После этого случая мы с Лизой снова нанесли визит на большой городской рынок, где купили ей широченные плавательные шорты. На всякий случай. Ну а легенда про обгорающую спину отлично объясняла, почему «Лёве» приходится купаться в майке…

Конечно, авантюра вроде купания, случись она на самом деле, была чревата скорейшим разоблачением, но с другой стороны… разве кто вглядывается, как там человек купается? И нормальному человеку придёт в голову, что Лёвой зовут девчонку?..

Впрочем, до купания дело дошло нескоро. Мои дражайшие родители внезапно сплотились перед лицом «фамильного ослиного упрямства», с которым я считал излишним своё пребывание в стенах родительского дома. По существу это означало, что они наконец-то обнаружили пропажу сына, сообразили, где я, и приехали звать домой; а я, в свою очередь, по-прежнему возвращаться не хотел, в примирении родителей сомневался и вообще всерьёз вознамерился остаться на будущий год здесь. Отчего мы три дня подряд только и делали, что ругались, бабуля возливала валерьянку литрами то себе, то моей маме, а дед «съехал к товарищу» – то есть появлялся дома только для того, чтобы пообедать, а всё остальное время сидел с соседом, играя в шахматы.

К Лизе и Сане я выбирался урывками, с боем и уже не мог ни о чём думать – только шатался за ними безмолвной тенью, с удовольствием слушал их дружелюбную болтовню и наслаждался состоянием, когда никто ни с кем не ругается. Неправда ли, мало надо человеку для счастья?

– Гальцев, ты бы поддержал брата, – ворчал Шумахер. – Что они его так третируют?

– Да потому что это мои, – тяжко вздыхал я в ответ. – Были б его – было бы проще…

Ведь «Лёвиных родителей» в природе не существовало, но об этом, понятное дело, мы с Лизой Сане не говорили.

Об ответе Андрею Катасонову я вспомнил только через день. Коротко чиркнул: «Надпись на лезвии ножа…» – и ни слова о находке или о том, что это был за нож. Андрей, окрещённый нами уже «АГК» – мы почти не сомневались, что это он и есть – ответил почти сразу же, словно ждал письмо и обновлял почту каждые полчаса.

«Михаил, насколько я понимаю, вы бываете в Москве. Не могли бы вы подъехать ко мне на этой неделе? С этой историей всё очень непросто и перепиской дело не решить – и я, и, думаю, вы это понимаем». Далее постскриптумом шёл его адрес. Лиза посмотрела по карте и сказала, что это где-то в районе метро Краснопресненская – у меня самого на такие изыскания не было ни времени, ни сил в связи с нашествием родителей. Хотя, кстати, мог бы и сам догадаться – улица, на которой жил наш АГК, располагалась не так уж и далеко от той, на которой обитала Дася.

­­­­Я попытался отпроситься хотя бы на денёк скататься в Москву, но дед, взяв меня за локоть, отвёл в сторонку и сказал вполголоса, глядя мимо меня:

– Михаил, ты, конечно, езжай к своей принцессе, если невтерпёж, но мы без тебя загнёмся в такой атмосфере, ей-Богу…

– Деда… – вздохнул я – и остался.

Саня клятвенно заверил, что всё будет в полном порядке, забрал Лизу под свою ответственность и махнул вместе с ней в Москву, зубоскаля на тему «Холин-второй – это твой выход на бис!», а я с тяжёлым сердцем остался разбираться с семейным миром, который, честное слово, был такой худой, что любая ссора лучше.

Говоря по совести, я не хотел бы отпускать Лизу одну с Шумахером – мало ли, что может приключиться, да и вообще… Не скажу, чтобы я ревновал. Просто считал, что вправе быть с Лизой – её лучшим другом, старшим братом, отражением, кем угодно. Не самое то, что нужно для хорошей дружбы в подобном «треугольнике», но сердцу не прикажешь. Дасе, к примеру, я так и не позвонил.

Весь день я жил от эсэмэски до эсэмэски, являя родителям лицо отсутствующее, равнодушное к внешним раздражителям.

Доехали до Москвы. Созвонились. На Краснопресненской. Встретились… Потом наступил самый тягостный период – следующая эсэмэска придёт, когда всё уже будет позади, а пока я мог только терзаться и проверять телефон.

