Чириканье синтетических птичек на телефоне означало, что пришло сообщение. Одно. Второе. Третье. Ого, четвёртое! Все разом? Это что же такое случилось, интересно?

Сиф неохотно открыл глаза и мутным взглядом окинул расстилающийся перед ним мир.

Кабинет Лавеина — ага, это уже было. Сам врач за столом, бодро печатающий что-то на компьютере. Так, а Кап где?

— Сива, ещё раз свалишься — убью!

А вот и Кап. Только голос у него слишком жалобный для всерьёз замышляющего убийство своего друга командира Шакалов.

— Виноват… То есть, извини, — в потолок вздохнул Сиф, прислушиваясь к своему телу. Ощущения были не из лучших — как будто валяешься гриппозный и температурящий уже который день подряд.

Снова зачирикали птички.

— А где мой телефон, Кап?

— А… а я у тебя взял, — Артём говорил подозрительно беспечно. — А что?

— Дай прочитать.

— Тебе нельзя! — поспешно возразил Кап.

— А если это командир написал? — выбирать, о чём можно говорить в присутствии Лавеина, а о чём нельзя, Сиф уже не стал. Во всяком случае врач производил впечатление человека, который не будет ни задавать вопросов, ни болтать «налево», да и его слова про Шанхая были… довольно странными. Кто такой Захар Шацкий?

«Об этом подумаю потом», — отмёл размышления в сторону Сиф, осторожно садясь, и требовательно нахмурил брови, как обычно хмурился, когда кто-то из сослуживцев его «всерьёз» не хотел воспринимать:

— Кап!

Кап сидел рядом, на стуле, и вертел мобильник в руках:

— Да не писал тебе твой командир!

— Пять сообщений, Кап. Теория вероятности однозначно указывает на то, что хотя бы в одном случае из пяти я понадобился именно ему.

Командир Шакалов посмотрел на экранчик телефона и хмыкнул довольно:

— Обломалась твоя теория вероятности! Одно сообщение от некоей Расточки — подруга твоя, да?

— Кап!

— Ладно, ладно. Ещё одно с неизвестного номера — непринятый вызов. И три от некоего дядьки… Эй, Сива! — он не успел и глазом моргнуть, как телефон оказался в руках младшего друга.

— Дядька — это он и есть…

Сиф уже собирался прочитать первое сообщение от командира, сообразив, что давно уже надо было ему написать, но не выдержал и открыл Расточкино. Она ведь так давно ему не писала… Да и он, признаться, тоже очень-очень давно первым ни ей, ни Каше не писал. Там, в Горье, было не до того — КМП, Алёна, ранение, Тиль, Леон… А во время поездки «по городам и весям» и вовсе не хотелось возвращаться мыслями к Москве и думать о друзьях — здесь была совсем-совсем другая жизнь, будто с чистого листа… Вернее, не совсем с чистого — маячило за гранью памяти грозное прошлое.

Последние несколько дней Сиф, наверное, тоже друзьям не писал… Хотя в памяти упорно отказывались всплывать хоть какие-то целостные «картинки» о недавних событиях.

«А у нас админ. раб. по математике прошла. И итоговый диктант. Ты когда вернёшься?»

Сиф сглотнул, тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы как-то вразумительно ответить. В голову ничего не лезло — ни словечка, ни идеи.

… Тут затрезвонил телефон у Лавеина, о котором Сиф уже успел забыть.

— Сто шестнадцатый кабинет, Димитр Лавеин слушает… Что? Ко мне? Кто? А, ну конечно, пусть заходит!

Сиф и Кап отвлеклись от телефона и разом взглянули на врача, но тот только хитро улыбнулся в бороду:

— Наш общий знакомый сейчас заглянет…

Он не успел договорить, как дверь без стука распахнулась, и в кабинете появились смех, солнечный свет и сам Шанхай собственной персоной разом. Сиф только тут обнаружил, что за окном уже давно и жарко светит солнце, чирикают настоящие, а не телефонно-синтетические, птички и вообще жизнь продолжается.

Шанхай подмигнул Сифу и крепко пожал ладонь поднявшегося из-за стола Лавеина:

— Ну, будь здоров, Серафимыч. Как сдарик наш, живой?

— Не помнит последние несколько дней, периодически со скуки падает в обморок, но в целом жив.

Шанхай повернулся к Сифу:

— Не помнишь? — со странной интонацией переспросил он и, получив недружелюбный настороженный кивок, покачал головой: — Бывает… Память — штука такая. Особенно в Заболе.

— А что, здесь атмосфера особенная? — с вызовом спросил Сиф.

— Можно и так сказать, — не смутился Шанхай. — Ладно, сдарик, раз оклемался, то не буду вам мешать, пойду, погуляю ещё… Серафимыч, привет домашним, если что — заглянуть ночевать можно будет?

— Можно, можно, — добродушно закивал Лавеин.

Шанхай широко улыбнулся:

— Ну вот и ладненько… Всем присутствующим удачи и до скорой встречи — я неподалёку буду, — и ушёл так же внезапно, как и появился.

Хотел бы Сиф знать, что автостопщик вообще здесь забыл и есть ли на свете хоть кто-нибудь, с кем Шанхай не знаком… Честное слово, Сиф бы ничуть не удивился, заяви Шанхай, что знает и Котомина, и разведчиков из бывшего Кондратова взвода, и даже Костяника с Арбата…

Без Шанхая в кабинете стало неожиданно тихо и неуютно. Несмотря на всю бесцеремонность и загадочность своего появления, бывший артиллерист и нынешний стопщик никогда не получался «лишним», даже когда вот так врывался без причины и повода. И солнце вновь как нарочно скрылось… Стараясь сделать вид, что в появлении Шанхая не было ничего необычного, Сиф слез с кушетки и совершенно нейтральным голосом поинтересовался:

— Димитр… Серафимович, а Тиля… то есть, Анатоля увидеть можно?

Врач поглядел на часы:

— А, да, конечно, можно. Давайте я вас провожу…

— Да не рухну я больше, — процедил Сиф, сердясь на свою слабость.

Артём тут же вскочил:

— Наконец-то! — и попытался заботливо подхватить друга под руку, но Сиф ускользнул, на ходу убирая злосчастный телефон в карман — уже благополучно позабыв, что не ответил Расточке и так и не посмотрел, что написал командир…

Сейчас было не до Дядьки, как ни странно это было осознавать маленькому фельдфебелю.

… Тиль находился в отдельной палате, больше походящей на одноместный номер в недорогой гостинице. Одна комната с кроватью, шкафом, столом и телевизором на тумбочке, душевая… и повсюду листочки с набросками. На раковине в душевой, в коридоре на полке, на полу, на кровати, ворохом наброски свалены перед телевизором… Тиль сидел, с ногами забравшись на кровать, и чиркал очередное «творение» простым карандашом, подложив под бумагу книгу в твёрдой обложке.

Кап невольно замер в дверях — он впервые видел своего «брата» с тех пор, как много-много лет назад Ивельский забрал Тиля к себе. Да и тогда уже друзья мало общались между собой — у Капа была своя компания среди старших детдомовских мальчишек, а Тиль хотел только сидеть и рисовать, сидеть и рисовать…

— Тиль! — Сиф не стал мяться на пороге и бросился к другу. Такому бледному, осунувшемуся и одинокому…

Поскользнувшись на очередном листке с рисунком, мальчик чуть не полетел на пол, но вывернулся и свалился на кровать, где помягче.

