Предисловие к русскому изданию

Греко-римские, иудейско-христианские корни нашей цивилизации, которая, как считается, зародилась в бассейне Средиземного моря, — не более чем миф. Это всего лишь выдумка обосновавшихся в Риме последователей св. Петра. На самом же деле большинство народов Европы — дети Великой Степи. Создатели фильма о короле Артуре и рыцарях Круглого стола абсолютно правы, утверждая, что по своему происхождению король был сарматом.

Польская шляхта также считала своими предками сарматов — кочевые скотоводческие племена, жившие на территории от р. Тобол до Волги. Найденные в Абаканских степях каменные фигуры сарматов с характерными «ляшскими» усами в настоящее время находятся в музее г. Кызыл (Тува). Для Александра Блока предками русского народа были скифы, а украинцы склонны считать, что их родословная восходит к антам.

Прошло уже несколько лет с тех пор, как я руководил экспедицией альпинистов в Табун Богдо, в алтайском массиве на стыке границ Урянхайского края, Монголии и китайской провинции Шинькянь. Мы не искали следов снежного человека или кладов барона Унгерна. Мы хотели покорить горные вершины, преодолеть слабость, страх и усталость. Мы хотели быть первыми, кто ступит на девственную вершину (горы) Пяти Богов. Еще в студенческие годы, в середине пятидесятых годов, пробираясь через лесистые Бесчады, мы познали вкус больших приключений и были настолько очарованы им, что решили посвятить ему свою жизнь.

Моим проводником в океане путешествий по стране лазурного неба был Антоний Фердинанд Оссендовский. Незадолго до отъезда в Монголию мне удалось добыть зачитанный до дыр экземпляр книги «В стране зверей, людей и богов» — репортаж о конном путешествии по охваченным пожаром революции Сибири и Монголии. Не было никакой возможности оторваться от этого чтения.

До Первой мировой войны интеллигенты польского происхождения, получившие образование в университетах Москвы и Петербурга, в основной своей массе были патриотами евро-азиатской империи, протянувшейся от Тихого океана до Черного и Балтийского морей. В 1917 г. многие из них поддержали большевиков и стали с ними сотрудничать. Среди известных коммунистов польского происхождения можно назвать Ф.Я. Кона, Ф.Э. Дзержинского, Ю.Ю. Мархлевского. Другие же в силу своих политических убеждений и мировоззрения примкнули к белым.

Одним из таких был Антоний Фердинанд Оссендовский (1878–1945) — ученый, писатель и корреспондент. Его книги «Мирные завоеватели» и «Великое преступление» предупреждают об опасности, которую представляет деятельность немецкой разведки на территории России в годы Первой мировой войны, и клеймят армию кайзеровской Германии за массовые убийства.

В 1920 г. Оссендовский оказался в штабе адмирала Колчака. Однако после его поражения Антоний Фердинанд вынужден был бежать. Через Урянхайскую тайгу он пробрался в Монголию, где в то время правил «кровавый барон» Роман фон Ун-герн-Штернберг. Кстати, спустя 80 лет, в начале нового столетия, внучка барона Унгерна объявилась в Польше.

Уже упомянутая книга Оссендовского «В стране зверей, людей и богов» стала мировым бестселлером. После того, как эта книга была издана на польском и русском языках, ее перевели и на многие другие, в том числе на японский язык, урду и шрифт Брайля. В настоящее время текст этой книги можно свободно найти в Интернете.

Собирая материалы по биографии писателя, я объехал по его следам почти весь земной шар, встречая везде людей разных национальностей, которые сохранили память о его книгах. Германия, Польша, Россия, Финляндия, Англия, Соединенные Штаты — это лишь небольшая часть того, где Оссендовский оставил о себе память. Я нашел его потомков, близких людей и даже некоторых членов семьи Унгернов. Я добрался до ворот Агарты и святых мест древней Ургы (Улан-Батор), где перед огромной золотой статуей Будды лама некогда предсказал барону Унгерну и Оссендовскому время и обстоятельства их кончины. Предсказание сбылось. Книги Оссендовского можно найти в библиотеке Огденбурга, провинциального американского городка над рекой Св. Лаврентия, в финском поселке за Полярным кругом, над Игуассу — восхитительным водопадом на стыке границ Бразилии, Аргентины и Парагвая, в лагере строителей трубопровода в Канаде, в столичной библиотеке постко-лониального нигерийского Кадина, в варшавских квартирах поляков родом из Маньчжурии. Нет их, к сожалению, в польских библиотеках. Они остались лежать в пучине забвения за то, что автора пару раз подвел сарматский темперамент, и то, что он слишком жирными штрихами рисовал картину русской революции. И он чудом спасся от этого урагана.

Книги Антония Фердинанда Оссендовского не заслужили изгнания, бесчестья и забвения. Не заслужил этого и автор. В межвоенный период мировая критика считала Оссендовского творцом нового литературного жанра, называемого рецензентами «географическим романом». Были такие, кто сравнивал его с Джозефом Конрадом, Метерлинком и Киплингом.

Предлагая русским читателям биографию Антония Оссендовского — польского Индианы Джонса, — я надеюсь, что они найдут в ней много общих путей в судьбах обоих наших народов, а также заинтересуются литературным наследием этого писателя.

Витольд Михаловский

 

Из Каменца в Петербург

Шел 1933 год. Антоний Фердинанд Оссендовский был уже в солидном возрасте. В 55 лет он принадлежал к числу самых популярных, самых почетных, наиболее плодовитых и всесторонних писателей межвоенного периода. Следует сказать, что он получал довольно большие гонорары и при этом испытывал материальные трудности. Тот образ жизни, который он вел, был весьма разорительным: путешествия, охота…

Накануне Второй мировой войны, хлопоча о по мощи в организации собственного юбилея, который приходился на 1939 год, он писал председателю организации польских ветеранов в Соединенных Штатах: «Я написал 130 томов: 7000 рассказов, фельетонов, статей, вместе с переводами на иностранные языки количество моих произведений составляет 1780». Даже если предположить, что эти данные слегка завышены, то все равно надо признать, что это значительное достояние.

Книги Оссендовского были бестселлерами. Они раскупались не только молодежью, которая брала пример с героев этих книг: искала сенсации, мечтала о великих приключениях и экзотических путешествиях. Сам автор был выдающимся человеком. Многосторонность его интересов, необыкновенная работоспособность, талант, амбиции, авантюрная жилка, страсть к путешествиям — все это составляло «горючую смесь».

Будущий писатель родился 27 мая 1876 года на окраине Речи Посполитой — в Люцине, недалеко от Витебска. Он был сыном лекаря Мартина Оссендовского и Виктории (в девичестве Борткевич).

Спустя несколько лет после рождения сына семья Оссендовских передвигается к северу империи (в Псковскую губернию), ближе к Ливонии, откуда родом доктор Оссендовский. Причиной этого переезда был поиск лучших условий жизни, так как через два года после рождения Антония Фердинанда на свет появилась дочь Мария. В 1884 году семья Оссендовских переезжает в Каменец-Подольский. Поражающая огромными размерами, вросшая в скалистые обрывы, белая крепость, возвышающаяся над крестами костелов и церквей, над минаретом, построенным турками, прижавшимся к фасаду католической святыни над извивающимся Днестром и широко растянувшимся горизонтом, — это именно та картина, которую чаще всего будет рисовать Оссендовский из своих детских воспоминаний.

Редактор издательства «Зарубежная семинария», который после войны издал за свой счет одну из последних книг Оссендовского, поместил в предисловии воспоминания об авторе, умершем двумя годами ранее. Сейчас трудно установить, из какого источника он черпал информацию о детстве и «первом авантюрном путешествии» будущего писателя. Оссендовский совершил его вместе с двумя друзьями — Эйсмондом и Вышинским, — на дно колодца старой Хотимской крепости. Друзья исследовали подземные галереи, к которым вел проход в стене колодца, и сделали удивительное открытие: в темноте мальчишки наткнулись на окутанный в цепи человеческий скелет, рядом с которым лежала ржавая турецкая сабля.

В Каменец-Подольском молодой Оссендовский начал посещать подготовительные курсы русской классической гимназии. Но окончил он их уже в Петербурге, куда переехал вместе с родителями. Очередные летние каникулы он провел на Кольском полуострове вместе со своим дядей, Владиславом Оссендовским, известным петербургским врачом-венерологом, и с доктором Соломоном из Вены. Он жил в палатке, ловил рыбу и охотился.

Внезапно произошла катастрофа — умер отец. Семью теперь содержала вдова за счет уроков музыки и подготовки молодых людей к средним классам гимназии. Сын по возможности помогал матери: он также давал уроки детям из богатых помещичьих семей. В поместьях родителей своих подопечных он гулял в парках, катался на лошадях и охотился.

Писать он начал довольно рано, еще будучи учеником третьего класса гимназии. За отчет о поездке в Крым и морском путешествии в Константинополь Оссендовский получил свой первый гонорар в размере 11 рублей. Кроме того, он редактировал ученические сочинения своих одноклассников. Преподаватели пророчили ему карьеру писателя или юриста. Он был весьма красноречив и умел привлечь слушателей интересными рассказами. Порой он удивлял всех своей безграничной фантазией. Однажды уже в выпускном классе гимназии преподаватель попросил учеников написать сочинение о своем родном доме. Оссендовский же написал об одном из дворцов в Константинополе, за что получил отличную оценку и заодно лишился права на бесплатное обучение — ведь он живет во дворце! Однако после того, как по настоянию отчаявшейся вдовы специальная комиссия ознакомилась с тяжелыми условиями быта семьи, решение педагогического совета было отменено. После раскрытия этой «аферы» директор гимназии решил, что автор сочинения, без сомнения, станет писателем.

Рассчитанная на эффект, трогательная весть о безденежных и трудных детских годах Оссендов-ского обнаружилась значительно позднее. Скорее всего, Оссендовский добавил это от себя. Неоднократно в своей автобиографии он описывал нищенское положение своей семьи. Однако можно поставить под сомнение плачевное состояние финансов госпожи Оссендовской, поскольку свою дочь Марию она отправила обучаться в привилегированный Елизаветинский институт в Петербурге, в котором та окончила высшие педагогические курсы в 1900 году. Вскоре после этого Мария вышла замуж за инженера Тадеуша Ясёновского.

Интерес к естественным наукам побудил Оссен-довского поступить на физико-математический факультет Петербургского университета, где он начал изучать химию. Со временем он стал ассистентом известного натуралиста профессора Степана Залев-ского. Оссендовский участвовал в научных экспедициях в Донецкий бассейн, на Алтай, к западной границе Кавказа, в Сочи и Туапсе, к берегам Днестра и Енисея, а также на Байкал. Описание поездки по Алтаю и Уссурийскому краю он издал в 1899 году.

Летом он нанимался на суда под бело-синим флагом в качестве… корабельного писателя, а вознаграждением за такую работу была ежемесячная плата в размере 40 рублей. Участвуя в рейсах Одесса — Владивосток, он прошел почти через всю Азию. Вынужденные стоянки были замечательным шансом познакомиться с портовыми городами. Он побывал в Индии, Японии, Китае, Индонезии и на островах Малайского архипелага. Плодом двухнедельного путешествия в Индию стала повесть «Облако над Гангом», за которую он получил награду Петербургского литературного общества, а также предложение перевести это сочинение на английский язык.

В 1899–1901 годах, вынужденный выехать из России за участие в студенческих беспорядках, Оссендовский прибывает в Париж и продолжает обучение в Сорбоннском университете, где знакомится с Марией Склодовской-Кюри. Его наставниками были профессора Трост и Марцелин Бертелот, знаменитый ученый, специалист в области химии ацетилена, жиров и взрывчатых веществ, одновременно опытный парламентский игрок, бывший в свое время министром просвещения и министром иностранных дел.

Спустя некоторое время фамилии Оссендовского начали сопутствовать титулы: профессор, профессор-доктор или просто доктор. Существует документ, который косвенно подтверждает получение им степени доктора. В 1923 году французское Министерство просвещения и изящных искусств выдало дубликат диплома, доказывающего принятие доктора наук Антония Оссендовского в число чле нов академии. Оригинал датировался 10 апреля 1901 года. Некоторые обращали внимание на тот факт, что дубликат выдали в то время, когда Оссендовский был уже известным писателем, а получить подтверждение титула доктора, присвоенного в провинциальном городе в царской России почти через 25 лет, официальным путем, мягко говоря, было трудно. Нужно сказать, что Оссендовский действительно имел степень доктора.

Ранней весной 1999 года весьма загадочным образом в Варшавский музей литературы попала значительная часть архива А.Ф. Оссендовского. Внимательно изучая шесть толстых папок, я нашел материал, подготовленный для «Британики». Высокое звание «officier d’Academie» Оссендовский получил за работу по аллотропии соединений серебра. В том же 1901 году, приглашенный профессором Залевским на должность доцента в открывшийся Технологический институт в Томске, он читал лекции по физике и физической химии. Покровительствующий ему профессор Залевский принадлежал к типу исключительных легитимистов. В молодости он был одним из немногих студентов Варшавского университета, кто принимал участие в церемонии погребения царя Александра И, убитого заговорщиком Игнатием Хрыневецким. Вскоре, правда, он уехал за границу. Обратно он уже не вернулся, зато сделал блестящую карьеру в Томском университете. Молодой 22-летний химик становится известным во все более широких кругах как хороший специалист и организатор, предприимчивый, энергичный, трудолюбивый. Живя в сумасшедшем ритме — учеба, работа и прочие обязанности, — он находил время на обработку результатов собственных исследований и собирание материала для очередных публикаций. Еще в 1901 году в «Вестнике золотопромышленного и горного дела» появился его трактат «К вопросу о цианидном процессе золота», а двумя годами позже в «Вестнике Востока» — статья под названием «О золотопромышленности Восточной Сибири». Он также сотрудничал с Управлением российских железных дорог. По просьбе Управления он составил справочник «Товароведение материалов и предметов российских железных дорог», изданный во Владивостоке в 1903 году. Он публиковал статьи на разные технические темы: «Ископаемые угли полуострова Муравьев-Амурский и прилегающих местностей» («Записки общества Амурского края», 1902 г.), «Об экстракте из цветов ириса как чувствительном индикаторе» («Журнал русского физико-химического общества», 1903 г.), «Исследование ископаемых углей рудников Уссурийского горнопромышленного товарищества», а также «Исследование бурых углей рудников Южноуссурийского акционерного общества» («Вестник золотопромышленного и горного дела», 1903 г.).

В энциклопедии «Британика» приводятся еще некоторые публикации инженера Антония Оссендовского. Например, работы, посвященные теории ферментации, флоре Тихого океана и добыче йода, происхождению нефтяных месторождений, дополнения к гидрографии Уссурийского края, дополнения к океанографии Тихого океана, а также работа об угольном промысле и его перспективах в России.

В Томске Оссендовский познакомился с невесткой профессора Залевского, Софьей Ивановской, в то время пятнадцатилетней девушкой. Это знакомство не выходило за рамки оживленного дружеского общения. Но в один прекрасный момент Антоний понял, что с его стороны это нечто большее, чем просто дружба, но девушка обвенчалась с доктором Плошко. Оссендовский очень сильно переживал, писал стихи, подумывал даже о самоубийстве. Однако спустя 20 лет судьба все-таки улыбнулась Оссендов-скому: овдовевшая госпожа Плошко вышла за него замуж.

Мобилизованный в начале Русско-японской войны, Оссендовский получил от военного руководства задание собирать и приспосабливать минеральные и растительные смеси из сырых овощей и фруктов для армии, ведущей бои на Дальнем Востоке, с целью сокращения железнодорожных перевозок по Транссибирской магистрали, по которой транспортировались важные стратегические материалы из-за Урала. Для научных изысканий он организовывает в Харбине Центральную техническую лабораторию. Результаты проведенных исследований и лабораторных опытов над приспособлением соевого масла в качестве смазки для осей вагонов, а также по замене кокса древесным углем в металлургии железа и ряд других работ он опубликовал в 1905–1909 годах на страницах специализированных русских и австрийских журналов. Некоторые из его работ появились позднее в журнале «Polski Chemik» («Польский химик»). Некоторое время он выполнял обязанности секретаря во Владивостокском филиале Российского географического общества. Во время командировок он посетил Корею, Сахалин, Маньчжурию и Уссурийский край.

Поражения, которые русские войска понесли в битвах на полуострове Дяотунг и под Мукденом, гибель царского флота под Цусимой серьезно подорвали авторитет белой расы в Азии.

В Маньчжурии Оссендовский был избран председателем Главного революционного комитета, наполовину состоявшего из поляков, потому что из двенадцати членов этого комитета, не считая Оссендовского, поляками были Новаковский, Козловский, Сас-Тисовский, Люховский и Хебда. Главный революционный комитет на протяжении 63 дней осуществлял власть над огромной территорией: от Северо-Ледовитого океана до Уссурийского края. Однако же Верховный главнокомандующий русской армии генерал Хорватт игнорировал деятельность этого комитета. Во время выступления на процессе, который царь возбудил по делу членов революционного комитета, когда реакция черносотенцев завладела ситуацией в империи, Оссендовский сказал: «Прокурор был настолько добропорядочным, что выдал справку об общественном направлении нашей деятельности. Теперь я обращаюсь к судьям и генералам, здесь присутствующим, с просьбой подтвердить тот факт, что если во время революционного всплеска наш комитет не смог бы взять власть в свои руки, то Вы бы, несомненно, погибли от пуль солдат или были бы повешены на фонарях озверевшими анархистами». Господа присяжные, видимо, приняли во внимание аргументы обвиняемого, так как в то время выносились в основном смертные приговоры, а «президент» революционного правления получил при тех обстоятельствах чисто символическое наказание — всего лишь полтора года.

Пребывание Антония Фердинанда Оссендовского на Дальнем Востоке связано со строительством Восточной китайской железной дороги, иначе — Zhong Dong Railway.

В 1900 году в составе 11-тысячного экспедиционного корпуса (имевшего странное название «Охрана железной дороги»), которым руководил генерал Сахаров, находилось много солдат и офицеров — выходцев с запада империи. Весьма длинным был список инженеров, техников и других квалифицированных специалистов с польскими фамилиями. Они участвовали в строительстве железной дороги и прилегающих к ней городов, а также портов и заводов. Правда, всем этим мероприятием руководил некий Александр Югович, серб по национальности.

Но в выбранном еще в декабре 1896 года совете директоров управления строительства железных дорог, состоящем из шести человек, первую скрипку о играл пользующийся исключительным доверием петербургских инвесторов инженер Станислав Кербедзь, именем которого был назван один из варшавских мостов.

Осенью 1988 года я изучал материалы, касающиеся строителей Zhong Dong Railway. Предоставил мне такую возможность господин Стокаль-ский — последний из представителей Харбинской Полонии. На одной из страниц я наткнулся на знакомую фамилию. Как говорилось в тексте, инженер Оссендовский был обвинен и представлен перед судом вместе с инженерами Новаковским и Козловским. Их обвинили в революционной деятельности и подготовке листовок, которые тысячами распространялись по Дальнему Востоку во время революционных событий 1905–1906 гг. Названия листовок говорили сами за себя: «Почему бастуют рабочие?», «Письмо харбинского офицера в Комитет социал-демократической партии», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Автором последней являлся Оссендовский. Приговор суда, понятное дело, был не в пользу Оссендовского. Подписал его генерал-лейтенант Дембов-ский. Наш герой мог бы говорить о необыкновенном счастье, когда его посадили на полтора года, если бы не некоторые обстоятельства. В нескольких сотнях километров к северу, около самой границы, на станции Маньчжурия, революционную «работу» проводил инженер Маковский. В какой-то момент он решил, что рабочим следует выдать оружие. Русским, конечно. Китайские же рабочие его не получили, и революционеры задавили их бунт в самом зародыше.

Благодаря вмешательству самого генерала Хор-ватта и Станислава Кербедзя инженер Оссендовский отбывал наказание в смягченных условиях, и срок ему был сокращен. На свободе он оказался уже 6 октября 1907 года.

После освобождения из тюрьмы, из-за отсутствия средств к существованию, он жил впроголодь. Поляка с клеймом политического преступника никто не хотел брать на работу. Он скитался по всей России без гроша в кармане. В 1908 году в течение нескольких месяцев он руководил фабрикой асфальта, брикетов и бетона в Киеве. Но когда и там за ним стали следить агенты охранки, он совсем потерял почву под ногами. Теперь он мог держаться только за перо.

В 1911 году выходит книга «В людской пыли», повествующая о времени пребывания Оссендовско-го в царской тюрьме и судьбах тех людей, с которыми ему довелось там познакомиться. Отношения, бытовавшие в русских тюрьмах, наводили ужас на весь цивилизованный мир. Эта книга много раз переиздавалась. С одобрением принятая либеральным лагерем, она подвергла автора новым преследованиям со стороны полиции и цензуры. В то время Оссендовский был уже известен как журналист, пишущий для петербургских бульварных журналов Суворина. Несколько десятков лет спустя, в Польше, воспоминания и очерки об этом тяжелом периоде жизни будут опубликованы в томе под названием «С вершины в пропасть» («Od szczytu do otchiani»).

Он издает новые рассказы и романы. На Всероссийском литературном конкурсе один из его романов вошел в число лучших. В литературных еженедельниках и журналах фамилия Оссендовского начинает появляться все чаще. Молодой писатель приобретает славу, популярность и, естественно, доходы. Уже с 1908 года он жил в Петербурге и занимал одновременно несколько постов. Он был личным секретарем по техническим вопросам графа С. Витте; директором Союза золотопромышленников, а также редактором прессы этого союза; заместителем главного редактора журнала «Промышленность и торговля», в котором он вел рубрику статистики; редактором «Биржевых ведомостей» и «Слова»; сотрудником служебного бюллетеня «Финансово-промышленные ведомости», а также «Промышленно-торговой газеты» и «Внешней торговли».

«Личный секретарь» всемогущего в свое время царского министра, связанного с наивысшей аристократией через жену из рода Нарышкиных, и одновременно редактор бульварной черносотенной газеты, которая спекулировала на дешевых сенсациях, «Биржевых новостей» — все это вызывает сомнения. Якобы после окончания Русско-японской войны он находился при Витте во время подписания мирного договора с Японией. Видимо, это и позволило Оссендовскому спустя несколько лет заявлять общественности, что он был секретарем графа.

На стенах центральной ротонды Нью-Йоркского исторического музея можно увидеть экспозицию, посвященную президенту Теодору Рузвельту. Там же находится большая картина, представляющая сцену подписания в Портсмуте 14 октября 1905 г. известного договора. Пять лет спустя, в 1910 году, президент стал лауреатом первой невоенной награды — Нобелевской премии. При помощи искусной дипломатии ему удалось прийти к соглашению с победителем и оставить Владивосток в руках России. Соединенные Штаты вообще не были заинтересованы в усилении роли Японии на Дальнем Востоке. Мак Кей, закончив картину в 1935 г., на всякий случай каждую фигуру подписал: Витте, Коростовец, Росен, Комура, Канеко, Сато. Набоков был charge d’affaires в Лондоне, а барон Росен — русским послом в США. Но мы не найдем среди них Оссендовского. Не исключено, что, выполняя некоторые функции в составе делегации, он весьма часто видел графа Витте, однако секретарем министра являлся Коростовец.

Задолго до начала Первой мировой войны молодой многообещающий ученый превратился в публициста и журналиста. Статьи, подписанные его именем, появлялись на страницах таких газет, как «Петербургский листок», «Торгово-промышленная газета», «Вечернее время», «Биржевые новости» и «Слово». Когда в ноябре 1909 года по инициативе генерала Бабянского начал выходить «Петербургский журнал» на польском языке, Оссендовский стал сотрудничать с этим журналом, а в 1910–1912 годах возглавлял его редакцию.

В столице империи — Петербурге — польская колония насчитывала в то время около 50 тысяч человек. Тираж журнала составлял одну тысячу экземпляров. На его страницах можно было встретить имена Северина Ваховского, Франтишка Пахаль-ского, Станислава Коца — людей, которые сыграли значительную роль в культурной и политической жизни межвоенной Польши. Следует обратить внимание на то, что в более чем полумиллионной массе польских эмигрантов, направлявшихся на заработки в глубь России, примерно две трети составляла интеллигенция, которая очень быстро ассимилировалась.

