Увертюра «Тропа войны»

Я мирный человек, и бронепоезда у меня нет. Правда, живя в Петербурге, городе, где за последнее время тропа войны утоптана так, что стала едва ли не центральной магистралью Северной Пальмиры, на этой самой тропе может оказаться любой, даже самый мирный человек. Что пару раз случалось и со мной. Но мирный человек всегда инертен, поэтому меня, например, на тропу войны можно разве что вытолкнуть. Как? Ну очень просто: подходят и начинают толкать.

Толкнут первый раз — нет, думаю, пойду себе дальше своей дорогой, чего я не видел на той тропе? Тогда осмелеют и еще раз толкнут — сильнее. Тут мне уже становится больно, да и гордость скрытая потихоньку закипать начинает: буль-буль-буль. И так она мне и булькает: «Да ты что, лентяй распоследний, совсем, что ли, бандитским-то языком выражаясь, опущенный?! Тебя ж нарочно толкают! И будут толкать! А тебе не больно, не обидно? Нет, давай, мил человек, прозвучи гордо, выпрыгни во-он на ту тропу и покажи Им там всем, как толкать подобие Божие!

Причем неплохое ведь подобие, а? Ну же!» Одновременно принимается за завтрак и совесть: «Иди на тропу войны, иди на тропу войны, твое дело правое», — ест она меня поедом. Угрызает. «Не подстрекай, мученица!» — обыкновенно отвечаю я совести, но, бывает, только скорость сбавлю, кинетичес- I кую энергию погашу, остановлюсь, чтоб будь-канье да чавканье послушать, тут-то меня и толкнут еще разик! Да со всех сторон: чего, мол, стоишь столбом на дороге?

И ведь выталкивают, неуемные, на тропу войны! И тогда уже бежишь по ней и руками машешь: кто тут меня толкал?!

Но иногда бывает так, что мирный человек выходит на тропу войны, просто заблудившись: шел-гулял по городу, широченную улицу увидел — что за проспект такой, никогда раньше здесь не был? Пройдешь пару метров, на стену дома посмотришь, а там — табличка: «Тр. Войны, д. N 1, МОРГ».

Некоторые, впрочем, выходят на тропу войны ради добра, справедливости и милосердия. И после кровопролитных сражений эти оригиналы частенько добиваются желаемого. И немногочисленная кучка оставшихся в живых начинает активно пользоваться завоеванными благами или использовать трофейные идеалы.

Добра у меня мало, зато милосердия и справедливости, как я считаю, достаточно, и мне вовсе незачем идти завоевывать какое-либо из этих качеств. А если со мной кто-нибудь и поступает несправедливо, что ж… Я где-то читал, что за это сможет отмстить и милиция, специально придуманная для этой цели.

Но порой когда где-то слышны крики о помощи, даже самый мирный человек может выскочить на тропу войны.

 

Девчонки близятся, а полночи все нет

Не знаю, способен ли кто-нибудь удочерить телефон. Я его в тот вечер только материл. Материл до тех пор, пока не додумался провести над ним небольшую хирургическую операцию. Нет, вовсе не ампутировать провод или усыпить хлороформом. То, что я над ним сотворил, лишь через год вошло в моду среди всех непомерно занятых граждан с большим количеством знакомых. Оперируя отверткой и терминами «сукин сын» и «худозвон», мне удалось подключить автоответчик к внешней трансляции.

Радостно рассмеявшись победе на коммуникационным будильником, я подбросил отвертку. Снова зазвенело. Она отколола небольшой треугольничек стеклянный от моей люстры, и от неожиданности мне не удалось ее поймать. Точней, удалось, но — ногой. Я подпрыгнул от гнева и боли, но даже этот кульбит не смог отнять у меня моей победы. Теперь можно было снова сесть за письменный стол и работать, не отвлекаясь всякий Раз на унизительные телефонные позывы. И если прозвонится кто-то, с кем мне захочется поговорить, — милости просим, я услышу его голос в динамике и успею снять трубку!

Я сел и для начала нарисовал на чистом листе бумаги флаг над рейхстагом. В тот момент, когда на самом полотнище появились серп, молот и пятиконечная звездочка, а рядом с древком — две закорючки, долженствовавшие символизировать Егорова и Канта-рию соответственно, черный ящик динамика сказал мне человеческим голосом:

— Дима, ты чо! Мы всей толпой в «Штирс» собрались, а тебя дома нет! Успеешь — подваливай.

Мда. Все-таки, в каждой победе есть небольшой изъян, теперь мне придется выслушивать все те оскорбительные хохмочки, которые так любят оставлять на дружеских автоответчиках веселые приятели.

Нет успеха без прорехи!

Но в «Штирс» я, конечно же, и так не пошел бы! Мне нужно было принять одно концептуальное решение, а затем приняться за работу. Все вы наверняка помните о двойном убийстве — манекенщицы и ее сожителя — на Мориса Тореза. Самое пикантное для меня заключалось в том, что рассказ о том неформальном расследовании, которое тогда за один день провел мой друг Атас, мог бы стать настоящей сенсацией… если бы о нем можно было рассказать в газетной статье. Кому и знать, как не мне — ведь всю начальную информацию Атас получил тогда от меня, я полдня угрохал, канюча новости в пресс-центре ГУВД и районной прокуратуреНo его расследование получилось уж слишком неформальным, хоть и успешным. И расскажи я об этой истории правдиво в газетной публикаци, у Атаса наверняка начались бы неприятности. Как-никак он работал в такой конторе, где не поощряют самодеятельности. Да и на меня бы все обиделись — и следователи, и сам Атас.

Я уже изобразил на своей картинке третью закорючку рядом с двумя первыми — самого себя, когда сообразил, как сделать так, чтоб и правду рассказать, и козленочком не стать. Любую брехню можно выдать за правду, если врать серьезно и основательно, со ссылками на авторитеты, как обычно и поступают ученые и философы, и любую правду есть возможность рассказать так, чтоб никто не поверил, если построить ее на фундаменте одной большой лжи. Скажем, такой: «Все имена собственные, названия городов и улиц, а также все персонажи и их действия являются вымышленными. Все совпадения названий городов, улиц и имен собственных с реальными — чисто случайны». Да! Следовало написать рассказ!

Хитро хихикнув, я зарядил чистый листок в машинку, напечатал приведенное выше предуведомление и, оставив место для заголовка, начал: «Такого-то числа на проспекте Мориса Тореза, что в Петербурге, грохнули парочку… "

Задуматься — а не много ли случайных совпадений для одной фразы, мне так и не Удалось. Сперва непонятный голос забубнил:

— Дима, я знаю, ты дома, сними трубку, я знаю, ты дома…

Пока я безуспешно пытался идентифицировать звонившего, уже пошли короткие гуд. ки, а затем сразу же:

— Привет, это Алена, я в городе, позвоню поз…

Но я уже стартовал и, ловко перепрыгнув через так и не убранный с ковра осколок люстры, в падении схватил трубку.

— Аленушка, привет! Сколько зим?!

— Мне — двадцать две…

Милую сумасбродку Аленушку (иначе — Алешку) я очень любил. Особенно тогда, когда она приезжала в свой родной город на Неве погостить у мамы, отдохнуть от московских занятий. В первопрестольной этот грудастый чертенок обучался не больше не меньше, как на великую киноактрису, и на мои неоднократные уверения, что в плане актерского мастерства куда больше можно почерпнуть у какого-нибудь умного бандюги на допросе, чем у озабоченного преподавателя ех cathedra, Алешка всегда возражала в том смысле, что хоть бандит и вполне может быть артистичней ее профессоров, но дать диплом и приткнуть на съемки способен едва ли. Чтоб не оставлять за ней последнего слова, я постоянно прогнозировал, что-де вскоре большинство фильмов будет сниматься именно на бандитские деньги, а значит…

За то время, что мы не виделись, Алешка стала ближе к диплому еще на полгода.

— Я тут сейчас у мамы, мы с ней минут десять пообщаемся, а потом, слушай, можно я к тебе заеду?

Просьба показалась мне немного странной. Обыкновенно, когда Алешка прозвани-валась мне из Петербурга, мне приходилось срочно отпрашиваться у жены или подруги, и мы шли по дансингам да развлекаловкам — прожигать ее молодую жизнь и мои деньги.

— Давай, конечно! Тут, правда, друзья мне звонили — Батюшка, Гаррик, Княже, они с дамами в «Штирс» собрались, приглашали.

— Ой-ой! Нет! Знаешь, у нас и в Москве одни развлечения что-то в последнее время, так что здесь лучше и не начинать, а то мы с тобой так разойдемся. Я вообще в последнее время стала неуправляемая какая-то: если пить, так до забвенья, танцевать — так до паденья!

— Это значит, ты просто поэт. И как поэт хочешь во всем дойти до самой сути, до предела то бишь… Давай, приезжай!

— Спасибо! Я так рада! Наконец-то мы спокойно поболтаем!

Поболтать не получилось. И спокойное время для меня быстро закончилось: Алешка так и не приехала.

Положив трубку, я вернулся к столу и крупными буквами напечатал название начатого рассказа: «ТОТ, КТО РАЗБРАСЫВАЛ ПРОБНЫЕ КАМНИ». Секрет успеха Атаса в том собственно и заключался, что он расследовал то убийство «методом тыка». Сурового тыка во всех подозреваемых. Забрасывал всех пробными камнями, так сказать. И ждал реакции. И в итоге нашел двух девушек, считавшихся исчезнувшими: одну — мертвой, а вторую, ее убийцу, — живой. Но только я начал излагать на бумаге мотивы, побудившие Атаса начать свое дознание, Алешка позвонила еще раз:

— Извини, я, понимаешь, тут вышла на Суворовский, встала на остановке и… ну, понимаешь, подругу встретила одну давнюю! Тысячу дней не виделись! В общем, мы с ней где-то полчасика в кафе посидим, это… молодость вспомним, посудачим где-нибудь на завалинке.

«Тысяча дней» меня убедила. Реальный срок. Если б она сказала, что не видела своей подруги сто лет, я бы не поверил. А так — дело святое!

Следующий раз я ее услышал даже раньше, чем через полчаса:

— Димулечка, прости-помилуй, я так хочу к тебе в гости сегодня!

— Но уже не можешь, так, что ли?

— Ну пожалуйста-пожалуйста, давай я к тебе приеду позже! Можно? Тут в «Тыр-пыре» на Васильевском одна очень крутая молодая команда выступает, «НОГУ СВЕЛО», знаешь?

— Что ты врешь? Это ж нынче лидеры советской эстрады, станут они в «Тыр-пыре» петь!

— Ну и не они вовсе, я же не договорила! Тут какой-то новый проект, альтернативный, наверное, «Развело» называется группа!

— Это уже группа риска.

Но название для подпольного рок-клуба «Тыр-пыр» было подходящим, я снова поверил:

— Так что, ждать тебя заполночь?

— А мы из «Тыр-пыра» еще позвоним, если это лажа какая-нибудь психоделическая, так мы и не задержимся!

. — Ну, стало быть, я продолжаю ждать?

— Только без обид, а? Правда же, так давно не виделись… Мы сейчас только еще к одной подруге заскочим, к Лине, у нее завтра день рожденья, цветок подарим, затем в «Тыр-пыр», а оттуда сразу к тебе!

— Никто не спорит! Жду, как Антон Семенович Шпак! — почти прорычал я. И почти бросил трубку.

Когда некий журналист заметил, что один из клоунов московского цирка всякий раз плачет за кулисами перед началом своего номера, — а перед ним стояла задача выйти на арену к тиграм и потаскать одного за хвост, — и спросил, отчего это так, то получил ответ: «Все дело в том, что ТИГР ЭТОГО ОЧЕНЬ НЕ ЛЮБИТ!» В конце концов того клоуна поцарапали. Да что тигр! Мне очень не нравится и когда вот так вот начинают тянуть за хвост кота, милого котика по кличке Время! Почему бы не сказать — приеду заполночь на такси и под градусом?

А так… Вспугнула мое вдохновение, суматошная!

Сказала бы сразу: «Все, кранты, начала Развлекаться и теперь уже не приеду!» Сама же предупредила насчет своего недержания!

Когда я вновь вернулся к столу спокойно ра ботать над белой бумагой, сил уже не было, Слов не осталось. Кроме самых последних. Во мне родилось странное предчувствие, что звон-ки с извинениями за очередную задержку в пути будут теперь продолжаться всю ночь.

Догонять — возможно, все же иногда увлекательно, присутствует хоть какой-то игровой элемент. А вот ждать — действительно, хуже некуда.

После того, как уже около десяти вечера из динамика вдруг загрохотала музыка и друзья в очередно потребовали от меня «двигать в «Штирс»», а я решил, что уже пора окончательно отключать телефон, Алешка прозвонилась в последний раз:

— Алло, я из автомата в «Тыр-пыре»!

Где-то недалеко от нее так же звучала музыка.

— Ну и?

— Лажа страшенная. Сейшн еще только через полчаса закончится, но мы уже не можем…

— Развело-таки ноги?

— Хам! Слушай, давай мы вдвоем к тебе подъедем, поболтаем втроем, ты ее еще не видел, она тебе понравится.

— Может, приятеля вызвонить?

— Нет уж! Хватит праздников! Посидим ночку за беседой, как в юности пионерской, и все. Договорились?

— Можно.

— Только… слушай, мы тут потратились, кафешка, там, билеты… а время уже позднее… может, ты нас встретишь, оплатишь тачку?

Я взглянул на индикатор моего телефона: двадцать две тысячи десять. Не такое уж позднее время, на такси они и за полчаса доберутся, к 22. 40. Делать нечего! По крайней мере, все вставало на свои места, появление Алешки всегда компенсировалось исчезновением денежных средств, теперь можно было быть уверенным, что она до меня доедет.

— Ладненько. Я через полчаса выйду на перекресток у дома. Вы прямо сейчас стартуете?

— Да ни секунды здесь не задержимся!

Я отключил трансляцию — теперь пусть автоответчик пишет, раз уже все определилось, — и пошел в кухню, взглянуть, что Бог послал. Убедившись, что с голода мои гостьи не опухнут, и взбодрившись чашкой кофе, я пошел слегка прибрать свою комнату. И то, что я все-таки наступил на тот самый осколок люстры, согласен, могло послужить мне предостерегающим сигналом.

Но я вышел на улицу, так и не сообразив, что вечер невезения начался.

 

Вечер невезения

В тот день в Питере гуляли. Особенно это ощущалось в новых районах, проспекты которых превратились в настоящие аэродинамические трубы. Не знаю, с какой Балтики залетели к нам такие ветра, но гуляли они с таким размахом, что невольно увлекали — Мусор, газеты, листья, все это кружилось, взлетало и уносилось незнамо куда. Дома, как крыльями, хлопали листами отставшей от крыш жести, но взлететь не могли. Редкие, несмотря на относительно раннее время, про. хожие или с трудом продвигались против ветра, или, как на дельтапланах, летели, почти не касаясь земли, на собственных накидках в одном с ним направлении. Троллейбусные провода, соприкасаясь друг с другом от особо яростных воздушных ударов, с треском плевались феерическими, бледно-сиреневыми электрическими вспышками.

Когда очередной воздушной волной меня вдавило в фонарный столб, я понял, почему девочки решили взять такси. С третьей попытки, спалив чуть ли не половину газа в зажигалке, удалось закурить. И тут ко мне подошел пьяненький пионер лет двадцати. Такие и к сорока в лучшем случае остаются «старшими пионерами». Но галстук не носят, стесняются.

— Закурить?

Возможно, ему просто сложно было на таком ветру выговорить «пожалуйста». Не всякая лошадь заслуживает своей капли никотина, но я все же запустил руку во внутренний карман своего легкого пальто. Очередной порыв ветра ударил маленького попрошайку в спину, и он, не устояв на ногах, прижался ко мне так же плотно и безвольно, как лист газеты. Машинально я оттолкнул его левой, мне не слишком нравится, когда ко мне так прижимаются юноши. Я не одобряю платонической любви.

Вот тут-то в ответ на мой скромный жест пионер меня удивил. Три раза боковыми по челюсти. Точней он попал по скулам, но отступить я все равно не мог, а присесть не одумался. Паренька изрядно штормило, и не только из-за ветра, к тому же мы явно при-надлежали к разным весовым категориям, но его коварная агрессия застала меня врасплох. Щелк-щелк-щелк!

Голова моя трижды качнулась на манер ваньки-встаньки, и таким образом мне удалось отмахнуться от удивления. Следующий удар этого недоношенного Тайсона пришелся уже по фонарному столбу — я вовремя присел, а затем ухватил его за живое: взяв обеими руками за уши и слегка пнув в живот, я отправил свое колено навстречу его носу.

Нежно поддерживаемый мной за уши, он еще трижды поклонился мне, всякий раз натыкаясь на мое колено. Затем я его оттолкнул. Мы сражались у самой проезжей части, и за это время мимо не проехало ни одной машины. Алешку просмотреть я не мог.

Нос я ему все-таки разбил. Легко обидеть ребенка! Я уже хотел было подарить ему пачку папирос, но тут он открыл рот.

Помню, как-то раз я сдуру поспорил с одним театроведом о постструктурализме, а прошлым летом в деревне услыхал, какими словами одна из старушек высказывала претензии к потерявшим ее во время похода за клюквой сверстницам. Паренек удачно синтезировал оба стиля общения, стараясь обидеть меня так же страстно, как тот театровед, Но пользуясь для этого лексикой настолько аномальной, что я чуть не заслушался.

— Хочется отметить излишнюю эмоциональность твоих оценок моей жизнедеятельности и родословной, — заметил я ему.

Вновь нужно срочно решать проблему этического характера: стоит ли мое благодушие еще пары кровавых слезинок этого ребенка? Возможно, я бы смог развернуться и уйти, но, во-первых, в таком случае пришлось бы идти против ветра, а во-вторых, наверное, все же следовало дождаться Аленушку. Поэтому я сделал быстрый шаг вперед, еще раз задел его за живое, на этот раз слегка кулаком и вернулся в исходную позицию. У столба не так дуло.

— Да что же это! Помогите! — неожиданно заголосил пионер, радикально поменяв тональность.

— Кто это тут маленьких обижает?! — поинтересовались серьезные голоса за моей спиной. — Кто тебя; маленький, обидел? Уж не этот ли козел в черной пальтухе?

Это я знал наизусть. По правилам этой русской народной игры меня сейчас должны были начать пинать. Из-за спины с двух сторон подошли и встали по моим бокам трое… гм… «старших пионеров»: высоких, широкоплечих, по-спортивному пританцовывающих.

— Что вы, мужики, со мной в «заиньку» играете? — поинтересовался я. — Да еще ругаетесь плохо… Ваш молодой друг меня стукнул, потом словами обидел, вот я ему и ответил. А на меня вы лучше не ругайтесь, ни к чему это.

— А мы тебя сейчас еще и стукнем пару раз, чтоб маленьких не обижал.

Простой прогноз! Алешка опаздывала уже на пять минут, но сейчас я надеялся только на то, что она еще чуток припозднится. Пока мне не удастся решить вопрос с этими заступниками.

— Так меня стукать аккуратнее надо, чтоб я, не дай Бог, не обиделся. А если уж обижусь — вам же убивать меня придется. А то нехорошо получится, в одном районе живем, как-то потом встретимся? И пусть ваш «заинька» замолчит, надоел.

Подставной пионер действительно не умолкал, продолжая свой нескончаемый монолог в лучших традициях «грязной литературы» — от Миллера и Селина до Лимонова и Медведевой. Я насчитал с десяток скрытых цитат.

— Ты че, угрожаешь, что ли?

— А чегой-то ты его «заинькой» зовешь?

У-уф! Уже легче. Объясняться — не драться, это я и с превосходящим противником могу. Тем более что мне удалось нарушить их изначальное единомыслие. Об оплеухах и затрещинах они говорили почти хором.

— Да кому я тут буду угрожать! Что ты!

Это я просто к тому сказал, что если б за дело — так можно было бы и подраться попробовать, хоть вы парни и крепкие, а так, зазря, и начинать не стоит — изувечите еще меня, друзья мои обидятся, если ни за что. А. «заинька» — игра ваша так называется, неужели не знали?

Самым непринужденным жестом я КАК БЫ ПРИГЛАШАЮЩЕ махнул перед ними пачкой «Беломора».

— О, в таком пальто, а папироски-то пра-вые куришь!

— Так ты здесь живешь?! В каком доме?

— Что за игра-то?

Ну вот, все и кончилось. Постаравшись быть кратким, я корректно ответил на все вопросы: назвал дом, объяснил правила канонические игры в «заиньку» — de facto они занимались тем же, но de jure следовало запускать где-нибудь у метро совсем маленького мальчика, октябренка, так сказать, чтоб он нахально потребовал у кого-нибудь в шляпе долларов десять, а в ответ на отказ заплакал — громко, горестно и жалобно. И тут уже на сцену должны выходить боксеры: «Кто это тут заиньку обидел? Граждане, накажем мерзавца пакостного!»

Взяв у меня по папироске и наподдав приятелю-пионеру по шее, сильные, смелые и ловкие удалились по ветру. Я взглянул на часы: без двенадцати одиннадцать! Алешка опаздывала на восемь минут! Для муниципального транспорта это не срок, но ведь они должны были взять машину!

Возможно, я их просмотрел? Маловероятно. К тому же и они не слепые, а я торчал все время под фонарем… правда, раскачивающимся из стороны в сторону под порывами ветра. Еще одна мертвенная вспышка с треском на мгновение осветила проспект.

Ветер начинал надоедать: при неловком повороте головы он мгновенно заполнял и, казалось, вполне мог разорвать легкие, ворвавшись через нос или рот, папиросы догорали одна быстрее другой, а когда мимо меня пронеслась гонимая горизонтальными потоками воздуха запоздалая старушка, я поначалу принял ее за Карла Льюиса. Я не мог просмотреть машину! Да, у девочек не было денег, но даже если бы они не засекли меня — а такое вполне могло случиться, ведь я играл в «заиньку», да к тому же еще долгое время простоял вжатый в фонарный столб, — они наверняка нашли бы слова убедить мастера-таксиста постоять на перекрестке, подождать…

Диафрагма до сих пор подрагивала — настолько я распереживался, будучи вынужден ударить подростка… а затем путем дворовой дипломатии аннулировать возможность получения телесных повреждений средней тяжести. Решив было проплыть к ближайшему ларьку — бейденвинд! — я вдруг увидел, как с угла Коломяжского на Богатырский проспект сворачивает очередная тачка. То, что она ехала слишком медленно для такси, меня не насторожило. И только никак не желавшим отступать волнением можно объяснить то, что я не сразу разглядел марку и расцветку этой тачанки.

Понятное дело, это оказался УАЗик. И, как говорят индийские слоны «ясен хобот», в этом УАЗике сидели милицейские. Я сообразил это слишком поздно.

«Козелок» остановился рядом со мной, и из него с неподражаемым профессионализмом и более чем похвальной оперативностью выпрыгнули царь, царевич и королевич, то бишь: а) рядовой патрульной службы, б) младший сержант с АКМС'У наперевес и в) сер-жант местного ОПСМ.

Возможно, я несколько трусоват, но после того, как однажды дождливым летом мне исполнилось шестнадцать, идея убегать от пред-ставителей закона без достаточно веских оснований раз и навсегда показалась мне малоперспективной.

Добрые милиционеры застойного периода остались в добрых же сказках о тех же временах. Американизация нашего общества еще не дошла до той стадии, когда малейшее подозрительное движение налогоплательщика они начнут прерывать мягкими пулями большого калибра (у нас и пуль-то таких пока нет, разве что у бандитов), но уже и сейчас, увидев направляющегося к тебе хмурого милиционера, необходимо поглубже засунуть в штаны свое чувство юмора и приготовиться медленно поднимать руки.

Что я и сделал, возблагодарив хмурые небеса за новое развлечение.

— Так, что здесь делаешь?

— Приподними-ка руки!

Парень с автоматом остановился метрах в двух, но его сотоварищи рискнули ко мне приблизиться.

— Девушку жду, господин сержант! — я приподнял руки.

Если еще минут пять назад я в глубине души горько сожалел об оставленном дома дробовом револьверчике, поскольку сильные, смелые и ловкие на вечерних улицах могли предъявить мне все же счет за обиженного заиньку», то теперь я просто восхвалил собственную предусмотрительность. Про себя.

— А что-то ты ее у столба ждешь?!

Он не хотел орать, просто ветер, воспользовавшись открытым ротовым отверстием, чуть не заполнил милицейского всего, на мгновение мне даже показалось, что вот сейчас он раздуется, как резиновый шарик на открытом баллоне с гелием и вместе с очередным порывом ветра улетит к темным пасмурным небесам. Но ветер, наверное, нашел какой-то другой выход из его тела. Принюхиваться я не стал, а постарался ответить как мог рассудительней:

— Так ведь непогода. От ветра прячусь.

— А может, и не только от ветра, а?

— И что это ты свиданки у сберкасс назначаешь?

Вот оно! Я осмотрелся — действительно в первом этаже кирпичного десятиэтажного дома располагалась районная сберкасса, ее вывеска не горела, но сквозь стеклянные двери можно было даже рассмотреть желтоватый огонек сигнализации.

Ответить на вопрос про свиданки у сберкасс я мог бы тремя сносными шутками на выбор, но решил, что благоразумнее от них отказаться.

— Так уж получилось, живу я тут… недалеко.

— Паспорт!

А вот его-то я зря забыл! Что же теперь…

— У меня в нагрудном кармане газетная ксива, в смысле моя карточка прессы, а паспорт… я думал, девушка быстро подъедет, на секундочку выскочу и обратно… не прихватил я паспорт!

Но они уже рассматривали мою карточку прессы.

— Опускай руки…

Мне стало стыдно, что приближение стражей правопорядка вызвало во мне столько неприязненных эмоций. Конечно, предпочтительней их появление оказалось бы в разгар игры в «заиньку», но, как говорится, милиция никого не бережет от его собственной дурости. Троица уже запрыгивала обратно в «козелок», когда мне в голову пришла толстая… верней толстая, толстовская по своей душещипательности мысль о том, что нет на свете созданий ранимей милицейских из патрульной службы. Во всех смыслах. Всякий-то хулиган норовит пырнуть их ножом, всякий интеллигент — обшутить. А ведь если правда, что смех убивает, то на чувство юмора следует выдавать такие же лицензии, как и на ношение огнестрельного оружия, только лицам, не имеющим судимостей или психических заболеваний… или проработавшим более трех лет в системе министерства внутренних дел.

Одно другого стоит.

Пожалуй, я все же излишне переволновался из-за этих двух быстротечных встреч с представителями общественности. К тому же мои электронные часы показывали уже «двадцать три тысячи восемь», а это означало, что девушки определенно припозднились. «Надо покупать радиотелефон». — Заглотив прямо у одного из работавших еще ларьков бутылочку транквилизатора «Степан Разин — темное», я решительно зашагал к дому, ничуть не сомневаясь в том, что там меня ждет намотанное на автоответчик очередное сообщение сумасбродки Алешки о непредвиденной задержке.

Дамы настолько привыкли к вынужденным паузам, что позволяют их себе и по собственному произволу. Еще пока я поднимался в лифте, аккумулировавшееся где-то внутри меня раздражение — итог бесполезного ожидания и обоих диспутов — наконец нашло себе достойный выход в самом привлекательном направлении. Даже солодовый транквилизатор не смог его утранквилить! И, входя в темную квартиру, я уже ругал загулявшую Аленушку так, что если бы она в это время сдавала свой очередной экзамен, пятерка ее бы не миновала.

Я включил автоответчик. Кроме двух или трех достаточно пошловатых шуточек и еще одного приглашения «рвать в «Штирс» пока не поздно», адресованного какому-то «пьянице и дебоширу», без которого «им», видите ли, «скучно», на пленке ничего не оказалось. «Нет орхидей для мисс Блэндиш!» — утверждение, с которого Чейз начал свою карьеру, показалось мне вполне уместным и своевременным для цитирования:

— Ни орхидей, ни Аленушки…

В состоянии выбора я подошел к столу и, открыв центральный ящик, уставился на дробовой револьвер марки РЖ, производство Германии.

Как бы ни загуляла, как бы ни разошлась, как бы ни напилась моя подружка, на какое бы увеселительное мероприятие ни пригласили бы ее, она все же должна была бы предупредить меня об отмене визита. С учетом того, что даже такой спокойный и уравновешенный человек, как я, простояв на улице с полчаса, успел нарваться на пару не слишком приятных приключений, красивой безалаберной девчушке, по этим темпорам и морам, наверняка могло повстречаться куда' больше любителей эротических авантюр.

Праздновавшие что-то свое, сугубо личное подростки с верхнего этажа на весь двор врубили «ретро», давнего Гребенщикова: «Где ты сейчас, с кем ты теперь… " В спальных районах хорошая акустика — очевидно, хитро спланированная проектировщиками для того, чтобы хоть как-то излечить честных тружеников от тяги ко сну. Печальный гимн бесполезному рукоблудию разнесся по двору, проник в мою комнату сквозь открытое окно вместе с сильным и грубым порывом ветра и поселил в моей душе — очевидно, давно уже погибшей, — беспокойную тоску и иррациональную тревогу. «Аленушка, герл-ска-ут, эротическая пионерка, актерка-мальчишка, возвышенная моя пьянчужка, где же ты теперь? Что случилось? Какая неожиданность помешала тебе предупредить меня об увлекших тебя на новые дороги внезапных вечерних встречах?» — романтически взгрустнул пытаясь одним глазом следить за световым сигналом телефона, а другим продолжая фиксировать револьвер РЖ.