— Сив? — Тиль неверяще распахнул глаза. — Ты… ты правда вернулся?

— А куда я должен был деться? — с обидой спросил Сиф, но совесть требовательно сжала сердце: как можно было бросать Тиля тогда, когда ему так плохо?..

— Я боялся, ты не вернёшься… — художник сжал его руку, откладывая карандаш и рисунок. — Где ты был?

— Я… — Сиф обернулся и мотнул головой Капу: заходи, чего стесняешься? И когда командир Шакалов неуверенно шагнул, Сиф снова повернулся к Тилю: — Я… Я Капа нашёл.

— Капа?! — Тиль поднял голову, и тут же оказался в крепких объятьях Артёма Скалеша.

— Привет, Тиль…

Художник в первое мгновенье вздрогнул, но потом расслабленно уткнулся в плечо Капа:

— Ты нашёл меня, Кап…

— Ну я же не знал, что ты без меня не способен ни во что не вляпываться… Знал бы — нашёл раньше, — Кап улыбнулся и дёрнул за куцый Тилев хвостик: — А ты всё ту же бабью причёску носишь…

Сиф осторожно слез с кровати и шагнул в сторону, наблюдая, как оба Шакала изучают друг друга на предмет перемен и, наоборот, прежних, неизменных черт.

Смотреть на Скалешей было почему-то завидно, хотя Сиф уж никак не был для них «третьим лишним». Наоборот, член семьи, и что Артём, что Анатоль — оба мечтали, чтобы Сиф остался с ними навсегда…

Мальчик присел на стул, предварительно аккуратно убрав на пол очередной рисунок — в котором узнал маленького себя. Потом наклонился и растерянно поднял портрет обратно, вглядываясь в себя-в-прошлом.

«Какой же я был крысой…» — невольно поразился он, ловя взгляд карандашного мальчишки.

Независимый, недоверчивый и не больно-то и дружелюбный маленький бандит. Сиф даже растерялся под его взглядом — неужели это он? Он был вот таким — тогда, в детстве, и командир его именно таким впервые увидел?..

Тиль и Кап оживлённо вываливали друг на друга свои новости — те, которые не рассказывал им Сиф.

— Командир, а что с остальными? Сив какие-то адреса у Хамелеона нашёл — как ты думаешь, это адреса наших?

Сиф невольно вздрогнул. Нет, он не забыл про адреса, скопированные с компьютера Леона, просто так странно было слышать «командир» — от Тиля. И по отношению к Капу… Ну и что, что по-забольски, за последний месяц Сиф уже почти перестал различать слова двух языков, которые стали для мальчика в своё время одинаково родными.

И правда, Кап ведь командир Шакалам. Даже Сифу, если подумать.

— Может, и наших. Надо будет проверить! — воодушевился Кап и повернулся к маленькому фельдфебелю: — Слушай, а они у тебя с собой?

— Где есть сеть — там с собой, — и Сиф потянулся к телефону: — Тиль, у тебя тут, часом, беспроводную не раздают?

Тиль покачал головой — зачем ему? У него и компьютера-то нет. И не до того ему, среди бесцветного мира, тоски по ПС и одиночества… Хотя одиночество сейчас отступило, бессильное в присутствии двух самых близких на свете людей, ближе даже Ивельского…

— Ладно, — Сиф разочарованно убрал телефон. — Значит, потом.

— Потом так потом, — согласился Кап. — Я только про одного знаю…

— Про кого? — Сиф постарался припомнить адреса — вдруг как раз их списка будет?

— Ты его не знаешь… Тиль, а ты в курсе, что Крысик наш в Выринее проживает теперь?

— Что-о?! — разом выдохнули и Тиль, и Сиф, который тут же вспомнил один из адресов из файла.

Кап оглядел их обоих и с улыбкой пожал плечами:

— Ну правда, у Крыса там родственники. Я с ним переписываюсь иногда… — взгляд у Капа стал каким-то нехорошим, виноватым, а рука потянулась к карману, в котором, как уже знал Сиф, лежала коробочка с ПСИ-61. С выринейским препаратом…

Сиф поймал взгляд Капа и легко удержал его:

— Кап… Только переписывался?

Кап покосился на ничего не понимающего Тиля и медленно опустил глаза:

— Ну… он мне через знакомого передавал.

Сифу вдруг, необъяснимо, стало страшно. Наверное, оттого что вся эта ситуация напоминала ситуацию с Тилем в Горье. Слишком сильно напоминала, и от этого побежали по рубцу на спине нехорошие мурашки, и в груди на месте старого синяка заныло.

Кап, Крыс из Выринеи, чей адрес наверняка знает Хамелеон, ПСИ-61, некий знакомый Крыса в Заболе, передающий препарат Капу…

— А где ты с этим знакомым встречался?

— Сиф, тебе это зачем? — озадаченно спросил Кап, но Сиф промолчал, терпеливо дожидаясь ответа. Командир Стаи вздохнул и неохотно, не понимая, какое до этого Сифу дело, ответил: — Да в Рату приезжал.

Мурашки ледяной волной окатили спину. Всё слишком хорошо сходилось — вернее, наоборот, слишком нехорошо. Потому что верить в то, что и в этом замешан Хамелеон, страшно, будто не обрыве стоишь, покачиваясь, и не знаешь — вдруг через мгновение ветер слишком сильно толкнёт тебя в спину, и ты сорвёшься в распростершуюся у твоих ног бездну?..

— Кап, Сив, вы о чём? — обиженно спросил Тиль, и Сиф усилием воли прогнал тягостное чувство опасности.

— Не обращай внимания, Тиль. Это мы так, о своём… Больше не будем, — пообещал он, улыбаясь.

От неестественной улыбки заныли губы.

Кап спохватился и тоже заулыбался:

— Это Сива как всегда заморачивается не на ту тему… Слушай, а это всё ты нарисовал? — он кивнул на десятки набросков, разбросанных по всей комнате. — А я там есть?

— Есть, конечно…

Кап тут же принялся рыться в рисунках, разыскивая свой портрет, и в итоге набрал таковых аж пять штук и погрузился в изучение. Тиль со смесью смущения, нетерпения и гордости заглядывал ему через плечо и бормотал что-то про неудачи, ошибки и непохожесть, но Кап на рисунки откровенно любовался.

Сиф покосился на них и снова поглядел на свой портрет, с которого насуплено глядел белобрысый маленький бандит.

Вот таким его увидел командир тогда, много-много лет назад? Сиф бы испугался на его месте и не стал бы, наверное, рисковать собой просто ради того, чтобы этот маленький бандит задумался о чём-то, помимо «песка», убийства врагов Забола — то есть всех военных — и своей крутости…

Тиль и Кап оживлённо обсуждали рисунки, и Сиф, неожиданно даже для себя, встал и тихонечко вышел.

