В просторной гостиничной комнате-спальне, залитой солнцем сквозь огромное окно, тишину не нарушало почти ничего. Легко гудел кондиционер, приводя воздух к заданной температуре в 22 градуса по Цельсию. Застеленная светло-бежевым покрывалом с абстрактным узором кровать, казалось, сама по себе дремала, разливая вокруг сонное оцепенение, и, подчиняясь ему, сонно же прислонился к стене стул, с покоящейся на нём офицерской фуражкой. На стеклянном журнальном столике у окна неловко чирикнул телефон и смолк, сам испугавшись наглости своей попытки нарушить тишину.

Комната этого, казалось, вовсе не заметила, молчаливо ждала пробуждения, словно заключив перемирие с окружающим миром, некий пакт о невторжении. Тишина, сонная, мягкая — казалась вместе с этим неуловимо хрупкой, застывшей на грани, за которой снова начиналась война с шумным миром за право застыть вне времени — в ожидании хозяев комнаты.

… Солнце успело скрыться за угол дома и оставить комнату в тени, прежде чем пискнул в двери замок и в прихожей зазвучали голоса.

— Полтора часа вожделенного отдыха, — оповестил первый голос — решительный, с неуловимыми нотками железной чёткости, свойственной людям, всю жизнь свою посвятившим армии. — Твои планы, Сиф?

— Отдыхать, — последовал немногословный ответ второго голоса — мальчишеского и усталого. Со стуком в углу прихожей приземлились ботинки.

— Может, чаю устроишь?

— Вам бы только чаю…

— А чай забольский, — продолжил искушать первый голос.

— Угу, — печально согласился второй.

— Настоящий…

— Кто бы сомневался.

— Так, может, перестанешь подпирать стену и заваришь своему полковнику чайник?

Вместо ответа обладатель второго голоса вошёл в комнату, с наслаждением шлёпая босыми ногами по полу. Подошёл к кровати, постоял, уперевшись коленями, затем рухнул вперёд со стоном:

— Мне бы кто чаю заварил…

Вошедшему можно было дать лет тринадцать на вид, вряд ли больше. Русые волосы, зачёсанные на косой пробор, белая рубашка с фельдфебельскими погонами, на груди серебряный крестик «солдатского георгия» — знаменитой русской военной награды. Ногой подцепив со стула фуражку, мальчик положил её рядом с собой, пальцем водя по гербу Лейб-гвардии на ней. Помять белую рубашку он не боялся — или просто не думал об этом.

… Вся эта парадность юному офицеру надоела, а особенно — непривычная фуражка. Полевой оливковый берет можно было засунуть пристегнуть к плечу и забыть, а поди забудь о фуражке…

Поэтому она осталась в номере. Нет фуражки — нет проблем, потому что даже полковник не стал пенять за это.

— Сиф, чай! — напомнил старший офицер из соседней комнаты.

— Сейчас, — отозвался мальчик. — Уже встаю и завариваю.

— Не слышу, — не замедлил сообщить полковник. Сиф скривился и, скатившись с кровати, громко, демонстративно протопал к чайнику. Нагрел воду, залил заварочный чайник и сел, уткнувшись подбородком в сгиб локтя. Сквозь стеклянный бок чайника было видно, как набухают чаинки, как заполняет чайник насыщенный бордово-коричневый цвет. По комнате поплыл чуть молочный аромат, Сиф вздохнул и прикрыл глаза.

… Проснулся он от дзиньканья ложки о стакан. «Дзинь…Дзинь… Звяк-звяк», — это ложечкой постучали по краю стакана, стряхивая брызги, и отложили в сторону.

— Ты же не спишь, — сообщил полковник укоризненно. И обращался он точно не к чайнику.

Иосиф Бородин, фельдфебель Лейб-гвардии, неохотно разлепил глаза и уставился на вихрь чаинок в стакане. Думать не хотелось. И шевелиться не хотелось. Он и отвык, что в Заболе на календаре май, а на улице — конец июня. Шесть лет в Москве кого угодно приучат к снегам чуть ли не до апреля… Иосиф зевнул краешком рта и предпринял попытку обратно задремать.

— Давай-давай, разлепил глаза, принял вертикальное положение, — его командир и, по совместительству, опекун поднял стакан, и созерцать стало нечего. Пришлось подниматься, зевая уже в полный рот. Не спорить же с самим полковником Заболотиным-Забольским, известным на всю Империю героем Забол-Выринейской войны. Или, вернее, не оспаривать же приказы командира — уж больно тот щурится… по-командирски. В таком состоянии с него станется начать про уставные отношения…

Но вместо ожидаемого «Фельдфебель Бородин!» полковник только поинтересовался:

— Кстати, а телефон ты намеренно в номере оставляешь всегда?

— Намеренно, — подтвердил мальчик, помрачнев. Вспомнив про телефон, он встал, подошёл к столику и взглянул на дисплей. «У вас 1 непрочитанное сообщение».

Увиденное Сифа ничуть не удивило, но он всё же взял телефон в руки и открыл смс-ку.

«Ты ж обещал писать!неужели некогда?»

Юный офицер сел обратно на кровать и принялся бездумно проматывать сообщение вверх-вниз, читая то текст, то информацию об отправителе.

«Обещал, — мысленно подтвердил он телефону. — Но звонить уж точно не буду. А написать… Ну что я вам могу написать? Из головы выдумать, чем занимаюсь целыми днями, да так увлечённо, что не подхожу к телефону?»

«Збыл тлфон, смс прочтал тльк что. никких нвстей, поэтму не пишу», — набрал, пропуская гласные, и отправил он, понимая, как уныло выглядит это сообщение. Нельзя так писать лучшим друзьям… Только вот как тогда можно?

Прерывая размышления, выстрелил трелью звонок.

— Сиф… — начал было старший офицер, но Сиф его перебил, откладывая телефон:

— Я уже иду.

Он заглянул в глазок, и желание открывать пропало. Мальчик с кислой физиономией, игнорируя второй звонок, заглянул обратно в комнату, помялся, вздохнул сумрачно и доложил:

— Ваше высокородие, там это… журналист.

«Его высокородие» допил чай единым глотком, раздумывая, потом по-птичьи быстрым, рваным движение дёрнул головой — скрывая недовольство:

— Да ладно, пусть их. Открой… Эй, ты чего, Сифка? Зачем такая кислая рожа? — он поднялся и подошёл ближе к воспитаннику. — Ну что?

— Тогда без меня разговаривайте, — Сиф отвернулся.

— Ты к ним никогда не привыкнешь?

— Я их никогда не прощу, — Сиф сжал зубы. — Разрешите… я к Алёне пойду.

— Эх ты, ординарец… — Заболотин-Забольский протянул руку, чтобы взъерошить волосы офицерику, но на полпути убрал руку, перехватив далёкий от дружелюбия взгляд. При воспоминаниях о войне Сифка становился диким зверьком. Прикосновения этот зверёк не переносил, поэтому полковник кивнул: — Разрешаю, куда я денусь. Только открой деятелю новостей, всё-таки.

Сиф вышел в коридор, обулся и, натянув на лицо не дружелюбное, конечно, но хотя бы нейтральное выражение, со следующим звонком открыл дверь.

— Добрый день, — сохраняя вежливую интонацию, сказал он, стараясь не встречаться взглядом с модно одетым человеком с планшеткой подмышкой.

— Добрый день. Могу ли я видеть… — начал журналист по-русски, с небольшим акцентом.

— Можете, можете, — в коридоре появился старший офицер, воплощение вежливости с легким налетом недовольства «вторжением».

Сиф пустил журналиста, а сам выскользнул в коридор и направился к номеру напротив. Позвонил в дверь, возвращая на лицо нормальное выражение, когда не дождался ответа — толкнулся. Дверь тут же открылась — она была не заперта, да и, в общем-то, от кого запираться на этаже, полностью отданном «русской делегации»?

В глубине номера раздавалась какая-то цыганская песня, Сиф, помедлив, заглянул в комнату… Алёна — бессменный шофёр Великого Князя — танцевала, как ребёнок, который верит, что его никто не увидит, а потому нисколечко не стесняется ни неловких местами движений, ни того, что иногда выпадает из ритма…

И тут Алёна замерла на середине движения и взглянул на Сифа:

— А, это ты! Привет! — она взъерошила чёрный «ёжик» волос и немножко скованно улыбнулась. — Давно тут?

— Только пришёл.

— Ты не завалился спать? Видок у тебя был ещё тот, когда отдыхать все разошлись.

— Жарко, — пожал плечами Сиф, заходя в комнату и устраиваясь в кресле с видом человека, которого уже не поднимет ничто. — А к его высокородию пришёл журналист, я и смылся. Так бы, конечно, подремал слегка.

— Ты их не любишь.

— Ты сама проницательность.

Алёна легко пожала плечами и переключила мелодию на другую — тягучий гортанный напев. Присела на край дивана, разглядывая мальчика. Между ними было лет шесть — и абсолютно разные жизни. Офицерик, и…

— В тебе цыганская кровь есть? — сообразил вдруг Сиф, кого ему напоминает Алёна: парня-цыгана.

— Неужто заметно? Меня сёстры чуть не убили, когда я волосы сбрила, а братья грозились замуж выдать, да кто ж лысую возьмёт? — Алёна расхохоталась приятным грудным смехом, странным для её фигуры. — А мне-то что, я всегда любила что-нибудь этакое учудить. Вон, занялась работой мужской…

— В смысле, шофёром?

— Ну ага, — девушка сделала музыку погромче, подпела цыганке без слов, потом объяснила: — Наша семья издавна извозом занимался, в Москве с восемнадцатого века устроилась. А в двадцатом, вот, пересели на машины все, и нам пришлось. А так всё то же самое, как и лет двести с лишним назад.