В результате я чуть не окосел.

И еще больше встревожился. Конечно, я и мысли не допускал, что с Алешкой могло случиться что-то серьезное. «Скорее всего, зацепилась в «Тыр-пыре» языками за каких-нибудь психоделических мальчиков, — предположил я, — но какое свинство не предупредить меня, такого исполнительного и нервного, об изменении планов?»

Я уже позабыл о том, что у меня имелись, основания считать себя «спокойным и уравновешенным человеком».

«Ты же прекрасно знаешь, малышка Алешка, что меньше всего на свете я люблю неопределенность… и предательство, частицу которого можно найти в любой исходящей от друга неопределенности!»

Нас с Аленушкой никто не мог бы назвать любовниками или влюбленными. Как говорится, совместно проведенная ночь — не повод для знакомства, тем более — для любви. Поэтому, несмотря на несколько совместных ночей, подробности которых (вздумай я их описать!) заставили бы любого донжуана приобрести оттенок государственного флага СССР, мы с Алешкой никак не могли называться «любовниками» в советском смысле этого слова. Мы были именно друзьями. Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной? — На этот схоластический вопрос На самом деле существует ответ. Только один: «Без дружеского секса — невозможна! Считалось же в древних Афинах, что без секса невозможна и дружба между мужчинами… Впрочем, если читатель захочет, я напишу на эту тему целый трактат, уже не ёрническим тоном и без пошловатых шуточек. Точнее — вульгарных. Ведь наша жизнь проста, обык-новенна, как и переводится с латыни слово vulgaris.

Я решительно задвинул ящик стола, в котором лежал револьвер. Пусть он и наполовину газовый, разрешение на него я все равно так и не собрался выправить, а, учитывая тот недавно проверенный мною на опыте факт, что на каждую встречу с веселыми хулиганами приходится одна встреча с представителями закона, рисковать этой ночью не стоило. Да, я собрался взять тачку и доехать до «Тыр-пыра». Мотивация очевидна: мне казалось, что если я окажусь там и, допустим, даже не смогу обнаружить Аленушку с подружкой, мне все же будет гораздо спокойней, чем сидеть здесь и ежеминутно ожидать звонка: «Извини, мы все же едем» или «Прости, мы встретили Петю и не сможем»… Но почему-то я был твердо уверен, что поймаю ее у «Тыр-пыра».

Я не знал, какого Петю они могли встретить, поэтому решительно отложил рукопись о недавних подвигах моего приятеля Атаса (того, что работает в очень серьезной конторе!) и, так и не прихватив с собой девятимиллиметровую дыроделку, решительно пошел к двери.

Я не учел одного — древнерусской пословицы «пришла беда, отворяй ворота». Или «миром правит случай, так родись везучим». Мне до сих пор не известно точно, каким я родился, подозреваю, что маленьким и не слишком начитанным, однако оказалось, что этот вечер можно было б назвать вечером невезения.

Я довольно быстро поймал тачку на углу Богатырского проспекта и Серебристого бульвара. То, что передо мной остановился старенький двудверный «БМВ-320», меня ни капельки не насторожило. Хотя должно было бы!

Внутри сидело двое, два паренька второй молодости с характерными лицами недавно умерших культуристов.

— На Васильевский, к «Тыр-пыру» — попросил я.

— Сколько?

— Червончик? — с надеждой спросил я.

— Баксов? — сострили ребята.

Эта непритязательная шутка окончательно развеяла любые возможные подозрения.

— Рублевичей! — пояснил я, пытаясь под строиться под их тон.

Ребята оказались вполне нормальными: у Шофера глаза были выпучены, как по солидной «обкурке», вокруг того, кто сидел в переднем кресле, явственно ощущалась алкогольная аура. Я-то, бедный, выпил лишь бутылочку пива, поэтому различить запах хорошего коньяка мог!

— Садись! Хотя мы б лучше девчоночек каких подвезли, хе-хы-ха…

Не знаю, как вы, а я до сих пор верю во всемирное братство.

Поэтому я без задних мыслей опустил свой зад на заднее сиденье их тачки. И даже то, что во фразе, описывающей это мое действие, явно наличествовала сплошная задница, меня не насторожило.

На заднее сиденье. Без двери. Выскочивший из машины парень вернулся на свое место рядом с водителем, дверца хлопнула, и я оказался в ловушке. Тут я не учел уже двух моментов. Того, о котором я только недавно вспоминал («пришли неудачи, так жди их не плача»), и еще того, что на мне было довольно дорогое пальто. То самое, которое заставила меня купить моя любимая девушка и которое спровоцировало сильных, смелых и ловких моего микрорайона сыграть со мной в «заиньку». По одежке встречают… и вполне могут проводить в морг.

Мы поехали в центр не совсем обычным маршрутом, через Новую деревню, но поскольку цена была уже оговорена, я волновался только за время. И поэтому позволил себе поторопить водителя:

— Шеф, я вообще-то спешу!

Они отреагировали более чем странно. Приятель водилы как-то замысловато прищелкнул пальцами, и мы остановились сразу за Серафимовским кладбищем. А у меня под подбородком оказалось что-то очень острое и холодное. Я чуть не заплакал от обиды: «Опять!»

— Дай ему по балде, Стас, — вежливо попросил о дружеской услуге тот парень, что сунул мне ножик под подбородок. Рука зла-тозубого шофера успела начать угрожающее движение, когда я аккуратно прошептал:

— «Астратур»…

Они замерли. Теперь стоило попытаться их рассмотреть. Как я и говорил, у обоих были характерные лица погибших от удушения культуристов. Водилу Стаса не отличало ничего, кроме золотых зубов, а у его приятеля и, видимо, босса оказались удивительно топорщащиеся бакенбарды по бокам плоской, словно расплющенной, морды, как в фильмах! И перстенек белого металла на безымянном пальце правой руки. Той самой, в которой он и держал свой кнопарь.

— Что ты сказал?

— Есть такая контора. Похоже, вы слышали. Я в ней застрахован.

— Обначь его, Стас… Так, деньги, ксива… ага, глянь, не врет, вот визитная карточка известного мужика, да! Корнев… слыхал о таком…

Он убрал ножик.

— Ну дела!.. Чего ты перессался-то, я ж шутил! Поехали, Стас, закинем его на Ваську.

— А чего, Лева?

— Да не хрен ссориться с такой конторой из-за шестидесяти баксов и сорока тысяч! А У него и нет больше. Эх, такая шутка не Удалась! Не убивать же его! Гы-гы!

Новых шуток у ребят в запасе не оказалось, и они исправно довезли меня до Васильевского. Мне даже удалось подуспокоить-ся, но желание вступить с беспределыциками в непринужденную беседу меня так и не посетило.

Я вылез на углу полутемного Малого и практически не освещенной черте какой-то линии. И с первого взгляда на угловой дом обнаружил, что «Тыр-пыр» уже закрыт.

Как я и предполагал, концерт успел закончиться, но, скорее всего, не так давно. На стене висела отпечатанная на черно-белом ксероксе листовка с уведомлением о концерте групп со странными названиями «Воплез-наки» и «Развело!». Так афишировать свои мероприятия несколько не в обычае «Тыр-пыра», тут пытаются сохранить атмосферу андеграунда, но тот факт, что нынче вечером здесь выступали две команды, только подтвердил мое предположение о том, что психоделическое действо продолжалось дольше обычного. Скользнув взглядом по стене дома, чуть ли не сплошь покрытой надписями типа «Кислота — DRUG человека», я, сделав решительное лицо, пошагал к ближайшему скверику неподалеку от клуба.

Сквер и действительно озвучивали голоса тинейджеров — любителей психоделического рока и психотропных препаратов. И в полном соответствии с теорией Скрябина этот звук сопровождался игрой огненных бликов: меломаны попыхивали гигантскими косяками, в ближайших ларьках перед концертом наверняка был отмечен повышенный спрос на «Беломор».

Девичий смех внушил мне новую уверенность, я раздраженно зашагал к скамейкам. «Ну если они здесь просто на «травке» загорают, не знаю, что я с ней сделаю!»

Огоньки папирос создавали необходимую подсветку и тыкать каждой даме под нос зажженную зажигалку мне не пришлось. Аленушкой здесь явно не пахло. В любом случае все ароматы заглушал терпкий одёр анаши, а если мои несостоявшиеся гостьи и загуляли, то, очевидно, не в этом сквере. Завершив свой обход, я даже сплюнул от раздражения.

— Зря съездил!

— Это точно!

Уже предчувствуя недоброе, я оглянулся. Что-то, очевидно, произошло в скверике, парочки почему-то распались, дамы остались сидеть на скамеечках, а их кавалеры постепенно стягивались к одной точке. Я решил переместиться с нее на какую-нибудь другую, но и это не помогло. Они явно заинтересовались именно мной.

— Хулио ты тут наших теток осматривал, гинеколог!

Меня зовут не Хулио, и к гинекологии я не имел ни малейшего отношения… но объяснить это облагороженным музыкой парням я уже не успел.

— Я… э! Ну-ка, хватит!

Моему грозному призыву никто не внял.

— Дай еще!

И меня ощутимо хватили по уху.

— Да вы что! Я искал!

— Искал — получи!

— Эй! Стоп! Я не умею драться! И бегать быстро всегда было лень учиться! Довольно! Так, да? Ну так вот! Что не нравится? А? Своего бьете!

Они действительно били уже своего. Старый толстый китаец Лэй Цзинь не мог научить меня быстро бегать или высоко прыгать, чтоб использовать пятки для раздачи пощечин. Он и сам, думаю, этого не умел. Мне только удалось перенять от него умение «циньна» — заломов и захватов, и, случайно поймав за палец одного из атакующих, я смог провести болевую фиксацию, а затем, по-простому развернув парнишку и прихватив его второй рукой за волосы сзади, использовать его в качестве своего щита.

Огребя пару раз по печени и один раз по лбу, мой щит начал подозрительно дергаться и издавать звуковые сигналы, чем несколько меня отвлек. И я не успел развернуться и подставить его под очередной пинок, который уложил меня на землю. Я в буквальном смысле слова оказался «на щите» и, похоже, сломал ему ненароком палец. Только это меня и спасло. Хотя первые несколько мгновений, пока «щит» из-за шока не сообразил, что, собственно, это хрустнуло, показались мне пренеприятнейшими. Тот самый парень, что так ловко врезал мне носком ботинка под коленку, успел влепить мне по голове. Этот бритый так вошел в раж, что потратил какое-то время, чтоб оттолкнуть мешавших ему приятелей и попытаться пнуть меня третий раз, опять по голове.

Он не учел того, что я считаю необходимым беречь именно эту часть тела: голова хороша тем, что на ней есть рот, а ртом я ем.

Я скатился со «щита», и удар пришелся в него.

— Что ж вы все время меня-то бьете?! — наконец не выдержал парень.

Я уже вскочил на ноги и с криком типа «в мире нет бойца смелей, чем подбитый воробей» рванул на самого тщедушного из всей своры. Разумеется, в сторону от бритоголового активиста.

— Палец, мой палец! Из-за вас! Он бол тается!

Тщедушный благоразумно отскочил.

— Он болтается!

Мой «щит» продолжал свои деморализующие вопли, к тому же, поднявшись на ноги, оказался между мной и бритым, на время блокировав погоню. Теперь имело смысл напрячь ноги. Что я и сделал.

— Он болтается! Лучше бы по голове!

Выскакивая на Малый, я хмыкнул: палец оказался для кого-то важней головы, очевидно, потому что пальцем можно ковыряться. Я предпочитаю есть.

Только в тачке — ох, как мне повезло на нее быстро наткнуться, — до меня дошло, что один пинок по голове я все же схлопотал. И у меня появилось ощущение, что она болтается.

— Ты не собираешься меня убивать и грабить? — с надеждой спросил я у мужика за рулем.

Взглянув на меня странно, он чуть-чуть отодвинулся и попросил заплатить вперед.

Вечер невезения закончился? Алешке-то, во всяком случае, повезло, что она не подъехала за те сорок минут, что я с такой пользой для своего здоровья и общества провел вне дома. Я бы ее убил! Ничего, убью завтра! Но что же с ней все-таки?

Навернув хлеба с анальгином, я повалился на жесткую кровать и провалился в какие-то темные, неприятные сны.

— Нет, не надо! Ты что!

— Заткнись, дай ей разок!

— А-уу…

— Да что вы, подонки, делаете?

— И ты по почкам хочешь? Ну-ка, скинь юбчонку.

— Сукин сын!

— Какая лексика! Как раз для шлюхи! Смотри, детка, ты сейчас не только юбочку скинешь, но и ножки сама раздвинешь, это ведь лучше, чем всю жизнь кровью писать, вон, взгляни, как этой хреново!

— Ха-ха-ха, это ты ей красиво объяснил! О, другое дело!

— Ну иди ко мне, бери, придурок…

— Да ты посмотри, как она легла, она ж нас оскорбить хочет!

— Это точно, еще и обижает! Подбери шмотки, а я тут маленько поучу девочек. Ты, бля, королева Виктория, бревном-то не лежи, это для здоровья вредно.

— Одежда!!

— Будешь нежной, получишь. Потом когда-нибудь, а пока вот на, попробуй кое-чего другого!

— Да вы что, ублюдки… ай-а-аааа! Мальчики, милые, хорошие, не надо, нет, нет, нет, нет… ай… А! Ой-о-у-у…

— Не вой. В следующий раз будешь нежнее. И со мной, и с другими. С людьми нужно быть нежной, слыхала? Встань, утри подруге сопли, смотри, ничего кровью не перемажь…

 

Пропащий день

Наверное, голову мне все же сотрясли. Что мне снилось — не помню, но проснулся таким разбитым, словно мне всю ночь гоняли Хичкока. Разбитым! Это именно то слово! Над виском с правой стороны вздулась огро-менная шишка, голова гудела, как Царь-колокол, и казалась такой же пустой внутри.

Крепкий чай, еще чашка, еще… Мда, однообразный какой-то вечерок вчера приключился. Наверное, во всем виноват ветер? Но где же все-таки эта редиска?

Мое вчерашнее раздражение поулеглось. Если вчера мне верилось, что Аленушка просто загуляла, с утра пораньше я так же уверенно посчитал, что случилось что-то серьезное. Придурков озабоченных много, девочка она безалаберная, поймала с подругой не ту тачку — вполне могли завезти куда-нибудь да трахнуть, нынче, говорят, это модно.

Набирая Аленушкин номер, я был почти уверен, что услышу какие-нибудь неприятные, но конкретные новости. Моя уверенность от меня увернулась. Дома ее не было. И, самое поганое, мне пришлось объяснять ее маме «почему Аленушка не позвонила, как доехала, мы договаривались с ней, Дмитрий… "

— Она, к сожалению, так и не доехала, Степанида Викторовна. Собиралась, да, но потом звонила, говорила о какой-то встреченной подруге. Нет, имени я не спросил. Да, вроде бы собиралась, но я не думаю, что вам стоит так волноваться…

В одной емкой фразе дав исчерпывающую характеристику моим умственным способностям, Алешкина мама бросила трубку, чтоб сразу начать обзванивать милицию, морги и больницы.

Одной заботой меньше. Честно говоря, когда она мне сказала, что у Алешки билеты на дневной суперэкспресс до Москвы, я и сам было подумал это сделать. За исключением милиции, возможно: если они все же, допустим, уехали с подружкой на какую-нибудь далекую дачу, неприятностей потом не оберешься. С другой стороны, милицейские так загружены работой, что обыкновенно при исчезновениях все равно находят человека слишком поздно.

Корнев должен был уже быть в своем офисе, и я решительно потянулся к телефону.

— Игоря Николаевича, пожалуйста!

По этому номеру абонентов не отшивали, это был один из закрытых телефонов вице-президента концерна «Астратур» — из тех, что не печатают на визитках. Мне ответил охранник:

— Перезвоните через пару минут, он заканчивает совещание.

Вообще-то, в «Астратуре» существовало одноименное «частное сыскное агентство» под руководством бывшего розыскника Генриха Шапиро, и я мог бы позвонить прямо ему, он был в курсе моих отношений с Корневым. Но, во-первых, всегда лучше иметь дело с самим господом богом, чем с его апостолами, а потом, все это могло стать чревато осложнениями. Я не мог заплатить, следовательно, в дальнейшем необходимо будет «благодарить» «Астратур» ответной услугой. Практика распространенная, но способная завести человека слишком далеко. Когда затеваешь обмен услугами со львом, будь готов к тому, что в качестве ответного одолжения тот попросит на завтрак твою правую руку. В лучшем случае. Поэтому я решил договориться обо всем напрямую с Корневым.

— Николаич?

— Гм… Рад тебя слышать, Дима! Только внимательней следи за своей манерой варьировать обращения!

— Прости, Игорь, не понял.

— А теперь я не понял! — судя по всему, Корнев был в хорошем настроении. — Я имел в виду, что, когда ты обращаешься ко мне «Николаич», то это почти всегда означает, что ты намереваешься о чем-то просить, а когда «Игорь», то звонишь просто пообщаться. Что на этот раз?

— На этот раз скорей «Николаич»!

— Так я и знал! Что, какой-нибудь бандит не захотел давать тебе интервью? Или опять грабанули кого-то из твоих друзей?

— Будто я так уж часто тебя о чем-нибудь прошу! — обиделся я.

— Будь спокойней, «донт ворри, бык в кепке!», как поют сейчас по радио, экая гадость… Ну так в чем дело?

Решив быть выше мелких обидок, я обо всем рассказал Корневу. Я опустил только эпизод с ребятами в «сьерре», но зато в красках расписал ночное нападение на журналиста у «Тыр-пыра». Мне казалось, эта история должна его разжалобить.

— Что же, посылать бойцов в «Тыр-пыр» мстить? — с нехорошим смешком поинтересовался Игорь.

— Зачем, я не кровожадный. Но может, ты все же подключишь свое сыскное? А то, если я сегодня вечером опять в «Тыр-пыр» сам пойду узнавать, не видел ли кто подруг, да с кем они уехали, мне ведь опять по шеям!

— Может быть, может быть… Но со вчерашним конфликтом ты сам виноват, не согласен?

— Сам?!

— Конечно. Нужно уметь общаться с людьми. Тоже мне, корреспондент! Официальные каналы задействовали?

— Да, ее мать.

— Твою мать! При чем тут менты, загуляли девицы! Нам теперь будет сложнее. Но нет худа без добра. Если их действительно поимели где-нибудь в машине, а это скорее всего, то очень скоро они объявятся. Или сидят сейчас в каком-нибудь отделении, показания дают, или, в самом худшем случае, приходят в себя после приключения в какой-нибудь больнице. Я тут прикажу Шапиро навести справки по нашим каналам, а к вечеру пошлю одного человека в «Тыр-пыр», так и быть, — Одного?!

— Ну куда больше! Слушай, они что, дочки миллионеров?

— Нет.

— Значит, видимых причин для похищения с целью шантажа нет. Найдутся. Поддерживай контакт с мамашей своей подруги, как только появятся новости, позвони… я сегодня буду занят, позвони Шапиро, просто аннулируй заказ на «Тыр-пыр». Точнее, тебе все равно придется ему прямо сейчас звонить — Не стесняйся, я его предупрежу, — передашь Им в контору все данные на девиц.

— Спасибо, Игорь. С меня причитается.

— Куда ж ты денешься! — неудачно пошутил он.

Вечер принес отсутствие новостей. «Плохие новости!» — мысленно возразил я Юлию Цезарю. Я успел обзвонить всех Алешкиных знакомых, но нигде не нашел ни ее самой, ни каких-либо сведений о том, кем могла быть эта ее таинственная подруга. Успел занести качественную фотку в офис сыскного агентства «Астратур» на Измайловском, успел разочароваться в Корневе. Он несерьезно отнесся к моей просьбе! Шапиро отрядил для вечернего визита в «Тыр-пыр» какого-то юниора с локаторами вместо ушей, картофелиной на месте носа и пуговичными глазами. Все вместе делало этого парня похожим на пришельца. Или на детскую поделку из пластилина. Утешало одно: широченные плечи. Если этот «пришелец» налетит там на Бритого и они столкнутся, будет похоже на столкновение Юпитера с астероидом.

— Если выяснится, что девушек кто-то все же обидел, должен ли я их только искать? — спросил «пришелец».

Его ни понял ни я, ни начальник.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну там, всякие наказания… дисциплинарного характера.

— Думать забудь! Собери факты, отдадим их милицейским! — категорически приказал Шапиро.

— При чем тут менты? — разочарованно спросил «пришелец».

— Да ты что! — искоса взглянув на меня, задохнулся Шапиро. Негодование высшей пробы — Ты что, думаешь, мы мафия какая-нибудь?! Карательные функции принадлежат государству!

— Да, да, верно, верно, — суетливо поддакнул я, — главное найти… Мне с тобой пойти?

— Вот еще! — отрезал «пришелец». — Дело клиента — не путаться под ногами у профессионалов!

При этих его словах Генрих Шапиро издал некий звук, но в тот момент я решил, что просто где-то скрипнула дверь.

 

Сражение в полночь

На поезд Аленушка не явилась. К вечеру я успел еще больше — отменить все деловые встречи на завтра, к примеру. А вот утешить Алешкину маму мне не удалось: для этого пришлось бы ехать к ней на дом и, привязав к креслу, насильно кормить люминалом. Такой радикальный метод мне не позволяла применить моя природная застенчивость.

Корнев успел реабилитировать себя в моих глазах: около девяти вечера он позвонил мне домой.

— Дима?

— Привет, Игорь.

— Тут человек из «Тыр-пыра» позвонил Шапиро с первым отчетом. Видели их там, он даже надиктовал описание второй девушки: восемнаддать-девятнадцать лет, русые волосы, рост около ста семидесяти пяти, судя по фигурке и по манере держаться, похожа на начинающую фотомодельку.

— Спасибо, Игорь, — я действительно далее чуть-чуть растрогался, — для миллиардер. щика ты необыкновенно чуток к чужому горю.

— Не юродствуй. Просто… поскольку их до сих пор не нашли, это может обозначать кое-что посерьезнее изнасилования. Правда, обыкновенно уличные отморозки относятся к изнасилованию довольно легко и не считают необходимым убивать жертв, но, кто знает, какой-нибудь маньяк…

— Я думал, но, надеюсь, это все же маловероятно. Так мне показалось. С парочкой маньяк не справился бы. Вот если девицы увидели что-то не то, тогда другое дело. Вчера никаких таинственных преступлений поздно вечером не совершалось? Судя по сводке, нет…

— По нашим данным тоже. Помолчав, Корнев и вовсе меня поразил:

— Я видел ее, эту твою Алену?

— Помнишь, где-то год назад ты пригласил меня на день рожденья вашей фирмы по международному туризму в «Паласе»?

— А, припоминаю…

Он помолчал, но затем нашел повод блистательно доказать мне, что для человека, едва ли не пять месяцев в году совершающего деловые поездки по самым фешенебельным курортам мира, где русских (и не только русских) туристов развлекали, охраняли и лелеяли люди из «Астратуровских» команд, биз-нес все же всегда остается на первом месте.

— Ну, хватит лирики на сегодня. Человек Шапиро дождется конца концерта и попыта-ется выяснить, не видел ли кто из местных завсегдатаев, как девушки ловили машину после концерта или с кем ушли, так что, я уверен, завтра утром новости будут. В офисе Шапиро остаются только диспетчеры, я до трех ночи занят, затем хочу поспать. Так что нет смысла тревожиться. Все, что случилось, уже случилось. И завтра мы об этом узнаем.

— Я понял так, что мне нет смысла куда-нибудь звонить?

— Именно. Расслабляйся.

— Успешных трудов, Игорь! — я бросил трубку.

«Расслабляйся!» — легко сказать! С досады я хлопнул дважды: сто пятьдесят коньяка и свой собственный лоб. Не знаю, какое из этих действий возымело чудодейственный эффект, но факт остается фактом. Сперва я ощутил непреодолимую потребность в действии, затем неожиданно понял, в каком направлении его необходимо предпринять. Голос Алешки с магнитной ленты уточнил: «Мы сейчас только еще к одной подруге заскочим, к Лине, у нее завтра день рождения, цветок подарим, затем в «Тыр-пыр» а оттуда сразу к тебе!»

Какая Лина?! В моем списке общих знакомых, как и в уточненном у Алешкиной мамы реестре ее приятельниц, нет никакой Лины! Идиот! Забыл рассказать об этой детали в «Астратуре»! Я потянулся к телефону. Лину следовало срочно установить!

Ну нет бы вспомнить на минуту раньше когда я еще говорил с Николаичем! Что за., Позвонить Алешкиной матери? Дергать бед. нягу лишний раз не хотелось, а с «Астрату-ром» связываться сегодня уже поздно. Днем мне успела набить оскомину формулировка «здравствуйте, Оля (Лена, Вася, Петя… и т, д. и т. п.), с вами говорит знакомый Алены Дмитрий Осокин… " Но делать нечего. Я вновь раскрыл длинный список Алешкиных приятелей и приятельниц и поднял телефонную трубку. Телефон еще со вчерашнего дня объявил мне войну, поэтому я ничуть не удивился, что провод каким-то образом оказался пропущенным под аппаратом и последний грохнулся мне на ногу.

— Когда был Ельцин маленький, ходил он в школу в валенках, — сообщил я аппарату, пытаясь успокоиться.

Пожалуй, еще полташечка коньяка «Арома» мне не повредит. И пока я смаковал эти сто грамм, мне в голову пришла странная мысль: у Лины день рождения сегодня, поэтому те из Алешкиных знакомых, которые могли бы знать это мартовское чудо, сейчас наверняка не дома сидят. Имеет смысл тревожить и родителей!

С четвертой попытки мне повезло:

— А Ира случайно не у Лины? Просто замечательно! Вы извините, это очень важно, вы не могли бы мне дать ее телефон? Что?

У Лины не было телефона. Счастливая!

— А адрес, адрес вы случайно не знаете?

Я вышел на улицу на целый час раньше, чем вчера, но рисковать не хотел. Пушку я, конечно, опять оставил дома — в том настроении, в котором я находился, я мог и подбелить кого-нибудь! Чего не рекомендует делать УК РФ. Незаслуженные обиды и оп-леухи прошедшей ночи будоражили мозг и заставляли нервно почесывать кулаки. Да если б у меня попросил закурить даже безобидный внешне трехлетний малыш — ух, я бы ему показал!

Не желая снова попасть на автопиратов, я дождался зеленоглазого таксомотора и сказал адрес:

— К метро «Владимирская»!

У меня хватило ума купить у метро розочку и найти нужный подъезд в проулке, которым когда-то многие питерцы хаживали на концерты в ДК пищевиков: клуб «Восток», рок-сэйшны зари перестройки. Лестница внутри старинного особняка была широкой, с низенькими ступеньками. По таким лестницам только. незваных гостей и спускать!

На мой звонок в дверь никто не ответил. Да я и сам его не расслышал: гремящая внутри попсовая музыка сотрясала стены. Хотя вполне Может быть, что они тряслись от притопов танцующих. Танцы! Вот абсурдный спорт!

Зажав розу в зубах, я одной рукой вновь надавил на звонок, а второй начал наносить ритмичные удары по двери, стараясь не попадать в такт ритму праздника. Первыми отреагировали соседи по лестничной площадке У дамы из квартиры слева было удивительное лицо: настолько узкое, что она, приоткрыв дверь на цепочке, умудрилась просунуть его в образовавшуюся смотровую щель.

— От вашей музыки стены дрожат!

Я на мгновенье повернулся к ней.

— ЭТО не моя мужика, я ш пражником пришел пожравить! — пояснил я, не вынимая изо рта розы, и продолжил свое занятие.

— Молодой человек! Что у вас в зубах?!

— Рожа! — ответил я честно.

— Хам! Негодяй! Пьяный мерзавец!

— Шо?

Можно было не отвечать на ее идиотский вопрос, но ведь ответ был и вежливым, и честным! Меня настолько удивило то, что я — ну как всегда! — нарвался на дождь из немотивированных оскорблений, что не сразу сообразил, что ее обидело.

На мгновение я остановился и вынул стебель изо рта.

— Да замолчите же! Не хотел я вас оби деть! Не рожа, я хотел сказать «роза»! Про сто меня никогда не водили к логопеду с соломой в зубах…

Только она замолчала, как я позволил своему оправдательному пафосу завести меня слишком далеко:

— … просто руки были заняты, вот я и сжал ее зубами, не на коврик же было класть!

— Да, действительно…

— Ро-за! Роза! Вот, видите какая краси-ая! А вы: «Рожа, рожа!» Эх вы! Сами вы рожа!

— Я вызываю милицию! — в наступившей вдруг ужасной тишине сказала она жутким шепотом.

— О Боже! — взвыл я и, вновь зажав розу в зубах, с удвоенной энергией принялся за полюбившуюся мне процедуру.

Дверь распахнулась внутрь во всю ширину и так внезапно, что я, занеся предплечье для очередного удара, догадался только сделать удивленное лицо — за полмгновенья до того, как начать полет.

