбища у среднего кугланура — или еще откуда-то. и побежали они — давай всех будить по дворам. к дому тому со всех сторон кинулись с фонарями. ормарче бежит — рядом с ней несется бледный ситяк с пешней — а впереди полуголый с ружьем онисым. подбежали — окружили дом — в дверь ворвались. а там все яснурские девушки такими же голыми пляшут. нету никаких парней. на скамье сам собой играет шювыр. а копыто вокруг девушек прыгает по полу и хихикает: пайрем дене! пайрем дене! с праздником! с праздником!
оропти
комарами искусанная в белом платке оропти из леса шла. а навстречу ей овда. пашада кузя кая, оропти? — как дела? — спрашивает. оропти отвечает: сай! — хорошо! — дай пройти, овда-то — лесная жена — неряха — барсучат грудью кормит — из хвощей сети вьет — ядовитые корни ест — лучше бы с ней не связываться. тем более оропти сейчас сама молочная — сынок у нее меньше года. овда открыла рот и гнилые зубы пальцами трогает. качает качает коричневый верхний зуб — и из десны вынула — бросила в сторону — выплюнула густую кровь. оропти сморщилась — воздуха глотнула: овда — тебе чего? — дай пройти. овда ей говорит: подожди оропти — люблю я твоего мужа. можно мне с ним разок встретиться? овда овда — ты не с ума ли сошла? — оропти тревожно на овдины брови смотрит. а брови ее красивые как соболиный мех — хоть сама овда страшная очень. оропти милая — я к нему в твоем виде приду. будет в лесу охотиться — а я выйду. он полюбит меня один раз — а ты вечером подтверди что за ним в лес ходила. и больше уже не буду. ни разу не подойду. — овда на колени встала. оропти говорит: нет овда — у тебя же полный живот бурундучат. ужей и слепых нерожденных поползней. как он после тебя в меня лазить станет? ну подумай сама. прощай. овда тихо зашмыгала — сгорбилась и в лес пошла — как росомаха прихрамывала. обернулась заплаканная — сказала оропти тихо: сама меня найдешь. — и в ельнике скрылась. оропти как домой пришла — покормила сына — сотню дел переделала — мужа ждет. скорее хочет вдвоем с ним остаться — чтобы в его поцелуях встряхнуться от слов овды. а когда наконец остались — и муж оропти бережно на пустых мешках в клети разложил — и рукой у жены погладил — а она крепкие ноги свои раскрыла — изнутри ее выскочила мокрая авдотка — с желтыми глазами с большой головой — пискнула и убежала. плачет оропти — сама как авдотка бьется: испортила меня овда. и с тех пор так всегда у них было. как хочет своей оропти муж засунуть — так оттуда авдотка выскочит — птица быстрая — ночная бегунья. а потом пожалуйста — сколько хочешь суй. так они привыкнув и делали. но все равно извелась заболела оропти. разными голосами уже говорить стала. молока в груди нет. к себе мужа не подпускает. по дому ничего не делает. сама целыми днями с раздвинутыми ногами сидит и кричит дурно-дурно: ну-ка сразу все вылетайте! а нет ничего — только когда муж приблизится. а муж по лесу с утра до ночи овду ищет. как-то усталый-усталый пришел — больше чем прежде. в баню жену зовет: оропти — давай попробуем. ноги жене открыл — наклонился — нету авдотки. рукой потормошил себя — а то ведь и он стал некрепкий — и полюбил оропти — а она в это время молчала. через месяц оропти у леса повесилась — не смогла измену мужа пережить, как раз там где встретилась ей овда.
