«Авантюра принесла чересчур уж разнообразный результат», — подумал пятнадцатилетний офицерик, когда слегка подрагивающей рукой набрал номер на мобильном. Результат был и положительным — Тиль теперь на их стороне, и совершенно отрицательным — Хамелеон теперь убьёт Тиля. Да и самого Сифа тоже постарается, не поглядев на офицерское удостоверение. Вернее, как раз из-за оного…

Ивельский долго не брал трубку, и Сиф начал опасаться, что Алёна неправильно запомнила номер, но когда палец уже застыл над красной клавишей, наконец-то раздался голос пожилого пианиста:

— Да?

— Это Сиф. Сивый, — Сиф перевёл дух. — Вы далеко сейчас от нашей гостиницы?

Какое-то время Ивельский молчал, затем торопливо спросил:

— Где Тиль?!

— В соседнем номере, — успокоил мальчик. — Разговаривает с полковником.

— Он цел?

— Вполне. Леон… стрелял в меня, — ляпнув это, Сиф мимолётно сообразил, что такое известие на утешение не тянет. — Приезжайте сюда, пожалуйста. И поднимитесь в тот же номер, что и в прошлый раз.

— Стрелял? О, Боже… — голос Ивельского упал. — Да, я постараюсь быть как можно скорее. Минут через пять, хорошо? — и дал отбой.

Сиф швырнул мобильный на диван и сам на него рухнул в полном изнеможении. Грудь саднило — каждый вздох отдавался болью. Давно Сиф такого припомнить не мог…

— Ну как? — выпалила Алёна, садясь рядом.

— Ждём пять минут и сходим с ума дальше, — мрачно пошутил Сиф.

— У тебя глаза шальные.

— В прошлый раз они кричали караул, помнится, — язвительно отозвался офицерик, прячась за ершистым тоном от своих странных мыслей и чувств. Иногда ему казалось, что он и в самом деле сошёл с ума. И хотел думать о Расточке — но не мог…

— Тогда кричали. А сейчас по-партизански заткнулись, — отпарировала Алёна. — Но ты похож сейчас на психа с навязчивой идеей в обострённой форме.

— Каждый по-своему псих, — пожал плечами Сиф и по-забольски процедил несколько слов сквозь зубы — про спину, которая никак не хотела заживать от «пустячного ранения».

Ещё несколько минут молодые люди пикировались, практикуя язвительность, ехидство, остроумие и красноречие, и старались не думать об Ивельском, но вот прошло положенное время, и с ресепшена позвонили о посетителе. Алёна в сильном беспокойстве вскочила и бросилась открывать дверь, Сиф же поднимался с дивана нарочно медленно. С Алёной стало спокойнее решать проблемы. По крайней мере, отпала необходимость вслух спорить с самим собой, что всегда угнетало и навевало мысли о невнимательности работавших с ним лет пять назад психологах.

Ивельский, как выяснилось, волновался не меньше Алёны. Не увидев Тиля, он собрался было идти в номер к Великому князю, но Сиф призвал на помощь все свои скромные навыки убеждения — в обычное время он предпочитал брать измором и упрямством — и проговорил, в точности копирую тон полковника:

— Сдарий Ивельский, сначала я хотел бы с вами поговорить.

— О чём? — резко повернулся к нему старик.

— О ком, — поправила Алёна, садясь на краешек стула. Сиф бросил на девушку умоляющий взгляд: «Заткнись!», и она послушно закрыла рот.

— О Хамелеоне, сдарий Ивельский, — осторожно произнёс Сиф и с трудом заставил себя после этой фразы вдохнуть.

Старик вернулся в комнату и присел на диван, перебирая своими длинными и хрупкими на вид пальцами складки светло-серого пиджака. Сиф остался стоять, чтобы быть выше. На кухне московской квартиры вечно скапливались книги самого разного вида и жанра. В том числе Сиф туда притащил однажды несколько книг по психологии — уже и не вспомнить, в каком разговоре с Кашей или Растой ему это понадобилось. Как и любые другие попавшие на кухню книги, работы психологов Сиф перечитывал с регулярностью примерно раз в пару месяцев, если находило настроение, и кое-что оттуда сумел почерпнуть. Поэтому сейчас твёрдо знал: позволить беседу вести Ивельскому, поддавшись своему к нему уважению, — проигрышное дело. Так он, Сиф, ничего не добьётся. Нет, в этом разговоре вести должен он сам. И небольшие психологически ухищрения, вроде попытки заставить Ивельского смотреть снизу вверх, могут помочь…

— Почему ты спрашиваешь о Хамелеоне меня, сдарий юный офицер?

Сиф понял, что фишка с ростом не прошла незамеченной. И пусть. Самый лучший способ казаться осведомлённым обо всём на свете — с самым уверенным видом кивать, но не отступаться от своего.

— Потому что Тиля о Хамелеоне расспрашивает полковник. И я уверен, у него это вполне удастся, — ответил он Ивельскому, глядя прямо в глаза. Интересно, знал ли Одихмантьев, как часто Сиф будет себя понукать следовать его совету?..

Знал, точно знал. Пожилой советник со степными корнями, казалось, знал всё на свете. Надо не забыть сказать ему спасибо за совет… когда заварушка поутихнет.

Сиф заставил себя вернуться к разговору как раз тогда, когда Ивельский ответил с лёгкой грустной улыбкой:

— И вы решили поиграть в такого же дознавателя?

Мальчик чуть было не вспыхнул и удержался от того, чтобы не ляпнуть что-то по-детски обиженное, только огромным усилием воли.

Навкаже блато, блатоже малько…Навкино болото, болотное молоко… Не ты один, Сиф, читаешь книжки по психологии. Или просто сдарий Ивельский судит по собственному опыту. Играет по собственному опыту.

— Я… — Сиф сжал кулаки и снова их разжал, — не хочу играть в дознавателя. Я хочу спасти жизнь своему другу.

«А ещё Великому князю и командиру, Краюхам, Одихмантьеву и… Хотя нет, спасать весь мир я не намерен. Это глупо».

— Почему же вы уверены, сдарий Иосиф, что именно вы сможете спасти Тиля? — не сдавался Ивельский, и Сиф решил, что старик обязательно что-то знает. — А не ваш знаменитый в двух странах половник?

— Потому что он занят охраной Великого князя! — встряла Алёна, негодуя на Ивельского. В прошлую встречу он не показался ей таким уж упрямым.

Сиф вновь разжал кулаки — когда они сжиматься-то успевают? — и твёрдо сказал:

— Сдарий Ивельский, я имею права задавать вам вопросы. Я офицер Лейб-гвардии.

Ивельский лишь пренебрежительно усмехнулся:

— Вы ещё слишком молоды.

— Когда мне было девять, это никого не волновало, — брови Сифа сползлись к переносице. Лицо стало жёстким. — И начинал служить — в разведке. А сейчас служу в Лейб-гвардии.

— Сиф! — тихо и умоляюще проговорила Алёна, чувствуя, что друга заносит.

Подросток усилием воли заставил себя замолчать и благодарно взглянул на девушку. Но ничего ей не сказал. Или, может, и не требовалось?

Через некоторое время Сиф набрался сил и глухо проговорил:

— Сдарий Ивельский, кто такой Хамелеон?

Старик молчал долго, и Алёна собралась было уже возмутиться, но Ивельский всё же ответил:

— Это человек, который свёл меня и Анатоля. Который показал мне слегка неадекватного, но талантливого… и бывающего порой просто очаровательным маленького художника. Что ещё вас интересует, сдарий офицер? — обращение прозвучало с оттенком насмешки, но юный фельдфебель заставил себя не обращать на это внимания.

— Как зовут Хамелеона? — задал он новый вопрос. Самый важный.

— Ты думаешь, я это скажу?

— Думаю… да. Разве ради Тиля вы не скажете? Ради «маленького очаровательного художника», которого этот Леон теперь убьёт?

Ивельский молчал ещё дольше, что-то взвешивая и о чём-то размышляя. Сиф не торопил, хотя чуть ни дрожал от возбуждения. Только бы ответил. Только бы любовь к Тилю перевесила неизвестно какие отношения с Хамелеоном…

— Скажи-ка мне, сдарий Иосиф, — вздохнул наконец старик, и Сиф чуть не подпрыгнул, услышав его голос, — много ли денег, с твоей точки зрения, государство платит, обеспечивая жизнь человеку… психически неуравновешенному, каким признан Анатоль?

— Всего лишь деньги?! — Сиф заморгал, отказываясь верить своим ушам.

— А большую ли государство выплачивает пенсию отставному офицеру? — продолжал тем временем Ивельский. — Ответ тот же: да почти никакую!

— И что, Хамелеон вам… Ради денег вы… рискуете жизнью Тиля? — охнул Сиф. Уважение к Ивельскому стремительно растворилось в полумраке комнаты, оставляя привкус горечи, обиды и непонмиания.

— Ради Анатоля я сообщил вашему полковнику, где вас искать, что спасло и вам жизнь тоже, если не ошибаюсь.

Сиф коснулся груди и тут же отдёрнул руку, скривившись. Да, что-то не везёт ему…

— А ради денег вы теперь не хотите дать информацию, позарез нужную всем? — всё же возмутился он, отказываясь понимать, что бывают такие люди.

— Нужную России, сдарий офицер, — спокойно поправил Ивельский. — Быть может, Выринея действительно хочет мира.

Юный фельдфебель почувствовал, как волна гнева и искреннего возмущения подхватывает его, и больше всего на свете захотелось расслабиться и позволить ей командовать действиями. Наорать на Ивельского, полезть с кулаками! Но страстное желание придушить старика… отрезвило мальчика. Какое дело Ивельскому до его чувств?..

— Я понял, сдарий Ивельский, — осипшим голосом сказал Сиф, будто кто-то другой говорил за него. Злость звучала неприкрыто, но была ледяной и спокойной. Сиф слышал свой голос — и его самого пробрал озноб от узнавания.

Кондрат…

— В таком случае, сдарий Ивельский, — говорил Кондрат его губами, — спокойной ночи. И… забудьте про Тиля. Я лучше вас в данной ситуации сумею о нём позаботиться.

Старик собрался было что-то возразить, но взглянул в глаза Сифу, сморгнул… и передумал, поднялся и вышел, твёрдо и спокойно, как положено офицеру.

— Вот… навкин сын, — не сдержался и прошипел вслед Сиф.

— Глупость не удалась? — печально спросила Алёна.

— Похоже на то, — подросток рухнул на диван, как раз на то место, где сидел до этого Ивельский, коротко охнул, но сдержался.

— Жа-аль, — вздохнула Алёна. — А я-то уж надеялась…

Сиф вместо ответа задрал голову к потолку и поинтересовался у люстры:

— А как меня Леон вычислил? У меня, вроде, на роже не написано, что я — это я…

Алёна с сомнением покосилась на друга и осторожно заметила:

— Знаешь, а мне кажется, что написано…

Сиф мрачно вздохнул:

— А я говорю, не написано было! Я же знаю, какой я хиппи бываю!

— А сейчас точно написано! — возмутилась девушка, которая терпеть не могла проигрывать споры. — Может и тогда было, а ты не заметил.

— Ага, чернила не смыл.

На этом спор закончился, и оба мрачно уставились в окно.

Где-то за стеной, они знали, Заболотин расспрашивал сейчас Тиля. Сиф поглядел в ту сторону, встал и сделал вид, что собирается постучать прямо в стену.

— Может пойти и прервать их, а? — спросил он у Алёны.

— Тебя же полковник прямым приказом выдворил за дверь, — напомнила девушка.

— А тебя не выдворял… Ну, Алёнушка! — Сиф сделал жалобное лицо и пошире распахнул совершенно невинные серые глаза. Каждый школьник обязан уметь делать такое лицо святой невинности. — Ну… ну, хочешь, я на колени встану? Польку спляшу? Ну… хочешь, — лицо мальчика пошло пятнами краски, — поцелую?

— Знаешь, что?! — возмутилась Алёна.

— Что? — осторожно спросил Сиф, вполне обоснованно опасаясь горячего цыганского характера девушки.

— Вот сам и иди, — Алёна скрестила руки на груди и уселась на диван. — Ишь, начал строить щенячьи глазки.

Сиф глубоко обиделся, вскочил и ушёл к окну. Там он демонстративно повернулся спиной к Алёне и принялся бормотать под нос:

— Ну почему? Как тут догадаешься? Мои фотографии он, что ли, разглядывал?.. Нет, я бы понял, если б он догадался о нашем прошлом. В конце концов, какие ещё друзья могут у Тиля объявиться… Но то, что я — Иосиф Бородин… — он вопросительно взглянул на свой силуэт, отражённый в стекле окна. Силуэт, зараза, промолчал. Впрочем, у него даже рта не было.

Алёна сидела на диване и молча дулась на Сифа, вполуха прислушиваясь к его бормотанию. Нахал! Что он вообще думает… Ляпнуть такое!.. Девушка с досадой побарабанила пальцами по диванной подушке и задумалась о причинах и поводах.