Летел я долго. Головой вперед. Левой, соскользнувшей со звонка рукой, я попытался зацепиться за дверной косяк, но вместо него мои пальцы встретили что-то мягкое и упругое, под чем-то шуршащим. К моим глазам стремительно приближался живот открывшей дверь девушки. Я сжал пальцы левой руки. Последнее, что я услышал до того, как нанести любимый всеми зэками удар головой, был треск рвущейся материи. Затем моя голова погрузилась на мгновенье во что-то мягкое, правой я подхватил девушку под коленки, чтобы хоть как-то смягчить нашу стыковку.

Мы с ней оказались на полу. И послышался визг. Странно, мне показалось, что визжали два голоса.

В любой ситуации я прежде всего остаюсь Джентльменом! Единственное, что утешает! Вот и сейчас: я падал сам, но, влетев в эту даму, Умудрился сделать нашу с ней совместную посадку настолько мягкой! Настолько, на сколько это оказалось возможным, мда. Но все же! Вот что значит владеть тонкостями изящного искусства своевременно подхваты-вать девочек под коленки! В результате она приземлилась на самые приспособленные для мягкой посадки части своего тела, да и я не ударил в пол лицом. Правда, она все же на какое-то мгновение сложилась, как тот перо-чинный ножик, в результате чего моя голова на какое-то мгновение оказалась как бы в плену: ее груди сверху надавили на мой затылок и вжали лицо в синий бархат едва прикрывавшего ее миниплатья. Она сказала «О!» — просто «О!» — и только потом завизжала.

«Странно, почему мне кажется, что визжат два голоса?» Я начал медленно подниматься, убеждаясь, что второй голос не может принадлежать мне. В моем рту по-прежнему торчала роза. Она даже не сломалась. Но мой слух меня не обманывал.

Девушки, видно, собирались выйти покурить на лестницу — это можно было установить по рассыпанным по полу сломанным сигареткам, — и, когда одна, в темно-синем бархатном миниплатье, резко распахнула дверь на себя, вторая стояла справа от нее. Только теперь я понял, за что пытались уцепиться пальцы моей левой руки. На этой второй де-вушке было очень красивое платье из тонкой золотистой парчи с очень узким, но довольно глубоким вырезом на груди.

Повторяю: это было очень красивое латье. Мои пальцы ухватились как раз за вырез. Теперь девушка стояла в той самой позе, в которой живописцы прошлого любили помещать на своих полотнах персонажей, олицетворявших Невинность или Целомудрие: одна ручка прикрывает грудь, другая удерживает на поясе падающее платье… От воплощения Невинности или Целомудрия ее отличали только две вещи: гнусная, отвратительная тональность визга и объемный лифчик, из тех, что призваны не столько поддерживать, сколько увеличивать девичьи груди. Невинности такие штучки ни к чему!

Тем временем коридор уже заполнился людьми в праздничных одеждах. Девушки держались позади мужчин, а последние со странной на таком чудесном, как день рожденья, торжестве угрюмостью хмурили брови.

Лучше всего было бы, конечно, галантно раскланяться и, утешив девчонку в парче парой литературных штампов: или «большие чувства — маленькая грудь», или «нет ничего тайного…», на выбор, с достоинством удалиться, но не потешать же народ я сюда пришел! К тому же, в моей голове успело сложиться блестящее дедуктивное построение: та девушка, которая открывала дверь и сидит теперь на полу, шатенка в платьице синего бархата, Должно быть, хозяйка. Следовательно, я раз-Дел не именинницу, а ее подругу.

Это умозаключение меня приободрило, и я, невообразимо элегантным движением до-став изо рта розу, протянул ее вниз шатенке, как бы и поздравляя и предлагая воспользоваться моей благородной рукой в качестве бескорыстной поддержки, проникновенно объ-явил:

— Прошу прощения за столь неожиданное вторжение у всех присутствующих и особенно у вас, mes admirables dames. Возможно, я слишком поспешил поздравить вас, Лина, с днем рождения! Естественно, я обязуюсь компенсировать весь моральный и материальный ущерб, причиненный моим несколько эксцентричным появлением кому бы то ни было…

Шатенка действительно оказалась Линой, но почему-то розы моей не» приняла. Когда она поднялась, девушка в когда-то красивом парчовом платье наконец сообразила, что ей не слишком выгодно находиться поблизости от эпицентра общественного внимания, и поспешила удалиться в глубину квартиры, пройдя сквозь строй благодарной публики характерной танцующей походкой беременной слонихи.

Когда я вновь оказался в эпицентре, топот и трубные всхлипывания стихли и на короткое время наступила тишина, мне определенно послышалось, как кто-то не слишком громок произнес: «Кто этот козел?»

Поскольку произнесено было действительно не слишком громко, я решил, что мне послышалось.

И продолжил:

— Я был рад поздравить вас с днем рожденья, счастлив, что вы предоставили мне такую возможность, и теперь, чтоб не мешать вашему празднику, мне хочется только задать один вопрос и удалиться.

— Угу, удалиться, правда! Все остальное ты тут уже сделал!

— Кто этот козел?

Уже громче! Сколько можно терпеть! Лина так и не сподобилась мне ответить, и я, придав голосу и, надеюсь, лицу, выражение сдерживаемого негодования, на мгновенье отвернулся от именинницы.

— Если ты, да, вот ты, хочешь, чтоб тебе прочли краткий курс по практической зоологии, подожди секунду! Лекция будет на лестнице, бесплатная лекция, заметь! А сейчас…

И вновь повернулся к Лине; она, признаться, меня несколько смущала, слишком уж давно мне не приходилось играть в баскетбол. Где-то метр восемьдесят пять да еще сантиметра четыре каблучков вынуждали меня смотреть чуть снизу вверх. Но в целом она смотрелась: приятная круглая мордашка, хрупкая (насколько это возможно при таком росте) фигурка, стройные ножки.

— Простите, Лина, к вам вчера заходила Алена с подругой. Вы не могли бы сказать, куда она собиралась… или, по крайней мере, как звали эту подругу?

— Ты еще и вынюхивать сюда пришел? Ну знаешь!

Запахло паленым. Не знаю, кто как, а я Уже приблизительно догадывался, что произойдет в ближайшие минуты. Ничего нового парни уже и так поигрывали бицепсами, а после возмущенного вскрика Лины наконец-то получили формальный повод!

— А ну пойдем!

Меня потянули на лестницу. Сразу трое, Но пока они мешали друг другу, я, игнорируя их приглашение, предпринял последнюю попытку:

— Вы понимаете, Лина, Алена исчезла!

Крайне важна любая информация! — по-моему, я нашел убедительный аргумент: — Даже мама ее не знает, где она!

Лина нехорошо рассмеялась, одно слово — свысока! — взглянула (ничего глазки, УЛЬТ-РАфиолетовые), наконец (меня уже почти вытащили на лестницу!) ответила:

— Видишь, даже ее мама ее от тебя скры вает!

— Если что вспомнишь про вчерашний визит, позвони ее маме!

Меня вытолкали, захлопнули дверь. И тут три мушкетера допустили ошибку. Кто знает, может, мне бы удалось с ними договориться и забыть про «козла», но один из них ощутимо вмазал мне по затылку.

Последние мозги вылетели из моей головы, и я ринулся в бой. По ним было видно, что мальчики они интеллигентные и драться не умеют. Умельцы так не держатся. Беда в том, что я предпочитаю драться с профессионалами. С ними проще: повезло — победил, не повезло — получил, уснул, проснулся и пошел отлеживаться. Но когда на конфликт решаются интеллигенты, которые не знают даже, куда, собственно, человека нужно стукнуть, о, тогда можно ожидать всего — вплоть до укусов.

Мой первый ответный натиск был бы неплох, если бы мне было где развернуться: того, кто стоял сзади, я умудрился лягнуть в самое болезненное место, а того, кто впереди — удачно «взять на калган», как говари-вают мои знакомые из арестантского мира. Они оба на какое-то мгновенье оказались в отключке.

Я развернулся, чтобы достойно побеседовать с третьим, пропустил несильный удар — парень метил в глаз, но я отвел голову, и его кулак скользнул по моей скуле, — и приготовился уже блистательно победить, но два нокаутированных бойца по невероятному стечению обстоятельств, обмякнув, навалились на меня с двух сторон.

Чертова площадка! Это все равно, что драться в лифте! Со второй попытки третий мушкетер умудрился попасть мне в глаз, и на плиточный пол лестничной площадки свалились сразу три тела. Причем первые два моих оппонента уже начали приходить в себя: один, воя от интимной боли, вдруг начал выкручивать мне ухо и неприятно дрыгать коленками в районе моего живота, а второй всем весом навалился мне на плечи.

Попытавшись выйти на оперативный простор, я обхватил одного из них и, сильно оттолкнувшись ногой от груди другого, удачно съехал по лестнице на матерно верещащих санках. Но чертов N 3 лихо перепрыгнуд через пару ступенек и, к немалому моему изумлению, начал вдруг палить мне в морду из небольшого автоматического пистолетика. День рождения Лины начал плавно переходить в поминки. Я успел подумать о том, как же глупо после всего вчерашнего было явиться сюда без «пришельца» из конторы Шапиро-Корнева. Что-то он сейчас поделывает, пластилиновый?

«Вышел на след через машину. Это дикие коты. Пока продолжаю». — Миссия в «Тыр-пыре» вовсе не являлась для сотрудников сыскного агентства при концерне «Астратур» чем-то из ряда вон выходящим. Поэтому круглосуточно дежуривший в офисе агентства диспетчер привычно зарегистрировал звонок, отметил время, посмотрев, кто курирует звонившего, оставил на дискете знак «Для Шапиро» и вернулся к баночке пива «Туборг».

Тому, кто долго общается с серьезными людьми, непозволительно забывать, что кроме них на свете существуют еще и придурки. Мне и в голову не могло прийти, что разносторонне развитый молодой человек сообразит попытаться отключить кого-либо при помощи слезоточивого газа, да еще из такой игрушки, как «Перфекта» восьмого калибра. Если б у него там были по крайней мере запрещенные патрончики с паралитиком! А так, он только немного обжег мне лицо, умник!

Газовое облако, казалось, можно было различить. Но все присутствовавшие могли похвалиться завидным иммунитетом — троица мушкетеров неплохо нагрузилась на дне рождения, а я, получается, недаром покушал коньяка перед выходом из дома. Алкоголь — сильнейший антитоксин, с этим утверждением не поспорит никакой профессор. Даже Углов! Но каждый из моих новых знакомых препотешно, как по команде, закрыл себе рот и нос руками. И я перешел в контратаку.

Первым делом следовало наказать негодяя, стрелявшего в безоружного. Он получил ногой в живот и на время загнулся, но мне тут же снова досталось по чайнику. Если б он хоть немного варил, я бы еще успел с достоинством отступить!

Однако против меня снова применили испытанный прием: все трое кинулись ко мне с объятьями.

Каждый в отдельности казался легче меня, но с тройной нагрузкой я, конечно, не справился. Наставления мастера Лэй Цзиня испарились из моей потрясенной головы, пальцы и руки агрессоров остались целы. Один из них сел мне на ноги, второй принялся душить, а третий — бегать вокруг и пинать в самые уязвимые места. Повторюсь: они не умели драться, поэтому упрямство помогло мне подняться на ноги в последний раз. Душивший меня парень достал изо рта гнилой зуб и принялся оплакивать потерю: не уди-вительно, что ему досталось раньше других мне нужно беречь свою шею.

Потому что на ней держится голова, а на голове есть рот. А им я ем. И курю.

Мой правый глаз был залит кровью, поэтому я пропустил прямой в челюсть. И вновь повалился вниз.

Еще через пару минут я начал походить на главного героя из фильма «Коммунист» — даже моим противникам казалось непонятным, откуда у меня силы вновь и вновь вставать и худо-бедно дотягиваться до их болевых точек. Иррациональное поведение! Шансов у меня уже не было, и любой умный человек на моем месте давным-давно пополз бы вниз по лестнице. Или начал бы униженно вымаливать себе прощение.

Обеспокоенные долгим отсутствием кавалеров, на лестницу выглянули девушки. Куча мала из четырех окровавленных тел повергла их в шок:

— Прекратите! Прекратите!

Больше всего меня раздражал обалдуй с «Перфектой», поэтому я, растолкав боковыми остальных, собрав все силы, сумел-таки расколошматить ему нос. И тут же вновь полетел на ступеньки. Опять по голове!

Если б хоть один из них умел драться, я бы давно уже спал. А так мне приходилось уворачиваться от новых и новых пинков до тех пор, пока не прогремел очередной выстрел. На этот раз до моего затуманенного сознания отчетливо донесся скрежет пули о камень, и я замер.

— … так что, нам надо бы встретиться, думаю, вы согласны, что предстоящая беседа — не для телефона, а, ребята?

— Ладно, сейчас половина первого. Давай в час на Ударников?

— Мне не нравятся ваши паузы, мальчики. Вы что, забыли, кого я представляю?

— Что ж мы до сих пор живы?

— Моя контора не препятствует частному бизнесу. Привозите девушек, все тип-топ! Давайте! В час на Ударников!

— О'кей!

Трубка очутилась на рычаге, и в комнате на время замолчали. Затем кто-то сказал:

— Даже если мы их отдадим, этот Шерлок Холмс утром скажет в своей конторе, где они были.

— Угу, тогда придется платить налоги, — поддержал второй.

— Может, рискнем? Не думаю, что он оповестил свою контору, время-то, блин!

— Я тоже. Съездим сами?

— Рискованно. Лучше послать Артура.

— Не слишком ли много треска от его аппарата?

— Зато наверняка, блин!

— Да. Но нужно еще подумать, кто помог ему на нас выйти…

— Им займемся завтра, чего, блин, ночью суетиться!

— О'кейно! А этим, не слишком ли они для нас опасны?

— Да, блин, спустим, как замену найдем А пока, может, пойдем, развлечемся?

— Не, одна занята!

— Так другая, блин, простаивает! Давай ориентируй Артурчика и пошли сбросим напряжение!

— Хе-хе-хе… Лады! А помнишь того щенка «астратуровского»?

— Ну, блин! Да, знать бы, как оно все пойдет — надо было б его-то точно спустить, блин! С ним-то точно никаких хлопот…

— Значит, в пьяном виде спровоцировал драку? — спросил меня милицейский.

— Ну… тут все в пьяном виде…

— Это я-то пьяная? Негодяй! Хулиган! Товарищ милиционер, он обозвал меня рожей!

Узколицая соседка тоже присоединилась к нашей дружной компании. Не в пример остальным, по доброй воле. Шок начал наконец-то отступать, и стало ясно, что на этот раз моей бедной голове досталось больше, чем она может выдержать. В двух местах она была разбита в кровь: над глазом и где-то в районе темени. Я был красив! Кровь продолжала течь, и мне приходилось вытирать ее рукой. Я понимал, что сидевшему передо мной старлею срочно нужно все объяснить… но — уже не мог! Страшно было даже открыть правый глаз: одним левым я видел перед собой трех старлеев, и пугало то, что если взглянуть в оба, их число увеличится вдвое! Шесть старлеев — это чересчур!

— Господин старший лейтенант, я назвал ее розой, она не расслышала.

— Ах, я еще и глухая, по-твоему?!

— Претензии? — спросил у меня старлей, сочувственно покосившись на мою башку.

Они приехали вовремя, его ребята! Иначе сражение на лестнице продолжалось бы и продолжалось! Когда первый из милицейских произвел предупредительный выстрел, на ступеньках копошились четыре потерявшие человеческий облик существа, а на полпролета выше три дамы в вечерних платьях производили нечеловеческие звуки.

— Какие претензии! — хмуро отказался я.

Я был удовлетворен: меня так и не удалось победить, а обалдуй с «Перфектой» хоть и успел спрятать ствол где-то в квартире Лины, тем не менее получил еще пару раз по черепу резиновой дубинкой за свои обезьяньи ужимки. Вот и сейчас он подскочил и героически кинулся ко мне с кулаками.

— Претензии!

Что он имел в виду, не знаю. На ситуационный анализ меня уже не хватало. Зато старлей подмигнул как-то по особенному своим архаровцам, и обалдуя уволокли за стеклянную стеночку, где он и продолжил свои абсурдные танцы. Такие вещи всегда забавляют, но тут загудела снятая с дня рождения публика:

— Ворвался! Напал на девушек! Начал ругаться! Он первым полез!

Попытка заставить их замолчать ироническим взглядом не удалась. Но мать природа помогла мне найти единственный правильный выход из положения: почувствовав, что теряю сознание, я пошатнулся… и в этот момент явились предусмотрительно вызванные стар-леем санитары со спецскорой. Этот офицер вообще показался мне особенно симпатичным с самого начала: приструнил обалдуя, успокоил узколицую, отдал документы. Между прочим, в паспорте у меня оставались кое-какие копейки…

… Очнулся я в салоне «скорой». Неторопливо, без сирены или мигалки она катила куда-то по ночному городу. Доктор, фельдшер, шофер… и все, без посторонних! Этот шанс следовало немедленно использовать. Непослушными руками я достал паспорт, раскрыл… Если я опоздаю, у меня останется только расписка из спецприемника!

— Куда направляемся? — спросил я у фельдшера.

— Приедем — узнаешь.

Он ответил без грубости, это вселило надежду.

— У меня тут осталось шестьдесят баксов, может, доедем до моего дома, это на Комендантском?

Доля риска присутствовала. Они запросто могли «заработать» по двадцатке, и не напрягаясь. Но, думаю, тут на них подействовало гуманное отношение ко мне старлея, под чутким руководством которого ни ребятки с праздника, ни узколицая соседка не выдвинули никаких обвинений. И верные клятве Гиппократа мужчины в белом согласились с тем, что без спецприемника можно обойтись. Они даже проявили заботливость:

— Смотри, завтра обязательно вызови врача на дом, — сказал мне добрый фельдшер на прощанье.

Мой правый глаз по-прежнему не видел, но три луны на небе удивили меня меньше, чем три старлея в отделении. Где-то было написано, что из Земли можно сделать восемьдесят одну луну. Нечему удивляться — процесс пошел!

Не помню, как я добрался до квартиры, но последние мои силы исчезли после того, как я набрал номер… Я не мог вызвать врача… Завтра надо искать Аленушку… дуру чертову, из-за нее бьют второй день…

Я звонил Атасу. Кроме мастера Лэй Цзи-ня, он единственный из моих друзей, кто что-то понимает в побоях… как в получении, так и в нанесении… черт! Как долго он не подходит!

После черт знает какого гудка — а черт знает, сколько это очень, очень много! — в трубке раздался нездоровый со сна голос Атаса:

— Кто бы ты ни был, ты урод! Говорящие часы сообщают: начало четвертого!

— Атас… Это Дима…

Видно, в моем голосе остался еще кое-какой магнетизм! Атас сразу проснулся.

— Что с твоим голосом? Что с тобой? Что стряслось?

— Мои мозги.

— Не молчи! Где? — к нему вернулся обычный лаконизм.

— Я дома. Башка разбита… возьми… кофеин свой, таблетки… и пластырь какой-нибудь для… дверь я не закрыл…

Я уснул, но не совсем так, как засыпают люди с чистой совестью.

 

Профи начинают работать

На проспекте Ударников в час ночи словно играли в прятки: один мужчина, пристально всматриваясь в тускло освещенные пространства у общежития ЛИКИ, казалось, «водил», а другой, вжавшийся в глубокую тень за брошенным прямо на газоне фургоном, очевидно, прятался. Наконец «водящий» отвернулся, пошел к своим «Жигулям», доставая из кармана радиотелефон. Прятавшийся за фургоном мужчина неслышно приблизился к нему со спины метров на десять, согнул руки в локтях…

Игра превратилась в «пятнашки». Человек с радиотелефоном проиграл. Наверное, с десяток мягких пуль одна за другой запятнали его серый плащ черными при этом тусклом освещении пятнами крови.

Прежде чем эхо от очереди успело стихнуть, убийца исчез.

«Какое игривое пощипывание! Кто это со мной балуется?» Странно, но у меня откры-лись оба глаза. Мне даже удалось рассмотреть, что творится вокруг.

Коротко стриженный парень с удлиненным лицом, которое можно было бы назвать и аристократичным, если бы не дважды, как минимум, перебитый нос, покуривал в моем кресле у окна. Он сидел вполоборота ко мне. За ним, точней, за ними — и за парнем и за окном, — сияло что-то очень похожее на блики утреннего солнца.

Пощипывание ощущалось над правым глазом и на макушке. С трудом подняв руку, я с удивлением обнаружил на своей голове тугую повязку.

— Лекарь хороший, только что ушел, — не повернувшись, бросил парень в кресле. — Ничего особо страшного, голова разбита, но не пробита. Алкоголь противопоказан. Лекарь сказал, что может случиться отек. Не балуйся с коньячком.

Привычка говорить короткими фразами сохранилась у него с детства. С тех пор как мы подружились. Наверное, потому, что я его все время забалтывал. Но сейчас мне нужно было рассказать ему слишком много, а я… я находился не в лучшей форме.

— Зря ты впутал мафиозников, этот «Ас-тратур». Сразу бы мне сказал. Вдвоем бы в два счета нашли, — холодно сказал Атас.

— Откуда ты знаешь?

— Да ты пока без сознания был, языком молол. Раз пять одно и то же. Можно выучить. Я выучил.

— Ну и?..

— Золотишко, серьги носила?

— Да нет… Одевалась дешево. Но со вкусом.

— Значит, их не грохнули. Может быть, не грохнули.

Я попытался встать. Получилось. Но из-за проклятого зеркала я чуть снова не навернулся. Оно висело довольно далеко от меня и столкнуться с ним я мог только взглядом. Что и произошло. Столкновение оказалось сокрушительным для моей психики. Марлевый шлем у взглянувшего на меня олигофрена начинался сразу над глазами, скрывая брови и уши; лицо его казалось безобразно распухшим, а взгляд — испуганным. Встретившись со мной взглядом, олигофрен в зеркале болезненно сморщился и покачнулся, жалобно взвыв:

— А-а!

— Что такое?

— А… а который сейчас час? — нашелся я.

— Скоро десять. Утра. Мне пора.

Нет на свете дружбы и взаимовыручки!

— На службу?

— Какая служба! С тех пор, как нам запретили оперативную работу, мы в конторе вкалываем не больше, чем троечники в каком-нибудь НИИ!

— А куда?

— После того, что ты мне рассказал, считаю, нужно похмелить именинницу. Первым делом. Потом — узнать, что нашли твои ма-фиозники.

— Я с тобой?

— Посмотри! На себя. Нет! Сиди. Жди.

Мафиозники позвонят — расскажешь. Найдем мы твою тетку!

— Угу… весь вопрос — в каком виде.

Атас счел ниже своего достоинства отвечать на этот вопрос.

— Что, адрес я тебе тоже сказал? Он рассмеялся.

— Ты рассказывал так подробно… Его перебил телефон.

— Дмитрий, срочно свяжись со мной.

Корнев. — Прозвучало из динамиков отрывисто и зло.

— Что-то случилось!

— Без резких движений!

Атас оказался прав: голова закружилась, едва я нагнулся. Пришлось присесть на пол. Корнев взял трубку сам.

— Игорь ни…

— Ты впутал нас в дерьмо, друг мой старинный. Срочно в головной офис!

Таких интонаций в голосе Корнева я не слышал с тех пор, как один раз случайно подслушал обрывок его телефонного разговора с Грецией. Тогда Игорь узнал, что местные туристические фирмы собираются дружно и вместе потеснить «Астратур» на курортах Пелопоннеса.

— Игорь, я не смогу, меня вчера отметелили…

Голос в трубке несколько смягчился:

— Мало тебе! Если говорить можешь, значит, можешь и приехать. Я пришлю шофера за тобой. Давай. Ты нужен здесь. Тебя ждут.

— Что стряслось? Их нашли?

— Шофер будет через пятнадцать минут. Серый «линкольн» со стальным отливом.

Бессмысленно посмотрев на трубку, из которой пошли короткие гудки, я проинформировал Атаса:

— «Астратур» на что-то наткнулся. Что-то серьезное. Так что я сейчас туда поеду, а ты останешься здесь, я позвоню, сообщу новости.

— Нет.

— Не понял?

— Я поеду с тобой. Говорил — не путайся с мафией! Вот они тебя и зовут на ковер.

— Слушай, я дружу с Игорем почти столько же лет, сколько с тобой, и…

— Идеалист. Якобы я твой медбрат. Сопровождающий. Когда так вызывают, премии не жди! Покажу им ксиву в крайнем случае. Давно хотел взглянуть на твоих мафиознйков.

Я тоже давно хотел свести двух моих друзей Атаса и Игоря, но в более располагающей обстановке. С другой стороны…

— Слушай, а чего это ты решил помочь мне Алену искать? — спросил я его, когда мы под руку выходили из моей квартиры.

— Ты же мне помог в том деле… — Он имел в виду «двойное убийство на Мориса Тореза».

— Вот и у Корнева такая же логика!

Если Атас и не пожал плечами, то только потому, что тогда мне не удалось бы удержаться на ногах.

— Это логика общечеловеческая, — парировал он, удивив меня длинным словом.

Когда мы спустились, серый с металлическим отливом «линкольн» Игоря Корнева уже ждал у подъезда.

— Ты прихватил кофеин? — вспомнил я.

— Есть для деточки таблеточка. Я не знал, что с тобой, взял даже «финалгол».

— Чего?

— Мазь. Хорошая мазь. От ушибов, вывихов, растяжений…

— Кто с тобой?

За рулем «линкольна» красовался экс-десантник Богдан Игнатенко. Не шофер, доверенный телохранитель Корнева.

— Медбрат. Я — только с ним! — невольно я перенял у Атаса манеру выражаться.

— Николаич не одобрит, — флегматично заметил Богдан и открыл дверцу.

Атас только стиснул челюсти. И сел рядом со мной.

Предупрежденный телохранителем, Кор-нев вышел встретить нас в просторный холл головного офиса концерна «Астратур». К сожалению, не могу сказать, где именно находится в нашем городе это здание. Если я назову правильный адрес, любой сразу догадается, какая контора имеется в виду, а если скажу, что мы приехали куда-нибудь в Сосновую Поляну, то очень обижу лидеров «Ас-тратура». Конечно, головной офис концерна находится в одном из известнейших особняков города — где же еще! Туда мы и подъехали.

К чести Корнева, он сочувственно морг, нул пару раз, когда увидел то, что еще вчера можно было бы назвать «голова Дмитрия Осокина нормальная». Однако, даже взглянув в распухшее лицо фактам, Игорь остался самим собой — молодым бизнесменом, снискавшим славу самого невозмутимого дельца в Питере.

— С каких пор ты ходишь ко мне с охраной?

— Это мой друг. Игорь, Андрей… — представил я их друг другу, с трудом вспомнив имя Атаса.

— Наслышан.

— Взаимно.

Игра в корректность! «Наслышан» подразумевало «а, тот службист, приятель Димы», а «взаимно» — «как-нибудь ты услышишь обо мне в официальной обстановке, мафиоз-ник, новый русский!»

То, как они замолчали, меня испугало.

— Игорь, я хотел бы, чтобы Ат… Андрей присутствовал. Он может помочь.

Корнев секунду помолчал. По его лицу ничего не было заметно, но глаза, обладающие странной способностью менять цвет, могли бы подсказать знающему его человеку, что этой ночью действительно что-то произошло. Я даже отступил на шаг. Вообще они смотрелись: поджарый, невысокий Атас в легком рыжем кожане, светлые, почти голубые глаза на удлиненном лице, по-спортивному подстриженные светлые волосы… И рядом вице-президент И. Н. Корнев в очередном костюме из Лондона от «Кромби», выгодно подчеркивающем его фигуру, белая рубашечка, неописуемо уместный галстук, а выше — округлое лицо с жесткой линией рта и гладко зачесанными назад пепельными волосами над высоким лбом. И знаменитые глаза, способные менять цвет от темного до светло-зеленого, глаза, о которых мой братец поэт Майк как-то сказанул: «Александриты, однако!» Волнующий момент! Я даже забыл на секунду об Аленушке и затаил дыхание… Свершится ли смычка города и… тьфу! Не то! Обоих я мог считать своими друзьями, и сейчас если между ними не проскочит икры, то можно считать, что дружба все же сильней социальных и, главное, идеологических различий.

Атас смотрел твердо, но без открытой враждебности. Взгляд Корнева как всегда ничего не выражал…

— Хватит играть в гляделки! — хрюкнул я.

Они улыбнулись одновременно. Но только губами.

— Пойдемте, — пригласил Корнев.

Он подошел к охраннику, что-то сказал в его радиотелефон, и мы пошли. Лифт, коридоры, лифт. Атас с нескрываемой злобой взглянул на троих мальчиков в небольшой прихожей, хотя, на мой взгляд, они вполне напоминали гэбистов в штатском.

В небольшом холле перед дверью с табличкой «Вице-президент» сидел Вад Таранов — еще один телохранитель Корнева. Вот он, кстати, и вправду когда-то был коллегой Атаса.

Мы прошли в кабинет.

— Под мою ответственность! — входя громко предупредил Корнев.

На лице Атаса отразилось удивление. Но я уже все понял.

Официально, верней, формально, Корнев действительно являлся вторым человеком концерна после его президента. Но существовала одна тонкость: помимо одного «вице», в «Астратуре» существовали еще хитрые должности «замов». Их было двое. И на самом деле, оба зама — Сергей Горин и Юрий Люб-лянский — находились на иерархической лестнице никак не ниже вице-президента. Ведь именно эти сорокапятилетние мужики — один армеец, другой чин МВД — лет пять назад начали «общий бизнес» вместе с нынешним президентом концерна А. Г. Смирновым.