осика
шоякпундыштýнгвонгго-влак и шоякрывыжвонгго-влак — вот каких грибов набрала осика в осиннике. эти грибы не едят — ложные они. идет поет осика — несъедобных грибов тащит-тащит полную корзину. только ведь осика не дура — она просто грустная что-то. остановилась вот. опустилась на землю. обрывает невзрачную траву явалай. целый букет надергала. сунула в чуман в грибы. платок на голове поправила. вышла на покрытую хвощами поляну. и шепотом кричит: канде шордо! канде шордо! — синий лось! синий лось! шергем шергем! — дорогой мой! за деревьями фыркнул кто-то. вышел лось — подошел к осике. только ведь он не синий — а совсем обычный — коричневый. и хвоя в шкуре. осика его по голове погладила. поцеловала в глаза. грибов дала. букетом явалая-метелок сначала лося по ушам погладила — потом положила на язык. лось заплакал. и осика заплакала. так стояли среди хвощей дотемна. смотрели друг на друга. любовались взглядами. а когда над поляной появилась тусклая шордо шýдыр — звезда лося — полярная звезда — осика дернула лося за ухо вытерла слезы и пошла домой.
осылай
волосы у осылай по-дурацки вьются. пышные и густые — светлые — ну и дела. а голову вымоет — совсем как русского учителя дочка. а сама по-русски не говорит — только матерно. полная как просвирка в церкви. и такая же приплюснутая. зубы кривые — язык на короткой уздечке. но веселая — и друзей полно. глаза видят плохо — но щурятся и смеются. осылай немножко за двадцать. ее в мари-биляморе любят. а родители у нее — угрюмые и худые. этой зимой идет осылай по улице — видно что торопится не просто так — по молодому делу — по глазам видно что кое-где горит — а навстречу ей вугремчийше с кладбища ведут. сорок дней как умер дед сомка — и вот теперь ведут с могилы его замену. вместо сомки-то дед пепи — его друг и такой же пьяница. дед пепи мертвого сомку будет замещать — будет сидеть с его родней и одежду его наденет — вургемчийше он. так всегда надо — будет дед пепи сегодня за сомку есть и пить — будет в бане мыться — плясать будет — в сомкином доме на лавке хорошо поспит — а потом его будто мертвого сомку навсегда на кладбище отведут — совсем проводят — полные карманы еды и питья напихав — чтобы сам ел и хорошенько угостил всех мари-биляморских мертвых. подождет пепи пока проводившая его сомкина родня с кладбища подальше уберется — и потихоньку домой пойдет. часть гостинцев по кладбищу разбросает-расплещет — а часть заберет себе. валит снег густой. пепи еле-еле медленно идет — с трудом передвигает ноги — как деревянный — правильно — належался ведь в тесной могиле. глаза щурит — от света отвык. не говорит — а скрипит и ухает. вургемчийше опытный — не в первый раз. а вокруг него толпа родственников сомкиных и разных односельчан. осылай ругнулась про себя — дала вургемчийше дорогу — и сама ко всем пристроилась — повернула в обратную сторону. нельзя встретив идущего домой мертвого на сороковой свой последний день просто взять и мимо пройти. никому нельзя. будет теперь осылай весь день весь вечер сидеть в доме у деда сомки и слушать что там наболтает дед пепи. ладно. выпившего слегка пепи-сомку с поклоном в дом завели — и за стол посадили. здравствуй отец.. — говорит сомкина дочь марля. здравствуй муж мой сомка.. — говорит унай — сомкина старуха. здравствуйте все.. — скрипит пепи. медленно машет руками и как пугало кланяется. многие улыбаются — а осылай смеется. думает: ну дед сомка — насажаю тебе весной репьев на могилу. думает: ну дедушка пепи — завтра сам на меня полезешь. и тут же спохватывается — морщится плюет — и смеется еще сильней..
время уже заполночь. осылай в уголочке сидит и спит — свистит носом. а чистый и пьяный — красный и сытый пепи — с болью в спине от пляски — которого все окликают ‘сомка — а сомка!’ — рассказывает и рассказывает как живет на том свете — как там наши мари-биляморские — у кого болит ухо — а у кого завелась беззубая любовница — кому курить нечего — а кто делает морды и корзинки — сколько у каждого гусей и ульев.