В годы Первой мировой войны в Москве появилась фантастическая повесть «Женщины восставшие и побежденные», а в Петрограде — роман «Мирные завоеватели», приподнимающий завесу над деятельностью немецкой разведки в тылу российской армии. Злобные статьи А. Оссендовский чаще всего подписывал псевдонимом «А. Мзура». Как раз в то время в 1915 году в Петрограде на страницах «Вечернего времени» появился его прекрасно отредактированный текст «Великое преступление. Обвинение Германии и Австрии, их императоров, правительства и народ […] в нарушении международного права, законов и обычаев войны». Это была брошюра, насчитывающая 50 страниц, в которой автор обвинял армии ведущих держав в совершении военных преступлений. Вышла она, вероятно, небольшим тиражом. Может быть, единственный уцелевший экземпляр находится в Нью-Йоркской публичной библиотеке.

Оссендовский же после первого и наверняка ложного известия об интервенции союзников в Сибирь в мае 1918 года оставляет революционный Петроград. В течение следующих нескольких месяцев он читает лекции по химии и экономической географии в Политехнической и Сельскохозяйственной академиях в Омске. В то же время, как выяснилось значительно позже, он был вице-президентом Кредитной канцелярии и редактором «Финансовых и промышленно-торговых известий» Министерства финансов «сибирского правительства». Вспоминая тот период, он писал, что «был приглашен в правление Колчака на должность помощника секретаря, управляющего делами по займам и кредитам».

Пользуясь помощью интервентов, бывший командующий Черноморским флотом адмирал Колчак во время всеобщего хаоса, организованного лагерем «белых» 18 ноября 1918 года, провозгласил себя диктатором и всероссийским правителем. Омск же был объявлен временной столицей.

Этот адмирал поначалу делал поразительные успехи: он изгнал практически всех красных из Сибири, с Урала и дошел до Волги, взял в железное кольцо Москву и Петроград. На ключевые должности Колчак назначал бывшие царские кадры — опытнейших чиновников, финансистов, администраторов и экспертов. Все видели в нем человека, посланного самой судьбой. Было принято решение о возрождении дома Романовых. И именно тогда Колчак назначил какого-то преподавателя из провинциального политехнического института, подозрительного журналиста, с ярлыком «бунтовщика», и к тому же не русского по национальности на пост министра финансов — т. е. руководителем одного из важнейших ведомств.

Начиная с 13 сентября 1918 года «Нью-Йорк тайме» начала публиковать ряд следственных документов о тайных контактах немецкой разведки с главными представителями большевистской партии. Несколько позже в Вашингтоне увидела свет брошюра «Немецко-советский заговор» («The German Soviet Conspiracy»). Она включала в себя переводы 69 якобы оригинальных документов, к которым прилагалось определенное количество фотокопий материалов, предшествующих революции 1917 года, вплоть до мирного соглашения в Брест-Литовске. Материалы эти были посвящены проезду Ленина и его сподвижников через территорию Германии в пломбированном вагоне. Это давало основание считать, что «предводители большевиков были высокооплачиваемыми агентами государства, с которым Россия вела войну». Публикация этих документов в США осуществлялась с целью убеждения американцев, вступивших в войну в Европе на стороне Антанты, что если они хотят быстро покончить с немцами, то им следует также расправиться и с большевиками. Основная часть документов была датирована периодом с 27 октября 1918 года по 9 марта 1919 года и включала в себя материалы, собранные контрразведкой штаба российской армии, который не прекратил своей деятельности после Октябрьской революции. Это были рапорты немецких агентов и записи прослушанных телефонных переговоров. Некоторые замечания на полях были сделаны Троцким и Дзержинским. Целый портфель конфиденциальной корреспонденции купил за немалые деньги представитель US Committee of Public Information в Петрограде, офицер американской разведки Эдгар Сиссон. По его фамилии эти материалы получили название «документы Сиссона». Они вошли в историю дипломатии, политики и провокаций XX века как еще одно доказательство исключительной наивности американцев и полного непонимания европейских проблем. Целая пачка бумаг, которую доверчивый капитан вывез из охваченной пожаром Гражданской войны России, была делом рук бездарных фальсификаторов, которые прежде безрезультатно пытались заинтересовать ими английскую разведку. Невезучий обладатель портфеля документов, издавая в 1931 году дневник «One hundred red days a personal chronicle of the Bolshevik Revolution», писал, что купил его у некоего Е.Г. Семенова, русского журналиста из «Вечернего времени».

В папке под номером 20 находилось письмо от 9 марта 1918 года, адресованное Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Некий Р. Бауэр, один из руководителей немецкой разведки в России, сообщает Феликсу Дзержинскому фамилии собственных агентов, проживающих в Сибири и на Дальнем Востоке, в основном связанных с фирмой «Кунст и Альберс». Они были уже не нужны ему, так как скомпрометировали себя и перед белыми, и перед красными.

В августе 1921 года во Владивостоке появилась брошюра «Историческая фальсификация: поддельные американские документы». Ее автор В.А. Панон публично заявил, что фальсификацию документов Сиссона выполнил лично Оссендовский. Приводящиеся доказательства выглядели сомнительно, так как сам обвинитель числился в списке как агент немецкой разведки и близкий сотрудник президента фирмы «Кунст и Альберс». Этот документ был опубликован тремя годами раньше, 17 октября 1918 года, на страницах «Нью-Йорк тайме». Из него следовало, что задания агентов были основаны «на шпионаже и организации нападений на японских, американских и русских офицеров, которые могли бы возглавить экспедиционные войска в Восточной Сибири». Перед началом Первой мировой войны президент и владелец вышеуказанной фирмы А. Дат-тан был почетным консулом Германии во Владивостоке, богатым и очень влиятельным человеком. Оссендовский атаковал его, не выбирая выражений, еще во времена, когда он писал для петербургских газет. Некоторые перечисленные лица, особенно зажиточные и с большими связями, пытались уйти от подозрений, утверждая, что документы подделал Антон Оссендовский. Не располагая доводами, они рисковали еще больше.

Доказательства фальсификации обнаружились только спустя 30 лет. До этого времени «документы Сиссона» как тайные и конфиденциальные лежали в одном из сейфов Белого дома. В 1955 году их передали в американский Национальный архив вместе с другими материалами и приложениями, тем самым вызвав новую волну интереса насчет их подлинности.

Американцы, которые только после Второй мировой войны смогли воспользоваться архивом немецкого Министерства иностранных дел, утверждали, что находящиеся там немецкие документы, касающиеся мирных переговоров в Брест-Литовске, имеют сведения, противоречащие опубликованным «документам Сиссона». Последние стал изучать, уже будучи на пенсии, один из творцов «советологии», ведущий эксперт по делам Советского Союза, бывший посол США в Москве, ученый и дипломат Джордж Фрост Кеннан. 21 мая 1981 года газета «Жизнь Варшавы» («Zycie Warszawy») опубликовала информацию о том, что Кеннан, ветеран американской дипломатии, получил премию им. Эйнштейна и в связи с этим событием обратился к правительствам СССР и США с просьбой об интенсификации переговоров о разоружении. Результаты своих исследований Кеннан опубликовал в «Журнале современной истории». Оказалось, что очень много «документов», якобы присланных из разных учреждений, напечатаны на одной машинке, а характер рукописных примечаний на полях, якобы сделанных выдающимися большевиками, был абсолютно не по хож на их настоящий почерк. Согласно протоколу, графологический анализ выявил исключительное сходство буквы «В» в подписи Бауэра и в слове «Bureau» в письме Оссендовского. Подобное сходство также имели буквы «а» и «и».

Виктория Оссендовская с сыном Антонием и дочерью Марией.

А. Ф. Оссендовский, около 1904 г..

Свадебное фото

Первый польский документ Оссендовского.

Трассы проезда через Монголию и Дальний Восток Оссендовского и Гижицкого.

Оссендовский в Барле. Манчжурия, 1920 г.

Яки, тянущие «Фиат» Оссендовского в районе озера Буир-Нур. Восточная Монголия, 1920 г.

Правительство Республики Дальнего Востока в ссылке, 1906 г

Казахский чабан-пастух из Урянхайского края.

Сарматские камни в Абаканских степях.

Пятилетний Роман фон Унгерн-Штернберг на курорте в Тифлисе, 1890 г.

Есаул Р. фон Унгерн-Штернберг.

Герб рода фон Унгерн-Штернбергов.

Афиша премьеры спектакля «Живой Будда», 1924 г.

Н. К. Рерих в своем кабинете в Кулу, 1930-е годы.

Н. К. Рерих в квартире на Галерной улице, 44. 1900-е годы.

Антоний Оссендовский и Людвик Сольский после премьеры спектакля «Живой Будда».

Феликс Кон.

Группа польских коммунистов в Белостоке в период нападения Красной Армии на Польшу, 1920 г. В середине сидят: Дзержинский, Мархлевский, Кон.

Фигурка Будды.

Золотая фигурка богини Авалокисвара из ламаистского пантеона.

Трасса следования Оссендовского через Западную Африку.

С женой Софьей и секретарем  Камилем Гижицким на пути через Атлантику.

В Западной Африке 1926 г.

Экспедиция Оссендовского переправляется через р. Нигер.

Дневник Оссендовского во время путешествия в Африку, 1926 г.

Почтовая открытка из серии «Современные польские писатели», 1933 г.

Витрина варшавского книжного магазина, 1935 г.

Карикатура на Оссендовского в варшавских газетах.

Оссендовский за несколько месяцев до смерти.

Последнее фото Оссендовского

Могила Оссендовского на кладбище в Милянувке (пригород Варшавы).

Витольд Михаловский с правнучкой барона Унгерна Изабеллой Парович.

Витольд Михаловский у Ворот Агарты (Тува).

Кеннан еще до своей дипломатической миссии в Москве должен был знать фамилию Оссендовского хотя бы по некоторым его книгам, изданным в Соединенных Штатах. Изучая бумаги, собранные в Государственном департаменте и касающиеся «документов Сиссона», он еще раз наткнулся на фамилию Оссендовского. Письмо от 13 ноября 1917 года, адресованное редактору Семенову, было подписано Оссендовским. Автор письма информировал, что за 50 тысяч рублей можно получить от доверенных лиц подлинную информацию о деятельности немецкой разведки и список немецких агентов, работающих в России. Семенов работал в той же редакции, что и Оссендовский, и наверняка знал об изданной книге своего коллеги «Мирные завоеватели». Наверное, он также участвовал в широкой информационной кампании, которую «Вечернее время» и другие газеты проводили против фирм, находившихся в руках иностранных граждан. Но с какой стати Оссендовский должен был писать письмо коллеге по редакции, которого он мог видеть если не каждый день, то пару раз в неделю? Да еще о таком деликатном деле? Эти сведения он мог передать ему в кафе или во время прогулки. Может быть, кому-нибудь было нужно, чтобы именно это письмо пополнило папку Сиссона? Кеннан не подвергает сомнению его подлинность. Того же мнения придерживается и Базиль Томсон из Скотленд-Ярда. 29 июля 1920 года он информирует одного из чиновников департамента о том, что в Польше регулярно изготавливаются разные фальшивые документы. Этот самый джентльмен, должно быть, услышал от Семенова, что документы, которые были проданы Сиссону, он получил через своего друга и коллегу по редакции. Письмо было вложено в папку с документами Сиссона позднее в качестве доказательства (!). Ясно, что здесь мы имеем дело с какими-то махинациями. Уже после того, как Оссендовский выехал из России в начале 1920-х годов, он записал, по его мнению, важную информацию: «В правительстве Керенского были перехвачены документы о подготовке немцами коммунистического переворота и доставлены ген. Алексееву и Корнилову. Эти документы были у генерала Крымова, который разговаривал о них с Керенским в Петрограде, а потом у него в апартаментах застрелился или был застрелен. Об этом мне рассказал друг Крымова воен. старшина М.М. Михайлов, а также писатель Н.Н. Брешко-Бреш-ковский». Кеннан, проводя графологический анализ рукописных заметок на полях документов и фигурирующих под ними подписей, обнаружил также рукописи Оссендовского, находящиеся в Соединенных Штатах. Окончательный вывод он сформулировал категорично: «Можно без сомнения утверждать, что доказательства сходства между подлинными образцами письма Оссендовского и записями на документах из серии Сиссона очевидны и убедительны».

В истории великих войн было немало афер с фальшивыми документами большего или меньшего масштаба. В кровавой борьбе за жизнь мировых держав трудно следовать обычной системе ценностей. Для каждой из сторон важен только конечный результат. Правило, что цель оправдывает средства, применяли не только иезуиты. Примерно за два года до начала Первой мировой войны было якобы найдено недостающее звено в цепи предков Homo sapiens — череп «человека из Пилтдауна». Эта фальсификация известна не только в кругах палеонтологов, и даже крупные ученые поймались на эту удочку. Автором же этой шутки был француз-иезуит, мылитель и писатель, фамилию которого можно найти почти в каждой энциклопедии.

Встает, однако, вопрос: кто действительно стоял за спиной редактора Оссендовского? Частично ответ можно найти в двух очередных «документах Сиссона» под номерами 40 и 41, опубликованных в «Нью-Йорк тайме» от 19 сентября 1918 года. В них поднимались польские вопросы. Народная демократия была представлена там как мощная политическая партия, враждебная как немцам, так и большевикам. Находящиеся в России польские военные части должны были стать значительной военной силой, с которой подготавливающие интервенцию союзники вынуждены были считаться и которая в нужный момент могла бы решающим образом повлиять на исход любого предприятия.

Джордж Кеннан, хотя и оговаривается, что не располагает достаточным количеством доказательств, но все же считает, что Оссендовский сотрудничал с японцами.

Прошло уже более 80 лет с того времени, когда Антоний Оссендовский набросал на бумагу 15 пунктов, касающихся условий возможной реставрации дома Романовых. Эту запись в дневнике он сделал за пределами большевистской России. Ведь польский язык знала значительная часть комиссаров и руководителей ЧК, так как по происхождению они были поляками.

После нескольких вырванных страниц следует текст:

«Поговорить с Н.Н., М.Д. и Д.П. Романовыми о демократической программе, на основе которой будет происходить реставрация.

Полит, программа:

1. Демократическая платформа без большевиков.

2. Финансовые операции государственного масштаба.

3. Помощь народу и прекращение войны.

4. Г.М. воевал вместе с союзниками против немцев, ранен, крест (награжден Крестом. — Прим. авт.).

5. Он был противником Брестского договора и уже после него от главного руководства был послан в качестве комиссара в Восточную Сибирь вербовать сотрудников для дальнейшей войны с Германией.

6. Антинемецкая ориентация.

7. Англия самовольничает.

<..>

9. Г.М. имеет длительные и крепкие отношения с Монголией и Тибетом, Урянхаем и китайскими монастырями.

<…>

11. Влияние на все казачество.

12. Япония на Дальнем Востоке и в Китае.

13. Китайское правительство.

14. Америка и Дальневосточная Азия.

15. Германия и Дальний Восток.

Русс. Нац. Комитет».

На следующей странице уже по-русски перечень восьми фамилий людей, которым следовало направить письма, и краткая информация: «27.10.1921 в Тихий океан на „Empress of Russia“».

Расшифровать инициалы уцелевших Романовых начиная с великого князя Николая Николаевича нетрудно. Великий князь не был претендентом на трон. Он происходил от линии третьего сына Николая I. Резню, устроенную большевиками, пережили потомки обоих старших его сыновей во главе с Кириллом Владимировичем, который родился спустя два месяца после отречения от престола Николая II. Дата относилась к посадке на пароход, который плыл в Ванкувер. Многое указывает на то, что программа была подготовлена к встрече с Народным русским эмиграционным комитетом в Шанхае. Там находилась насчитывающая примерно 30 ООО человек колония беженцев из охваченной революцией России. Среди них были представители всех народов, которыми правил в свое время царь-батюшка. «Г.М.» — это скорее всего Григорий Михайлович Семенов.

Принимая во внимание тот факт, что значительная часть европейских государств того времени имела демократическую конституционную монархию, предложение о реставрации дома Романовых на базе «демократической платформы» не должно было быть чем-то сверхъестественным. Генерал Деникин, сам наполовину поляк, был демократом. Он предполагал даже автономию Привисленской области.

 

Колыбель сатаны

В середине 70-х годов я посетил в Томашове Мазовецком уже преклонного возраста госпожу Б. — последнего близкого человека Антония Фердинанда Оссендовского, скончавшегося в 1945 году. От нее я получил разрешение на пользование после ее смерти содержимым жестяного ящика, покрытого зеленой краской и находящегося в подвале ее дома. Чьей-то рукой на нем было написано ярким цветом «Ф.А. Осс.». Это был клад. Рукописные записи, очерки, дневники путешествий. Литературная кухня мирового бестселлера. Самые интересные фрагменты содержал доклад о путешествии по территории современной Республики Тувы.

«С начала июня 1920 года, скрываясь от большевистских властей в лесах Среднего Енисея, я начал свое бегство из Сибири через Монголию в Японию. Во время этого путешествия, лишенного даже тени научной организации, в разное время я располагал разным количеством спутников. В основном ими были русские офицеры. Путешествие изобиловало разными приключениями и опасностями, которые я описал в своей книге „По землям людей, зверей и богов“. В этом очерке я хочу описать более-менее научную сторону моего путешествия.

Мое путешествие имело следующий первоначальный план: река Туба — Амыл — озера Джага-тай-Кул — Самгалтай — Улангом и Кобдо. Однако уже в Урянхае я был вынужден свернуть с Малого Енисея на юго-восток в сторону озер Теринур и Косогол. Вступление в Монголию красных отрядов и монгольско-китайская война не позволили нам из Косогола двигаться на восток. Посовещавшись, мы решили идти на юг, пересечь континент и достичь Калькутты. Итак, мы пересекли Яссакту-ханат, Малую Гоби, Внутреннюю Монголию, китайскую провинцию Кари-Су и вошли в провинцию Кукунор. Здесь нас остановили враждебно настроенные кочевники, которые заставили нас вернуться в Монголию с тяжелыми потерями. Нам это удалось только благодаря помощи монгольского хана Пун-цыга и гостеприимству жителей Халхы. Долгое время — около двух месяцев — я провел в столице Западной Монголии Улясутае, где был свидетелем разыгрывающихся событий, указывающих на пробуждение Азии. Неожиданно для самого себя я был вынужден принять участие в этих событиях. Из Улясутая я отправился в Ургу, столицу Живого Будды и главный штаб барона Унгерна-Штернберга.

Здесь я провел 9 дней, общаясь с ламаистским сановником — Живым Буддой и загадочным бароном Романом Унгерном. Дальнейшее путешествие проходило через Восточную Монголию к озеру Бу-ир-Нур, от которого через Баргу я вышел к железнодорожной восточнокитайской станции Хайлару, где приобрел китайский паспорт. Из Хайлару я отправился в Маньчжурию, а затем в Порт-Артур, который в то время сбросил большевистскую власть при помощи казацкого атамана генерала Семенова. Из Владивостока я переплыл в Японию, которую объехал с юга на север и детально изучил. Два месяца я путешествовал по Китаю и Корее, а затем выехал в Соединенные Штаты, где прослушал целую конференцию в Вашингтоне и принимал участие в работах по вопросам Дальнего Востока, как в польском посольстве в Вашингтоне, так и в государственных учреждениях США. Таким образом, я прошел и как мог изучил огромную часть Центральной Азии — от реки Мары на севере до истоков Желтой реки в Северном Тибете на юге и почти от Китайского Туркестана (Sinkiang) до берегов Тихого океана на востоке. Во время этого путешествия я имел возможность открыть две новые дороги через Танну-Олу и через Нанъшанъ на границе китайской провинции Кансу.

Первые отчетливые следы дорог, по которым проходила орда Чингисхана и других монгольских завоевателей, можно встретить около устья реки Маны, с правой (восточной) стороны впадающей в настоящий монгольский поток — огромную реку Енисей, которая берет свое начало в Монголии и впадает в Северо-Ледовитый океан. Здесь, в устье Маны, мы встречаем многочисленные „чужеземные“ могилы. Труды Адрианова, Мартьянова и Яд-ринцева доказали, что эти могилы принадлежат монгольскому племени, которые двигались с юга, и Адрианов по их следам дошел до реки Кемчик в Урянхайском крае. Я шел по этим дорогам, как некогда монгольское племя, спасаясь от рук диких завоевателей, только я спасался от большевиков. Этот путь из „чужих“ могил идет по восточному берегу Енисея и на юге имеет два ответвления: одно — по долине реки Абакан в сторону Кемчика, где когда-то это было главное местопребывание племени сойотов, или „туба“, а другое — через правый приток Енисея — реку Тубу в сторону Амыла, а затем на юг через хребет Саянских гор на Малый Енисей, где также было известное местонахождение сойотов. На западный берег Енисея могилы выходят только в одном месте.

Начатые раскопки подтверждают, что серебряные, латунные и железные части предметов домашнего обихода, охотничьего оружия (стрел, колчанов, луков), ножей, удил, стремян и женских головных уборов ничем не отличаются от предметов, широко используемых сойотами в Урянхайском крае. Человеческие черепа в „чужих“ могилах идентичны черепам современных сойотов. По левому берегу Енисея от котловины озера Шира также тянутся могилы. Это дольмены древних татарских племен, потомки которых под названием абаканских и алтайских татар перекочевывают сейчас в арнутинско-абаканских, могилы воинов Чингисхана, расположенные обычно на обрывистых горных склонах (отрогах Алтая), и курганы Чингиса (его воинов), расположенные или на полях битв, или над могилами погибших предводителей.

Изучая расположение этих могил, невольно напрашивается предположение, что это „чудское“, т. е. неизвестное (чужеземное) племя старалось держаться иного пути, нежели те, по которым спешили орды монголов в XII–XIII веках. Эти пришельцы, видимо, скрывались от спешащих за ними монголов, поэтому прятались в узких лесных долинах Енисейских гор, шли по верху этого хребта, только при необходимости спускаясь к реке. Такой способ путешествия, а также предметы, найденные на могилах, доказывают, что „чудь“ была горным племенем, ведущим образ жизни пастухов-кочевников и охотников, привыкших к горам, лесам и длинным путешествиям по краю в суровых условиях. Именно таким является племя сойотов (древнее название — туба), которым принадлежит Урянхайский край, где берет начало река Енисей. Путешествуя по этому краю, я старательно собирал рассказы и легенды, которые пережили века и до сих пор живут в памяти кочевников. Они многое объясняют в истории этого удивительного племени и его путешествия до Севе-ро-Ледовитого океана (устья реки Тунгуски).

Сойоты вышли из Памира очень давно и заняли край горных лесов между хребтом Танну-Ола (восточный отрог Алтая) и Саянскими горами, тогда „вокруг нигде не было жителей, а следы сойотских охотников прокладывали первые дороги“. Речь у них была иной, нежели у монголов Халхи или Джунгарии: больше приближена к современному языку татар и киргизов из прииртышских степей. Они принесли с Памира некую „древнюю веру“, следы которой остались в сойотском ламаизме и в некоторых археологических памятниках. В соцветии ламаистских богов сойоты имеют своих Бала и Ассура, которых не имеют ламаисты Халхи, Тибета и Китая. Бал — это ассирийско-вавилонский Бел или Ваал, бог солнца и силы, изображавшийся в образе сидящей фигуры с солнцем и огненными лучами вместо головы. Ассур — это ассирийское божество, равное астрологическому Балу, а также имя нескольких повелителей Месопотамской долины, Южной и Центральной Азии. На юге Кемчика в демонических скалах выбиты ассирийские знаки, а также наполовину стертые фигуры мужчин с длинными волнистыми бородами, которые мы видим на скалах в пригородах кавказского Карта и которые были вырезаны по приказу властелина Вавилона и Ассира, Ашурбанипала, во время его похода к берегам Кубани на Южном Кавказе. На Кемчике есть также другие фигуры с открытыми пастями, через которые может пройти человек. Это такие же фигуры, которые остались в Индии после некоторых сект культа Рамы (Ману?), и они служили для обрядов с жертвоприношениями, когда в них бросали животных и даже людей. Внутри эти фигуры соединялись с глубокими горными расщелинами, на дне которых погибали жертвы, разбивавшиеся при падении. Кирпичики с ассирийскими надписями, древние индийские надписи старательно оберегаются в сойотских монастырях как самые дорогие священные реликвии.

