Если в чём-то везёт – жди скоро неудачи, мелкой, досадной, не смертельной. Араб во вторник так и не вернулся, а на мобильный не ответил. Какое-то время мы, не отчаиваясь, бродили неподалёку от его мастерской в надежде, что он просто задерживается, но через час блужданий пришлось признать, что мы вряд ли дождёмся.

Спасаясь от жарких солнечных лучей, втроём с Лизой и Саней мы завернули в кафе-мороженое в парке, и Шумахер долго смеялся над «Лёвой», бодро уминающим (уминающей?) двойной пломбир с шоколадным соусом.

– Я так горло лечу, – хрипло отозвалась Лизка. Я хмыкнул: ну конечно, лечит она. Скорее уж наоборот… Впрочем, я с ситуацией к этому моменту уже смирился, а Саня, знать ничего не зная, просто вовсю наслаждался происходящим, когда рядом ажно целых два «друга Холина». Голова шла кругом и у него, и у меня, и у всех случайно проходящих мимо. Одна невозмутимая Лизка трогательно пыталась задирать Шумахера и с полной отдачей играла роль моего братца.

Несколько дней мы бездельничали, как и положено на летних каникулах. Гоняли в футбол, бродили по городу, один раз выбрались в лес полазить по оврагам в поисках ягод… Дней мы не считали – к чему какой-то счёт, когда до начала учёбы долгих два с лишним месяца?

Шумахер крепко сдружился с «Лёвой», пробуя свои силы в таком тонком искусстве, как наставничество. Юный Лёва слушал, открыв рот, охотно учился, курьёзно «прокалывался» и всеми силами держался за свою простуду. Рано или поздно это должно было закончиться, но ни я, ни Лиза не хотели об этом думать, да и поздно уже было хвататься за голову и что-то менять. «Будь что будет» – решили мы и по обоюдному согласию больше не возвращались к этой теме…

Иногда солнечный жар или, наоборот, проливной ливень, в то лето сменяющие друг друга то и дело, заставляли нас разбредаться по домам посреди дня, но даже и тогда мы не скучали. Бабуля, застав однажды нас с Лизой у меня в комнате – слава Богу, Лизка уже переоделась в «девчачье», как чувствовала, – ничем не выразила своего удивления от появления у меня «сестрёнки», только вздохнула тяжко, уточнила, в каком классе Лиза учиться будет, пробормотала «Гальцева Лизавета, значит…» и угостила сырниками так, как могут угощать только бабушки: от стола мы отползали с протяжными стонами, чувствуя себя двумя выброшенными на берег китами.

Ближе к концу недели мы с Лизой выбрались на рынок – не всё же ей гулять в моей или Саниной футболке. Смеялись до потери пульса, напугали двух продавщиц и разыграли одного продавца, а когда уходили, «хапнули» на приступе вдохновения вдобавок к шортам, камуфляжной футболке и зелёно-бежевой клетчатой рубашке китайские «спортивные» часы, всё достоинство которых заключалось в «гадско-зелёном» цвете и возможной понтовой водонепроницаемостью – под душем, но никак не в речке. Впрочем, Лиза и не купалась по понятным причинам в нашей компании, так что проверять часы никто не собирался.

Город со всех сторон обложили тучи, ворчливые, как школьные уборщицы, набрякшие, тёмные – но пока что слишком далёкие, чтобы поколебать наше беспечное «авось посуху дойдём!», и в этом мы оказались правы. Гроза не торопилась, вольготно раскинувшись вдоль горизонта, и город заливало солнечным жаром, а не дождём.

По пути к моему дому мы, не сговариваясь, завернули на улицу, где жил Араб, скорее для порядка, чем и впрямь надеясь его наконец-то достать. К тому времени мы уже, вооружившись персидским алфавитом, почти разобрали, как пишется надпись, и надеялись, что гугл-переводчик поможет перевести, если мы аккуратно по буковке в него вобьём. Если же нет – всегда оставалась возможность скачать персидский словарь и найти всё там… Наверное, именно потому, что мы не остановились и искали способ продолжить разгадывание надписи и без Араба, на дверях его мастерской вдруг обнаружилась нами табличка «Добро пожаловать» вместо уже привычного «Закрыто».

Лизка подтянула лямки своего набитого покупками рюкзака, посмотрела на новенькие часы на запястье и засопела, не зная, хочет ли она поскорее домой обедать – или стоит сразу же ринуться к Арабу навстречу приключениям. А когда совершила свой нелёгкий выбор в пользу последнего, Араб и сам уже появился на пороге.

– Ого! – сдержанно удивился он, разглядывая нас. Лизка привычно ссутулилась и буркнула:

– Извини.