оцканяш
ава лудо — утка жена — и узо лудо — селезень — проплывают мимо купающейся оцканяш и шепчутся:
— тугай сöрале ———— такая красивая
оцканяш — тугай —— оцканяш — такая
шöртнялге. ——————— золотистая.
— туге туге пеш ———— да да очень
мотор — пешак —— красивая — очень
леве. ————————————— теплая.
— леве огыл — а —— горячая — а не
шокшо. ——————————— теплая.
— волгыдо. ———————— светлая.
— ныжылге. ———————— нежная.
— кавагай. ———————— как небо.
оцканяш всех стесняется — кроме уток. идет к ним по мелкой воде — показывает себя. высокая она. выше всех в лудосоле. две взрослые утки — у оцканяш груди. нету таких у других лудосольских жен — в утиной деревне. оцканяш уткам поет: вучи-вучи-вучи. смеется им: лудо-лудо-лудо. лудо ее и саму муж зовет. мыйын лудем. мыйын оцканяшем. оцканяш оцканяш моя утка.
очина
на беду назвали родители у очины старшую сестру пайрамсуло — празднично-красивая значит. хотели чтобы и жизнь ее такой же была — а все по-другому вышло. упала в детстве пайрамсуло — лицо испортила. летом как-то на поле во время сильного ветра ее ончыкпяй напугал — ‘зубы спереди’ — то есть обычный заяц. мы не знаем уж как это получилось. пайрамсуло маленькая одна играла пока взрослые работали — вдруг страшно крикнула — все к ней — а она лежит с дикими глазами — а от нее по полю заяц скачет. заикаться сильно стала. почти перестала говорить. а еще через пару лет неизвестно от чего оглохла., когда нарашта ýдыр — невинная девушка была — очень сильно любила одного тут — а он над ней смеялся. пайрамсуло тогда его вожжой хлестнула. а он ее этой вожжой связал — штаны с нее снял — на сову пайрамсуло кусок навоза положил и так бросил. и стала пайрамсуло пропадать в лесу — с ружьем с топором — а зимой и на лыжах. отец не пускал ее поначалу. гладил ее по щекам — говорил: ты же зверя не услышишь. но пайрамсуло принесла большой гвоздь и с силой ткнула себя в руку — сказала что иначе не станет жить. ей тогда было девятнадцать лет. до двадцати одного года по лесу ходила — охотницей стала. сама научилась всему. лес помогал ей что ли? бывало по снегу за лосем идет от деревни за много километров. понимает что не дотащит если выстрелит. так она тогда его ранит и раненого на деревню гонит всю ночь. утром домой явится. прохрипит отцу что у деревни убитый лось лежит — и сама на пол свалится и весь день спит. мать с сестрой ее спящую разденут. а в двадцать один год пайрамсуло саму медведь ранил — как-то к ней подошел. из леса ее принесли уже мертвую. и тоже в невестином наряде в середине холодной зимы хоронили разорванную пайрамсуло. у нас по мертвым не плачут — а тут все плакали. младшая очина тогда к свадьбе готовилась. сейчас-то само собой не до свадьбы. но на другой день после похорон сестры очина родителям и жениху памару сказала что свадьбы не будет совсем — пока она того маску (медведя) не убьет — а курык-кугузу — горного дядю — за пайрамсуло по башке не треснет. курык-кугуза — он на горе живет километров за тридцать от нашей деревни. он жизни вьет как пояса для всех кто вокруг его горы поселился. когда еще при жизни пайрамсуло на нее несчастья сыпались — ему не одну жертву на гору таскали — а вот лучше не стало ничего. отец как услышал — давай очину по щекам бить и плакать. мать на отце повисла. памар тут же был — тоже будущему тестю двинул. очина кричит как безумная — головой о стену бьется. в это время вдруг с улицы стук. потом дверь открылась. стоят на пороге медведь и курык- кугуза. курык-кугуза в заячьем тулупе и хмурый. у медведя в когтях волос и одежды клочья. оба в снегу. это мой сын.. — показывает курык- кугуза на медведя. — здравствуйте.. — говорит родителям. — а заяц который пайрамсуло тогда напугал — это мой младший сын — а теперь ее муж — сейчас они будут оба. опять кто-то топчется на крыльце. опять отворилась дверь. стоит живая красивая пайрамсуло — на руках зайца держит. эти дела вас не касаются.. — говорит курык-кугуза мрачно. — ты очина давай замуж выходи — не дури не ищи нас. прощайте. — четверо из дома вышли — четверо остались в доме. так и должно было быть. только очина за ними кинулась. родители с памаром не успели ее поймать. когда выбежали — увидели только на снегу следы — троих людей и медведя. следы по полю шли-шли — а потом кончились — нигде никого нету.