Сиф помолчал, обдумывая историю «неправильной цыганки». А ведь действительно, цыганка, если приглядеться. Чего стоят тёмные, почти чёрные глаза, широко распахивающиеся, когда Алёна что-то спрашивала. Если бы не короткие волосы, превращающие девушку в существо усреднённого рода, она, наверное, была бы даже красивой… Но сейчас Сиф в ней видел лишь друга, а друг пола не имеет, как известно.

— А к Великому Князю ты как попала? — спросил он, когда молча разглядывать Алёну стало как-то совсем по-дурацки.

Девушка ответила не сразу. Сначала она какое-то время качала головой в такт музыке, словно вспоминая, и когда заговорила, в глазах зажглось что-то, совсем не соответствующее общему «пацанскому» виду.

— Мы столкнулись случайно… Я в Сетуньский сад, который вокруг виллы, залезла, за сливами. Знаешь, какие там сливы? А я, между прочим, неплохо лазаю по деревьям над заборами, не задевая сигнализации, — не без гордости сообщила она. — Конечно, по чужим садам лазить в восемнадцать как-то странно, но ведь сливы же… Пальчики оближешь!.. Когда Великий Князь меня заметил, я подумала, что всё, я совсем труп. Даже все сливы выронила. А знаешь, что он сделал?

Как и положено хорошему слушателю, Сиф не знал. Но, будучи знакомым с Великим Князем близко — догадывался: князь из тех людей, что любят «учудить» что-то, превращая традиции в нечто из ряда вон выходящее.

— Он поднял одну сливу, вытер о рукав, съел и сказал мне, задирая голову — я ж на дереве сидела в это время: «Надеюсь, ты мне тоже что-то оставил, помимо того, что только что вниз обрушил?»… Ну, тут уж я сама обрушилась вниз и предстала перед ним во всей красе: вся в листве, лысая, как колено, слива за щекой, как только не подавилась, … Не знаю уж, что он обо мне подумал, но никому не рассказал, и досталось мне только от него. Видите ли, надо ещё что-то птицам оставлять на дереве… А потом мы сидели, объедались сливами, и он меня расспрашивал. В том числе — люблю ли я машину водить, когда узнал про семейное дело… А меня дядька с детства учил, между прочим! Хотя братья и ругались, что не женское это…

При слове «дядька» Сиф вздрогнул — позывной командира так просто не забывается… только через несколько секунд понял, что тут имелся в виду дядя — брат кого-то из родителей. А Алёна быстро, смущённо докончила:

— Вот так я и стала… шофёром самого Великого Князя.

— Здорово вышло, — задумчиво отозвался Сиф, который старался понять, кого же увидел в девушке князь. Но — чужая душа… интересно, сам Государь-то брата хорошо понимает?

— Ещё бы не здорово! — с воодушевлением воскликнула Алёна. — Великий Князь — он совсем особенный человек… — и снова в её глазах сверкнуло что-то мечтательное и совсем не пацанское. Она под словами «особенный человек» понимала что-то своё, непонятное Сифу. — Я за ним хоть на край света отправлюсь, если на том краю ему будет нужен шофёр.

— А если не будет?

— Всё равно! — упрямо вскинула подбородок девушка. — На что-нибудь, да пригожусь, — она вслушалась в мелодию и вдруг поднялась на ноги с неожиданным вопросом: — Ты умеешь танцевать, Сиф?

Сиф опешил:

— Ну, умею, конечно. Я же офицер… Положено — по идеи, я могу на дворянство претендовать. Поэтому полька, вальс — в любом случае совершенно свободно… оттопчу девушке ногу и запутаюсь в своих. В общем, так себе танцор.

— А я — только наши, — Алёна слегка замялась, вспомнив, верно, что Сиф застал её в танце. — Да и то слегка. А классические не знаю. И даже в самом простеньком вальсе умудрюсь запутаться на втором шаге… А ещё когда-то хотела стать балериной и даже отходила целый год в класс хореографии.

— До того, как полезла воровать сливы?

Алёна заразительно расхохоталась:

— Ну ага!.. А знаешь, что сегодня вечером, в честь Великого Князя, будет устроен самый настоящий старинный бал?

— Слышал, — Сиф слышал всё, находясь неотлучно при полковнике Заболотине-Забольском — тот отвечал за безопасность Иосифа Кирилловича.

— И ты пойдёшь? — продолжала допытываться Алёна.

— А куда я денусь? Куда полковник — туда и я.

— Бедняга, — посочувствовала девушка. — Это наверняка ужасно скучно: всё время за ним таскаться.

— Когда как, — не согласился Сиф. — Но ведь есть такое слово: «надо».

— А есть такая фраза: «мне бы хотелось…» — возразила Алёна с лукавым видом.

— И чего бы тебе хотелось? — немедленно переадресовал вопрос Сиф.

— Мне бы… ой, — Алёна зажмурилась и быстро-быстро выговорила, так, что Сиф с трудом разобрал: — Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь Великий Князь пригласил меня на вальс… — она открыла глаза и уже нормальным голосом признала: — Но танцевать я не умею. Да и с чего бы князю своего шофёра, — она провела рукой по своим бриджам, словно вдруг застеснявшись мужской одежды, — приглашать.

Сиф внимательнее оглядел девушку. И правда, красивой её назвать было нельзя. Просто потому что она выбивалась из любого представления о женской красоте. Жёсткий «ёжик» чёрных волос, заклёпка в ухе, мужская одежда. Стрижка только подчёркивала слишком крупный рот или резкие скулы, большие глаза казались не на месте. Всё лицо разбивалось на отдельные части, которые не смотрелись чем-то единым.

— Я тоже не умею танцевать вальс, — задумчиво проговорил Сиф. — Но что-то всё-таки помню, как ноги правильно переставлять. Хочешь, — решение пришло спонтанно, — покажу? С высоты своего грома-аднейшего опыта в целых три танца.

— Смеёшься?

— Нисколечко, — уверил юный фельдфебель.

Алёна стремительно присела рядом с плеером и долго щёлкала песни, пока не нашла нужный мотив без слов. Потом девушка поднялась и неуверенно улыбнулась:

— Кажется, вот на три счёта мелодия, кажется. Что, попробуешь?

А Сиф действительно со свойственным армейским людям упрямством взялся за обучение. Это было странно и смешно, когда он и «неправильная цыганка» кружили по комнате под цыганскую мелодию, натыкаясь на кресло, кровать, тумбочку и наступая друг другу на ноги. Сиф, который едва доставал Алёне до груди, иногда поднимал взгляд вверх, ей на лицо, и твёрдо и размеренно приговаривал:

— Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два…

Алёна же глядела в пол, силясь разобраться с ногами, спотыкалась и повторяла счёт за Сифом. Мальчик рассмеялся и посоветовал:

— Не наблюдай за ногами, они стесняются, лучше гляди прямо перед собой… или на партнёра… Раз, два, три…

Постепенно танец захватил их обоих, закружил, ноги почти перестали наступать друг на друга, и посреди кружащейся комнаты Алёна и Сиф казались друг другу единственными устойчивыми предметами, они и счёт:

— Раз, два, три. Раз, два, три…

— А ты хорошо вальсируешь, — сказали они друг другу хором, когда музыка кончилась, и в странном для себя смущении отвели взгляды.

— Ты тоже, — и это прозвучало почти одновременно. Они рассмеялись и вновь поглядели друг на друга, но тут раздался звонок в дверь, и Алёна встрепенулась.

— Бегу-бегу! — она с некоторым трудом дошла до коридора: перед глазами после вальса всё ещё плыло. Девушка открыла дверь и, увидев, что на пороге стоит Заболотин-Забольский, обернулась:

— Сиф, кажется, это к тебе…

Заболотин заглянул в комнату и уточнил:

— К вам обоим. Послеобеденный отдых закончен. Пора отправляться на виллу к президенту… Весьма рассчитываю, что вы никого не задержите.

Сиф и Алёна переглянулись, словно дети, застигнутые на месте «преступления», и офицерик выпалил:

— Я готов, ваше высокородие!

— Ну, я тоже, — Алёна пару раз моргнула, и мир, сделав прощальный книксен, окончательно и твёрдо встал на место.

— Тогда идёмте, — Заболотин-Забольский окинул обоих придирчивым взглядом, ещё более усиливая впечатление, что «едва не застукали», отчего Сиф и Алёна окончательно смутились и отвернулись друг от друга, делая вид, что вообще друг друга знать не знают, впервые видят и видеть больше не хотят.

— Бегом, бегом, — поторопил полковник. — Опаздывать права никто не имеет.

Алёна сунула ноги в ботинки, подхватила пиджак и ужом проскользнула мимо Заболотина прочь из номера. Ей надо было торопиться: завести машину, к которой она пока плохо привыкла, подъехать с парковки к крыльцу… Ведь во что бы то ни стало надо оправдать доверие Великого Князя, поскольку он ради неё отказался от предложенного местного шофёра для своей машины.

Она как раз затормозила, когда из здания гостиницы вышел князь со своим сопровождением: братья-телохранители, Заболотин-Забольский, Сиф и секретарь с советником, который был погружён настолько глубоко в свои размышления, что, казалось, даже не замечал окружающего мира.

— Прошу, — Алёна выпрыгнула из машины и распахнула перед Великим Князем заднюю дверцу. При этом она успела поймать его добрый, но немного отсутствующий взгляд, поняла, что мыслями князь далеко, и слегка погрустнела: она любила, чтобы он в течение поездки о чём-нибудь говорил, а тут, скорее всего, будет сидеть, погружённый в свои размышления.