Этот удивительный и практически неизвестный народ жил в Урянхайском крае, когда через Кемчик начал проходить Чингисхан со своими вой сками для покорения Западной Азии и Европы. Один из его отрядов шел между Дархацким хребтом и Енисеем, и таким образом весь край сойотов стал ареной неожиданных исторических событий.

Я не мог установить тот факт, сам ли Чингисхан шел по этим дорогам, соблазнившись богатствами края, или только какая-то часть его огромной армии. Однако каждый раз между Чингисханом и сойотскими князьями (нойонами) начинались переговоры. Сойоты охотно отдавали Великому монголу железо, медь на стрелы и другое оружие, лошадей, баранов, верблюдов и шкуры, они служили ему проводниками, и азиатский воевода, восхищенный меткостью сойотских стрельцов и несравненными способностями наездников, хотел завербовать их в свое войско. Сойоты заявили, что они являются „народом вечного покоя“ и что религия запрещает им проливать „человеческую, птичью и рыбью кровь“. За такой ответ Чингисхан приказал убить 300 сойотов на Кемчике, после чего все жители покинули край и двинулись на север. Достаточно долго они жили вдоль реки Туба, откуда и получили свое древнее название. Затем они уходили дальше под угрозой нашествия того отряда, который шел со стороны Дархацких гор. Могилами именно этих сойотов усеяна дорога от сердца Азии до Северо-Ледовитого океана. Другая часть сойотов из княжества Кемчик, Ойнар и Солдзак продвигалась на юго-запад и обосновалась на юге от озера Убса вблизи Кобдо, где они кочевали под именем урянхайских монголов, приняв язык и чистый ламаизм монгольской Халхи.

Весь край являлся бассейном Енисея с его притоками. Край, изрезанный бесчисленными и практически неисследованными горными цепями, которые являются отрогами или Алтая, или Саян, или Танну-олу. Средняя высота края 5350–5500 футов с некоторыми вершинами, доходящими до 10 ООО футов над уровнем моря. Жители состоят из: 1. Сойотов (туба, урянхайцев) монгольского происхождения, родственных татарским племенам, в 1890 г. их насчитывали 125 ООО, теперь их не более 65 000—68 ООО, потому что они быстро вымирают от оспы и венерических заболеваний, занесенных русскими с севера и китайцами с юга; 2. Русских около 19 ООО чел., эти русские являются в незначительном количестве сибиряками, трудолюбивые, энергичные, а также переселенцы с Украины, пользующиеся дурной репутацией, что они и доказали, организовывая бандитские отряды красных большевистских партизан, разграбивших весь край; 3. Монголов около 2000 чел. на юге Кемчицкого нойо-ната, между Нань тайгой и Косогольскими горами;

4. Китайцев около 3000 чел., в основном это купцы и служащие, разбросанные по всему краю, но не далее реки Камсары на севере.

Сойоты являются кочевым народом, передвигающимся со своими стадами с места на место в зависимости от времени года и разных климатических условий. Все население можно поделить на два класса: скотоводов и оленеводов. Эти два класса составляют еще один третий класс охотников, которые охотятся по всему краю и на границе с Россией, доходя до Казыра, Тубы, и даже тайги Наньской области. Никаких поселений сойоты не имеют, их кочевья переносятся с места на место. Статическим поселением являются только монастыри — кури или курии, наибольшее количество которых нахо* дится на Кемчике и только 4 в других частях края. Эти монастыри очень бедные, разной архитектуры, в основном китайской, однако существует пара курий типичной тибетской постройки (Потала-датыб). Религия, которую исповедуют сойоты, это ламаизм, то есть буддийская секта Песпы (желтая вера). Эта секта утвердилась благодаря воинствующему племени олетов (калмыков), высшая духовная аластъ (моральная и административная) находится в руках ламаистского Далай-ламы в тибетской Лхасе, после него идут два иерарха: Таши-лама в Таши-лумпе (Тибет) и Бо-гдо-гегени-хутухту-хан в Урге, где находится наследник трона Чингисхана. Во главе части сойотского ламаистского культа находится кемчицкий хутухту, подчиненный Урге (Та-куре). В сойотском ламаизме есть остатки индийских культов, а также ассиро-вавилонской демонологии. В общем, тибетско-монгольский ламаизм представляет собой обожествление сил и явлений природы. Буддийские сутры имеют значение только моральное, но сама религия основана на страхе или преклонении перед богами, добрыми и злыми духами, которые обитают на вершинах гор, в реках, лесах, болотах и которым нужно, ради собственной пользы, приносить жертвы ламам в куриях.

Ламы широко используют „магию“. Это колдовское искусство предсказания, изгнания злых духов, болезней и опасностей, лечение. В этом искусстве с ламами конкурируют шаманы, монгольские колдуны. Внимательно приглядевшись к их практике, я могу утверждать, что ламаистская магия основана на гипнозе, индивидуальном и массовом, а также использовании психологического состояния клиентов в зависимости от явлений природы. Что касается чистой медицины, то тибетское искусство лечения, насчитывающее тысячу лет, конечно, обладает большими знаниями в области лечебной ботаники и в использовании физиологических свойств живых существ в лечебных целях..:».

Феликс Кон не был этнографом, и, несмотря на это, еще в начале XX века в Иркутске вышла его фундаментальная работа, посвященная Урянхайскому краю. Антоний Оссендовский не был профессиональным историком. Оба они принадлежали к тому поколению, которое проявляло исключительную любознательность, любило копаться в литературных источниках и имело очень высокий, как бы сейчас сказали, коэффициент IQ. Нельзя пренебрегать вниманием к теме путей горных путешествий «чудских» племен. Оссендовский изучил почти всю доступную ему литературу по этому предмету. Он ссылается, среди других источников, на труды Н. Мартьянова. Именем этого ученого был назван музей в Минусинске.

«Чудь» дошла до Кольского полуострова. Древнерусские предания говорят о загадочной стране Чудь, которая была заточена под землю злыми силами. Популярной является легенда о подземном граде Китеже. «Чудь» — это древнерусское название финнов, а также племен, живущих на территориях, подчиненных Великому Новгороду, от Онежского озера до Урала. Наверняка когда-то они жили на Чудском озере, довольно далеко от Петербурга.

Примерно пару лет спустя, после того как большевики пришли к власти, во время уже начинающегося голода в Поволжье, они нашли немалые средства на финансирование путешествия художника Николая Рериха, который вместе с братом, сыном и женой выехал в Монголию, Шинкянь и Тибет. Подробные доклады этой экспедиции, из которых не только аналитики спецслужб могут легко понять, что действительно интересовало семейную экспедицию, в окончательном варианте были опубликованы лишь в 1990-х годах. Они касаются не только обнаружения в одном из ламаистских монастырей рукописей, подтверждающих пребывание Иисуса Христа в Гималаях. В дневнике путешествий Н. Рериха по горным пустырям Центральной Азии, которые еще в начале XX века в школьных атласах отмечались белыми пятнами, часто фигурирует название Шамбала. Можно предположить, что она и была целью его поисков. Центр таинственной власти, даже если уже не существовал, то точно действовал на воображение миллионов людей. Предводители «красной империи» мечтали об управлении целым светом. Завоевания собирались начинать с Монголии, Индии и Тибета.

И Феликс Кон, и Антоний Оссендовский достигли врат Агарты — места, которое десятками поколений считалось входом в Шамбалу. Очень может быть, что они имели цели, схожие с теми, которые получил от большевистских руководителей художник, масон, философ и тайный сотрудник ЧК Николай Рерих.

В 2003 году московское издательство «Яуза» выпустило книгу Олега Шишкина «Битва за Гималаи». На ее обложке марширует компания чекистов. Их предводители держат в руках сабли и стилеты. В обеих: правой и левой. Подзаголовок «Путь НКВД в Шамбалу: магия и шпионаж» многое проясняет. Неважны причины, по которым наследники традиций зловещей ЧК разрешили использовать ее архивы российскому писателю-скандалисту.

В Индии есть музей и могила художника Николая Рериха. Под конец жизни он страдал манией величия, считая себя правителем Шамбалы. Олег же является первым, кто раскрыл тайну неподдельного интереса советской разведки к Шамбале. Художник, друг Чичерина и Менжинского, проводивший в 1925–1926 годах семейную экспедицию из Монголии через пустыни Джунгарии, горы Нань-Шань и долины Гималаев, был большевистским агентом. Международный центр им. Рериха подал на Шишкина в суд.

Еще при Ленине было принято решение собрать доступные материалы о достижениях древних цивилизаций, чтобы использовать их в целях мировой революции.

В конце августа 1922 года на большое продолговатое озеро, занимающее центр безлюдной территории Кольского полуострова, прибыла экспедиция Александра Варченко — директора Мурманского морского краеведческого музея. В ее состав входил астрофизик Александр Кондяин, сотрудничавший с ним со времен секретных экспериментов членов общества «Сфинкс». Они встречались на Владимирском проспекте в Петрограде в квартире одного адвоката. Участников экспедиции интересовало появившееся на рубеже XIX–XX веков на Крайнем Севере и в Сибири явление, названное «психической заразой». Жители сибирской тундры были уверены, что «заразу» вызывают шаманы, разгневанные на людей, если те не приносят им даров. В 1887 году в Лондоне появилось общество ученых, исследовавших волну невидимой энергии, передающейся через человека. На этом основании была выдвинута теория «N-энергии», явлений телепатии и медиумизма. Вызывая психическое расстройство, влияя на поведение человека без — как мы сейчас бы сказали — интерперсонального контакта, можно достичь многого. Например, паники среди солдат вражеской армии. В китайских источниках находятся указания, что такое психологическое и психотронное оружие использовалось шаманами, сотрудничавшими с монгольской армией, захватившей Центральное государство в XIII веке. Не исключено, что они также участвовали в походе хана Батыя на Европу. Экспедиция Барченко на берегах озера, окруженного болотистой тундрой, наткнулась на площадку с возведенными человеческой рукой каменными холмами, по форме напоминающими пирамиды. На перпендикулярной, высоко торчащей скале находилось изображение человеческой фигуры. Местные охотники называли ее «старцем». Согласно легенде, саамы воевали с чудью. Когда они победили, чудь скрылась под землей и ушла далеко на юг.

В Советском Союзе только в 20-х годах XX века началась борьба с «сибирским язычеством». Шаманизм был назван «тормозом строительства социализма», шаманов сажали в тюрьмы и лагеря. В 60-е годы репрессии ослабли, но случалось, что колдун использовал кнут, так как бубен реквизировала милиция. Этнографы кричали, что из года в год вымирает оригинальный феномен. Сегодня на Алтае шаманизм процветает так же активно, как и раньше, вокруг него концентрируется духовная жизнь народа. Хотя полноценные мистерии устраиваются редко и обычно без участия посторонних свидетелей, современные шаманы прибегают к другим методам предсказания будущего. Некоторые из них напоминают занятие гадалок, но престиж шамана в алтайском обществе все же несравнимо велик.

Сибирским шаманизмом занимались Вацлав Серошевский и Феликс Кон. Первый не использовал собранной информации в ненаучных целях. Не имел такой возможности. Что касается второго, то здесь мнения расходятся.

Феликс Кон в 1883 году примкнул к «Солидарности», образовавшейся из партии «Пролетариат». Он являлся одним из ее руководителей. После ареста он был приговорен к многолетней каторге, которую отбывал в Забайкалье. Лишь в 1895 году он получил право свободного проживания в Сибири. Таким образом, он перебрался в Минусинск, где впервые встретил Ленина. В то время он с увлечением занимался этнографическими исследованиями.

Антропологический отдел Общества природоведения в Москве наградил золотой медалью политического преступника, которого спасли от виселицы влияние и деньги богатой еврейской семьи, за достижения этнографической экспедиции в изучении Урянхайского края. Фактически эта экспедиция финансировалась царским правительством, которое предоставило ей целый отряд казаков для обеспечения безопасности. Многомесячная экспедиция Феликса Кона за Саяны, в страну сойотов, была, если использовать современную терминологию международного права, вооруженным вторжением на сотни километров в глубь соседнего государства. Но почему именно Кону было поручено выполнить это сложное задание? Уже тогда он был надежным человеком, который не подведет и который смог бы сохранить надлежащую конспирацию, необходимую, когда дело касается изучения достаточно большой территории, на которую претендовала Россия. Русские войска начали занимать эту территорию почти через десять лет после завершения экспедиции. Полный текст доклада Ф. Кона никогда не был опубликован.

Антоний Оссендовский был человеком дела и энергии. Ему не давало покоя желание нанести удар по политическим противникам. Так было в случае с брошюрой о геноциде, который совершали немецкие и австрийские войска, или о большевиках, которые финансировались генштабом вражеской армии. Его жизненный путь не случайно пролегал через Урянхайский край. Он побывал там на несколько месяцев раньше, чем Барченко достиг Кольского полуострова. Оба они очень интересовались историей этого края и необыкновенными способностями сибирских шаманов, умеющих на расстоянии вызывать «психическую заразу».

2 июля 1919 года, незадолго до окончательного ухода Колчака из Красноярска, его навестил высокий иерарх «желтой веры» из Урянхайского края. Он называл себя Хамбу-лама и прибыл в обществе «странно выглядевших особ». От великого правителя России, распространявшего свою власть на Сибирь (с 18.11.1918 до 4.01.1920 г.), он получил медаль Св. Анны II степени. Шаманы обычно производят «странное впечатление». Что было предметом разговора с неожиданным пришельцем, точно неизвестно: руководство архива бывшего НКВД не дает доступа ко всем документам, даже по прошествии 80 лет. Не вызывает сомнений, что конное путешествие через Урянхайский край не было бы возможно без согласования его трассы с теми, кто реально правил в глухих дебрях южной сибирской тайги. По крайней мере, с феодальным владельцем четверти территории Урянхайского края, покрытого горами и непроходимой, особенно летом, тайгой. Им был нойон Тоджи. В свою очередь, он подчинялся амба-ну в Кобдо. Только номинально. До 1911 года китайский гарнизон стоял в окруженном глиняными стенами Самгалтае, расположенном в нескольких километрах западнее, в низменной части края. Оттуда тракт уходил на юг. В тайгу китайские солдаты углублялись неохотно. В современном мегаполисе легко раствориться, укрыться, исчезнуть. Для охотников туба, или сойотов, каждая сломанная веточка, каждый кусочек отодранной коры, каждый след на снегу говорит очень многое о том, кто его оставил.

Самым ценным предметом в зеленом металлическом сундучке, купленном мною, оказалась тетрадь в темной обложке, уже достаточно потрепанной временем. Подлинные записи, сделанные рукой Оссендовского о его жизненном пути.

«2 августа [1920] мы с Яном дошли до Тубы. Имея при себе документ на почтовых лошадей, мы продвигались вдоль реки. Повсюду много красных партизан из Минусинской области и шпионов из ЧК. Мы миновали Енисей. Мы уже не видим трупов, которые плывут по этой реке, насыщенной чекистами из Минусинска. С партизанами едут развратные, гадкие „суки революции“ в ворованных пальто и шубах.

В деревне Сорокино мы знакомимся с советским секретарем — молодой энергичной женщиной-большевичкой. Во главе партизан здесь стоит белорус Игнатий Щербев. Мы ночуем в деревне Моисеевка, в хате украинца. Я исследую около горы Сайбар слой мергеля с отложениями какого-то белого минерала, это скорее всего Мg(0H)2MgC03.

Мы проезжаем деревню Новая Яворовка, где останавливаемся в хате слепого украинского крестьянина Свинренко. Здесь лечат детей и стариков. Страшные болезни свирепствуют повсюду. Около деревни находятся неэксплуатируемые отложения соли и два никогда не замерзающих солевых источника. Мы переправляемся через Тубу на челне до деревни Шалаколино и останавливаемся у Осипа Захаровича — председателя местного Совета. Мы едем в село Сагайск, захваченное большевиками. Наш кучер — женщина. Когда у телеги загорелась ось, мы потушили ее „натуральным“ способом, что очень развеселило Яна. Ночью мы останавливаемся в Новом Козубаре в доме аккуратного крестьянина Вяткина. Перед этой деревней около парома через Амыл мы встречаем много больных. Кошмар. Болезнь „щетинка“ — щетина, вырастающая из уст и десен. Язвы на глазах. Мы ищем местного милиционера, белоруса Осипа Ожинского и проводника до Урянхая — потомка польских ссыльных, Егора Константиновича Пшездецкого. Баня у надменных, пылающих местью крестьян-большевиков.

У Вяткина мы живем два дня. Лечим на деревне множество больных. Приезжают Ожинский и Пшездецкий. Последнего мы нанимаем в качестве проводника. Во время его приготовлений к экспедиции (сухари, соль, мясо) мы покупаем четырех хороших, сильных лошадей.

В двух верстах к юго-востоку от села находится гора из песчаника и извести с отложениями малахита. Недалеко находятся залежи красной охры, использующейся жителями, а также источник минеральной воды (FeCOj).

Мы переправляемся через Амыл из Нового Козу-бара в Верхний Козубар. Прибываем туда около 11 вечера. Мы останавливаемся в квартире ямщика. По соседству коммунисты. Один — кретин, высокий, с деформированной головой, другой — маленький, черньгй, грузин или еврей. Они стараются запугать нас тем, что на реке Черной стоят патрули красных войск. Мы прикидываемся лояльными. Утром, к счастью, они уезжают.

При помощи Пшездецкого мы нанимаем еще одного проводника, Богатова, старого симпатичного крестьянина, который когда-то сопровождал английского путешественника. Старший милиционер дал нам в обмен на брюки карабины и „маузеры“ с патронами. Я изучаю находящуюся к северу от деревни гору.

Это песчаная гора с обломками гранита и гнейса, среди них полевой шпат аморфный Si02- Здесь мы находим кристаллы горного кварца, аметистов и топазов.

Мы выходим из Верхнего Козубара. Наш караван состоит из четырех наездников и двух свободных лошадей. Дорога хорошая. Мы заезжаем на мельницу на малом притоке Амыла, где большевики убили целую семью. В пять часов дорога заканчивается, и далее идет „тропа“ по болотистому берегу Амыла. Мы проводим ночь на „горе шаманов“ у костра. Август, и тем не менее ночью идет мокрый снег. Утром мы выезжаем на Амылову „тропу“, уже несколько лет как заброшенную искателями золота. Здесь мы практически переходим границу России и входим во владения сойотского нойона Тод-жи. Перед нами сплошная тайга. Встретим ли мы в этой тайге врагов или нам помогут судьба и приобретенные за эти зиму и лето прямо-таки звериное чутье и хитрость — как обойти и обмануть врагов. Свою жизнь мы просто так не отдадим.

Дорога идет по кочкам и топям. Лошади часто падают, вязнут в высокой траве. По этой дороге на мелких речках, притоках Амыла, мы встречаем рыбаков и собирателей орехов. Амыл — мелкая и широкая река. В ямах на дне целые стаи рыб, как в натуральном аквариуме, все — из семейства форели. Мы видим огромные образцы строительного дерева. Множество ягод: красная и черная смородина, малина, брусника, черника. Восхитительный и опасный пейзаж. Лес: сосны, кедры, ели и заросли калины, черемши, смородины и малины. Чтобы достать 10–15 шишек, крестьяне срубают целые огромные кедры, которые позднее задерживают дви жение потоков рек. Из-за поваленных деревьев езда повсюду затруднена. Незадолго до вечера мы проходим разоренное зимнее поселение Петропавловское. Несколько первобытных построек. Внутри маленькие дети. Этой дорогой прошла красная саранча. Нас перевозят через Амыл на челне. Ночуем в лесу у реки, где Ян обнаружил хороший корм для лошадей.

С восходом солнца мы двинулись далее по тропинке через еловый лес. Тропа поднимается вверх и выводит нас на красивые горные луга. Около разрушенного моста медведица купает двух маленьких медвежат. Они дрожат и орут во все горло. Она полощет их как грязное белье. Ушла в кусты и пропустила нас. Лошади беспокоятся. Долина реки Большой Чухтат, болотистая местность, а выше кедровый лес. Тропинку, предназначенную для обхода болот, проложил работник с прииска Савельева, сын польского ссыльного Петр Лучинский, у которого мы и остановились. Он торгует с сойотами, охотится, ищет золото, собирает ягоды и орехи, корень женьшеня (по-сойотски „фатила“). Гостеприимная семья Лучинского, вкусная свежая фасоль. Отличные собаки для охоты на медведя и оленей. Особенно один — Мурашка, со следами медвежьих когтей на лбу. В горах повсюду зеленые каменистые слои — признак золота.

Сегодня мы двинулись на прииск Сергиевский. На тропе множество сошедших лавин с ближайших гор, среди них зеленые каменные и кварцевые отложения. Проходим прииски, пустующие уже 35 лет, — Матвеевские и Успенские. Среди них дикие козы и медвежьи тропы. Следы заброшенных горных работ и горы промытого песка. Здесь работали с 1832 года, а теперь вокруг пустота и руины. Старые кладбища. Сколько пота, боли, слез и надежд здесь погребено?

Мы поднимаемся на самую высокую из здешних гор — гору Чокур. Попадаем под снег. Это примета ранней зимы. Для нас это плохо! Девственный лес. Множество упавших деревьев, белки, видим соболя, а на болотистом озере домики бобров. Я замечаю одного и внимательно наблюдаю за ним. Мы идем виляющей тропинкой, ведя лошадей под уздцы. Углубляемся в долину шумной речки Гремучки, протекающей среди кедрового леса. Из Чокура видим саянские вершины. Добираемся до места, называемого Семиречка, где в Амыл впадают семь речек. Разрушенная зимовка, а в ней надписи немецких пленных, сбежавших из Сибири. Лунная, ясная ночь, очень холодно. „Здесь большевики преследовали сбежавших пленных, была битва, но им удалось уйти“, — рассказывает Богатов. Здесь мы ночуем.

Утром мы движемся дальше. Тропа вьется по берегу Амыла. Лошади сбили старые подковы. Объезжаем скалы, вырастающие из воды. Мы промокли и замерзли. Вокруг леса и альпийские пастбища. Над рекой след человека — удочка и корзина. Однако на наш зов он не появляется. Наверное, он в бегах и никому не доверяет, а скрылся он за несколько минут до нашего появления, так как червяк на крючке еще живой. Консинский хребет покрыт девственным лесом. Гранит. Мы отдыхаем на реке Толна в зимовке Кузмина.

Я не писал три дня, так как происходили страшные события. В первый день сюда прибыли двенадцать кавалеристов-большевиков с неграмотным офицером Зуевым. Какое-то время нам грозила смерть от рук этих бандитов, но сойоты спасли нас. Они прибыли сюда из Улангома и возмущались, что большевики нарушают границы Урянхая.

Запуганный офицер выставил дозор. Так как я по мог ему успокоить сойотов, он начал посматривать на меня более доброжелательно. Оказалось, что большевики забрали у сойотов лошадей. На рассвете мы двинулись далее. В долине Сейби мы снова встретили сойотов. Тайком мы приготовились к стычке.

Долина Сейби — это огромное болото, в котором лошади проваливаются по колена. Один большевик даже утонул. Мы не могли его спасти. Какая страшная смерть! Утопая, конь ржал, а наездник выл. На этом болоте на отряд напали сойоты и татары. Они убили всех. В начале схватки подозрительный большевистский вахмистр хотел нас убить, но у него сломался затвор винтовки. Я два раза выстрелил в него, и он выпал из седла. Позднее мы стреляли по большевикам.

Ночь с татарами и сойотами у костра. Рассказы об убийствах, совершенных большевиками. Утром мы прибыли в зимовье Дьякова. Нас встречают настороженно. Хозяин болен, но под его подушкой я вижу приклад карабина. Тамошние работники очень подозрительны. Оказалось, что они ждут прибытия красных.