очыкай
село юльял на реке ярань известно своими невестами. юльяльские — говорят — с семи лет замуж хотят и по улицам голыми ходят — пока женами не станут. вот и очыкай тоже оттуда взяли — в тихую яраньмучаш. сваты с будущим мужем когда по юльялу проехались — посмотрели на веселых девушек которые голышом по деревне туда-сюда снуют — в родительских огородах работают — таскают воду — так и сразу выбрали очыкай: она с тремя подругами у дома сидела и пальцами себе между ног расчесывала — стеблем мягкой хлопушки-лочыкшудо играла еще там с собой. две подруги очыкай были замужем — стало быть в одежде. а третья — такая же невеста как она. муж-то будущий улыбнулся ей — за руку взял и повел в дом к родителям. мать с отцом очыкай обрадовались — дали дочери сундук одежды и постель — расцеловали зятя — проводили до телеги молодых — помахали им — а они поехали., мать с отцом от ворот глядят как сваты лошадью правят — а жених с очыкай за спинами у них суются — из деревни не выехали еще. медленно-медленно в гору телега ползет по летней юльяльской улице — объезжает большие лужи. а через четыре дня с подарками снедью и кое-какой скотиной приехали родители невесты на свадьбу в яраньмучаш. нравится яраньмучаш очыкай — и муж нравится — и родители сердечные у мужа. она ведь сама сердечная. хорошая была невеста — хорошая теперь жена. две девочки у очыкай скоро родились. а когда им семь лет стало — сказали родителям что очень замуж хотят. улыбаются очыкай с мужем — сидят обнявшись. хотите хотите.. — говорят дочерям. — только голыми по деревне не шляйтесь — это вам не юльял.
ошалге
прадед ошалге кирсан сидит за домом — на сломанных старых санях — смотрит в начисто стертую монету — на колено ее положив. ошалге опустилась рядом на корточки — испуганно дышит. кирсан губы сжал — почти не моргает. если слепень сядет ему на лицо — ошалге прогонит. может полчаса так сидят — может час. жаркий полдень — птицы трещат. ошалге шестнадцать лет — кирсану под девяносто. на лице у кирсана пот. если пот в глаза потечет — ошалге вытрет. лежала-лежала монета — потом вдруг как задрожит — и улетела далеко в сторону — высоко в небо. ты все запомнила? — спрашивает кирсан. — ну беги. ошалге сломя голову со всех ног мчится — туда куда как ей кажется упала монета та. за огороды бежит — за речку — через мостки скачет. прибежала в заросли бузины. наклонилась и в них полезла. в бузине парнишка один наш — лумшай — сидит и тужится. прямо нос к носу выскочила к нему ошалге. ах ты засранец.. — говорит ему. — где монета? не знаю. — отвечает лумшай — спокойно — не надевая штанов. — мне сейчас только что что-то по затылку стукнуло и вон туда отскочило — не она ли? метнулась в сторону ошалге — монету ищет — и нашла — и сидит в бузине и плачет. лумшай к этому времени штаны надел — подошел к ней. ну ты чего? — говорит. ошалге его толкает. дед кирсан говорил что под монетой мое счастье будет. а под ней ничего нет. ты что ли дурак мое счастье? — зареванная убежала. осенью свадьбу справили. ошалге тогда уже беременная была. плакала от счастья. никто ей не нужен был кроме ее лумшая.