Вместе с Великим Князем сел Заболотин, как ответственный за его охрану, а впереди устроился один из охранников, близнецов-Краюхиных. Остальные разместились во второй машине с неразговорчивым водителем-забольцем. Уже садясь, советник князя неожиданно поднял взгляд на Сифа, и мальчик поёжился: взгляд был совершенно не отсутствующим, а цепким и очень внимательным. Старик, похожий на вышедшего на пенсию Соловья-Разбойника, видел всё и всё запоминал — Сиф не сомневался.

Небольшая кавалькада выехала в сторону загородной президентской виллы, в обеих машинах царило задумчивое молчание.

За окнами мелькала столица Забола, оживлённое, шумное, как и любой крупный город, Горье. По улицам высыпали любопытные, желающие поглядеть на Российского Великого Князя, но видно им было немного: обе машины мчались быстро, благо, остальное движение в честь них было ненадолго приостановлено. Так что всё, что было видно любопытствующим, — это разве что чёрно-жёлто-белые флажки на машинах, всё остальное скрывалось за тёмными стёклами и быстрым движением.

Впрочем, особой охраны, как это бывает обычно с высокопоставленными лицами, — эскорт из десятка машин, мигалки, милиция — не было. Кто будет нападать на Великого Князя?!

Не прошло и четверти часа, как русских гостей, под прицелом камее и фотоаппаратов, встретили на крыльце виллы. Журналистам было любопытно абсолютно всё, и Сиф прилагал немалые усилия, чтобы всегда оставаться между Краюхиными и Заболотиным, избегая какого-либо внимания и завидуя оставшейся вне кутерьмы Алёне: она просто подождала в машине, пока любопытствующие схлынут, и только после этого вылезла и отправилась знакомиться со вторым шофёром. Как девушка рассудила, двум профессиональным водителям найти общий язык всегда несложно. И, впрочем, она оказался права: не прошло и пяти минут, как они уже оживлённо общались, мешая русские слова с забольскими.

Где-то в здании раздались звуки торжественной медленной музыки. Алёна прислушалась:

— Это что? Для бала рановато.

— А, я полагаю, это просто оркестр для развлечения сопровождающих лиц, — пояснил Элик, шофёр-заболец. Полное имя — Александр — он не любил и попросил Алёну сразу же обращаться просто «Элик». — … В то время как президент и ваш Великий Князь неофициально говорят на более важные темы.

— А, — разочаровалась девушка. — А я бы хотела посмотреть на бал…

— Ну, не стоит огорчаться, — усмехнулся Элик и ловко перевёл тему на самую универсальную: машины.

… В то же время на вилле был сделан в общении Великого Князя и президента перерыв — всё-таки разговор был неофициальным, и забывать о прочих гостях не следовало.

— Расслабьтесь, — улыбнулся князь Заболотину, стоящему у него за плечом. — С меня и так ваши друзья глаз не спускают, — он кивнул в сторону одетых в гражданское, чтобы не смущать людей, Краюхиных, которые стояли среди прочих гостей.

— Глядеть — это их работа. А моя — быть рядом, ваше императорское высочество, — негромко, но ворчливо ответил полковник, оглядываясь по сторонам. Немедленно раздался голос Сифа, который с готовностью возник рядом:

— Что-то надо, ваше высокородие?

— Переговори с Краюхами, они слишком заметно нервничают.

Сиф молча кивнул и, лавируя между богато разодетыми гостями, направился к братьям-охранникам. Заболотин подождал, пока не убедился, что Сиф добрался до Краюхиных и заговорил с ними, и повернулся к Иосифу Кирилловичу:

— Они могут не так заметно глядеть, если хотите.

— Кем они были тогда? — вдруг спросил князь, вспоминая события шестилетней давности.

— Снайперами, разве не заметно? — Заболотин улыбнулся. Сиф уже шёл обратно, избегая работников престижных журналов, которых было не мало.

— Да уж, взгляд характерный, — согласился Иосиф Кириллович, подходя к столу, где с размахом устроились блюда с миниатюрными бутербродами, шпажки в которых смотрелись по масштабу настоящими копьями.

— Ваше высокородие, всё в порядке, — сообщил Сиф, подойдя, — просто появились представители Выринеи. Они, видимо, опоздали.

— Всё, Сиф, хватит бегать, — отловил пятнадцатилетнего офицера Великий Князь. — Набегался уже, постой с нами.

— Как прикажете, — согласился Сиф, не посмев возразить царственному тезке.

Иосиф Кириллович улыбнулся и протянул ему бутерброд с миниатюрным кусочком красной рыбы и пышными зарослями зелени. Заболотин чуть слышно хмыкнул: уж слишком заботливым вышло это движение у князя. Неужели Сиф до сих пор не разгадал, кто его Крёстный? Впрочем, наверняка разгадал или даже сумел вспомнить.

— Ну что, Маугли, умеешь танцевать классические танцы? — поинтересовался тем временем князь, пока Сиф воевал с бутербродом, пытаясь откусить от него кусок, но размеры бутерброда это не позволяли. Сдавшись, мальчик съел бутерброд в один присест и ответил, вспоминая Алёну и «урок танцев»:

— Разве что слегка…

— Ну, хотя бы вальс? — не сдавался Великий Князь.

— Умеет, умеет, но стесняется. Обычный вальс, почти все фигуры… фигурного, полонез, польку… — вмешался в разговор Заболотин, одним глазом наблюдая за Краюхиными, которые, в свою очередь, периодически поглядывали на дипломата-выринейца, с вежливом улыбкой общающегося с кем-то из забольских политиков.

— О, ну прямо-таки танцевальное образование. Значит, на балу не заскучаешь — девушки любят молодых офицеров, верно?

— Я не девушка, так что не знаю, — неохотно ответил Великому Князю Сиф, который не собирался сегодня танцевать. Хотя, с другой стороны, чем ещё ему заняться? Его помощь полковнику почти не требуется.

— Только учти, мы довольно рано уйдём, — предупредил Иосиф Кириллович. — Надо же будет в спокойной обстановке в номере справить именины нашего дорогого полковника…

— Вспомнили, — притворно простонал Заболотин. — А может, не стоит?

— Стоит, — строго сказал князь. — Приказы пока что отдаю я, мне и решать.

— Так точно, ваше императорское высочество, — согласился Заболотин, не желая вступать в бесполезный спор.

— Вот и отлично. Идёмте вести светские беседы с прочими гостями, — кивнул довольный Иосиф Кириллович и первый отошёл от стола.

Заболотин-Забольский придал лицу вежливое выражение и последовал за князем. Сиф за ними не торопился и, слегка покрутившись у стола, выбрал курс к Краюхиным. Некоторые гости с интересом оборачивались ему вслед, но заговаривать никто не хотел: кому интересен для разговора молодой офицер невысокого ранга, когда вокруг множество людей, более сведущих в политики и светских новостях?

За окном постепенно темнело, гости начали расходиться: приодеться к балу. Не беспокоились об этом только пятеро русских гостей. Оставшиеся немногие журналисты постепенно стекались к ним за неимением иных объектов для внимания.

— Простите, ваше высочество, что отвлекаем… Господин Заболотин-Забольский, можно задать вам несколько вопросов? — по-забольски спросил самый шустрый журналист, первым добравшийся до русских.

— Да, конечно, — почти без акцента ответил полковник, взглядом велев Сифу занять его место у Великого Князя. Когда Сиф с независимым видом встал, Заболотин отошёл немного в сторону и кивнул: — Я вас слушаю.

— Это ваш сын? — взглянул на Сифа журналист.

— О, нет. По рождению он заболец, — Заболотин тоже поглядел на мальчика. — Мой ординарец.

— Вы познакомились с ним во время Забол-Выринейского конфликта? — предположил журналист, вынимая из кармана белоснежный платок и протирая свои очки со слегка затемненными стеклами. Глаза без очков у него оказались усталыми и красными от недосыпа. Видать, тяжела была его работа: рядового огромной журнальной армии.

— Да. Он сирота, и после войны я оформил опекунство… Так какие вопросы?

— Ходят слухи, что Выринея и Забол хотят закрепить некое соглашение… — осторожно начал журналист.

Ну вот, как обычно. На этот счёт журналистам необходимо узнать мнение каждого мало-мальски значимого в этом деле человека… Заболотин, продолжая всё так же вежливо улыбаться, уже менее охотно сказал:

— В связи с этим мы и прибыли. До тех пор, пока договор о протекторате Российской Империи над Заболом сохраняется, Империя имеет право первой узнать условия соглашения — до его заключения.

— Да, таков был договор, — согласился журналист. — Ну а как в России к перспективе этого соглашения относятся?

— Забол — отдельное от Империи государство. Мы лишь советуем, не больше, — осторожно ответил Заболотин. — Новой войны никому не нужно, поэтому мирное соглашение — почему бы и нет?

— Благодарю, — кивнул журналист, выключая небольшой микрофончик, пристроившийся на нагрудном кармане его пиджака. — До свидания.

— До свидания, — эхом отозвался Заболотин, чувствуя, что его что-то начинает беспокоить. Он подошёл к Великому Князю и уже по-русски спросил у Сифа: — Этот журналист говорил без акцента?

Сиф задумался на секунду, проводил взглядом журналиста и ответил:

— Слегка с акцентом. Русский не заметит, — и уточнил, нахмурившись: — С выринейским акцентом, ваше высокородие.

— Значит, я ещё хоть на что-то гожусь в действующих рядах Лейб-гвардии, — усмехнулся Заболотин. — Заметил-таки акцент. Нет, Сиф, повода для переживаний нет. Наоборот, раз Выринея интересуется нашим мнением, значит, не чувствует пока в себе сил обойтись без расспросов. Верно, ваше высочество? — он повернулся к Великому Князю.