В корневском кабинете, кроме толстенького Шапиро, сидел худощавый Сергей Горин, своего рода «министр внутренних дел» при Смирнове.

— Под мою ответственность, это гэбэш-ник, но он уже в курсе, — входя, громко предупредил Корнев.

— Хорош твой друг, — не обращая внимания на Атаса, протянул Горин, оценив мою голову, — пусть сперва расскажет, что с ним. По тому же поводу огреб? Да вы садитесь…

Шапиро — а он здесь был никто, если, конечно, не мной или Атасом, — даже подтолкнул ко мне изящное офисное креслице. Мы сели. Причем Игорь — во главе стола, но исключительно по праву хозяина кабинета.

Я скупо рассказал об истории счастливого приобретения неприятностей на собственную голову.

Горин с Корневым одновременно чуть качнули головами, переглянулись.

— Зачем полез… — меланхолично отметил Горин.

— Это не то! — сказал Корнев.

— Но попытаться стрясти с этой девушки, именинницы, координаты второй пропавшей подруги может иметь смысл… — как бы в раздумий продолжил Горин. — Ну да ладно… Теперь мне вот еще что нужно узнать…

Горин сделал страшное лицо, посмотрел на меня осуждающе и приказным тоном потребовал:

— Все о пропавшей девушке! Сомнительные связи, знакомства, родственники-любовники. Все! Кто отец, где он?

Возражать не имело смысла, я рассказал, что знал, и в заключение позволил себе выразить непонимание:

— В чем, собственно, дело? Что стряслось?

Ну не мог я придумать вопросов оригинальнее!

Горин задумчиво посмотрел на Корнева.

— Все это мало что дает, но мои ребята возьмут информацию в работу. Еще я позвоню в Москву, чтоб человечек из нашего сто-личного филиала поотслеживал прошлое де-вицы. Студенческую юность. Но, по опыту говорю, информация незначительная. Так что Игорь Николаич, продолжай талантливо заниматься успешно начатым делом. И не стесняйся меня беспокоить. Ты своему другу услугу оказал, так что работай дальше. Я узнал, что хотел. Думаешь, придется работать вместе?

Игорь закурил сигаретку «Давидофф», выпустил дым чуть ли не в лицо Горину.

— Так ведь решили уже, Сергей. Мне кажется, это внутреннее дело «Астратура». Мне будут нужны твои бойцы, а не твои связи.

— Согласен. Шапиро, слышал?

Толстенький человечек с лицом профессионального евнуха поспешно кивнул.

— Если слышал, значит — понял! — отпустил афоризм Горин и поднялся из-за стола. — Игорь, ты подключи меня на финальной стадии.

— Конечно! — хмуро бросил Корнев.

Для нас с Атасом все это было чертовски непонятно. Когда Горин вышел, а Игорь продолжил задумчиво вертеть зажженную сигаретку указательным и безымянным пальцами вокруг среднего, я не выдержал:

— К чему все это?

— Вы слушали милицейскую сводку в «Питерской панораме» по курковсому радио? — вопросом на вопрос ответил Игорь.

— Он вообще ничего не мог слышать. А мне не до этого было! — хмуро рявкнул Атас.

— Просвети, Шапиро!

— Да, Игорь Николаевич. — Толстенький человек с лицом профессионального евнуха был лет на пятнадцать старше Корнева, но 0одскочил с усталой готовностью: — Сегодня в три часа ночи на проспекте Ударников недалеко от общежития Института Легкой промышленности был расстрелян из автомата «борз» сотрудник сыскного агентства «Астра-тур» Олег Петрушин, — сообщил он официальным тоном.

Я не сразу сообразил, что мне назвали мирское имя «пластилинового пришельца». Атас напрягся. Он тоже понял! Выходит, мне этой ночью повезло больше, чем ему? В памяти промелькнули уши-локаторы, пуговичные глаза, нос-картошка. Но я знал его слишком мало, чтоб слишком сильно о нем горевать. Тем более что Игорь наконец заговорил тихо и бесстрастно, прослушать его нельзя:

— Никто не виноват, кроме него самого, как считаешь, Шапиро?

— Молодой сотрудник…

— Да. Итак, он отзвонился в первый раз и сообщил, что смог найти в клубе ребят, которые вспомнили девушек, опознали Алену Коршунову по фотографии. Также Петрушин сообщил, что по окончании концерта надеется найти тех, кто видел, как девушки покидали клуб. После этого он отзвонился еще раз, около полуночи… Для справки: концерт закончился в одиннадцать двадцать… и сообщил… Шапиро, буквально!

— «Вышел на след через машину. Это дикие коты, продолжаю», — процитировал Генрих Шапиро.

— Отсюда — вывод номер один: коты — это сутенеры, «дикие» скорее всего обозначает, что они не платят налогов ни правительству, ни соответствующим конторам Питера. Следовательно, Дима, это похищение, и моя контора просто не могла о нем знать. Ведь далее если бы это были наши конкуренты, информацией они с нами поделились бы, я уверяю… успокой друга!

— Атас, сядь!

— Да ты не понимаешь, что твоих подруг запросто могли бы похитить и для подпольного публичного дома этого парня!

Атас так разволновался, что позабыл о лаконичности слога.

— Во-первых, наши подопечные похищениями не грешат, — Корнев не оправдывался, нет, он просвещал ребенка, — во-вторых, согласен, у нас есть «смежники», ты, гэбэшник, понимаешь, что обозначает это слово…так вот, даже если бы наши неразборчивые «смежники-конкуренты» и умыкнули девушек, они бы вернули их с поклонами и компен сациями, узнай только, что мы их разыскиваем… Дима, эта информация не для печати…

— Продолжу, — едва Атас опустился в кресло, Игорь закурил еще одну сигаретку. — Вывод номер два: твоих знакомых, похоже, взяли для своего публичного дома представители какой-то самодеятельности. Технология роста, принуждение по-русски: «Или будем долго и нудно бить, или начнешь ложиться под клиентов». Никакого материального стимулирования!

Неожиданно для меня, Атас согласно кивнул. Он явно знал о подобных методиках.

— И вывод номер три: их умыкнули действительно какие-то новички, отморозки. Каким бы неопытным ни был наш сотрудник, он не полез бы в одиночку на ребят, прикрытых конторой. Шапиро?

— Конечно, нет!

— Значит, он решил, что сможет — вероятно, оперируя авторитетом нашего концерна, — в одиночку убедить их вернуть девушек.

— Непростительная ошибка! — не выдержал Шапиро.

— Ему ее и не простили. Похоже, ребята слишком боятся застраховать свои предприятия в нашем страховом агентстве.

— Подонок.

Атас не вскочил, спокойно встал и бросил это в лицо Корневу.

Игорь взглянул на него с сократической иронией во взгляде.

— Не хочу перед тобой оправдываться, — медленно раздвигая губы в подобие улыбки, сказал он, — но мы не страхуем предприятий, связанных с тяжкими преступлениями против личности.

— Атас, я тебе говорил, все делается официально!

— А те, кто не соглашаются застраховаться официально, наказываются неофициальными методами! Знаю!

Корнев не был бы Корневым, если б не нашел оптимальный ответ:

— Если хочешь, можешь рассказать об этом в своей конторе. И попытаться доказать, — спокойно произнес он, — но у меня к тебе личный вопрос. Для меня ты — друг моего друга, я готов не обращать внимания на неосторожные формулировки. Но разве я — не друг твоего друга?

Атас сжал челюсти так, что при благоприятных условиях они смогли бы срастись.

— Хорошо. Прошу извинить.

Он сел. Я отметил для себя выражение лица Шапиро. Тот никогда не командовал киллерами, вообще не совершал ничего противозаконного — как может ширма преступать законы! — он просто честно занимался частной сыскной и охранной деятельностью и получал получку. Раз в десять большую, чем могла светить Атасу в его конторе. Но именно поэтому, похоже, чувствовал себя перебежчиком. Не знаю, как Корнев, а этот дед никогда не простит Атасу его выступления!

— Продолжим.

Игорь нажал кнопочку, и девочка Даша, которую я сам лично месяца два назад сосватал Корневу в секретарши — кстати, не подумайте чего сексуального, положение обязывало Игоря иметь любовниц только определенного типа (помните прошлогодние гастроли в Москве и Питере певицы-супермодели Аниты Абар?), — девочка Даша появилась в кабинете с четырьмя чашками кофе, четырьмя малюсенькими рюмочками и бутылкой коньяка «Луи Трэз». Понятно, все это она несла не в зубах. Поставив поднос на стол, девочка Даша удалилась, едва удостоив меня взглядом. Так расходятся пути и социальные уровни! Месяца два назад она еще…

— Продолжим! — повторил Корнев.

Атас демонстративно перевернул мою рюмку вверх дном.

— Согласен, — кивнул ему Корнев, — при сотрясениях мозга это излишне. Итак…

Теперь это дело перестало быть частным делом господина Осокина. Никто не может безнаказанно убивать людей «Астратура». Девушки похищены скорее всего в подпольный публичный дом…

Мне стало не по себе.

— Игорь! Гм… Николаевич, — я покосился на Шапиро, — убит человек; лучше заявить милицейским…

— Я как раз хотел сказать об этом. Ни слова! Даже если вдруг они сообразят, что смерть Петрушина как-то связана с тобой — а в наших компьютерах есть отметка, кто является «клиентом», — молчи! Понял, Дима? Скорее всего они до тебя не доберутся, но — на всякий случай!

— Но ведь менты все равно расследуют сейчас его гибель! Может, информация о том, над чем работал парень, сможет им помочь найти убийц… и девушек!

— При чем тут менты? — скривился Игорь. — Наш концерн перестанут уважать если узнают, что мы не смогли справиться с какой-то шантрапой самостоятельно. Уверяю мы сможем найти их раньше милицейских У них — сто тысяч дел, а у нас сейчас — одно.

— Возможно… — медленно протянул Атас. — Но я уже влез в это дело и не хочу устраняться. Молжно сказать, я должен Диме. Как будем?

Игорь впервые за весь разговор действительно жестко посмотрел в глаза Атасу.

— Твоя контора бросит все силы на это дело?

— Нет. Не наш профиль. И еще: сейчас у нас нет оперативного отдела. Я — сам.

— Может, — теперь голос Игоря зазвучал уже вкрадчиво, — ты сам и оповестишь своих смежников-милицейских?

В голосе Атаса почувствовалась неуверенность:

— Ну… Нет. Личное дело, да? При чем тут менты?

И перевел дух: конфликт исперчен, недаром и стар и млад поговаривают сейчас о скрытой вражде этих двух заведений!

— Тогда все в порядке! — открыто улыбнулся Игорь.

— Да! — злобно подтвердил Шапиро, которому наскучила роль статиста.

— Тем более, — продолжил Корнев, — что мы пришли к выводу, что нам нежелательно светить второй вечер подряд своих людей в этом рок-клубе с дионисийским названием. Даже удачно, что ты не хочешь выходить из Диминого дела. Сходишь туда сегодня узнаешь, с кем контактировал наш человек?

— Согласен. Как я понимаю, про девушек не спрашивать?

— Верно. Только про нашего человека. А мы тем временем сможем взять на себя благородную миссию цивилизации диких земель.

Для меня последние слова прозвучали дико, но Атас их будто бы понял: кивнул и… неожиданно улыбнулся в ответ. И корректно предупредил:

— Вопрос. Диму вчера не по делу обидели.

Кто этим займется?

— По желанию, — успел ответить Кор-нев, прежде чем я начал отнекиваться.

— Тогда — я.

— Договорились.

С господского уха Корнев скинул нам с Атасом «Дельту» и приказал тому же Богдану подбросить нас до Елизаровской, где на платной стоянке недалеко от метро скучала «девятка» Атаса.

— Как оно?

— Бодр, как мартовский кот!

— Это кофеин. Ладно. Едем вместе. Будет проще, если именинницу похмелишь ты.

Я улыбнулся.

— Но! Похмелишь безалкогольно!

Не рассчитывая на Линино гостеприимство, мы тормознули у «Сюрприза» на Старо-невском. Атас молчал, и от этого его манера потреблять лангеты с салатом вдруг показалась мне грубой и отвратительной. Тем более что кофеин прибавил мне бодрости, не аппетита.

— Что такое «цивилизация диких земель»? — не выдержал я.

— Притоны, — исчерпывающе объяснил Атас, задумчиво взглянув сперва на пустую тарелку перед собой, затем на мою.

— Что «притоны»?!

— Платят. Некоторые — твоим друзьям, другие — их коллегам. Но те, что платят, девиц не похищают. Я проверил. Которые не платят — «дикие». Теперь твои друзья хотят под шумок прибрать их к рукам. Есть формальный повод.

До меня дошло. И впрямь, если бы не ночное убийство «астратуровца», лидерам концерна не избежать бы длительных объяснений с главами других кланов — прибрать к рукам «дикие» притоны хотелось всем, и те заведения, до которых еще ни у кого не дошли руки, наверняка были расписаны между конкурирующими сообществами. Убийство многое меняло: чтобы не оказаться заподозренными в начале военных действий, остальные городские «фирмы» («А как еще назвать мафию?» — спросил меня как-то один из авторитетов) будут вынуждены дать добро на проведение инспекции.

В подтверждение моих мыслей запиликала «Дельта».

— Ответь, — попросил Атас, — не хочу я с…

— Николаич?

— Дмитрий? Так и думал, что ты ответишь. Горин с Шапиро расспросили милицейских и смежников, но адресов набралось многовато. Если не считать Выборг и прочее, больше шестидесяти. Мы начнем с тех, которые поближе к Ударников, но надежд на точное попадание не так уж и много. Что у вас?

«Едим!» — хотел ответить я, но передумал.

— Едем! К имениннице!

— Давайте. Координаты, связи, все данные о второй девушке смогут помочь выйти на след, если они вдруг все же попали через знакомых. Работайте. Я буду занят, мне не звони. Телефон диспетчера…

— Умеют работать, — без тени порицания отметил Атас, — и дел у них будет много. Поехали.

Знакомая лестница. Я б удивился, если б ее кто-нибудь помыл.

— Нормальненько! — констатировал Атас, имея в виду засохшие пятна крови. — Странно: центр, а квартира без телефона…

У двери он остановился.

— Побеседую в прихожей. Постой на площадке, но будь готов. Кстати, ты заплатил лекарям шестьдесят?

Я кивнул.

— Забавно, но «Перфекта» стоит именно столько. — И Атас позвонил, чуть сдвинув меня плечом в сторону, так чтобы меня не увидели из квартиры. Дверь приоткрылась.

— Ангелина Валерьевна Гриф? И когда он успел узнать!

— Да… — прозвучало растерянно.

— По поводу вчерашних событий! — важно сказал Атас, предъявив корочки.

Он рисковал! Хотя не знаю, возможно, я и сам не догадался бы осведомиться, что привлекло внимание УФСК к банальной бытовухе.

— Ой! Проходите…

— Я не займу у вас много времени, — голос Атаса явственно доносился из-за полуприкрытой им за собой входной двери, — пожалуйста, еще раз адреса, фамилии присутствовавших вчера гостей.

— Не помню…

— Только парней. Фамилию, имя, отчество вы должны помнить. У нас найдется с чем сверить.

По-моему, это называется «блеф»!

— А да, тогда, конечно… Прорезник Иосиф Абрамович, Тимофеев Иван Иванович…

Что за набор?! Она что, издевается?! Похоже, Атас тоже так решил:

— Уточните…

— Прорезник, это рыжий такой, студент-Тимофеев — мой сосед, в следующем подъезде живет, Авдеев — на Гражданке… Тимофеева вчера избили в отделении милиции, хочу сказать!

Ага! Тот обалдуй с обезьяньими ужимками! Теперь-то я знал, кто пулял мне в лицо из газового пистолетика, Иван Иваныч, надо же!

— Квартира?

— Девяносто шесть.

— Потерпевший вам хорошо знаком?

— Мы с Ваней в хороших отношениях…

— Я про Осокина Дмитрия, проходящего по делу об исчезновении гражданки Кисиле-вой Алены Рудольфовны…

Я гаденько хихикнул, но в квартире меня не услышали.

— Она действительно пропала?

— Это вам объяснит подследственный.

Это я-то подсле… Атас открыл дверь и, сказав страшным голосом: «Введите!», втащил меня за рукав в квартиру. «Кто стрелял?» — успел он спросить меня в дверях. «Ваня», — тем же конспиративным шепотом ответил я.

— Вам предоставляется… — Атас взглянул на часы, — пятнадцать минут.

И вышел, циник! И захлопнул за собой дверь! Лина явно не выспалась, но сегодня она понравилась мне больше, чем вчера, и не только потому, что на ней был надет один лишь халатик на голое тело — реальное, неплохое тело, — позволявший любоваться на Длинные-длинные-длинные — почти до самых трусов! — красивые ножки. К сожалению, Ножки почти всегда заканчиваются как раз к трусикам, а глазки у вчерашней именинницы оказались настолько распухшими, что Мне невольно пришла в голову мысль о необходимости скорейшего принятия Думой того закона шариата, который предписывает всем красивым девочкам носить чадру. По крайней мере с утра.

— Ой-йой-уой! — она попятилась, не сводя своих ультрафиолетовых глаз с того, что еще вчера можно было назвать моим лицом.

— Здравствуйте, девочка! — поздоровался я дурным голосом.

— Я…

— Видите ли, Ангелина (если вчера я мог показаться сплошной галантностью, то сегодня — монолитной корректностью), видите ли, Ангелина…

Мне не давало покоя исчезновение Атаса, и я решил, что вся тяжесть предварительного дознания теперь — на моих плечах.

— … из-за вашей вполне объяснимой вчерашней недоверчивости соответствующие органы… ну, вы видели этого члена… — прошептал я, покосившись на захлопнутую дверь, — привлекли меня к ответственности прямо из реанимации. Теперь только вы меня можете спасти от тяжких обвинений в похищении Аленушки…

— Как? — спросила она.

Если святая простота заключается в том, чтобы подкладывать дровишки на костер Яна Гуса, то у нее были все шансы на это почетное звание!

— Ее подруга. Фамилия, имя, отчество, адрес! — лаконизм Атаса действительно ока зался заразительным!

Не сводя глаз с моей надбровной повязки, она попятилась.

— Почему этот… офицер не спросил меня сам?

Безумью женщин поем мы песню! И я запел:

— Он предоставил вам шанс — рассказать мне все добровольно! Просто, как контрданс, только не так уж и больно!

Однако! Гены моего братца поэта…

— Ты что, больной? — прошептала она, продолжая пятиться.

— А ты как думала!! — импульсивно подтвердил я, указав на свой марлевый шлем.

— Прости…

— Фамилия, имя…

— Морозова Ольга Вячеславовна…

— Адрес и телефон!

Она удовлетворила меня буквально через секунду. Такой уж я — после ударов по бестолковке многого не надо. Только информация.

Преодолев искушение попросить ее проводить меня к узколицей соседке — позвонить Алешкиной подруге, я сел на стульчик в прихожей. Атас так и не появлялся, поэтому стоило поимпровизировать:

— Надеюсь, ты понимаешь, тот факт, что компетентные органы позволили тебе добровольно поделиться информацией со мной, а не стали вызывать тебя на допрос, лучше не афишировать?

— Понимаю… спасибо… — прошептала она.

Вряд ли она была баскетболисткой, ножки идеальной формы, никакого избытка мускулов… волей-неволей, я вгляделся повнимательней. Так, что она запахнула халатик. Где же Атас?!

— Чаю… — попросил я голосом умирающего лебедя.

Если вы когда-нибудь слыхали такой голос, то понимаете, что отказать ему невозможно! Вода успела закипеть, а чай — завариться, когда наконец в дверях квартиры возник строгий Атас.

— Подследственный Осокин!

— Я! — прошипел мой голос.

— Вам пора, — Атас посмотрел на Лину. — Надеюсь, вы понимаете, что тот факт, что мы предоставили вам возможность пообщаться с подследственным и не стали вызывать вас к себе на допрос, лучше не афиши…

Я выронил недопитую чашку ему на ногу. Атасу такого намека оказалось достаточно.

— Смешно, — отметил он, повернув ключ в замке зажигания своей тачки.

— Да, я ей то же самое ска…

— Я не про то. Человек. Звоню. Открывает. «Иван Иваныч?» Кивает. Получает по печени. Засыпает. Обыскиваю: нет оружия! Ухожу покурить. Звоню еще раз. Открывает на цепочке. Получает пальцем в шею. Засыпает. Снимаю цепочку. Смотрю — в правой руке «Перфекта». Держи.

Атас протянул мне маленький газовый пистолетик восьмого калибра.

— Все равно у него нет разрешения! Случайность, что вчера не конфисковали. Возьми! Твоя компенсация. Продашь — отобьешь то, что на врачей потратил!

Это был один из самых длинных рассказов, которые я услышал из уст Атаса за все годы нашего знакомства. И он явился доказательством того, что в нашем странном мире у каждого свои представления о чести.

— Атас! Координаты подруги…

Выслушав, он схватил «Дельту», набрал сообщенный Линой номер…

— Можно Олю?! Один знакомый…

Долго, должно быть, минуты две он слушал, ничего не отвечая, затем просто нажал отбой.

— Родители, — пояснил он мне, — тоже в истерике. Второй день ищут.

— Ищут пожарные, ищет милиция…

— Звякни своим корешам-мафиозникам, — он протянул мне телефон, — пусть на всякий пожарный проверят. По крайней мере будут в курсе.

Диспетчера я узнал по голосу: Глеб Сви-диров, человек Горина. Это показывало, что в «Астратуре» действительно отнеслись к происшедшему серьезно. Обыкновенно в их сыскном на телефонах сидит какая-нибудь «шестерка», чьи обязанности — просто принимать, отмечать и передавать сообщения по всем контрактам агентства, сыскным и охранным.

То, что они выделили одного человека — и какого человека! — контролировать одно дело, кое-что значило! Неожиданно Свиридов тоже поведал мне много нового. Наверное, Корнев все же распорядился держать нас в курсе.

— Они прочесали всю «Долину трех дураков», район убийства, — передал я информацию Атасу, — накрыли пару притонов, но все, как сказал Глеб, «рамки держат», пока никаких нитей. С родителями Алешкиной подруги поговорят сами, знакомых выявят. От нас ждут результатов по «Тыр-пыру».

— Три часа дня. — Атас лениво вырулил на Гороховую, позволил обогнать себя какому-то «запорожцу». — Нет смысла ехать в «Тыр-пыр» до семи, до начала концертов. Нет смысла лезть на дорогу «Астратуру». Нет смысла потеть. Едем к тебе. Тебе есть смысл отлежаться. Поспать. Я посижу на телефоне.

— Договорились.

Кофеиновые таблетки, которые скормил мне Атас, уже переставали оказывать свое действие. Я отрубался… но когда мы переезжали через канал Грибоедова, нас ударила в борт вырулившая с набережной «мазда». Как известно, «главной дороге» нужно уступать. Но «мазда» почти перекрыла нам путь. Атас резко затормозил, я проснулся. Тяжелоатлеты из «мазды» ринулись к нашей «девятке». Я даже приободрился, после вчерашнего мне очень хотелось поучаствовать в каком-нибудь избиении вредных младенцев в качестве зрителя. А в том, что Атас уделает этих четверых культуристов, можно было не сомневаться. Тяжеловесы были его специальностью — что коровы для тигра.

— Ты, фраер, знаешь, во сколько это тебе встанет?! — замычали атлеты, указывая на вмятину на бампере своей тачки.

Атас меня разочаровал:

— Что-что? — вежливо спросил он, как бы ненароком мелькнув своим удостоверением.

— А, мастер… Извини, друг… Не правы…

— Нет претензий, — вежливо ответил Атас. — Да ну, связываться… — робко попытался оправдаться он, когда мы уже переезжали Дворцовый мост.

И чтоб отвлечь мое внимание от недавнего эпизода, переспросил:

— А что ты сказал? Какую «долину» они прочесали?

— Район убийства, — подобной серости я от него не ожидал, — проспекты Ударников, Наставников, Энтузиастов…

— Кхм…

 

Труды Праведные

Общежитие давно уже сдавало половину этажа в аренду какому-то туманному ТОО, но такой грохот здесь слышали впервые. Человек восемь «качков», резко подваливших к дому на двух тачках, прошлись по арендуемой площади, как домашний ураган.

— Высаживай! Нормально! Глянь, голые девочки!

— В чем дело?! По какому праву?!

— Спокойно, мальчик! Что это у тебя тут? На публичный дом похоже… Давай, Санек, фотографируй, видеокамеру давай, так… Не дергайся!! Не, это очень похоже на публичный дом. О, вот и травка! Незаконное использование женского тела… гы-гы-гы… плюс хранение наркотиков… знаешь, сколько тебе за это светит, человек? Внимание, это охранник! Что, больно?! Продолжим знакомство… держи его, Санек… Слушай, мужик, тебе повезло, что мы не менты. Мы — частное сыскное агентство. Но, сам понимаешь, ментам мы должны сообщить…

— Ребята, может, договоримся, а? Ну при чем здесь менты? Ой! А! Не надо…

— Не, ну ты слыхал, что он нам предложил, а? Стоп! Куда вы, девочки?! Стоять! Отметь, этот чухонец — определенно клиент… Продолжим. Ты, значит, «кот» вонючий, предложил нам утаить твой притон от правосудия, а? Молчать! Надо нам с девочками твоими поговорить, ты ведь все равно правды не скажешь… Да нет, козел, не в том смысле… Ха-ха-ха… Санек, мы что, похожи на озабоченных?! Бля, еще один! Руки за голову! К стене! Так вот. Держите их, ребята. Поясняю: ищем двух девчушек, есть мнение, что это вы их умыкнули и удерживаете насильно. Девочки! Вас кто-нибудь удерживает насильно? Вот эту фотку видели?

— Ах, козлы потворные, импотенты, мы тут с друзьями…

— Грубые девочки. Но, похоже, им нравится, чем они тут занимаются.

— Да ты в сутки столько не имеешь, сколько я за час, ментовский подпердыш!

— Джентльмены за такое бьют по суса-лам, киска. Понравилось?! Угу. Значит, ты не мазохистка. Тогда будь сдержанней. Что за ерунду сказала, а? Самой не стыдно? Менты тут ни при чем. Девчонки, ваша товарка сама напросилась. Посмотрите на эту фотку, прощу. Видели такую девочку? Ее мама плачет, а мы ищем. Подумайте, вас мы не тронем… если ругаться не будете, а эту девочку просто скрали какие-то умники. Думаю, вам не нужно объяснять, как ей сейчас кайфово! Помогите найти!

— Нет, я не видела… А вы нас правда отпустите? Ничего не сделаете?

— А мы вас и не брали, чтоб отпускать. Ничего вам не будет. Ну?

— Нет… Нет… И я не видела…

— Что ж… Лады! Давайте, девочки, отдохните! Считайте — технологический перерыв. Ребята, тащите «котов» в соседнюю комнату. Да отпусти ты чухонца! Пусть катится, на пленке останется на крайняк! Так. А теперь, ребята, с вами поговорим…

— Сколько?

— Сводничество, хранение наркотиков, неуплата налогов… может и на червонец потянуть. Но, может, я ошибаюсь…

— Сколько? Денег сколько?!

— Санек, тебе деньги нужны? Мне тоже! Ты, урод, не понял, кто с тобой разговаривает! На х… нам твои деньги! Бога моли, что твои девочки тебя отмазали от похищения, а то бы загремел! Давай, поможешь розыску, мы тебя отпустим. Кто из твоих коллег балуется бесплатной рабочей силой, а?

— Никто… А! Больно же! Ну, вспомнил, есть такой Армен, ара, держит заведение на Тамбасова…

— Свиридов?! На телефоне?! Задницу не отси… Понял. Извини. Слушай, мы свой адрес проверили, ничего по делу! Понял. Он нам другой адресок шепнул, на Тамбасова, в Сосновой Поляне, мне с ребятами самому съездить? Что? А, группа ближе есть? Да, понял. Все. А с этими — по плану? Сделаем! Давай. Все, ребята, поехали на следующий адрес… А тебе, сводник, бесплатная идея. Застрахуй свое заведение в какой-нибудь конторе — к примеру, хоть в нашей, в «Астратуре», — глядишь, легче будет от ментов отбазариться. Мы ведь им все равно дня через два должны будем доложиться. А застрахуешься — может, им покажется, что у тебя тут не притон подпольный, а… ну там, служба эротической разгрузки… ты ведь слышал про «Астратур», мальчик? Тогда думай. Поехали, мужики. Пленки все равно в нашей конторе окажутся.

В знаменитом своими санаториями курортном пригороде Петербурга оставался только один дом отдыха, путевки в который рядовым гражданам невозможно было достать ни за какие деньги. Именно у этого благословенного приюта остановилась «мазда» с помятым бампером. В салоне сидело четверо. Можно было подумать, что все они прибыли на соревнования по поднятию тяжестей.

— Будем грубыми или вежливыми? — словно сам у себя, поинтересовался старший, немного похожий на спившегося Юрия Власова. И сам же ответил: — Вежливыми, для разнообразия. Оставайтесь в машине, сам схожу.