От неожиданности у неё прорезался её здоровый голос, тоже, в общем-то, невысокий, хотя для мальчишки чересчур мелодичный. Но это было не страшно, я тогда уже понял, что люди – не то, чтобы по природе, а скорее по воспитанию – существа нелюбопытные и ненаблюдательные. Это как роллеры не придали никакого значения тому, что я вдруг стал выглядеть младше и двигаться иначе – и даже Шумахер поначалу обманулся…

– И как тебя зовут, чудо генной инженерии? – насмешливо поинтересовался Араб.

– Почему генной инженерии? – Лизка откашлялась.

– Потому что явный клон, – Араб соизволил всё же улыбнуться, хотя поначалу не скрывал обиды за розыгрыш.

– Лев я.

Араб удивился. Очень. Задрал одну бровь, посмотрел вопросительно на меня, а я развёл руками и озвучил отработанную легенду:

– Кузен младший. По отцу.

– Ну-ну, – непонятно хмыкнул Араб. Наверняка он уже тогда всё понял, но смирился и не стал спорить. Вместо споров и опасных вопросов он посторонился и махнул рукой: – Ну заходи, Львёнок. Объясняться будешь.

Мы все втроём зашли, с удовольствием окунувшись в прохладу полутёмной мастерской. Араб был сейчас свободен, безо всяких клиентов, на верстаке в «роллерской» части поблёскивали какие-то детали роликов, а в углу скромно притулился мольберт с рисунком – впрочем, рисунка видно не было, так как мольберт был повёрнут «лицом» к стене.

Пока Лиза путанно объясняла причины авантюры и что «времени было жаль на объяснения и вообще, мы же так похожи!» – я терпеливо сидел на диване, вполуха слушал и размышлял о своём, о Дасе и родителях. Когда Лиза закончила, Араб окликнул меня и, оглядев обоих, сообщил:

– Соблазн обидеться за этот детский розыгрыш был, конечно, велик… – на этом месте мы пристыженно переглянулись, но Араб махнул рукой: – Впрочем, это получилось достаточно забавно. Поэтому я воспользовался поводом и навестил своего знакомого, рассказал о вашей надписи. Он готов вам помочь.

Лизка подскочила от восторга, да и я воодушевился. Знакомый Араба жил в Москве и связаться с ним можно было по телефону – договориться непосредственно о встрече – или написать на электронную почту. Араб, видя, что нам не терпится поскорее заняться надписью, отпустил нас с миром и попросил заглянуть потом, рассказать, что же это была за надпись.

– Что это… на самом деле, – уточнил он с загадочной усмешкой.

Мы рванули ко мне домой со всех ног – нож теперь жил у меня, после того, как Лизина мама однажды его чуть не нашла во время генеральной уборки квартиры. У меня-то искать под подушками дивана бабуля начала бы только в одном случае: если бы я её об этом крепко попросил. Ну или когда по весне она устроила бы ежегодную уборку, по масштабам сравнимую с военными учениями, приурочивая её к Чистому Понедельнику.

В любом случае, летом в моей комнате можно было спрятать что угодно, хоть нож, хоть сундук с пиратским золотом, хоть полк гренадеров.

Для начала мы решили написать на почту – прислать фотографию, а дальше видно будет. С фотографией и самой было не так-то просто, ведь по здравому размышлению мы поняли, что «светить» настоящий спецназовский нож не стоит. Во-первых, это просто холодное оружие, а во-вторых, нож-то непростой, кто поверит, что мы его у дороги нашли? Как я понял, раньше НРС вообще был засекречен – мама не горюй…

Аккуратно вырезав надпись так, чтобы было непонятно, на чём она выгравирована, мы отправили письмо и, рассудив, что почту люди проверяют в лучшем случае пару раз в день и глупо ждать ответа через минуту после отправки, отправились к Сане через заход Лизы домой – тихонько закинуть вещи. Как её родители до сих пор ничего не заподозрили, я не знаю, но, с другой стороны, мало ли какие бывают родители. Мои так вообще, даже не обратили внимания, что от них сын съехал.

Как назло, на полпути к Сане мы попали под ливень с уклоном в грозу – та ворчала где-то вдалеке, постепенно приближаясь к городу. Ни о каких прогулках речи уже идти не могло, и мы застряли у Шумахера – учили «Лёву» играть в дурака, хрустели гренками с сыром и периодически поглядывали в окно восьмого этажа – как там, просвета между тучами не видно?

Когда все гренки были съедены, а карты надоели, Лиза, привалившись спиной к Шумахеру, вдруг завела речь о ноже. Слово за слово – мы рассказали Сане всю нашу историю, объяснили наконец причину «розыгрыша» в тот день, с Арабом, и оставили делать выводы другу самостоятельно. Шумахер думал не долго и категорично потребовал:

– Нож покажете обязательно!

На том и порешили.