— Верно, — улыбнулся тот и прислушался. — Идёмте, сейчас начнётся бал. Я обязательно посмотрю, как ты вальсируешь, Сиф.

— Да что вы… — мальчик отвернулся. — Ноги только оттопчу даме. Да к тому же где вы найдёте даму… подходящего роста?

— Где-нибудь, но найду. Лично, — князь подмигнул мальчику и скорым шагом направился через анфиладу комнат в среднюю часть виллы, где должен был проходить бал.

Там, в зале с огромными зеркалами, убранном в старинном стиле, неспешно прогуливались наиболее расторопные гости. Шуршали платья дам, специально заказанные к балу, чтобы соответствовать старинной стилистике. В центре зала негромко разговаривала молодая элегантная пара — профессиональные танцоры, приглашенные для проведения бала. Молодой мужчина был высок, подтянут и энергичен, зачёсанные на косой пробор тёмные волосы носили еле заметные следы лака — уж больно идеально лежали, волосок к волоску. Таким же идеальным, как причёска, был и весь его вид, идеальной же застыла лёгкая приятная улыбка на лице. Девушка, нежная, подчёркнуто-хрупкая, в платье такого голубого цвета, что ему позавидовало бы само весеннее небо, положила руку на локоть мужчине и слегка наклонила голову на бок, слушая, что танцор говорит. То, как они стояли, чуть-чуть, но так внимательно повернувшись друг к другу, казалось самим воплощением трогательной нежности, но воплощением настолько идеальным, что возникало ощущение игры. Да, танцоры играли, отдавая этому все свои силы, отчего их игре хотелось верить, но играли слишком хорошо, без единой ноты фальши — и поверить становилось сложно.

Войдя в зал под руку с женой, к Великому Князю устремился забольский президент.

— О, вновь добрый вечер! Надеюсь, вы не откажетесь открыть бал? Насколько я понимаю, первый танец — торжественный полонез, мы с Элис пойдем второй парой, — он тщательно проговаривал русские слова, словно надеялся таким образом избавиться от лёгкого акцента.

— Если найдётся дама, которая не откажет открыть его вместе со мной, — Великий Князь мгновенно перешёл на забольский, на котором, и не на нём одном, говорил свободно.

— О, не сомневаюсь, что желающие будут!

Князь улыбнулся в ответ. Желающие желающими — но прежде всего надо подумать, как это будет воспринято. Увы, титул обязывает любой свой поступок снабжать двойным дном. А то и тройным.

Впрочем, все эти проблемы он решил одним махом — улыбнувшись мэру столицы, что вошла в зал, несколько нервно поправляя заколотый изумрудной брошью шарф:

— Не откажете?

— Не откажу, — улыбнулась женщина, опуская ладонь в перчатке на галантно протянутую князем руку. — Мы открываем был?

— Совершенно верно, — кивнул Иосиф Кириллович. — Кому, как не вам, я доверю эту честь.

Мэр улыбнулась, польщённая вниманием. Не так уж и часто ей выдавалось побыть самой собой, обычной женщиной, которой приятно внимание галантного кавалера. Ведь на работе лучше забыть о разнице полов и быть сильной, собранной, железной…

— Анна Кристиновна, не хмурьтесь, вам это не идёт, — доверительным тоном сообщил Великий Князь, заметив, что женщина погрузилась в размышления. — Как ваш старый знакомый я всё же осмелюсь вам это сказать.

— Хорошо, не буду, — рассеянно согласилась Анна, вспоминая свою первую встречу с русским князем. Молодой, энергичный дипломат — и она, неопытная, только-только избранная на пост мэра столицы… Да, они сошлись и какое-то время были даже друзьями. Пользуясь благосклонностью князя, Анне даже удалось добиться помощи Империи в восстановлении Горья… То было время насыщенной, сумасшедшей работы, сейчас такого уже нет. Конечно, пашешь с утра до ночи, но всё-таки не живёшь в кабинете, не выходя никуда, неделями, не чувствуешь, что скоро сойдёшь с ума от наваливающихся проблем…

Иосиф Кириллович тем временем огляделся, нашёл взглядом Сифа, который, не жаждая танцевать, бочком пробирался к стене, где стояли Краюхины, причём, не в одиночестве: не один Великий Князь здесь был с охраной.

— Так дело не пойдёт, — пробормотал Иосиф Кириллович себе под нос, и, оказавшись в своей неспешной прогулке по залу рядом с маленьким офицером, строго окликнул его, из вежливости к даме, с которой шёл, по-забольски:

— Куда это вы, юный мой фельдфебель?

Сиф смутился и повернулся в их сторону:

— Да никуда, ваше высочество…

— А где же твоя дама?

— Нету, ваше высочество, — признался Сиф, явно не слишком от отсутствия дамы переживая.

Иосиф Кириллович неодобрительно покачал головой. Сиф выразительно закатил глаза. Князь нахмурил брови. На этом мимический диалог был закончен полным поражением Сифа — ну куда ему против августейшего тёзки.

— Анна Кристиновна, не подскажете, кого бы пригласить? — повернулся князь к своей даме. Та неуверенно улыбнулась: при виде столь юного офицера, она почувствовала, как в ней шевельнулся давно забытый материнский инстинкт.

— Быть может, Елену Этис? — оглядев немногих находящихся в зале девушек, выбрала она. Хорошо зная Этисов, семью министра внутренних дел, Анна Кристиновна сочла Елену достойной молодого русского гостя, о котором заботится сам Великий Князь. К тому же девушкой та была тихой, стеснительной, и вряд ли её кто-то сразу бы пригласил на сегодняшнем балу: молодых здесь было немного, да и Елена предпочитала тихонечко стоять рядом с отцом, не привлекая к себе внимания.

— Сиф, ты ведь не против? — непререкаемым тоном спросил Великий Князь, когда они втроём приблизились к Этисам.

— Никак нет, ваше высочество! — отрапортовал Сиф, по своему обычаю пряча недовольство за армейским уставом. Устав, этакий огромный флегматичный слон, на котором в числе прочих черепах и китов держалась армия, терпеливо сносил попытки спрятать за ним то недовольство, то сердитую обиду, то даже гнев, и всё так же флегматично старался не подводить солдат и офицеров.

— Вот и вперёд, — кивнул князь. Сиф вздохнул и буркнул под нос еле слышно: «Так точно». Приказали — выполняй, офицер. Тебя не спрашивали. Вернее, спрашивали, но не удосужились принять к сведению твоё мнение.

Поэтому, помявшись немного, Сиф неохотно приблизился к скромно стоящей рядом со своим отцом Елене Этис. Вдохнул, выдохнул — словно прицелившись — и открыл было рот, чтобы пригласить, как девушка, вспыхнув от смущения, шепнула испуганно:

— Мы же не представлены! — и как можно незаметнее взглядом оценила расстояние до спины отца, за которой можно было спрятаться. Но, увы, министр внутренних дел был слишком занят разговором с самим Великим Князем, чтобы помочь дочери в такой трудной ситуации… А молодой офицер, почти мальчик, в белоснежном мундире стоял рядом и никуда не уходил, нервно поправляя непривычные перчатки.

И тут сам князь повернулся с улыбкой к ним и с учтивой улыбкой представил:

— Иосиф Бородин, его императорского величества Лейб-гвардии фельдфебель. Елена Этис, — он поочередно кивнул обоим. — Итак, теперь представлены? Представлены. Сиф…

— Разрешите пригласить вас на танец, — поклонившись, юный фельдфебель расправил плечи и даже не опустил глаза, встретившись с Еленой взглядом. Девушка же почувствовала ещё более сильное желание спрятаться за спину отца, но сжала кулачок для храбрости и ответила, приседая в положенном реверансе и пряча в наклоне головы заалевшие щёки:

— Я… Я принимаю приглашение…

Офицерик протянул ей руку и повлек вдоль по залу к месту, где уже начали строиться пары к полонезу. Елена обернулась, увидела, что отец ей улыбается, и немножко приободрилась.

— Вы говорите без акцента, Иосиф, — она решила первой начать разговор, словно ныряя в бассейне с вышки: шаг вперед, и дальше уже летишь. Иначе они оба так и молчали бы, Елена это видела. Её партнёр был из тех, что могут вечно глядеть куда-то в сторону, безучастно скользя рядом. Быть может, ему попросту было неловко за ошибку с приглашением…

— Можно просто Сиф, — улыбнулся мальчик-офицер, переводя взгляд на девушку. — Я заболец по рождению. Но рад слышать, что не приобрел акцента за, — он на секунду прикрыл глаза, видимо, подсчитывая, — шесть лет.

Девушке не составило труда вычислить, в каком году в таком случае уехал из Забола Иосиф, и она уточнила удивлённо:

— Вы уехали уже после войны?

Сама она вернулась в родную страну из Франции, куда ещё до начала военных действий отправил Этис-старший свою семью, почти через два года после заключения мира, отчего до сих пор в её речи проскальзывали характерные глубинное «р-р».

— Я уехал вместе с русской армией, с батальоном, где… меня приютили. Я ведь начал служить в армии и принёс воинскую присягу русскому императору.

— Сколько же вам тогда было?! — поразилась Елена. На вид юному офицеру можно было дать сейчас лет четырнадцать, не больше — таким же был её младший брат… если не считать, конечно, военной выправки и белого мундира русской Лейб-гвардии.

— Девять. Или восемь — я эту дату считаю днём рожденья, так что затрудняюсь с ответом, — на этот раз улыбка Сифа вышла грустной. — Мне хотелось, чтобы война скорее закончилась. Думал хотя бы какими-то мелочами, которые мне были по силам, приблизить её завершение, хоть на чуть-чуть: час, день…

— И с тех пор вы служите? — Елена обратила внимание, что взгляд Иосифа периодически отыскивает в длинной колонне пар полковника Заболотина-Забольского, человека, которого не только в России, но и в Заболе любили и помнили.