Долгое время в комнате слышалось только бормотание и раздосадованные вздохи. Полковник всё никак не шёл, и Сиф уже начал удивляться, о чём так долго можно беседовать с Тилем. Ещё, если честно, мальчик опасался ссоры с командиром, которая не замедлила бы произойти, явись сейчас Сиф в номер к Великому князю с вопросом: «Ну вы ещё долго?» — и потому-то и не шёл…

Тут Алёна издала завершающую барабанную дробь пальцами всё по той же диванной подушке и перестала дуться:

— Ну что, умник по части авантюр и глупостей, надумал что-нибудь новенькое?

Сиф повернул к ней голову и буркнул:

— Да толком ничего. Тупик. Разве что… — он уставился куда-то в пространство, переплетая пальцы. — Разве только Ивельский мог сказать Хамелеону, что к Тилю приходил друг, русский офицер… Я придурок!

— Самокритично, — оценила Алёна, скрывая любопытство.

— Ивельский знал, что Леон меня разоблачит! Знал, поэтому, волнуясь за Тиля, и сообщил командиру, где нас искать! Навкина бабушка!

— А не дедушка? — усомнилась Алёна.

— Это экспрессивное выражение, — сделав лицо «ботана», заявил Сиф, не зная, радоваться ли ему тому, что объяснение найдено, или идти убивать Ивельского на месте. Всё больше он склонялся ко второму.

Долго, правда, строить планы мести не удалось, потому что Алёна подёргала погрузившегося в раздумья друга за рукав и спросила:

— А с Тилем что делать собираешься?

— Я?.. — Сиф опешил. Сказать-то Ивельскому было просто, а вот исполнить сказанное… — Может, будет лучше, если он поживёт с нами? К Ивельскому я его точно не отпущу!

— А твой полковник как к этому отнесётся?

— Не знаю, — буркнул мальчик и откинул волосы ото лба, припоминая, где уже видел такой жест. Ах, у Алёны… И у Кондрата. Какие разные люди, а жест так похож!..

И тут — что за банальное слово «тут»! — с порога раздалось:

— Так-так…

Алёна стала свидетелем довольно обыденной сцены: Сиф втянул голову в плечи и чуть повернул голову в сторону двери, тихонько скульнув из-за боли в спине.

— Я что-то не то делаю? — прозвучал его испуганный голос.

— Ну, прежде всего, объясни, что ты делаешь, а потом уже я сделаю вывод, то это или не то, — ответил Заболотин, покачивая головой. Войдя, полковник прислонился спиной к столу и скрестил руки на груди: — Ну?

Сиф вздохнул, запрыгнул на подоконник, потом спрыгнул и помялся с ноги на ногу. Старший офицер спокойно наблюдал за всеми движениями. Сиф поглядел на порог комнаты, в глубине души надеясь, что там появится Тиль, но друга не было. Пришлось мальчику набрать в грудь побольше воздуху и выпалить:

— А можно Тиль останется с нами? Ему нельзя к Ивельскому!

— Почему? — склонил голову на бок полковник.

— Это Ивельский сообщил Хамелеону, кто я такой!

— Ты хорошо подумал?! — Заболотин стремительно шагнул к подростку. — Зазря разбрасываться обвинениями не стоит.

— Я не зазря! — горячо возразил Сиф. — Никто другой просто не мог! Только Ивельский знал, что я офицер, при первой встрече я же ему представился! — и он вывалил всю историю их знакомства у подъезда.

Заболотин на некоторое время задумался, и Сиф в тревоге заглянул ему в лицо: поверит? Не поверит?

Полковник не торопился высказывать своего решения. Сиф беспокойно переминался с ноги на ногу рядом. Алёна сидела на диване и молчала, переживая за друга. Стало тихо-тихо, и можно было расслышать, как за стеной кто-то переговаривается. Наверное, Краюхи продолжают расспрашивать Тиля. Или Великий князь.

— Это очень смелое заявление, Сиф, — наконец произнёс Заболотин. — И подкреплено только предположениями. Ты понимаешь, что будет, коли ты ошибся?

— Я не ошибся, — твёрдо сказал Сиф. — Я уверен!

Заболотин покачал головой и ничего не сказал. Молодой фельдфебель воспринял это, как разрешение самому разбираться со своим обвинением. Правда, с чего начать, было так же неясно, как и до разговора с Ивельским.

Алёна вдруг подалась вперёд и спросила:

— А… господин Заболотин-Забо…

— Просто Заболотин, — прервал её полковник.

— Господин Заболотин… а… правда Сиф служил в разведке?

— А я что, соврал, по-твоему? — возмутился Сиф.

Алёна показала ему язык и обвинила:

— А ты всё вечно сваливаешь на склероз и никогда ничего не рассказываешь!

Заболотин некоторое время переводил взгляд с Алёны на Сифа и обратно, затем рассмеялся:

— Спелись… Вы друг друга сто?ите.

Сиф погрозил кулаком Алёне. Та зеркально повторила его жест. На этом обмен любезностями закончился, потому что Заболотин, откровенно насмехаясь, погрозил кулаком обоим разом.

— Голубки, тоже мне.

Друзья демонстративно уставились в разные стороны.

— Сиф, ну что, мне раскрывать девушке тайны твоего прошлого?

Сиф вздохнул и без особой радости кивнул. Вид у него был, как у гуляющего вокруг собственного эшафота осуждённого на казнь. Одним словом — безрадостный.

Заболотин развёл руками, словно говоря: «Но ведь сам же разрешил!» — и вновь скрестил их на груди, устремив взгляд за окно, в ночной полумрак города с отблесками фар, рекламных огней и окон. Помнит ли Сиф этот город другим — пустым, разрушенным, с жителями, боящимися показаться на улице? Или благополучно доверил все эти воспоминания глубоким расщелинам исковерканной памяти?

— Изначально, конечно, я не предполагал, что Сиф будет в разведке, — начал полковник, припоминая события шестилетней давности. — Но ему, видите ли, участь адъютанта была скучна, ему настоящую службу подавай!

— Просто мне хотелось делать что-то реально полезное, — уточнил Сиф, взглянув на командира исподлобья. — А вы меня в бой старались вообще не пускать.

— Знаешь, ты мне всегда больше нравился без дырок от пуль.

Сиф потянулся к груди, но не коснулся — больно — и не стал спорить: он сам себе тоже нравился целым. Только отчего-то это никак не удавалось ему, что позавчера, что сегодня. Хорошо ещё, на войне было иначе.

— В общем, был у меня на примете один человек, который смог бы справиться с белобрысым бесёнком, по чистой случайности обладающим человеческой внешностью, — Заболотин-Забольский дипломатично сделал вид, что не замечает вспыхнувшего Сифа. — Звали этого человека Силуаном Кондратьевым, более известным в батальоне, как Кондрат или Быковник. И я сначала даже не знал, кому с кем не повезло больше.

23 сентября 200* года. Забол, река Ведка.

Капитан Заболотин вышел из штаба и огляделся по сторонам:

— Ну и где Индеец? Почему, когда он нужен, он вечно куда-то пропадает? — пробормотал он себе под нос.

— А потому что тебе иногда стоит оборачиваться, — раздался за спиной насмешливый детский голосок. — Тоже мне, остроглазый.

Заболотин обернулся и не глядя залепил пацану лёгкий подзатыльник, так, для порядку. Мальчишка немедленно вскинулся, замахнулся в ответ, но спохватился и драться раздумал. Заболотин это с удовольствием отметил про себя, как проявление некоторого уважения. Неужели дело с воспитанием пошло на лад?

— В общем так, рядовой Бородин, — откашлялся он. — С этого дня…

— Кто-кто? — вытаращил глаза мальчишка. — Ты чё, смеёшься?

— С чего ты взял? — удивился офицер.

— С дерева, — не задумываясь, ответил Сивка. Потом распахнул глаза: — Так ты серьё-ёзно? Я, типа, теперь Бородин?!

— Я же обещал, — не чувствуя подвоха, кивнул Заболотин.

Глаза мальчика гневно сощурились, превратившись в две серые щелки под галочкой светлых бровей. На этот раз замахом дело не кончилось, и Заболотину пришлось отводить от себя злой детский кулачок, раз за разом метящий в шею, но не долетающий по причине разницы в росте. Когда Заболотину это надоело, он чуть наклонился и перехватил кулачок в полёте, стараясь не обращать внимания на град ударов, посыпавшихся на руку. Ухватившись поудобнее, мужчина второй рукой постарался поймать второй кулак Сивки. Молчаливая борьба, как обычно, продлилась недолго, поскольку перевес в опыте, силе, росте и весе всецело был на стороне офицера, и вот уже мальчишка тщетно пытался вырвать оба запястья из тисков, в которые превратились руки Заболотина.

— Дурак! Решил посмеяться? А ещё более дурацкую фамилию дать не мог? — слова звучали и жалобно, и зло одновременно. Заболотин подумал, что такой Сивка похож на мокрую маленькую крысу. Зверёнка жалко, а зубки сверкают острые.

— Бородин… — мальчишка чуть не плакал от разочарования. — И на всю жизнь я теперь Бородин?

— Почему-то я не слышал от тебя никогда ни одного предположения касательно фамилии! — офицер вздохнул свободнее, потому что борьба перешла в вялотекущую форму. Вырваться у Индейца не выходило, и, похоже, больше всего мальчишку раздражало, насколько бережно старается сжимать руки Заболотин. Крепко, разумеется, жёстко, но не давя кости, кажущиеся мужчине такими хрупкими у тощего, как вешалка, пацана.

— Я что, знал, что ты прямо сейчас её дашь! — Индеец вновь рванулся и затих ещё на какое-то время.

— Нормальная фамилия, — оборвал спор капитан. — И вполне боевая. Про Бородинскую битву слыхал?

— Би-итву? — Сивка даже перестал щуриться и нехотя мотнул головой: — А я про бороду подумал…

Заболотин расхохотался и сквозь смех пояснил, что Бородинская битва — это грандиозное сражение двухвековой давности между русскими войсками и армией Наполеона, желающего покорить всю Европу.

После таких пояснений Сивка согласился терпеть свою новую фамилию, хотя и ворчал, что она всё равно дурацкая. Заболотин отпустил одну его руку и продолжил то, что изначально собирался сказать:

— Итак, рядовой Бородин, с этого дня переходишь в подчинение прапорщика Кондратьева.

— А ты? — удивился Индеец и снова дёрнулся, проверяя, может ли вырваться. Убедившись, что по-прежнему это нереально, он опять затих.

— Я командую всем батальоном, а Кондрат — одним разведвзводом, — объяснил Заболотин. — Может, это и глупость — совать тебя в разведку, но ничего иного в голову не приходит. Ведь ты сам говорил, что здесь твои родные места.

Индеец оглядел наскоро разбитый лагерь, снующих военных, лес кругом и помрачнел.

Всё это было так… по-военному. Совсем не такие пейзажи, наверное, мальчик воскрешал в своей памяти. Заболотина охватило странное чувство, будто это он лично виноват в происходящем. Чушь, конечно, просто на лице Индейца слишком явственно читается отвращение к войне, вторгнувшейся в места, где он, быть может, несколько лет назад играл.

Пролетая вдоль реки, протяжно прокричала запоздавшая чайка. Вдалеке громовым ворчанием рокотали орудия, небо над дальним краем леса пересёк самолёт. Горизонт расцвечивали зарницы, тучи, синие, как густая гуашь, располосовали вечернее небо, а ветер крепчал и уже вполне ощутимо стал пробирать, запуская по-осеннему холодные пальцы за воротник. Капитан поёжился и с преувеличенной бодростью сказал:

— Идём. И помни, что ты теперь солдат.

— А если я не хочу слушать чьи-то приказы? — напустив в голос всю возможную наглость, осведомился Сивка.

— А солдат кто-то спрашивает, хотят ли они слушать приказы? А командиров кто-то спрашивает, нравится ли им отдавать такие приказы? — спросил в ответ Заболотин и потащил мальчишку в сторону палатки разведвзвода. Сколько Индеец не упрямился, выдрать руку из кулака капитана ему не удалось, и пришлось волей-неволей переставлять ноги.

— Кондрат? — позвал Заболотин у входа в палатку. Тут же из-за полога тента с ловкостью кота-рыболова выскользнул прапорщик и лениво козырнул старшему офицеру. Взгляд тёмных глаз цепко охватил пришедших.

— А я ведь обещал: будет мешать — пристрелю, — просипел разведчик. Сивка, которому такой оборот дел не понравился, вновь дёрнулся. Бесполезно, только вызвал насмешку на лице Кондрата, а Заболотин ничем не показал, что вообще заметил.

— Значит, рядовой Бородин тебе не помешает, — твёрдо сказал он.

Кондрат издал сиплый смешок, услышав фамилию, но никак не прокомментировал. Заболотин отпустил Сивку и подтолкнул к прапорщику со словами:

— Смотри, уцелей, Индеец.