Схватка. Они ворвались, ранили хозяина. Двух мы застрелили, третий убежал. Все работники оказались бежавшими офицерами. Они хотят ехать со мной, у них есть оружие и лошади. Я согласился. Мы отдыхаем здесь целый день. На лугу я нашел лиственницу с буквами КР и одноглавым орлом. Под лиственницей следы вскопанной земли. Могила? Чья? Может быть, здесь лежит поляк? Сколько польских костей так разбросала судьба по свету? Кто его похоронил? Где же этот второй, никто ничего не знает, а между тем это свежие следы.

Страшная ночь. Вечером того же дня мы доехали до Енисея и переправились на другой берег. На Енисее уже плавают льдины. Однако мы должны были спешить, так как работник, который должен был нас перевозить, донес на нас большевикам. Они уже приближались, когда мы начали переправляться вплавь. Ночь, вихрь, лед и мороз. Мой конь начал тонуть. Скалит зубы, стонет и смотрит умоляюще. Я сбросил седло и плыву рядом. Нас сносило по течению. Стрельба на опустевшем берегу. Свистят и шлепают пули. Мы выплыли. Наш крестьянин спустился с вещами вниз по реке и вышел на берег на расстоянии одного километра. Мы двинулись далее. Одежда твердая, как металл, от мороза. Люди и лошади дрожат. Но мы еще живы. Перед переправой меня донимал ревматизм, а после купания уже не болит. Ночуем у большого костра в кедровом лесу, который мы почти спалили. Лошади не отходят от огня и не едят. Плохо! У меня открылась рана на ноге. Я выслал своих далее в Ур-гу. Два дня спустя мы едем с Шимановскими. Нас арестовывают офицеры Унгерна, Вандалова и Безродного. Меня отпустили, Шимановского повезли в Улясутай.

Я еду в Ван-Кур на встречу с бароном. Меня опережает Филиппов. В горном проходе кто-то бросил в меня ручную гранату, но далеко. Это точно Филиппов. На ночлеге пастух предсказывает мне близкую смерть от рук рыжего человека с белым лицом и опасность от человека с головой как седло. Потом смерть отходит.

В Ван-Куре барон развернул настоящий террор. Прибывает Унгерн. Мне угрожает смерть от Веселовского с бледным лицом и холодными глазами. Однако позднее, когда я сказал этому дураку, что стою на стороне Унгерна, барон стал моим другом.

Несколько раз я думал в Ван-Куре, что погибну, но вскоре уехал на верблюде в Ургу.

Инженер Войцеховский строит мост на Орхо-не. Между Орхоном и Толой тысячи трупов китайцев, которых обгладывают стаи голодных волков и диких собак.

В Урге барон уже ждал меня. Я остановился у одной француженки из фирмы Швецовых, к которой у меня была рекомендация, однако барон сразу приблизил меня к себе. Он рассказывал мне целую ночь о себе и своих планах создания великого азиатского государства. Когда я спросил, могу ли я когда-нибудь это описать, он написал в моем блокноте „после моей смерти“ и расписался.

Ночная поездка на автомобиле по степи. Старый Каракорум в руинах и Эр дени Д зу. Снова рассказы барона о Царе Мира.

Террор барона. Задушил двух жен офицеров. Я чуть не погиб от рук Сипайлова и Чистякова. Ян спас меня, позвав барона.

Ночные безумства Унгерна. Предсказания, гадания у Джамбатона. Барон хочет послать меня в Тибет, зная, что я там уже был, но позднее просит ехать в Джан-ку-фу, чтобы добраться до Джан-джи-се-на и братьев Лао.

В святилище Аргдо-хана. Молитва слепого ламы. Фотография от барона. Я уезжаю из Урги спустя 9 дней в автомобиле в Буир-Нор. Нас преследует Сипайлов, но военный министр спас меня, вызвав Сипайлова к себе.

Я прокрадываюсь из Вуир-Нора с татарами и ламой Тургутом в Хайл ару. Перед этим мы сжигаем все монгольские документы. В Хайларе Жуковский выдал мне китайский паспорт.

В Харбине у Барсанова. Мне привозят письмо от Унгерна. Он посылает меня в Японию и Китай. Трагедия Семенова. Ослабевший лев».

 

На земле богов…

Александр Колчак потерпел поражение. Гражданская война докатилась до Сибири. Созданные из бывших пленных чешские легионы, загрузив почти 20 тысяч вагонов награбленной добычей, отправляли их на восток, на целые месяцы блокируя движение по железнодорожным путям. Союзники не очень-то хотели выглядеть сторонниками идеи «единой, неделимой матушки России», зато охотно распоряжались золотым запасом царской России, обнаруженным в казанском банке.

Безумствовал красный и белый террор. Сибиряки в основном поддерживали красных. Партизанские отряды набирали силу. Перегруппировка контрреволюционных сил сменялась отступлением, отступление — бегством. Беспорядочным, паническим, через заснеженную пустынную тайгу, по путям Транссибирской магистрали до Иркутска, Читы, Владивостока, надеясь найти там спасение.

Судьба адмирала бесславно завершилась 7 февраля 1920 года. Его расстреляли над берегом Ангары, а тело бросили в прорубь. Течение понесло его на север, в океан. Весь состав колчаковских министров и советников был арестован властью большевиков. Среди них не оказалось Антония Оссендовского. Он не хотел рисковать! Органы, которыми руководил Ф.Э. Дзержинский, конечно, уже имели информацию, касающуюся роли, которую сыграл Оссен-довский в афере с Сиссоном. Замешанные в ней братья Лютославские предстали перед стволами карательного взвода.

Оссендовский, скорее всего, не принадлежал к кругу ближайших соратников Колчака, иначе бы он сопутствовал ему до конца. Со штабом Колчака и «Сибирским правительством» Оссендовский распрощался значительно раньше.

В письме от 23 сентября 1921 года, написанном в польском посольстве в Токио и адресованном Марии Склодовской-Кюри, ссылаясь на давнее знакомство, Оссендовский просил о помощи в эвакуации жены Анны из России. О себе он пишет, что был профессором химии в Политехническом институте и Сельскохозяйственной академии в Омске, сотрудничал с польской военной и политической миссией в Сибири, проводя «антибольшевистскую агитацию». В Красноярске, куда он отправился, пытаясь связаться с женой, его якобы выдали большевикам польские коммунисты.

Пятая (польская) дивизия потерпела поражение, и, скорее всего, после этого Оссендовский искал спасения в тайге. Он воплотил задуманный ранее план бегства в Урянхайский край, а далее через Монголию и Китай в Европу. Здесь сыграли немаловажную роль его физическая подготовка, умение ездить верхом и увлечение охотой. Обыкновенный горожанин давно бы пропал зимой в тайге. Суровые морозы, редкие разрозненные поселения, занесенные дороги. Только самые стойкие и выносливые могут выжить в тайге. Тут не для кого нет скидок.

Переждав некоторое время в наполовину сгоревшей бревенчатой охотничьей сторожке, он двинулся вверх по Енисею. Петляя и пропадая неделями в глухой тайге, он избегал встреч с людьми, направляясь к Саянам, за которыми раскинулся Урянхайский край. Наполовину зависимый от Китайской империи, он давно привлекал живой интерес царских дипломатов и военных. Рано или поздно они собирались расширить границы Сибири.

Тщательно готовясь к новому захвату, были организованы «научные» экспедиции, исследовался каждый закуток, собирались сотни разнообразных данных и одновременно искались единомышленники пророссийской ориентации. Оссендовский, еще будучи студентом, участвовал в такой экспедиции, а его писательским дебютом стало «Описание путешествия по Алтаю и Уссурийскому краю». Туда он теперь и направлялся. Не исключено, что ранее (если не с самим Колчаком, то с кем-нибудь из его штаба) он выполнял также и другие задания. Даже если Оссендовский в своих воспоминаниях кое-что и приукрасил, тем не менее в глаза бросается тот факт, что, как правило, ему очень быстро оказывали помощь, где-то он находил деньги, оружие, лошадей, фальшивые документы и пропуска. Не исключено, что он пользовался поддержкой разветвленной сети подпольной белой организации.

Тувинский автономный округ, который вошел в состав СССР в 1944 году, — это бывший Урянхайский край. Плодородные земли, буйные степные травы, гордая тайга… Во время революции в Сибири за хребтом Западных Саян было относительно спокойно. От Красноярска до Саян по прямой — около 300 километров. Даже в трескучие морозы (а такие зимы в этой части страны — обычное дело) это расстояние можно преодолеть за пару недель. У Оссендовского это заняло чуть больше времени. Большевики пользовались поддержкой большинства жителей поселений абаканских степей и долин рек, по которым должен был пройти Оссендовский. «Со седство с коммунистическим Минусинском совершенно растлило местное население, которое охотно вступало в красные партизанские отряды бандитов Щечинскина и Кравченко», — писал он впоследствии. По мнению советских авторов, эти «бандиты» были легендарными партизанскими вожаками в Сибири. Однако у Оссендовского о них сложилось совершенно иное мнение.

Урянхайский край не был землей обетованной. Здесь разбойничали большие и маленькие группы колчаковцев и разнообразные противники советской власти, не исключая обычных бандитов. За ними гонялись регулярные отряды Красной Армии и ватаги большевиков. Ситуация менялась изо дня в день. Группа отчаянных путешественников, которую собрал вокруг себя Оссендовский, таяла на глазах. Известие о том, что перевал в горах Танну-Ола заняли красные, вынудило их изменить маршрут. Они отправляются восточнее, к одному из притоков Енисея. После перехода через пограничный хребет (Улан-Тайга), уже на территории Монголии, их ждала очередная неожиданность: со стороны бывшей Иркутской губернии надвигалась красная кавалерия. В сторону Тихого океана им тоже была закрыта дорога. Китайские гарнизоны, охранявшие большие монастыри и поселения, без единого выстрела передавали власть красным, в то время как белых офицеров они ловили и ставили к стенке, подозревая, что те сотрудничают с бароном Унгерном, который вырезал целый китайский гарнизон в столице края (Урге). Большая часть отряда, с которым Оссендовский пробирался на Восток, состояла из бывших офицеров Колчака.

Издавая описание своих урянхайско-монгольских скитаний, Оссендовский приложил к ним эскиз карты с нанесенным на нее маршрутом через горы, степи и пустыни Центральной Азии. Эта линия тянулась, от Урянхайского края через Улясутай, Алтай, пустыню Гоби и пустыню Алашань, через Наньшань до бассейна озера Кукунор к подножию Тибета. Оссендовский и его компания собирались вроде бы идти на юг — до первых английских постов в Бирме. То, что бассейн Брахмапутры от Янц-зы отделяет цепь Гималаев, было не самым важным. Эта прямая линия равнялась расстоянию как до китайских портов в Желтом море. Тибетские разбойники помешали им достичь цели, и они повернули в Монголию. На преодоление тысячи восьмисот километров им потребовалось полтора месяца.

После поражения Колчака его армия распалась. В плен никто идти не хотел. Белые, чувствуя, что проигрывают, пытались потопить волну революции в крови. Побежденные группами, а порой и поодиночке пробирались на восток или юг. Трасса, идущая через бунтующее Забайкалье, Верхнеудинск и Читу, казалась менее опасной. Много беженцев, пользуясь тем, что южная граница Сибири, проходящая по безлюдным горным пустырям и девственной тайге, практически не охранялась, доходили до Монголии.

Родина гениального полководца и стратега Чингисхана, колыбель великой империи, центр степи, простирающейся от Амура до Дуная, в начале XX века представляла картину ужасающей нужды, упадка и деградации. Безжалостно ограбленное китайскими ростовщиками и русскими купцами местное население истреблялось эпидемиями и сифилисом, который занесли сюда казаки. Средневековые суеверия, вера в заклинания, алкоголизм, повсеместная безграмотность и отсутствие какой-либо надежды на перемену существующего положения. Вымирала нация древних степных рыцарей, предки которых были хозяевами почти половины мира, которые поили своих коней в Висле и Адриатике, водили в арканах русских князей. Постепенно сокращалось количество подданных Богдо-гегена, как называли духовного — вождя Монголии, — третьего после тибетского Далай-ламы и Панчен-ламы сановника «желтой веры».

Издавна монголы жили среди степей, которые их кормили и охраняли. Вместе со стадами скота и коней они кочевали в поисках лучших пастбищ, воды, укрытия гор от холодных ветров, дующих из Сибири. Несколько раз в год они переносили свои юрты с одного места на другое.

По ночам семьи номадов собирались вокруг пышущих жаром печей. Чужаков они гостеприимно встречали чарками чая с кобыльим или верблюжьим молоком. Однако добавить туда еще и масла могли позволить себе только зажиточные. Ну и, конечно же, ламы в монастырях. Лам в Монголии было очень много. Желтые и красные монашеские облачения носила почти половина мужского населения этой страны. Самые крупные монастыри насчитывали по несколько тысяч монахов. Вокруг таких монастырей появлялись торговые ряды, вырастали купеческие фактории, резиденции европейских колонистов. В особом районе селились представительницы древнейшей профессии. Их услугами в равной степени пользовались как обитатели монастырей, так и гости из-за Великой стены.

Вот какой Монголия предстала глазам скитальцев, по словам Оссендовского: «В самом центре Азии лежит огромная и богатая страна Монголия. Широко раскинулась она от снежных вершин Тянъ-Ша-ня и раскаленных песков Западной Джунгарии до лесистых склонов Саян и Великой Китайской стены. Колыбель народов, таинственных сказаний и легенд, родина кровавых завоевателей, чьи столицы погребены в песках Гоби, но сохранились их кольца-талисманы и древние кочевые законы, земля монахов и злых духов, по которой кочуют племена, возглавляемые ханами и князьями (нойонами) — потомками Чингисхана и Хубилай-хана, — все это Монголия.

Загадочная страна, исповедующая культы Рамы, Шакья-Муни, Цзонкабы и Паспы, заветы которых тщательно охраняются самим Живым Буддой — Богдо-гегеном, чья резиденция расположена в Та-Куре — второе название Урги; страна знаменитых врачевателей, пророков, магов, предсказателей, колдунов; родина таинственного знака — свастики; земля, в которой еще живы воспоминания о давно почивших властелинах Азии и половины Европы — и это тоже Монголия. Страна скалистых гор, выжженных солнцем и прокаленных лютым морозом равнин, страна чахлого скота и нездоровых людей, родина чумы, сибирской язвы и оспы, страна горячих источников, высокогорных перевалов, охраняемых духами, и священных озер, кишащих рыбой; страна, где водятся волки, редкие разновидности оленя и горного козла, а также бессчетное множество сурков, диких лошадей, ослов и верблюдов, никогда не знавших уздечки; где можно встретить свирепых собак и хищных птиц, алчно терзающих бросаемые на этой бесконечной равнине без погребения людские трупы, — и это тоже Монголия».

 

Монгольский кондотьер

Предреволюционная Монголия разделялась на западный и восточный аймаки. Административным центром первого был Улясутай, которым управлял китайский наместник. Улясутай совсем не походил на город в европейском значении этого слова. На утоптанной, как глиняный пол, «улице» гнили отходы, смердели человеческие экскременты, валялись дохлые кошки и крысы. Вдоль дорог торчали столбы с головами преступников. Тела же сбрасывались в ближайший овраг. Так, впрочем, поступали и с более уважаемыми гражданами. Ламаистские традиции запрещали копать землю, считавшуюся святой. Функции же могильщиков выполняли собаки-людоеды. В Улясутае Оссендовский сразу попадает в са мую гущу событий:

«Попав в город, мы тут же окунулись в пучину политических страстей. Монголы яростно протестовали против вмешательства Китая в дела их страны. Взбешенные китайцы требовали в ответ выплату налогов за весь период существования монгольской автономии, с таким трудом вытребованной у Пекина. Русские колонисты, издавна селившиеся вокруг городов, больших монастырей или становищ кочевников, разбились на враждующие группировки. Из Урги поступило сообщение, что русский генерал барон Унгерн фон Штернберг возглавил войско и сражается за независимость Внешней Монголии. Русские офицеры и беженцы создавали вооруженные отряды, против чего протестовали китайские чиновники, но что одобряли монголы. Большевики, встревоженные формированием этих отрядов, послали свои войска к монгольской границе. Из Иркутска и Читы то и дело спешили в Уля-сутай и Ургу большевистские курьеры с разного рода предложениями к китайским комиссарам. Китайская администрация в Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками и выдала им русских беженцев, нашедших прибежище в Кяхте и Уланкоме, тем самым грубо нарушив международные законы. Затем большевики провозгласили Ургу коммунистическим городом. Русские консулы бездействовали. В районе Косогола и долины Селенги произошли вооруженные столкновения Красной Армии с антибольшевистскими формированиями. Китайские власти распорядились ввести войска в монгольские города и разослать по всей стране карательные отряды, и в довершение всего китайские военные в поисках крамолы проводили крупномасштабные обыски, не гнушаясь при этом кражами.

Вот в такую атмосферу окунулись мы после трудного и опасного путешествия по Енисею, Урянхайскому краю, Монголии, земле торгутов, провинции Ганьсу и Кукунорской равнине».

В городе кипела жизнь. Русские, китайские и американские фирмы проворачивали здесь оптовые операции. За бесценок они скупали у монголов скот, кожу, верблюжью шерсть. Караваны шли на запад через Кобдо и перевал Улан-Дабан до Бийска и Барнаула или на юг до Иркутска. Существовал и третий путь — на восток к портам Желтого моря, но транссибирская дорога со временем сделала его ненужным. После поражения Колчака в Улясутай начали массами наплывать жители бывшей царской империи, по тем или иным причинам чувствовавшие себя в опасности. Забытый путь в Калган ожил. По нему двигались толпы беженцев. Они не имели никаких документов. Гонимые страхом и отчаянием, они шли куда глядели глаза. Почти у всех было оружие, но только некоторым из них удалось вывезти из России или приобрести по дороге какой-нибудь капитал.

Традиционная гостеприимность, которая всегда была присуща жителям монгольских степей, подверглась тяжелейшему испытанию. Так как беженцам нечем было платить, продуктов, лошадей и проводников они добывали силой. В предреволюционной России азиаты считались чем-то низшим. Недавним царским офицерам трудно было об этом забыть. Скрипя зубами, они приспосабливались к постановлениям все еще правящей в Монголии китайской администрации. Та же все менее доброжелательно смотрела на проблематичных иностранцев и без всяких церемоний, под любым предлогом, сажала их в тюрьмы. Оставшиеся же на свободе, чувствуя опасность, начали создавать отряды для местной самообороны вместе с русскими колонистами, заселившими почти весь юг Монголии. Многие думали, что дни китайского правления уже сочтены. Среди по селенцев большинство отдавали предпочтение большевикам. В поисках единомышленников обе стороны втягивали в интриги как китайцев, так и монголов. Атмосфера все больше накалялась, когда в восточных аймаках начал устанавливать порядок барон Унгерн.

Роман Максимилиан фон Унгерн-Штернберг происходил из древнего рода балтийских баронов, легендарным родоначальником которого, возможно, был сын Рюриковича, изгнанного с Галицкой Руси. Необузданный, вспыльчивый, зачастую безумный, этот офицер не сделал карьеры в царской армии. Его выслали, а точнее, сослали в самый отдаленный «зеленый гарнизон» империи — в Забайкалье, в казацкие станицы над Амуром. Тем не менее он верил в свою историческую миссию. Когда в 1911 году в Китае была свергнута маньчжурская династия, он появился в Монголии, стараясь примкнуть к рядам Дамби Джамцана, астраханского калмыка, который, переодевшись в ламу, призывал к освобождению Монголии от китайцев. Верхом в одиночестве он проехал много тысяч километров по монгольской степи. Он знал страну, людей, их язык, веру и обычаи. Степная аристократия издавна твердила, что это не Монголия должна принадлежать Китаю, а Китай Монголии. Унгерн знал об этом и верил в себя. Во время одного из отпусков в семейном кругу он разоткровенничался: «Там, в центре Азии, отношения такие, что если уметь крутиться, то можно стать даже императором Китая». В истории этого государства записано, что когда-то обычный разбойник основал известную и великую династию. В этот раз история не повторилась.

В 1910 году будущий «хан» некоторое время служил в отряде охраны русского консульства в Урге. Спустя пару лет он становится военным инструктором в монгольской армии. Женился ли он на некой маньчжурской княжне и оставил ли потомка, как утверждают некоторые биографы, точно неизвестно.

Русский консул в Кобдо не дал согласия на вступление Унгерна в повстанческие отряды в роли инструктора. Видно, барон не пользовался доброй славой. Однако он остался в монгольских степях. Начало войны принесло долгожданные перемены в судьбе пропадающего в глуши казацкого есаула, авантюриста и кондотьера по натуре. Унгерн соглашается на службу в донском полку казаков, находящихся на территории Восточной Пруссии. Потом он служит в сформированной в Туркестане «Дикой дивизии». Воюет в Карпатах под руководством чем-то похожего на него барона Врангеля. Когда большевики пришли к власти, он вернулся в Забайкалье. После поражения белых офицеров официальная пресса Дальневосточной республики опубликовала характеристику барона. Она была написана в

1917 году: «В военном плане он является отличным, бесстрашным и способным справиться с любыми обстоятельствами офицером. В моральном плане его нужно упрекнуть в постоянных запоях, во время которых он совершает поступки, недостойные офицерского мундира. Из-за склонности к алкоголю он был переведен в резерв, согласно подтвержденному мной постановлению старших офицеров полка. Подписано: Полководец барон Врангель».

Унгерн получает высшие военные знаки отличия, поголовно вырезает взятых в плен австрийцев. Влезает в дикие авантюры по любому поводу. Начальству этого хватило, чтобы отправить его в отставку.

В актах предвоенного Министерства иностранных дел под грифом «Секретно» сохранилась докладная записка об организации русских монархистов в Польше. Она вкратце представляла деятель ность эмигрантского «Комитета внепартийного объединения» под руководством Врангеля. Обращает на себя внимание следующий фрагмент:

«Попытка фактического участия в монархической акции была предпринята членом Комитета объединения в Польше полк. Унгерном-Штернбер-гом, который завербовал группу из ста с лишним военных на лесные работы в Карпатах и Восточной Малой Польше на границе с Чехией (скорее всего, в Бесчадах. — Прим. авт.). Только после прибытия группы на место предполагаемых работ завербованным людям объяснили, что им нужно отправиться в Венгрию. В случае монархического переворота они должны были с оружием в руках свергнуть Габсбурга. После свержения барон Унгерн бросил этих людей без средств к существованию».

Для атамана забайкальских казаков Григория Семенова тот факт, что его приятель и соратник склонен к поступкам, недостойным звания офицера, не имел большого значения. В Маньчжурии ему требовались люди. Бурятский народный отдел Временного правительства в эмиграции хотел объединить всех буртов. Попытки преображения буртов в стан казаков не прошли. Из армии Колчака и Капелля прибывали десятки тысяч разбитых военных частей. Атаман формирует три корпуса, вооруженные и экипированные посредством испытанного союзника — Японии.

Барон Унгерн был его правой рукой. В начале 1918 года при помощи солдат из монгольского племени он занял Хайлар, главный город Барги. До ближайшего полустанка от Хайлар около 300 км.

Полковник Унгерн начал быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Раздает многочисленные смертельные приговоры. Судит каждого, на кого падает хоть тень подозрения в пособничестве революционерам. Экономя боеприпасы, он приказывает сжигать жертвы в топках паровозов. Живьем! Одновременно он ведет достаточно гибкую политику по завоеванию общественного мнения. В Хайдаре он жертвует дом на нужды польского католического прихода. Сомнительно, чтобы он испытывал симпатию к католицизму. Балтийские немцы в царской России были одними из жесточайших преследователей поляков. Он попросту искал центры, на которые мог бы опереться. Поляки были ему временно нужны. Под конец того же года он находится в Даурии, где участвует в создании бурятской офицерской школы. Из нее выйдут будущие эмиссары с панмонгольской идеей и члены Союза русских фашистов, действовавшего до 1945 года.

Белые не защитили черносотенных порядков «матушки России» в Забайкалье. Зелено-белый флаг сибирских казаков перестал развеваться над полями наиболее кровопролитной Гражданской войны. Не помогли интервенты, благословения православных патриархов и сабля Собеского, которую получил от казаков генерал Иванов-Ринов, наследник атамана Семенова.