— Служу… Но служба эта — так, мелочь. В мирное время армия словно спит… Я его, — мальчик мельком указал на Заболотина, но Елена легко поняла, — ординарец. Впрочем, больше времени провожу в школе, чем в Управлении Лейб-гвардии, где он служит.

Тут оркестр, разместившийся на балконе над залом, торжественно дал первый аккорд, и танцующие пары неторопливо двинулись, важно и плавно вышагивая. Профессиональные танцоры — они же распорядители бала — вопреки настоящим правилам проведения балов пристроились в середине, после тех пар, которые танец знали и в подсказках не нуждались.

— Вы прекрасно двигаетесь, — сменила тему Елена — молчание снова затянулось.

— Уж вы-то точно великолепно танцуете, — не остался в долгу молодой фельдфебель. — А я обязан уметь, ведь я офицер Российской Империи. Не могу же я подвести её честь даже в таком пустяке, как полонез… Хотя если говорить честно, то стоит уточнить: я не виртуоз, танцор весьма посредственный и на вальсе буду изо всех сил стараться не оттоптать вам ноги… — он, ничуть не смущаясь, улыбнулся. Честная и открытая улыбка мальчишки-озорника, даже странно, что такой ребёнок затесался среди взрослых пар.

— На вальсе?..

— Ведь вас ещё никто не пригласил на вальс? — если бы Елена могла заглянуть в его мысли, она была бы разочарована: Сиф просто не хотел искать какую-то другую даму, снова знакомиться, приглашать… Никакой романтики, цветущей душистыми цветочками влюблённости, тут не было.

— Если будет венский, я не откажусь, но на медленном я просто усну по середине танца, — Елена слегка кокетливо бросила взгляд на партнёра.

— Хорошо, венский вальс за мной, — мальчик едва ли этот взгляд вообще заметил. Похоже, он больше делил людей по принципу «может быть другом или нет», чем по разнице полов, и в девушках видел или не видел лишь возможного товарища, не более: товарища усредненного пола.

Разочарованная Елена отвернулась и сделала вид, что Сиф ей больше не интересен, но разочарование не испортило её лица — а Сиф бросал на неё искоса любопытный взгляд, всё-таки за свою жизнь он общался близко только с Расточкой и теперь Алёной… Надутые губки лишь подчеркнули аккуратную ямочку на подбородке, а опущенные ресницы делали взгляд ярче. Девушка вообще была того рода людей, которым небольшие недостатки во внешности, будь то излишняя полнота, или нос с горбинкой, или, может быть, глаза разного размера, придают своего рода особое очарование. Елена была слегка полновата, уложенные «каре» вьющиеся чёрные волосы и характерная форма носа делали её более похожей на мать — евреечку Анну Гарвич, в которую в своё время без памяти влюбился молодой Анатоль Этис, но во взгляде и некоторых движениях проскальзывали взгляд и жесты отца. Глядя на её родителей, легко было признать в ней их дочь. Такие люди, вроде «мама с папиными глазами», «папа с маминым подбородком», встречаются нечасто, но, когда глядишь на их семью, всегда невольно умиляешься столь явно выраженной преемственности поколений.

… Пары успели пройти полный круг, прежде чем музыка стихла, и в образовавшейся тишине все вдруг зашумели, переговариваясь, зашуршали платья, зацокали каблуки, кавалеры учтиво вели дам под руку в сторону, а кто-то уже вновь поглядывал на музыкантов в ожидании следующего танца. Иосиф отвёл Елену к отцу, который не танцевал, коротко поклонился и ненадолго отошёл.

Вскоре юный офицер вернулся и сообщил:

— Вам повезло, следующий танец — венский вальс. Вы не отказываетесь от своего слова?

Заметив, что отец довольно улыбается им, Елена подтвердила, что помнит и будет танцевать. Зазвучала музыка, и Сиф повлёк девушку вновь в круг танцующих. Маленький, выглядящий года на три-четыре младше своей пары, он, тем ни менее, вёл себя довольно уверенно и спокойно закружил девушку в вальсе. Сама Елена танцевала хорошо, благодаря той науке, что получила, увлекаясь в детстве бальными танцами, и Сифу с ней было совсем не сложно. Он вёл их пару, небыстро и аккуратно, и, пройдя круг, спросил, переводя дыхание:

— В другую сторону?

Дождавшись согласия Елены, фельдфебель повлёк её во внутренний круг, движущийся в другую сторону, и вновь закружил, изредка шевеля губами, словно проговаривая про себя счёт: «Раз, два, три…»

— Зря вы говорили, что плохо танцуете. По-моему, вы танцуете очень и очень прилично! — не удержалась Елена.

— До вас мне далеко, хоть я и стараюсь, — рассмеялся мальчик, на секунду прерывая свой неслышный отсчет. — Я получил всего пару уроков, да и те — исключительно после прямого приказа его высокородия…

… Один за другим сменялись танцы. Польку Елена знала плохо и застеснялась идти к танцующим, отчего Сиф прошёл с ней несколько тактов вокруг её отца, рассмеялся и исчез, вернувшись через некоторое время с вазочкой фруктов. Он ухаживал за своей дамой по всем правилам этикета, но Елена с разочарованием и даже некоторой досадой поняла, что он просто следует знакомым ему правилам, не примешивая своего личного отношения. Она ему была приятна, как пара в танце, не более. Сиф больше почти не разговаривал на сколько-нибудь серьёзные темы, ограничившись обменом фразами на уровне ничего не значащих светских комплиментов.

Отлучившись в который раз, молодой офицер вдруг объявил Елене, что следующий танец — медленный вальс, и вновь исчез, прежде чем девушка опомнилась. Через некоторое время она увидела, как его фигурка в лейб-гвардейском мундире исчезла на открытой террасе следом за Великим Князем и Заболотиным-Забольским.

— Итак, последний танец первого отделения, — глядя на темнеющее небо, произнёс Иосиф Кириллович. — Пожалуй, после него мы незаметно покинем этот гостеприимный зал, никто не против? — он с улыбкой взглянул на фельдфебеля. Тот, стянув ненавистные перчатки, поглядел на князя, на Заболотина, прислушался к протяжным и лиричным звукам медленного вальса и с подозрением спросил:

— Вы все что, на меня всё время глядели?

— Да с тебя можно просто открытку рисовать с приглашением на какой-нибудь бал! — рассмеялся полковник. — Давно не наблюдал ничего более очаровательного, чем мой ординарец, танцующий с красивой девушкой.

— Ваше высокородие, ну и чего вы смеетесь, — обиделся Сиф. — Это его высочество приказал мне танцевать.

— Просто посоветовал пару, — уточнил князь и вдруг, наклонившись через перила, удивлённо воскликнул: — Воробей, и ты тут! А я уже собирался послать Сифа к машине, тебя предупредить, что мы скоро едем!

На склоне под террасой стояла Алёна, вслушиваясь в доносящуюся музыку. Увидев Иосифа Кирилловича, шофёр вздрогнула и, кажется, зарделась, но этого нельзя было с уверенностью сказать в неверном свете садового фонаря.

Сиф вдруг вспомнил желание Алёны и с жалостью понял, что оно несбыточно. Но с другой стороны, Великий Князь наверняка ведь даже не знает, что Алёна умеет танцевать! Не особенно раздумывая, мальчик перемахнул через перила и спрыгнул на землю перед Алёной.

— Разрешите пригласить вас на вальс? — спросил он уже не с безукоризненной бальной вежливостью, а с обычной, настоящей теплотой в голосе. Алёна рассмеялась и присела в реверансе.

— Зачем перед князем меня позорить будешь, а? — шепнула она, когда Сиф с новым тактом доносившейся музыки взял её руку, приобнял, как положено, и сделал первый шаг.

— Ты хорошо танцуешь, особенно для начинающего, — возразил мальчик, поднимая на неё глаза: Алёна была ещё выше, чем Елена Этис. — Не волнуйся.

И он повёл её в медленном вальсе по дорожке вдоль террасы, напевая свой извечный счет: «Раз, два, три. Раз, два, три…»

Сквозь рубашку Алёна чувствовала его тёплую ладонь, и это прибавляло уверенности, хоть и заставляло изредка сердце неуверенно замирать. Всё-таки, Алёна танцевала второй раз в жизни, вот так, вальс…

Сама атмосфера, казалось, что-то поменяла, и Алёна внезапно поняла, что если помнить, куда должен наступить партнер, вальс не доставляет труда. Крепкая рука Сифа лежала у неё талии, изредка подталкивая в поворот, если девушка мешкала. Музыка из зала доносилась негромко, похрустывал под ногами гравий, а Сиф всё кружил, твёрдый и уверенный, хоть и маленький.

Изредка девушка ловила взгляд Великого Князя, который внимательно наблюдал за их танцем, и от этого каждый раз Алёна начинала бояться споткнуться, но этого не допускал её юный партнёр, ловко кружа в повороте. Ему тоже сегодня стало как-то очень легко танцевать, хотя большим опытом он похвастаться точно не мог.

Князь облокотился на перила террасы и внимательно наблюдал за танцем, любуясь обоими: и маленьким ловким офицером, и своим шофёром, которая вдруг оказалась изящной танцовщицей. Странный этот вечер, странный этот вальс… Иосиф Кириллович вздохнул, краем глаза зацепив движение руки Заболотина: тот со своей привычкой барабанить пальцами вряд ли даже замечал, что отстукивает по перилам террасы ритм «на три четверти».

— Он глядит на нас, — шепнула Алёна Сифу.

— И пусть глядит, — нехотя вынырнул из пучин танца мальчик, который до этого момента просто осознавал свои движения, безо всяких посторонних мыслей. Притормозил, закружился.