В коридоре было тихо и пустынно. Оглядевшись по сторонам и поёжившись, Сиф нашёл взглядом зелёную табличку «Выход. Exit» и поспешил в указанном направлении — постоять на солнышке и немного придти в себя, прогнать тревогу и мысли о командиру.

В конце концов, что командир-то? Отпустил и отпустил…

Уже выходя на улицу, офицерик понял, что начисто не помнит, что ему говорил командир — на сколько отпустил, при каком условии, надо ли было ему звонить и вообще… Они ведь сегодня уже уезжать собирались!

… На перилах крыльца сидел Шанхай и курил. Заметив Сифа, кивнул ему, затушил сигарету и щелчком отправил её в урну.

— Давно не виделись, сдарик.

— Привет… Шаня, — попробовал на вкус давно забытое прозвище Сиф.

— Ну, так меня уже давно никто не зовёт, — вздохнул Шанхай. — Шацем — и то чаще. Что, всё-таки что-то вспомнил?

— Я всё вспомнил!..

— Угу, по твоему растерянному лицу это та-ак заметно.

— … и всё забыл опять.

Молчание. Шанхай потянулся за следующей сигаретой, но потом передумал и убрал. Ещё немного подумал и невпопад сообщил:

— Нет, всё, хватит жадничать, лениться, экономить деньги и вообще. Пора переходить снова на трубку.

— Чего? — не понял Сиф.

— Это я не тебе, это я себе, — отмахнулся Шанхай. — Я раньше трубку курил, а потом что-то лень стало табак покупать, трубку раскуривать… Сигареты как-то проще, да и доступней при бродяжничестве. Но чем больше их курю, тем больше понимаю, что это дрянь какая-то, а не табак. Вонючие бумажки.

Сиф покивал без комментариев — в курении он не разбирался и особых предпочтений не имел. Шанхай усмехнулся:

— А ты и не кури, может, к никотину ты тоже сверхчувствителен.

— Ну спасибо за заботу, — язвительно отозвался мальчик, которому очень не понравился такой тематический переход.

— Не за что, — не смутился Шанхай и вдруг поинтересовался: — А командиру-то своему ты когда последний раз звонил?

Сиф потянулся к телефону и растерянно ответил:

— Сегодня не звонил.

Стало страшно: как он мог вообще ни разу не позвонить? Забыть, посчитать неважным — самый обычный, много лет назад обговорённый «дозвон», что всё в порядке?.. Хотя, конечно, всё произошедшее как-то не укладывалось в рамки понятия «всё в порядке».

Сиф достал телефон и открыл первую смс-ку от командира.

«Этот абонент звонил вам 5 раз, когда вы не были в сети».

Вторая: «Ты где?!», третья: «Ты правда сбежал в Пролынь?»…

— Шанхай, я…

Шанхай спрыгнул с перил, ухватил мальчика за руку и сбежал вниз по ступенькам, вынуждая Сифа следовать за собой. Не замедляя шага, автостопщик устремился к воротам с территории клиники, не заботясь, успевает там Сиф ноги переставлять или не очень. Хватка у бывшего артиллериста была крепкая, почти как у командира.

… Уже на улице Шанхай соизволил сообщить:

— Вы с Капом ночью сбежали в Пролынь, никого не предупредив. Хорошо, что Алёна вас заметить успела, и когда все поняли, что и правда сбежали, вспомнила, что вы о Тиле говорили.

Пока Сиф хлопал глазами, пытаясь одновременно осознать новости, вспомнить самому и не уплыть сознанием снова прочь из этого мира, рядом с ними остановилась машина, и кто-то вылез и хлопнул дверцей.

Голос у этого «кого-то» был усталый, сердитый, а руки, подхватившее покачнувшегося Сифа, жёсткие:

— Ещё раз соберёшься так изыскано самоубиться, фельдфебель Бородин, — при помощи наркотиков, сбежав от меня в другом городе — ты лучше мне прямо скажи. Я тебя сам убью и скажу, что так и было.

— Ко…

— … мандир, — согласился полковник Заболотин-Забольский. — Такое простое и понятное слово, но иногда мне кажется, что мы забываем его смысл.

Сиф закрыл глаза и медленно сосчитал про себя до десяти. После этого мир перестал тонуть в ватном звоне, и мальчик осторожно отстранился, стараясь сделать вид, что в полном порядке, а секундная слабость всем просто показалась.

Приоткрыл глаза и опасливо покосился на командира.

Недоволен? Не то слово…

— Где Артём? — обыденным тоном осведомился Заболотин.

— А… С Тилем, — Сиф не осмелился поднять на него глаза. Обрывки воспоминаний не хотели складываться в целостную картину, вовсе никак не соединялись друг с другом — не было той ниточки ассоциаций, по которой можно было всё увязать в воспоминания, — зато снова накатилось чувство вины. И быть виноватым незнамо за что Сифу совсем не нравилось…

— Ага, — Заболотин не отличался излишней чуткостью к чужим проблемам с совестью и памятью, поэтому — Вот и славно. В таком случае оставим Скалешей самих разбираться друг с другом и прочими семейными обстоятельствами… Поехали. Нам давно пора в Горье.

— Но как же…

— Марш в машину! — полковник ухватил его за плечо и подтолкнул в сторону знакомого минивена. — Мне надоело. Каждый раз, стоит мне подумать, что ты уже взрослый, как ты… отчебучиваешь что-то такое, что и ребёнку непозволительно! Шагом марш и поехали, и ничего слышать не хочу.

Сиф потёр плечо — рука командира чуть-чуть не попала по рубцу — и неохотно поплёлся к автомобилю. Командир шёл следом этакой грозовой тучей, от которой никуда в чистом поле не деться… И совсем такое положение дел Сифу не нравилось, потому что неправильно это было — мучиться совестью неизвестно за какие прегрешения.

Маленький фельдфебель с глубоким вздохом приоткрыл дверцу и плюхнулся на штурманское место с мрачным, сказанным куда-то в пространство «Здрасте». В глаза ни князю, ни Алёне — ни тем паче невозмутимым Краюхам — смотреть не хотелось.

— И тебе здравствовать, — ровно отозвался Одихмантьев со своего места. Сиф невольно вжался в сиденье. Уж слишком много противоречивых чувств накатывало…

Хлопнула дверца сзади — это сел командир.

— Поехали, — скомандовал Иосиф Кириллович, словно ничего и не произошло. И не сворачивала дорога к Немяну Тамалю, Безымянному Кургану…

Мотор зарокотал, и Алёна плавно тронула машину с места. Сиф не выдержал, обернулся, прилипая носом к стеклу, и увидел, как машет рукой Шанхай, стоящий у калитки на территорию клиники.

Алёна по своему обыкновению принялась мурлыкать какую-то незамысловатую песенку, машина неслась по городу согласно навигатору, а маленький офицер, окончательно запутавшийся, на чьей он стороне и с чьей точки зрения судит, устроился в кресле так, чтобы не тревожить «памятку» от Леона, закрыл глаза и бубнил себе под нос что-то вроде «Не хочу, не хочу, не хочу…» — но его никто не слушал. Тем более, что именно «не хочу», Сиф даже себе не мог сказать точно.