— Сто пятьдесят коньяка и хозяина! — вежливо попросил он в баре.

— Что? Не понял!

Подрыгав ногами, бармен обнаружил, что поднявшая его в воздух рука разжалась, он удачно приземлился на ноги и вскоре появился с тремя внушительными молодыми людьми в спортивных костюмах.

— Вот этот!

— Хотите связаться с «Астратуром», ребята? Сыскное агентство! А может, вызовем милицейских?

— Ну при чем тут менты! — хором отказались спортсмены.

Тяжеловес сунул им карточку и укоризненно взглянул на бармена.

— Я же сказал: сто пятьдесят и хозяина!

Хозяин — интеллигентный сорокалетний мужчина в костюме-двойке, — изучив удостоверение посетителя, сразу же позволил ему пройти по этажам и «побеседовать с обслуживающим персоналом».

В трех-четырех номерах атлету пришлось отвлечь персонал от обслуживания: так, в частности, он вежливо снял с молодого араба какую-то постанывающую пародию на Кристину Орбакаите, в другом номере корректно помешал строительству «шведского домика» из престарелого «нового русского» и двух школьниц, одна из которых была брюнеткой, а другая — рыжей («непременное условие клиента»), в третьем люксе, нимало не смутившись, отнял у двух старушек уставшую молодую блондинку.

И всюду он задавал одни и те же вопросы, всем показывал одну и ту же фотографию.

В итоге он всюду получил отрицательные ответы.

Он вернулся в кабинет директора дома отдыха.

— Я слышал, конечно, что активный отдых полезен… Но вам все же не мешало бы подстраховаться…

— Я как раз позвонил в вашу контору, — с наилюбезнейшей улыбкой прервал его хозяин, — спросил, когда можно внести первый страховой взнос…

Говорить было больше не о чем. Готовность подвергнуться тщательной проверке страховых инспекторов «Астратура» являлась хорошей заменой презумпции невиновности. Да эта контора была слишком шикарной, чтобы рисковать, похищая девушек для неприхотливых клиентов. Здесь выгоднее было платить персоналу.

Тяжеловес спустился в бар и подошел к стойке:

— Как?! Ты до сих пор не сделал мне мои сто пятьдесят?! — в сердцах рявкнул он.

Бармен сполз по стенке, не пытаясь держаться ни за что, кроме собственного сердца. Вздохнув, атлет взял открытую бутылку.

Ему было обидно, что и здесь он не смог найти тех девок. Петрушин должен был бы работать в его команде пятым. Забавный был мальчик! Узнать бы, какой отморозок настолько озверел, что не испугался спустить человека из «Астратура»?! Найти бы ублюдка самому! Но — не везет, что поделать! Еще этот гэбэшник днем…

Дверь в небольшую трехкомнатную квартиру в доме по улице Тамбасова вылетела сразу, с первого удара. Пятеро в камуфляже и с пистолетами ввалились внутрь.

Через три минуты старший группы уже звонил в диспетчерскую Свиридову:

— Глеб, это с Тамбасова… Наших девушек тут нет, но тут такое, Глеб, я во время рейдов, когда в ментуре был, такого не видел… Трое охранников, мы их построили… Нет, самого Армена нет, это какой-то микрорайонный авторитет… Глеб, но девушки… Да, слушай, три студентки, тут общага Техноложки недалеко, их прямо оттуда забирали. Слушай, Глеб, их надо бы в больницу, а? Может, отдадим хату милицейским?.. Как — при чем тут менты?! При том! Тут такое, я говорю! Ну ты проконсультируйся, а? Понимаешь, страшно, они даже не плачут, глядят дикими глазами… Да, методика известная, били страшно, одежду отобрали… Глеб, я говорю, девчонки не в себе! Что значит обычным путем, их же в больнице спрашивать начнут, ты же знаешь! Слушай, я все понимаю, но я даже за своих парней не ручаюсь сейчас! Проконсультируйся у лидеров, хоть у Корнева, хоть у Горина! Нельзя такого оставлять! Да я президенту прозвонюсь! Все, понял. Да. Хорошо. Сделаем. Одеть-то их во что?! Ха, нормально. Все, понял, Отзвонюсь. Слушай, а можно мы перед тем, как на следующий адрес ехать, этого Армена возьмем? Спроси! Мы пока тут! Диктую: 130-76-… Перезванивай!

—; Успокой девчонок, сейчас в «астрату-ровскую» клинику на Вавиловых их подвезем. Не трогай уродов! Я сказал! Пусть снимут одежду, надо же девчонок во что-то одеть… тише, тише, маленькая…

— Алло? Отлично, Глеб! Спасибо! Кто разрешил? Горин? Все! Отлично! Спасибо!

— Так, этих скотов аккуратно вырубаем, один отвезет девушек на Вавиловых, а остальные со мной к Армену. Привезем его сюда, и можно будет коллег вызывать… бывших коллег… Как «нет состава»? Подумаешь, девушки! Ты что, хочешь, чтоб их по инстанциям мурыжили? Да как «состава не будет»?! Разуй глаза: оружие, наркотики — нормально потянет! Все! Работаем! Ну вот и слезы… Не плачь, маленькая, давай, надевай штанишки…

В службах «астратуровских» агентств работали самые разные люди. И, пока я спал, у них у всех было много работы.

Поспать удалось часа три, не больше. Атас растолкал меня в шесть вечера.

— Говорил я с Корневым. Сам позвонил. Они работают по всем направлениям, но пока ничего. Кофе. И едем в «Тыр-пыр».

— Дай таблеточку…

— Хватит!

Пока я, обеими руками пытаясь удержать голову от кружения, пил кофе, припадая ртом к стоявшей на столе чашке, Атас чуть подробнее просветил меня о своем разговоре с Корневым. Проверка Оли Морозовой ничего не дала. Девушка исчезла так же странно, как и Алешка. «Астратур» развивал наступление на «дикие» притоны, Горин даже провел переговоры с людьми арестантского мира, и те побожились, что у них на «малинах» так девушек не пользуют.

— В любом случае, по информации, которой обладает моя контора, они бы скорее отдали девушек «Астратуру» за символический выкуп, чем стали бы из-за этого начинать войну. Нет, убийство не вписывается, — естественно, Атас сумел выразить эту мысль рублеными фразами, но смысл его высказывания я передал довольно точно.

Мы вынырнули из дома в сгущенку сумерек. С каким-то непонятным мне удовлетворением взглянув на измятое крыло своей «девятки», Атас сел за руль.

— Атас, а не поручил ли нам добряк Корнев самой опасной части задания? Как-никак, «пришель…», этого их парня хлопнули именно за активность в этом клубе.

— Думаю, — успокоил меня Атас, — ду-маю, обязательно должен быть еще один труп, — Ага! — возликовал я. — Поэтому мы туда и едем, да? Может, ты сразу уточнишь, что ты еще думаешь? Кого тебе нужно сделать еще одним трупом? Может, ты думаешь, что этим еще одним трупом должен обязательно быть я? Я против!

— Чушь. Петрушин вчера здесь что-то от кого-то узнал. За что и получил. Думаю, он узнал номер машины. Дурак, что не сообщил его диспетчеру. Хотя — кто мог подумать?

Мы до странности беспрепятственно продвигались по Большому проспекту Петроградской стороны — ни заторов, ни автокатастроф… странно! Атас вновь замолчал. Поерзав в кресле и выкинув в окно папиросный окурок, я не выдержал:

— Так что за «еще один труп»?

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Тот, от кого человек «Астратура» узнал номер машины. По логике вещей, его тоже должны спустить.

— А… мы едем спасать, да?

— Искать.

— Труп?!

— Что найдем.

У самого Тучкова моста мы все же попали в затор — поворачивавший с набережной трамвай остановился, аккуратно перекрыв путь всему потоку машин, двигавшихся с нами в одном направлении, и Атас решил все же кое-что мне пояснить:

— Если не хочешь, чтобы тебя вычислили в этом мире, ничего не делай. Замечают все, дюбой жест. Чем больше поступков, тем боль-ше о тебе знают. Или люди, или птицы небесные, или вещи.

— Философа из тебя все равно не получится, поясни конкретнее!

Здесь, у моста, движение было уже двусторонним и, флегматично взглянув на часы, Атас резко вывернул руль вправо, и мы проскочили между тупой мордой остановившегося трамвая и громыхавшим по встречной полосе фургоном.

— Они грохнули Петрушина. Хорошо.

Хорошего мало, но я промолчал.

— … Подробности пальбы на Ударников выяснят менты и мафиози. Наверняка есть за что зацепиться.

Мы свернули с моста направо и через мгновение уже мчались по Малому Васильевского.

— … теперь здесь, в рок-клубе, — продол жал Атас, — кто-то видал девиц. И того, с кем они ушли. Или уехали. Это доказано первым трупом. Значит, если убийцы не совсем дураки, должен быть второй жмурик. Тот, кто их видел. Если они его уже сделали, значит, наследили, значит, мы будем знать о них еще больше. А если нет — узнаем то, что узнал Петрушин. Приехали.

Он критически осмотрел мой марлевый шлем:

— Оставайся в салоне.

— Вот еще! — взбунтовался я.

На втором этаже перед входом в небольшое фойе у концертного зала торговали пивом. Поскольку до начала концерта оставалось еще минут десять, именно здесь было наиболее оживленно. Личности со взъерошенными волосами, наголо обритые индивидуумы, аккуратно подстриженные эксцентрики и эгоцентристы с длинными сальными лохмами прихлебывали «Балтику» из горлышек бутылок и толковали об «Алмазной сутре». Первой меня заметила совершенно никакая девушка с намеренно обнаженными ножками: никакие чулки или лосины не должны были скрывать от восторженных взглядов местных эстетов затейливых узоров ее татуировки — от туфель до… до кожаной мини-юбочки, скажем так. И она почувствовала на себе мой взгляд.

— Ой, космонавт! — хихикнула она, указав пальцем на мою повязку.

Опять я в центре внимания! Что за…

— Да, я побывал там! — рявкнул я в ответ. — Что ты знаешь о мрачной пульсации мирового альтер-излучения, о неподражаемом звучании Вселенной?! Возникающие из сиреневой энтропии импульсы самой невероятной частоты и продолжительности рождают возвращающие душу на астральные сферы колебания Вселенной, недоступные человеческому слуху!

На меня смотрели уже более заинтересованно, они все пораскрывали рты от уважения! Атас бочком протиснулся в фойе, а я, вдохновившись, продолжал:

— Что вы знаете о лучах звезд, превращающихся в звуко-высотные мелодические линии, и светилах, обладающих характерной окраской присущего исключительно им звука?! И помните ли вы о будущих коллапсах, крекингах и грядущей тотальной резиньяции?

— Не, не помним! — потрясенно сообщил кто-то из слушателей.

— Хорошо! А этого человека вы помните?

Гордясь сам собой, я предъявил собравшейся аудитории фотку Петрушина — из тех, которыми нас днем снабдили в «Астратуре».

— Был вчера…

— Ну, теток искал каких-то! — подтвердил пацанчик с зеленым кокером на голове.

, - С кем-нибудь он говорил подробно?

— Да он у всех почти спрашивал, но с кем ему говорить, если этих его подруг не видел тут никто!

Толпа вокруг меня значительно увеличилась, карточка пошла по рукам, но каждый, взглянув на нее, вновь переводил зачарованный взгляд на мою повязку. Они хотели продолжения!

— Именно этот человек, простой с виду, но корреляционный по своей экзистенциальной сущности владеет эзотерическим пленом музыкального чередования объемов и силуэтов! — важно предупредил я слушателей. — Его необходимо найти, иначе ритмический замысел и тайный смысл постоянной динамики Покоя и статики движения останется нераскрытым!

Если честно, побей они меня после этой фразочки, их бы оправдали в любом суде. Даже издалека я заметил, как внезапно покраснел Атас, спрашивавший народ в фойе. Но то ли у этих ребят оказалось все в порядке с чувством юмора, то ли они прониклись важностью моей миссии, только карточка еще раз обошла всех собравшихся. Теперь уже каждый второй смог припомнить, что да, маячил тут вчера этот мистагог, но никто ж не знал, что он такими тайнами владеет, а он все больше про теток спрашивал.

— И фотку небось показывал? И говорил, что одна была одета в серый свитер и джинсы? — уточнил я.

Все согласно закивали, поражаясь моей проницательности.

— Таков уж обычай у нас, астральных посланцев, — со вздохом объяснил я, — и когда завтра сюда придет тот, кто движется за мной следом, и станет показывать мою фотографию и расспрашивать обо мне, узнайте его: это еще один вестник мелодики звездных пульсаций!

Они явно не могли ничем помочь! Атас, похоже, тоже закончил свой блиц-опрос. Впрочем, ему было проще: почти весь народ сбежал из фойе еще при первых постулатах моей эстетической доктрины. Хорошие тут все-таки собираются ребята. Со вздохом я убрал фотку в карман.

— Прощайте! Ритмика объективного мира требует моего присутствия в ином месте!

— Постой, заверни еще чего-нибудь! Ты же не порассказал про звездную музыку!

— Что? А… так ведь не это главное! — Атас уже потянул меня за рукав к лестнице. — Главное… сейчас я скажу… Главное помните, что выполнение варны своей дхармы рождает благоприятную карму! Аминь! И да поможет вам Колдрекс!

Я повернулся, чтобы уйти, и в этот момент нос к носу столкнулся с тем самым бритоголовым, носившим очень твердые ботинки. Он опаздывал на концерт, поэтому не сразу меня узнал.

— О! — обрадовался он. — Еще хочешь, да?

Атас четко вклинился между мной и этим вульгарным материалистом и попытался уподобиться мне в остроумии:

— Упаси тебя Сникерс, пацанчик, от опрометчивых суждений!

— Это плагиат! — прошипел я ему на ухо и грустно пошел вниз по лестнице.

Атас нагнал меня через три ступеньки, оставив бритоголового судорожно глотать ртом воздух.

— Поздравляю. Хорошая речь. Про коллапсы. Результат?

— Все видели, никто не знает…

— У меня то же самое…

— Подождите!

Мы остановились. Три поклонника моего ораторского искусства — девочка с татуированными ножками не в счет — нагнали нас на лестнице.

— Ребята, вам что, действительно так важно найти этих своих знакомых?

— Ну.

— Мы вот подумали… короче, жаль, что тут никто ничего не знает, но ведь сегодня здесь вовсе не весь пипл, что вчера был. Может, те, кто не пришли, что-нибудь путное знают…

— Ну?

— Ну вот, мы и подумали, надо вам к Наркуше обратиться.

— Кто это еще?

— Наркуша — это все! Это Нострадамус! Он такие пенки иногда выдает!

— Пенки?

— Не всегда, но по обкурке…

— Не так объясняешь!

— А что объяснять?

Они чуть не перессорились, а поскольку все сообщенное ими никак не вдохновляло, я вновь принялся рассматривать узоры на ногах девчушки: красные, синие и черные линии переплетались так причудливо, что, думаю, создавали ей немало проблем в интимной жизни: даже до самого озабоченного лес-промхозовца, думаю, с первого раза доходило, что перед ним не объект эротического влечения, а заслуживающее внимательного рассмотрения произведение искусства. Руками не трогать!

— Пойдемте, если он не в отключке, так скажет что-нибудь путное, правда, он странно говорит, ну, катренами, как настоящий Нострадамус, и путано, но, представляете, он как-то выдал что-то вроде «Смольный таит анашу», никто не мог понять, про что это он, все смеялись, думали, надо понимать так, что Собчак тайный наркоман и прячет у себя траву…

Задурманив нам мозги всей этой несуразицей, они выманили нас на улицу, и, только прошагав вслед за новыми знакомыми метров десять, я, словно очнувшись, заметил, что мы удаляемся от машины Атаса и движемся прямехонько к боевому скверику.

Чуть вздрогнув, Атас недоумевающим взглядом осмотрел окрестности. Наши провожатые наперебой продолжали свое парапси-хологическое повествование:

— … вот, значит, все над Наркушей тогда смеялись, а летом как-то пошли в Бобкин садик купаться, это как раз за Смольным собором, так там прямо в садике такую кайфовую полянку нашли, лох какой-то засеял! Прикольная телега, да?

Я несколько раз вздохнул полной грудью. Все это начинало напоминать дурной сон или тоскливые предутренние видения одинокого запойного пьяницы. Пока мы ехали, пока я проповедовал в клубе, пока надеялся — какое-то странное нервное напряжение позволяло мне держаться и более или менее удачно шутить.

За это время успело заметно потемнеть: и на улице, и на душе. Вечер абсурдных, странных конфликтов, телефонная нервотрепка, новый вечер с убийством и диким бессмысленным избиением, разбитая голова, отключка и новая напряженка, масштабный крестовый поход «Астратура» на бесхозные публичные дома, а мы в этом клубе непонятно как пытаемся найти незнамо что, а теперь какие-то увлеченные ребята тащат нас к какому-то наркоману… Зачем я здесь? Что это за мир, если от него нельзя отгородиться и уснуть… недельки на две… летаргия… Боже, как кружится эта улица вокруг моей головы! Видимо, я здорово побледнел — Атас цепко ухватил меня за плечо, чуть встряхнул. Улица начала медленно замедлять свое вращение.

— Зачем нам этот наркоман? — шепотом, чтоб не обидеть добровольных помощников, спросил я Атаса.

— Не знаю. Не убудет. Ты как?

— Как флаг!

— В смысле?

— Трепещу. Дрожу.

— Ничего, «ветер» скоро кончится! — попытался он меня утешить.

— Боюсь, тогда я совсем обвисну.

— Шутишь, значит, до новой дозы кофеина не созрел!

Последнюю фразу Атас сказал чуть громче, чем надо, и обогнавшие нас на пару шагов меломаны среагировали мгновенно, прервав повесть об очередном удачном предсказании Наркуши:

— Вы что, тоже колесами балуетесь?

— Просто ездим!

— О!

Весь этот треп немного помог мне собраться с силами. Я дважды «попытался глубоко вздохнуть, набрать полную грудь прохладного вечернего воздуха, но вместо него мои легкие оба раза заполняла отвратительная дождевая взвесь. Что за жизнь! А я и, не заметил, что на улице начало накрапывать! Позавчера был ветер, сегодня морось, вчера… А какая погода была вчера? Я не помнил. Абсолютно. Наверное, это дело окажется действительно похожим на запой — в первый день ты полон сил и бесшабашной энергии, в последний, в лучшем случае, очнешься опустошенный и смертельно уставший. И никогда не вспомнишь, какая была погода… Но так ли это важно? Бедная Алешка!

— Вот он! Сидит!

Я уже говорил, что скверик этот освещался в основном огоньками папирос с травкой. И сейчас в нем было темнее обычного. Дождь или концерт тому причиной, не знаю, но только на одной скамейке у самой ограды мерцало искусственное освещение. Мы подошли: трое меломанов с девушкой впереди, я и Атас чуть сзади. Молча мы обступили полукругом тщедушную фигуру на скамейке. Подсесть никто не решился — мокро!

— Привет, Наркуша! — окликнула девчушка.

Только тогда он обратил на нас внимание, приподнял голову… На вид ему стукнуло лет Шестнадцать, не больше, да и для такого возраста Наркуша-Нострадамус показался мне чрезмерно хилым, В его глазах не оказалось никакого пророческого огня. Когда он в очередной раз затянулся «беломориной», они только стеклянно блеснули… и я вспомнил, вспомнил, как однажды на Невском ко мне подошла девушка лет пятнадцати в дорогом плащике нараспашку. У нее был похожий взгляд. Под плащиком виднелось порванное платьице. Она попросила меня отвести ее в «какое-нибудь казино» или «достать где-нибудь еще джефа». Сначала мне захотелось над ней подшутить, но затем я обратил внимание на ее левое запястье. Оно было здорово изрезано и неумело обмотано оторванными от платья лоскутками. И то и другое она сделала сама, правой рукой. И ее ни в коем случае нельзя было отправить к врачам — наркотики, суицид, ее бы быстро упекли в дурку. И — прощай родное ПТУ или школа, и — хороших воспоминаний на всю жизнь! Я отошел позвонить знакомому лекарю, а когда вернулся, девчушка уже куда-то смоталась… Эта история куда обыденней, чем даже вся пошлая бытовуха последних дней — драки, скандалы, заводки на ровном месте, — и тем не менее эта история все же необычайно грустна и показательна. Это была моя встреча с миром, в котором мы все живем, — с маленькой истеричной девочкой с суицидными наклонностями, дрожащим лицом и пустым взглядом, которой так хочется пойти в казино!

У Наркуши оказался такой же взгляд.

— Привет, Наркуша!

— Чё, сейшн скис? Или бабки искать вышли?

Атас сразу поскучнел. Его контора не занималась трудными подростками, и выражения типа «проведать блатхату» казались ему ближе, чем «на флэт вписаться».

— Нет, мы еще пойдем. — Вести разговор досталось девочке, и поскольку в темноте ее ножная татуировка казалась чем-то вроде чулков, меня это вполне устроило. — Мы вот пока к тебе ребят привели, помочь им надо. Ты в кондиции?

— Как раз подходит, пока они расскажут, натурально поспею!

По лицу Атаса было видно, что он скорее схватит юного Нострадамуса за шкварник и отнесет в ближайшее отделение, чем станет перед ним распинаться. И ввести малолетнего наркомана в курс наших проблем пришлось мне. Что я и сделал, сами понимаете, без особого энтузиазма.

— Позавчера в ваш клуб заходила девушка — серый свитер, джинсы, брюнетка, зовут Алена, с подругой такой-то, после чего мы их до сих пор найти не можем. А вчера парень знакомый заходил, тоже пропал, узнать бы, с кем он по крайней мере общался… — Вот фактически и все, что я ему рассказал, естественно, с более подробными описаниями Алены, Оли и покойного Петрушина. — Ты никого из них не видел? Не знаешь, с кем наш друг вчера успел пообщаться? — вяло поинтересовался я.

Он не ответил. По тому, как смягчились вдруг черты лица этого местного Нострадамуса, по тому, как вдруг окончательно остекленели его глаза, я понял, что он собирается провести демонстрацию своих возможностей, выдать образец футурологических изысканий из наркотического транса.

— Пойдем отсюда! — с омерзением в голосе приказал Атас.

На него зашикали. Поскольку человеку с разбитой башкой проще стоять, чем ходить, я тоже не сдвинулся с места. Презрительно пожав плечами, Атас заткнулся. За оградой по черт знает какой линии порыкивали дикие машины, вокруг нас шуршали робкие шаги невидимого дождя. И вот эту относительную тишину неожиданно прорезал приятный голос, мне не сразу удалось поверить, что это говорит Наркуша:

— Энди дышал и поэтому многое видел, Многое скажет — возможно, тогда и спасется. Будут Балканские войны, выстрелы, кровь! Кончится тем, что две силы поспорят за предсказателя!

Каким-либо особым ритмическим построением его речь не отличалась, однако он говорил нараспев, а поскольку настоящий Нострадамус всегда записывал свои предсказания четверостишиями, кстати, обыкновенно такими же корявыми и невразумительными, поэтому я и представил вам этот образец параноидального бреда в виде катрена.

— Я знаю одну силу, которая поспорит с ним уже сейчас! — От злобы Атас так изменился с лица, что на мгновение мне показалось, что в сквер вдруг проник отблеск разрешающего сигнала светофора.

Но нет, просто так позеленел мой приятель. Признаться, я, наверное, все же на что-то надеялся, уж больно убедительно познакомившие нас с Наркушей ребята рассказывали о его способностях. А он, выдав вышеприведенную информашку, похоже, совсем отрубился, во всяком случае, из его мокрых губ выпал тлеющий мундштук от недо-куренного косяка.

Последние силы покинули меня, и я тяжело опустился на скамейку. И даже не подпрыгнул, вспомнив, какая она мокрая.

Не подпрыгнул, потому что в тот момент, когда Атас было уже шагнул к обманувшему наши надежды мерзавцу с понятными намерениями, остальные присутствующие вдруг прервали свое благоговейное молчание:

— Ничего себе! Вот это да! Ну, Наркуша, молодец! Ну, выдал! Точно! Как это я не додумался! И я не сообразила! Верно! Отлично! Точно!

Я так и остался сидеть в луже на скамейке. Атас остановился. Мы с ним посмотрели друг на друга. Какая-то машина на улице, разворачиваясь, на мгновенье осветила всю сцену.

Свет фар выхватил из мрака лица наших новых знакомых. Они сияли и сами по себе — от восторга. Конечно, я своей проповедью в предбаннике рок-клуба заслужил, чтоб и надо мной поиздевались, но представлялось уж слишком сомнительным, что все это надругательство над здравым смыслом могло оказаться срежиссированным заранее. Похоже, и Атас так решил.

— Что «отлично, точно»?! — рявкнул он.

Чуть грубовато — чтоб скрыть смущение.

Но эти иллюминаты не обратили никакого внимания на интонацию этого вопроса.

— Энди! Энди! — наперебой затараторили они.

Их радость была пламенней любви стареющих интеллектуалок.

— Точно, Энди вполне может!

— Может — что? — терпеливо допрашивал Атас.

— Ну, мог видеть ваших друзей, может знать про них… И как это Наркуша смог догадаться!

— Я-то не доперла сразу, потому что его сегодня нет!

— Кого?

— Энди! Вчера и позавчера тусовался, а сегодня не пришел!

Что-то начало проясняться. «Будет еще один труп», — вспомнилось мне пророчество Атаса. Бедный Энди!

— Я даже вспомнила… ну, я говорила, что я вчера этого вашего друга видела, его все видели… но я только сейчас вспомнила, что они действительно с Энди о чем-то заговорили, потом пошли на улицу курить… Ой, Наркуша, ну ты потряс!

Прорицатель очнулся:

— Я не облевался? Что-то мутит!

Хорошо было бы от него отодвинуться, но к чему елозить по мокрой скамейке? С трудом, но мне удалось подняться. Атас расценил это по-своему.

— Славно! — сказал он невыразительным, бесцветным тоном, наверное, уже успокоился. — Славно! Значит, Энди! А где Энди живет, знает из вас кто-нибудь?

— Какой Энди? — вдруг заинтересовался Наркуша.

— Энди! Энди Достоевский! Помнишь?! Ты ж его знаешь!

— Ха, я и про него что-то сказал… — удивился Наркуша и начал сосредоточенно шарить что-то по своим карманам, скорее всего спичечный коробок с анашой.

— Достоевский? — задумчиво протянул Атас. — Хорошо, фамилия редкая. Ну и где этот Андрей Достоевский живет? Как его найти?

Все смущенно замолчали, а мерзавец Наркуша цинично хрюкнул. Атас недоуменно посмотрел на меня.

— Скорее всего это кликуха, Атас, — устало пояснил я.

Этот парень гораздо умнее меня в некоторых областях знания, но порой — как ребенок, честное слово!

— Да, кликуха, — оживились меломаны, наркоманы и татуированная красавица, — кликуха, конечно, от слова «доставать», доставу-чий он, этот Энди…

— Так как его найти?! — заорал Атас.

Безусловно, мы оба — и взбешенный Атас, и я, болезный, — предпочли бы просто получить адрес. Но, оказалось, что Энди «может, просто на Климате застрял», да к тому же «у него еще с фазером нелады, он посторонних в квартиру не пустит». Слава Богу, Атасу хватило такта не спрашивать, что такое «фазер», не шоколадка ли? В итоге в довесок к словесному портрету и адресу — а Энди, оказалось, жил в большой коммуналке с родителями и энным же количеством соседей на Лиговке, мы получили еще и провожатого.

Провожатого? Как бы не так — провожа-тую! К счастью, нам хватило ума посадить мисс Татуировку на заднее сиденье, я сел в кресло рядом с Атасом, врубил музыку… Нам о многом нужно было переговорить — меня лично не покидало ощущение, что все происшедшее в скверике могло оказаться ловкой инсценировкой, но не при даме же!

— Хорош! — мельком взглянув на мою башку, польстил мне Атас. — Может, домой тебя закинуть?

На самом деле, еще неизвестно, что бы я ему ответил, желание как можно скорее отыскать Алешку живой или мертвой уже постепенно начало притупляться в связи с общим посттравматическим омертвением моего организма, но тут неожиданно возник голос с заднего сиденья:

— Ого! Шустрик! Да я с незнакомым парнем один на один в тачке не останусь!

С двумя, значит, ничего страшного!? Лады! Атас только сжал челюсти, а я без сил откинулся на спинку кресла. И даже успел почувствовать какую-то симпатию к этой искалеченной девчушке с заднего сиденья. Как она не хотела со мной расставаться! В сущности, она немного вульгарна, не слишком эрудированна, но, в той же сущности, мила! Если смогла разглядеть под наносным цинизмом мою возвышенную духовную сущность…

И в суете не нужна та-ра-питься! — прокричали из динамиков мужественными голосами «братья Жемчужные» и Антон Яковлев.

— В сущности, здравая мысль! — подтвердил Атас. — Как, сперва на «Климат»?

Я кивнул.

— Фу, блатняк! — заныла где-то сзади мисс Татуировка, оглушенная мажорными аккордами. — Поставили бы лучше «Кинг Кримсон», ну, или «Восточный синдром», или «Кью»…

Вот сейчас я ее поражу в самое сокровенное!

— Между прочим, эта песня посвящена всем моим ненаписанным романам. Потому что я сам текст написал! — с трудом раздвигая непослушные губы, сказал я.