— И он вновь назвал меня Воробьем. Я думала, он это только… между нами, — зачем-то сказала девушка, переступая почти на месте.

— А меня он зовет Маугли. Маугли войны, — рассказал Сиф, пожав плечами. — Видимо, он любит давать прозвища. И полковник такой же. Если посчитать, сколько у меня разных «позывных» сменяют друг друга…

— Посчитай! — вдруг озорно улыбнулась Алёна, никак не желая прекратить танец, пока ещё доносится музыка, пока волшебство вальса их не покинуло.

Маленький офицер крепко задумался, продолжая негромко отсчитывать три счета. Через четыре такта — так было проще всего отмерять время — он сообщил:

— Ну… Если считать производное от одного из прозвищ и само прозвище за одно — то пять. А если считать за два — то, удивительное дело, шесть. И ещё имя.

— И фамилия. И отчество, — повлекла партнёра чуть быстрее Алёна: они слегка отстали от музыки.

— А я не помню своего отчества, — грустно сказал Сиф. — Везде ставлю только одну букву.

— А паспорт?

— Я его видел единственный раз — когда ставил подпись. Да и то чиркнул не глядя, потому что опаздывал в школу — мы с его высокородием утром зашли… А с тех пор паспорт лежит где-то в столе у Дядьки… в смысле, у его высокородия. А я не видел его больше.

— Ну, а офицерское удостоверение? — не унималась Алёна. Как это так: человек без отчества.

— Там одна буква К, — усмехнулся Сиф. — И тут не подкопаешься. Только не предлагай мне лезть в базу данных по офицерам Лейб-гвардии…

— Тоже вариант, — возразила Алёна. — Но, впрочем, разве это так важно?

— Важен танец, — серьезно ответил Сиф. — А остальное можно оставить на потом.

Алёна не нашла, что возразить, и молча продолжила танцевать, чувствуя, как мир вокруг смазывается, словно невысохшая картина, по которой вдруг провели рукой. Если глядеть по сторонам — начинает кружиться голова, так что единственным, на кого могла смотреть девушка, был Сиф. Вернее, теперь просто его белобрысая макушка, потому что он больше не поднимал лица и сосредоточённо кружил в вальсе. Удивительно долго играли музыканты, словно зная, что где-то за пределами бального зала танцует ещё одна, странная и немножко смешная пара: пятнадцатилетний фельдфебель и двадцатидвухлетняя девушка-шофёр, которая была выше своего партнёра на голову, если не больше.

Но вдруг музыка стихла. Сиф и Алёна кружились ещё несколько тактов под тихий счет мальчика, затем остановились, с удивлением замечая, что мир куда-то поехал вокруг них.

— Ох, — Алёна схватилась за голову. — Куда катится мир?

— Влево, — предположил Сиф, несколько раз моргая, и, переведя взгляд на террасу, уверенно подтвердил: — Точно влево. Кажется, мы забыли поменять направление движения где-то посередине танца.

— Мы даже не знали, когда наступила эта середина, — возразила девушка, бросая взгляд на Великого Князя. Тот улыбался и глядел на них, но ничего не говорил.

— Так, у меня мир куда-то приехал и притормозил, — Сиф подошёл к террасе и, схватившись за перила, ловко перелез через них. Алёна осталась внизу, с её точки зрения мир всё ещё пытался куда-то поехать, правда, так, слегка, и, в общем-то, безуспешно.

— Тогда я пошла заводить машину? — спросила она с деланным равнодушием.

— Давай. А мы пока попрощаемся с остальными гостями, — и Великий Князь первым ушёл с террасы, за ним неотступной тенью последовал Заболотин.

Сиф ещё потоптался у перил, периодически бросая взгляд на Алёну, затем, так ничего и не сказав, ушёл следом за своим полковником. Алёна, недолго поглядев ему вслед, развернулась и, напевая под нос: «Раз, два, три. Раз, два, три…», пошла к стоянке.

— Куда вы исчезли? — с легким упреком спросила у Сифа Елена Этис.

— Вы же не танцуете медленный вальс, — вместо ответа напомнил мальчик и сразу же, без перехода, объявил: — Мы уезжаем.

— Ой, уже? — удивилась Елена. Она только хотела спросить у мальчика, откуда у него георгиевский крест — если она верно помнила название этой русской боевой награды — и что-нибудь узнать о нём побольше…

— Так решил Великий Князь, — пожал плечами Сиф, который никак не мог отделаться от попыток сравнить оба вальса — с Алёной и Еленой. Елена танцевала много лучше, но… был ли это настоящий танец или просто игра в вальс — без чувств и искренности?..

— Жаль, что уезжаете, — отвлекла его Елена от мыслей. — Тогда до свиданья?

— До свиданья, — согласился юный офицер, рассеянно кивнул ей и быстро нагнал Заболотина-Забольского, который разговаривал с мэром, направляясь к дверям зала.

На пороге полковник распрощался с женщиной и вновь занял своё обычное место за спиной Великого Князя, потеснив близнецов-охранников. Ни советник, ни секретарь с ними не поехали — во-первых, должен же был хоть кто-то остаться! А во-вторых… просто к чему они были, если Иосиф Кириллович собирался в узком кругу отпраздновать именины Заболотина-Забольского?

В машине, которая уже ждала у крыльца, играла, по обычаю скучающей Алёны, цыганская музыка. Девушка открыла дверцу князю, быстро взглянула на Сифа, но тут же отвернулась, поскольку мальчик смотрел в другую сторону: запрокинув голову, он разглядывал слегка припорошенное облаками тёмное небо.

— Надо было просить машину побольше, — пробормотала девушка, кивая второму шофёру, тоже подъехавшему к крыльцу. Все в одной машине не поместились, так что один из Краюхиных и Сиф сели во вторую.

— Хороший был бал, душевный, — задумчиво произнёс князь, когда Алёна плавно выехала с виллы.

— Душевный, — согласился Заболотин. — Могли бы ещё остаться.

— Не припирайтесь, — укоризненно покачал головой Иосиф Кириллович, но губы его улыбались. — Если я решил отпраздновать ваши именины, значит, решение не оспаривается.

— Так точно, ваше императорское высочество! — по-военному отозвался Заболотин, которого вся эта кутерьма вокруг него уже доконала, не успев толком начаться.

— Шестое мая могло стать последним днём Великой Отечественной войны, Днём Победы, — вдруг вспомнил Великий Князь. — В ночь на седьмое Германия подписала реймскую капитуляцию. Но бои прекратились не сразу…

— И все до сих пор спорят, какая из капитуляций, в ночь с шестого на седьмое или с восьмого на девятое, была, собственно, капитуляцией, а какая — предварительным договором или ратификацией в зависимости от точки зрения, — припомнил полковник свои занятия в Академии. Что называется «Уже сам научился эти слова мудрёные выговаривать, а курсанты всё спотыкаются!». — Но теперь это уже дело историков. Наша война другая.

Князь вздохнул, устало откидываясь на спинку кресла:

— Наша война не кончится никогда. То Кавказ, то Выринея.

— Ну, иначе что было бы делать военным? — Заболотин заметил, что их разговор сидящие впереди Алёна и Филька Краюхин заинтересованно слушают, даже музыку девушка выключила.

— Учиться жить, — вдруг жёстко сказал Иосиф Кириллович. — И жить не войной. Не вопреки, а ради.

— Учимся, — Заболотин отвернулся и стал глядеть в окно. — Но всё равно спокойно глядеть на этот город я не могу. Я помню, как тут всё было семь лет назад, когда я тут был последний раз…

— Все помнят. Но сейчас следов войны почти не видно. И это хорошо, — возразил Великий Князь. Полковник промолчал, не желая повторять бесконечный разговор. Всё равно он, Заболотин, будет видеть на месте домов развалины, стоит ему закрыть глаза. А что видят остальные — ему не важно. Разве что… Сиф…

Но он не знает этого города. И слава Богу.

… В гостинице было пустынно, и свет горел только по коридорам. Великий Князь со своим сопровождением тихо поднялся в номер, достал из мини-бара запасенные заранее две бутылки дорогого вина, с полки — шесть бокалов и поинтересовался у Сифа с улыбкой:

— Ты как, пьющий?

— Спаиваемый, — ухмыльнулся мальчик, старательно делая вид, что не замечает зверского взгляда полковника. Краюхины тихо фыркнули смехом и принялись убеждать князя, что они-де, уж точно непьющие, потому как при исполнении долга и вообще. Даже волшебная формула «Ради праздника» не сработала.

— А ради нашего дорогого полковника? — не унимался князь, которого происходящее искренне забавляло.

— Вашбродь, ну хоть вы-то нам запретите! — взмолился один из Краюх. Заболотин милостиво согласился запретить, и бывшие снайперы возликовали, тщательно пряча грустные взгляды, изредка бросаемые на бутылку. Чтобы достичь некоторого единства среди бокалов, Великий Князь использовал старый проверенный способ: вместо вина своим телохранителям налили виноградный сок. Цвет напитка почти ничем не отличался.

Когда все расселись, кто где — за столом, на диване, в креслах у балкона, Великий Князь поднялся с бокалом в руке, поглядел на настенные часы и сказал:

— На поздравительный тост у меня времени всего чуть-чуть, поскольку скоро надо будет поздравлять уже с прошедшим. Поэтому скажу совсем немного: именины — это не просто день имени. Это День Ангела. Ваш ангел — сам Георгий Победоносец, и, думаю, он во все глаза приглядывает за вами — ведь вы до сих пор целы вопреки всей вашей жизни. Так путь он бережёт вас и впредь столь же надёжно, а вы, Георгий Никитович, не создавайте ему дополнительной работки… — Иосиф Кириллович взглянул на часы снова и закончил с улыбкой: — Вот, ровнёхонько. С Днем Ангела вас!