… Ночь и утро выдались на редкость переполненными переживаний, событий и открытий, паршивая слабость так окончательно из тела и не ушла, и когда машина вылетела за пределы Пролыни, маленький фельдфебель уже спал. Сон был неприятный, тревожный, Сиф морщился, но не просыпался.

Сидя за своим воспитанником, спал и изнервничавшийся полковник, и, наверное, лицо у него было точно такое же. Усталое, словно не сон это был вовсе, враз постаревшее, совсем не весёлое…

Дороги Забола имели довольно неприятную особенность: на них всегда снилось одно и то же — то, что было здесь шесть лет назад.

Война. Октябрь 2006 года. Забол, верховья Ведки

Поручик Антон Кулаков за свою не слишком долгую службу здесь, на войне, успел накрепко усвоить одно простое правило: не сумеешь заставить людей принимать тебя всерьёз — ничего не добьёшься.

Но сейчас, глядя на построившихся в нехорошем, неправильном молчании разведчиков, поручик чувствовал робость и не находил в себе сил изобразить деятельного матёрого офицера.

У бойцов была своя жизнь, которую он пока не понимал. И сейчас что-то произошло, что-то страшное…

Здесь же были и комбат, успевший уже стать легендарным капитан Заболотин, и предыдущий командир разведроты — прапорщик Кондратьев; и им тоже было совсем не до нового офицера. Ощущение страшного и непоправимого висело в воздухе, смешиваясь с холодной моросью и низким, тяжёлым серым небом.

— Герой… на мою голову, придурок, так его через голову к навкиной матери…

Голос у Кондратьева был сиплый — больной, словно сорванный.

Кулакову стало не по себе. Погиб кто-то?.. Тяжело входить в чужую жизнь — а ещё тяжелее входить в неё командиром, с правом решения.

Капитан Заболотин стоял, заложив руки за спину, сгорбленный под тяжестью свинцового неба. И отвечал Кондратьеву что-то, негромко, размеренно, словно в воду ронял камень за камнем, а те падали сквозь дно — обратно ему на плечи.

Кондратьев возражал голосом уставшего от бесконечных болей и вдобавок простуженного человека.

На нового командира разведроты никто не обращал внимания, а вмешиваться тот не решался, чувствуя, что произошло… что-то очень нехорошее. И совершенно непоправимое.

— Мы и так отстаём. Под угрозой вся операция…

— С егерями застрянем надолго. Демаскируем себя. Да и при малейшей угрозе… что им Сивка?

Со стороны это выглядело так, словно офицеры уговаривают друг друга — если бы не тяжёлая ненависть во взгляде капитана, если бы не глаза смертельно больного человека у прапорщика.

— Значит, движемся, — глухо сказал капитан Заболотин и отвернулся, пряча взгляд в стороне. Он готов был застрелить Кондрата прямо здесь и сейчас, только вот никак это не могло помочь Сивке.

— Простите… — наконец подал голос Кулаков, и его голос прозвучал жалобно и совсем не… по-офицерски. Поручику стало не по себе, когда взгляды всех разведчиков оказались направлены на него — словно под прицелом чужих орудий стоишь.

Только Кондратьев и стоящий рядом с ним боец на него не смотрели.

Капитан Заболотин скользнул по Кулакову отсутствующим взглядом, кажется, даже не узнав, развернулся и ушёл, припадая на правую ногу. Низкое серое небо давило ему на плечи, заставляя бессильно горбиться. И не с кем разделить эту тяжесть, не с кем, потому что нельзя.

… Был бы рядом отец Николай — ему бы душу излить!.. Но священник нескоро вернётся в батальон, что ему сейчас здесь делать, только под ногами путаться с точки зрения обычной жизни. Вот только никогда не знаешь, когда присутствие священника — врачевателя душ — станет необходимым, как воздух…

Не мог Заболотин поверить, что он больше никогда не увидит белобрысого пацана, ставшего таким… родным. В эту бесчеловечную войну Индеец вносил хоть что-то человеческое, живое. Без него и быть человеком незачем… Нет, он должен быть жив! Как угодно, где угодно, но он же живой и нужен егерям живым! А там… Там, может, что-то случится, и Сивка вернётся. Он же живой. Он же справится — и не из таких передряг целым и невредимым выходил… Только вот дождаться бы его!

Упрямое сердце не хотело отчаиваться — три дня. На четвёртый в самом дальнем уголочке появились первые ростки чёрного плюща отчаяния. Слабые, маленькие, но день за днём крепнущие и набирающиеся сил, захватывающие всё новые и новые уголки изболевшегося сердца… Пожалуй, только стараниями Малуева, Крома да Аркилова Заболотин заставил себя превозмочь отчаяние и сосредоточиться на боевых действиях.

«Только бы Сивка был жив… Где угодно, как угодно, но жив, жив!»

Да только не узнать этого наверняка. Связи на рейдах нет, а когда и есть — не до того. Магическая — чернокнижная — формула «под угрозой вся операция» и здесь отнимает последнюю надежду…

Молчаливая поддержка Малуева, понимающего, что словами здесь ничего не сделать. Его непоколебимая вера, что мальчишка цел. Может, и показная, но сейчас Заболотину не до разборок, где спектакль, а где правда.

Необходимость отдавать приказы — тяжёлый груз, который офицер ежедневно взваливал на плечи. Необходимость продолжать эту проклятую войну, отнимающую всё больше и больше близких людей.

Сложные, бессмысленные со стороны манёвры. Напряжение до последнего момента боя — не веришь, что удалось. Впрочем, теперь почти ни во что не веришь. Даже солдаты это видят, и тоже начинают падать духом…

Заплаканные глаза санинструктора-забольки, Элички. Ей отчего-то тоже невыразимо больно из-за исчезновения Индейца, хотя когда он был, они лишней раз и не пересекались, только случайно… Заболотину тяжело глядеть ей в глаза. Тяжело командовать операцией. Тяжело верить, что всё удастся. Тяжело, тяжело, тяжело…

Военные — люди суеверные, и поэтому о мальчике никто лишний раз не заговаривает, но с таким настроем и от молчания худо.

…— Так, господин мой дорогой командир, — после очередного боя сгрёб товарища в охапку Малуев. — Мне плевать на трагизм ситуации и траур по Сивке. Можешь обижаться на эти слова, но хотя бы на людях перестань тухнуть. Офицеру не положено!

— Привязываться хоть к кому-нибудь офицеру не положено, — буркнул капитан горько, но Малуев горечи не заметил. Он не разбирал вкуса слов — или мудро делал вид, что не разбирает.

— Больше не желаю слышать ни одной жалобы Аркилова на тебя! — припечатал он сердито. — Как ребёнок, ей-Богу. А ещё командир батальона…

Заболотин не нашёлся, что сказать, и послушно дал слово постараться выполнить просьбу друга. Хотя бы на людях спрятать, загнать глубоко внутрь отчаяние. Солдаты то уж точно не виноваты в случившемся. А Кондрат… Его Заболотин не мог простить, даже видя, что прапор мучается от случившегося не меньше.

— Если бы были должные причины, я бы отдал тебя под трибунал.

Кондрат только кивнул в ответ на это заявление. О словах с частицей «бы» он не слишком беспокоился.