Атас рванул тачку с места так, что меня вжало в спинку кресла.

— Угу, конечно, — одновременно недоверчиво и разочарованно протянула мисс Татуировка.

Не поверила! Ей с ее ограниченным умишком и в голову не пришло, что благородные люди типа меня просто не могут врать! Ладно же! В сущности, в ней нет ничего милого — так, вульгарное маленькое создание с весьма узеньким спектром интересов! Я оскорбленно запыхтел.

— Потом поговорим! — отрезал Атас.

Мы выехали по черт знает какой линии на Университетскую набережную, с трудом, но умудрились обогнать на повороте неповоротливый двухвагонный троллейбус… Снова Дворцовый мост! Мне показалось, что мы по нему не так давно проезжали…

— Невски авеню! — глуповато объявило татуированное подобие Божие с заднего сиденья.

На канале Грибоедова мы свернули налево, через десяток метров остановились.

— Иди, пошукай Энди! — приказал Атас девчушке.

Восемь вечера! Много вместил в себя день! Уже восемь… а Невский проспект в это время освещен все-таки лучше, чем закоулки Васильевского острова, я бы постеснялся показаться у станции метро «Канал Грибоедова», на «Климате», вместе с такой девицей! Татуировка все же не колготки, правильно Атас, пусть идет одна! Правда, меня всегда интересовало: кто же все-таки «канал» бедного Грибоедова? Может, персы?

Во всяком случае, они его доканали!

Хлопнула дверца.

— Что за галиматья? — спросил Атас.

— Про наркомана? Не знаю. Почему это ты у меня спрашиваешь?

— Потому что ты их такой же херней развлекал. Столь же вразумительной. Думаю, они так отомстили. Просто не захотели тебе сразу сказать, когда ты им фотографию показал. Про Энди.

— Значит, считаешь, этот Энди действительно что-то знает?

— Или знал. Это укладывается. Кто-то должен был что-то знать.

— Думаешь, его…

— А почему бы он тогда не пришел сегодня?

— А… э… хм!

— Что-то ты совсем плох. Держи, еще одна таблетка. Мотор не шалит? Нет? Тогда глотай. В бардачке пакетик сока, достань, запей…

— Буль… выходит, если эта… это создание не отыщет сейчас Энди на «Климате», мы поедем искать труп?

— Думаю, так!

— Буль-гуль-кху! — поперхнулся я. — Тьфу! Тогда, может, если она нам сейчас его живого не приведет, оставим ее тут? При виде жмуриков дамы обыкновенно издают такие звуки, которых мои барабанные перепонки не выдерживают!

— Сам-то ты выдержишь?..

— Ну…

— Жаль, до твоего дома дальше, чем до Лиговки. Но ничего. Заедем к Энди, потом я тебя обязательно домой закину. Полежишь, оклемаешься.

— Угу. — Кофеин уже начал действовать, бодрость — или нечто похожее — разлилась по мышцам, но мокрая вата из головы не исчезла. — Атас, ты тормозни у аптеки, но-отропила купим…

— Да! Черт! Забыл! Лекарь же тоже его тебе рекомендовал! Или церебролизин внутривенно.

— Если внутривенно, она сейчас не поймет… вон, видишь, идет… одна… без Энди… может, оставим ее здесь?

— Не обязательно же труп лежит в квартире! — резонно возразил Атас. — С ней нам все же будет проще осмотреть его комнату, а это надо бы сделать. Так, замолчали…

— Никто его не видел! Давай, спортсмен, жми на Лиговку! Пивка хотите, мальчики?

Неизвестно, кто из нас больше разозлился: Атас явно обиделся на «спортсмена», а я вознегодовал, что вообще кто-то может пить пиво. Меня, чувствовалось, первая же бутылка уморит. А их у мисс Татуировки было четыре. Видно, старушки у метро продолжали свой бизнес, невзирая ни на какие указы мэрии…

— Не люблю «Балтику»! — рявкнул я.

Атас развернул тачку, мы снова вырулили на Невский и рванули к площади Восстания, пытаясь обгонять впереди ползущие агрегаты. Мисс Татуированные ножки на заднем сиденье плотоядно, смачно, с первобытной жадностью и юношеским энтузиазмом давилась пивом и в наказание всю дорогу слушала «Жемчужных» с Яковлевым. Я не стал выключать их даже тогда, когда Атас на пару минут исчез в аптеке на углу Невского и Фонтанки за моим ноотропилом.

Когда мы оставили по левую сторону Московский вокзал, я был уже почти в норме. «На утро пил» — незаменимое лекарство! В моей голове многое прояснилось, и я, вспомнив, что мы давно не докладывались в «Астратур», вновь набрал личный номер Корнева.

— Да?

— Игорь? Кажется, мы нашли зацепку, покойник вчера разговаривал с неким Энди, кличка Достоевский… сейчас заедем к нему. Как у вас?

— Продолжаем проверку левых притонов, Дима, — вздохнул он так, словно ему лично приходилось проверять всех девушек по этим подпольным заведениям. — Но вы уж, пожалуйста, дайте мне адрес, куда едете, этого Энди…

Корнев и впрямь устал, обыкновенно он выражался глаже.

— … во избежание повторения вчерашнего, чтоб нам, не дай Бог, не пришлось завтра все по новой устанавливать.

Оптимист! Бодрящий намек! Я продиктовал адрес.

— Так. Я зашлю эти координаты нашим диспетчерам, заодно попрошу поспрашивать по моргам. — Корнев невольно подтвердил мрачную гипотезу Атаса.

— Спроси, сколько адресов проверили, сколько осталось… — попросил Атас, выкрутив руль.

Мы свернули в довольно мрачный дворик.

— Около половины, — ответил Корнев, — нашли довольно много забавного для твоих коллег, журналистов-гробокопателей, но по нашему делу — ничего! Но не отчаивайся, если это действительно «дикие коты», а никакая другая версия просто не укладывается, то найдем мы твою Алену. Найдем.

Еще бы! Алена их нисколько не интересовала, но вот стрелки — я верил, что «Астратур» выложится, но их найдет.

— Ладно, закончите — отзвонитесь. И, Дима, звони все же Свиридову, он в диспетчерской. Я его проинструктировал, и он полномочен принимать решения. Удачи!

Корнев дал отбой.

Атас остановил свою тачку у черной дыры парадной:

— Здесь?

— «Покойник… вчера разговаривал… с Энди»… — со странными интонациями в голосе процитировали с заднего сиденья мою недавнюю реплику.

— А ты думала, мы шутки шутим?! Ищем коллапсы, крекинги и котурны? — зло спросил Атас. — Пошли!

Она посмотрела на нас с ужасом, но из машины вылезла и, не задавая вопросов, повела за собой.

Лестницу в этом подъезде никак нельзя было назвать занюханной — если б кому-нибудь в голову пришло узнать, чем там пахнет, он бы в момент лишился обоняния. В лифте так и просто кто-то нагадил, поэтому, стараясь дышать через рот, мы поднялись на четвертый этаж: по лестнице. На середине подъема мисс Татуировка ойкнула, остановилась.

— А ведь могла бы раньше вспомнить! Сегодня днем, ну не днем, хотя — днем, в общем, перед концертом по ящику показывали, ну, этого вашего друга, эту же фотку… — задумчиво произнесла она.

— Только не заморачивайся сейчас на этом, пошли! — попросил я.

Дверь открыл нам неопрятный коротыш лет сорока с печальным взглядом, из-под допотопных узких очочков, но с пышущими здоровьем румяными щечками. Мы с Атасом отступили на шаг в полумрак и предоставили вести переговоры мисс Татуировке. Она казалась бледней обычного, оно и понятно. Мне тоже становилось все больше не по себе — и уже не из-за плохого самочувствия. Она еще не знала, что скорее всего мы пришли искать труп.

— Что происходит с Энди?! — с ходу начал орать на нее коротыш.

Мельком я отметил спокойное выражение лица Атаса.

— Простите, Игорь Викентьевич, а он дома? — она, оказывается, могла быть вежливой!

— Я спрашиваю, что с ним происходит?!

— Ой, а что такое?

— Не пошел сегодня на вашу идиотскую тусовку как ее…! Заперся в комнате, не выходит и на этой своей гитаре такое что-то заунывно-похоронное тренькает — с ума сойти!

Я не силен в патологоанатомии, но, по-моему, трупы не увлекаются музыкальными импровизациями, даже и похоронными. У меня отлегло от сердца, я с усмешкой взглянул на Атаса. Тот хранил невозмутимый вид.

— Вот-вот, мы и пришли проведать, не заболел ли, думаем, Энди, надо заглянуть к нему… — рассыпалась девочка. — Вы нас не пропустите Игрьвкнтч? Я вот с друзьями тут…

Критически осмотрев нас с Атасом и особенно задержав взгляд на моей повязке, коротыш с подозрением протянул:

— Ну-у-у… что-то у тебя сегодня, Лена, странные друзья какие-то, что-то культурные они на вид. Ну да проходите, только он изнутри в комнате заперся, не знаю…

Он так и остался стоять, разинув рот, пока мы проходили мимо: аккуратно подстриженный Атас в легком рыжем кожане, я в дорогом черном пальто… Нам даже захотелось добить его и спросить, можно ли снять обувь, но потом мы решили этого не делать. Никогда не нужно перегибать палку. Здесь это было явно не принято.

Коридор в этой старинной квартире безусловно понравился бы старику Фрейду: темный, длинный-длинный-длинный и очень узкий. Лена (что-то многовато тезок: Лена- Алена, Атас-Энди!) уверенно провела нас по этому прямому проходу до высокой белой деревянной двери. Потянула ручку. Затем постучала.

Доносившиеся из-за двери душераздирающие пассажи — тут уже наверняка возликовал бы Шнитке! — смолкли, послышались крадущиеся шаги.

— Чего надо? — спросил ломающийся молодой голос с непонятной агрессией.

— Энди, привет, это я, Тэту! Можно к тебе! Есть пиво!

«Тату»! Подходящая кличка!

Донесся звук поворачиваемого в замке ключа, дверь распахнулась, на пороге плохо освещенной комнаты показался подросток с бледным, испуганным лицом. Когда он заметил за спиной мисс Татуировки нас с Атасом, его глаза округлились от ужаса и чуть не выпрыгнули из орбит, как у Джима Керри в «Маске». Нервно сглотнув, он попытался захлопнуть дверь, но Атас, конечно же, подготовился к такому повороту событий. Стремительный шаг вперед, он уже в комнате и, пресекая попытку хозяина заорать, легонько хлопает его по солнечному сплетению.

— Тс-сс! Не кричи, это друзья. Объясни ему!

Едва не выронившая от возмущения пакет с пивом девочка укоризненно взглянула на Атаса.

— Зачем вы его? Энди, это кайфовые чуваки, нормальные.

Я зашел последним и увидел все, что ожидал увидеть: плакаты и граффити на драных обоях, диванчик, на нем — гитара, один из томов Кастанеды в мягкой обложке. В комнате был только один раздолбанный стул, обшарпанный письменный стол, на котором стояло сразу три пепельницы, и книжный шкаф, вовсе не интересовавший меня в тот момент. Поскольку девица уселась на стул, мне пришлось опустить свой зад прямо на Кастанеду.

— Номер машины? — жестко спросил Атас.

— Но я ничего не знаю, честно!

— Ха-ха! А почему ты не появился сегодня в клубе? Не потому ли, что увидел по телевизору эту фотку? Ну!

— Ничего я не видел!

— Что, и парня на фотке никогда не видел? Учти, весь ваш клуб с ним вчера успел поговорить, найдутся люди, которые подтвердят, что ты с ним не только болтал, но и выходил, не правда ли, Лена?

— Колись, Энди, ничего они тебе не сделают, — она нервно отхлебнула пива, такая роль ей определенно не понравилась.

— Да.

— Что — «да»?!

— Я тоже с ним говорил.

— Что ты ему рассказал о девушках, быстро! Он ведь о них спрашивал?

— О них… Только я ничего ему не рассказал. В смысле, не больше, чем другие…

— Так дело не пойдет! — Атас присел на край стола. — Дима, что скажешь?

— Типичное для подросткового периода инфантильное упрямство! — пояснил я, закуривая. — Плюс характерная для переходного возраста замкнутость. Все это не доводит до добра.

— Угу! — Атас тяжело посмотрел на Энди и попытался найти другой подход. — Слушай внимательно… Факты: вчера ты общался с покойным дольше других. Думаю, и плодотворнее. Сегодня ты увидел его фото по телевизору и испугался. Значит, ты не такой дурак, чтоб не понять, что ты — единственная ниточка к убийцам. Ты его на них как-то навел. А ниточки обычно обрывают. Дальше.

Если ты сейчас расскажешь нам все, что знаешь, убивать тебя у тех ребят не останется необходимости. О них будут знать многие. К тому же, уверен, их успеют раньше найти. А тебя защитят. Ну?

Энди трясся от страха. Раньше такое мне доводилось видеть лишь по телевизору в гротескных комедиях. Но сейчас смешно никому не стало. Мисс Татуировка, оказалось, умела быть и серьезной:

— Решайся, Энди! Он правильно говорит! — нервно сказала она. — Хлебни пив ка… может, травки хочешь? У меня есть…

Когда Энди взял открытую бутылку пива, руки у него тряслись, как у артиста Лебедева в спектакле «Энергичные люди». Мы с Атасом терпеливо дождались, пока он попадет горлышком в рот, покляцает зубами о стекло…

— Ладно… — наконец сказал парень. — Он о тетках спрашивал, действительно. Они за день до него приходили. Ничего чувихи. А концерт — дерьмо. Такая лажа эти «Раз»! Я вышел покурить еще до конца, думал в скверик податься… Увидел, как они в холле из телефона звонили мужику какому-то…

— Во сколько это было?

— Вчера этот тоже так спросил. Чуть позже десяти.

Время сходилось. Последний Аленушкин звонок.

— Что говорили?

— Что собираются приехать, извинялись, но так, весело. Они обе веселые очень были. Не пьяные, а просто… только я не думаю, чтобы это тот мужик их грохнул, нет!

— Почему?

— Ну как-то хорошо они с ним общались, как с другом.

— После этого звонили куда-нибудь, не знаешь?

— Знаю, не звонили…

— Откуда?

— Я только мимо прошел, они как раз просили его их встретить, тачку оплатить, сказали «до встречи» и сразу за мной спустились. И этот, вчерашний тоже сказал, что мужик, которому они звонили, ни при чем.

Отхлебнув еще пивка, Энди, казалось, затрясся еще сильнее, я даже испугался, не эпилептик ли он.

— Дальше!

— Вышли они вслед за мной на улицу… Я закурил… Они начали тачку ловить…

И вновь — мучительная пауза, за время которой на глаза Энди успели навернуться самые настоящие слезы. Страх может спровоцировать подобную истерику.

— Давай же, рожай наконец! — прикрик нула на него девица. — Что ты раскис! Ну!

Нет, в ней все-таки что-то было! Из ступора она его вывела.

— Ну и… поймали…

— Где?

— Прямо у клуба…

— Значит, ты рядом стоял?

— Э-э… можно сказать.

— Тогда ты не мог не заметить машину, быстро: цвет, марка, особые приметы… Тебя ведь вчера об этом же спрашивали?

— М-да. Темно-синяя «восьмерка», «жигуль», а номер я не запомнил. Все! Я так вот вчера вашему и сказал! Все!! Дословно!!!

— Не волнуйся, Энди, миленький, на пивка, видишь, как все просто, взял и сказал, чего народ мурыжил столько времени…

Я тоже нуждался в утешении, потому что, потому что… даже на мой дилетантский взгляд, что-то здесь не состыковывалось. Что-то не складывалось: не могла такая информация привести минувшей ночью «астрату-ровского» бойца к смерти, никак не могла!

— Что-то не стыкуется, — тихо сказал мне Атас, — проверим, ты «Дельту» в маши-не оставил?

— Вот она.

Атас быстро набрал номер диспетчерской.

— По делу о котах, от Корнева. Вопрос: покойный вчера не звонил в горГАИ, не выясняли? По нашей информации, он должен был как-то установить темно-синюю «восьмерку» без отличительных особенностей. Как это, возможно с вашей методикой работы? Нет? Ага, понятно.

— Не звонил, не выяснял. Кто-то не ска-зал нам всего. А ну, — Атас грубо вырвал Энди из ручек утешавшей его девочки, — ну, с кем ты играешь, дурачок?! Со смертью своей играешь! Не мы убьем, нет! Быстро, колись на номер, номер машины, ну!

Еще когда Атас общался по телефону, из прихожей донесся звонок во входную дверь. Поскольку никто не среагировал, я тоже не стал отвлекаться. Но сейчас из коридора вдруг послышался короткий вскрик, затем характерный звук: словно кто-то с размаху бросил на паркет пятидесятикилограммовый мешок картошки. А затем послышался не слишком приятный голос:

— Энди, где ты, маленький Энди, где ты? Я к тебе!

— Всем тихо! — страшным шепотом приказал Атас.

Его рука рефлекторно дернулась к подмышке, но он тут же отдернул ее, неприлично ругнувшись на языке глухонемых. Все верно, оружия у него не могло быть — не на задании! В отгуле! Девчушка попыталась что-то сказать…

— Молчать! Дима, в угол справа от двери, прижми там мальчика с девочкой. А ты, ты ответь: «Я тут», как-нибудь так… А затем — молчать!

Атас вжался в стену у двери, я вместе с позеленевшим Энди и девчушкой — она держалась довольно спокойно, возможно, просто еще не сообразила, что происходит, — тихо отошел в тот угол, который оказался бы прикрытым открывшейся дверью. Возможно, помог ноотропил, но я вполне понимал Атаса: если это действительно киллер — а звук из прихожей раздался слишком характерный, кого-то свалили с ног жестким ударом по тыкве, — то безоружный Атас, вздумай он выпрыгнуть в тот длинный, узкий коридор, просто-напросто совершил бы самоубийство. Причем не самым оригинальным способом, что может быть страшнее!

— Энди, милый, где ты?! Есть кто-нибудь в этой квартире? Позовите мне Энди! Покажите мне, где он, мой маленький друг!

Обладатель неприятного голоса не спешил проходить в глубь квартиры. Его можно было понять: я запомнил пару комнат у самой двери, обыскивать их одну за одной он не мог себе позволить, так как не был застрахован от того, что желанный Энди выскользнет из квартиры.

— Позови его! Иначе он перестреляет всех соседей! Ну! Повторяй: «Да здесь я, здесь».

Ну! — Атас шептал с такими страшными интонациями в голосе, смотрел настолько свирепо, что смог загипнотизировать «милого маленького Энди». Тот даже чуть сымпровизировал: от безумного страха ему просто не удалось сразу запомнить слова Атаса.

— К-к-кто там орет?! — дискантом пискнул он. — Что, не знаешь, здесь я, здесь, в своей комнате!

Ободряюще ухмыльнувшись, Атас показал ему большой палец и замер в боевой стойке слева от двери.

— Выйди ко мне, друг! Дру-уг! — позвали из коридора.

Уже ближе, тот парень умел двигаться быстро и бесшумно: я, например, шагов не услышал. Энди нужно было чуть встряхнуть. Мило улыбнувшись, я ткнул его под ребро пальцем и одними губами показал: «Заходи».

— Заходи! — подпустил петуха он.

Теперь Атас на нас уже не отвлекался.

Половицы скрипнули в коридоре у самой двери… и она резко распахнулась в комнату. Теперь я уже не мог видеть Атаса и сосредоточился на том, чтобы сдержать дрожь — зубы этого Энди с такой силой стучали друг о друга, что казалось, эта чечетка нас сразу же выдаст. Мне пришла в голову мысль резко ударить по двери, чтобы прихлопнуть ею незваного гостя, но об этом мы с Атасом не договаривались. И я промедлил.

Распахнутая дверь закрывала от нас все, что могло произойти на пороге комнаты. Но там словно что-то взорвалось: послышалось движение, резкий удар, отвлекающий выкрик Атаса «Стоять! К стене!» и ответный возглас, полный боли и изумления:

— Ойо!

Затем громыхнул выстрел. Второй выстрел из боевого оружия за сутки. Сразу же в ноздри ударил характерный запах пороха, что-то отвратительно взвизгнуло, одно из оконных стекол в комнате беззвучно осело. Прямо мне в ухо взвизгнула мисс Татуировка, Энди просто бессильно обмяк. А я, решив, что дело плохо, не должен был Атас позволить ему стрелять, поспешил претворить в жизнь свой коварный план и изо всей силы вмазал ногой по двери.

Она резко дернулась, но к своему ужасу я заметил, что она припечатала к косяку Атаса. Хотя не его одного: под мышкой у него была пропущена чья-то рука с револьвером, и когда его на мгновение припечатало дверью к косяку, вышел неплохой болевой приемчик. Ствол грохнулся на пол, но рука успела исчезнуть.

— Бля-а! — Атас или киллер, мне уже не было видно кто, собственно, так некультурно выразил свое разочарование: дверь сразу же резко пихнули назад, и она заняла изначальное положение, закрыв от меня место боевого контакта.

Только теперь донесся звук бьющегося стекла.

— Уйдет, убью! — прозвучало прощальное напутствие, теперь уже определенно голосом Атаса.

Послышался удаляющийся топот двух пар ног.

Размышлял я не долго. Как бы я ни подвел Атаса, он не мог бы пригрозить мне смертью в том случае, если уйдет тот парень, за которым погнался он сам. Поэтому его напутствие могло подразумевать только к милому маленькому Энди. Повторным ударом ноги я попытался захлопнуть дверь, но ей вновь что-то помешало коснуться косяка. Пистолет! Не револьвер, нет: девятизарядный «вальтер», в чем-чем, а в этом я разбираюсь.

Что же… если Атас не подобрал его, то — одно из двух: или у него не хватило на это времени, или он хотел сохранить на нем оригинальные отпечатки пальцев. И то и другое одинаково вероятно. Поэтому я ограничился тем, что отпихнул ствол в сторону носком ботинка и — с третьей попытки! — закрыл дверь. Правда, перед этим мне не удалось побороть искушения выглянуть в коридор, благо топот опасной погони уже стих где-то на лестнице. Входная дверь была распахнута. А рядом на грязном полу в довольно дурашливой позе лежал папа трусливого Энди, коротышка Викентьич. С его головы стекала кровь, а потешные узкие очки каким-то странным образом оказались на дверной ручке, где и висели, зацепившись за нее дужкой.

Можно представить, как все произошло: «Его фазер не впускает в квартиру посторонних!» Боялся он, что ли? Напрасно! Те, кого нужно бояться, сами войдут: «Простите, Андрей здесь живет?» — «Здесь». — «Можно?» — «А кто вы такой?» — «Друг!» — «Что-то я вас не знаю!» — «Разве это так важно?» — «Не могу вас пустить!» Тогда получи! Скорее всего — рукояткой «вальтера» по темени сверху вниз, благо, рост небольшой…

Неприятно. Милый маленький Энди — я не виноват, мне понравилось, как к нему обращался «друг», — попытался прошмыгнуть мимо меня в коридор. Может — к отцу на помощь, но, может — и на улицу, прогуляться. А в беге я бы его не достал. Поэтому пришлось аккуратно отпихнуть Энди назад.

— Оставайся на месте!

Похоже, ему захотелось меня ударить, а рисковать мне не хотелось. Атас просил сохранить его для науки! Какой? Хм, есть такая — виктимология! Поэтому я вспомнил о завалявшейся в кармане пальто трофейной «Перфекте». Он был куда младше меня, но заниматься с ним боксом мне тоже не хотелось — после визита к Лине на день рожденья мне следовало еще больше беречь свою голову. В том случае, если я собирался хоть раз еще поесть. А я бы хотел это сделать. Ведь если есть будет нечем, не долго и умереть!

Расчет оказался верным. Едва я выхватил эту детскую игрушку и грозно передернул затвор, Энди сразу обмяк.

— С тобой мы еще не закончили, парень! — пытаясь подражать тону Атаса, сурово сказал я. — Утверждаешь, что сказал нам всю правду? За тобой приходил убийца. Мой друг, как и обещал, тебя спас! Но вот в чем вопрос: как этот киллер тебя вычислил?

— Перестань! — разъярилась татуированная. — Да так же, как и вы! Спросил в «Тыр-пыре», и все тут!

Свой резон в ее логическом построении имелся. Но мне не хотелось так быстро сдаваться.

— А как же тогда он узнал, кого нужно спрашивать? — спросил я и, сознавая шаткость своих аргументов, перешел в контратаку: — Ты говорила, здесь много соседей. Уже почти десять, думаю, они все дома. Давай, быстро, мобилизуй их на помощь его бате, он, похоже, основательно схлопотал по чайнику. Действуй! Только не вызывай лудильщиков, пока мой друг не вернется.

Не возразив ни звуком, она выскользнула в коридор. Нет, все же что-то в ней есть! А?

Дрожа, как Ельцин на лекции в том американском университете, Энди упал на стул и присосался к последней из трех бутылочек «Балтики». Не люблю «Балтику»! Нет, не люблю! И не буду пить — не потому, что нельзя, якобы а потому что не люблю!

Увлекшись психотренингом, я позабыл обо всех вопросах, которые можно было бы задать Энди. Дело поправил Атас. Из прихожей давно уже доносились причитания соседей и стоны раненого, когда вдруг там раздался его голос:

— Спокойно! Федеральная контрразведка!

Мне удалось расслышать, как он их там успокоил. Через пару минут злой как черт Атас появился в комнате.

— Кто тебя просил заниматься самодеятельностью?!

— Интуиция подсказала, — попытался оправдаться я, — что, упустил активиста?

— Засунь себе интуицию в… — Атас с трудом сдержался. — В рамках держи ее! В рамках разума! Да, упустил! Если, когда найдем твоих девиц, вскрытие покажет, что смерть наступила вскоре после этого происшествия, винить будешь себя. И этого щенка! Говори, как они узнали о твоем существовании?! Номер машины! Ну!

— Правда, никакого номера не знаю, может, ваш друг, тот, кого шлепнули, запомнил!

— Да как он мог!

— А мы с ним вышли на улицу, курить-говорить, я ему обо всем рассказал, вдруг, видим, синяя «восьмера» медленно, словно клиента ищет подвести, едет! Я ему: «Вот, точно такая же!» А он пристально так на нее посмотрел, номер записал, говорит: «Разберемся!» И все!

— Из машины могли вас видеть?

— Да, она медленно ехала!

— Это кое-что объясняет! — встрял я. — Покойник как-то вышел на тачку, она действительно оказалась «та же самая», а поскольку люди в машине засекли его вместе с Энди, то вот они на него и вышли по описанию. Естественно, после того как убрали Петрушина.

— Какой кретин!

— Не понял?!

Я и впрямь не понял последней реплики Атаса!

— Я не про тебя. Хотя… с дверью ты мне ловко подсобил, да! Но «кретин» — я про покойника. Как он вышел на машину? Записал ее номер, вот как! И кретин этакий, не оставил его диспетчерам! По номеру он узнал у милицейских владельца, но эту ниточку отслеживать — зашибешься, сейчас даже дети знают, как это делается, подобных справок в горГАИ по сотне в день выдают! Кретин! Понадеялся на силу конторы! Тьфу! Дай аппарат! Еще один конец обрублен!

Я передал ему «Дельту». Атас довольно подробно доложился диспетчеру, это могло умилить самую черствую душу, он вполне допускал, что нас с ним тоже шлепнут! Радовало и то, что он успел перейти с мафиози Глебом Свиридовым на «ты».

— Сваливаем! — закончив общение, Атас подобрал выроненный его соперником ствол, сунул его в пакет. — «Астратур» просил передать штуку их экспертам, — пояснил он мне, — я назначил стрелку на Восстания…Как все неудачно! Этот парень наверняка уже предупредил своих корешей о засаде, думаю, они вполне могут начать избавляться от свидетельниц. Дьявол!

Тормознув на площади Восстания у «Октябрьской», мы передали пакет с пистолетом молчаливым дядькам из БМВ-940.

— Что будем делать? — спросил я, когда эксперты отвалили.

— Их вычислят по отпечаткам. Не исключено! — задумчиво пояснил Атас. — Но! У этого был пистолет, Петрушина спустили из «борза». Значит, у них есть еще один киллер.

Или этот не захотел вечером с автоматом расхаживать, не ночь ведь! Притом, пока вычислят по отпечаткам, время пройдет. А надо бы поторопиться.

— Ты считаешь…

— Нет! Считают математики! Только один шанс, что они сейчас не закапывают твоих подруг — если киллер обнаружит отсутствие слежки, то они теперь будут просто держаться подальше от этого недомерка Энди. Причем этот вариант возможен лишь в том случае, если они уверены: Энди и впрямь не знает номера той «восьмерки»!

— А на чем смотался киллер?

— Не знаю… Он хорошо знает все местные щели, исчез в лабиринте проходных. Это если говорить красиво.

— Хорошо знает… Ты сообщил это предположение «астратуровцам»?

Атас промолчал. Наша тачка по-прежнему стояла на стоянке у «Октябрьской».

— Может, это идея! — наконец, сказал он. — Ты как?

— В норме!

— К половым подвигам готов?

— В смысле?