Сивка впервые выказал испуг, живо обернувшись, но капитан уже размашистым шагом шёл прочь. Мальчишка съёжился под пристальным взглядом Кондрата, но постарался тут же выпрямиться.

— Заболец? — спросил Кондрат.

Мальчишка настороженно кивнул.

— Значит, будешь Маськой, — вывел разведчик.

— У меня уже есть прозвище! — немедленно взъярился Сивка.

— А я тебя не спрашивал! — рявкнул в ответ Кондрат. — Сказал Маська — будет Маська.

Пацан нахмурился, «окрысился», как называл такое выражение лица Заболотин, но в драку пока благоразумно не полез.

— Не такой уж я и маленький… — буркнул он, считая прозвище, на русский переводящееся примерно как «Мелкий», незаслуженным.

— А командиру не перечат! — оборвал его Кондрат и, сделав приглашающий жест, нырнул в палатку. — В нашем взводе это правило номер раз.

Внутри сидели пятеро бойцов, как по команде поднявшие головы, когда мальчик зашёл. Кондрат оглядел всех и буркнул:

— Что-то Крота давно нет.

Один из солдат пожал плечами:

— А он к санинструктору зачастил. Ну, новенькой.

Кондрат поморщился:

— Тогда пусть пеняет на себя, что пропускает всё самое интересное. Это Маська, — он кивнул на пацана, — Дядьков приблуда.

10 мая 201* года. Забол, Горье.

— А я помню, — неожиданно произнёс Сиф, когда Заболотин замолчал. — Что-то… помню.

Полковник ему ободряюще улыбнулся, но Сиф уже прикрыл глаза, стараясь вновь вызвать в памяти всплывшие недавно образы. Недовольно-насмешливый голос Кондрата и неприязнь, остро чувствующуюся в палатке. Ленивое любопытство разведчиков, считающих себя элитой элит в батальон, самыми крутыми ребятами на свете.

— Я помню… — зачарованно прошептал мальчик. Ему, конечно, говорили психологи, что когда-то память начнёт возрождаться, но он, признаться, этому не верил. Считал, что они его утешают несбыточным — вполне в их стиле. А ему утешения никогда не были нужны, по крайней мере он себя в этом всегда убеждал. Утешения — глупость, но если то были не просто утешения…

Выходит, ещё наступит момент, когда он всё вспомнит?.. «Никто тебе не сказал, что ты вспомнишь совершенно всё, — строго оборвал он свои мечты. — Не может человек помнить все дни шестилетней давности». Но даже это не испортило мальчику настроения. Он помнит!.. Пусть и смутно, с помощью рассказов полковника, но помнит!

— Поздравляю с попыткой выйти из общества склеротиков, — язвительно сказала Алёна. — Сидишь и повторяешь, как попугай: «Помню, я помню»…

— Ну и дура, — не остался в долгу Сиф, надеясь, что язвительность показная. — Не понимаешь — так молчи.

— Да ладно тебе, — ухмыльнулась девушка, проводя рукой по коротким волосам, словно её удивляло их наличие.

Но Сиф не ответил — он разочарованно понял, что в памяти всё равно один размытые образы — просто при рассказе командира показалось, что Сиф сам это всё помнит. Но даже если помнит…

— Ладно, потом ещё что-нибудь вспомнишь, — утешил Заболотин, видя разочарование на лице мальчика. — Не всё сразу. Пока тебе хватит проблем в настоящем.

— Да уж, — буркнул Сиф, вспоминая про Тиля и Хамелеона.

Больше не возвращаясь к вопросу о виновности Ивельского, Заболотин коротко пересказал всё, что узнал от Тиля. По большей части, рассказанное не оказалось для Сифа новым. Чем купил Хамелеон Тиля, Сиф видел воочию, то, что Ивельский вышел на Тиля через Леона, тоже было уже давно известно. Огромное облегчение испытал мальчик, когда понял, что про попытку подорвать машину князя разговор вообще не шёл, потому что это, всё-таки, уже дело подсудное… Но на Тиля никто не подумал.

— Можно, всё-таки, Тиль останется с нами?

— Сиф, ну куда он нам здесь? — устало вздохнул Заболотин, с трудом сдерживая зевок.

— Ну пожалуйста! — мальчик скорчил самую жалобную гримасу, на какую только был способен. — Пожалуйста, поверьте мне!

— А если то, что ты придумал про Ивельского, окажется глупостью?

— Не придумал! Я… докажу!

Полковник поколебался, потом нехотя ответил, видя, что сказать «да» или «нет» необходимо прямо сейчас:

— Только ради того, чтобы ты, Сиф, не лез ничего доказывать. С меня хватит! То спина, то грудь, что дальше будет? Голова?

Сиф опустил глаза, сам понимая, что только прибавляет головной боли командиру, а расследованию ничем толком не помогает… Потому что ему не верят.

— Обещаешь не совершать никаких глупостей, ни во что не ввязываться и никуда не лезть?

«Это подлый ход!» — про себя возмутился Сиф. Менять возможность разобраться в происходящем целиком и полностью на временную безопасность Тиля?..

Заболотин ждал ответа, а Сиф всё раздумывал, но неожиданно вскинул голову. Он ещё колеблется? Да как это вообще можно!

— Слово офицера, — чётко ответил он. Друзья должны быть важнее собственных интересов. Иначе дружба получится односторонняя, как упавшее яблоко. Один бок притягательно-румяный, а второй — гниль.

На сердце от слова осталась тяжесть. Словно оно было отлито из чугуна и упало с языка прямо внутрь, под рёбра. Обещание ещё, пожалуй, никогда так не давило своей несправедливостью. Почему Краюхи могут разбираться с происходящим, сам командир может, а Сиф — обязан сидеть и ничего не делать, связанный собственным словом?

Но юный офицер решил ничего не говорить. Сказанное слово уже не сотрёшь ластиком, не замажешь забелкой. Наверняка командиру виднее, как тут правильно поступить. Вместо того, чтобы отспаривать что-то, Сиф растянул губы в подобии улыбке и спросил извечное, банальное и странное для того, у кого на руке часы, — время.

— Двадцать два-тридцать две, — бросил взгляд на настенные часы Заболотин. — Хочешь сделать из этого какой-нибудь вывод?

Сиф покосился на Алёну и вздохнул:

— Спокойной ночи.

— Вывод правильный, — подтвердил командир. — Тиль будет ночевать у нас в номере. Кресло, если я не ошибаюсь, раздвигается.

И старший офицер неторопливо вышел из номера, в то время, как Сиф вполголоса выругался по-забольски, ещё раз кивком попрощался с Алёной, не желая ни о чём больше говорить, и с совершенно равнодушным видом уставился в окно. За всем этим пряталась обида на полсвета.

За окном было уже совершенно темно. Внизу горели огни города, а небо было затянуто облаками так плотно, что звёзды почти не проглядывали. Наверное, в такие ночи хорошо усесться на диван в ожидании дождя, закутаться в плед и бездумно глядеть на тёмное стекло, но сейчас Сифу было не до этого. Алёна уже ушла, номер опустел, и это только помогло сосредоточиться. Волосы чуть дыбом не вставали, так напряжённо мальчик перебирал всё, что ему было известно. Он пообещал ни во что не лезть и не совершать никаких глупостей. Но не думать-то он не обещал!

«Если я сосредоточусь и хорошенько переберу факты, то найду решение!» — твердил мальчик себе, кусая ноготь и тщетно вглядываясь в небо. Никаких знаков в звёздах он прочитать, конечно же, не мог — да и не было видно звёзд.

Ивельский, который рассказал Хамелеону, что к Тилю приходил близкий друг, русский офицер. Конечно, Сиф в этом уверен, но это не то! Леон, на вид ему лет… ну, до тридцати, наверное. Прищур, сигарета в руке, небрежная длинная чёлка и короткие волосы. Что ещё? Коробочка со ПС под рубашкой… Пулевые шрамы… Какой из этого можно сделать вывод? Какой?.. Почему из него, Сифа, такой фиговый аналитик получается?

Ещё раз. Прищур, сигарета… нет, это ничего не говорит. Причёска тоже бессмысленна. Остаются «песок» и шрамы. Что Хамелеон говорил о ПС? Что-то говорил, кажется… Но воедино это никак не складывается.

«Был бы здесь Кондрат, — подумал Сиф, — он бы мигом сложил всё это и получил бы ответ. Командир не раз говорил, что Кондрат из мелочей умел получать сногсшибательные выводы…»

Впрочем, самого Сифа Кондрат, кажется, ничему подобному не учил. Или плохо выучил… Или Сиф плохо учился… Но, по крайней мере, он просто не помнит ничего такого.

В наступившей тишине робко пискнул замок, Сиф обернулся, подпрыгнув от неожиданности и успев подумать невесть что — от возвращения Алёны до внезапного визита самого Хамелеона — но на пороге стоял Тиль. Ничего не понимающий в происходящем, не успевающий уследить за переменами и так артистично растерянный, что Сиф мигом позабыл все свои проблемы. Главное — друзья.

— А командира ты по дороге съел?

Тиль с полным отчаянием на лице задумался и только через какое-то время неуверенно улыбнулся:

— Не, не ел. Он остался с теми… братьями говорить ещё.

— С Краюхами, — вывел Сиф и радостно затараторил: — Ладно, пока он не пришёл объявить строгий и беспрекословный отбой, располагайся, — и он сделал широкий приглашающий жест.

Тиль присел на краешек стола и, по-прежнему мало чего понимая в происходящем, принялся наблюдать, как Сиф воюет с конструкцией кресла-кровати. Доблестно справившись со всеми трудностями, довольный собой офицерик раздвинул кресло и швырнул в Тиля подушкой:

— Будь как дома!

— А почему я остаюсь? — осторожно спросил Тиль, перемещаясь на кресло.

Сиф неохотно пояснил, присаживаясь рядом и отнимая у Тиля подушку обратно:

— С точки зрения полковника или меня?

— Тебя! — не задумываясь, выбрал Тиль.

— Тогда потому что я подозреваю, что это Ивельский сдал меня Леону.

— Да он же не знал о нашем плане!

Сиф откинулся назад и подложил подушку себе под голову, устраиваясь поуютнее. Тиль нетерпеливо пихнул его в бок локтём:

— Да не молчи!

— Но знал, — бездумно глядя в потолок, ответил Сиф, — что я — офицер и твой старый друг. Этого было достаточно Хамелеону, чтобы заподозрить неожиданно возникшего Спеца, о котором Ивельский ни о чём не говорил. Хамелеон ведь платит Ивельскому за твоё содержание… Платил в прошлом уже, наверное. И Ивельский наверняка что-то ему рассказывал…

— Хамелеон обо мне заботился, — упрямо сказал Тиль, переплетая свои пальцы с пальцами Сифа.

Мальчик мотнул головой, но недовольства особого не выказал. Он уже смирился с «беспокойными ручками». Вместо этого он вновь постарался сконцентрировать мысли на Хамелеоне. Вдруг удастся разгадать эту глупую загадку?

— Ты тут? — Тиль помахал свободной рукой перед глазами друга. — Ты о чём думаешь?

— О Хамелеоне. Пытаюсь разгадать, откуда он такой взялся.

— Ну, из детдома моего… — недоумённо пожал плечами Тиль. — Я же говорил.

— Да знаю… — Сиф вдруг замер и резко сел, свалив подушку за кресло. Вот он — новый фрагмент мозаики! Тилев детдом… Пытаясь удержать всё это в голове, мальчик медленно и тихо, словно боясь, что командир услышит, спросил: — А где твой детдом находится?

— А, ну… — Тиль задумался и вдруг ответил в совершеннейшем удивлении: — Не помню. Ну, адрес…

— Совсем не помнишь? — недоверчиво переспросил Сиф. До этого момента он считал себя единственным склеротиком в столь своеобразной компании Великого князя.

— Не, на месте вспомню, — заверил Тиль, но Сифа это не капельки не успокоило. И даже скорее наоборот.

— А по карте не вспомнишь? — с упрямой надеждой спросил юный офицер, не желающий нарушать слова.

Художник с сожалением покачал головой:

— Я вообще не могу так. Я же не помню, как там что выглядит.

— На-авкаже… — простонал Сиф разочарованно.

— Да чего такое? — не понял Тиль.

— Да ничего, — передразнил друга фельдфебель, потом встал, пересел на свой диван и скомкано объяснил: — Просто тогда детдом нам ничего не даст.

Тиль не понял, почему, но не стал спорить. Вместо этого он, как был, растянулся на освободившемся кресле, закутался в плед по самый нос — и закрыл глаза.

Сиф покосился на него и неуверенно уточнил:

— Эй, ты спишь, что ли?

— А ты не спишь, что ли? — пришёл ответ от двери. — Не понял, ты же обещал спать лечь.

Сиф вздохнул и принялся поправлять постель. С командиром спорить, понятное дело, он не стал — только пробурчал, что «уже почти и лёг».