 Мгновение седьмое

После этого мы молчали достаточно долгое время, Саня рассеянно тасовал карты – уже бесцельно, не собираясь играть, и вдруг Лиза спросила у меня тихонько:

– А почему ты вместе со мной с ножом… возишься?

Я пожал плечами:

– Нашёл-то его я… то есть, моя нога. А вообще, поначалу просто так, тебе за компанию.

– А теперь?

Я вспомнил свой сон про пыльный восточный город и честно ответил:

– Теперь хочется узнать, что же это за нож. Надписи просто так не делают – значит, за ним целая история стоит о событиях и войне, о которых мы ничего не знаем, даже в школе не учим… А как всё разгадаем – надо будет обязательно вернуть нож его хозяину. Такими вещами не разбрасываются.

Лиза кивнула – согласно и задумчиво.

А я неожиданно попросил у Сани атлас по истории. Шумахер озадаченно дёрнул себя за чуб, потом всё же полез в стол и после продолжительный поисков извлёк на свет Божий истрёпанный за год атлас. Я быстро пролистал его – перед глазами замелькали вехи жизни наших дедов, прадедов, прапрапра… Первая Мировая, Революция, Гражданская, образование СССР, Вторая Мировая, Великая Отечественная, послевоенные Европа, Азия, Африка… и, наконец, вот оно: «Страны Среднего Востока и Южной Азии во второй половине XX – начале XXI в.», и знакомая уже подпись на ярко-оранжевом пятне с тревожными красными стрелками. Афганистан.

Так вот какая ты, восточная страна… А вон и Герат. Словно мало мне было интернета – только увидев своими глазами в школьном атласе, я воочию убедился, что такая страница в нашей истории и впрямь была. Странно… я её совсем не помнил. Наверное, опять на уроке читал хрестоматию по литературе – или что «похудожественнее».

– Думаешь, это вот этот самый Герат? – ткнул пальцем в карту Саня. Я пожал плечами: а почему не он? «Шурави», Герат, надпись по-персидски… Всё сходится.

Факты – сходились. А мы на этом примолкли и разошлись, потому что за окном уже было совсем темно.

Той ночью мне снова снился восточный город. Ещё во сне я подумал, что, может, это и есть тот самый Герат, но следом в памяти всплыло другое слово – Кабул, столица Афганистана. Может, он?..

Потом были высокие-высокие горы и дорога, змеиным следом петляющая по склонам. Жара и пыль. Наверное, мне стоило меньше читать про Афганистан…

Следующий день я провёл как на иголках, то и дело заглядывая в электронную почту, но ответ не приходил. Шумахер был в чистом восторге от ножа, а когда узнал, что он ещё и стреляет – возможно, – заявил, что обязательно из него «жахнет». Как только узнает, как.

Лизка неумолимо выздоравливала. Кашель прошёл, остались сопли и чуть хриплый голос – но уже не севший и не мальчишеский. Нам оставалось только надеться, что Шумахер, в отличие от нас, никогда не задумывался, чем отличаются голоса у мальчиков и девочек, может ли «Лёва» оказаться совершенно не тем, за кого себя выдаёт, и почему говорит теперь так редко и коротко.

А в глазах Лизы я то и дело читал панику. Рано или поздно Шумахер всё равно ведь всё поймёт – не бывает мальчишек, у кого в четырнадцать лет голос не ломается, не даёт «петуха»… Да и чем жарче на улице становилось, тем удивительней выглядело нежелание моего «братца» купаться. И что тогда делать? Мы слишком увязли в этом маскараде, чтобы всё разрешилось безболезненно… Время, до того казавшееся нам бесконечной и совершенно лишней координатой в нашем трёхмерном пространстве, набирало ход и влекло своим мощным течением всех нас к чему-то непростому, трудному, похожему на речной водопад.

«Я боюсь», – писала мне Лизка иногда. Я утешал и объяснял, что Шумахер – отличный парень, и всё будет хорошо, но как, когда и что это будет за «всё», я не знал и даже сам себе плохо верил.

Наконец, нам пришёл ответ от Арабова знакомого, неожиданный и только больше запутывающий ситуацию.

«Добрый день, Михаил!

Прошу прощения за задержку. Фраза, которую вы сфотографировали, переводится примерно, как «Спасибо тебе, советский друг» и, по всей видимости, является дарственной.

Однако у меня встречный вопрос: где же вы нашли эту надпись?

Я уже однажды сталкивался с точно такой же и не думал, что увижу её вновь при таких обстоятельствах.

С уважением,

Андрей Катасонов

P.S. Михаил, вопрос не праздный. Может ли так быть, что надпись – та самая?»

Прикрывая экран телефона от солнца, я зачитал письмо вслух и потом передал по кругу. Что можно было думать о таком ответе? Целый сонм различных теорий крутился в моём мозгу, пока Лизка и Шумахер, пихаясь локтями и отнимая друг у друга телефон, читали…

– Смотрите-ка, – вдруг обратил внимание Саня, – а что, если «АИБ ОТ АГК» – это кому и от кого? Тогда «Андрей Катасонов» – подходит!