Не выдержав, я сорвался из дома гулять, выплёскивая движением накатившую на меня тревогу. День выдался погожий, редкие облака стремились по небу от горизонта к горизонту, на глазах меняя свою форму причудливо, как картинка в калейдоскопе. По городу гоняли на великах дети, перекрикиваясь так пронзительно, как орут только в младшей школе, когда громкость и высота визга напрямую связаны с силой переполняющих тебя эмоций. Тявкали собаки. Пару раз я натыкался на роллеров и просто своих старых знакомых.

Ноги сами вынесли меня к Лизиному дому. Внутри я никогда не был – провожал до поворота и прощался, так что мне оставалось только гадать: а вон та женщина, зашедшая в дом – вдруг ей мама? Усилием воли подавив очередные угрызения совести на тему «Как я мог Лизу отпустить?!», я решительно повернул в обратный путь. Не хотелось попадаться на глаза её родственникам, нечего их наводить на мысли, с чего это вдруг дочь отрезала себе косу. Я вообще никак не понимал, как её родители ничего не замечают – ни мальчишеских привычек, ни одежды, ни того, что их дочь целый день пропадает непонятно где и никогда, никогда не приводит своих друзей домой…

Дед с бабулей, конечно, всегда давали мне полную свободу, но, во-первых, на то они и «старшее поколение», во-вторых, я всё-таки мальчик, а в-третьих, я прожил в этом городе больше половины жизни, меня тут знает куча народа… А Лиза – девочка, младше меня, только приехавшая. И не стоит никого сравнивать с моими родителями. Вот уж чем-чем, а образцом семьи мы на тот момент ни в каком виде не были.

Отвлекая себя подобными размышлениями, я вернулся домой, выдержал семейный обед и, виновато улыбнувшись деду, снова удрал. Первая весточка от Лизы с Шумахером мне пришла часов в пять, когда я сидел у Араба, – эсэмэска: «Кажется, мы нашли, кто хозяин!», и история их поездки в Москву стала постепенно складываться – сообщениями, звонками, разговором, когда я встретил «путешественников» на вокзале, и, разумеется, последовавшей за этим долгой ночной перепиской с Лизой.

Сколько раз за день я успел горячо пожалеть, что не поехал с ними, – не сосчитать. Но дело было сделано так, как сделано. А тот, кто остаётся в стороне, всегда жалеет, ведь с ним всё, разумеется, вышло бы и правильней, и лучше.

Так или иначе, но моё участие в экспедиции заключалось лишь в проводах на вокзал. Когда перрон вместе со мной остался позади, Саня с Лизой переглянулись, и на мгновение их охватило робкое чувство неловкости. Впервые они по-настоящему оказались наедине, без связующего звена в виде меня, пусть последние дни связующее звено из меня выходило разве что формальное.

Лизка смущённо забилась в угол, одёрнула рубашку и принялась старательно подворачивать рукава – хоть и на неё покупали, а всё равно рубашка ей была чуть велика. Саня хмыкнул и вольготно развалился на всём оставшемся сидении, пользуясь тем, что днём в рабочую неделю вагон электрички был пуст, если не считать мамы с девчонкой лет шести в другом конце – старшая читала, младшая увлечённо резалась во что-то на планшете. Ещё две тётки с громыхающей чем-то внутри сумкой-тележкой зашли на следующей станции, неодобрительно покосились на «молодых людей», с подозрением на маму с дочкой и, наконец, уселись на противоположной стороне, подальше ото всех.

Через электричку периодически проходили продавцы, заученно тараторя свои рекламные слоганы на тему супер-фонариков, «нано-губок» и бесконечных «настоящих шёлковых» палантинов, пару раз прокатывались тележки с мороженым-орешками-колой, дважды заглядывали баянисты, но их встречали без энтузиазма – по жаре хотелось дремать, а не слушать про «три белых коня».

Спасаясь от горе-музыкантов, Лизка заткнула уши и, пристроившись головой на плече у Шумахера, постаралась задремать, но ничего у неё не выходило. То било в глаза солнце, то снова врывался в сознание гнусавый голос очередного продавца… А Саня был тёплый, дружелюбный, уютно пах разогретым на солнце асфальтом и ничуточки не возражал против своей роли подушки. Вот только это мало помогало Лизе успокоиться и расслабиться, скорее уж наоборот…

– Ты чего вертишься? – усмехнулся Шумахер. – Я костлявый?