Прежде чем атаман сбежал в Маньчжурию, он отправил Унгерна в отставку. А может быть, барону надоело выполнять приказы какого-то выскочки и он решил действовать самостоятельно? Сформировав из семеновских остатков восемь сотен казаков, он притаился над Орхоном.

То, что делали унгерновцы с китайцами, красными пленными, арестованными либо по доносу, либо по подозрению, трудно выразить словами. Специалисты по отправке ближних на тот свет считали, что жертва должна чувствовать, что умирает. Их закапывали по горло в землю, оставляя на произвол судьбы в безлюдной степи под палящими солнечными лучами, бросали связанными в муравейник, разрывали лошадьми, жарили или варили живьем, по ливали водой на морозе или медленно душили с помощью специально изобретенной машины. Все это не исчерпывало арсенала чудовищной изобретательности живодеров.

Генерал Роман фон Унгерн-Штернберг реализовал первый этап своих планов. Невиданная жестокость и террор, конфискация табунов лошадей и стад иного скота для нужд армии, безжалостный грабеж местных жителей резко сократили лагерь феодалов и ламаистских священнослужителей, которые до тех пор его поддерживали. Они, в общем, уже добились своей цели: устранили китайцев. Теперь следовало избавиться от этого авантюриста.

По мнению одного монгольского историка, унгерновцы забрали 4635 верблюдов, 40 171 лошадь, 26 407 голов крупного рогатого скота, 100 729 овец и коз, а также разного вида предметы ценностью на 415 157 ланов серебра (1 лан = 37,7 грамма). В Ур-ге были приобретены значительные запасы боеприпасов, продовольствия, мундиров и различных военных предметов. Был конфискован целый депозит государственного банка, а также была частично взята контрибуция с населения.

Барон постепенно развивает дипломатическую работу. Продолжаются интенсивные приготовления к коронации Богдо-гегена в качестве единовластного правителя Монголии. Письма и посланники кружат между Лхасой, Токио, Лондоном и Вашингтоном. Были щедро одарены влиятельные князья монгольских и тибетских племен. Барон отдает себе отчет в том, что он не может рассчитывать только на собственные силы, что он должен действовать в согласии с капиталистическими странами, которые, несмотря на поражение Колчака и его наследника Деникина, не отказались от идеи свергнуть власть большевиков.

В конце мая 1921 года белогвардейские остатки, притаившиеся около границы России в Уссурийском крае, Маньчжурии и Восточном Туркестане, все чаще дают о себе знать. В то же время японский генштаб направляет 175 тысяч солдат и значительную часть военного флота на Дальний Восток для подкрепления своей армии.

В Монголии фактически всю власть сосредоточил в своих руках «хан» Унгерн. С помощью феода-лов-союзников он проводит рекрутский набор. Он учит армию, главной ударной силой которой станут в дальнейшем две бригады Азиатской конной дивизии, сгруппированные из контрреволюционно настроенных забайкальских и оренбургских казаков. Всего он имеет под своим командованием около 11 тысяч сабель из 21 отряда и 37 карабинов. Он тесно контактирует с Семеновым, получая от него из Хай-лара, как сообщает газета «Известия» в номере от 15 мая 1921 года, только в течение одного месяца 200 подвод с оружием.

Но попытка повернуть колесо истории не удалась. Безумный налет и попытка перерезать Транссибирскую магистраль заканчиваются поражением. Барона оставляют союзники, массово дезертируют солдаты.

Озлобленные и униженные офицеры поднимают бунт. Макеев пытается застрелить «бога войны». Не удается. Барон бежит в степь. Там его поймают монголы и передадут конному разведчику подразделения кавалерии Красной Армии под командованием Константина Рокоссовского.

2 октября 1920 года барон во главе Азиатской конной дивизии пересёк границу Монголии и сделал первую неудачную попытку взять Ургу. После поражения он сменил тактику. Он устроил совещание с представителями монгольской аристократии. За освобождение арестованного китайцами Богдо-гегена — «Живого бога» они обещают помочь Унгерну. К Азиатской конной дивизии присоединяется конница восточных аймаков. Небольшую помощь оказывают и японцы.

В конце января — начале февраля 1921 года продолжались бои за Ургу. «Правление» унгерновцев в Урге — это сплошная полоса террора, пыток и экзекуций. Балтийский барон хотел основать орден «буддийских рыцарей-крестоносцев». В Монголии просыпается суеверный страх. Однако некоторые видят в Унгерне освободителя от китайского гнета. Он был ханом, наследником великогр Чингиза, о котором складывались песни и сказания. На пальце барон носил перстень со свастикой.

Однако иллюзии быстро рассеялись. Край, опустошенный китайцами, был не в состоянии вынести растущих затрат на реализацию воздушных планов «кровавого барона». Вынесение безотлагательных приговоров военных судов, растущий гнет со стороны помещиков и постоянные реквизиции провоцировали простых людей все чаще прислушиваться к пропаганде красных.

В начале марта 1921 года в пограничном городе Троицкосавск состоялся первый съезд Монгольской народной партии, которая насчитывала тогда всего около двухсот членов. Однако эта партия обрела поддержку со стороны северного соседа. Достоин внимания тот факт, что еще во время заседания съезда Китай обратился к советским властям с просьбой о вступлении в Монголию Красной Армии.

10 апреля того же года созванное в эмиграции Монгольское временное правительство, желая избавиться от Унгерна и его сподвижников, также обратилось за помощью к Красной Армии и военным отрядам Дальневосточной республики.

Барон, предупреждая врагов, собирался ударить первым. Он мобилизовал все силы и усиленно искал союзников. 20 апреля 1921 года Азиатская конная дивизия выходит из Урги и направляется на север. Тем временем вся южная граница Сибири находится в огне. После первой стычки, сохраняя видимость покорности и дисциплинированности, отряды белых становятся бандитскими группировками. Теперь каждый из них заботится только о спасении своей жизни. Они изменяют «кровавому барону» и бросают его. Сам же он будет воевать до конца. Смерти он не боялся, как будто знал, когда она наступит. Он верил предсказаниям.

Процесс и суд над наследником Чингисхана происходил в Новониколаевске. Приговор мог быть только один. Он был выполнен 17 апреля 1921 года.

Антоний Оссендовский познакомился с «кровавым бароном» в монастыре над Орхоном. Он провел в Урге 9 дней. За это время он выслушал исповедь и родные саги жестокого балтийского бандита. Он был свидетелем экзекуций над большевистскими комиссарами и гаданий лам. На следующий день после ухода Азиатской конной дивизии на север, 21 мая 1921 года, он уехал из Урги.

Их первая встреча состоялась в самом начале мая 1921 года в примонастырском поселке Ван-Хурэ, расположенном на тракте между Улясутаем и Ур-гой. Унгерн прибыл сюда на свидание с Резухиным и Казагранди и остановился в юрте Рибо — тот был тогда врачом 2-й бригады. В эту юрту и велено было явиться Оссендовскому. Будучи наслышан о страшном бароне, он на всякий случай сунул за обшлаг рукава ампулу с цианистым калием, чтобы отравиться, если Унгерн прикажет его казнить, как незадолго до того по подозрению в шпионаже был зарублен полковник Филиппов, спутник и товарищ Оссендовского.

У входа в юрту стоял адъютант Резухина, капитан Веселовский. За поясом у него был заткнут револьвер без кобуры, в руке он держал обнаженную шашку, которой зарубил Филиппова. Лужа крови еще не впиталась в землю перед юртой.

«Не успел я переступить порог, — вспоминает Оссендовский, — как навстречу мне кинулась какая-то фигура в красном монгольском халате. Человек встряхнул мою руку нервным пожатием и также быстро отскочил обратно, растянувшись на кровати у противоположной стены.

— Кто вы такой? — истерически крикнул он, впиваясь в меня глазами. — Тут повсюду шныряют большевистские шпионы и агитаторы!».

Между тем Веселовский неслышно вошел в юрту и остановился за спиной Оссендовского. Шашку он по-прежнему держал в руке, не вкладывая ее в ножны и ожидая, видимо, что с этим посетителем приказано будет поступить так же, как с предыдущим. Но барон внезапно сменил гней на милость. Как пишет сам Оссендовский, он уцелел только благодаря привычке к самообладанию. Отчасти это могло быть и так, однако, скорее всего, он вовремя успел напомнить барону о каких-то своих заслугах в борьбе с красными или связях с известными Унгерну лицами.

В «Истории Монгольской революции 1921 года» (проф. Ширендыба), изданной в Улан-Баторе, можно найти фамилию Оссендовского. Ему посвящено одно предложение, оканчивающееся эпитетом «авантюрист».

Интересный ракурс этого периода жизни писателя представлен в опубликованных в Москве в 1969 году воспоминаниях бывшего работника русской купеческой организации в Монголии А.В. Бурдукова. Вспоминая осень и зиму 1920 года, Бурдуков пишет:

«Вместе с белыми беженцами в Улясутай прибыл проф. Фердинанд, поляк, который попал в Сибирь через Урянхайский край и где-то по дороге присоединился к отрядам белых. Опытный политик и закоренелый противник Советской России, создавая себе окружение, играл в опасные игры. Интриган хвастался, что якобы после окончания Русско-японской войны 1904–1905 гг. он был вместе с всемогущим тогда царским министром Витте при подписании соглашения в Портсмуте. Он объединил вокруг себя польских беженцев и активных русских белых бандитов. После того как он нашел подступ к китайским и монгольским властям в Улясутае, он начал играть роль посредника между ними».

Легко понять, какую действительно роль играли русские колонисты в автономной с 1911 года, но все же остающейся зависимой от «Центрального государства» Монголии. В иркутских архивах найдены депеши и записи Бурдукова, информирующие о численности китайских гарнизонов в Кобдо и Улясутае, настроениях среди местных жителей и политической ситуации.

После Октябрьской революции 1917 года автор воспоминаний был назначен представителем крупной торговой фирмы «Сибцентросоюз». Это назначение подписал 2 декабря 1920 года Игнацы Майский, бывший дипломат и многолетний посол СССР в Великобритании, руководитель Сибирской комиссии государственного плана в Новониколаевске. Такие фирмы, как «Сибцентросоюз» или «Монго-левск», препятствовали наплыву китайского капитала в Монголию и полному овладению экономикой края пришельцами с юга.

Белые, все чаще прибывающие в Улясутай, начали подозревать Бурдукова в проведении вражеской пропаганды, вооружении колонистов, а также в тай ных связях с «Советами» Сибири с целью введения Красной Армии в Монголию. Такие, во всяком случае, обвинения получали китайские власти.

Когда кровавая унгерновская авантюра подошла к концу, прибывшие в Улясутай белые в страхе перед взбешенными Унгерном китайцами организовали мощный отряд самообороны под руководством полковника Михайлова. Самым близким советником полковника стал «ликвидированный» по приказу Унгерна Оссендовский.

21 мая 1921 года Унгерн издает часто цитируемый историками «Приказ № 15», обращенный к «русским отрядам на территории Советской Сибири». В нем идет речь о том, что после избавления от китайцев и установления власти Богдо-гегена Монголии достанется роль центра для выступления против красных в Дальневосточной республике.

В 9-м пункте «Приказа № 15» была подчеркнута необходимость ликвидации всех евреев и большевиков вместе с их потомством так, «чтобы не оставлять хвостов»; в пункте 17 говорилось о передаче власти в военных гарнизонах и интендантстве, в меру возможности… в руки поляков.

Бурдуков пишет, что этот приказ редактировал Оссендовский и, желая окончательно погубить противника в глазах советских читателей, в конце книги прибавляет, что Оссендовский «внушил дегенерату Унгерну мысль о восстановлении дома Романовых, а сам на полученные от него средства поехал на восток за царем Николаем Романовым, место пребывания которого было якобы известно только ему одному. Натравив таким образом дикого барона на евреев и на тех русских, которые не хотели вступать в конфликт с советской властью, он благополучно добрался до Америки, где написал клеветническую книгу на Советский Союз. Нажив на обмане и клевете не одну сотню долларов, этот проходимец вернулся в Польшу».

Однако характерное «классовое» видение не помогло Бурдукову. Воспоминания были опубликованы лишь тридцать лет спустя после исполнения смертного приговора над автором.

Но не будем забегать вперед. Если верить Оссен-довскому, то Унгерн сначала собирался отправить его на тот свет, как и других членов комитета самообороны в Улясутае. Диктаторы всегда в первую очередь ликвидировали неудобных свидетелей собственных шагов. Особенно если эти люди знали всю подоплеку событий, а кроме того, владели пером.

В случае с Оссендовским было что-то особенное, так как «кровавый барон» не только позволил ему уйти из Урги, но даже допустил по отношению к нему некую фамильярность.

Следующая их встреча состоялась в Урге. Проезжая по улице, барон заметил Оссендовского, пригласил его сесть в автомобиль и привез к себе в юрту. Там гость осмелился напомнить хозяину, что в Ван-Хурэ тот обещал помочь ему добраться до какого-нибудь порта на тихоокеанском побережье. На это Унгерн ответил по-французски: «Через десять дней я начну действия против большевиков в Забайкалье. Очень прошу вас до той поры остаться при мне. Я столько лет вынужден находиться вне культурного общества, всегда один со своими мыслями. Я бы охотно поделился ими…» Оссендов-ский, естественно, согласился и, по словам Перши-на, «напоследок сделался чем-то вроде советника при Унгерне и усиленно подогревал его оккультизм». Но, рассказывая барону о могущественных владыках Агарты и сочувственно выслушивая его монологи о «проклятии революции», предсказанном еще Данте и Леонардо да Винчи, Оссендовский преследовал цель сугубо практическую — вырваться из Урги в Китай, к очагам цивилизации, к морю, к железной дороге. Об этом тогда мечтали все русские беженцы в Монголии, но Унгерн под страхом смерти никому не разрешал покидать столицу. Собственно говоря, Оссендовский в своей книге и не скрывает этих планов. Он ни словом не обмолвился о том, каким способом удалось ему добиться желаемого. Между тем он был столь же фантастическим, как сама фигура ургинского диктатора, как жизнь, в которой только такой способ и мог оказаться действенным.

Оссендовский рассказывает, что Унгерн, выступая в поход на север, сдержал обещание и отправил его на восток вместе с караваном, идущим к китайской границе. Через двенадцать дней пути караван без приключений достиг Хайлара — видимо, пограничные посты были подкуплены.

Очень сомнительно, что Оссендовский приложил руку к «Приказу № 15», так как был знаком с Ун-герном только 9 дней. Барон, будучи хозяином жизни и смерти на территории Монголии, контролируемой Азиатской конной дивизией, огласил несколько сот распоряжений и приказов. Он спокойно мог сам отредактировать этот приказ, в крайнем случае приказать это сделать кому-либо из штабных служащих.

Оссендовский, распространяясь позднее о своей роли в проведении конференции в Улясутае, которая могла дать возможность команде уйти в Китай без лишнего кровопролития и передать власть монгольской администрации, вспоминал Бурдукова как делегата, пособничествовавшего большевикам. Он писал, что вместе с другим поляком, представителем американской фирмы, ему удалось «убедить (Бурдукова. — Прим. ред.) в том, что его начинания закончатся либо пулей во лбу, либо петлей на шее». Теперь мы знаем причину антипатии этих двух господ.

Делегация Дальневосточной республики, прибыв на переговоры в США, привезла опубликованную на страницах газет «Pekin» и «Tientsin Times» корреспонденцию барона Унгерна с его агентами. В читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки можно ознакомиться с ее содержанием. Особенно интересным является последнее письмо под номером 986, высланное 20 мая 1921 года некоему Григорию. Оно содержит что-то вроде политического кредо. Его адресатом, вероятно, являлся атаман Семенов. Обратим внимание на дату: именно в этот день Азиатская конная дивизия оставила Ургу, двинувшись на север, а Оссендовский направился на восток, именно туда, где находился получатель корреспонденции. Вероятно, что он ее перевозил. Предоставим слово барону:

«Азиатская конная дивизия. Урга, 20 мая 1921 г. № 986.

Искренне ваш барон Унгерн».

Григории, я хотел бы сообщить тебе о событиях в Монголии. Теперь нет революционных китайских отрядов на территории наших действий. Их главные силы были разбиты и полностью уничтожены. Серьезная кампания, имевшая цель соединить Внутреннюю и Внешнюю Монголию и включить в состав Великой Монголии племена Восточной и Западной Монголии, была проведена с большим успехом, и я уверен в конечном триумфе Вогдо-гегена и моих стараний. Теперь главное внимание я концентрирую на провинциях Восточной Монголии, которые должны служить барьером перед революционной агрессией Китая, и после этого останутся средства для аннексии Западной Монголии. Согласно принятому плану, эти провинции не будут подчиняться Совету министров в Урге, но сохранят автономию как новые аймаки со своими собственными судами, правом и административными структурами, а также общественными обычаями. Только военное и финансово-экономическое единство в благословенном Богдо-гегеном оборонном союзе. Цель этого союза двояка. С одной стороны, это возможность соединения всех племен монгольского происхождения вокруг одного центра, с другой стороны, военная и моральная охрана от гнилого Запада, который остается под влиянием безумной революции и потерял мораль во всех своих проявлениях, как физических, так и духовных. Что касается Кобдо и Урянхая — за них я спокоен. Жители этих регионов, древние тувинцы и сойоты, готовы присоединиться к нам, испытывая на себе иго Китайской республики и тяжелой руки коммунистов и большевиков.

Следующим этапом в революционном движении является Азия, движение под лозунгом „Азия для азиатов“ означает создание Королевства Центральной Монголии, которое должно соединить все племена монголов. Мне удалось установить контакт с киргизами через высланное письмо влиятельному лицу, бывшему члену Думы, очень образованному киргизскому патриоту и потомку ханов Золотой орды, которая господствовала от Иркутска до Волги. Подобным методом ты должен управлять событиями в Тибете из Пекина, китайском Туркестане и в первую очередь в Sinkiangu. <…>.

Необходимо спасти Китай от революционной смерти посредством возрождения маньчжурской династии, которая так много сделала для монголов и которая приобрела бессмертную славу. <..>.

Я начинаю перемещаться на север и в скором будущем начну действовать против большевиков. Если только мне удастся дать мощный и решительный импульс всем отрядам и людям, продолжающим борьбу с коммунистами, и как только я увижу организованное восстание в России под предводительством порядочных и преданных своему делу людей, я направлю свои действия на Монголию и объединенные с ней провинции с целью реставрации маньчжурской династии, которую я считаю единственным центром борьбы с мировой революцией. <…> Будущее России, разбитой морально, духовно и экономически, ужасно и невообразимо. [Восток] единодушно поднимается против духа революции. Теперь этого нельзя ожидать от западных держав. Их беспокоит только сохранность их капитала и собственности с принятием революционных сил. <..> Вывод один: революция победит, культура высшего порядка падет в руинах перед атакой грубой, алчной и невежественной толпы, охваченной революционным безумством и уничтожением, ведущим к мировому иудаизму. Философия их религии — око за око — внедрена в жизнь, а каноны Талмуда призывают использовать любые методы для достижения цели евреев: уничтожения государств и наций. Обрати особое внимание на действия еврейских капиталистов, участвующих в нашей работе. <…> Пожалуйста, уговори Фушана, товарища по партии курильщиков опиума, чтобы он выслал мне автомобилем опытного монгольского дипломата, он мне необходим. Мне также нужен подходящий представитель объединенных китайских магометан. Также необходимо, чтобы вышеназванный Фу-шан повлиял на богатых князей, генералов-монархов и купцов, чтобы они приобрели типографию и начали издавать хорошую газету, провозглашающую реставрацию монархии под жезлом маньчжурской династии. <…>.

Если ты случайно имеешь доступ к беспроводной станции, сообщи нашей радиостанции в 9 часов утра по харбинскому времени „J.U.T“, используя код „Восток“, а я соединю.

P.S. Не спи там, проснись. Что поделывает мой чародей? Все, что он предсказывал, сбылось. Чахар, которого я к тебе посылал, оказался преступником и подлецом. Не верь ни единому его слову. Доверяй „профессору“.

Пять месяцев спустя, 26 сентября 1921 года, корреспондент информационного агентства Рейтер телеграфировал из Шанхая: «Семенов объявил войну Меркулову и выехал в Америку. Генерал Семенов прибыл в Шанхай из приамурской области, без денег. Его лишили звания атамана, данное Советом (Радой) казаков. Он утверждает, что уезжает в Америку с дипломатической миссией, и надеется, что вернется весной. В последнее время у генерала было много проблем. Предыдущей весной, когда войска интервентов заняли Владивосток, я, переодевшись, доехал до города, где был свидетелем президентских выборов своего конкурента — Меркулова. В результате борьбы этих двух людей была упущена власть белых в Восточной Сибири. Ищущий приключений лихач генерал Унгерн-Штернберг был предоставлен своей судьбе на границе между Монголией и Дальневосточной республикой. Маленькая армия Унгерна была разбита отрядами красных, которые ударили, когда сориентировались, что неоткуда ждать помощи. Как следует из „Московских известий“, он был схвачен врагами и расстрелян. Бессмысленная жертва барона Унгерна-Штерн-берга и его армии, парализованная инициатива белых во Владивостокском округе, сдержанное отношение японцев к белогвардейцам — это результаты конфликта Семенов — Меркулов». Братья Меркуловы, богатые сибирские купцы, продержались у власти недолго.

Истинная причина, по которой японцы оставили барона на произвол судьбы, не могла быть известна корреспонденту. Развитый военный флот «Страны Цветущей Весны» требовал все больше жидкого горючего. Возможность использования сахалинских нефтяных месторождений стоила любых жертв. Их использовали противники последнего монгольского хана. От имени Дальневосточной республики переговоры проводил министр иностранных дел этого эфемерного буферного явления Юрин Джевалтов-ски. Он обещал уступить. Ему поверили. В большевизме он окончательно разочаровался лишь четыре года спустя и вернулся в Польшу, где при достаточно загадочных обстоятельствах окончил свою жизнь. У ЧК были длинные руки.

Нефтяные и газовые месторождения на Сахалине Москва позволила эксплуатировать фирме «MITSUI» лишь на рубеже веков. Мало известно о том, каким образом и откуда флот и авиация Японии снабжались горючим во время Второй мировой войны.

Забайкалье и Даурия для ссыльных из Европы не были раем. Они терпели бедствия, страдания и муки, какие только можно приготовить ближнему. Революция смела царские порядки, смела также большинство следов их пребывания, стараний, труда и успехов. После ее победы Забайкальский край стал архипелагом ГУЛАГа. Лишь отдельные тубыльцы нанимались на работу в рудники. Умирали очень быстро.

Для Антония Фердинанда Оссендовского в течение первых декад его взрослой жизни Дальний Восток был территорией увлекательных научных путешествий и исследований. Он свободно передвигался, имел личные контакты и заводил дружеские знакомства. Об этом свидетельствует тот факт, что уже после поражения Колчака в начале июня 1921 года его снеова выбрали секретарем Восточного отдела Российйского географического общества во Владивостоке.

Гримгорий Семенов в конце 30-х годов основал Союз — русских фашистов в империи Маньчжоу-Го. Он отдавал себе отчет в том, что русский народ в своем большинстве верил красным, нежели белым, на стороне которых были лишь относительно небольшая группа городской интеллигенции и казаки. После окончания Первой мировой войны международная ситуация также изменилась не в пользу белых. Эиволюция произошла быстро. Некоторые европейские государства, например Франция, еще в 1919 году начали переговоры с большевиками о принятии общих действий против «националистических» движений в России. Реализаторами этого курса о стали комиссар граф Мартел и главнокомандующий коалиционными войсками в Сибири генерал Яряин. Их отношение к генералам Колчаку и Врангелю было настолько однозначным, что не нужно было искать каких-то других аргументов для подтверждения враждебности Франции по отношению к белым. Такое мнение отразилось в изданных в Китае в 1938 году воспоминаниях мыслителя, доктора философии, политика и полиглота атамана Григория Семенова. Это подтверждают также документы, которыми он располагал. Восемь лет спустя его казнили чекисты.