Заболотин оставил это бурчание без ответа и подал личный пример — сам пошёл спать. И заснул, что удивительно, почти мгновенно, просто закрыл глаза — и всё, дальше в памяти остались лишь обрывки снов.

Сиф тоже так хотел, но не вышло, и он провалялся, ворочаясь, часов до двух с совершенно кристальным сознанием, без намёка на сон. Сколько он в уме перебрал всевозможных планов — он с утра даже вспомнить не смог. Но все они требовали решительных действий, что являлось нарушением слова. Вернее, формально — нет, но Сиф понимал, что формальностями не отделаться, и командир будет рассматривать ситуации со своей точки зрения, а не с точки зрения буквального смысла.

Тупик. Полный. Разветвление в десятки ходов — искусная иллюзия, немного отсрочающая закономерный финал, железобетонную стену с надписью: «Ты дал слово».

Сиф в который раз попытался повернуться на бок, в который раз вспомнил, что болит спина, в который раз снова перевернулся на живот, обнял подушку и во всей красе, с мельчайшими деталями представил себе эту свою финальную стену. Она немножко напоминала ту, которую в марте они с Кашей и Расточкой расписали, но Сиф запретил себе думать об оставшихся в Москве друзьях — хватает проблем и с Тилем — и вместо школьной стены представил что-то абстрактное.

Стена становилась всё чётче и чётче, и под конец Сиф уже мог разглядеть на ней каждый выступ, каждую выбоинку… А потом его уже тряс за плечо Тиль, и плечо болело, потому что Сиф снова лежал на боку.

— Сгий те к навке гостица… — пожелал Сиф, не открывая глаз. Всё равно не командир — тот за плечо трясти не будет, сразу «Па-адъём!» скомандует.

— По?чим к навке заразу? — обиделся Тиль.

— Потому, — наставительно произнёс Сиф, всё так же ленясь переходить на русский — а зачем с Тилем-то? — что, гостя у навки, ты не будешь меня трясти за плечо, из-за чего, в свою очередь, не будет болеть больная спина.

— Ой, — сразу же отпустил плечо Тиль, — прости! Я забыл…

— Я тут главный склеротик, — проворчал мальчик, садясь в кровати, — остальные все — всё должны помнить, — потом понял, что в номере больно тихо для утра, ни шума электробритвы, ни текущей в ванной воды, ни голоса командира, и удивлённо и даже обиженно спросил: — А мы одни, что ли?

— Ага, — радостно подтвердил Тиль. — Твой… командир ещё час назад ушёл. За ним этот… ну, один из близнецов зашёл.

— Свалили, — вывел Сиф с обидой, — а меня оставили дома торчать. Чтобы, значит, ни во что не ввязался.

— Вообще, тебя командир твой будил. Ты, не открывая глаз, простонал, что-де не выспался, спина болит, грудь болит, вот он и оставил тебя отсыпа?ться.

Сиф попытался потянуться, но вместо сладкого зевка у него вырвался стон.

— Теперь я понял, почему стонал, хотя и не помню такого разговора, — сообщил мальчик, осторожно касаясь груди. Было больно. — И-эх, ладно. Подъём, фельдфебель Бородин, — скомандовал он сам себе, сполз с кровати и, ёжась, отправился умываться.

Тиль, зараза, встал наверняка давно — и был уже одет и умыт. И, может быть, даже причесался — хотя это никак не сказалось на причёске. Чёрные волосы, сзади собранные в куцый хвостик, по-прежнему лежали с небрежностью наброска.

— А завтрак нам оставили? — высунулся Сиф из ванной комнаты с зубной щёткой во рту.

Тиль с сомнением поглядел на полбатона хлеба, банку джема и стеклянный чайник с остатками заварки.

— Вообще, наверное, это он и есть, — предположил художник, водя пальцем по столу, словно что-то рисуя.

— Вообще, похоже, — согласился Сиф и вдруг почувствовал, что уголки губ неудержимо ползут вверх в улыбке. За всё утро по-русски не прозвучало ни единого слова. И это было непривычно, но… здорово.

Рядом Тиль. Вокруг Забол. И никаких дел и обязательств — ну, кроме вчерашнего слова.

…— Пошли куда-нибудь? — предложил Тиль, когда Сиф домывал посуду. — Тут скучно сидеть.

— Куда?

— По городу побродим! — с готовностью ответил художник. — Ну, давай, Сив…

Маленький фельдфебель вздохнул, сполоснул свою чашку и отставил в сторону.

В конце концов, они же просто погуляют. Ни во что ни ввязываясь. И отвлекутся наконец-то от мысли про Хамелеона и Ивельского. Разве это плохо? Разве это — нарушение слова?

Конечно, нет!

Сиф улыбнулся:

— А пошли!

На улице было прекрасно — шумно, ярко, живо. Солнце грело через камуфляжную футболку Сифу многострадальную спину, а рядом шагал Тиль, и его майка была, по обыкновению, до рези в глазах яркой — ярко-ярко-зелёной, кислотной, сумасшедшей. В воздухе витали ароматы — то ли яблоня цвела, то ли вишня. И можно было даже не думать, куда идёшь, вскочить следом за Тилем в трамвай так, что двери закроются прямо за твоей спиной, чуть не прищемив край футболки. А потом сойти на неизвестной тебе остановке и пойти куда-нибудь — куда угодно, но только вперёд, не вбок, не обратно. Сегодня — можно.

Сиф спохватился, что Тиль идёт слишком уверенно, зная дорогу, только когда впереди стало видно приземистое трёхэтажное здание за забором типа школьного и с детской площадкой позади.

— Тиль, — окликнул маленький фельдфебель, сглатывая, — мы куда идём?

В голове всплыла страшная, но совершенно бредовая мысль, что Тиль действует по поручению Леона, но Сиф тут же её отогнал.

— Да я вот подумал… — Тиль невольно замедлил шаг следом за другом. — Ты же хотел узнать, где мой детдом находится… вот мы и пришли, — он остановился перед калиткой.

— Ти-иль… — Сиф покачал головой, — адрес нашли — и давай обратно, а? Я слово давал…

— Какое слово?

— Что не буду ни во что ввязываться.

— А ты и не ввязываешься… — Тиль потянул калитку на себя. С лёгким скрипом она поддалась, и художник вошёл, не оставляя другу выбора — бросить Тиля Сиф не мог.

Во дворе никого не было — тихо, пусто и неуютно. По крайней мере, с точки зрения Сифа. Тиль, кажется, чувствовал себя здесь спокойно… Но неудивительно, что теперь он так любит всё контрастное и яркое — здесь было слишком серо, тускло… Даже май словно подзадержался и не ворвался ещё сюда сумасшедшими ароматами, теплом — солнце как раз спряталось в облаках — и весёлым, безбашенным гомоном.

— Мне тут неуютно, — тихо сообщил Сиф.

— Дело привычки, — пожал плечами Тиль, поднимаясь по ступенькам крыльца. — Здесь спокойно и тихо.

— Слишком тихо…

— Да просто обед сейчас. Сколько там на часах?

Сиф поглядел на руку:

— Без двадцати семи два.

— Вот, полвторого, обед идёт. Ну, пошли? — он взялся за ручку двери. Над дверью красовалась стандартная синяя табличка государственно учреждения: «Детский дом?3 им.» — а дальше затёрто и фломастером поверх: «всех неудачников».

— Позитивно… — пробормотал Сиф, прочитав надпись.

— Это местный юмор, — пояснил Тиль, пропуская Сифа и заходя следом.

Холл тоже был пуст, только где-то вдалеке слышались голоса. На входе сидел скучающий охранник, напомнивший Сифу дядю Колю из школы — тоже охранника, столь же скучающего.

— Вы к кому? — поинтересовался скучающий охранник скучающим голосом.

— Здрасте, Некладиныч, — не смутился Тиль, кладя локти на его стойку.

— Не клади мне тут на журнал посещений… локти, художник.

Сиф подавил смешок, догадываясь, что охранник шутки в обращении не услышал — видимо, звали его Николаем Димитровичем, проще — Николай «Димович», а совсем просто — Некладиныч.

— Вы меня узнали! — заулыбался Тиль, не убирая локти.

— Таких забудешь… — добродушно фыркнул Некладиныч. — В гости пожаловал? Как картины?

— Картины хорошо, — ответил Тиль, кивая Сифу, чтобы тот не торчал на пороге. — На выставках бываю даже.

— Смотришь?

— На меня смотрят!

— А-а… Ну, это дело, — согласился Некладиныч, — на тебя глазеть. Ладно, иди, Зинаида Анриевна у себя в кабинете. Ты к ней?

— И к ней тоже, — Тиль снова широко улыбнулся и, подтолкнув Сифа, ретировался к лестнице.

— Эй, а с тобой кто? — спохватился Некладиныч.

— Друг! — важно отозвался Тиль, увлекая Сифа за собой вверх по лестнице.

На третьем этаже Сиф покосился на восстанавливающего дыхание Тиля и полюбопытствовал:

— А мы вообще тут зачем?

— Почему ты не запыхался? — с укором спросил в ответ Тиль.

— На одиннадцатом этаже живу, — пояснил Сиф с улыбкой.

— А лифт сломан?

— Лифт бывает занят.

— Постоянно, что ли?

— А какой смысл его дожидаться в остальных случаях? — недоумением в голосе Сифа было таким искренним, что Тиль рассмеялся и не стал дальше развивать эту тему, подозревая, видимо, что Сиф над ним просто издевается.

Правда, мальчик ничего подобного и в уме не держал. Он покосился на часы, достал из кармана телефон и убедился, что звук на нём включён, и звонок командира не останется незамеченным.

— Ну так что, мы куда? — после всех этих приготовлений, нетерпеливо спросил он.

— Ну… — растерянно протянул Тиль, оглядываясь по сторонам, — а, ну, к Зинаиде Анриевне сначала. Вон туда! — он схватил Сифа за руку и с неожиданной прыткостью рванул к кабинету неподалёку. Затормозив у двери, Тиль постучался и заглянул внутрь — или даже сначала заглянул, потом постучался:

— Зинаида Анривна, а вот и я!

За дверью некоторое время царило молчание, а затем низкий, но скорее женский голос отозвался:

— Картина Репина «Не ждали»… Заходи, художник. Какими судьбами?

Тиль зашёл сам и втащил внутрь Сифа, который предпочёл бы подождать за дверью, но, во-первых, его не спросили, а во-вторых — одному в холле было бы неуютно.

В кабинете было светло и просторно, Сиф даже не ожидал, что в таком сером и неуютном месте может быть такой кабинет, наполненный светом, простором и смесью прочно связанных для Сифа с Тилем запахов — красок, бумаги и ещё чего-то странного, художественного. Тиль, увлечённо что-то рисующий, поглядывал на Сифа с фотографии-коллажа, а с ним ещё ребята, незнакомые — наверное, кто с ним вместе здесь рос и учился.

Сиф невольно улыбнулся: на фотографии Тиль был почти такой же, как в тех смутных воспоминаниях о Стаи, — неулыбчивый, чернявый, увлечённый художник двенадцати лет.

… «Взрослый вариант» Тиля обретался неподалёку. Он уже успел найти подсыхающие новые рисунки и теперь с увлечением их перекладывал, рассматривал и обменивался с учительницей комментариями, из которых следовало, что времена сейчас не те, талантов нет, пусть и попадаются интересные работы.

Зинаида Анриевна была пожилой женщиной, с грудью широкой, как диван, волосами в пучке и миниатюрными круглыми очками на самом кончике носа. Подняв круглые, под стать очкам, глаза на вошедшего мальчика, женщина улыбнулась одним ртом:

— Здравствуй. А ты откуда будешь?

— Это мой друг! — пояснил Тиль, раскладываем по партам особенно удачные с его точки зрения картины. — Сив… Сиф. Иосиф, в смысле.

— А я Зинаида Анриенва, а значит, будем знакомы, — кивнула женщина. — Учила когда-то твоего товарища рисовать.

— Я сам умел! — немедленно возмутился Тиль. — А вы… помогали…

— Ясно, — Сиф неловко улыбнулся. — Я так, за компанию зашёл. Тиль… Анатоль, вот, хотел заглянуть… в альма-матер, так сказать.

— Да, — спохватился Тиль, — и к остальным тоже. Психологи, кстати, те же?

Маленький фельдфебель напрягся, но усилием воли разжал кулаки. В конце концов… Тиль просто хочет помочь. И не Сиф придумал идти сюда искать Хамелеона.

Зинаида Анриевна поправила очки и внимательно поглядела на художника, потом, столь же внимательно, на его товарища, потом глубоко вздохнула и сообщила:

— Да Мариночка у нас теперь, уже год как пришла к нам. Молоденькая такая, бойкая, её младшие очень любят. А что?

— Да ничего, — легкомысленно махнул рукой Тиль, подходя к Сифу и протягивая руку, чтобы взъерошить ему волосы: — Пошли, Сив…

Сиф ловко уклонился и, скрепя сердце, отозвался:

— Идём… — и только в коридоре позволил себе спросить злым шёпотом: — Чего ты творишь, Тиль?! Хамелеона вздумал искать?