— Наличие работы от меня не всегда зависит, — усмехнулся Заболотин в ответ. — А вообще, это событие века: меня так редко зовут по имени… — он подмигнул Сифу, сидящему рядом. Мальчик немедленно возмутился, разглядывая свой неполный бокал:

— А я-то тут причем, ваше высокородие!

Звон бокалов потонул в хохоте, присоединилась к нему даже Алёна, чувствующая до этого момента себя слегка не на месте. Сиф, ничуть не обидевшийся на такую реакцию, сам смеялся от души.

— Вашбродь… В смысле, Георгий Никитич, — начал и тут же поправился со смехом один из Краюхиных, — давайте и мы вам что-нибудь скажем.

— Говори, говори, считай, что мы говорим в унисон, и поэтому всем слышится только один голос, — поддакнул его брат.

— В общем, вы и шесть лет назад были таким же: там с улыбкой, тут серьёзно — по ситуации, — но всегда там, где больше всего требуетесь, и с приказами, которые нам всем, наверное, жизнь кучу раз спасли. Для остатков всего нашего батальона вы, вашбродь, — всегда останетесь нашей курицей-наседкой, которая о нас бережно заботилась, как бы вам самим плохо ни было.

— Да что за эпитафия! — не выдержал Сиф, вскакивая. — Ваше высокородие, вы — это просто вы. И желать вам ничего не надо: и так вы — это вы, и вы не поменяетесь. Просто будьте и дальше самим собой — а остальное всё приложится, — он опустил глаза и снова сел, в глубине души боясь, что ляпнул какую-то глупость.

— Буду, Сиф, — полковник дотянулся и привычным жестом взъерошил ему волосы. — Спасибо всем за дифирамбы и пожелания. Учту, но исполнить не обещаюсь, мало ли, что случится. Святой Георгий со мной вряд ли заскучает!

Вновь зазвенели бокалы, и вдруг Алёна обнаружила, что все глядят на неё. Она смутилась и поняла, что тоже надо что-то сказать.

— Я вас почти не знаю, — тихо призналась она. — И что желать, поэтому плохо представляю. Но мне кажется, вам надо просто… пожелать, чтобы у вас всегда был дом, куда можно вернуться после всех этих ваших приключений, и люди, к которым вы вернётесь в этот дом. Это нужно каждому — возвращаться.

И не дожидаясь ответа, она вскочила и вышла на балкон, дверь на который была по причине по-летнему тёплой погоды открыта.

— А Алёна действительно пожелала самого важного, — вздохнул Князь, провожая своего шофёра задумчивым взглядом.

Через некоторое время встал и Сиф — и тоже вышел на балкон. Ему хотелось тихо исчезнуть из комнаты, где остальные разговаривали на слишком болезненную для него тему.

— Тоже любишь свежий воздух? — окликнула его Алёна, облокачиваясь о перила и глядя вниз, на стоянку, где машины попеременно подмигивали огоньками сигнализаций.

— Именно, — согласился Сиф, вставая рядом, и тоже поглядел вниз. — Знаешь, спасибо за вальс.

— Да ладно тебе! — Алёна быстро взглянула на офицерика и тут же вновь уткнулась взглядом в стоянку. — Это тебе спасибо надо говорить за него. Я же даже не умела.

— Зато теперь умеешь, — возразил Сиф. — Так что заслугу делим поровну.

Они помолчали ещё какое-то время, и вдруг Сиф взял руки Алёны, одну положил себе на плечо, другую вместе со своей отвёл в сторону, приобнял девушку и повлёк куда-то в сторону со словами:

— Может, ещё раз?

— Считай, — улыбнулась Алёна, радуясь, что балкон большой, хоть сильно мешались столик со стульями.

— Раз, два, три, раз, два, три, — словно метроном начал Сиф, сразу же закручивая Алёну в повороте, поскольку с местом всё же надо было поступать экономно.

Это был третий вальс, на пяточке в четыре шага, и он вышел совсем другим, чем оба предыдущих. Было то же волшебство танца, но на этот раз, уже привыкнув, Сиф и Алёна не мешались друг у друга под ногами, хотя места было — пяточек в четыре шага, и не боялись опозориться, ведь никого, кроме них, на балконе не было. Они просто танцевали, почти переступая на месте, и думали — каждый о своём. Сиф негромко считал, и это вполне заменяло им торжественную оркестровую музыку. Говорить не хотелось, поэтому они просто молчали и глядели, иногда — друг на друга, а чаще на руки. В комнате слышались то решительный голос Заболотина, то мягкий, с улыбкой — Иосифа Кирилловича, то почти одинаковые голоса близнецов-Краюхиных. Всё это не мешало воцариться на балконе тишине.

Если хочешь как-то интуитивно понять человека, попытайся начать копировать его движения, жесты, его ритм дыхания и выражение его лица.

Заодно, когда не всё удастся с первой попытки, ты поймёшь, в чём же ты с человеком так сильно различаешься. А приняв его образ поведения, приблизишься и к его образу мыслей. Вот такая простая цепочка.

А если так вышло случайно? Если просто вы танцевали вдвоём и вдруг поняли, что что-то теперь вас роднит — поняли одновременно? Словно бы танец сблизил вас до того порога, когда мысли друг друга становятся понятны. Что тогда делать?

Сиф остановился и кончил отсчёт, неотрывно глядя перед собой. Было в этом чувстве сближения что-то не то, неправильное. Словно зачем-то напрашиваешься в гости к человеку, которого плохо знаешь, а тот радостно подхватывает идею и активно приглашает. А что потом делать с приглашением? Кому нравится вот так лезть к незнакомцу, чтобы сидеть у него, не понимая даже, зачем, а на следующий день стесняться глядеть ему в глаза, как будто совершил что-то постыдное…

Такое сближение не может довести до добра, поэтому Сиф слегка отстранился и опустил голову. Алёна сама всё поняла и отвернулась. Наверное, они слишком поздно спохватились: обоим стало как-то неудобно.

— Извини, — просто сказал Сиф, который, на самом деле, относился к этому слову очень бережно, понимая, что длинные извинения всегда звучат гораздо более неуклюже, чем это короткое слово. Вопрос только в том, как частоты его произносишь: стоит его затаскать в речи, как вся ёмкая в своей простоте сила пропадает.

— Ничего, — так же просто ответила Алёна, потом вслушалась в то, что сказала, и уточнила: — Уже ничего.

Она понимала, что отрицать минувшее бессмысленно. И некрасиво — словно сводя на нет само извинение.

Сиф опустил руки и присел на краешек складного стола. Алёна прислонилась спиной к перилам. Оба молчали и слушали разговор в комнате.

На балкон выглянул один из Краюхиных — покурить. Сразу же стало тесно, потянуло табаком, и Алёна с Сифом нехотя вернулись в комнату, попрежнему избегая взглядов друг друга.

Первая бутылка вина подходила к концу, но допивать её полковник и князь не торопились. Заболотин улыбнулся вернувшемуся с балкона Сифу и вновь пригубил напиток, смакуя вкус, а Иосиф Кириллович обернулся к Алёне:

— Будешь ещё?

— Совсем немного, — Алёна потупилась. Вид у нее так становился странным: уж слишком контрастировали между собой дерзкая внешность и скромно опущенные глаза.

— Немного, как заказывали, барышня, — и Великий Князь с улыбкой протянул девушке неполный бокал. — Свежий воздух кончился?

— Да я-то чего? — заглянула в комнату голова Краюхина. Отсутствие шрама подсказало, что курить вышел Алексей. — Подумаешь, сигарета… — и вновь исчезла, затянуться этой самой «подумаешь, сигаретой».

Великий Князь усмехнулся, пододвигая к креслу, где он устроился, стул и кивая Алёне: что стоишь, садись. Девушка села, взглянула на князя, замерла под ответным взглядом и вновь опустила глаза. Воцарилось молчание, в течение которого Заболотин-Забольский разглядывал князя с шофёром и размышлял об их отношениях. Вряд ли Иосиф Кириллович не замечал очевидного, но относился к девушке с той же отцовской нежностью, что и к Сифу.

Филипп встал и свалил на балкон к брату.

Чтобы как-то разбавить тишину, Заболотин взглянул на часы и оповестил:

— Без десяти час. Сиф, тебе не кажется, что детское время давно миновало?

— А вам не кажется, что в пятнадцать лет о нём можно не беспокоиться, ваше высокородие? — неожиданно обиделся Сиф.

— Почти час? Так, что-то мы засиделись, — спохватился Великий Князь. — Пожалуй, действительно пора расходиться.

— Спокойной ночи, — поднялся Заболотин и, не слушая никаких возражений, сгрёб Сифа и повлёк к двери. — Завтра когда?

— В восемь, — ответил Иосиф Кириллович, наблюдая за ними с улыбкой.

— Понял, Сиф? У тебя пять с половиной часов на сон осталось, — строго заявил полковник.

Прежде чем закрылась дверь, ещё послышался ответ мальчика:

— Почти шесть. Я же не собираюсь сейчас полчаса медитировать в душе!..

— Я пойду? — встала Алёна.

— Можешь ещё посидеть, Воробей, если уж сидится, — отозвался Великий Князь, сам не двигаясь с места.

— Сидится, — подтвердила девушка, ёрзая на стуле, чтобы устроиться поудобнее.

— Вот и ладненько… У меня, оказывается, живёт редкая птица: цыганский воробушек, умеющий вальсировать. Буду знать.

— Да, Сиф научил, — отмахнулась Алёна. — И скоро вновь разучусь, без практики-то.

— Значит, моя задача — обеспечить практику, — заключил Иосиф Кириллович. — Ничего, в Москве такие балы — не редкость.