Оссендовский направляется в Китай и Японию. Он отдыхает от недавних опасных приключений, посещает города, интересуется памятниками культуры и I архитектуры…

В немногих библиотеках мира можно найти экземпляр журнала «Эхо Дальнего Востока», изданного в Токио на английском, польском и японском языках. Те, которые мне удалось найти, были октябрьскими номерами (№ 2 и № 3) за 1921 год. В одном из них было напечатано пламенное воззвание о спасении тысячи польских детей, погибающих от голода и разных болезней, оставленных на произвол судьбы на чужих, холодных, ужасных и бескрайних просторах Сибири. Обращение под названием «Смерть идет» было подписано: «Профессор Политехнического и Сельскохозяйственного институтов, доктор Антоний Оссендовский. 8 сентября 1921 года. Токио».

Почти в то же время Оссендовский встречается с американским журналистом Левисом Стантоном Паленом, который увлекался его рассказами. Пален сразу же предложил свои услуги по редактированию и переводу написанной по-русски новой книги Оссендовского. Предложение было принято. В английской версии книга называлась «Звери, люди и боги».

 

Польский Индиана Джонс

Оссендовский пробыл в Соединенных Штатах около года. Перед тем как отправиться во Владивосток, он сотрудничал в Китае и Японии с американской экономической организацией, изучающей рынки. В Шанхае он пополняет необходимыми данными рапорт, подготовленный для некоего таинственного капитана Тибо, о политико-экономической ситуации в Урянхайском крае и Монголии. Не исключено, что это именно он вскоре станет послом Токио в Москве. На документе из архива НКВД посол Японии в СССР значится под фамилией Того. Вполне возможно, что это одно и то же лицо, однако транслитерация японских и китайских фамилий латинскими буквами всегда составляла трудность.

Когда Оссендовский переплывал океан, он уже имел готовую рукопись книги «Звери, люди и бо ги». Книга появилась в Нью-Йорке на рубеже 1921–1922 годов, а в Лондоне — в 1922 году. Ее перевод на польский язык, осуществленный в 1923 году, получил название «По земле людей, зверей и богов» с подзаголовком «Верхом по Центральной Азии». Ее переводы на русский, болгарский, хорватский, чешский, датский, французский, испанский, голландский, литовский, португальский, словацкий, шведский и итальянский издавались один за другим. Книга имела необычайный успех, она стала мировым бестселлером. Репортаж из ада, из глубины разогретого политическими страстями котла. Это подлинные свидетельства того, кто сам стрелял в красных, слушал предсказания лам, лично общался с «кровавым бароном», исходил тайгу, горы и пустыни, которых даже не было тогда на картах.

Успех, а вместе с ним большие деньги и контракты на следующие книги должны были последовать очень скоро. Может быть, Оссендовский сам его не ожидал? Он продолжал интенсивные поиски жены, оставшейся в России.

Об Анне Николаевне Оссендовской мы знаем очень мало. Говорят, что она прекрасно владела не только английским, но и другими иностранными языками. Семья Анны не очень охотно приняла ее супруга. Солидные русские купцы косо смотрели на подозрительного поляка, который марал бумагу писаниной и отправлял ее в газеты.

В докладной записке Квапишевскому о деле спасения жены Оссендовского было написано, что в августе 1917 года благодаря помощи Ликвидационной комиссии по делам бывшего Польского государства в Петрограде госпожа Анна «вместе с мужем приняла польское гражданство, а в феврале 1919 года она была арестована и в течение 6 месяцев находилась в тюрьме в Красноярске. После выхода из тюрьмы она была осуждена на пять лет общественных работ». Польское консульство телеграфировало Ос-сендовскому, что его жена остановилась в Томске на территории Технологического института в квартире профессора В.И. Минаева. Ее супруг с присущей ему энергией продолжал «спасение», подключив к этому делу польское посольство в Токио, Министерство иностранных дел в Варшаве, Польскую репарационную комиссию в Москве, посольства Швеции, Швейцарии и Дании в Советской России. Желая получить помощь американского Красного Креста, он подчеркивал тот факт, что его жена была одной из основательниц польского госпиталя Красного Креста в Петрограде.

В конце 1921-го — начале 1922 года Оссендовский продолжил попытки вызволить жену из русской глубинки. На этот раз он просит вмешательства вице-министра внутренних дел господина Корсака. Наконец приходит долгожданная телеграмма, извещающая о том, что Анна Николаевна жива. Однако после возвращения Антония Оссендовского в Польшу он уже не так заботится о приезде своей жены и даже не благодарит никого из тех людей, кто помог ему вернуть ее. Он весь в работе и разнообразных занятиях. Он служит консультантом по вопросам военной промышленности при Министерстве военных дел, консультантом по вопросам торговых отношений с азиатскими странами в Министерстве промышленности и торговли, а также преподавателем в Польском Свободном университете и в Школе генерального штаба.

В Польше Оссендовский сразу же попадает в водоворот различных дел, событий и людей. В письме от 6 апреля 1922 года он говорит: «Я еще нигде не работаю официально, так как, во-первых, не спешу, а во-вторых, я никого не застал из полномочных особ, так как они были в Генуе. Здесь, в Министерстве иностранных дел, против меня проводится кампания из сфер германофильских, хотя это самое министерство широко использует мои советы и информацию и даже для решения одного щекотливого вопроса меня посылают в Латвию. От чьего имени это делается, я не знаю, так как официального приглашения у меня нет, а сам я, ожидая возвращения пана Скирмунта [тогдашний посол Речи Посполитой в Лондоне Константин Скирмунт. — В.М.], я не предпринимаю никаких шагов <…>. Я много работаю, <…> выступил с двумя отчетами, <…> тема — мое путешествие по Азии».

1 апреля 1922 года Оссендовский выступил с отчетом перед Союзом врачей и естествоиспытателей в Варшаве. К выступлению перед варшавской элитой, большая часть которой получила высшее образование в российских вузах, он готовился очень старательно. Конспект занимал пять страниц. Свой доклад он начал с происхождения и состава экспедиции. Оссендовский очень подробно и компетентно описывал Урянхайский край. Он отмечал, что для охотничьих самострелов тогда еще использовали пули, отлитые из серебра и золота. Он описывал административный ламаизм, геологическую структуру и природные богатства, историю и политику Монголии, китайской провинции Каньсу и Тибета. Своим рассказом он просто очаровал слушателей.

Примерно через неделю, 8 апреля, он выступает с докладом о панмонголизме в Генеральном штабе. В конспекте обращает на себя внимание следующий фрагмент: «Мои мысли. Политика России и Германии: официальная и неофициальная. Они уничтожат нас руками азиатов. Вооружение! Газы, артиллерия, самолеты. Это должно сделать государство, а не общество, обезумевшее от интернациональной идеологии и изнуренное войной и ее результатами». Если принять во внимание тот факт, что в состав дивизий Красной Армии, которые пересекли восточную границу Польши 17 сентября 1939 года, входили в основном солдаты из-за Урала, то эту идею можно назвать пророческой.

В дневнике Оссендовского, который он вел до начала 1924 года, содержатся заметки о его путешествии в Азию, Соединенные Штаты Америки и другие страны. Там также можно найти записи, касающиеся политической ситуации в России. Но особо ценные сведения написаны мелким, почти неразборчивым почерком: он описывает проект организации в Польше производства… химического оружия. В списке предприятий, которые сделали ставку на введение этой продукции, мы найдем Военно-химический институт, Институт химических исследований, акционерное общество NITRAT и Союз химической промышленности. По его мнению, в работе должен был принять участие Военно-исследовательский завод, обеспечивая производство в мирное время, регулируя цены, разрабатывая технологию и методы производства. Он предлагает перенести из США фабрику анилина и создать ее филиал, а главных специалистов обучать за границей. Военный министр назначил лиц, ответственных за реализацию этой программы. Среди них — генерал Дзержа-новский, начальник III департамента (артиллерии и вооружения) генерального штаба, врач и полковник Мажецкий, начальник газовой школы. 30 июля 1922 года он подает прошение в Отдел военной промышленности и заявляет о своей готовности приступить к работе по организации химической промышленности от сырья и полуфабрикатов до готовой продукции. Оссендовский сообщает о том, что в России он был членом комиссии по мобилизации химической промышленности для военных нужд при Колчаке, а также изучал организацию этой промышленности в Германии и США, откуда он привез «схемы производства газов», а также что он является специалистом в области химии угля и имеет хорошие связи в Японии и Америке. Десятки страниц занимают подсчеты цен на сырье. Есть также там специальные перечни аппаратуры и рецептуры создания военных газов, а также адреса фабрик, в которых можно почти сразу внедрить производство полуфабрикатов. Условия закупки компрессоров и аппаратуры были обговорены с японскими фирмами.

Неизвестно, в каком объеме польский генеральный штаб взялся за реализацию этой программы. Правда, использование ядовитых газов было запрещено после окончания Первой мировой войны международными договорами, но почти через четверть века большинство европейских государств имели полные склады этой продукции.

На 1923 год Оссендовский запланировал написание 6 статей для журнала «Беллона», который выписывали в основном политики и военные: «Китай как военное государство», «Два новых политических явления: панмонголизм и панисламизм», «За кулисами официального милитаризма в России», «Польша — географический и экономический центр», «Японская империя: сегодня и завтра», «Соединенные Штаты и европейская политика». Эти мысли, взгляды и прогнозы заслуживали большого внимания, однако соотечественники их недооценивали.

Польский паспорт Оссендовскому выдал Государственный комиссариат. В нем было отмечено, что Оссендовский знает польский, французский и английский языки. Прописан он был по адресу: Варшава, улица Согласия, дом 8. Эта квартира принадлежала жене профессора Залевского, под научным руководством которого он 20 лет назад учился в Технологическом институте в Томске. Где он когда-то встретил свою первую любовь, Софью, невестку профессора. Теперь она была вдовой, а репатриированная из России жена Оссендовского приехала слишком поздно.

Ситуация в Польше была напряженной. Продолжалась интенсивная подготовка к предвыборной борьбе. Кружили слухи о возможном активном выступлении Винценты Витоса во главе крестьянства, с одной стороны, и Войцеха Корфанты во главе сил народной демократии — с другой. Все более отчетливо вырисовывается призрак гражданской войны и вместе с ней опасность внешнего вмешательства. Оссендовский все еще надеется на то, что Министерство промышленности и торговли пошлет его в Азию или Северную Америку на место Ипполита Г ливица.

В архиве Оссендовского сохранилось письмо на русском языке Эммануэля Нобеля из Стокгольма, в котором он благодарит Оссендовского за присланный экземпляр «Odjur, manniskor och guidar» и прибавляет, что успел прочитать мировой бестселлер ранее, чем книга была переведена на шведский язык.

Нашумевший бестселлер наконец доходит и до рук соотечественников Оссендовского. На страницах «Речи Посполитой» («Rzeczpospolita») появля ются первые рецензии. Первые же мощные удары по Оссендовскому наносят Свен Гедин, путешественник с мировой славой, исследователь неизвестных территорий Центральной Азии и Тибета, а также доктор Джордж Монтандон, врач, антрополог и этнограф, кавалер ордена «Звезда Эфиопии», женившийся на русской. Последний находился в Сибири с миссией Красного Креста примерно в то же время, когда Оссендовский читал лекции в Омске. Оба публично обвиняли автора книги «Звери, люди и боги» в том, что он дает неточные и даже ложные сведения в географических и этнографических описаниях. Температура полемики в прессе резко повышается. Появляются такие определения, как «ложь» и «выдумка». Автора упрекают в ошибках и неточностях при описании путешествия по Центральной Азии. Ставится под сомнение правдивость описанных им приключений.

Весь этот шум принес Оссендовскому чрезвычайную популярность и сделал хорошую рекламу. О нем говорили в парламентских клубах и на улицах. Сам он не мог относиться к этому спокойно. Противников он также щедро наделял эпитетами, среди которых «советские агенты» был одним из самых приличных. На страницах «Posener Tageblatt» кто-то обвинил Оссендовского в том, что он пребывает в близком контакте с большевиками, так как на страницах своей книги он представляет белых в черном цвете, а также цитирует добрые отзывы о большевиках, которые он слышал на китайской границе. Однако лондонский «Geographical Journal», венский «Antropos» и парижский «Journal Asiatique» достаточно высоко оценили большинство книг из дальневосточной серии.

Издатели и представители географических обществ, которые благосклонно относились к Оссендовскому, обеспокоились его репутацией и склонили его к публичной дискуссии. Она состоялась в ноябре 1924 года в одном парижском ресторане. Кроме доктора Монтандона, в ней участвовали известные в парижском кругу журналисты, литераторы и ученые. Оссендовский утверждал, что его книги «не научные работы, а только романтические рассказы о путешествии по Центральной Азии для широкой публики». Корреспонденту одной шведской газеты он заявил, что сочинение «Звери, люди и боги» он мог бы с таким же успехом закончить словами: «Вдруг открыл глаза и понял, что заснул за письменным столом».

Свен Гедин, считавшийся наиболее крупным специалистом в области географии той части света, не мог простить поляку, что тот бросил на него тень. Задетый за живое, он одаривает Оссендовского эпитетом «schwindler», который не стоит переводить. Чтобы окончательно добить противника, он собирает все свои и чужие претензии и обвинения в брошюру под названием «Ossendowski und Warheit» и издает ее в Берлине в 1924 году.

На помощь Оссендовскому пришли Пален, а также немецкий издатель его книг из Франкфурта. В рекордные сроки появляется брошюра, более объемная, чем брошюра Гедина. Это был сборник рецензий, фотокопий документов, фотографий и писем, а также статей, представляющих Антония Оссендовского в очень выгодном свете и свидетельствующих о его правдивости. Особенно подчеркиваются образование поляка, его знания в области химии и минералогии, активное участие в политической жизни страны, знание этнографии и философии, а также религий народов Сибири, Дальнего Востока и Центральной Азии.

Очень подробно Свен Гедин рассматривает сходство между книгой Оссендовского «Звери, люди и боги» и малоизвестным теологическим (а точнее, оккультным) сочинением Сент-Ива д'Альвейдра «Миссия Индии в Европе», изданным в 1920 году. Оссендовский утверждает, что об этой книге узнал только из брошюры Гедина и что раньше он «никогда не читал теологических трудов». Вероятно, он лгал. Оссендовский не раз подчеркивал, что тщательно изучал литературу, касающуюся Монголии. Оссендовский также сообщает, что легенды о Царе Мира он встречал в разных частях Азии: в Монголии, Урянхае и в Сибири. Не исключено, что их собирал также Николай Рерих, когда вместе с супругой и сыном путешествовал в Тибет.

Битва за Гималаи входила в новую фазу. Большевики собирались использовать склонность жителей степей, гор и пустынь Азии к мистицизму для вытеснения из Индии англичан. Песнь о подземном царстве Шамбалы, написанная Сухэ-Батором, пели в Монголии его красные кавалеристы. Космология ламаизма признает существование ада, в котором пребывают грешники и который по суровости наказаний может соревноваться с христианским адом, находящимся где-то в недрах земли. Его царя, очень могущественное и страшное божество, монголы называют Эрлик-хан. Об Эрлик-хане и его царстве существует множество легенд. Их знал Григорий Потанин, мог с ними ознакомиться и Оссендовский. В теософских кругах была распространена идея о тайном мистическом подземном царстве Шамбала и господствующим над ним священнослужителе (жреце). Эта идея существенно отличалась от космологии ламаизма, общее заключалось только в том, что в обоих случаях мы сталкиваемся с подземным царством со столицей в Агарте, выплыла и… Атлантида. В книге о зверях, людях и богах автор о ней вспоминает.

Сейчас, конечно, трудно установить, какую именно роль сыграл американский журналист Л.С. Пален в работе над рукописью «Звери, люди и боги». Однако возможно, что при переводе сочинения на английский язык он компилировал материалы, которые нашел у д’Альвейдра, так как отлично знал вкус американских читателей. Оккультизм, тайные знания и предсказания — все это пользовалось огромным интересом и спросом за океаном.

Без сомнения, именно Пален, а не Оссендовский сделал себе состояние на этом сочинении. Пален забирал львиную часть гонорара при очередных изданиях. За опубликованный том «Звери, люди и боги» Оссендовский получил от силы 2,5 % должного гонорара. Оссендовский, которого Гедин припер к стенке, не мог, однако, признаться, что некоторые фрагменты текста ему не принадлежат. К сожалению, он согласился на включение их, ловко вплетя в фабулу. Отступать было уже поздно.

Осталась еще проблема «тибетской» трассы. Если автор был тайным эмиссаром белых, к тому же связанным с японской разведкой, то прохождение хотя бы начальной части этого пути достаточно вероятно. Здоровье, подточенное скитаниями по тайге, степям и пустыням, на протяжении всего пути до Кукунора отказывало ему в послушании. Он уже был немолод. Без лекарств и медицинской помощи, борясь с высокой температурой, он с большим трудом держался в седле. Мало кто, находясь в аналогичной ситуации, думал бы о скрупулезном записывании пройденного за день маршрута, наблюдений за флорой и фауной, а также постоянно сменяющихся, как в калейдоскопе, панорам серо-коричневых горных вершин, долин и текущих в них рек.

Царская Россия, желая освоить Тибет и вытеснить оттуда англичан, в 1902 году отправила из монгольской Урги экспедицию в Лхасу — большой караван под предводительством полковника Николая Орлова. Более двухсот верблюдов, навьюченных военным снаряжением и оружием. Трасса также проходила около озера Кукунор. Почти по той же дороге немного ранее проходил Николай Пшевальский. Долгие путешествия с углублением в китайскую территорию, без сомнения, проделывал специальный курьер барона Унгерна, молодой поручик Камиль Гижицкий.

Может быть, о своих далеких похождениях до самого подножия Тибета рассказал Оссендовскому именно Камиль Гижицкий или кто-нибудь из его коллег-курьеров? Найденные таким образом описания разнообразных посторонних драматических событий, приключений и природных наблюдений Оссендовский вплел в фабулу сочинения. Сегодня много известных репортеров используют такой метод.

Судьбы борцов, сражавшихся на передовой линии фронта идеологических войн, ожесточенных, полных страсти и ненависти, годы спустя ставили совершенно неожиданные точки предыдущим событиям. Например, Свен Гедин, с симпатией наблюдавший за началом эры фашизма в Германии, был принят Гитлером и после приватной аудиенции с канцлером тысячелетнего рейха стал горячим поклонником нацистской идеологии, стараясь склонить к ней скандинавских соотечественников.

 

Автор бестселлеров

Трудно представить другого польского писателя, творчество которого так быстро пробудило бы интерес читателей во всем мире. Оссендовский умел использовать полосу удач. Он работал не покладая рук. Заканчивал одну книгу и сразу же начинал другую. Материал он черпал из памяти: о пережитых приключениях, наблюдениях, сделанных во время путешествия по далеким землям Азии. Иностранные издатели моментально приняли решение переводить дальнейшие сочинения автора, уже известного во всем мире. «Тень печального Востока» появилась в варшавских книжных магазинах в 1923 году. В том же году Ренард перевел ее на французский язык, а годом позднее Троппер — на немецкий, в 1925 году она была переведена на английский, датский и испанский языки.

Подобный успех имело изданное в 1925 году собрание воспоминаний и очерков «От вершин до бездны». В него также вошли большие фрагменты из повести «В людской пыли». Даже безвкусный роман «За Китайской стеной» и подобное ему «Чудо богини Квань-Нон» находят желающих рискнуть сделать перевод. Названия разделов книг «Азиатской серии» говорят сами за себя: «Отравители», «Ведьмы», «Поиски сокровищ», «Черные тени», «Во мраке дворцов», «Фабрики аморальности», «Там дьявол проводит свой бал», «Тюремное Эльдорадо», «Большое сердце маленькой гейши», «Князь тюрьмы», «Страшная ночь»… В первую очередь они были рассчитаны на массового покупателя, который не позволял им залеживаться на прилавках магазинов. Но отзывы рецензентов были далеко не лестными. Не обошли они и драмы «Живой Будда», поставленной на сцене варшавского театра в 1924 году. Роль барона Унгерна сыграл Людвиг Сольский, но даже великий актер не спас пьесу от провала. После нескольких спектаклей она была вычеркнута из репертуара. В 1924 году в одном из номеров «Утреннего курьера» («Kurier Рогаппу»), который стоил тогда 250 000 марок, была помещена рецензия Тадеуша Бой-Же-леньского Он предложил перевести сочинение, на основе которого была написана пьеса, на кашубский язык, так как по-кашубски «писатель» это «лжец», а «написал» — значит «солгал». Желеньский читал книгу Оссендовского «По землям людей, зверей и богов». Книга понравилась ему и напомнила сочинения Карла Мэя. Автор рецензии не собирался спорить с писателем из-за какой-нибудь речки или из-за «какого-нибудь тигра», он отдавал себе отчет в сложности написания «исторической пьесы о фигуре, еще не признанной историей». Его поразили излишние упрощения и алогичность. Например, польский перстень XI в. (!), представленный Унгер-ну в качестве доказательства, что один из героев пьесы не красный шпион. После такого подтверждения «буддийский барон вложил в его руки завещание о возрождении человечества через веру, религию и семью».

Год спустя автор сценария оказался в составе комиссии, занимающейся подготовкой к празднованию 50-летней работы Людвига Сольского на сцене, с которым у Оссендовского сложились очень теплые дружественные отношения. В особой книге памяти, посвященной (Польскому, записано высказывание Антония Оссендовского об артисте:

«Не титулы, заслуги, слава, изменчивые любовь толпы и блеск успеха образуют содержание человека-артиста. Его образует Правда. То, что заложено в душе и исходит через каждое слово, каждую мысль и движение. Я помню Черный пруд в Татрах, крутые склоны гор, нисходящие к неподвижной, мертвой поверхности воды, ленивые потоки никогда не тающего снега, мертвые осыпи и тишину, такую, что даже эхо тонет в ней и робко исчезает. Там, на берегах Черного пруда, а позднее в солнечной долине Явожины, в опасной теснине Пенин, великий артист, мастер сцены, жених Муз и сын Истории, говорил о своей жизни, бурной жизни, тернистой, полной полета, поисков правды и красоты, о минутах тяжелых сомнений, трудов, иногда сверхчеловеческих, горечи, разочарований, радости, блаженства и счастья, рожденных в лоне Искусства. Я смотрел на этого человека, которого назвали бы в другой стране Великим за такую жизнь, и со страхом ждал диссонанса. Напрасно я боялся! Ни единого лишнего слова или слишком громкого, ни одной жалобы, нежелания, взрыва ненависти, ни одной мелкой мысли, хвастливой или пустой, ни единой фразы без смысла, ни одного пошлого движения, никакого диссонанса, крика и искусственного пафоса. Сама Правда! Слова соответствуют мыслям, словам — звучание голоса, голосу — движения. В этом красота, благородство и правда. Только таким может быть великий артист. Только такой артист имеет право обнажать перед живыми людьми трепещущую душу».

Красивые, мудрые слова, которые заслуживают памяти.

«Литературные известия» («Wiadomokn Literackie») считались серьезным и уважаемым изданием. Немалую сенсацию и волнение принесла в начале июня 1924 года статья «Научная работа проф. д-ра Оссендовского». Рецензируя «В людской и лесной чаще», Януш Доманевский использовал целый арсенал эпитетов, иронии и насмешек. «Нельзя удивляться проф. д-ру Оссендовскому, чьи книги быстро находят публикаторов среди крупнейших издательских фирм. Встает, однако, вопрос: почему он пишет их таким образом? Профессор прекрасно отдает себе отчет в том, для кого он пишет свои книги, хорошо изучив психику нашей читающей интеллигенции, и отлично знает, что угодно ее душе. А критика? Я не говорю о театральных критиках, которые жильем раздирают каждого автора <…>. А о литературных критиках, которые здесь, в Варшаве, писали о книгах проф. д-ра Оссендовского чуть ли не с восторгом. Но их лучше не трогать. Если же мы тронем этого божка, то что же останется бедному читателю? Он погибнет в потоке новых книг, которыми издатели засыпают наш выносливый рынок. Он погибнет, не узнав, что, как и когда прочитать, и, что самое главное, — не узнав, что о прочитанных книгах говорить».