Заболотин сморщился, будто проглотил что-то горькое, и, развернувшись, ушёл. Это была единственная попытка поговорить с разведчиком. После этого оба просто старались избежать случайной встречи — по счастью, теперь был поручик Кулаков, с которым можно было решать дела разведки без участия Кондрата.

День тянулся за днём, а Сивка так и не появился. Никто не говорил, что он не вернётся… Никто просто не говорил о нём. И Заболотин был за это благодарен своим офицерам. В одиночестве легче представить, что всё будет хорошо…

… И забыть, что на самом деле всё много хуже. Только вот по ночам забытье рассеивается, и приходят сны — тяжёлые, как камень на шее. С обрыва в омут бы — да нельзя.

21 мая 2013 года. Забол, Горье-Рата

В Горье вовсю жарило солнце, разбрызгивая слепящие блики по стёклам. Великий князь, успокоенный возвращением Сифа, дал отмашку отдыхать до вечера. Отлёт — ранним утром, времени полно…

Маленького фельдфебеля командир перехватил уже на выходе из номера.

— Так-так… Куда собрались?

Сиф глубоко пожал плечами:

— Да так… погулять. С городом попрощаться.

Прищур полковника ему категорически не понравился. Нет, командир не забыл, совсем не забыл о произошедшем. И сколько бы Сиф ни делал вид, что ничего этого не было, Заболотин не купится на игру непрофессионального актёра.

— Так, фельдфебель Бородин, кругом марш и прощаться с городом, глядя в окно. Мне свои нервы жалко, не хочу новых приключений.

Сиф остановился на пороге комнаты, плечом упираясь в косяк и не глядя на командира:

— Что, домашний арест?

— Фельдфебель, приказы не обсуждаются, приказы выполняются! А это был приказ.

Сиф отпрянул назад, напрягся и помотал головой:

— Да я же не собираюсь сбегать, честное офицерское!

— Чтобы я мог доверять твоему честному офицерскому, — Заболотин выделил голосом последнее слово, — ты должен быть офицером. Офицером, который выполняет приказы своего командира.

Сиф в последний момент удержал на языке очень странный, неожиданный для самого себя вопрос: «Почему?»

Почему у него нет семьи, а есть только командир?

Почему в родной стране он — гость?

Почему он вообще — офицер тогда, когда все его ровесники живут обычной человеческой жизнью? Живут, ходят в школу, влюбляются, гуляют, спорят, задаются философскими вопросами… вот как Каша, например.

Почему?.. Сиф мрачно плюхнулся на свою кровать. Ответов он не знал.

Затренькал телефон. Номер незнакомый. Сиф покосился на командира — но тот бодро барабанил по клавиатуре, одним ухом слушая, что ему говорят в наушнике, изредка поддакивая. Короче, работал.

— Алло? — Сиф наконец взял трубку.

— Ну, здра-авствуй, офицерик. Не узнаёшь? — насмешливо растягивающий гласные голос сделал выразительную паузу.

— Хамелеон?!

— У меня такое ощущение, что всё же узнаёшь, — смешок, — и это радует. Слушай внимательно, маленький офицерик. Я жду тебя в Рате. Я и твой ненаглядный Уйленшпигель. Тебя и только тебя. Есть, куда записать адрес? Повторять не буду, запоминай с первого раза: улица академика Свяцкого, дом одиннадцатый, квартира сороковая. Ждём до завтра, а что дальше, я не буду говорить, чтобы не огорчать тебя раньше времени. И помни — один. Замечу хоть тень по твоим следам — дожидаться не будем. Всё понял? Вот и славно, — не сделав за всё это время ни единой паузы, чтобы Сиф мог что-то сказать, Хамелеон резко бросил трубку.

Сиф скорее автоматически, чем подумав, тут же вызвал последний принятый номер, но тот был «выключен или вне зоны действия сети».

Страх прокатился по спине, нырнул в живот и уже оттуда отправился в пятки вместе с заполошно забившемся сердцем.

В голове безраздельно царила только одна мысль: «Что с Тилем?!» — он же оставил его с Капом! А о Капе думать плохо не хотелось.

Улица академика Свяцкого, дом одиннадцать. Сиф помнил, где это находится — во время визита в Рату он как раз по тому району… шатался. Надо же, это было всего неделю назад, даже меньше, а ощущение — как будто в прошлой жизни.

Нет, не в прошлой. В самом-самом начале этой, новой и непонятной, где невидимые нити всё крепче и крепче привязывали маленького русского фельдфебеля к Заболу — к кровной родине.

Сиф поглядел на бодро кивающего невидимому собеседнику командира, на дверь, снова на командира… И, внезапно обозлившись, поднялся и засунул телефон в карман брюк.

В конце концов, если он и только он может помочь другу — он обязан это сделать. А то, что командиру удобнее и спокойнее, когда он рядом — всем это удобнее, и что же, всё время на месте сидеть? А друзья пусть сами выкручиваются?! Нет, вот уж чего Сиф не умеет — так это предавать друзей.

Накручивая себя всё больше и больше, Сиф выскользнул в прихожую — увлечённый разговором Заболотин, вроде бы, не заметил.

Ну что их связывает, кроме многолетней привычки, уважения — увы, похоже, не взаимного — и памяти о войне, которую — память — Сиф так и не обрёл, хотя сколько усилий приложил.

Но одно он помнил — в батальоне с ним возились другие: Кондрат, его не забудешь, и Чинга. Капитан Заболотин был вечно занят делами УБОНа и только рассеяно кивал в знак приветствия при случайных встречах. Ведь иное Сиф бы запомнил, как запомнил Кондрата?..

Сиф впервые поглядел на ситуацию с этой стороны. Раньше она казалась ему неправильной, недостойной, но… собственно, почему бы и нет? Ведь на самом деле она справедливая. Если уж браться рассуждать, кто чем и с кем связан, то чаша весов Тиля и Капа однозначно начинает перевешивать, хотя бы потому что дружбу с ними Сиф сам выбрал и доказал, что они его друзья.

В дверь стукнулась и немедленно засунула любопытный нос Алёна:

— О, а ты чего в зеркало пялишься?

— На себя любуюсь, — задумчиво отозвался Сиф, чувствуя, как что-то сдавливает грудь. В общении с Алёной ощущалась непонятная двойственность: с одной стороны с ней просто было интересно общаться, как с бесполым другом, а с другой… с другой стороны Сиф иногда даже пугался своих фантазий. И одёргивал себя, напоминая, что в Москве ждёт Расточка.

Правда, последнее время Сиф о Расточке вспоминал всё реже. Нет, не разлюбил, просто Москва была далеко и походила на долгий-долгий сон.

— Ну что, на завтра вещи собрал? — Алёна улыбнулась, ероша свой короткий «ёжик» волос, стараясь занять этим руки. — Как настрой?

Сиф неопределённо пожал плечами. Несмотря на реакцию всего организма, голове было не до того. Голова была занята мыслями о Тиле. До завтра времени в обрез, как вообще успеть до Раты — через полстраны?

— Слушай, а в Москве ты… — начала Алёна, но тут Сиф глянул в сторону полковника, быстро всунул ноги в сандалии и бросил:

— Пойдём наружу, — и первым вышел.

Ему показалось, что командир спохватился и успел окликнуть: «Куда?» — но дверь захлопнулась, и Сиф устремился к лифту.