— Люди «Астратура» сейчас продолжают ворошить притоны. Те, которые им известны. Хотя, думаю, им известны почти все: собственная информация, информация смежников, адреса злачных мест от ментов, Горин их узнал…

(Занятная метаморфоза! Менее чем за полдня Атас начал разбираться в делах «Астратура» лучше, чем я сам! Ох, не аукнулось бы это Корневу, когда контора Атаса вновь наберет силу!)

— … адресов у них много, они задействовали целую армию, но успели проверить лишь половину. А время дорожает. Оно уже сейчас — дороже денег. Мы можем взять пару точек на себя. Хоть какая-то помощь! Но мы не сможем действовать жестко. Нас всего двое. Как максимум. Придется быть нежнее. И в таких заведениях мало заплатить деньги, насколько я знаю. Нужны пароли. Специальные словечки. Придется корчить из себя диких клиентов. Ты готов?

— Хе-хе… Что, неужели это будет необходимо?

— Что? А, ЭТО… Не, обойдешься! Могут же их девочки нам не понравиться?

— Тогда я готов! А деньги откуда?

— У меня есть сто пятьдесят баков. Будем платить только за вход, не за обслуживание. Может, на три-четыре точки хватит, — пожал плечами Атас.

— Начнем с непроверенных мест этого района? — с энтузиазмом встряхнулся я. — Учитывая то, что гость Энди хорошо ориентируется в «местных щелях»?

— Да. Есть диктофон? Нам сейчас адресов сорок надиктуют, лень записывать, — Атас уже набирал номер.

Как ни странно, диктофон нашелся — он так и лежал в кармане моего пальто и ни капли не пострадал во всех перипетиях. Свиридов надиктовал нам двадцать четыре адреса. «Те, до которых нам, наверное, нынче не добраться. Только осторожнее там! Дикие места! Докладывайтесь!»

Семь адресов были в пригородах, единственный адрес в центре — на набережной Обводного, недалеко от автовокзала… и почти рядом с Лиговкой, получается!

Атас тут же рванул машину с мести, визжа покрышками об асфальт мы вывернули с Восстания обратно на Лиговский, пронеслись мимо знакомого теперь въезда во двор к Энди… Вздохнув, я постарался настроить себя на сексуальные подвиги.

— Интересно, и как это люди прикидываются развратниками? — поинтересовался я у Атаса.

На ответ рассчитывать не приходилось. Стиснув зубы, Атас гнал машину вперед и только тихо гундосил через нос матюги, когда какой-нибудь гордый автолюбитель пытался не позволить нам его обогнать.

Вообще-то мне не мешало бы сменить повязку, она вся намокла в том скверике, и я уже начал серьезно опасаться подхватить насморк, когда Атас неожиданно свернул из крайнего левого ряда в крайний правый и резко затормозил. Моя башка с глухим звуком тюкнулась о стекло. Еще немного — и обо всех страхах можно было бы позабыть: мертвые не чихают!

— С ума?!

Мы находились еще довольно далеко от цели. В чем дело?

— Извини! Перемотай назад!

Я не сразу сообразил, что Атас имеет в виду пленку. Но послушался.

— Стоп, по-моему где-то здесь. Мне пос лышалось что-то знакомое!

Атас выглядел до странности озабоченным. Такие физиономии обыкновенно бывают у знаменитых ученых при неожиданном столкновении с необъяснимыми явлениями. Я включил диктофон на воспроизведение.

— Следующий адрес, — без выражения, издалека продолжал голос Глеба Свиридова, это в Веселом поселке, Искровский, тридцать че…

— Почему мы остановились?! Время выходит! Атас, Атас?!

Он продолжал молча слушать адреса.

— «Так, дальше, два диких притона в Купчине, один — на Бухарестской, дом тридцать, второй — улица Балканская, четыре, квартира… "

Атас вновь рванул машину вперед, мы стартовали с ужасным грохотом, он даже не позаботился плавно переключить передачи. Такой безумный стиль езды начал входить у него в привычку!

Мы понеслись в прежнем направлении, в считанные секунды достигли Обводного, но не повернули налево, к автовокзалу, как я ожидал.

— Куда?! Стой!

На Измайловском Атас устроил настоящее ралли. Он не реагировал ни на какие вопросы, едва успевая лавировать в потоке машин. Я начал всерьез опасаться за его психику, потому что время от времени он начинал бормотать несуразицу:

— Разберемся, узнаем, откуда он… Если он как-то связан, убью подонка! Но это интересно, интересно! Заслуживает проверки! Хотя и не может быть! Но ведь насчет Энди — никакой ошибки! Откуда ему известно? Ага! Так-так-так! Кхе! Ну нет, это вряд ли!

Мы умудрялись делать под восемьдесят всю дорогу, а когда въехали в Купчино на широкие магистрали новостроек, Атас еще прибавил. На такой скорости в городе и с нормальным водителем-то передвигаться страшно, а с внезапно спятившим контрразведчиком! Я не знал, что и делать: то ли получше пристегнуться, чтоб не биться больше башкой о ветровое стекло, то ли наоборот, скинуть ремень и попытаться выскочить на каком-нибудь светофоре.

На светофоры Атас уже не обращал внимания. Мы чудом избежали столкновения на углу Бухарестской и Бела Куна, но до этого момента наша машина только один раз сбавила ход еще в старом городе, когда нас хотел остановить бдительный гаишник. Атас не остановился, дико матерясь, высунул в окно свою ксиву и, только гаишник успел прочесть надпись на корочке, вновь рванул с места в карьер. Почему-то нас не стали преследовать, хоть мы и ехали на машине с частными номерами.

На самом-то деле я вовсе не такой тупой, каким могу показаться после нескольких сотрясений мозга. Когда мы по Бухарестской въехали в Купчино, до меня дошло, что Атас решил поменять приоритеты и что первым делом нам придется нанести визит в притон на Балканской. Но вот почему он вдруг так погнал тачку, почему мы миновали притон на Обводном, несмотря на то, что буквально на пять минут раньше решили, что именно там наиболее логично будет искать нужных нам негодяев, для меня оставалось тайной до тех пор, пока Атас не подуспокоился, а это случилось только тогда, когда мы свернули на Балканскую.

— Да чтоб его! Вот ведь нонсенс! Но! С другой стороны… Ах, ты любить-колотить! Что же это такое! — продолжал экспрессивно бормотать Атас, вселяя в меня ужас перед могуществом человеческого подсознания вообще и его темными сторонами в частности.

Наконец он, если и не взял себя в руки — в них он держал руль, то по крайней мере сумел вновь обрести возможность рассуждать связно.

— Думаешь, я сошел с ума, — спросил он меня вдруг подозрительно нормальным тоном, — я и сам так думаю!

Это не могло меня утешить. Пришлось промолчать.

— Понимаешь, не давал покоя этот адрес, — мы уже влетали в начало Балканской, — вспоминай! Где мы что-то похожее слышали?

От нервного перенапряжения я зевнул — громко, судорожно.

— Вот-вот! — поддержал меня этот мань як на государственной службе. — Вспомнил?

Я тоже! И раньше тебя!

Тут мы заложили такой вираж у дома N 4, что я вновь стукнулся башкой, на этот раз о боковое.

— Именно! — продолжал возбужденно объясняться Атас. — Мне тоже такое совпадение показалось невероятным! Я верю, что бывают случайности, но случайного совпадения случайностей быть не может! Скорей всего этот юный подонок, наркоман-прорицатель, знал обо всем деле больше, чем мы предполагали. Прямо донести ему стало боязно, вот он и облек!

Он резко тормознул у подъезда с нужным номером квартиры. Я вроде бы начал что-то понимать, но не перестал удивляться, скорей наоборот! Бедный Атас уверовал в нечто иррациональное, надо же! Правда, как всякий прагматик, пытался найти рациональное объяснение:

— Вот он и облек все в форму! Забыл слово! В завуалированную, вот! Как считаешь?

Краем глаза я отметил что-то знакомое: БМВ-320 салатного цвета с двумя дверями. Атас выключил мотор и повернулся ко мне.

— Считают математики, — процитировал я его. — Пойдет, что ли. Только… Ладно, до меня дошло, почему мы приехали сюда. Будут Балканские войны, да? Секунду-секунду… как же ты тогда объяснишь «выстрелы, кровь»? Ни у тебя, ни у меня ведь нет пушки!

— Стрелять будут в нас! — торжественно объявил мне этот сакральный безумец.

И вышел из машины. Я промедлил. «А чего ты ждал, когда начинал поиски Алешки? — устыдил меня осипший внутренний голос, — того, что выйдет гладко и нежно? Не тушуйся! Может, как раз в это время, пока ты тут дрожишь, Аленушку подклады-вают под очередного клиента! Ногой в живот, чтоб поклонилась и — вперед! А? А может именно сейчас парни решают ликвидировать свое дело, ты понимаешь, что это может означать?»

Решительно сунув грозную «Перфекту» в карман, я открыл дверцу.

— Вперед! — мужественно скомандовал я Атасу.

— Дверцу захлопни!

Хорошо хоть что к нему вернулась обычная рассудительность. Краем глаза я отметил, что он взглядом зацепил окна. Как же, большой любитель каскадерских трюков типа прыжков на балкон с крыши или — в окна с балконов! К несчастью для него, все говорило за то, что в нужной квартире просто нет балкона.

— Пошли!

Мы остановились на лестничной площадке.

— Значит так! — распорядился Атас. — На случай, если киллер здесь, или уже успел меня описать. В дверь звонишь ты!

Как здорово, когда друзья не сомневаются в твоем мужестве!

— А дальше? — спросил я. — «Выстрелы, кровь»?

— Не обязательно. Я встаю здесь. На тебя смотрят в глазок. Если открывают на цепочке, просишь войти, трясешь деньгами, — он протянул мне стошку, — мотивация: мужик знакомый посоветовал, говорил и пароль, да ты забыл по пьяни. Хочешь девочку. Как? Думаю, должны пустить.

— А вдруг — нет?

— Тогда сложнее. Попробуй устроить скандал, чтоб у того, кто откроет, появился соблазн, выйти, пристукнуть тебя. Единственный шанс!

Устроить скандал — это можно! Вчера только тренировался! Я проверил на всякий случай, на месте ли у меня еще голова, и успокоился, нащупав промокшую повязку. На что-то же она была намотана!

— Что же… Начали! — и я протянул руку к звонку.

До сих пор не понимаю, почему меня не расстреляли сквозь дверь. Наверное, благодаря повязке на башке. В глазок меня просто не узнали, дверь приоткрылась на цепочке. Послышалась приглушенная музыка. «Эммануэль». На меня поросячьими глазками уставилась смутно знакомая жирная морда.

— Понимаете, — начал я сходу, — тут мне в сауне на Марата мужик один сказал, что вроде бы у вас можно… ну, это… шикарно побаловаться всю ночь…

И тут я его вспомнил! «Форд-сьерра»! Что бы это значило? Не успел я сообразить, показывать ли мне вид, что мы раньше уже встречались, как толстенные губы-черви раздвинулись в грустной улыбке и между ними ярко блеснули золотые резцы.

— А, щенок «астратуровский», — сказал тот самый водила «форда-сьерры», что хотел огреть меня чем-то тяжелым два дня назад. — Это кстати, блин, очень кстати…

Он еще не снял дверь с цепочки, а его рука уже начала совершать забавные хватательные движения.

— Пардон, я, пожалуй, пойду… — успел нервно сказать я, прежде чем его лапа из влекла из-за пояса револьвер.

Или пистолет? Не время уточнять! С неподражаемой живостью я отпрыгнул с линии огня. Но Стас — по-моему, напарник называл его именно так — и не выстрелил. Распахнув дверь, он выскочил на лестничную площадку.

— Куда, блин! Все, блин!

И тут наконец я сумел понаблюдать за действиями Атаса. Он буквально взорвался: прыжок с места, ногой — по голеностопу, пальцем — в адамово яблоко. Он даже не стал отвлекаться на руку с пушкой, этот молодчик.

Падая, златозубый Стас успел только срыгнуть с полстакана крови. «Буе!» — и больше ни звука. Срыгнуть! Не то слово! Попробуйте набрать полный рот томатного сока, а затем попросите лучшего друга хорошенько дать вам под дых. Тогда поймете… если не забудете взглянуть в зеркало.

Я успел испугаться грохота, которым грозило падение этакой туши, но Атас левой рукой поймал гиганта за волосы на макушке. И чуть-чуть придержал. Туша опустилась на грязный бетонный пол так же плавно и тихо, как пушинка. Теперь я понял, почему Атас еще в машине надел перчатки: ему не хотелось повторять собственных ошибок. Он подобрал ствол — я так и не успел его разглядеть — и исчез в глубине квартиры, взглядом указав мне, что именно необходимо сотворить с поверженным телом.

Приказывать легко! Это совсем не то, что поднимать тяжести! Посоображав с мгновенье, я приспособил неподвижное тело в наиболее удобное для транспортировки положение — а именно: обхватил эту печальную недвижимость за голени, — и все же втащил обратно в квартиру! Что лишний раз доказало верность чьего-то высказывания о том, что-де экстремальные ситуации способствуют проявлению неординарных способностей. Если б они еще наделяли даром предвиденья! Не таким, как у шарлатана Наркуши — ничего, с ним Атас еще разберется! — а настоящим, единственно нужным в этих самых ситуациях!

Не успел я закрыть дверь на лестничную площадку, как оказался сбитым с ног неопознанным летающим объектом. И на какое-то время потерял чувство реальности.

Лучше бы мне было не просыпаться! Я пробыл в отключке какие-то доли секунды и, очнувшись на нециклеванном паркете, успел решить, что сбылась моя недавняя мечта — подраться с профессионалом. Уснул — проснулся! Но когда я начал приподниматься, то сразу сообразил, что исполнение желаний меня ожидает только теперь.

Абсолютно незнакомый мне молодой человек, тот самый, что в полете так ловко сбил меня с ног, успел подняться раньше меня. И теперь почему-то собирался предъявить свои обоснованные претензии не швырнувшему его через весь коридор Атасу, а мне — и это несмотря на то, что мы даже не были друг другу представлены! И претензии его были, по моей оценке, чересчур весомыми. Он мог бы убить меня и одним кулаком, но, для чистоты эксперимента, сжал в нем что-то до боли похожее на ломик.

Я как раз поднимался, он грамотно поймал меня на этом движении — ни отпрыгнуть, ни увернуться. Раз!

Наверное, я испытал такой болевой шок, что не почувствовал, как раскололась моя голова. Такое бывает. Человек с простреленным сердцем успевает пробежать пару метров, а парень с ножами в горле пару секунд продолжает махать кулаками — и так до тех пор, пока они не догадываются, что пора бы и умереть. Пока не проходит шок, и они не начинают вдруг что-то ощущать.

Но я вообще не уловил ничего, кроме стона за спиной «Бли-ин!» и тычка под коленку. Мне только почему-то показалось, что я начал падать навзничь все же на мгновение раньше, чем ломик опустился на мою голову. Клянусь, я даже видел, как на лице молодого человека отразилось изумление. Он вложил в замах не только силу руки, ему хотелось задействовать и весь вес своего тела, а моя голова, очевидно, оказалась слишком незначительным препятствием. И вот изумление стерло с его лица холодную решимость убийцы, он — уже по инерции! — продолжил свое движение и приложился носом о паркет в полуметре от меня. Ломик в его выброшенной вперед руке вдребезги расфигачил стоявший на полу телефон.

Говорят, после смерти призрак погибшего человека получает возможность мстить своему убийце. Раньше мне не верилось в эти сомнительные предрассудки.

Но когда предоставили случай — почему бы и не проверить? Недовольно урча, парень с ломиком предпринял попытку отлепить свое лицо от паркета, и в этот момент моя призрачная рука нащупала вполне материальный твердый предмет и несколько раз подряд обрушила его на мясистый затылок. С обиженным стоном он предпочел на некоторое время отказаться от дальнейших попыток и расслабленно замер. Ну как тут не уверовать в могущество царства духов! Тем более что он-то уснул на твердом паркете, а я продолжал возлежать сантиметрах в тридцати от пола, на чем-то мягком. Как на облаке!

Словно со стороны, я увидел, что мои пальцы сжимают ту самую «Перфекту», от которой я сам чуть было не пострадал в материальной жизни. Очень подходящее оружие воздаяния — теоретически! Но накопленный в дольнем мире практический опыт подсказал мне, что ее рукоятка, пусть и твердая, но все же — уж очень легка.

Я не поленился перевернуться со спины на бок, подобрать ломик из разжавшихся пальцев и несколько раз добавить еще и им по тому же затылку. Духи, знаете ли, бывают исключительно злобными, мстительными и злопамятными! И я, опершись локтем на теплое, мягкое облако, рассмеялся призрачным смехом. «Бли-ин» — отозвалось облако и странно дернулось.

Но мне не было до него дела! Нам, могучим и бесстрастным эфирным субстанциям, зазорно интересоваться какими-то там говорящими облаками. Я легко перевернулся на живот, получше утвердил на облаке теперь уже оба локтя и отдался созерцанию. Было на что посмотреть. Новые квартиры тем и отличаются от большинства старых, что комнаты в них меньше, а коридоры — шире. В самом широком месте представшего перед моим духовным оком коридора проходил показательный бой: мой далекий земной друг Атас показывал какому-то черноголовому с нунчаками, до чего, собственно, хрупким и беззащитным может оказаться бренное человеческое тело. Теперь я понял, почему он не защитил меня от негодяя с ломиком, почему не спас от преждевременной гибели.

Он был занят. Это его полностью оправдывало. Однако за то время, которое все же понадобилось моей бессмертной субстанции, чтоб освободиться от бренной оболочки и удобно устроиться… а! Вот, вот так! Вот здесь, на этом облаке («ой, бли-и-н!»)… Атас успел провести всю подготовительную работу. Мне выпало наблюдать финальную сцену: низко присев, он выбросил вперед ногу, ткнул ею черноголового по голеностопу. Тот дернулся, и грозно вращавшиеся в его руке нунчаки выбили бетонную пыль из стены. И естественно, потеряли в скорости круговращения. Атас нежно дернул их на себя левой, а правую послал навстречу подбородку черноголового. Голова его дернулась назад, но, поскольку тело восприняло импульс в обратном направлении, произошло единственно возможное: широко расставленные ноги бойца скользнули по паркету вперед и резко оседлали выброшенное им навстречу колено Атаса.

Все было кончено.

— Ку-ку! Есть там кто-нибудь? — позвал Атас, перехватывая поудобней пушку в правой руке.

Почему он не стрелял?

— Вставай, хватит прохлаждаться! Кстати, здорово у тебя получилось! Никогда не думал, что ты так лихо реагируешь! Вставай! — Атас говорил, не оборачиваясь ко мне, он напряженно всматривался вглубь квартиры. И в этом я его понимал: первый с пистолетом, второй с ломиком, третий с нунчаками — только в коридоре! Кто знает, сколько их еще скрывается в глубине квартиры. А бедный Атас остался один, ведь теперь, когда я умер…

— Вставай же, Дима, йог-т!

Нас, призраков, очень легко разозлить. Но едва я собрался своим замогильным голосом дать нечестивцу резкую отповедь о недопустимости обращения вольного с душами умерших, как облако подо мной очередной раз дернулось и все с тем же громовым «бли-ин!» зафонтанировало чем-то горячим и красным.

Я в негодовании вскочил. Златозубый шофер «сьерры» лежал на полу и, блюя кровью, сучил ногами. Но боли в его глазах не было, лишь непонимание сложности текущего момента. «Бли-ин, почему же мне так и не грохнуть тебя, сучонок?» — спросил он. Я схватился за голову. Левой рукой. В правой я до сих пор сжимал ломик.

Голова оказалась на месте. И в ней начала проступать горькая истина: я до сих пор жив, а столь удачно грохнуться на пол смог не из-за собственной сноровки, а лишь потому, что, очнувшись и судорожно задрыгав пятками, златозубый непроизвольно подсек меня под коленку и тем самым помог моей голове избежать неминуемой встречи с ломиком… С ломиком? Да, вот с этим!

— Сейчас-сейчас! — крикнул я Атасу.

Мне необходимо было сделать то, что я сделал. По двум причинам. Во-первых, златозубый мог бы оклематься настолько, чтоб стать препоной на пути справедливости, а во-вторых, подрыгай он еще с минуту ногами, и Атас догадался бы, что я не так уж и «лихо реагирую». Моя правая дважды опустилась I на голову златозубого.

Дважды — потому что я все же очень боялся его убить, и первая попытка вышла робкой и неубедительной. Он только еще раз потребовал блин. И начал дико вращать глазами. Со второй он уснул.

— Вот так вот! — зло резюмировал я над телом почившего — не все коту масленица!

Блин!

И героически присоединился к Атасу.

Только тут я услышал, как тихо стало в квартире. Когда нам открывали дверь, звучала музыка, вместе с ней доносились голоса, перезвон бутылок… Теперь все стихло.

Атас отобрал у меня ломик и взамен сунул мне в руку отобранный у златозубого ствол.

. — Я войду, — ввел он меня в курс, когда мы осторожно приблизились к закрытой двери в комнату, — ты подстрахуй. Ори, маши пушкой, но стреляй в крайнем случае. Лучше в воздух. Не хватало еще подстрелить кого-нибудь из этого ствола. Потом не отмоешься.

Я мельком оценил пушку. Стреляный «Макаров», знакомая техника. Такую крутые подонки любят снимать с милицейских — живых или мертвых. Предохранитель был поднят, я тихонько оттянул затвор. Все в порядке, пуля в стволе!

— Слушай, что-то не получается! — прошептал я Атасу. — Тот в дверях, златозубый, он никак не мог никого умыкнуть в то время! Он — тот самый, помнишь, я наверно, рассказывал, двое в БМВ меня отпустить хотели… как раз в то время, когда девицы в «восьмеру» садились, приблизительно…

— Что же теперь, нам извиниться и уйти?! — зло зашипел он.

И Атас «вошел»! В отличие от двери в комнату Энди, эта открывалась наружу. Что создавало проблемы. Решаемые проблемы.

Вжавшись в стену, Атас распахнул дверь. Затем в качестве отвлекающего маневра шарахнул по ней ломиком. После чего прыгнул — по низу, ногами вперед. Его всегда отличали утонченные манеры!

В него так никто и не выстрелил, и мгновение спустя я счет целесообразным поучаствовать в шоу.

— Стоять! К стенам! — заорал я, вспом нив дикий вопль Атаса на Лиговке.

Убивать было некого. Похоже, обороняющиеся исчерпали свои резервы в живой силе. Атас уже тыкал в стену лицом пьяненького мужика в жилете, пиджаке, рубашке и галстуке, но без штанов, а за уставленным водкой столом сидела миниатюрная блондиночка в длинном платьице с таким вырезом, что клиент мог бы получить все желаемое, не срывая с дамы одежд.

— Мадам, — я поклонился, прижав к сердцу «Макаров», — теперь вам не о чем беспокоиться, мы вот пришли, ваши спасители. Чип и Дейл, так сказать.

— Дур-рак! — простонал Атас и, молнией мелькнув к столу, отвесил даме полновесную оплеуху. — Кто еще в квартире?! Где девицы? Ну!

Ее голова мотнулась, но глаза не вспыхнули ни бешенством, ни жаждой мщения. Для подобных чувств блондиночка казалась слишком напуганной.

— В той, в той комнате… А босс дома, что ему тут делать… Но он звонил, на него Никольсон страху нагнал, что-то у него сорвалось недавно, так что может Никольсон приехать, у него пистолет есть… и автомат…

Она продолжала лепетать еще что-то, но я, прежде чем Атас успел меня остановить, метнулся в соседнюю комнату. И во время! Из нее бочком выползал абсолютно голый и неимоверно худой высокий парень с охапкой собственных шмоток под мышкой.

В последний момент убрав палец с курка, я изо всех сил ткнул его зажатым в руке «Макаровым» в брюхо:

— Кюрр поссесе ю! — загнулся он с непонятной жалобой на Провидение.

Уже вовсе как заправский боевик, я второй раз приложил его рукояткой пистолета по голове — а зачем он ее подставил! — и прыгнул в освобожденное им помещение.

Только там мне стала ясна реакция Атаса и то, как, собственно, он смог отличить вольнонаемную работницу эротического производства от рабынь.

В полутемной комнате с железными жалюзи на окнах я обнаружил трех девчоночек, замерших в испуганных позах. В той блондиночке при желании можно было бы найти что-то привлекательное. А здесь передо мной оказались три голых существа — нельзя же назвать одеждой заканчивающиеся где-то на середине бедер чулки и пояса на талии, — со вздувшимися разбитыми губами, разноцветными фонарями на лицах и темно-вишневыми кровоподтеками на ребрах. В комнате стояло две тахты, и на одной из них лежала девушка со скрученными за спиной руками и ногами. Две других замерли так, как вскочили, когда из коридора до них донесся шум сшибки — неудобно расставив ноги, не прикрывая интимных мест… Прикрываться их давно отучили. У одной из них вниз по внутренней стороне бедер текла тоненькая струйка темной крови, терявшаяся затем на черном фоне чулка, у второй были жутко растрепаны волосы и подбит глаз — подбит довольно давно, сиреневая опухоль расплылась на пол-лица. Мой взгляд только скользнул по всем этим деталям, и я тут же постарался перевести его на жалюзи. Смотреть на них сейчас было равносильно издевательству над калекой. Только по первичным половым признакам эти создания могли бы сойти за девушек.

Та, что в «позе ласточки» боком лежала на тахте, вдруг замычала, тихо-тихо завыла от унижения и осознания собственной беспомощности. Сжав челюсти, я шагнул к ней, обнаружил, что вряд ли смогу развязать ее без помощи какого-нибудь острого предмета, бесстрастно отметил следы недавних укусов на ее маленьких торчащих грудях и двинулся обратно, за каким-нибудь ножиком:

— Сейчас, сейчас все будет в порядке, девчонки… — Я не узнавал собственного голоса, говорить мешали стиснутые зубы.

— Все будет в порядке…

Странно спокойный и такой же чувствительный, как создание Франкенштейна, я пос-тарался обойти двух стоявших девушек, не наткнувшись на них случайно взглядом. Смотреть на это было нельзя! И не потому, что они так окаменели в неудобных, непристойных позах, а потому, что во всех находившихся в этой комнате осталось слишком мало человеческого. Во всех! Включая меня! Такое даже мельком нельзя увидеть безнаказанно! А уж сами девчонки! Каким нужно быть ублюдком, чтобы почувствовать — или сохранить! — хоть что-то похожее на влечение… Непонятные измученные существа могли напомнить девушек, только если к ним хорошенько присмотреться. Чего я не мог сделать. Необычайно кстати зашевелился высокий худущий ублюдок там, где я его уложил, на полу в коридоре. Забыв про нож, про то, что одну из трех надо бы развязать, я шагнул к нему. После такого зрелища во мне осталось маловато доброты, нежности и природной лени.

Я сделал еще один шаг.

— Дима! — дрожащим голосом сказали вдруг сзади.

Я медленно обернулся. Да, это непонятное измученное существо с огромным сиреневым фингалом под почти скрывающими лицо черными лохмами, если к нему хорошенько присмотреться, могло напомнить Аленушку. Ее подруга медленно опускалась на тахту, закрывая лицо руками. Сейчас я не мог определить, похожа ли она на запомнившееся мне описание. Сама Алешка — если, конечно, это была она, продолжала стоять, как стояла, мне только показалось, что у нее задрожали колени, и, по-моему, я успел увидеть, как по ее щекам медленно покатились крупные тихие слезы.

— Они… били здорово… сразу отобрали одежду… Всю…

Будь я проклят, если она не попыталась смущенно и робко улыбнуться… и сразу же зарыдала в голос, рухнула лицом на тахту.

— Угу, — сказал я, — все будет в порядке, все будет…

И, отвернувшись, вышел в коридор.

Я позволил ему встать. Но только один раз. Когда ударом ноги длинного урода впечатало в стенку, он так и сполз по ней, дергая головой в такт движениям моих кулаков. А они работали быстро — какие там ушу, цинь-на и прочие хитрые науки мастера Лэй Цзиня, я просто месил этого парня, чем мог! В другой ситуации ему, быть может, удалось бы дать мне отпор, но сейчас он был напутан, пьян и еще не отошел от первой чухи, а во мне высвободился какой-то новый источник энергии. Я подкидывал его пинками так, чтоб опять достать кулаками до этой морды, затем, когда он вновь опадал, как не закрепленный на стене коврик, опять начинал быть ногами. Был момент, когда длинное голое тело попыталось отползти, отталкиваясь рукой от паркета, но мне удался фантастический прыжок, и я опустился обеими ногами на его локоть и предплечье.

Он не орал, а я работал так тихо, что сейчас уже нельзя сказать, сколько времени — все же думаю, не очень много — прошло, прежде чем Атас обратил внимание на возню в коридоре.

— Стой! С ума сошел! Прекрати! Дима!

Прекрати, я сказал! Прекрати!

Меня отбросило к противоположной стене. Безумие сразу как-то отпустило, вышло из меня, как газ из воздушного шарика. Сморщившись, я посмотрел на Атаса.

— Извини… все будет в порядке, теперь все будет…

— Опомнись! — Он профессионально пнул длинную белую гадость на паркете носком своего полусапожка. — Еще дел невпроворот!

— Каких? Наши… там, Алена, еще две тетки…

— А стрелок? «Астратуру» нужен автоматчик, ты слышал, что сказала эта белобрысая дрянь? Он будет здесь с минуты на минуту, нужно вызывать ментов!