ошалче
ошалче-невесту из пессемери в пинженерь везли. ушалче-невесту из пинженери в пессемерь. у горки между деревнями две свадьбы на дороге столкнулись. не пропускает одна другую. поезжане ругались ругались — да и передрались. женихи от невест спрыгнули и тоже дерутся. все в пыли и в крови. брань стоит — облаков не видно. кони ржут — все вокруг друг другу нарядные рубахи рвут и насмерть кнутами хлещутся. кто-то уже упал и встать не может — кто-то на коленях ползает по земле и за лицо держится. убиваются в общем. ошалче и ушалче сначала мужчин перестать просили. за руки хватали женихов. кричали. умоляли слезами и криком. а потом видят что никому не нужны. и женихам не нужны. и вообще здесь лишние. встали и пошли на горку и стали там танцевать. сами себе поют — сами танцуют — в свадебных красивых одеждах. и сами невесты красивые — маленькие — рыженькие — дорогие. и целуются иногда в губы. и не плачут — и о женихах не думают — им такие мужья тоже зачем? обе свадьбы помалу перестали драться — и за невестами танцевать пошли. и убитые и искалеченные встали — тоже танцуют — ожили совсем. танцевали танцевали — потом спустились к подводам — пожелали друг другу счастья и разъехались. эту историю здесь все знают. и гору эту. она теперь называется ядыркуштымокурык — гора двух пляшущих девиц.
ошаляк
очень ошаляк хорошо поет — на весь шурабаш слышно. кроме наших марийских песен — татарские и русские знает. и пригласили ее на конкурс в морки — выступать в клубе. ошаляк в морки съездила — приехала счастливая. сказала дома что были важные люди — хорошие — ее хвалили — и пригласили учиться в краснококшайск. они говорят что в казани и в москве петь буду.. — смеялась ошаляк. это ведь для всего шурабаша праздник — все с ошаляк ласково здороваются — а родители ее собирают в город. а саму ошаляк один локтызо любил — а локтызо это который людей портит. ошаляк уехала в морки — а оттуда в город. а локтызо на кладбище пошел и поднял покойника. нехороший был этот мертвый. локтызо его по следу ошаляк пустил — умел как-то. в краснококшайске ошаляк в общежитии жила. марийский композитор один в нее влюбился. ошаляк днем под его музыку под рояль поет — а вечером под ним стонет. радуется очень. замуж готовится. завивает волосы. мертвый обочинами долго в краснококшайск шел — дошел ведь. но в самом городе первым милиционером же был остановлен. слава богу милиционер оказался мари — сам из семьи куярского сильного мужана — сразу понял с кем имеет дело — развернул покойника. когда через месяц родители ошаляк приехали в город на свадьбу — новости шурабашские привезли — ошаляк услышала между прочим что локтызо тот умер — вниз головой по пояс воткнутым в землю недалеко от кладбища нашли. но она ведь ничего не знала — не ждала беды. поэтому на известие то кивнула — и сразу забыла. ей ведь было о чем говорить — о чем думать. мало того что жена — горожанка — артистка — еще и новая радость: перед самой их свадьбой краснококшайск стал называться по-марийски йошкар-олой.