— А мы куда? — поинтересовалась Алёна, не решаясь снова вернуться к теме возвращения, которую Сиф так странно оборвал.

— Я — на улицу.

— А я?

— А ты меня проводи, пожалуйста.

Алёна не сдержалась и хихикнула:

— Что, боишься заблудиться?

— Уже не боюсь, — вздохнул Сиф. О да, он сейчас заблудится — как заблудшая овца. С точки зрения командира — точно. А что делать, если Тиля надо спасти любой ценой? А Хамелеон ясно сказал, что Сиф должен прийти один. Тогда всё обойдётся.

Алёна заподозрила неладное только у ворот гостиницы. Остановилась, нахмурив брови, и качнула головой недовольно:

— Стоп. Ты куда собрался? Ты же…

— Далеко, — коротко оборвал её Сиф. — В Рату.

Алёна попыталась ухватить его за руку, но Сиф легко ускользнул и бегом бросился вниз по улице. Времени у него немного — Алёна наверняка скажет князю, тот командиру, а тот…

Сиф напомнил себе, что Кап имеет не меньше прав именоваться его командиром, и припустил ещё быстрее, вколачивая ноги в асфальт. Вскочил в уже собравшийся отъезжать автобус, едущий до вокзала, заплатил за проезд и плюхнулся на ближайшее к задней двери сиденье. Достал мобильный и первым делом загрузил расписание автобусов и поездов, следующих из столицы в Пролыньскую область.

Станут ли поднимать тревогу из-за его побега? Станут ли ловить его в поезде? Сиф даже растерялся… а потом положился на великий авось и расслабился, насколько позволяли скрученные в клубок нервы.

Солнце слепило правый глаз, и заняться было в дороге почти что нечем — экран телефона отсвечивал и становился мало читабельным. В автобус заходили какие-то люди, другие какие-то выходили, третьи только заглядывали, спрашивали, идёт ли автобус туда-то, получали отрицательный ответ и исчезали из жизни Сифа навсегда.

Пару раз напрягшись на тему «вдруг погоня?», Сиф, наконец, решил, что это дело ему надоело, сделал глубокий вдох и откинулся на спинку сиденья. И тут же, как по мановению волшебной палочки, автобус свернул налево, так что солнце перестало бить в глаза, а нервы отпустило.

Будь что будет. А Сиф спасёт Тиля. Как? Сочинит на ходу! Вот увидит Хамелеона — и тогда уже решит. В прошлый раз ведь удалось!

Во всяком случае, Сиф делает то, что должен делать. Ради дружбы и вообще всего, что ему дорого в этой, реальной жизни. А война клубится в памяти, не отпускает, но не хочет проявить себя — ну и Бог с ней. Потом разберёмся.

И в кои-то веки над Сифом не довлело такое тягостное понятие, как долг. Он должен делать так, не должен делать не так… Надоело! Здесь не Москва и не Лейб-гвардия. Здесь… — Сиф в последний момент юркнул в закрывающуюся дверь автобуса — здесь Забол.

На вокзале было людно, крикливо и ярко. Сиф завертелся в толпе, рванул в одну сторону, в другую, пытаясь вырулить к обочине, выслушал о себе кучу нелестного на тему извечного «Куды прёшь?!», чуть не сбил с ног анемичного вида девушку в кислотно-зелёном платье короче всякого приличия, сам чуть не оказался сбитым целеустремлённой мамочкой, использующей детскую коляску вместо тарана…

В итоге у нужного междугородного автобуса Сиф появился запыхавшимся, мало чего соображающим и только периодически проверяющим кошелёк после того, как у него этот ценный предмет у кассы чуть не свистнул дородный дяденька с портфелем в пухленьких пальцах. Уже потом в голову Сифа закралась мысль — а был ли портфель у дяденьки собственным или тоже… позаимствованным?

… Сам путь до Раты Сифу на удивление не запомнился. Мальчик, тренируя боковое зрение, читал вместе с соседом какую-то околонаучную фантастику с целыми страницами, посвящёнными подробнейшему описанию функционирования тридцати шести усиков инопланетянина-инсектоида. А когда от насекомых и подробностей уже затошнило, Сиф принялся пялиться в окно… и по укоренившейся за последнюю неделю привычке задремал.

Проснулся он словно от толчка и даже не сумел вспомнить сон. Автобус въезжал в город, и от вспыхнувшей в свете фар белой надписи на синей табличке Сиф вздрогнул, как от удара тока.

Он отсюда сбежал, испугавшись, что усомниться в собственной верности командиру.

А вот теперь снова здесь, по собственной воле и вообще сбежав от князя и Дядьки. И удивительное дело, произошедшее ничуть не тяготило. Наоборот, Сифа всего целиком захватила мысль: вот сейчас он наконец-то разберётся с Хамелеоном! Окончательно!.. И решится сказать Тилю то, о чём раньше даже думать боялся: он остаётся.

Да, он остаётся, он понял это только сейчас, словно снизошло некое озарение. Всё равно до утреннего рейса вернуться не успеет. А значит, пусть летят в Москву без него.

Нахлынуло ощущение свободы, и от вокзала подросток припустил бегом, чтобы хоть как-то дать выход кипящей в нём энергии.

Свободен. От любых обязательств, от любых старых долгов — прошло достаточно времени, чтобы их можно было с чистой совестью забыть даже тому, чья память не исчезала тумане навкиного болота.

Сегодня утром его мучила совесть, но сейчас она удивительным образом молчала. Не до неё было!

… Проспект президента Милиина, недовольный красный человечек светофора, визг тормозов и ругань водителя, белые полосы под ногами, ветер толкает в спину, и Сиф несётся всё быстрей и быстрей по другой стороне проспекта, чуть не пролетает нужный перекрёсток, но в последний момент вписывается в поворот, потом в ещё один, вниз по ступенькам, пересекает двор, перескакивает заборчик и уже бежит по улице Свяцкого. Сердце стучит в висках: «Тыщ, тыщ, тыдыщ, тыщ!» — и кажется, что это кто-то гонится за тобой по пятам.

Первый дом, второй… Восьмой, девятый, десятый… Сиф уже достиг двенадцатого, когда спохватился, резко развернулся и побежал обратно. Было темно, фонарь в этой части улицы как назло перегорел, и второпях Сиф со всего размаху влетел в кого-то, запнулся о ногу и полетел на землю.

Контакт с асфальтом был довольно жёстким, поэтому несколько секунд Сиф сидел на коленях, тупо собирая всё тело в одну систему и пытаясь продиагностировать возможные травмы.

Если не считать пощипывающих содранных ладоней, всё обошлось. Коленям, конечно, тоже досталось, и Сиф даже пожалел, что одет в бермуды, а не в брюки. С другой стороны — одежда не пострадала…

— Смотри, куда несёшься, сдарик, — из сумерек показалась фигура — та самая, на которую Сиф налетел — и протянула руку.

Сиф предпочёл встать сам, недоверчиво вглядываясь в полумрак.

— Шац?!

— И вновь к твоим услугам, сдарик, — белозубо улыбнулась фигура.