– В смысле?

– Ну, если это значит «такому-то от такого-то», а вместо имён – просто ФИО? Андрей Катасонов – это А-«что-то там»-К, а значит, вполне может быть, что и «АГК».

– Ну ты мозг… – восхищённо протянула Лизка и совсем по-мальчишески присвистнула, а я невпопад, с тоской подумал, как же ей потом, когда маскарад раскроется, будет непросто «переучиваться» обратно. И как к ней Саня отнесётся? И… Столько разных чувств вокруг Лизки переплелось – диву даёшься, как это она умудряется.

– Холин? Ты что думаешь? – обернулся ко мне Шумахер, обратно укладываясь на траву. Письмо застало нас жарящимися под солнечными лучами на речке (с некоторых пор, впрочем, словосочетания «на речке» или «за речкой» будили в моей памяти совсем не те ассоциации – так называли Афганистан тогда , за то, что река Амударья отделяла его от «советского» Таджикистана).

– Была такая мысль, – вздохнул я. – Что отвечать-то будем, господа и… кхм, товарищи?

– А может, признаться? – Лизка вернула мне телефон и улеглась локтями прямо на Шумахера, наблюдая, как я задумчиво вожу пальцем над клавишами, не касаясь их. Саня косился на «Лёву» благосклонно, как на котёнка или младшего брата, и острые локти на своих рёбрах терпел.

– В чём признаться? – покосился я на них. – В ограблении банка?

– Да нет, – фыркнула Лиза. – Что нашли нож. Наверняка это и есть тот самый АГК!

– Не подлизывайся к Шумахеру, – не удержался я от подколки и с некоторой долей удовольствия принялся наблюдать, как «Лёва» заливается краской. Ой, Лизка, горе ты моё рыжее, верёвки вьёшь же из всех окружающих, а сама трогательно в глаза заглядываешь… – И вообще, за такие находки нас по головке не погладят дяди из полиции.

– А ты не пиши, что грозный клинок. Напиши «нож», а если он в курсе, так и сам поймёт, – внёс свои пять копеек Саня, бесцеремонно спихнул с себя Лизу и сел. – И вообще, айда купаться. Кто как, а я сегодня в плавках.

Я покосился на Лизку, которая натужно кашлянула и завела, было, старую песню про простуду, но тут Саня решительно вздёрнул её за руку:

– Так, Гальцев, голову мне не морочь!

Лизка на заплетающихся ногах пролетела шаг вперёд и распростёрлась у него на груди. После показавшихся ей, верно, безумно долгими, считанных ударов сердца она покраснела, сжалась и отскочила. В этот момент она уже решила, что Шумахер узнал её секрет, «не морочь» – это о мальчишеском наряде, и…

– Сань, сбавь обороты, – неведомая сила заставила меня броситься Лизе на выручку. – Детей не пугай!

Но Шумахер и сам понял, что сказал что-то не то, и озадаченно шагнул к Лизе, а та подалась назад.

– Эй, Лёв, ты чего… Я просто хотел сказать, что мороженное ты жрёшь так, что за ушами трещит, а купаться – горло простудить боишься. Хватит! Пошли, – он потянул её за руку к воде, а Лизка брыкалась и вопила что-то про то, что без футболки на солнце «сгорит, как во́мпер!».

И быть тут большой беде, но у меня зазвонил телефон, и я прикрикнул на Саню с Лизой, чтобы заткнулись.

– Алло?

– Михаил, не хотел бы я тебя так огорчать… – как всегда обстоятельно начал дед.

– Что такое?! – тут же перепугался я. С дедом что-то случилось? Или с бабулей? Или… Это был извечный страх, знакомый всем, кто живёт с пожилыми людьми.

– Тут… твои родители пожаловали, – после некоторой заминки развеял мои опасения дед. – Очень настаивают на встрече. Увы. Я тут бессилен.

Я не успел огорчиться, потому что после осознания, что с дедом и бабушкой всё в порядке, мыслями вновь вернулся к Лизке и её беде. А тут… выход!

– Момент – и буду на месте. – Я повесил трубку, убедился, что телефон меня разъединил и только после этого крикнул: – Лев, бегом домой, мои родители пожаловали!

Лизку не нужно было дважды упрашивать – ко мне домой она рванула едва ли не шустрее меня самого. Сане пришлось махать рукой уже на бегу, объясняя, что при «тёплой семейной встрече» он будет немножко лишним…

Несмотря на то, что небо было девственно чистым, без единого облачка, словно купол, покрытый густо-голубой эмалью, в воздухе ощутимо запахло грозой.