— Да я так! Ты же хотел узнать, кто он и откуда… Мы просто мельком глянем к этой Марине — и сразу всё, назад пойдём. Может, она знает что?

— Откуда ей знать-то? — возвёл глаза к потолку юный офицер.

Но Тиля этот вопрос, кажется, нисколечко не занимал. Художник уже устремился вниз по лестнице, таща Сифа за собой, как на буксире. Кабинет психолога располагался в противоположном крыле этажом ниже.

Тиль торопился, словно на поезд опаздывал, Сиф шёл следом — ему ничего другого и не оставалось. Ну, кроме как надеяться, что всё закончиться благополучно.

После встречи с Леоном в кафе и последовавших за этим разговоров с командиром, Краюхами и Великим князем маленький офицер пересмотрел свои взгляды на то, что ввязываться в приключения — лучший способ решения проблемы, вернее, его заставили пересмотреть. И теперь Сиф разрывался между желанием вместе с Тилем попытаться узнать что-то о Хамелеоне… и данным словом, что он, Сиф, ни во что не ввязывается.

Перед входом в кабинет Тиль затормозил и некоторое время бездумно глядел в окно. На улице погода испортилась — ветер нагнал тучи и теперь нёс по улицам всякий лёгкий мусор, солнце скрылось от всего этого безобразия, а редкие прохожие кутались в пиджаки и лёгкие куртки, словно наступила осень.

Хлопнула форточка, и сразу запахло близким дождём. Тиль поёжился, накинул свой неизменный чёрный пиджак и горестно вздохнул:

— Как же холодно!

— Да ладно, главное, чтобы дождь не пошёл, — оптимистично отозвался Сиф, косясь на него. В пиджаке Тиль сразу стал строже и старше.

Словно в ответ на его слова, по карнизу стукнули первые капли.

— Навкино молоко, — буркнул расстроенный Сиф. — Значит, промокнем.

— А может, дождь закончится, пока мы тут будем… Ладно, пошли! — Тиль отвернулся от окна, чтобы ещё сильнее не огорчаться, и потянул на себя дверь кабинета. К удивлению художника, тот был не заперт, но, кажется, пуст. Тиль осторожно заглянул внутрь сначала только головой, потом шагнул, потом, наконец, зашёл целиком. Сиф повторил его манёвр, приблизился к столу, на котором мерцал старый дисплей-«ящик»… и резко развернулся, услышав, как захлопывается дверь.

— Здра-асте, — улыбнулся Хамелеон, довольно щурясь. — А чтой-то вы тут делаете?

— А вы? — Сиф скользнул взглядом по террористу. Футболка — что, сегодня день футболок? Вон, Сиф тоже впервые за долгое время футболку среди своих вещей раскопал — чёрная, без рисунков, если таковым не считать лаконичную белую надпись со стрелочкой в районе сердца: «Здесь кипит любовь к Родине». Обтягивающие джинсы. На поясе чехол от телефона и ничего более. Оружие в таком костюме не спрячешь… Сиф еле заметно перевёл дыхание. Может, и Хамелеон не ожидал этой встречи?

Тиль спал с лица и нелепо замер посередь комнаты.

— Да вот решил навестить старое… гнездо, — Леон плавно подошёл к Сифу, улыбаясь самым краешком рта. — Некоторую… конфиденциальную информацию подчистить. Мало ли, вдруг что осталось.

«Навкино болото. Навкаже блато. Навкаже, навкаже, навкаже», — билась одна-единственная мысль в голове Сифа, пока Леон с пластикой хищника перемещался к компьютеру. Всё это напоминало абсурдный сон. Обычнейший, пусть и абсурдный.

Но сном не было. И тем глупее было очевидное отсутствие какой бы то ни было опасности — Леон не вооружён, он тоже не ожидал здесь встретить Сифа.

— А зачем? — в глупой ситуации и вопросы на ум приходили только глупые.

— Слушай, офицерик, за кого ты меня принимаешь? Я просто заберу старые файлы с компа — а он здесь уже сколько лет не менялся, я знаю, — и уйду восвояси. Может, прихвачу с собой Уйленшпигеля. Ты как, художник? Пойдёшь?

Сиф наконец сообразил, что «художник» — это детдомовское прозвище Тиля, и Леон его использует, напоминая парню о проведённых в детдоме годах, когда, видимо, психолог был одним из немногих друзей неулыбчивого пацана, тоскующего по ПС.

— Я…

— Ты, ты. Не волнуйся, я всегда сумею раздобыть… новую порцию, — Леон подмигнул Тилю и присел за стол. Подвинул к себе мышку — Сиф не делал попыток его остановить, с болезненным напряжением ожидая ответа Тиля. Глубоко вдохнуть при попытке успокоиться не удалось — грудь отозвалась ноющей синячной болью, и, скривившись, Сиф задержал дыхание.

— Я… — Тиль поглядел на Сифа, на Хамелеона, потом решился: — Нет пока!

— Меня утешает слово «пока»…

— Ничего, это «пока» затянется, — пообещал Сиф севшим от напряжения голосом.

Леон быстро вскинул на него глаза, на секунду замер, что-то обдумывая, — руки, правда, продолжали жить своей, отдельной жизнью, бегая по клавиатуре и изредка дёргая мышкой.

— Посмотрим, — наконец, осторожно кивнул Хамелеон. — Уйленшпигель, будь другом, выйди на пару минуток.

Тиль медлил. Сиф осторожно перевёл дыхание и с усилием кивнул:

— Не боись, чего со мной случится тут? Подожди немного.

— Ладно… — Тиль не скрывал недовольства, но послушно вышел и прикрыл за собой дверь.

Повисла тревожная тишина. Двигаясь с усилием, словно воздух загустел и превратился в кисель — так во сне бывает — Сиф подпрыгнул, уселся на столе и отставил одну руку назад, заглядывая в экран. Леон чуть посторонился, показывая, что скрывать ему нечего, — он что-то писал в командной строке.

— Ну и зачем мы Тиля выставили? — поинтересовался Сиф. Леон достал из кармана джинсов обычную карточку на тридцать два гигабайта — синенькая такая, какие обычно в фотоаппаратах используют. Сиф напряжённо следил за каждым его движением.

Нырнув под стол, Леон сообщил оттуда, вставляя карточку в компьютер:

— Захотелось поговорить с тобой наедине, маленький офицер. Или боишься? — он вынырнул, написал несколько слов в командной строке и погасил дисплей.

— Не боюсь! — очень хотелось добавить ещё и «ничего», но Сиф сдержался. Это совсем по-детски прозвучит.

— Хорошо… — протянул Хамелеон задумчиво, потом подался вперёд, заглядывая снизу вверх мальчику в глаза: — Давай так. Чего тебе от меня надо?

— Мне? — недоумённо переспросил Сиф. — Ничего…

— А что же ты лезешь в мои дела?

— А, вы про это! Ну… Мне — ничего. Лейб-гвардии и ЗРСБ — вообще-то, вы и нужны.

Слова прозвучали совершенно по-дурацки, поэтому реакция Хамелеона Сифа не удивила: Леон смерил офицерика насмешливым взглядом и поинтересовался: Сиф, что ли, новый Джеймс Бонд?

— Почти! — от нервного напряжения Сифа неудержимо «пробило на ха-ха», как говорили его друзья.

Леон тяжело вздохнул, помедлил и, наконец, предложил проникновенным голосом:

— Давай так: я больше не трогаю Тиля, а ты — меня. Идёт?

— Нет! — поспешно ответил Сиф, боясь не удержаться и согласиться.

— А что тебя не устраивает?

— Давайте лучше вы чистосердечно признаётесь, а я вас больше не трогаю!

Леон расхохотался, и Сиф следом.

«Нервное, — подумал он, замолкая от боли в груди, — типа, истерика…»

— Не, ты всё-таки ещё не настолько Джеймс Бонд, чтобы я на это согласился, — отсмеявшись, отказался Леон, вновь зажигая дисплей. — О, почти всё. Ну что, мы так и не придём к соглашению?

Сиф взял со стола «мыльницу», принадлежащую, видимо, той Мариночке, и принялся вертеть в руках, сам не зная, зачем, начиная тянуть время.

Включить, посмотреть на фотографии — вообще-то, стыдно должно быть без спроса лезть в чужой фотоаппарат, но сейчас не до того, — и некоторое время размышлять, кто из девушек, запечатлённых на одном-единственном фото — Марина… Выключить фотоаппарат, открыть дно, поглядеть на марку аккумулятора…

— Э-эй! — окликнул Хамелеон, не выдержав паузы.

— Я думаю, — абсолютно честно ответил Сиф, разглядывая синенькую карточку на тридцать два, как сообщала надпись на дисплее фотоаппарата, гигабайта.

Сиф правду говорил — он очень напряжённо думал. Время медленно, но неостановимо меняло свою структуру и становилось тягучим, замирающим…

«Время, — ясно звучали в голове всплывающие из ниоткуда слова, произносимые сиплым, насмешливым голосом, — оно не такое уж и равномерное. Просто надо отбросить все прочие мысли — и для других людей твои размышления не займут и секунды»…

— Думай скорее! Я всё, что нужно, скопировал уже, сейчас подотру остальное — и валю! — предупредил Хамелеон. — И уж поверь, Тиля в покое не оставлю!

— Ага, — рассеянно согласился маленький фельдфебель, выщёлкивая карточку, потом внезапно поднял глаза на террориста и жёстко припечатал: — Только придётся.

— Почему? — манерно растянул слово Леон, превращая его в какое-то мяукающее «почемау-у».

— А в окошко поглядите, — предложил Сиф, улыбаясь в ответ. — Вы не задумывались, что ни меня, ни Тиля в одиночку гулять не отпустят? Да и вообще — гулять?

Леон побледнел и резко повернулся к окну. Сиф честно не знал, что там может Хамелеон увидеть, но времени зря не терял и быстро заглянул под стол. Чуть не сорвавшись во время всех этих акробатических упражнений, к тому моменту, когда Леон повернулся обратно, Сиф снова сидел на столе, болтал ногами и вертел в руках Маринин фотоаппарат.

Ищущий, как известно, обрящет. Хамелеон был белее мела.

Тут у Сифа в кармане затрезвонил телефон.

— О, командир, — прислушался к требовательной мелодии Сиф.

Это оказалось последней каплей. Хамелеон резко вскочил.

— Ладно, Джеймс Бонд, — сообщил он. — Новое предложение: я валю отсюда, а вы меня ловите. И про Тиля мы все забываем.

С этими словами он вытащил из компьютера карточку и рванул к двери — очень быстро, Сиф только моргнуть успел, а дверь уже хлопнула. Телефон смолк. Маленький фельдфебель снова выщелкнул из фотоаппарата карточку.

— А разве Хамелеона мы… не ловим? — спросил с порога удивлённый Тиль.

— Увы, — развёл Сиф руками, — я обещал ни во что не ввязываться. В погоню за Хамелеоном тем более.

— А…

— Зато у меня, прямо как в кино, есть карточка со всеми данными.

— А у него?

— Фотография Мариночки и ещё двух девушек.

— А разве на карточку он всё скопировал? Он же удалить хотел!

Сиф спрыгнул со стола, обошёл его кругом и, присев на корточки, вставил карту памяти в компьютер.

— Не успел он, — злорадно сообщил мальчик, садясь в кресло. — Решил, что я малолетний агент Лейб-гвардии, здание детдома скоро возьмут штурмом и что вообще пора делать ноги. Ну и сделал их — ноги. Вот что значит — жить в страхе быть арестованным!

— Но скопировал-то он всё равно только часть… А в кино — там всё-всё, — выказал знания боевиков про шпионов Тиль, выглядывая за дверь и убеждаясь, что Мариночка с обеда ещё не вернулась.

— Значит, сделаем так, чтобы всё было как в кино, — Сиф некоторое время разглядывал командную строку, потом мысленно перекрестился и вбил первую команду. Почему нельзя было всё сделать через нормальные «проводник», Сиф не понимал, но решил не экспериментировать и просто поставил копироваться на карточку всю папку, из которой Леон брал только некоторые файлы.

— Только давай быстрей, — озабоченно попросил Тиль. — Скоро Марина вернуться должна…

— Ну сейчас, сейчас… — Сиф постукивал пальцем по столу, глядя, как бегут по экрану непонятные буковки. Оставалось надеяться, что он всё сделал правильно…

…— Ну?

— Почти…

…— Скопировалось?

— Чуть-чуть осталось.

…— Там какая-то девушка идёт. Может, валим?

— Дай проверить хоть, что там! — нетерпеливо отрезал Сиф, открывая первый попавшийся текстовый файл. Некоторое время глядел на экран, потом всё закрыл, погасил его, взял пустой файл для бумаг со стола и им, как хваталкой, выдернул из компьютера карточку. Завернув карточку после этого в него, положил в карман и в странной задумчивости кивнул: — А теперь можно и идти…

С Мариночкой они ловко разминулись, завернув за угол и с превеликим вниманием уставившись в окно.