— Ты… ты откуда здесь? — с подозрением спросил Сиф, оглядываясь по сторонам. Прошлая встреча с Шанхаем закончилась визитом командира, но сейчас всё пока что было тихо. Пронеслась по улице машина, грохоча в своих недрах чем-то немузыкальным, с пронзительными электрогитарными рифами. Мигал фонарь у следующего дома, раздумывая, светить дальше или люди обойдутся.

Пустынно, хотя проспект вдалеке шумит, там всё ещё идёт жизнь. А здесь, на тихой улочке, большинство домов затихло, перемигиваясь друг с другом огоньками окон.

Шанхай мотнул головой и уклончиво ответил:

— Да я так… Не сидится мне на месте. Видать, виноват осколок мины, который у меня засел в одном месте.

Сиф снова подозрительно оглядывает стопщика. Откуда он только берётся в любом городе, где бы Сиф ни оказался?

— Странно, что в Горье я тебя не видел, — наконец буркнул он. — Что же ты упустил этот город из своего маршрута?

— Не люблю столицу, — пожал плечами Шанхай. — Там люди подозрительные и недружелюбные… И вообще, это скорее я должен у тебя спросить, что ты тут забыл, если из Пролыни вы нынче утром уехали в Горье?

— А тебе какое дело? — отрезал Сиф, отворачиваясь.

— Любопытно.

— Любопытство кошку сгубило, — по-русски проворчал подросток, вглядываясь в табличку над подъездом. Ага, квартиры с шестьдесят пятую по… — это точно не то, что нужно. Сиф зашагал вверх по улице обратно. Шанхай, по счастью, остался стоять, задумчиво глядя ему вслед и ничего больше не спрашивая.

Со следующим же подъездом Сифу повезло: квартиры с тридцать третью по шестьдесят четвёртую. Приглядевшись в мигающем фонарном свете к кодовому замку, Сиф зажал тройку, четвёрку и семёрку — затёртые до сального блеска клавиши, толкнул плечом, и тут же раздался щелчок. Потянув ручку на себя, Сиф открыл дверь и вошёл в полутёмный подъезд. Осмотревшись, поднялся на этаж и остановился перед нужной квартирой.

Обитая дерматином дверь с поблёскивающим глазком, царапанная ручку и два замка. Звонок висел в расчёте на человека рослого, так, что Сифу пришлось привстать на цыпочки — высоко поднять руку не давал протестующе занывший рубец.

Звонкая трель прозвучала в недрах квартиры, прошла секунда, другая… Сиф с минуту, наверное, ждал ответного шевеления, но из-за двери не доносилось ни звука. Ещё один звонок тоже не принёс результата. И следующий.

Внизу грохнула дверь, кто-то зашёл в подъезд. Сиф нахмурился — не хотел, чтобы его кто-то видел — и надавил на ручку.

… Оказалось, здесь просто было не заперто. Подросток глубоко вздохнул, вслушался в шаги поднимающегося по лестнице человека, и, когда ждать дальше уже стало опасно — мало ли, кто идёт, — Сиф осторожно открыл дверь.

Давно несмазанные петли немелодично скрипнули. Дверь словно заело на мгновенье, но Сиф уже сильней потянул на себя…

Его отбросило назад застарелое чувство опасности. На инстинктах, которым было не до исчезнувшей памяти о войне, Сиф полетел назад, на пол, закрывая голову руками, за неуловимо малую долю секунды до того, как раздался грохот.

Когда голова снова включилась, он обнаружил себя уже на скамейке перед подъездом, дрожащим, исцарапанным, в пыльной бетонной крошке. И живым.

Рядом сидел Шанхай и поил его горячим чаем из термоса.

— Ты до безобразия везуч, — выговаривал стопщик ему, подсовывая к губам крышку термоса. — На таких даже покушаться невозможно — обидно становится…

Сиф отпрянул, и чай пролился ему на футболку, горячий и липкий. Не может быть…

— Так это ты, что ли?! — выдохнул он со смесью обиды, негодования и неверия. Шанхай был всё время рядом с ними, преследовал их, следил…

Шанхай некоторое время молчал, обдумывая данное умозаключение, потом с мягким смешком поинтересовался:

— Ты и правда думаешь, что ваши Краюхины согласились бы с моим случайным присутствием в поездке, если бы у них были хоть малейшие сомнения в моих добрых намерениях?

Сиф вспомнил, как Филипп о чём-то долго разговаривал с автостопщиком, когда они столкнулись с ним во второй раз, по дороге из Пролыни к… к Капу. Да, стопщику надо было предоставить очень убедительные аргументы, чтобы Краюха поверил. И не просто поверил, но и сам привёл Шанхая к машине, тем самым, фактически, пригласив дальше с ними ехать.

Краюх провести невозможно, они опасность за километр чуют и, кажется, знают о Шанхае что-то, о чём понятия не имеет Сиф.

— Ты пей. Вон, весь трясёшься, — заботливо приговаривал Шанхай, наливая пареньку снова. — Чудо, что ты жив и цел. Ты хоть сам понимаешь, как тебе повезло?

Промокшая футболка противно липла к телу. Сиф сделал осторожный глоток и скривился — чай был слишком сладким.

— Понимаю, — буркнул он. — Видимо, рассчитывали, что я всё-таки войду и уже в квартире задену растяжку. Весь этаж разносить не планировалось… А я дверь распахнул и отпрыгнул. Не знаю почему… Рефлексы. Я только одного не понимаю, — дрожь постепенно проходила, и Сиф снова глотнул чаю. — Зачем так рисковать, не проще ли подкараулить внутри и пистолетом с глушителем, по старинке-по классике?..

Шанхай вытянул ноги и задумчиво поглядел на небо:

— А зачем караулить тебя, если можно смотаться, оставив в квартире пару сюрпризов?

— Смотаться?!

Шанхай перевёл взгляд на паренька и кивнул:

— Когда там отгремело, и я тебя вытащил, в квартире было пусто.

— Слинял…

— Нет, там вообще было пусто. Кто бы там тебя ни должен был ждать — он не остался поглядеть на дело рук своих.

— Но… — Сиф растерялся и сделал третий глоток. Всё-таки какая гадость — пересахаренный забольский чай!.. — Но ведь он же сказал, что…

— Кто сказал? — подался вперёд Шанхай.

— Да один… человек, — Сиф не стал объяснять, кто такой Хамелеон. — Здесь должен был быть Тиль, и я…

Шанхай не стал скрывать, что недоволен таким уклончивым ответом, но тут, что-то сообразив, поднял ладонь в протестующем жесте:

— Стоп-стоп. Какой Тиль? Анатоль Скалеш?

— Ну да. Мой… брат. Который в Пролыни был, в клинике…

— Так он же и сейчас там!

— Откуда ты знаешь?!

Шанхай покачал головой, улыбаясь, как улыбаются маленькому ребёнку, объясняя очевидное:

— Так с ним же второй твой… брат остался. И Серафимыч — ну, Лавеин, док, — он бы мне просигналил, случись с ними что-то…

Сиф нахмурился и не стал делать четвёртый глоток. Вместо этого он внимательно оглядел стопщика, насколько это позволял мигающий фонарь.