Алёна фыркнула не самым вежливым образом:

— Да кто меня туда пустит!

— Капризный сумасброд с титулом Великого Князя, вот кто, — строго заявил князь. — Если хочешь, приглашу на ближайший бал и Сифа.

Алёна не была точно уверена, что хочет этого, и поэтому, замявшись, поменяла тему:

— А кто вам… Сиф?

Улыбка Великого Князя стала ещё шире:

— Нет, отнюдь не внебрачный сын, хотя и брака-то у меня нет тоже. Сиф Бородин — просто Сиф. Мальчик, которого За… Георгий Никитович спас на войне, а я, как мог, поучаствовал в этом спасении. Ведь одно дело — уберечь тело, а другое — забрать у войны и душу тоже. Георгий — невероятный человек, Алён. У самой… бойни выцарапать детскую душу так, что даже шрамы на ней со временем почти исчезли, — это подвиг гораздо больший, чем спасти моё глупое тело, которое так любит подставляться под пули.

Вспомнив странный взгляд Сифа, когда тот вспоминает про войну, Алёна мысленно не согласилась. Шрамы остались. Просто Сиф научился их прятать.

Может, князь это тоже заметил. По крайней мере, замолчал в задумчивости.

Почувствовав, что нужно что-то сделать, Алёна встала и принялась лихорадочно убираться на столе. Правда, больше хотелось посидеть рядом с князем, просто слушая, как он говорит, но девушка не желала подавать виду, насколько сильно. К тому же, оставлять неубранным стол на ночь совсем никуда не годилось.

Иосиф Кириллович тоже встал и принялся помогать, собирая бокалы в одно небольшое стеклянное стадо, но Алёна запротестовала, уверяя, что сделает всё сама. Подхватив все шесть бокалов, она отнесла их в ванную и принялась споласкивать в раковине. Раковина была мелкая, кран короткий — явно дизайнер не предполагал, что в номере «люкс» упрямый цыгано-русский характер возьмёт верх над ленью, и кто-то будет мыть посуду — занятие, к слову, которое Алёна по жизни не слишком любила.

— Ты уверена, что справишься, Воробей? — остановился на пороге Великий Князь, дальновидно решив, что лезть под руку к лихорадочно убирающейся девушке — занятие, однозначно относящееся к экстремальным видам спорта, даже для князя, по возрасту с некоторой натяжкой годящегося девушке в отцы и внушающего, вроде бы, соответствующее уважение. Девичья душа настолько тонка, что мужской разум разобраться в этом клубке тончайших нитей просто не в состоянии.

— Конечно, справлюсь, — уверенно ответила Алёна, уже вытирая тем временем бокалы полотенцем для рук.

— Только не поскользнись и, вообще, давай бокалы, я сам отнесу, — Иосиф Кириллович давно усвоил, что непреклонный тон действует даже на Алёну, как бы сильно ей ни втемяшилось что-нибудь в голову. Девушка обиженно вручила князю бокалы и немедленно попыталась поскользнуться, но ничего не вышло, хотя пол был основательно забрызган во время мытья. Совсем обидевшись на весь свет и, погрузившись в «дуйку» — так звал это состояние, когда дуешься на весь свет, князь, — назло села в комнате в кресло, которое раньше занимал Иосиф Кириллович. Князь ничего не сказал, расставляя бокалы по местам, но Алёна на всякий случай применила хорошо известный ещё с детства кошачий способ сделать так, чтобы тебя не согнали: закрыла глаза и сделала вид, что спит. Если честно, спать действительно хотелось изрядно.

Изображая мирный сон, Алёна услышала, как Великий Князь остановился в нерешительности у кресла, решая, будить или не будить, и так же тихо отошёл в сторону. Отчаянно заскреблась совесть, глупая улыбка захотела срочно выползти на губы, но Алёна мысленно себя одёрнула. Ей было ужасно интересно, что предпримет князь.

— Воробей, — Иосиф Кириллович снова подошел к креслу, — ты уверена, что спишь?

Ответом ему было ровное дыхание спящего человека, хотя веки у Алёны иногда подозрительно подрагивали.

— Я тебя не потащу на руках, — вынес ультиматум Великий Князь, встряхивая девушку за плечи. — Просыпайся и отправляйся до номера своими ногами.

— О-ох… — Алёна протёрла глаза, которым и вправду хотелось закрыться обратно. — Поспать не дали, разбудили, теперь ещё и выгоняют…

Она сделала вид, что сердита, но долго так просидеть не удалось. Князь мягко, но настойчиво её отправлял спать, даже слышать не желая, что Алёна уже совсем-совсем не хочет и вообще. К тому же, сама Алёна тоже плохо себе представляла, что за «вообще».

— Давай, шевели ногами, — Иосиф Кириллович поднял девушку и поставил вертикально. Алёна не сдержалась и привалилась к его плечу, уверяя себя, что просто на секунду потеряла равновесие, поскольку её поставили на ноги слишком резко.

— Воробей, — укоризненно сказал князь, — я не запасная точка опоры, я важная дипломатическая личность с титулом.

— Так всегда, — Алёне захотелось поиграть в маленькую и опять погрузиться в «дуйку», но ей этого не дали, непреклонно вытесняя в коридор.

— И этой титулированной особе тоже хочется спать, не меньше, чем тебе, — продолжил гнуть своё Иосиф Кириллович и, когда Алёна оказалась уже на пороге, напутствовал: — Ложись спать немедленно. До утра, Алён.

— До утра, — на автопилоте откликнулась Алёна.

Великий Князь проводил зевающую девушку сонным взглядом — идти провожать ему уже никуда не хотелось — и вернулся в комнату, а оттуда завернул сразу в спальню.

— Вальсирующий Воробей… Гм, — проговорил он задумчиво, останавливаясь в дверях. — Нет, надо её брать на балы. Правда, дворянство… Да-а… Но это дело наживное. Может, даже перестанет бриться налысо ежегодно.

Правда, последнее предположил он довольно неуверенно: знал, что Алёна из тех девушек, в которых природа упрямством компенсировала пытливый ум. Такие предпочитают тормозить только в забор и только головой, хотя прекрасно знают и другие способы, а пальцы в розетку суют неоднократно, сравнивая, чем отличаются ощущения, когда пальцы мокрые и когда сухие. Если Алёне нравится ходить с волосами, короче, чем в армии стригут, — значит, она будет вот так вот ходить и год, и два. Вот, уже пять лет прошло, а она всё так же регулярно стрижётся, а вернее сказать, бреется «под ноль». Так что вряд ли балы что-то исправят…

— Балы, балы… — Иосиф Кириллович вспомнил сегодняшний вальс Алёны и Сифа у террасы и улыбнулся.

Так он и стоял, улыбаясь, посередине спальни, пока, наконец, не понял, что в комнату неслышно скользнул Морфей, принося с собой себя сонливость и лень. Плоское табло часов на стене показывало час-семнадцать. Князь не любил такие часы, предпочитая старинные, механические, которые казались ему какими-то живыми существами со своим характером. У кого — неторопливым и обстоятельным (такие часы чаще всего были напольными): они били серьезно и вдумчиво не чаще раза в час, а порою встречались и легкомысленные торопыги, всё время пощёлкивающие и звякающие от скуки каждые пятнадцать минут. Напольных среди них было немного, всё чаще настенные, не брезгующие обзавестись и кокетливой кукушечкой.

… Часы же с электронным табло безлики и скучны. Они почти не издают звуков, разве что такие будильники противно пищали. Нет, даже будильник Иосиф Кириллович предпочитал использовать старый, механический, с двумя металлическими чашечками, соединенными дужкой, и ехидным молоточком, который приходилось ловить и останавливать, прежде чем где-то сзади найдется хитроумный рычажок, выключающий утренний трезвон.

Конечно, на случай, если часы забудут завести, на мобильном телефоне тоже стоял будильник, но его помощь требовалась настолько редко, что об этом можно было и не вспоминать. Разве что теперь, когда будильник остался в Москве, и на телефон приходилось полагаться. Впрочем, Иосиф Кириллович не любил разлеживаться в кровати, потому что знал, что с каждой минутой себя всё сложнее и сложнее поднять. Когда голова спит, можно вскочить и пойти умыться, она не успеет найти причин остаться под одеялом. А вот чем больше времени лежишь, тем лучше голова начинает работать и тем больше этих самых причин ею находятся…

Сопровождаемый этими философско-часовыми мыслями, князь сходил в душ и вернулся обратно в комнату ещё более сонным. Поставив будильник и тщательно проверив, включён ли на нём звук, он сел на кровати и наконец-то совершенно расслабился. Можно поспать, если что, Краюхины, ночующие в соседней комнате, разбудят. Бывшие снайперы спали чутко, а то и вовсе по очереди — князь не уточнял, и без того полностью доверяя близнецам.

По балкону прошёлся туда-сюда кто-то из братьев, поблёскивая сквозь окно тлеющим кончиком сигареты. Великий Князь стукнул ему в стекло и знаком велел идти спать. Алексей, а может и Филипп, нехотя послушался, затушил сигарету — мигнул и погас алый огонёк, — и вскоре князь услышал, как хлопнула в соседней комнате балконная дверь.

— Спокойной ночи! — крикнул Краюхиным Иосиф Кириллович.

— И вам, ваше высочество! — в унисон отозвались близнецы.

После этого князь твёрдо велел себе ложиться, коротко помолившись, чтобы ночью ничего не случилось и завтрашний день тоже собою радовал. Уже засыпая, Великий Князь почти наяву услышал размеренный, как метроном, голос Сифа: «Раз, два, три…»

Хорошо танцует мальчик, что бы ни говорил…

С этой мыслью князь и уснул.