— Слушай, — вдруг спросил Сиф. — А где я того мужика в серой ветровке видел?

Тиль поглядел в указанную сторону и задумался:

— А не с ним мы выходили на трамвайной остановке?

— А мне показалось — он как раз не успел с нами сесть там, на перекрёстке… Может, на следующей остановке зашёл?

— Ну… может, — согласился Тиль.

Маленький фельдфебель вздохнул и заключил:

— А я-то думал, что Леона обманул… Ну, пошли, поздороваемся хоть.

— С кем?

— С ним, — Сиф кивнул на окно. — И домой поедем. А то он замёрз под дождём уже, похоже. Это жестоко — так к «хвосту» относиться.

… Увидев, что Сиф в упор глядит на него, мужчина лет под тридцать не стал делать вид, что он тут просто гуляет, и остался на месте. Друзья подошли к нему, и мужчина улыбнулся и представился:

— Сержант Карин.

— Фельдфебель Бородин.

— Знаю.

— Не замёрзли? — улыбнулся Сиф.

— Не очень. Только под дождём торчать надоело, — честно признался сержант.

Сиф с Тилем переглянулись, и художник, оглядевшись, неожиданно предложил:

— А пойдёмте в кафешку посидим! — и кивнул на призывно мигающую под дождём вывеску. Через окно хорошо было видно, как внутри светло и уютно — а главное, не капает сверху, что Сифу в его тонкой и моментально промокшей футболке весьма понравилось.

Только завидев мягкий диван у окна, Тиль тут же плюхнулся на него, и с выбором столика проблем не возникло. Улыбчивый официант принёс три экземпляра меню, и некоторое время за столиком царило молчание. Потом Карин отложил меню в сторону и поднялся:

— Сейчас вернусь. Надеюсь, в шпионов вы играть не будете и не удерёте?

— Не будем! Честное офицерское! — торжественно пообещал Сиф, которого после встречи с Леоном ещё трясло. Нет уж, приключений пока хватит. Слово надо держать.

— Ну, тогда если подойдёт официант — возьмите мне двойной экспрессо.

— Хорошо!

Когда сержант ушёл, друзья переглянулись и незнамо почему расхохотались. Даже не верилось, что неожиданное приключение закончилось благополучно.

Или даже можно сказать — успешно, а не просто благополучно. Потому что теперь удастся оказать реальную помощь расследованию.

Вот так вот: авантюра оказалась глупостью и принесла проблемы. А спонтанная глупость, изрядно потрепав нервы, — стала чем-то полезным.

…— Слушай, а теперь что, мы эту карточку просто отдадим? — поинтересовался Тиль, когда официант уже отошёл, а СБ-шник ещё не вернулся.

— Э… — Сиф задумался и понял, что, пожалуй, так поступать не стоит. Зря, что ли, он так старался и вынимал карточку, не оставляя отпечатков пальцев? Идея пришла в голову мгновенно — такая же бредовая, как и все события, но… почему бы и нет? В конце концов, если уж есть киношная «флэшка главзлодея», то можно и передать её СБ наиболее дурацким и неправдоподобным способом. Всё равно им придётся отработать полученную информацию — а там уж пусть ломают голову, кто в КМП взаправду такой дурак…

— Ну так что? — не выдержал Тиль. — Говори давай!

— Имя Хамелеона узнать теперь можно будет по твоему детдому. А значит, и адрес. Вот на этот-то адрес и пришлём ему письмо.

— Ему?!

— Он же не дурак, чтобы домой вернуться? А его почту получит СБ — тут без вариантов они всё отслеживать будут…

— А круто!

— Ну… — Сиф смутился, — скорее, глупо, но ничего другого в голову не приходит.

— Так-так, что за планы по захвату мира? — наклонился над столом Карин. — Что круто?

— А… — Сиф поднял честные-честные глаза на сержанта. — Просто думаем, что дома делать, пока Великого князя… На-авкаже! — спохватился он, судорожно хлопая по карманам, соображая, в каком лежит телефон, а в каком — карточка.

— Что? — поинтересовался Карин, присаживаясь, и достал сигареты и зажигалку. — Я закурю?

— Курите, курите, — кивнул Сиф, почти не слушая, что там Карин говорит. Взглянул на дисплей телефона — так и есть, два пропущенных вызова от командира. Ну вот и конец пришёл…

Но Сиф не успел набрать номер, а телефон снова зазвонил.

— Алло? Извините, ваше-скородие, я… — произнёс первые за всё утро слова по-русски маленький офицер, но разноса не последовало.

— Да знаю я, что вы с Тилем к нему в детдом поехали, — вполне мирно оборвал извинения Заболотин. — Просто хотел спросить — вы домой-то когда собираетесь?

Сиф с подозрением покосился на Карина, но тот с невинным видом курил и глядел в окно. Значит, позвонил…

— Да вот выпьем по чашке чая — и поедем, — вздохнул Сиф. — Скоро будем, в общем.

— Не промокните?

— Не-е!.. Сильнее, чем уже.

— Простудишься — уши оторву, — пообещал командир. — Ну ладно, всё, ждём, — и оборвал разговор в своей обычной резкой манере.

Сиф выдохнул, положил телефон на стол и уставился в окно, медленно успокаиваясь.

Всё. Теперь — точно всё.

Официант принёс кофе сержанту, друзьям — забольский чай, подвинул Карину пепельницу и удалился. За окном начался настоящий ливень, и, переглянувшись, все единодушно решили переждать его в тёплом кафе, под негромкую, а оттого невнятную музыку, среди немногочисленных посетителей, мелкими глотками отпивая из чашек горячее питьё и чувствуя, как внутри от него теплеет и рассасывается, словно боль, нервная дрожь.

Сиф вздохнул, бездумно глядя на улицу — просто ради ощущения, что ты здесь, в тепле, а не там, потом осторожно откинулся на спину, стараясь пристроиться так, чтобы не тревожить свою «царапину» под промокшей повязкой. Бинт набрал влагу и противно холодил кожу, мокрая футболка липла к телу, рука опять плохо слушалась, на малейшее движение отзываясь ноющей болью от загривка до плеча. Хотелось закутаться в тёплый шерстяной плед, чтобы он покалывал кожу, и с ногами забраться на диван — но пледа не было.

Зато был рядом Тиль, горячий, как печка — оставалось надеяться, что это не жар у него. Сиф привалился к другу боком и отхлебнул горячий, сладкий, как компот, чай. Сахар в забольский чай — последнее дело, конечно, но маленький офицер знал, что сейчас ему требуется именно горячее и сладкое, а о вкусовых предпочтениях думать не стоит.

Карин курил, изредка стряхивая серый пепел в предусмотрительно подвинутую официантом пепельницу, и был похож на спящего дракона — когда выпускал из ноздрей или рта струю дыма и мельком глядел на Сифа с Тилем, а потом снова переводил взгляд за окно.

Дождь, пеленой туч окутавший город, стихать и не думал. По улицам уже не просто текли потоки — асфальт был полностью скрыт под водой. Прохожие исчезли вовсе, редкие машины поднимали волны, а на поворотах — веер брызг, и только брехливая дворняга, сидящая на трамвайной остановке, невозмутимо гавкала на любое движение и с интересом обнюхивала водопад, обрушивающийся в сток.

Официант принёс счёт. Карин докурил вторую сигарету. Последний глоток чая совсем остыл и просто не полез в горло. Сиф поставил кружку на стол, взглянул на сержанта и вдруг сообразил, что формально старше его по званию.

Это что — и решать тогда тоже ему? Неизвестно, конечно, что решать, но…

— Может, данунафиг, — «данунафиг» прозвучал одним, нераздельным словом, — этот дождь? На небе ни просвета — так что сидеть нам ещё с час, не меньше.

И замер: как среагирует Карин? Назовёт предложение глупостью или…

Карин повертел в руках третью сигарету, не запалил и убрал обратно.

— Можно, — кивнул он. — Мне-то что? Мне просто надо вас обоих благополучно проводить до номера и сдать с рук на руки полковнику Заболотину.

— Тиль? — маленький фельдфебель повернулся к другу.

— Что? А, пошли, если хочешь, — словно проснулся Тиль.

Губы Сифа сами собой неостановимо расползлись в улыбке. Тиль старше его на четыре года. Карин — вообще раза в два. А решать всё равно — ему. То ли старшему по званию, то ли просто… самому активному…

Глупо получается — но забавно.

— Пойдёмте, — Сиф поднялся.

Тиль и Карин встали следом.

Город встретил их шуршащими, мокрыми объятьями и — подъезжающим, дребезжащим на дворнягу звонком трамваем. Словно поданная к крыльцу карета, трамвай затормозил аккурат перед Сифом. Пропустив Тиля и Карина, маленький фельдфебель повернулся к дворняге:

— Ну, а ты чего? С нами?

Дворняга гавкнула, что, мол, не против, но тут дом, и водосток надо обгавкать, а ещё встречать и провожать трамваи заливистым, голосистым лаем — такие вот дела, без обид.

— Понял, — кивнул Сиф. — Удачи! — и юркнул в уже закрывающуюся дверь.

— Ну чего тебе пёс сказал? — спросил Тиль, давая Сифу билет.

— Он здесь работает штатным гавкалой, — пояснил юный фельдфебель, пробираясь к окну через колени друга. Карин уселся за друзьями, достал из кармана пиджака книжку и погрузился в чтение. Сиф несколько раз оборачивался к нему, пытаясь понять, следит ли сержант или погружён в чтение, но каждый раз натыкался на вопросительный взгляд.

— Чего?

— Не, — мотал головой Сиф. — Просто.

— А, — кивал Карин и снова утыкался в книжку. Но Сиф знал, обернётся снова — снова наткнётся на вопросительный взгляд, даже несмотря на то, что Карин читал увлечённо, меняясь в лице, то и дело отлистывая назад и что-то перечитывая.

Сиф некоторое время сидел спокойно, потом не выдержал ощущения чужого взгляда и пробормотал себе под нос по-русски: «Жили были мышка-наружка и лягушка-прослушка…»

— Что? — отвлёкся от книги Карин. — Это вы мне?

— Не-не, ничего, — замотал головой Сиф, старательно удерживая на лице серьёзное выражение. Интересно, это сержант среагировал на знакомые слова или просто у него хороший слух?

— Я могу отсесть, если вам неприятно, — предложил Карин.

Сиф отказался, заверив, что всё в порядке, а взгляд, который сверлит затылок, нервирует вне зависимости от расстояния. Карин выразительно хмыкнул, на что юный фельдфебель пожал плечами, запустил руку в карман и коснулся завёрнутой в файл карточки. Интересно, что на ней? Сиф успел посмотреть не так уж и много, всего один список, небольшой, в несколько имён…

И среди них — «Скальцкий Артём».

Правда, о нём Сиф спросил только в самом конце, когда позади остался и дождь, и трамвай, и небо на непросохшем асфальте, а в глаза били солнечные блики — повсюду, с мокрых окон и из луж, в брызгах от проезжающих машин и на раскинувшейся над городом радуге. Когда позади осталась умытая дождём зелень двора перед гостиницей и неулыбчивые мужчины на входе, под чьими пиджаками намётанный взгляд маленького офицера различал кобуру пистолета.

Сиф спросил об Артёме уже заходя в лифт, надеясь, что Карин ни о чём не догадается. В конце концов, что такого в этом вопросе?

— Тиль… а кто такой Артём Скальцкий?

Тиль вздрогнул, поперхнувшись воздухом. Поглядел на Сифа, потом мельком на Карина, подпирающего стенку лифта, потом пробормотал:

— Да глупый вопрос же… Кап это.

Сиф помедлил, потом сделал вывод:

— Да. Глупость спросил.

И больше пояснять ничего не стал — поднимался на третий этаж лифт недолго.

У дверей номера уже стоял Заболотин, скрестив руки на груди. Оглядел всех: укоризненно покачал головой, увидев, что Сиф весь мокрый, скользнул придирчивым взглядом по Тилю, потом кивнул Карину. Сержант столь же безмолвно кивнул в ответ и шагнул назад, в уже закрывающиеся двери лифта. Словно и не было его. Заболотин отстранился от стены, которую подпирал, и поинтересовался:

— Когда хвост заметили?

— В детдоме.

— Ясно, — доволен ли остался полковник, сказать было сложно. Может, по его мнению, Сиф должен был заметить «хвост» ещё на выходе из гостиницы. А может — не заметить вообще. Юный фельдфебель и не стал уточнять — пробормотал, что хочет поскорее переодеться в сухое, и проскользнул мимо командира в номер.

— Я чай поставил! — крикнул ему вдогонку Заболотин, и в голосе смешались скупое недовольство Сифовой безголовостью — отправиться под дождь в одной футболке! — и забота. — Выпей обязательно!