Почти в то же время на страницах «Голоса правды» («Gtos Prawdy») Войцех Стпичиньский, скрывающийся под инициалами «В.С.», поспешил с «разъяснением по делу так называемого проф. Оссендовского». Нужно признать, что темперамент занес его значительно дальше.

«Доктор и профессор» уже давно напрашивается со своими дерзкими и тупыми псевдонаучными бреднями о странах, которых никогда не видел, науках, которые он не знает, и театральными пьесками, в которых нет ничего выразительного, чтобы его хорошенько ударить по карману. <…> Если о нем до сих пор не написали и пары слов, то только из нежелания делать рекламу таким шарлатанам и из убеждения, что рассудительные и серьезные люди быстро отделят зерна от плевел, названия от содержания, знания и талант от дерзкой саморекламы… Первой отважилась на критику «Сочинений» «профессора, доктора» Антония Фердинанда газета «Литературные известия». Это заслуга и за это можно похвалить, несмотря на их издателя, спекулянта Антона Бормана, на которого нельзя смотреть без отвращения. В 22-м номере журнала г-н Тадеуш Доманевский, предавая критике научные сочинения невезучего Карла Мэя (Мэй в то время уже сидел в тюрьме. — Авт.), поставил неразрешимый вопрос: «Не знаю, в какой области науки и где Оссендовский получил степень доктора, не знаю также, где и как он стал профессором». А кто знает? Может, один или двое, но, как сказал один шутник, они еще не родились. «Доктор и профессор», «литератор», «писатель», о котором никто ничего не Ьнает, «где он стал доктором и профессором»! Его биограф должен был бы обратиться за информацией в полицию, если бы Оссендовский не провел столько лет в Азии, но совсем не в пустынной и дикой, откуда тщетно было бы ожидать свидетелей подвижного образа жизни «профессора».

В ноябре 1909 года в Петербурге появилось общество молодых журналистов и наборщиков и основало «Петербургский журнал». Во главе общества встал некий Вацлав Чихоцкий, приятель какого-то Антона Оссендовского, без научных титулов, русского журналиста, работавшего в бульварном журнале Скобелева «Ст. — Петербургский листок». Чихоцкий, ловкий малый, в январе 1910 года растратил капитал общества и, оставив в качестве своего заместителя по редакции «Петербургского журнала» своего приятеля Оссендовского, сбежал в Москву. На этой должности благодаря снисходительности и голубиной доброте издателей журнала Оссендовский продержался 9 месяцев, после чего, возненавидев польский язык и служение «привисленцам», снова превратился в русского журналиста и ушел в редакцию «Биржевых ведомостей». «Профессор и доктор», конечно, сейчас же заявит, что он по меньшей мере играл тогда роль Валленрода и что, работая в российском либеральном органе, содействовал свержению царизма, быстрому признанию правительством Керенского независимости Польши и что он являлся одним из создателей Версальского договора, который, как известно, «привез» в Варшаву из Версаля через Париж, Брюссель, Кельн, Берлин и Познань в спальном вагоне сам Роман Дмовский. Нужно предупредить все его увертки и до конца разоблачить Антона Оссендовского. После короткого «либеральничанья» уважаемый «ученый» осел в редакции черносотенного органа Бориса Суворина «Вечернее время» и там под псевдонимом А. Мзура с 1914 года или, может, немного раньше до самой революции пописывал статейки в шовинистском тоне. Революция загнала Антона к Колчаку, и оттуда он приехал в Польшу уже как «доктор и профессор», «польский писатель» и Фердинанд. Где он получил степень доктора, где стал профессором — неизвестно. Для получения докторской степени оказалось достаточно бурной жизни. Сам для себя был профессором морального растления и доктором искусства наниматься за деньги. <..> Может, эти биографические данные «знаменитого путешественника и ученого» заинтересуют господ издателей его бредней и постановщиков его пьесок, и, может, в конце концов установится обычай собирать информацию о разных бродягах, заброшенных военным водоворотом на польские пески, затем их под ручку и с апломбом проводят на арену интеллектуальной жизни, и так обильно пропитанную самыми настоящими моральными апашами.

Первые годы Второй Речи Посполитой были трудными. Страна была разорена продолжительными военными действиями, возросло общественное напряжение. Объединение в один государственный организм земель, которые еще недавно были раздроблены и принадлежали другим государствам, шло с трудом. Неустанно давали о себе знать антагонизмы между бывшими жителями Австрии, Пруссии и царской России.

Королевское географическое общество в Лондоне вежливо, но категорически отказало Антонию Фердинанду Оссендовскому в публикации его статьи, содержащей полемику со Свеном Гедином. «Я считаю, что было бы нежелательно публиковать в журнале какие-либо утверждения и даже намеки на то, будто некоторые особы находились на советском жалованье. Нам не нужны лишние проблемы», — писал представитель географического общества.

 

Экспедиция на черный континент

В 1923–1924 годах Оссендовский читал лекции в одном из варшавских вузов, но уже в следующем академическом году он был вынужден оставить преподавательскую деятельность. Руководство института не могло быть равнодушным к содержанию газетных сенсаций, касающихся преподавателя. В Варшаве он чувствовал себя отчужденно. Большая часть его знакомых и друзей из Петербурга в двадцатых годах рассеялась по всему свету. Он мог рассчитывать только на помощь мужа своей сестры Марии, но и тот вскоре скончался.

Оссендовский, который еще в июле 1922 года так ждал возвращения своей жены Анны из России, 10 июня следующего года женится повторно. Его избранницей стала Зофья Ивановская-Плошко. Чтобы вступить в брак во второй раз, ему пришлось даже сменить вероисповедание на евангелическо-аугсбургское.

Зофья (1887–1943), родилась в г. Серадзь. Она происходила из необычайно талантливой семьи. Ее брат Зигмунт Ивановский был известным художни-ком-портретистом, работавшим в основном в Америке. Сестра была пианисткой. Сама Зофья обучалась игре на скрипке в Париже и Брюсселе. Уже будучи вдовой (ее первым мужем был врач Адам Плошко), в 1908 году она основала в Варшаве музыкальную школу, была ее директором и преподавателем. В 1920 году она потеряла своего младшего сына, который погиб в бою с большевиками под Оссо-вом. Зофья находилась там как представительница Красного Креста. Старший сын Станислав, демобилизованный после окончания советско-польской войны, вступил добровольцем в Иностранный легион. Таким образом, Зофья осталась одна. Решение связать свою судьбу с человеком, который еще с петербургских времен был ее поклонником, она приняла быстро. Может быть, определенную роль здесь сыграл тот факт, что они вместе собирались отправиться в Северную Африку. Она очень переживала за своего сына, который воевал с повстанцами на границе с Марокко. В письмах он сообщал, что получает медали, кресты, но мать не хотела его потерять. Так как он не спешил возвращаться, она решила навестить его сама. Новоиспеченный муж мог ей в этом помочь. Поговаривали, что в основном финансами. Станислава Плошко нужно было выкупить из Иностранного легиона, а также выплатить его многочисленные долги. Имя популярного писателя и путешественника сделало свое дело. Семья Оссен-довских вскоре отправляется в Северную Африку. Министерство иностранных дел, где оба имели довольно крепкие связи, оказало им в этом свое содействие. Средства на поездку нашлись у Оссендовского благодаря гонорарам за книги.

Свадебное турне длилось около полугода. После посещения Испании Оссендовские попрощались с Европой в середине августа 1924 года.

Они побывали на побережье Атлантики, в Марокко, Алжире и Тунисе. Они слышали удары пушек и щелканье карабинов во время сражений войск Абдель-Карима с испанцами. Они видели ночные мусульманские мистерии. Танцы прекрасных женщин из племени улед-наил напомнили Оссендовскому персидские и кавказские мотивы. Он подолгу беседовал с живыми «святыми» марабутами, ведущими свой род от Фатимы, дочери Магомета. Он прислушивался к монотонным звукам, исходящим от минаретов на восходе солнца, — «Lu Ilia Allah и Mahomed Rassul Allah, Allah Akbar», — и был одним из первых, кто заметил пробуждающуюся и угрожающую силу в африканском исламе.

Наконец они навещают Станислава Плошко, и с пасынком у Оссендовского складываются теплые отношения. С тех пор они обращаются в письмах к друг другу «Стасик» и «Антоша», несмотря на разницу в возрасте.

В Касабланке Оссендовский встречает своего знакомого редактора «La Presse Marocaine» Жана Ронода, бывшего корреспондента французской прессы, освещавшего события, польско-русской войны. Однако Оссендовский не производил впечатления обычного пожилого путешественника с дамой сердца не первой молодости. Вернувшись под Рождество в Варшаву, Оссендовский вспоминал только что окончившееся путешествие, «проведенное в ус ловиях чрезвычайно приятных».

Путешествие по Северной Африке резко отличалось от скитаний по Центральной Азии. Везде их встречали с улыбкой и открытыми дверьми. Все были готовы им помочь с проводниками и переводчиками.

«Французы носили нас на руках, везде давали военные автомобили, бесплатный проезд по железной дороге и на пароходах, военный конвой. Мы видели все, я был даже свидетелем сражения на границе Риффа.

Польские критики, немного удивленные отзывами обо мне французской и английской критики и даже немецкой, внезапно меняют свое мнение в отношении меня и стараются со мной подружиться.

У меня есть все аргументы против этих „критиков“, я разобью все их позиции и утру им нос. Я теперь злой, как волк, а волчьи клыки у меня уже давно. Я, правда, не хотел их показывать на родине, однако, к сожалению, вынужден был сделать это. Такая уж у нас свободная отчизна. В марте я еду с отчетами об Азии (психология азиатов), об исламе (впечатления от Африки) и о поляках в Стокгольме, Копенгагене, Роттердаме, Лондоне, Будапеште и чешской Праге. В августе мы поедем в Центральную Африку».

Для французских колонизаторов, реализующих свои политические планы с жестокостью по отношению к местному населению, польский писатель был прежде всего автором мировых бестселлеров. Они ожидали и наверняка сам автор им обещал, что в своей очередной книге он в особом свете представит «миссию» Франции в Африке.

Описывая Северную Африку, Оссендовский решил отдать в руки читателей не просто интересные книги, но и отвечающие более высоким требованиям. В сумме их получилось около двадцати: «Орлица», «По широкому свету», «Рассказы, зарисовки и очерки путешественника», «Пламенный север», «Черный чародей», «Рабы солнца», «Среди черных», «На пересечении дорог», «Сокол пустыни», «Жизнь и приключения обезьянки», «Сын Белиры», «Приключения Юрка в Африке», «Африка: страна и люди», «Миллионер Y» и другие.

Двухтомный, насчитывающий около 800 страниц, сборник литературных репортажей с африканских земель добросовестно и богато документирован с точки зрения истории, этнографии и природоведения. Художественные описания горизонтов, городов, античных руин и портреты местных жителей. Интереснейшие отступления на разнообразные темы не наскучивают, хотя порой они длинноваты и их достаточно много. Автор постоянно держит читателя в напряжении, опытно направляя его внимание на самые существенные вещи. Не очень удались только те фрагменты, в которых он пытается исполнить ожидания тогдашних хозяев. Временами он пересиливает себя и возносит искусственно звучащие похвалы в адрес французских колонизаторов.

На самом же деле польский писатель сочувствует угнетаемому народу, достаточно критически оценивая деятельность белых колонизаторов, отнимающих у местных жителей плодородные земли и оттесняющих их на бесплодные земли или в пустыню. Он один из немногих авторов, который смог в то время бросить в лицо людям белой расы слова: «В нашей моральной цивилизации ислам, буддизм, сионизм, конфуцианство и даже язычество не нуждаются».

Записанная Оссендовским речь одного муллы звучит как грозное предупреждение за 80 лет. Сегодня ее мог бы произнести сам Усама бен Ладен или кто-либо еще из предводителей талибов:

«Не знаю, найдется ли человек или организация, которая сможет выдержать натиск народов, исповедующих учение Магомета. Вы являетесь нам чужими по духу, поскольку ваш дух стал невольником тела. Чув ство божественной справедливости сменилось у вас спекуляцией на оправдании преступлений. Обогащение стало целью вашей жизни, вашим богом является золото, добываемое руками невольников, которые вынуждены молчать, покоряться и работать только на вас.

Ваши споры, обманы и войны сбросили маску с христиан. Ваши уста говорят фальшивые слова любви, а руки посылают смертельные стрелы и куют кандалы. Вы не хотите понять, что пришел час, когда великий дух свободы охватил всю землю, заглядывает в каждый дом, в самый маленький шатер и зовет за собой. Когда будет освобожден мир угнетенных, тогда божья воля рассудит, что мы должны взять от вашей цивилизации и что мы должны ей дать от нашего духа».

Испанский перевод обоих томов и французский первой части сборника под названием «Пламенный север» появляются одновременно в 1925 году. После возвращения Оссендовского из Африки он получил приглашение от приятеля, гнезненского старосты Т. Лысковского. В Гнезно Оссендовский делает отчет о своем последнем путешествии, совмещенном с концертом жены, на котором она представила свою новую композицию по мотивам испанского фольклора. Значительную сумму, собранную на вечере, Оссендовские пожертвовали на памятник Болеслава Храброго.

«Литературные известия» («Wiadomosci Literackie») сообщают, что в анкете «Neues Wiener Journal» на вопрос о лучшей книге 1924 г. критики назвали «По землям людей, зверей и богов» Оссендовского. Три месяца спустя в берлинской «Nazional Zeitung» была помещена заметка А.Ф. Оссендовского о культурном значении экспедиции Амундсена на полюс в ответ на «телеграфную анкету, которую газета проводила среди известнейших путешественников, ученых и писателей».

В начале июня 1925 года редакция «Берлинской газеты» («Gazeta Berlicska») просит разрешение на публикацию «По землям людей, зверей и богов». Газета выходит на польском языке. Она не так богата, чтобы оплатить гонорар. Автор отказывается от денег.

17 июня 1925 года Оссендовского принимают в ПЕН-клуб и выбирают в члены правления Польского литературного клуба. «Географический журнал», официальный орган Королевского географического общества в Лондоне, не был склонен одаривать похвалами иностранных авторов и особенно тех, которые симпатизировали Франции. Поэтому рецензию на «Пламенный север» следует рассматривать как наиболее объективную:

«Это ценный комментарий к контрверсии, которая появилась вокруг его азиатских путешествий. Однако он проливает много света на его способность быстро собирать информацию и делать заметки. Оссендовский никогда не забывает — независимо от того, что он пишет, — о глубоких общественных проблемах, заданных европейской администрации в восточных странах, обладающих своей собственной философией. Можно его обвинить — если это можно назвать виной — что он дает слишком много описаний и художественных картин. Тем не менее он никогда не забывает о насущных делах, которые он умеет должным образом обосновать. За политическими проблемами автор имел возможность глубоко задуматься над общепринятым расовым единством берберов. Его сомнения в этом отношении — вопреки избитым понятиям — делают честь новому пришельцу в Северной Африке; они являются доказательством — если требуются доказательства — компетенции Оссендовского как ученого путешественника».

В исследовании Черного континента наряду с представителями других национальностей поляки также принимали участие. В начале XX века картографические работы и геологические исследования речной системы Нигера проводили Шиманьский, Зубер и Дыбовский.

На рубеже 1925–1926 годов от Курусы до Бамако плывет экспедиция Оссендовского. Неизвестно, когда у Оссендовского возник замысел поехать в Западную Африку. Может быть, на эту идею натолкнул писателя его старый знакомый — доктор Винцент? Известный специалист в области экзотических болезней и любитель ботаники так же, как и Оссендовский, был увлеченным охотником. Правда, сам Винцент в западноафриканском путешествии участия не принял.

Жена Оссендовского Зофья изучала музыкальный фольклор различных племен и помогала мужу в организационных делах. На этот раз польские посольства в Париже, Брюсселе, Мадриде и Лондоне получили распоряжение выделить ему помощь в случае необходимости.

Секретарь губернатора британского правления в г. Лагос в письме от 23 января 1926 года, выражая благодарность за книгу «From President to Prison», предложил любую необходимую помощь. Французское колониальное военное министерство дало соответствующие инструкции губернаторам африканских колоний. Ради обычного путешествия? На самом деле целью экспедиции было собирание образцов фауны и флоры для научных исследований. Так, после возвращения экспедиции на родину африканских пресмыкающихся передали Зоологическому институту Ягеллонского университета. Профессор Михаил Щедлецкий особенно интересовался древесными жабами. Авторитетный польский зоолог, 93-летний профессор Бенедикт Дыбовский, известный исследователь. Байкала, предложил провести эксперимент по искусственному оплодотворению обезьян. Он вспоминал якобы известные ему успешные эксперименты профессора Яракова из Петербурга.

Еще в начале 20-х годов XIX века одним из самых больших «белых пятен» на карте Африки была территория между бассейном Нигера, реками, впадающими в озеро Чад, а также Конго и Огове. Первым европейцем, который пересек часть этого бассейна, был руководитель французской экспедиции Ян Дыбовский. Он доставлял первые сведения об этих краях. Оссендовский, скорее всего, читал фрагменты из его воспоминаний в журнале «Путешественник» («Widrowiec») и, недолго думая, сообщил журналисту о запланированной поездке, стремясь, может быть, повторить путешествие соотечественника. Он упустил из виду тот факт, что она была бы значительно длиннее и труднее, чем трасса Генри Стэнли. То же самое касалось остальных вариантов. Лишь в 1923 году Сахару в первый раз преодолели гусеничные транспортные средства. Они выехали с алжирского оазиса Тугурт, и им потребовалось три недели, чтобы преодолеть 2000 км до Тимбукту.

Польская экспедиция не располагала гусеничным транспортом. На всем пути от берегов океана до Великого озера заранее доставленный бензин находился в определенных пунктах. Пустынные, известные с давних пор и протоптанные караванами верблюдов дороги, по которым двигались покорители Сахары, были совсем не похожи на извилистые тропинки джунглей, доступные только пешим. Как можно было предвидеть, Оссендовский и его компания не достигли берегов озера Чад.

Из Африки Оссендовский пересылал в Европу свои впечатления от охоты на экзотических животных, впечатления от посещения женской тюрьмы, путешествия на плотах по реке Нигер. Он описывал пантер, которые по приказу шаманов поедали своих детенышей, и визиты негритянского короля в местечке Мосси.

Писателю хватало впечатлений, а следовательно, и сюжетов для книг и статей. Этот почтенный пятидесятилетний господин с обозначившимся животом носился с ружьем и камерой за слонами, крокодилами и гиппопотамами. Сам он был очень доволен тем, что его репортажи печатаются в английских, американских, итальянских, испанских и шведских журналах. Из них получился достаточно беспорядочный сборник статей, отчетов и репортажей. В томе «Среди черных» есть частые повторы, стилистические недочеты и мелкие ошибки. Видно, что все это было написано в спешке, «по горячим следам», чтобы успеть отдать «гонцу».

Упорядоченные впечатления от африканской экспедиции собраны в томе «Рабы солнца». Белые люди, особенно с севера, всегда любили солнце. В Африке солнце подчиняет себе всех и все. Оно уничтожает, изматывает, отнимает энергию. Оно делает человека невольником природы. Рабами солнца на Африканском континенте являются все, независимо от цвета кожи, расы, религии и обычаев. Совсем недавно было время, когда вся Западная Африка носила название «Гроб для белого человека». Находящиеся там европейцы, нафаршированные разнообразными медикаментами, должны были следить за тем, чтобы не напиться сырой воды, не пропущенной через простейший аппарат — фильтр, так как большинство амеб не погибает даже при температуре кипения.

В списке снаряжения экспедиции Оссендовского не было фильтра. Это было большим упущением. Участники заплатили за него тяжелыми заболеваниями, требующими длительного лечения, а некоторые — даже жизнью.

«Рабы солнца» — это одна из лучших книг и наиболее зрелое творение автора, по мнению многих критиков. Она появилась в Лондоне осенью 1927 года. Отзывы критиков в основном были благосклонными. Один французский критик писал: «Если Оссендовский пережил или видел все то, что он описывает, он заслуживает награды всех географических обществ, если же эти сочинения выдуманы, он заслуживает Нобелевской премии».

Оссендовский сам финансировал путешествие на Черный континент. Ему удалось снискать благосклонность и помощь французских колониальных властей. Это повлияло на значительное снижение расходов. Несмотря на оказанную поддержку, Оссендовский не принес доброй славы колонизаторам. После возвращения на родину в эфире польской радиостанции (23 сентября 1927 года) он рассказывал:

«Первый польский экзотический фильм был снят в моей экспедиции по субтропической Западной Африке в 1925–1926 гг. Я хотел запечатлеть некоторые моменты экспедиции для будущих отчетов о ней. Нас не останавливали ни мрачные и опасные дни, когда вихрь нес с Сахары тучи красного песка, ни затмевающий солнце дым от горящих джунглей, ни ослепительный блеск солнечных лучей, которые отражались в колышущейся поверхности рек.

<..> Мы снимали наши кадры среди живущих традициями, предписаниями древних культов, суе верных и зачастую настроенных против белых людей, племен: диких рыбаков малинке, потомков египетских „королей-пастухов“ — сусу, краснокожих фулаков, мосси, управляемых могущественным королем Моро-Наба, недоверчивых лоби, охотно стреляющих из засады отравленными стрелами, колдунов бобо, умеющих с помощью отравы проверять супружескую верность жен своих родственников, и, наконец, лесных племен — гагуа, гуро и ашанти, среди которых до сих пор распространено людоедство и кровавые человеческие жертвоприношения. <…> Одной из главных трудностей была недоверчивость аборигенов к объективу и вспышке камеры, издающей подозрительные звуки при вращении ручки аппарата.

Лишь некоторые негры, скитающиеся по всему свету, как корабельные кочегары или строители дорог во Франции, Бельгии и английских колониях, старые солдаты, участвовавшие в войне, достаточно спокойно смотрели на аппарат и оператора. Некоторые, правда, быстро отходили, делая руками заклинательные знаки и бормоча магические слова от сглаза. Сложнее всего было со съемками женщин. <..> Однако был же выход! Он основывался на наблюдении, что женщины, независимо от цвета лица, очень любопытны. Мы действительно не раз боролись с влиянием могущественных „гри-гри“, или негритянских божков, еще более могущественными… франками и шиллингами».

Охотничьи трофеи, вывезенные из Западной Африки, были более интересными, нежели те, которые он привозил ранее. Однако сам Оссендовский тогда больше ценил хороший кинематографический снимок, нежели выстрел из ружья. За новаторство в области кинематографа ему пришлось дорого заплатить. Киностудия «Аргус» заявила, что материалы, отснятые в Африке, не представляют ничего интересного и непригодны к эксплуатации. В круг критиков входил известный в то время авторитет в области киноискусства Юзеф Акстон. Эта тема становится предметом полемики в прессе. В «Польском курьере» («Kurier Polski») появились обвинения в адрес оператора и режиссера в непрофессионализме. Оказалось, что 90 % отснятого материала было абсолютно непригодным. Вся вина ложилась на оператора, Ежи Гижицкого, который проявил незнание элементарнейших основ пользования камерой.

Самой интересной является часть отснятого материала со сценами охоты, а также съемки животных и птиц на воле. Тот, кто когда-либо увлекался фотосъемкой явлений природы, флоры и фауны, особенно дикой, знает, какого огромного труда, времени и искусства это требует, не говоря уже о затратах на это дорогостоящее увлечение. «Оператор прятался в каких-нибудь зарослях с камерой, направленной на дорогу, где перед этим он рассыпал горсть кукурузы или проса. Дикие куры разного вида вскоре туда прибегали и клевали зерна, почти не обращая внимания на звуки работающей камеры. Если же поблизости была река, как это было, например, на Нигере, Бандами и Вольте, по которым мы плыли 12 дней, <..> оператор бросал рыбу на песчаную отмель, возле которой он сидел с камерой под прикрытием. Иногда он не успевал спрятаться в своей засаде, как со всех сторон слетались дальнозоркие стервятники, орлы-рыбаки, сенегальские аисты, венценосные журавли, цапли и другие хищные и нехищные, но сильные птицы. Тут же начиналась война за каждый кусочек неожиданного угощения, крик, щебет, шипение обжорливых птиц, и в этом гомоне тонули все звуки, издаваемые камерой, а порой и сочная досадная ругань оператора, у которого что-то там не получалось».