Ожоги прячутся под косой тенью от козырька бейсболки, лицо плохо видно — только глаза и огонёк тлеющей сигареты. Поди разбери, улыбается Шанхай или серьёзен… И вообще какое у него выражение лица.

— А с чего это он должен тебе о чём-то сигналить? — с плохо скрываемым недоверием спросил Сиф, привставая. Его замутило, и пришлось поспешно опуститься обратно под мягким давлением на плечо Шанхаевой руки.

— Не скачи, а то рухнешь, — улыбнулся стопщик. — Ты, конечно, уцелел, но шибануло тебя взрывной волной сильно. Тебе вообще к врачу надо.

Сиф сбросил его руку и буркнул недовольно:

— Ты не ответил.

Это уже было. Ему уже было плохо, непонятно и далеко от командира, присутствие которого всё раскладывает по полочкам… Не далее чем сегодня утром.

Жаль, что что-то по полочкам раскладываться так и не захотело.

— А и не должен отвечать, — безмятежно отозвался Шанхай. — Наши с ним отношения к тебе мало относятся. Но если хочешь — просто позвони своему… брату и спроси. Что ж ты раньше так не сделал?

Сиф не ответил — он и сам не знал, почему не сделал такого элементарного действия сразу же, как только Хамелеон повесил трубку: не позвонил Тилю или Капу, чтобы узнать, всё ли в порядке.

Нет ведь, предпочёл поверить врагу на слово.

… Гудки тянулись бесконечно долго. Сиф извёлся от беспокойства и уже почти снова поверил Хамелеону, но тут сонный голос Капа раздался в трубке, внезапно, как глас с неба:

— Какой навкиной… Сива?

— Ты с Тилем?

— Вышел от него полчаса назад. А что случилось? Сива, ты вообще где? Ты сегодня так внезапно…

Сиф некоторое время не мог говорить от накатившего чувства громаднейшего облегчения. Только что был атлантом, и весь небесный свод давил тебе на плече, а теперь…

— Сива? — забеспокоился Кап.

— Всё хорошо… — прошептал Сиф в трубку. Голосовые связки опять взбунтовались. — Я к вам утром приеду…

— Ты же уезжать собирался уже… Улетать!

Сиф покачал головой, забыв, что Кап его не видит, и проговорил медленно, задумчиво, пробуя эти слова на вкус:

— Я никуда не улетаю, Кап. Я остаюсь.

Трубка взорвалась восторженным и совсем несолидным в своём восторге воплем командира Скальже Стаи. Сиф слушал его и улыбался неведомо чему.

— Ты, правда… Ты решил… Ты остаёшься? Совсем? — бессвязностью речи Кап переплюнул даже Тиля.

— Я точно совсем, — закивал Сиф. — Совсем того… Ладно, до завтра.

— А ты сейчас где?

— Я в Рате. Утром первым же автобусом в Пролынь вернусь, наверное… Ну, спокойной ночи?

— Спокойной, — с сожалением откликнулся Кап. Наверняка хотел бы ещё часа три болтать по телефону, постепенно уверяясь, что Сивый не шутит, Сивый и вправду остаётся.

Долгое время Сиф и Шанхай сидели молча. Наконец стопщик завинтил термос и убрал его в рюкзак, затушил сигарету, выкинул её в урну и прислушался:

— Так, что-то сдарии силовики не торопятся…

Сиф очнулся от блаженного счастливого забытья с идиотской улыбкой на лице, и напряжённо спросил:

— Ты вызвал, что ли?

— Ну а кто же. Взрыв — хорошо хоть, без жертв…

Сиф вскочил, сжав зубы, чтобы справиться с приступом головокружения. Удержался на ногах — уже победа. Ну а дальше должно быть полегче…

— Ты куда собрался? — поднялся следом Шанхай. — Надо их дождаться, на тебя ведь покушались!

— Нет уж, ты им сам всё расскажешь. Я не… хочу.

— Нет, подожди, — Шанхай ухватил Сифа за локоть. — Я же не знаю всей истории.

— А тебе и не надо.

— Да ну. Вопросов будет много, а я знаю только то, что сам увидел.

Сиф вздохнул и не стал ничего говорить. Надо переждать до завтрашнего утра, когда Великий князь и остальные уже улетят. Тогда можно будет ничего не бояться… А до того момента видеться с «коллегами» не стоит, что бы там Шанхай ни говорил.

— Я просто боюсь, что их заинтересует не столько взрыв, сколько моё присутствие здесь и сейчас, — признался он, видя, что Шанхай не отступится, пока не получит информации. — Я не хочу возвращаться в Горье.

— Опять сбежал?

Сифу послышалось в голосе Шанхая понимание, и подросток медленно кивнул:

— Типа того… Только на этот раз с концами. Я сделал выбор, и выбор этот не в пользу так старательно мне навязываемого прошлого! — говорить спокойно дальше не получалось. — Меня достало, что все за меня всё решают и аргументируют это исключительно тем, что было в прошлом. А я не помню этого прошлого и не понимаю этих аргументов!

Шанхай слушал молча, покусывая кончик неприкуренной сигареты. Наконец когда Сиф смолк, мужчина тихо и грустно спросил:

— А ты разве хочешь вспомнить?

Ещё полдня назад Сиф ответил бы на этот вопрос горячим «Конечно!», а сейчас опустил голову:

— Теперь не знаю. Зачем она мне, если я уже сделал выбор.

— Действительно, зачем? Если ты боишься, что вернувшаяся память поколеблет твоё решение, — согласился Шанхай.

— Да не поколеблет! — особой уверенности в собственных словах у Сифа, правда, не было.

— Тебе просто страшно вспоминать, — проницательно заметил Шанхай. — Проще жить, ничего о войне не помня.

Сиф промолчал. Однажды у него состоялся похожий разговор с Одихмантьевым, но Сиф тогда запретил себе об этом раздумывать. Не до того было… Но с Шанхаем нельзя было поспорить: Сифу действительно гораздо легче стало жить, как только он отбросил желание вспомнить войну и разобраться во всём.

Автостопщик наконец прикурил и снова спрятал зажигалку в карман брюк. Сифу на миг показалось, что из-под повязанной на пояс ветровки — так же её любил носить Филипп — тускло блеснуло что-то. Но, наверное, это был глюк, связанный именно с воспоминанием о Краюхе, прятавшем под ветровкой пистолет.

Чтобы отвлечься от мыслей о Краюхах и неминуемо всплывшем в голове следом за ними Дядьке, Сиф спросил:

— А что, думаешь, если я действительно захочу всё вспомнить — память прямо и появится на блюдечке с голубой каёмочкой?

— За голубую каёмочку не поручусь, — усмехнулся бывший артиллерист. — Но желание должно быть очень сильным. Желание принять это прошлое, а не просто узнать его.

Сиф промычал что-то неразборчивое, прислушался к звукам ночного города — сюда явно неслась какая-то машина — и сбросил руку Шанхая с локтя:

— Спасибо за совет, но мне точно пора двигать. Если будут допытываться, что же здесь было… Скажи, что это был Хамелеон, — и похромал вдоль по улице, уже на ходу обнаружив, как болит неоднократно отбитое колено.

Желание принять, значит…

В таком случае надо начать с самого начала.

С кровной семьи.