— Обалдел? При чем тут менты, видел бы ты, в каком они там виде, — я кивнул на дальнюю комнату, — и так только в чем жизнь держится, милицейские их просто добьют! Вызывай «астратуровских»…

— Как? Здесь телефон расколошматили, а от твоей «Дельты» гляди, что осталось.

Атас показал на какое-то кладбище микросхем на полу. Я потянулся к карману.

— Действительно, выпала… А как ты хотел вызывать милицейских?

— Да, там… Обещал тетке отдать ее вещи, тут из шкафа, у нее целый гардероб, если она не поленится в платьице выскочить, «02» набрать…

— Целый гардероб?! Она еще не ушла?

— Нет.

В первой комнате произошли некоторые перестановки. Исчез мужик с голой задницей, на полу лежали профессионально упакованные Атасом тюки — трое наших недавних оппонентов. Блондиночка, с опаской косясь на эту недвижимость, запихивала какие-то шмотки в объемный сак. Я вовремя вспомнил про нож. Взял первый попавшийся со стола и шагнул к ней.

— Ты ведь здесь не только работница, еще и что-то типа бандерши, а, красивая?

— Нет-нет, это все они! — она указала на тюки.

Кто-то из троицы чувствовал себя уже достаточно хорошо для похабщины.

— Почему ты не заткнул им пасти? — спросил я, не оборачиваясь, понимая, что Атас вошел следом за мной проверить, не устрою ли я еще одного избиения… или чего-нибудь похуже.

— Еще поговорим с ними. Об автоматчике, о боссе.

— Ты! Отвечай! Босс — какой он, опиши!

— Черные волосы, брюнет, лицо… такое… чуть-чуть плоское.

— Бакенбарды?

— Да, маленькие такие…

— Кольца носит?

— П-п-платиновую печатку, перстень, на левой руке…

— Сходится. Имя, адрес!

— Правда, не знаю я адреса, правда! А зовут Лева, Лев… да не надо мне про него ничего знать, деньги регулярно отдавал! И все!

— Оставь дурочку, — буркнул Атас, — развоевался! Это мы все у мужчин узнаем, по-мужски.

— Понимаешь… ты не видел, а я видел, — я кивнул на соседнюю комнату, — во мне нет никаких недобрых чувств к ударницам секс-цеха, наоборот, работа не хуже других… и лучше, чем в газете. Но она не могла не знать, что происходит за стенкой, как там удерживают девочек, как с ними обращаются… К тому же тот факт, что у нее в этой комнате настоящий гардероб, не может не натолкнуть меня на мысль, что она все же являлась здесь чем-то большим, что простая приходящая труженица, за которую она себя выдает. Скорее всего эта милашка по совместительству работала здесь надзирательницей, «циричкой», если тебе, Атас, такой термин ближе!

— Не заводись! — Он почувствовал: раз я дошел до того, что проехался по поводу

377 его службы, меня лучше не злить. — Что же, ты и ее измочалить собираешься?

— Зачем? Ведь мои подозрения еще ничем не доказаны! — я не сводил глаз с блонди-ночки, и то, что она здорово побледнела, когда сообразила, куда я клоню, могло бы стать доказательством… если б у меня в запасе не имелось лучшей проверки!

— Я все это о том, что ты могла бы на время одолжить пару юбчонок своим товаркам… гм… невольным товаркам…

— Конечно, конечно! Если с возвратом… Бедные девочки! — засуетилась она.

— А разве тебе не хочется утешить их лично? — я подхватил блондиночку под мышки и поволок в дальнюю комнату.

— Нет! Не надо!

— В чем дело? — урезонил я ее и, приоткрыв дверь, втолкнул внутрь.

Девчушки уже каким-то образом умудрились развязать руки-ноги бедняжке на тахте, нож так и не пригодился.

— Алена! — я по-прежнему старался на них не смотреть. — Эта добрая девочка при несла вам пару комплектов одежды…

— Добрая де… ах ты, сучка!

Я закрыл дверь.

Пусть одеваются спокойно. Конечно, они в худшей форме, но у них все-таки тройное преимущество! Кроме того, на их стороне справедливость!

— Ну и кто теперь пойдет звонить? — хмуро встретил меня Атас, неодобрительно прислушивавшийся к визгу блондинки.

За это время из коридора успело исчезнуть тело второго клиента.

— Куда ты их деваешь? В мусоропровод?

— Как можно! Они же живые! Клиенты отдыхают в ванной. На случай, если вдруг кому понадобятся. Но — не знаю. Успеем разобраться, как паршивый маленький наркоман навел нас на эту малину, откуда он о ней узнал…

— Какой наркоман? — подал голос один из тюков.

— А вот ты нам и расскажешь. И заодно обрисуешь, как найти шефа этого притона.

— Половой орган вам!

— Его мы у тебя тоже возьмем. Подожди.

Атас вывел меня в коридор.

— Ты так и не врубился, что сюда едет автоматчик? Возьми мою ксиву, в этом районе уличные телефоны три часа искать можно, попросись в любую соседнюю квартиру и звони в «Астратур».

— Слушай, это, конечно, хорошо, но ты же не при исполнении… И слишком часто Светил сегодня свою ксиву. Тебе не попадет?

— Всего лишь удостоверение личности! — грустно отмахнулся Атас. — Иди. Я пока с ними потолкую.

Он так и не снял перчатки.

— Ты что, будешь их пытать?

— Если так не расскажут.

— С ума сошел?! Засовывать в задницы паяльники и тушить о глаза сигареты?

— Зачем? — грустно улыбнулся Атас. — Смотри…

Он продемонстрировал мне тюбик с какой-то мазью.

— Эта штука предназначалась для тебя!

— Что?!

— «Финалгол», хорошая мазь. Спортсмены применяют для разогревки. Годится и при переломах-ушибах-вывихах-растяжениях. Ночью я еще не знал, что с тобой случилось, вот и прихватил. Не зря же я ее таскал. Признаться, хотелось опробовать на Энди, да он вовремя раскололся.

— Будешь сначала ломать руки, а потом смазывать? — не врубился я.

— Зачем ломать? Зачем руки? Ты когда-нибудь «звездочкой» мазался?

— Ну.

— А никогда не случалось, не помыв рук, затем в туалет сходить?

— Бр-рр-р! Разок было.

— Так «финалголом» намазать еще круче! Неохота пачкаться, ну да перчатки потом можно выкинуть.

— Гм… Удачное наказание для сутенеров-беспределыциков!

Я повернулся и пошел к двери, но остановился.

— Если вдруг я чуть опоздаю… Ты, над еюсь, понимаешь, что автоматчик не станет звонить в дверь?

— Ключ, конечно. Но я только одного намажу, потом пойду ждать. Шпалер теперь есть. А ты… будешь возвращаться, звони условно: три коротких, пауза, шесть. По типу «раз-два-три, «Зенитушка» дави!».

Другие квартиры на этаже то ли пустовали, то ли их хозяева имели достаточно благоразумия, чтоб даже и не подходить к дверям. Пришлось спуститься на этаж ниже. По пути я выглянул в окошко. На улице было темным-темно, и только луч фонаря у подъезда позволял убедиться, что с «девяткой» Атаса ничего не случилось. Рядом угадывался и почти осиротевший уже «форд-сьерра». В принципе, эти «коты» такие дешевые люди: «сьерра», которую уже лет десять как не выпускают, «восьмерка»… Что ж, каждый сам выбирает себе свой бизнес! У меня вообще нет машины, поэтому я только вздохнул и продолжал беспокоить жильцов дома. Хотя время не такое уж позднее! Как-то мы быстро управились, еще нет и девяти!

Этажом ниже мне повезло! Атасовы «корочки» сработали так, что мужик в трениках, открывший мне дверь, даже не стал сличать фотографию с мордой. Думаю, он пустил бы меня и просто так. А если б возникли проблемы, всегда можно было бы попробовать отбазариться тем, что так меняет человека головная повязка. К тому же мое лицо мне самому наверняка показалось бы незнакомым, настолько он было вытянутым. Оттого что я думал о найденной Алешке. А вот ЧТО я о ней думал, пусть догадываются психологи, психоаналитики и офицеры полиции нравов. Будь проклят мир, в котором регулярными и частыми побоями даже неразумного медведя можно научить считать!

Я доложился по телефону Свиридову, тот воспылал непонятным энтузиазмом и обматерил меня за то, что я не удосужился взглянуть на номер «бээмвэшки».

— Мы б уже сейчас на этого козла, шефа там ихнего, вышли! Ладно! Беспокою лидеров и сообщаю всем парням в вашем районе, чтоб подсуетились! Молодцы! Но главное — нужен автомат! Оружие, из которого спустили Петрушина! Работайте дальше!

Я поблагодарил мужика и попытался всунуть ему пятидолларовую бумажку. Он отказался. Я шел по простому линолеуму его нищей квартиры и думал, что в этом странном мире, в котором мы все очутились, не перевелись еще нормальные люди. Что показалось мне ненормальным, странным и заслуживающим удивления. И я удивлялся.

Мне оставалось подняться на половину пролета, когда я вдруг решил вновь выглянуть в окно на лестничной площадке между этажами. Просто для того, чтоб убедиться, что там, за окном, по-прежнему можно жить.

До меня не сразу дошло, что к чему, когда я увидел, как из подвалившей двудверной машины выскочила парочка и юркнула в подъезд. Тачка была темно-синего цвета, очень похожая на «восьмерку»…

Я рванул наверх. «Ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту-ту-ту!» — в темпе прозвенел звонок. На лестнице уже можно было услышать топот двух пар ног. Значит, парни сообразили, что на их «малине» что-то произошло. Ах, да, они, конечно, звонили по телефону, и когда никто не взял трубку…

— Заходи…

Я резко захлопнул за собой дверь.

— Атас, их двое! Уже бегут! Не лифт, по лестнице бегут, сечешь?!

— Так… — Атас накинул на дверь цепочку.

Только тут моего сознания достиг дикий вой. Три с грехом пополам одетые девчушки — теперь в одной из них уже можно было узнать Алену — стыдливо мялись у двери в первую комнату. На всех были непомерно короткие вещи: или юбки, или платьица, или джинсы.

Да, та блондиночка не только казалась миниатюрной.

— Все твои сомнения разрешились. Их умыкал не златозубый. Чувак с нунчаками и Артур, местный киллер. На «восьмерке», — быстро проговорил Атас.

— А кто орет?

— Посмотри…

Я заглянул на звук.

— А-а, Александрович, а-а-а! Лев Александрович! Сука, помой их, помой, сука! Лев Александрович Распетрович! А-а-а! Адрес: улица Пестеля, а-а-а! Я уже говорил, а-а-а! Помой мне яйца, гад!

— А где белобрысенькая?

— У твоих знакомых есть чувство юмора.

Они запихнули ее в сортир, к клиентам.

Прислушавшись, я различил и вполне объяснимые звуки, доносившиеся из-за заблокированной доской двери сортира.

— Это не чувство юмора, это чувство справедливости.

В дверь позвонили.

— Если ты пойдешь откроешь, я тебя помою! — пообещал Атас черноголовому.

На свою беду, тот пришел в себя раньше других, и именно ему довелось попробовать «финалголовой» терапии.

— Открою! Открою!

Не выпуская из руки «Макаров», Атас дал мне сигнал развязать черноголового, а сам пододвинул ему принесенный Аленушкой чайник:

— Ополаскивайся быстрее.

Я стыдливо отвернулся.

Черноголовый привел себя в порядок секунд за десять, так ему не терпелось избавиться от неприятных ощущений! Затем он робко встал и зашагал к двери под дулом Атаса. В нее уже не трезвонили. Меня это насторожило. И моего друга тоже.

— Крикни: «Открываю», — приказал он тихо, — и открывай, не заставляй ждать.

— Открываю.

Черноголовый начал поспешно поворачивать замок. Атас дал мне знак вжаться в стену, девушки тихо исчезли во второй комнате.

Парень снял цепочку. Не знаю, на что он рассчитывал. Что его узнают по голосу? В тот момент, когда он начал приоткрывать дверь, его навсегда избавили от неприятных ощущений. Я еще не слышал такого грохота. Рой пуль впился в тело черноголового, отбросил его на стену. Запомнилось, что он какое-то время завис в неестественном положении, не касаясь пола подошвами ног, направленной чуть снизу вверх очередью его на мгновение словно пришпилило к обоям. Треск автомата еще не смолк, когда в квартиру впрыгнул парень с пистолетом. Он забавно держал ноги в раскарячку, в такой позе и свалился. Атас все же позволил себе выстрелить. Да ведь уже можно было не опасаться поднять шум!

Автоматчик убрал палец с крючка, тело черноголового с грохотом рухнуло на пол. Я приземлился бесшумно — уверенной рукой Атас зашвырнул меня в комнату. И перебазировался сам, высунув в коридор лишь ствол пистолета. «Если автоматчик достаточно решителен, он не отступится! Ему приказали ликвидировать притон, он сейчас зальет коридор свинцом и начнет медленно продвигаться вглубь квартиры, обрабатывая все на своем пути! Шансов мало!» Мне стало грустно.

Треск автомата послышался снова. Я оказался прав, теперь пули рикошетом скрежетали о стены коридора. По лицу Атаса я заметил, что он собирается шмальнуть вслепую — а другой возможности зацепить или испугать автоматчика у него не оставалось! — когда вдруг очередь неожиданно оборвалась. Послышался глухой удар, шум…

— Э-гей! Есть кто живой?

— Стоять! Стреляю! Кто такие?

— Давай, попробуй стрельни! «Астратур»! Когда мне удалось подняться и выглянуть в коридор, Атас уже беседовал о чем-то со здоровенным битюгом в камуфляже. В руке у того был бронещит, типа омоновского. Черноголовый больше напоминал решето, в котором процеживают клюквенный сок, парень, схлопотавший пулю от Атаса, лежал смиренно и даже не посвистывал дырочкой в левом боку. Дырочку почти нельзя было заметить, если б не пробитая черная кожанка. А рядом в агонии корчился почти перерубленный пополам человек.

— Он нас боковым зрением заметил, при шлось ребром щита вмазать, — словно оправдываясь, объяснял Атасу битюг, — может, и перестарались, да слабей ударить страшновато было…

С ним рядом переминались с ноги на ногу еще четверо. Без щитов, но тоже в камуфляже.

— Да по мне хоть бы он сдох. Он ваш. Видите? — Атас поддел носком полусапожка любопытную игрушку.

Так я впервые увидел знаменитый «борз», «волк» — забавную чеченскую пародию на АКМС'У, убогий пасынок «шмайсера». Еще

386 я успел заметить, как Атас, под одобрительное ворчанье битюга, обтирает «Макаров» и вкладывает его в руку расстрелянного черноголового.

— Нажмете потом его пальцем на курок, чтоб он тест прошел…

— Ясное дело! — человек со щитом горестно взглянул на автоматчика. — Черт, Корнев спуску не даст, если я перестарался! Как теперь на их босса выйти?! Нужен ведь тот, кто приказал, не только исполнитель!

— Лев Александрович Распетрович, вот его адрес на Пестеля, отзвонитесь вашим бригадам… — Атас протянул бумажку. — Пошли, Дима, теперь их игра!

— Там, в дальней комнате, девчонки… надо бы их в больничку…

— А показания на этих?!

— Да на кой! — поддержал меня Атас, что у вас, без их показаний состава не наберется, что ли?! Если не можете помочь, так мы их на моей тачке увезем, влезут!

— Им нужно в хорошую частную клинику! — разъярился я. — Дайте ваш радиотелефон, я сам Корневу позвоню!

— Не кипятись. Все учтено, эвакуируем мы их! Просто, забавно — за этот день мы в нашу клинику на Вавиловых уже штук семь таких девчоночек завезли!

Я не нашел в этом ничего забавного. Еще семь таких же! И это за один день! До машины Атасу пришлось тащить меня волоком. Дело закончилось так, как я и предполагал: как никчемушный, но сильный запой. Плохие наказаны, добро торжествует… Да как оно может торжествовать, мать его, если таких притонов еще…

Думаю, мне пришлось бы проваляться в больнице столько же, если не больше, чем спасенным девицам — моя башка все-таки не выдержала всего этого напряга, — если, Корнев не прислал ко мне эскулапов на дом. Ведь «Астратур» обеспечивает и медицинское страхование! Но на следующее же утро лично Игорь Николаевич Корнев, вице-президент концерна, нарушил все строжайшие предписания врачей. Сперва я подумал, что он просто приехал меня навестить.

Я открыл ему дверь и сразу же пополз обратно на койку, а он, оставив Богдана скучать в прихожей, сел в то самое кресло, в котором сутки назад красовался Атас. И закурил сигаретку «Давидофф».

— Врачи не рекомендовали меня обкуривать! — предупредил я и попытался уснуть.

Что он мог сказать мне ободряющего, этот дэнди глаженый!

— Вы нам помогли. Понятно, будут выписаны премиальные от концерна, минус затраты на лечение дам и тэ пэ. — Игорь цинично затянулся. — Но любую помощь нужно доводить до конца.

— Этот ваш вчерашний наркоман… ты его знал раньше? Нет? Так мы и установили. Занятная личность. Понятно, мы еще вчера взяли его в работу, наши люди быстро отыскали этого Нострадамуса благодаря вашим отчетам. Когда мне доложили, что он никак ничего не мог знать о банде беспределыцика Распетровича, я им заинтересовался. Согласись, мое любопытство можно понять. Но, понимаешь, возникла проблема. Мне не сложно разговорить человека… Нет, ты не то подумал, у меня не та должность, чтоб позволить себе применять физической воздействие к кому бы то ни было… Так вот, в силу моей природной коммуникабельности мне удается находить общий язык с самыми разными людьми, в том числе и с подобными аномальными личностями. Но, с другой стороны, мой небогатый практический опыт достаточен для того, чтоб я мог понять — когда у ненормального возникает заскок, этот заскок лучше уважить, чем упорствовать в переубеждении. Он почему-то полюбил тебя, Дима. Нет, он не голубой. Скажем, ты как-то смог внушить ему доверие. Он отказался со мной беседовать без тебя. А мне нужно задать ему пару вопросов, которые смогут существенным образом изменить его судьбу в случае, если он найдет на них удачные ответы. Ты не сможешь поучаствовать в нашем диалоге?

— Врачи не советовали мне напрягать то, что у меня осталось от мозгов! — буркнул я, уже понимая, что деваться некуда!

— Такой жертвы от тебя не потребуется! — заверил меня Корнев. — Поможешь?

— Хватит баловаться риторическими вопросами!

— Богдан, пусть Вад приведет мальчишку, потом подышите оба на лестнице.

Так я снова увидел маленького Наркушу-Нострадамуса.

Оказавшись в комнате, этот тщедушный племянник Мирового Разума сразу же кинулся к моей лежанке.

— Слушай, что творится, не врублюсь! Эти кореша — так уморительно Корнева давно никто не называл! — с ночи ко мне пристают, обхаживают, халявной травой прельщают, что делать, а? Они на тебя ссылались, мне вчера сказали, что ты кайфовый мэн, этот пижон меня не подставит?

— Это не пижон, Наркуша, — я все же не удержался, — это Игорь Николаевич Корнев, кайфовый мэн. Может, он тебя и подставит, но капусты у него столько, что он всю область может гашишом засадить. И тепличные условия для произрастания создать. Так что решай сам. Я бы на твоем месте ответил на его вопросы, ничего ведь не убудет, верно? А потом выслушал бы, что он сможет тебе предложить.

— Ну ладно, если ты кайфовый мэн… — Наркуша взглянул на Корнева и вскарабкался в кресло напротив, — давай свой вопрос, только если я не буду курить, ничего не выйдет!

Пожалуй, все это начало меня забавлять. Особенно поведение Корнева. Конечно, он был слишком умен, чтоб обижаться на «мэ-на», но вот того, что он с улыбкой достанет из нагрудного кармашка своего лондонского костюма перламутровую табакерку с анашой и протянет ее малолетнему наркоману вместе с машинкой для сворачивания самокруток и янтарным мундштуком, извлеченными из бокового кармана, я уж никак не ожидал!

Тем не менее так он и поступил!

Мы помолчали. Наркуша соорудил косяк, скептически посмотрел на мундштук, но все же воспользовался им, и через пару-тройку минут по комнате распространился знакомый каждому приятный сладковатый запах. Знали б корневские доктора, чем будет пахнуть мой постельный режим!

Еще через пару минут Наркуша дал понять, что он достиг нужной кондиции. Прикрыл глаза, начал ритмично кивать головой… Мне становилось все интереснее и интереснее, потому что Корнев на полном серьезе начал вдруг осыпать его сведениями о НДС-банке со всей специфической терминологией.

— Итак, вопрос! — наконец сказал он. — Можно ли доверить такой конторе проведение фьючерсных сделок?

Возможно, его вопрос звучал как-то по-иному, я не специалист, к тому же слишком прибалдел от такого поворота. Наркуша уже достиг транса, перестал кивать и вдруг тем же поразившим меня вчера ясным голосом выдал:

— Закапывать деньги — не лучший из худших путей. Если в студень поднимутся ставки, то дело простое! Станет голым король, но нищий устроится в принцы! Золотые кусты прорастут над страной дураков!

Я успел испугаться, что после этого доходчивого объяснения Корнев прикажет своим ребятам выкинуть Наркушу из окна. Но мне предстояло удивиться еще раз. Мельком взглянув на отрубившегося Наркушу — как и вчера, тлеющий окурок выпал из его губ, но не в лужу, а на мой ковер, — Корнев пробормотал что-то вроде «что же, если толковать так, то не лишено… «Студень» — это январь, сходится…», затем опомнился, резко спросил:

— Долго он таким пробудет?

— Минут пять-десятъ.

— За десять я обернусь. Посторожи его! — он набрал номер на радиотелефоне, быстро предупредил какого-то Олега Викторовича, что сейчас заедет, и стремительно исчез, не забыв достаточно громко высказаться на лестнице:

— Вадим, со мной в правление НДС-банка.

Богдан, если наркоман улизнет…

Когда Наркуша очнулся, я успел дурным голосом докричаться до Богдана и добиться от него, чтоб он затушил мой ковер. Корнев, как и обещал, появился минут через десять.

— Так, парень! Домик на Крестовском, полтонны баков в месяц, халявная трава — Корнев не чурался молодежной лексики — полный пансион, бесплатный, понятное дело, относительная свобода при условии, что предсказываешь только для меня. Скажем, пять вопросов в сутки.

— У меня больше одного не получается… — стыдливо признался Наркуша-Ностра дамус, — но я не знаю, пусть забинтованный скажет…

Только тут я сообразил, что мы с ним до сих пор не знаем друг друга по имени.

— Меня зовут Дима. А тебя? Он удивленно захлопал глазами.

— Наркуша… я, в натуре, не помню… Ну и черт с ним!

— Думай сам, Наркуша! Нужно тебе это?

Хотя, я боюсь, вот этот кайфовый мэн…

Богдан не удержался, хрюкнул от смеха, но Корнев только дружелюбно показал ему средним пальцем «фак» — ровно половину «Твикса», сладкой парочки.

— … этот кайфовый мэн не делает таких предложений, от которых можно легко отказаться.

Корнев самодовольно кивнул. И тут зазвонил телефон. Я взял трубку.

— Это Атас, я с работы, как ты, нормально? Слушай, я рассказал в конторе об этом вчерашнем наркомане, наши психологи им заинтересовались. Но не найти. Не поможешь?

— Помогу. Он у меня. Что вам от него нужно?

— Ну, им нужно, чтоб он пришел. Тесты, опыты, проверить его захотели.

— Забесплатно?

— Спрашиваешь!

Я прикрыл трубку ладонью.

— Теперь ты можешь отказаться от этого предложения, — спокойно сказал я Наркуше, не обращая внимания на то, что Корнев сделал страшное лицо и предостерегающе махнул ладонью, — тебя защитят контрразведчики. Сможешь забесплатно поработать на благо Родины. Но теперь ты перед выбором: или-или. Одни смогут защитить тебя от других, но покоя тебе не видать. Точно, в любом разе. Что решаешь?

— Благо Родины — это хорошо… — задумчиво протянул Наркуша, — но слушай, Дима, контрразведчики — это ведь почти то же самое, что менты?

Я посмотрел на Корнева. Его глаза стали черными-черными.

— Ну, что-то похожее… — уклонился я от прямого ответа. Корнев показал мне большой палец.

— А менты, они траву всегда отбирают… — Наркушу продолжали раздирать сомнения, — и грозятся в пээндэ сдать… Нет уж! При чем тут менты?!

— Атас, его у вас переманили, — сказал я в тот момент, когда телохранитель Корнева уже заботливо уводил Наркушу.

Короче, «две силы» чуть не «поспорили из-за предсказателя».

 

Хеппи-энд

А ровно через две недели нас с Атасом пригласили на банкет в «Невский». Конечно, Алешкин преподаватель театрального мастерства в Москве получил факс от «правления концерна», такую же бумажонку получил и ректор ее заведения, и в результате она тоже смогла присутствовать.

Нас посадили в самый дальний уголок стола, и мы накинулись на съестное. Говорить не хотелось — после всей этой истории мило обшучивать мелочи не слишком тянуло, а обсуждать все происшедшее и вовсе никто не мог. Ни девушки, ни мы с Атасом. Поэтому я и решил — в конце-то концов! — использовать голову по прямому назначению. Для еды.

У меня и в мыслях не было, что этот банкет закатили в честь двух бравых парней, сумевших победить столько негодяев. Нет, «Астратур» отмечал расширение зоны влияния. Под шумок, под видом мести за убиенного Петрушина, они взяли под контроль почти все те «дикие» притоны, за которые в другое время им бы еще пришлось поспорить с конкурентами. Обыкновенная колониальная война, покорение новых земель… Да вдобавок и наглядная демонстрация силы: убийца сдан милицейским менее чем за сутки, да еще вместе с оружием, с тем самым автоматом, пульки из ствола которого прозондировали несчастного «пришельца» на выживаемость.

Кстати, о милицейских. Их было в тот вечер в «Невском» куда больше, чем я мог предположить. Сергей Валентиныч Горин не ограничился тем, что пригласил, как обыкновенно, на это маленькое семейное торжество своих бывших коллег, успевших стать майорами «подоконниками» и полновесными «полканами», но так и не сумевших, в отличие от своего недавнего подчиненного, огрести эквивалентную собственной значимости сумму денег. Однако, кроме них, в банкетном зале присутствовали: зам начальника Шестого управления, пара боссов РУОПа (если я их правильно идентифицировал, понятно, что официально мне никого не представили, на подобных сборищах считается, что все и так всех знают) и еще какой-то мужик в штатском, в котором все, от дешевых начищенных ботинок до двух-трех волосков на макушке свидетельствовало: тоже милицейский! И не из рядовых!

Пили, ели, хвалили Горина, Шапиро, Корнева и отсутствующего президента концерна Андрея Смирнова, снова принимались жевать…

Сергей Горин поднял бокал.

Я толкнул локтем Атаса, сейчас должно было прозвучать нечто значимое. Горин с немного наигранным пиететом взглянул на дядьку в штатском.

— Здесь прозвучало уже много очень хороших слов в адрес концерна «Астратур», его охранного и сыскного агентств… Но, мне думается, не стоит преувеличивать наши скромные заслуги. Вернемся на мгновение к событиям двухнедельной давности. Спецы господина полковника — легкий полупоклон — менее чем за сутки смогли раскрыть убийство нашего коллеги, возбудили уголовные дела в отношении семи притонодержателей, закрыли, пресекли функционирование шести подпольных «точек» — публичных домов.

И я поднимаю этот бокал за мужество и высокие профессиональные качества подчиненных господина полковника… и его самого, конечно!

Атас на мгновение замешкался. Рука, в которой он держал рюмку с «Хенесси» вдруг застыла в воздухе, он недоуменно не нее посмотрел, поддержал рюмку другой рукой и странным тоном обратился ко мне:

— Теперь уже я не пойму… Слушай, при чем тут менты?

На другой день я проводил Алешку до поезда, посадил ее в вагон «Красной стрелы» (билеты от «Астратура»), попытался пошутить на ту тему, что все же она оказалась не права: на том банкете к нашему столику подвалил известный питерский кинорежиссер, взял ее координаты… а ведь его фильм спонсировал именно «Астратур»! Но нам с ней так и не удалось преодолеть возникшее между нами напряжение… Мы оба слишком стеснялись этой грязной истории. Не знаю, сможем ли мы продолжать дружить! Прежними наши отношения, во всяком случае, не останутся…

Поезд отвалил от перрона, я закурил. И припомнил, что так и не компенсировал ущерб, причиненный одному парчовому платьицу. Ухмыльнувшись, я купил в ларьке на Литовском одну розочку, бутылку шампанского и, спустившись в метро, решительно зашел в состав, следующий до «Владимирской». Почему-то мне казалось, что имеет смысл поздравить Лину с прошедшим днем рождения, поговорить с ней о платье ее подруги и «Перфекте» ее мальчика.

На скамейку напротив шлепнулась женщина лет сорока пяти, плотная и непритязательная, из тех, кого обыкновенно называют «бабами» мужики у ларьков. Она посмотрела на меня и пьяно улыбнулась:

— Парень! Все нормально! Мне показалось, что она права.

— Угостил бы винцом!

Я улыбнулся. Все действительно нормально. Как и любая действительность.