— Хорошо! — донеслось из комнаты.

Тиль медлил на пороге, пока полковник не повернулся к нему.

— Ну, а ты чего? Заходи. Есть во что переодеться?

Тиль неуверенно покачал головой.

— На-авкина бабушка, — пробормотал Заболотин, потом дёрнул головой, мол, заходи, вошёл следом и бросил неохотно: — Мою рубашку возьми, домашнюю. Не помню, куда её сунул, спроси у Сифа.

Чуткий Сифов слух уловил особую интонацию и своё имя, и юный ординарец немедленно откликнулся:

— В шкафу лежит! — и громко чихнул.

— Ну вот, — вывел Заболотин, разглядывая кутающегося в плед Сифа, — воспаление лёгких.

— Ничего не воспаление… — проворчал мальчик в кружку с чаем — голос прозвучал глухо и невнятно.

Полковник вздохнул, ничего не отвечая, и пошёл доставать Тилю рубашку — не ходить же художнику насквозь мокрым. Следом, завернувшись в плед, как в римскую тогу, появился на пороге комнаты и Сиф — проследить. Заболотин покосился на его босые ноги — а Сиф, кажется, переодеваться не стал, просто разделся и закутался — и скомандовал негромко:

— Брысь. И с дивана не слезать, пока носки не наденешь.

Босые ноги послушно исчезли вместе с остальным «римлянином».

Выдав рубашку Тилю, Заболотин кивнул, мол, вали к Сифу, а сам вышел на балкон. Уселся в шезлонг, опёрся локтём о колено, опустил на руку подбородок и в задумчивости уставился на умытый дождём город, быстро наполняющийся летней жарой по-новому.

Почему он, Заболотин Георгий Никитович, полковник Лейб-гвардии и прочая, которому думать надо об охране Великого князя, а не об ординарце, — так волнуется за Сифа? Что с маленьким фельдфебелем может случится, когда он просто гуляет по городу, а неподалёку всегда есть кто-нибудь из местной СБ?

… В номер зашла Алёна — ну конечно, как узнала, что друг наконец вернулся, так сразу прибежала.

— Ну и где вы пропадали? — послышался её голос.

— Глупости совершали!

Заболотин невольно прислушался.

— У меня в детдоме были, — пояснил Тиль.

— И чего вы там делали?

— Навещали его знакомых, — скрипнуло кресло. Сиф, видимо, устраивался поудобнее. — Разглядывали фотографии. Потом промокали под дождём, сидели в кафе, а потом ехали на трамвае.

Последнее Заболотин уже знал, а вот о событиях, случившихся в детдоме, Сиф явно что-то не договаривал, по голосу было слышно. Это он только думает, что скрытничать умеет…

Правда, долго размышлять об этом, сидя на балконе и глядя на город, никто полковнику не дал. Обед в таком-то ресторане с теми-то и теми-то, встреча с тем-то — с самим таким-то! — а потом ещё и прогулка по центральному парку с семьёй президента. Великому князю, может, и интересны все эти встречи — хотя сомнительно, наверняка давно уже подобное наскучило… А начальнику охраны — нервотрёпка пополам со скукой. Ничего не происходит, но произойти может что угодно. А уж для его ординарца, с маньчным упорством избегающего попадания «в кадр»…

Вечером полковник задержался в номере князя, а Сиф наконец вернулся к себе. Тиль в полумраке — только настольная лампа горела — пустой комнаты помирал со скуки, изрисовывая абстрактными узорами альбомный лист. Ещё три похожих, на которых не осталось ни сантиметра свободного места, валялись на полу у стола. Сиф аккуратно их перешагнул и наклонился через плечо Тиля, рассматривая покрывающуюся кельтскими «узелками» бумагу, и тяжело вздохнул.

Тиль не ответил — по бумаге без остановки плясал в нервных, чутких пальцах художника карандаш.

— Сдохнуть, — сообщил Сиф, кладя подбородок Тилю на плечо. — У меня ноги отваливаются. Это не парадные ботинки, а пыточное орудие.

— Бывает, — карандаш на мгновенье замер, потом дёрнулся и снова ринулся в беспорядочный на первый взгляд танец. Узор ложился на бумагу без черновиков и набросков, словно настоящая лента завязывалась узлами.

— А ещё спать пора.

— Угу.

Сиф покосился на друга и слегка толкнул его. Карандаш сорвался, перечёркивая узор. Тиль локтём скинул лист бумаги на пол к предыдущим и потянулся за новым, но Сиф перехватил его руку.

— Чего случилось? — обеспокоенно спросил маленький офицер. — Тиль, ты чего?

— А? — словно очнулся Тиль. — Ничего… Просто тоскливо как-то… Будто в мире чего-то не хватает.

— Цве?та? — насторожился Сиф, с содроганием вспоминая бесцветный мир во время ломки.

Тиль пожал плечами:

— Может, и цвета… Ладно… Сив, — он с заметным трудом сосредоточился, — что там с карточкой Леона?

Юный фельдфебель Лейб-гвардии помрачнел и опустил руку в карман, касаясь кончиками пальцев карточки, завёрнутой в файл. «Флешка главзлодея»…

Тех нескольких минут, которые у Сифа были в детдоме, хватило, чтобы понять, что с информацией на карточке не всё так радужно, как хотелось бы. Разумеется, Леон был не дурак и не стал хранить «пароли и явки» на рабочем компьютере, так что совсем «кина» не получалось. С другой стороны, кое-что всё же было…

Например, адрес Анатоля Скальцкого. Та самая бывшая вторая квартира Ивельского.

А ещё — Артёма Скальцкого: город Рата в Горьевской области, правда, под вопросом.

И не только его. Всего адресов в том списке было шесть, среди них даже выринейский, некоего Яна Раттея — кстати, единственный, кроме Тилева, без вопросительного знака в скобках.

Имена были Сифу незнакомы, но что-то подсказывало, что это — те, кого семь лет назад звали Шакалами. И Хамелеону они зачем-то нужны.

Впрочем, в том же файле были и другие списки — тоже адреса с краткими пометками, и это, Сиф надеялся, всё-таки должно было что-то дать расследованию. А вот адреса Шакалов лучше с карточки удалить…

Впрочем, всё это требует времени. И ещё надо, чтобы СБ как-то узнала имя Хамелеона… И его адрес… И, главное, из источника, который не вызвал бы сомнений… И…

— С карточкой пока подождём. Сначала надо как-то сообщить командиру про Леона, — сообразив, что молчание затянулось, сказал Сиф, с трудом отвлекаясь от размышлений. — Слушай, Тиль… А тебя командир спрашивал, кем Леон работает?

— Нет… Он всё больше о КМП расспрашивал. Где, что и как… А я как-то не подумал, что это важно.

— Ясно, — Сиф закусил губу, потом выпрямился и вздохнул: — Значит, скажем, что знаем. А дальше видно будет…

Внезапно зажёгся верхний свет. Сиф подпрыгнул на месте и обернулся, Тиль вздрогнул, роняя на пол карандаш.

— Что — видно, и что — знаем? — поинтересовался Заболотин с порога. — Почему кровать не застелена? Отбой уже был…

— Потому что я знаю, как узнать имя Хамелеона! — выпалил Сиф. В голове была гулкая, напряжённая пустота — как воздух перед грозой. Словно кто-то неведомый сощёлкнул разум с предохранителя, и появилась возможность отвечать — не думая, быстрее собственных мыслей реагируя на происходящее…

— Спросить у Ивельского? — скептически поинтересовался Заболотин. — Почему-то мне кажется, что он не ответит. Или что-то погениальнее на этот раз?

— Тиль, детдом ведь третий твой? — проигнорировав насмешку, повернулся Сиф к другу.

— Третий Горьевский имени всех… кхм, третий, — откликнулся Тиль, кончиком карандаша выковыривая из-под ногтей краску.

— Так я услышу гениальную мысль? — нетерпеливо напомнил о себе полковник.

— Сейчас, — с досадой отмахнулся Сиф, слыша, как оглушительно-громко колотится кровь в голове. — Получается, что Хамелеон работал там… никак не позднее трёх лет назад. Вроде как…

— Он ещё в том году там был… — флегматично заметил Тиль, переходя к маникюру на другой руке. Он не видел причин для волнения — ему лично. Сиф ведь сам всё решит.

Как Кап когда-то…

— В детдоме? — Заболотин подался вперед, словно почуявшая след гончая. — Так он там работал?!

— Да! — выдохнул Сиф с ошалевшим видом.

Заболотин перевел дух, одёрнул рубашку и повернулся к двери, улыбнувшись через силу:

— Ладно, Сиф, приношу извинения за… недоверие, — потом резко обернулся, шагнул к маленькому фельдфебелю и на мгновенье прижал к себе: — Спасибо тебе.

— Да ладно вам… — слабо брыкнулся Сиф. Когда нарисованные в воображении прекрасные картины воплотились в жизнь, юный офицер почувствовал себя совершенно не на месте. Как будто попал на сцену, где идет незнакомый спектакль, и главным актёром все считают тебя. — Это всё Тиль… Ну, там, когда мы у него в детдоме были…

— Понятно, — Заболотин улыбнулся, и Сиф выскользнул из «объятий», не замечая за накатившим чувством облегчения боли ни в груди, ни под повязкой. — Пойду осчастливлю Краюх, и решим, что делать дальше… Но, Сиф, я очень тебя прошу: успокойся и ляг сейчас спать. Найти Хамелеона мы всегда успеем, а ты и так за последние несколько дней пережил достаточную порцию приключений.

Сиф хотел было возмутиться, но поглядел в глаза командиру — осмелился впервые за вечер — и передумал.

— Хорошо, как скажете…

Полковник кивнул и вышел, а мальчик ушёл отмокать под душ, весело насвистывая свою любимую песенку про детей цветов. Настроение стало самым радужным: всё обошлось. Никто ничего не узнал, а проблемам с КМП скоро придёт конец. С карточкой можно не торопиться. Тиль скоро будет в полной безопасности — когда с Хамелеоном всё будет кончено…

«А ещё… вы, вашбродь, ведь назвали теперь произошедшее приключениями, а не глупой авантюрой, — отметил маленький офицер про себя, пальцами расчёсывая волосы, мокнущие под теплыми струями. Целиком залезть в душ не позволяло „ранение“ — так его Сиф именовал только в кавычках, хотя по сути, именно ранением это и было — но мыть голову можно было и так. — Я больше не маленький ребёнок и авантюрист?»

В это же время подобным мыслям предавался и Заболотин, проходя короткий путь до следующей двери и ожидая, пока нерасторопные Краюхи откроют.

«Сифка не такой уж и глупый авантюрист, как я возомнил, перепугавшись тогда. Да и с этим его Тилем только ему и общаться — они друг друга хорошо понимают, в то время как всех остальных тихий и не всегда адекватный… наглец вгоняет в ступор, и найти общий язык чересчур сложно…» — полковник, пожалуй, больше гордился Сифом, чем гордился бы собой в такой ситуации. Впрочем, ведь Сифа кое-каким вещам учил Кондрат, человек феноменальной интуиции и отточенной до идеала наблюдательности, самый выдающийся разведчик, которого Заболотин только видел в своей богатой военной жизни… Да и просто это был Сиф. Маленький разведчик… Маленький офицер Лейб-гвардии.

Дверь открыл Филипп, как несложно было отличить по изломанной шрамом брови, удивленно поднявшейся вверх. Старший (кажется, Краюхи говорили, на семь минут?) Краюхин слегка посторонился и пропустил полковника внутрь — «постойка смирно» и прочие военные условности остались где-то в Москве и «для параду».

Лёша был на балконе, сидел на перилах, насмехаясь над опасностью свалиться. В человеке, одетом в белые гостиничные тапочки, растянутые на коленях спортивные брюки и футболку с большим флегматичным пингвином, сложно было признать снайпера, обладающего огневым опытом как минимум в три года. А уж чем Краюхи занимались в мирное время, Заболотин даже не уточнял.

Завидев полковника, Лёха спрыгнул на пол и шагнул на порог комнаты подпирать дверной косяк.

— А мы все тут дураки, — с места перешел к делу Заболотин.

— Вашбродь, а обязательно так… абсолютно? — жалобно спросил Лёша, в то время как Филипп от такого начала просто ещё выше поднял брови и сел на подлокотник кресла.

— То, что мы жаждали разгадать, Сиф решил, просто погуляв, задав всего один вопрос и получив на него нужный ответ, — продолжил полковник, тоже присаживаясь. Он лучился гордостью за Сифа, как новенькая лапочка на шестьдесят ватт. Впрочем, так было всегда: хвастаться своими успехами не так приятно, мешает скромность, старательно удерживающая человечество от мании величия. А вот успехами подопечного… Тут и скромность не помеха.

Выдержав нужную паузу, чтобы Краюхи прониклись, а появившийся на пороге из спальни Великий князь вникнул в ситуацию, Заболотин окончил:

— Искомый нами Хамелеон буквально два года назад работал психологом в третьем горьевском детдоме.