– Да нет, я так, – пробормотала Лиза, щуря глаза от солнца и медленно сползая с сидения. – То ли спать хочу, то ли нет…

– Один глаз закрой, а второй оставь. Вот и будет тебе «то ли».

Лиза задвинулась глубже и старательно взлохматила волосы, скрывая смущение:

– Да ладно, не получается – не буду, и всё.

Саня пожал плечами, спорить не стал и чуть подвинулся, давая Лизе место сесть нормально. Электричка бодро отстукивала свой дорожный ритм, сипел динамик, объявляя очередную станцию, ближе к Москве вагон наконец-то наполнился людьми. За окном мелькали дороги, посёлки, крупные рынки – а после дома, становящиеся всё выше, рекламные плакаты, пёстрые от машин городские улицы. Люди в вагоне засуетились, принялись сгребать к себе немудрёный скарб, отлавливать детей, выглядывать в окна, гадая, пора вставать или ещё нет, и толкаться в дверях.

Лиза и Шумахер, путешествующие налегке – из вещей у них с собой был только Санин рюкзак, – вскакивать не торопились, тянули почти до самого конца. На предпоследней остановке, от которой уже шло метро, Саня вдруг крепко взял Лизу за локоть и стремительным рывком проломился сквозь людей. Спустя полминуты Лиза уже обнаружила себя выдернутой на перрон, как морковка из грядки.

Над Москвой царила «переменная облачность», и когда пробивались солнечные лучи, стёкла домов, ларьки и лужи вспыхивали так, что становилось больно глазами. Людской поток подхватил Лизу и Саню и утянул под землю, в метро, где неважно было, солнце наверху, дождь или вовсе зимняя метель – здесь всегда было одинаково тепло, душно, и только из тёмного зёва туннеля тянул сквозняк.

Путь до Краснопресненской можно опустить без вреда для рассказа – в метро Лиза и Саня ровным счётом ничего не делали, стояли, прислонившись к надписи «не прислоняться» и следили, на какой станции переходить, на какой выходить. Разговаривать из-за шума было решительно невозможно.

На поверхности к моменту их прибытия накрапывал дождь – мелкий, почти незаметный и даже не очень противный. Можно было его переждать под навесом подземного перехода, но Лиза решительно взбежала по лестнице – для неё не было ничего хуже ожидания, а наожидалась она за время поездки уже «по самое не могу».

Саня отстал от неё, не поймав момент резкого старта, и когда поднялся на поверхность, застал весьма занимательную, достойную слов Шекспира картину, к которой морально готов никак не был. Впрочем, ровно как и Лизка.

Мгновение восьмое

– Холин! – возмущалась высокая темноволосая девушка, пытаясь догнать сбивающуюся на бег Лизу, но кеды всегда дадут фору шпилькам, поэтому разрыв постепенно увеличивался. Только, к сожалению, голос девушки перекрывал с лихвой всё расстояние. – Ты куда пропал? Ты почему мне не звонил? Я… я даже не знала, что и думать! Я тебе «ВКонтакте» писала, а ты мне что?

Лизка, готовая от неловкости провалиться сквозь землю, мрачно отозвалась:

– Смайлик.

Она была абсолютно права. Бегущей за ней девушкой была моя ненаглядная Дася, и на её последнее сообщение я именно что самым простым смайликом «=)» и ответил.

От стремительно приближающейся катастрофы не спас и Шумахер, оценивший абсурдность ситуации по достоинству и решивший ни во что не вмешиваться. Он тихонько шёл следом, наслаждался накаляющимися страстями и боролся с соблазном заснять всё происходящее на мобильный телефон и отправить мне.

Дася обиженно вопрошала, кто такая «была та Лиза», а сама Лизка, может, и готова была ответить, но присутствие Шумахера сводило все шансы прояснить ситуацию на нет. Наконец, не выдержав опасений, что сейчас Дася озвучит версию про «двоюродную сестру», а Шумахер услышит и заинтересуется, Лизка сердито отрезала:

– Отстань! С допросами – не ко мне! – и рванула на противоположную сторону улицы, лавируя между машинами с ловкостью потомственного москвича. Саня, не готовый повторить такой подвиг, добежал до ближайшей «зебры», а Дася, обиженно цокая каблуками, вернулась обратно к метро. Стоит мне представить, какое гордое и несчастное у неё было лицо, мне даже становится жаль, что после этой Лизкиной выходки нас уже можно было считать почти официально расставшимися.