ошаняй
через пумарь из уржума или в уржум когда еду — только об ошаняй и думаю. она лет семь уже в сернуре замужем. а я в уржуме десять лет живу. а пумарь — это наша родина. как раз между сернуром и уржумом. хорошо хоть не на самом тракте. с главной дороги перелесок только вдали виден. за ним пумарь. разное-разное у нас с ошаняй в пумари было — столько ласкового всего. не женились — разъехались — бог с ним. но теперь одно только в голову лезет — единственное про пумарь — это то что на известняк ее первый раз положил — на голый камень. нетрезвый неловкий был — боялся в темноте убиться — осень такая хмурая была — ни луны ни звезд. все куда-то вел ее вел за ладошку. потом всё уже — ноги землю перестали узнавать. а вокруг вроде глиняных круч и канав полно. пришли ошаняй.. — сказал ей — и опустил на землю. ничего под нее даже не подложил — кофту с себя не снял. не сразу и заметил что в кровь изодрал свои коленки — что на корявых известняках лежим — покрытых битой крошкой. а ошаняй легонькая как травянка-гвоздика — худая — обнимает меня за голову и спину. и ничего — молчит. встали — домой пошли. целовались еще дорогой. утром я это место нашел — сел и заплакал. гладил одной рукой известняк — другой рукой себя по лбу бил. с этого дня началась наша с ошаняй настоящая любовь. глубокая как глаза. ошаняй не жаловалась на обиженную спину — а колени мои вот жалела потом. но я не могу. не могу. я от жалости не дышу — ничего не слышу. я в пумарь редко езжу. мне пумарьские рощи не нужны. полотенца с пумарьских деревьев пусть скорее на землю свалятся. лучшее что есть у меня в жизни — эти серые камни ошаняй. ошаняй прости меня.
ошаняк
короткая нужа впадает в длинную рутку — петляющую сквозь заболоченный лес. в деревне нужа почти не осталось жителей. нет никого и вокруг. здесь у ошаняк умерла тетя. ошаняк с матерью приехали из килемар — из большого поселка. ехали на лошади и на лодках. хорошо что поздняя уже была весна — дороги высохли — реки растаяли — наполнились большой водой. плыли медленно через лес — весь как обвешанный погремушками — столько разного шума. ошаняк было четырнадцать лет когда тетю последний раз видела. сейчас ей тридцать. помнит тетя веселая была — ежа с белкой ела — говорила разное про мужа и детей — и ошаняк подмигивала., мать краснела — сестру ругала — и выпроваживала ошаняк куда-нибудь., но был у ошаняк с тетей от матери один секрет. тетин муж в лесу ходил — ошаняк как раз в нуже у них гостила. не последняя это их встреча еще была. тетя маленькая очень ростом — ошаняк уже выше ее на полголовы. дома сидели — ели рыбу. сильный дождь шел. ну что ты плоская какая ошаняк? — сокрушалась тетя. — когда из тебя все полезет? давай-ка раздевайся — я твою красоту двину — все с себя снимай. разделась ошаняк — и тетя догола разделась. принесла полотенце — сказала весело: вот с мужем им всегда вытираемся — у меня хороший муж. и всю себя полотенцем обтерла — с головы до ног — везде-везде провела — даже на пол легла чтоб удобнее было. а потом и ошаняк точно так же тем же полотенцем. там где груди должны быть у ошаняк — где желтые волосы — и бедра птичьи — и живот — докрасна до боли натерла. ошаняк чуть не расплакалась тогда. матери не говори.. — улыбнулась тетя. — теперь не долго ждать...
ошвика
беременная кутанная ошвика на своем дворе собирает маленькую травку мерангпылыш — заячью кислицу. она и не кислая уже — так себе остатки. какая тут кислица когда снег идет? — что-то он рано в этом году посыпался. наклоняется низко — с трудом — пальцы красные и ледяные. ошвику муж не любит. смотрит на нее в окно — и в дом не зовет. а ей бы самой сейчас где угодно быть — только не дома. не нужна ей кислица — а рвет. вместе со снегом в рот заталкивает. никто не видит их — и не увидит — кому чего надо на чужом дворе? вот-вот и зима начнется. только два суксо за ними следят. суксо — это кто-то навроде ангела. нарынче суксо и олача-вулача суксо — желтый ангел и пестрый. следят-следят — а сделать ничего не могут. глаза у них то голубые то синие. и лица сморщились потемнели — как прошлогодние картофелины.