— Так всего делов — найти нужные фотографии, чтобы Скальцкий опознал! — довольный Лёха хлопнул ладонью по колену и на несколько секунд оставил дверной косяк. Тот даже не рухнул.

— Так что дальше — дело техники. И СБ, — подал голос Иосиф Кириллович. — А мои дела здесь подходят к концу. Я предполагал ещё совершить поездку по некоторым местам, но теперь это, наверное, не желательно.

— Отчего же. Когда всем этим наконец-то займётся СБ — я имею в виду, перейдёт к активным действиям — мы можем уехать, чтобы не мешаться у них под ногами, — возразил Заболотин, который одновременно и хотел такой поездки и боялся её. Порою хватало и города, которого полковник помнил разбомбленным и пустынным, чтобы почувствовать себя совсем не туристом здесь и не гостем, а преступником. Война — преступление против всего человеческого. И те, кто воюет, виноваты в произошедшем.

«Кроме Сифки!» — поспешно возразил внутренний голос. У ребёнка не было выбора!

Заболотин иногда ощущал тяжесть потомственного офицерства. Словно все убитые, начиная от солдат Наполеона, чью жизнь оборвал лихой корнет Егор Заболотин, кончая выринейцами, погибшими шесть лет назад, давили на совесть нынешнего офицера-Заболотина все вместе. «Это не твоя, это родовая совесть», — поговаривал отец, который, похоже, тоже ощущал это.

Краюхи отнеслись к перспективе побывать в местах прошлого спокойнее. Они, как и положено рядовым телохранителям, промолчали.

— Ну, на том и порешили, — вывел князь и, деликатно, почти одним носом зевнув, исчез в спальне. Заболотин вновь улыбнулся, отвлекаясь от мыслей о родовой совести, и, немного помолчав, пружинисто поднялся на ноги со словами:

— Утро вечера мудренее, как твердят нам сказки. Надеюсь, хоть не мудрёнее.

— И вам спокойной ночи, — в один голос отозвались братья, выхватившие из сказанного самую суть. Тоже помолчав, словно собираясь внутренне перед атакой, они переглянулись, пожали плечами и поднялись следом — всё с завораживающей синхронностью, сделавшей бы честь любому танцевальному ансамблю.

— А мы встаем на наше «бдение». Правда, вряд ли кто осмелится потревожить сон князя своим покушением.

Только обратив внимание, как у братьев открываются рты, Заболотин понял, отчего голос говорящего иногда слегка хрипнет. Близнецы разыгрывали свой коронный «спектакль»: двигаясь совершенно синхронно, они говорили поочередно.

— Браво! — беззвучно зааплодировал офицер. — Вам бы в театральное училище!

— Уже, — пожал плечами Филипп. — Мы, собственно, там и учились.

Правда, Заболотин не мог поручится, что последнюю фразу произнёс всё ещё Филипп.

Ещё немного «поработав на зрителя», Краюхи прошлись по комнате, демонстративно друг с другом поссорились и без промедления помирились обратно, и только когда Заболотин со стоном — к слову, тоже демонстративным — схватился за голову, Лёха расхохотался, разбивая синхронность, и ушёл на балкон. Филипп потоптался на месте и отправился туда же, крутя колесико зажигалки и с изумлением младенца разглядывая вспыхивающий нервный, как конь-чистокровка, огонёк. На балконе огонёк взбрыкнул и погас. Поднимался ветер со скромными штормовыми замашками.

Заболотин с улыбкой пожелал спокойной ночи потолку и вышел из номера, продолжая посмеиваться. Сильны Краюхи в театральном искусстве…

Словно посмеиваясь вместе с ним, изредка подмаргивали коридорные лампы. Ковёр закусывал шорохом шагов, выплёвывая такой глухой и тихий звук, что казалось, это стучат обитые войлоком молоточки подземных человечков-рудокопов. Коридор был пуст и уныл в своем усталом шике дорогого отеля. На первом этаже шумела отмечающая что-то компания — но её почти не было слышно.

«Дома» в номере полковника встретила тишина сонная, как бывает, когда оказываешься в комнате, где все спят. Сразу захотелось зевать, а ноги напомнили, что они устали и с радостью отвалились бы, да всё некогда: шагают и шагают. Заболотин разулся, проскользнул в большую комнату, по дороге прикрыв распахнутую дверь в душ, и увидел мирно сопящего на своей кровати Сифа, у которого мокрые волосы торчали, словно ежиные иголки, и Тиля, свернувшегося с самым младенческим видом в позе эмбриона на раздвинутом кресле. Тиль плюнул на условности вроде раздевания на ночь и спал под пледом как был: в кислотно-зелёной футболке и чёрных широких бриджах. Зевать захотелось совсем нестерпимо, и Заболотин всё так же тихо прошёл к себе, балуя воображение фантазиями, как он уже скоро ляжет и наконец-то расслабится… Через четверть часа эта чудесная картина воплотилась в реальность, и, уже колеблясь между сном и явью, офицер мельком попытался представить, что же снится Сифу. Впрочем, мысль так и осталась неоконченной.

Заболотин повернулся на бок, подсунул руку под подушку, последний раз мазанул взглядом по окну, за которым вовсю буйствовал ветер, — и крепко заснул.

Через стену от него спал Сиф, и по его лицу тенями сна бежали выражения — то улыбнётся, то нахмурится. Что же ему снилось? Ему снились горбоносый Кондрат, острый на язык Найдоха, въедливый Крот и остальные бойцы разведвзвода, снилось прошлое — событие редкое и, несмотря на то, что многие воспоминания были отнюдь не безоблочными, дорогое Сифу. Его память.

23 сентября 200* года. Забол, река Ведка.

… Мальчишка постарался напустить на лицо самое независимое выражение, когда семь пар глаз уставились на него. Но мгновенье — и разведчики уже отвернулись. Кондрат присел на своё место и кивнул одному из них:

— Найдоха, устрой его.

Солдат потянулся и поднялся, окинул пацана ещё одним, ничуть не преисполненным радушия, взглядом и спросил:

— У тебя какие-то вещи есть?

— В той палатке остались, — буркнул Сивка, невольно вспомнив, что все эти вещи ему дал Заболотин.

— Так принеси, — Найдоха зевнул. — Я, что ли, за ними побегу?

Мальчишка с облегчением выскользнул из недружелюбной палатки, где он явственно чувствовал себя совершенно лишним, и отправился к палатке капитана. Сивка был готов вывалить на Заболотина, попадись он на его пути, всё, что думает о попытках всунуть его в место, где ему откровенно не рады. Но палатка оказалась пуста — офицер был в штабе.

Индеец нехотя скатал спальник, подобрал своё немногочисленное снаряжение и вылез на улицу. На обратном пути, который он проделал с самой кислой миной, на которую только был способен, ему попалась Эля, санинструктор, которая при виде него всплеснула руками:

— Что случилось?

— Ничего, — отрезал Сивка.

— У тебя такое лицо, будто…

— Катись отсель, — предельно вежливо попросил пацан, морща нос, как всегда, когда сердился. — Мне твоя забота без надобности. Без няньки жил, без няньки сдохну.

Эля дёрнулась и как-то потухла внутренне, словно догорающая свечка. Взгляд погрустнел, рука нервно дёрнула за прядку в кончике косички. Девушка сделала было шаг, чтобы заступить Индейцу дорогу, но заколебалась и отступила в сторону.

Сивка сделал вид, что ничего не заметил.

— Тебя обидел кто? — тихо спросился Эля ему вслед.

Мальчишка передёрнул плечами. Да кто его обидит? Просто запихнули туда, где на него всем плевать — лишь бы под ногами не болтался. Просто сбагрили прочь, чтобы не мешал. Просто… Просто командир его отослал.

И даже не спросил, согласен ли он!

Сивка кипел от желания взять Кондрата и Дядьку, обоих разом, и вывалить на них всё, что накипело в душе, как в скороварке. Можно даже нецензурно вывалить. И заехать обоим в челюсть. Чтобы прониклись, навкины. Чтобы один — не глядел, как на червячка непонятного, а второй — чуть головой думал, когда за других решает.

«Ничего, — неожиданно воодушевился пацан, упрямо закусив губу. — Этот навкин Кондрат пожалеет, что отнёсся ко мне так… презрительно. Я ему не дам ни одного повода ко мне придраться! Не дождётся! Он ещё пожалеет, этот разведчик навкин, ещё признает, что был не прав!»

В воображении Индеец нарисовал себе, как через пару десятков лет он, самый юный генерал во всей истории Российской Империи, приходит к Кондрату, а тот вытягивается по струнке, отдаёт честь, а потом с гордостью говорит знакомым: «А генерал Бородин начинал служить у меня во взводе! И я даже не подозревал, какой талант скрывался в мальчике!.. — и поспешно поправляется, смущаясь слишком вольных слов: — То есть, в сдарии генерале!»

Правда, в Российской Империи к генералу обращались не «сдарий генерал», но в этот момент Сивка таких мелочей не помнил. «Генерал Бородин», — повторил он про себя и ухмыльнулся. Глупость, конечно, в голову лезет, но до чего приятная!

Увы, мысли пока так и оставались в мире фантазий, в то время как реальность довольно жёстко всплыла перед глазами Сивки входом в палатку. Собравшись с духом, мальчишка влез внутрь и, слушая неохотные указания Найдохи, обустроился с краю. Разведчики косо поглядывали на Сивку, ничем не выражая горячего желания завязать дружеские отношения. Их позицию проще всего было охарактеризовать как «Возятся тут всякие, что, ради них рот открывать?»

Сивка про себя кипел, но старался ничем не выказать, что косые взгляды — не самые комфортные условия для проживания. Хотят проверить его на невозмутимость? Да пожалуйста! Хоть двести раз! Он им ещё покажет все эти взгляды! Надо только следить, чтобы кулаки не сжимались всякий раз, стоит кому-то повернуть голову.

Когда Сивка устроился, Кондрат подошёл, ловко лавируя между солдатами, и ногой поправил спальник.

— В общем, как-то устроен, — вывел он, оглядев результат. — Посмотрим, во что выльется глупость нашего Дядьки-младшего, но вряд ли чуду суждено случиться.

Тут Индейца сорвало со всех бережно создаваемых тормозов. Себя он считал вправе вываливать на командира всё, что думает о его «гениальности», но позволить это какому-то Кондрату!..

Кулак не долетел, хотя удар был на пределе скорости пацана. Зато Кондрат приласкал в скулу от души, так приласкал, что Индеец, коротко скульнув, осел на свой спальник. Мир перед глазами вертелся, до скулы дотрагиваться вовсе не хотелось. Болело так, словно кость там раздробило на мелкие кусочки.

Сквозь приплясывающий мир всплыло лицо Кондрата. Участия в нём не было ни на грамм.

— Мне не перечат, Маська, — напомнил он так спокойно, будто они гуляли под ручку. По лесным тропинкам, с грибной корзинкой.

Сивка помотал головой и попытался встать, но живо вновь оказался внизу, а напротив него сидел Кондрат и поглаживал горбинку на носу.

— Сиди тише, и я, Бог даст, о тебе забуду, — посоветовал он, похожий на сову, встретившую в своем дупле мышку.

— А вы не говорите таким тоном о Дядьке, — мышка оскалила совсем не мышиные зубки… А через несколько ударов сердца она уже смирно лежала и даже послушно прижимала к скуле холодную кружку. Чумазая скула расцветала вследствие повторного, на сей раз совсем легонького (и того хватило выше всяких крыш) «урока» изысканно-бордовым, стремительно синеющим цветом.

До ночи, что наступила довольно скоро, Сивка занимался самым бессмысленным, но единственным возможным в такой ситуации делом: тихо лежал, прикладывая к синяку холодное, и помалкивал. Драться больше ему просто никто не давал. Стоило мальчишке выказать намерение куда-нибудь слинять — и, желательно, не возвращаться, — как с вежливым вопросом «Куда?» его возвращали на место. Впрочем, надо было отдать Кондрату должное, возвращали хоть и твердо, но бережно. И о Заболотине больше не заговаривали, лишь когда появился Крот — невысокий плотный человек с непрерывно щурящимися, словно он глядел на лапочку, глазами, — в самых нейтральных выражениях объяснили разведчику ситуацию. Крот прищурился ещё сильнее, но на злой взгляд из-под белобрысых бровей ничего не ответил.

Сивка отвернулся, осторожно пристраивая голову, чтобы не задеть синяк. Крот мальчику не понравился сразу же и даже раньше. Как только стало известно, что он ухлёстывает за Кочуйской. Причину этой неприязни объяснить было сложно, но Сивка в себе никогда лишний раз не копался, полагая, что самому с собой и без глубоких размышлений договориться можно.

Но в одном мнении он, даже без копания в себе, был в глубине души согласен с Кондратом. Отправить его, Сивку, сюда — действительно глупость. Только это дело исключительно его — и капитана.