С другой стороны, если уж говорить начистоту, на Лизку я сердиться в этом случае не могу. И как бы я сам на её месте поступил? Закатил бы глаза, затараторил бы «Дася-Дася-Дася, ну, я просто занят, у меня родители…» – и разве это было бы лучше? Отсрочка, но никак не решение проблемы.

Возвращаясь к рассказу о Лизиных приключениях, отмечу, что и сама Лизка была не в восторге от своей выходки и чуть было не позвонила мне сразу же, как отдышалась. Шумахер отговорил – чего зря время терять, меня нервировать, лучше поскорее найти дом АГК. Хотя чего тут было искать – Лизка в Москве выросла, умение выспрашивать дорогу у «аборигенов» освоила, как и любой москвич, в совершенстве ещё в пятом-шестом классе…

Поэтому не прошло и пяти минут, как Лиза с Саней получили исчерпывающие указания, как выбраться на нужную улицу, и шагали по дворам под самый летний для городского слуха звук – жужжание газонокосилки.

– А нормальные девчонки бывают? – спросила вдруг Лизка, притормаживая в поисках табличке с номером дома и названием улицы. Нашла, убедилась, что ещё топать и топать, и повернулась к Сане: – Ну, не как эта… Дася, а чтобы дружить можно было?

– Дружить, – фыркнул Шумахер снисходительно. – С девушками встречаться надо, а не дружить!

– М-да… – вздохнула Лиза. Не такой ответ она хотела бы услышать. – Ну бывают же такие, с которыми и дружить можно нормально?

Саня пожал плечами и начал допытываться, уж не втюрился ли «друг Гальцев», из-за чего Лизе пришлось срочно сворачивать тему, потому что ничего путного в своё оправдание она выдумать не могла – только ускорить шаг и сделать вид, что спасается бегством.

Полчаса спустя, впрочем, она уже как ни в чём не бывало задвига́лась за широкую Санину спину и робко предлагала ему звонить по домофону.

– Гальцев, ты охренел! – вывел Саня, послушно набирая номер квартиры. – Ты ведёшь себя, как девчонка!

В этот момент, по счастью, АГК открыл им дверь, и беседа прервалась.

На этаже их уже встречали. Двое – один высокий, сухопарый и седой, в свободной светлой рубашке, второй пониже, пошире телом, с аккуратной чёрной бородкой и волосами, зачёсанными в короткий хвост. Седой шагнул вперёд, разглядывая ребят:

– Ну день добрый. И кто из вас Михаил?

Лиза мгновенно позабыла, что Шумахер уже возражал против такого её поведения, и вновь укрылась за его широкой доблестной спиной. Переждав несколько секунд, оттуда уже робко отозвалась:

­­– Я… В смысле, я его брат. А он не смог…

Выдавать себя за меня, глядя в глаза этим двоим взрослым людям, она не осмелилась, хотя уж они-то как могли заподозрить неладное?

– Вот как, – задумчиво произнёс седой. – И как вас, молодые люди, звать?

– Александр, – отозвался Шумахер, протягивая руку. ­– А это Лёва.

Лизка тоже старательно пожала мужчинам руки, внезапно подумав, что у неё слишком девчачьи ладони – тонкие запястья, аккуратные ногти… По счастью, никто не вглядывался и не обращал внимания на такие мелочи.

– Андрей – это я, – представился седой, пропуская ребят в квартиру. – А это отец Илья.

– Да просто Илья, – отозвался тот, что с бородкой, опуская взгляд очень тёмных, восточных глаз. – Не смущай ребят непривычными «отцами», какое им дело до моего пострига.

Лиза и Шумахер переглянулись. Подумаешь, тонкости обращений – они вообще не ожидали, что у АГК кто-то будет!

Андрей тем временем пригласил всех пройти на тесную кухоньку, где мигом «сообразил» чай с печеньем, подвинул кружки ребятам и присел на высокий табурет, вытянув длинные ноги в проход. Илья невозмутимо опустился на задвинутый в угол стул, взял себе кружку с чаем и внимательно поглядел на Лизу. Некоторое время все четверо выжидающе молчали, обмениваясь взглядами.

– Андрей, – взял на себя ведение переговоров Шумахер, – а в чём дело-то?

– Дело? – задумчиво отозвался Андрей. – Да так… дело в том, Александр, что я вашу надпись в глаза не видел раньше.