ошпалче
во время зимних гуляний-радостей — во время шорык-йола — когда из дома в дом веселые пьяные переодетые ходили — ошпалче из нур-кугунура ничего не сказав родителям поехала в больницу в параньгу. где болит? — спросил доктор. ошпалче так смутилась — в сторону смотрит и как густера молчит. доктор поднял глаза на сестру. кушто коршта? — спросила она по-марийски. ошпалче сидит на стуле красная-красная — светлые волосы аккуратно на голове лежат — и веснушки и родинки покраснели — очень жалко ее. ýдырем, кушто коршта? — где болит девочка? — спрашивают ее снова. ничего от нее не добились. доктор хотел ошпалче послушать — а она от него отпрыгнула. ну иди красавица домой.. — сказали ей в конце концов. — завтра приходи — только уже не бойся. ошпалче вышла. ну и народ у вас.. — сказал доктор и у сестры спрашивает: — она хоть откуда? сестра посмотрела в карточку: из нур-кугунура. — это где? — от параньги не очень далеко. — ну и народ у вас. вечером ошпалче вернулась домой. со стороны леса филин ухал. замерз наверно. — думала ошпалче. больше она не ездила в параньгу. через два года ее туда молодой муж привез — первого ребенка рожать. она сама его об этом попросила. а то ведь чаще дома рожают. тот самый доктор роды принимал. говорил на марийском очень хорошо. все слава богу благополучно было — родилась девчонка. перед выпиской только доктор ошпалче вспомнил. зашел к ней и говорит: ну ты зачем тогда приходила? я себя очень долго ругал что тебя отпустил. съездить потом хотел к тебе — да не съездил. придумывал даже чтоб веселее было — а может она влюблена в меня? очень я рад что ты живая-здоровая. говори давай. а если не скажешь — я тебя домой не выпущу. мужу скажу чтобы через месяц за вами приходил. — улыбается — сам и не русский — и не татарин — и не удмурт — непонятно кто. ошпалче как тогда покраснела: я в шорык-йол из ночного оврага скрип телеги слышала — и хруст лубяной — страшные голоса кричали: иди к доктору — а то умрешь. иди к доктору — а то умрешь. вот я и сходила. я тогда еще думала — наверное парни дурачатся — такой праздник ведь — да кто знает? ошпалче засмеялась. шмыгнула носом. кроватью скрипнула. выглядывает — в больничном большом халате. жаль что я к тебе не поехал — может это я бы на тебе женился.. — сказал доктор — ошпалче за локоть щипнул — нахмурился и вышел.
оштылеч
про илетьскую оштылеч что сказать? что грибы собирать не умеет скромно. девушки из илети и молодые жены молча кривых толстяков из земли тянут — поправляют волосы — комаров бьют. а оштылеч над каждым грибом смеется — и долго его в руках вертит прежде чем в короб кладет. только белые все грибы — на другие никто не смотрит. после оштылеч из своих грибов самый толстый гриб выберет — от земли и палочек отряхнет — перевернет вниз шляпкой. вот такого мне мужа надо.. — скажет подругам — и поцелует гриб.
ошýдыр
ошýдыр ведь — белая девушка. белых женских имен у нас очень много. а уж ошýдыр есть в каждом доме почти. малую тюнтерь хоть бы взять. там если погромче ошýдыр крикнуть — со всех концов женщины сбегутся — всполошатся все. хорошо что у луговых мари нет большой воды — чаще всё узкие полевые и лесные речки. вот и в малой тюнтери одна мелкая шука — через нее разбежавшись можно и перепрыгнуть кое-где. в этой воде не укрыться белым девушкам — даже если присесть. и торчат они когда тепло из таких рек — вокруг наших деревень — везде-везде — и всем всё видно. одну голую ошýдыр засосало в розовой глине — вылезала на берег не там — завизжала закачалась и грохнулась — на руки упала и завязла по локти. другая голая ошýдыр пошлепала ее спасать — тоже села. руками-ногами чавкают размахивают и смеются. пятятся к воде. а третья ошýдыр боится к ним подойти. по колени в воде стоит и тоже хохочет. а тут нечаянно мы. три голые белые девушки из малой тюнтери в жидкой глине копаются — и в воду не могут сесть — кричат нам грозят нам — уйдите! — а мы и не думаем — стоим и смотрим — вытаскивать их не спешим.