Объектами съемок были редкие виды страусов, обитающие в Северном Судане, стервятники, черно-белый орел-рыбак, орел-шалун, куропатки, фараоновы куры, дикие цесарки, дрофы и задорные горные куры, встречающиеся повсюду в большом количестве. Илистые берега реки Нигер всегда покрыты следами обитателей африканских джунглей. «Наши опытные следопыты читали эти следы как по открытой книге. <…> Затаившись в кустах над крутым берегом или за скалами, которые здесь повсюду, оператор замечает и тут же снимает стадо гиппопотамов, вынырнувших из воды или даже выходящих на берег в поисках свежих побегов деревьев и сочных корней. На камни выползают крокодилы греться на солнце, но, заслышав звуки камеры, они разевают отвратительные зубастые пасти и, злобно шипя, исчезают под водой. <…>.

В качестве конвоя к нам были приставлены четыре сенегальских стрельца, один из которых прошагал с нами около 300 километров вместе со своей женой — очень красивой женщиной с ленивыми, пластичными движениями.

— Зачем ты взял с собой жену, ведь такое путешествие утомит ее? — спрашивали мы этого солдата.

— Лучше пусть она устанет со мной, чем я в поисках ее, когда она убежит с другим, — ответил негр.

Видимо, наш стрелец хорошо знал свою красивую жену и не очень ей доверял. Она была действительно красива, так как принадлежала к расе, известной красотой своих невест и вороватым нравом мужчин. „Не оставляй фулаха в темном углу своего дома, он украдет самое дорогое“, — гласит негритянская пословица.

У нас фулах украл всего лишь один пиджак и одни брюки… Это была первая и последняя кража, если не считать выпитого нашим поваром Мамоном красного вина и коньяка и съеденных втайне продовольственных запасов. Этому Мамону всегда не хватало! Он один съедал почти целую антилопу. После того как мы убивали на охоте какого-либо зверя или птицу, мой зоолог-препаратор снимал с него шкуру, которую перед этим посыпал белым мышьяком от червей; мясо же, отравленное мышьяком, он закапывал в землю. Мамон выкапывал его и съедал, вопреки всем утверждениям науки, оно не причиняло ему никакого беспокойства. На варшавской мостовой мы уже забыли о трудностях, с которыми мы столкнулись во время нашей экспедиции: о москитах, пауках, ядовитых змеях, ящерицах, стаях летучих мышей, о термитах и ненасытных муравьях маньян, о жаре до 60 градусов, о тяжелых горных перевалах, о пьянице Мамоне, и уже снова скучаем по буйной восхитительной тропической природе; по джунглям, где тропы прокладывают мощные слоны; по саванне, где пасутся стада диких чутких буйволов и пугливых антилоп; по таинственным рекам, из которых выныривают с мощными головами и пастями гиппопотамы и крокодилы, по опаленным безжалостным солнцем степным джунглям, где за антилопами к оба следят выцветший лев без гривы, пятнистый леопард и крапчатая гиена, где в зарослях затаился питон, а на верхушках деревьев глухо гогочут обезьяны. Мы скучаем по этому раю для охотников, исследователей и путешественников, мечтаем о новом путешествии в тропики или на экватор, но забыть об Африке не можем, так как она околдовала нас своими могущественными чарами».

Несомненным недоразумением выглядел тот факт, что Оссендовский взял с собой достаточно полную, одевающуюся в ниспадающие одежды, привыкшую к мещанскому комфорту Зофью. Она была не намного моложе супруга. Сохранился снимок ка равана экспедиции Оссендовского, пробирающегося через африканские заросли. На нем мы можем видеть, как негры несут достаточно упитанную даму. Таким способом никто и никогда еще не достигал глубины континента.

Оссендовский планировал отправиться в турне по Соединенным Штатам с отчетными выступлениями, главной темой которых должно было стать последнее путешествие по Африке и проблема экспансии ислама. Гонорар должен был составить 18 тысяч долларов. Однако по каким-то причинам тур не состоялся.

 

Журналист с большой фантазией

После путешествия в Северную Африку Оссендовский собирался посетить Ближний Восток и Святую землю. На мандатной территории Палестины временно располагались английские гарнизоны. Он мечтал также о путешествии по Восточной Африке, Египту и Судану. Польское посольство в Лондоне, как и прежде, шло ему навстречу. Он общался с послом и основательницей ПЕН-клуба поэтессой Давсон Скотт, с редакторами газет «Times», «Daily Chronicle», «Daily Mail», «Daily Mirror». Он встречался со Слатиной Пашой, который был 11 лет в плену у Махдия, и с Риджнальдом Вингатой, одним из бывших сотрудников вице-короля лорда Гордона, но до организации путешествия не дошло. Англичане не хотели пропаганды их «цивилизационной миссии», такой, какую Оссендовский устроил после посещения французских колоний. Сборник «Пламенный север» уже красовался в витринах лондонских книжных магазинов. Сотрудники Foreign Office и владельцы журналов умели читать между строк. Им не очень-то нравилось, когда кто-то начинал разглагольствовать о душе колониальных народов. Англичане и без того знали, что африканцы их ненавидят.

Однако книга «Тень печального Востока», перевод которой на английский язык появился в 1925 году, раскрывающая «характер русской души», пользовалась в Англии большой популярностью. Но, несмотря на это, рецензент (соотечественник Оссендовского) оценивал ее достаточно сурово: «Нет ничего более гибкого и шаблонного, как всякие заявления на тему „душ“ различных народов. Эти практически бесплодные тезисы актуальны только во время военной подготовки: парадоксом, однако, является идентичность этих тезисов по обе стороны какого-либо фронта. Так называемая „душа народа“ — это обычно всего лишь соединенные политические программы какого-либо государства в перспективе их дальнейшего правления. Публицисты орудуют этим понятием с такой непоколебимой верой в его убедительность, что нет ничего удивительного в том, что господин Оссендовский, слагающий географические фельетоны, ни разу не задумался над тем, нет ли в его „За кулисами русской жизни“ каких-нибудь идеологических недостатков. Основным аргументом является его негативное отношение к Советам и России. „Русская душа“ (чисто крестьянская) трактуется как конгломерат суеверий и гуслей, веры в „юродивых“, „кликуш“ и т. п. Потом идет длинный раздел о Распутине в связи с суевериями, господствующими в „тени дворцов“. <…> Много места занимают размышления о сатанизме, религиозных сектах. Наконец, автор разражается пламенной речью об угрожающем Европе монгольском нашествии. Но почему монгольском, а не русском?

Русские — не монолитная и этнически не чистая раса, это определено самой территорией России. Примесь татарской крови, большевистскую миссию на Дальнем Востоке и призрак повсемест ной монголизации господин Оссендовский сватшвает в одну кучу. <…> Автор взывает: обратите свои очи на Восток! Ex oriente pestis! И наблюдения за религиозными культами сразу становятся политическими аргументами, которые следуют каждый раз за возгласом: Горе нам, так как ждет нас татарское иго! И шепотом добавляет: и в этом виноваты Советы!»

В ожидании окончательного решения от Foreign Office и редакций английских журналов Оссендовский закрывается в кабинете и корректирует книги, находящиеся в работе, переписывается с издателями со всего света.

Перед началом революции в России он был одним из наиболее известных петербургских журналистов и литераторов. Он имел большие связи. Получал информацию из первых рук. Короче, он был в курсе всех событий. После свержения самодержавия катастрофа, которая произошла в России, была его личной катастрофой. Он был свидетелем трагических событий и даже их участником. Многомесячные скитания по тайге, конное путешествие по Центральной Азии, где каждый встречный мог нести с собой угрозу смерти, — все это не могло оставаться невысказанным.

Сочинение «Ленин» — это пасквиль на революцию, в первую очередь на русскую.

Оссендовский обращался к правлению ПЕН-клу-ба и обществу литераторов и журналистов с протестом против насилия и унижения, которые терпели в СССР его коллеги по перу. Когда в Варшаве умер М. Арцыбашев, русский писатель-эмигрант и редактор газеты «За свободу», он произнес над его гробом некролог. На похоронах присутствовали также архиепископ Теодорович, жена Штринберга и атаман… Семенов.

Насчитывающий примерно пятьсот страниц «Ленин» в переводе Л. Кочемского сначала появился в Италии. Польское, чешское, испанское, немецкое и венгерское издания появились годом позже. Итальянское издательство информировало читателей о продаже 45 тысяч экземпляров «Ленина», в то время как автору выплатили только за 3500 экземпляров. За «Белого капитана» Оссендовский не получил ни цента в качестве гонорара, ему даже не прислали авторского экземпляра. Дело против недобросовестного издателя направляет в суд адвокат Артур Ор-вието. Письменные предупреждения и продолжавшаяся несколько месяцев переписка не принесли результатов. В это самое время появляются два следующих издания «Ленина» на итальянском языке, а также переводы на английский и словенский языки. В декабре 1931 года Оссендовский решает обратиться с просьбой о вмешательстве непосредственно к его превосходительству послу Итальянского королевства в Варшаве. В своем письме он подчеркивает: «…если я не найду энергичной поддержки со стороны Его превосходительства моих справедливых требований, то мне остается только обратиться в прессе ко всему миру в открытом письме с воззванием к Его превосходительству господину Муссолини, чтобы он установил справедливость и наказал тех, которые препятствуют его смелым и благородным намерениям вознести на государственную высоту моральное значение Италии». Ничего не добившись, он по дипломатическим каналам ищет поддержки у консула Речи Посполитой в Милане. Доктор Гожеховский, бывший начальник полиции, принял к сведению невразумительные объяснения от представителя фирмы «Корбачио». 21 января 1932 года «Ленин» на всякий случай был запрещен на территории всей Италии вместе с книгой М. Горького «Ленин и русский мужик», выпущенной в свет издательством «Мондадори». Поли ция приступила к конфискации находящихся в книжных магазинах экземпляров. Наконец после долгих трений благодаря помощи старого знакомого, д-ра инж. Александра Колтоньского, который перевел на итальянский язык «Орлицу» и «Тень печального Востока», Корбачио согласился выплатить четверть гонорара за «Белого капитана» и «Ленина».

Конечно, в Италии не было продано 45 тысяч экземпляров. Это был дешевый рекламный трюк. Но, несомненно, книг было продано больше, чем об этом гласил официальный тираж. Критики Западной Европы, США и Японии (в переводе Ки Киму-ры книга появилась в Токио в 1933 году, а, затем вышла в 1956-м) были в восторге. Знаменитые актеры читали фрагменты из книги по радио.

В Варшаве, Львове и Кракове прием «Ленина» был более чем холодным. Правда, в 1933 году «Виль-ненский курьер» («Kurier Wilecski») сообщал о том, что автор получил за эту повесть награду от Общества литераторов и журналистов в размере 2000 злотых. «Литературные известия» («Wiadomo…ci Literackie») опубликовали «Постскриптум к „Ленину“». В нем автор называет, по крайней мере, несколько десятков источников, которые послужили представлению именно такого, а не другого образа русской революции. Сомнения вызывают материалы, опубликованные в Пекине в 1918 году Восточной православной миссией, а также работа некоего Гана «Россия и большевизм», которая появилась в Шанхае в 1921 году.

Читателя мог бы заинтересовать ответ на вопрос, откуда взялась информация, что это именно Каспрович, Жеромский и д-р Длуский спасли от смерти арестованного австрийской полицией предводителя революции, осужденного как шпиона и содержавшегося в тюрьме. Оссендовский утверждал, что лично знал родственника Ленина — комиссара Елизарова и что в сибирской ссылке встретил самого Владимира Ильича! Очень характерно, что Оссендовский набирает в рот воды, когда речь идет об афере с документами Сиссона (в 1930 году). Перечисляя источники, на которые он опирался, он не вспоминает о них, а как раз наоборот, полемизирует со сторонниками теории, что большевики были платными агентами вильгельмовской Германии.

Не справляясь с армией отечественных критиков, Оссендовский теряет самообладание. Он предъявляет претензии к соотечественникам за то, что они позволили Ленину помещать статьи в польской прессе, и за то, что высланные им телеграммы проходили через Польшу даже во время похода Пилсудского на Киев. Оссендовский угрожает даже Константину Гжибовскому, молодому ученому, известному юристу, специалисту в области государственного права, «не оставить безнаказанными его выводы».

Оссендовский до последней минуты избегал карающей руки народной власти. Сразу же после вступления Красной Армии на территорию Польши НКВД посетил старого могильщика кладбища в Ми-лянувке, приказав ему выкопать останки писателя, чтобы с помощью стоматолога определить, был ли покойник действительно тем, за кого он себя выдавал. Товарищи из НКВД хорошо знали, что делали. Следовало убедиться в том, что закоренелый враг Октябрьской революции лежит в гробу.

 

Тридцатые годы

Итак, после Африки пришла очередь Ближнего Востока. Оссендовский путешествует по Сирии, Месопотамии, Палестине. Он посещает израильские поселения и одним из первых замечает опасность положения израильского государства, соседствующего с арабами. Приглашенный принять участие в заседании комитета «Pro Palestina», он весьма сдержанно высказывается о целесообразности интенсивной поддержки эмиграции населения в Палестину. Он предупреждает, что это может грозить конфликтом на мировом уровне.

15 июля 1929 года он получил диплом Custodia Franciscalis Святой земли с порядковым номером 13760 и подписью Аврелия Борковского. Литературным плодом вояжа на Ближний Восток стала книга «Угасающие огни».

Исчерпав, как казалось, все шансы организовать очередное путешествие в экзотические страны, Оссендовский решил схитрить. До нас дошло одно короткое благодарственное письмо от 21 сентября 1932 года, написанное по-французски. В нем говорится о трех высланных «моему дорогому профессору» книгах, одну из которых «Japan, an pictorial interpretation» отправитель просит вернуть после прочтения. Отправителем являлась сотрудница какого-то японского дипломатического учреждения в Западной Европе М. Хирата. Пачка листков, вырванных из записной книжки, была вложена в обыкновенный конверт без адреса, на котором было помечено «Jap». На этих листочках карандашом было набросано письмо… министру Японии. Характер письма не вызывает никаких сомнений. Представляясь человеком, отлично ориентирующимся в «важных событиях, происходящих на Дальнем Востоке», автор письма ясно дает понять, что он не разделяет мнения европейской прессы, защищающей «несчастный» Китай и атакующей Японию за ее «империализм».

С 1931 года Япония оккупировала Манчьжурию и, не обращая внимания на все более острые протесты Лиги Наций, установила в ней протекторат. В 1934 году была провозглашена империя Манджоу-Го, во главе которой стал император Пу И I, потомок последней маньчжурской династии, отстраненной от власти революцией Сунь Ят-Сена. Именно об этом императоре Бертолуччи снял фильм, получивший несколько «Оскаров». Оссендовский предлагает японцам поместить в европейской и американской прессе серию публикаций о ситуации на Дальнем Востоке, если он будет иметь возможность познакомиться с ней на месте. Он выражает готовность выехать безотлагательно и отмечает, что будет нетрудно определить, при каких условиях это может наступить. Не наступило. Ни на одном из континентов в прессе не появилось серии статей, поддерживающих миссию на Дальнем Востоке. Неизвестно почему Токио не принял предложения профинансировать вояж поляка на Дальний Восток. Может быть, больше доверяли журналистам из стран Муссолини и Гитлера?

Документы лондонского Record Office, рассекреченные спустя 50 лет, свидетельствуют о том, что личностью Оссендовского интересовались британские дипломатические представительства в тех частях света, где он бывал. Наибольшее количество рапортов выслал Франк Сэвери, многолетний консул и резидент английской разведки в Варшаве, знавший писателя лично. Консул располагал разнообразной информацией относительно его контактов с определенными службами Японии, США и Франции, конкурентами Великобритании в «большой игре» за обладание стратегическими пунктами на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Пропагандистскую деятельность в защиту Японии, ограниченную только аудиторией соотечественников, Оссендовский начал с лекции «Проблема Дальнего Востока». Кроме того, он проявил желание выступить в роли докладчика, разъезжая по провинциальным глубинкам. Осенью он посещает Млаву, Брест, Петрокув Трибунальский и Радом. Он говорит о «тайне Дальнего Востока», делится со слушателями впечатлениями от путешествия в Палестину, Сирию и Ирак, читает цикл лекций «Под знаком креста и звезды Соломона».

Роберт Ренар переписывался с Антонием Оссен-довским на протяжении нескольких лет. Он перевел на французский язык несколько десятков его книг. Со временем их знакомство переросло в дружбу. Уже после смерти писателя Ренар дал объявление в газете, разыскивая наследников авторских прав Оссендовского.

В переписке с Робертом появляется фамилия некоего де Кухарского, интересующегося выплатой Оссендовскому авторского гонорара за фильм «Орлица». Эта экзотическая повесть из жизни гуралей имела захватывающую фабулу: нападение сахарских разбойников, красивая и чувственная героиня, которая хотела сохранить верность мужу, но не смогла устоять перед соблазном…

Множественные комментарии, пояснения и примечания должны были показать, что автор основательно познакомился с источниками, из области как естествознания, так и истории и этнографии. Анджей Ставар, достаточно жестко рецензируя «Орлицу» на страницах «Литературных известий» («Wiadomosci Literackie»), писал, что Оссендовский, которого обвинили в фантазировании при описании своих путешествий, впал в другую крайность: «подробное документирование своих рассказов». Критикам никогда не угодишь. Однако построенная таким образом «Орлица» стала превосходным материалом для написания сценария к фильму.

«Орлицу» решил поставить французский режиссер польского происхождения Жан де Кухарский.

Жан де Кухарский писал письма на гербовой бумаге:

«Париж. 18.06.1932 г.

Глубокоуважаемый, дорогой и любимый г-н профессор! В связи со смертью Бетти Аман возникли некоторые трудности с завершением съемок „Орлицы“ и началом работы над „Белирой“ и „Соколом“. Прошу Вас, будьте спокойны! Перед Вами борющийся со всеми трудностями и не сломленный ими солдат! Да, мне очень жаль этой молодой жизни и таланта, но я не могу, однако, избавиться от мысли, что это именно Аман стала виновницей незавершенной работы над „Орлицей“, принеся нам бесчисленные трудности. <…> 15 июня мы начинаем снимать внутренние сцены „Орлицы“, в то же время мы сможем подписать с Вами контракт на дальнейшие съемки…».

Дела, связанные с трудностями, какие угрожали экранизации «Сына Белиры» и «Сокола пустыни», обсуждал помощник режиссера, который достаточно часто бывал в Варшаве. Оссендовский предлагал на место трагически погибшей Аман польскую актрису Гружиньскую. Киностудия Cine-Sonore International собиралась поручить эту роль Гине Манес или Зуз Вернон. Вскоре, правда, Кухарский сообщает, что «известие о смерти Аман было лишь отвратительным трюком саморекламы», за что Аман была выдворена из Союза немецких актеров.

Стараясь загладить плохое впечатление, Кухарский клянется, что «Орлица» будет велйким фильмом. Однако постоянно появлялись все новые трудности. Кухарский посылал в Варшаву одно за другим письма со все более уклончивыми объяснениями. Оссендовский настаивал на скорейшей экранизации на значительный гонорар за авторские права.

Нарастающий экономический кризис заставил писателя испытать большие трудности с добыванием необходимых средств, которые позволяли бы ему жить так, как он привык. Он все еще платил достаточно высокие алименты (450 злотых ежемесячно) своей первой жене. Пытаясь удержаться на плаву, он был готов даже сменить профессию. Сохранившийся с тех лет рекламный буклет гласит: «Под научным руководством путешественника с мировой известностью и писателя Ф.А. Оссендовского польское туристическое бюро „Орбис“ организует экскурсии по Беловежской Пуще». Двухдневная экскурсия по местам обитания зубров, включающая железнодорожный проезд туда и обратно, посещение музея, экскурсию по Национальному парку и питание, стоила 80 злотых, что составляло половину средней заработной платы. «Орбис» предлагал свои услуги людям достаточно зажиточным.

Другой рекламный листок приглашал на экскурсию в «Польскую Ривьеру в Румынию» также под личным руководством Оссендовского. «Орбис» выплачивал проводнику 50 % чистого заработка, полученного с экскурсий. С присущим ему размахом Оссендовский запланировал 17 маршрутов. В его планы входила также «экспедиция в духе Кука»: через моря, горы, степи и пустыни — к сердцу Африки.

Интересная идея. Автор проекта сам прошел весь этот маршрут. Он был опытным путешественником, способным выйти из любой затруднительной ситуации. Он умел и имел о чем рассказать, обладал огромным запасом знаний по истории, географии и этнографии тех земель, по которым собирался водить туристов. Он знал несколько языков, был охотником и мог анекдотами развеселить любую компанию. Идеальный проводник для любой экскурсии. Удивляет, однако, упоминание о танках, на которых должны были передвигаться участники. Видимо, речь шла о танкетках, броня которых предохраняла бы участников сафари от пуль местных воинов. Не исключено, что, имея знакомства в кругах французской колониальной администрации и среди высшего военного руководства армии, оккупировавшей Алжир, Оссендовский был в состоянии обеспечить участников путешествия и танкетками. Но, к сожалению, Оссендовский так и не стал польским Куком. Наверняка он сам отдавал себе отчет в невозможности реализации проекта путешествия на бронемашинах. В это же время он предлагал свои услуги Леонарду Кликсу, директору Франкополя, а в апреле 1932 года он послал письмо в Буэнос-Айрес, аргентинской миллионерше польского происхождения госпоже де Рокка.

«Дело, по которому я к Вам обращаюсь, очень конфиденциальное, и оно, мне кажется, должно заинтересовать Вас как пламенную польскую патриотку, поскольку оно может повлиять на подъем и укрепление значения и симпатии в этой стране к нашей родине.

Аргентина не обладает собственными выдающимися литераторами и исследователями страны, о чем можно судить по литературным обозрениям, где нельзя найти произведений, дающих точную информацию о стране, ее истории, эволюции государственно-экономического развития, характере отдельных частей республики, роли знаменитых аргентинских семей, изучающих в той или иной области свое государство, обычаи его народа и культуру.

Поскольку почти все мои сочинения переводятся на многие европейские языки, мои книги и статьи-фельетоны нашли бы свое отражение в европейской и американской прессе, что послужило бы хорошей пропагандой Аргентины и кругов, стоящих во главе государства. Эта пропаганда была бы очень продуктивной по той причине, что исходила бы из творений писателя иностранного происхождения, имеющего мировую известность.

Одновременно я мог бы пополнять аргентинскую литературу рассказами, романами и статьями, популяризуя Польшу в этой части света и те идеи, от которых зависит мир на земле, борцом за который я повсеместно признан и о чем свидетельствуют мои крупнейшие произведения „Пять минут до полуночи“, „Ленин“, „Искры из-под молота“, „Сын Белиры“ и т. д.

Я теоретически знаю французский, английский, русский, испанский языки и быстро освоил бы их практически, а для этого я мог бы найти для себя секретаря, который восполнил бы эти недостатки, сотрудничая со мной, как я делал в Индии, будучи корреспондентом в „Corriere della Sera“. Я совершил также поездки, которые поставили меня в ряд крупнейших путешественников. Я побывал и проводил исследования по всей России, Сибири, Маньчжурии, Монголии, на Северном Тибете, Китае, Корее, Японии, на Северо-Ледовитом океане, Беринговом море, Аляске, Канаде, США, на Тихом океане, в Индии, Индонезии, Персии, Месопотамии, Сирии, Палестине, Турции, на Балканах, не говоря уже о всей Европе.

Итак, я бы хотел надолго приехать в Аргентину. Я намереваюсь совмещать зарабатывание денег в Аргентине с общественной работой для польского издательства, устраивая отчеты, назначая регулярные доклады, посещая все центры польской колонизации и освещая все эти вопросы в польской прессе.

<…> Я должен иметь гарантированный гонорар в размере 50 ООО долларов или равнозначную сумму в аргентинской валюте. <..> За эту сумму я готов предоставить:

a) фельетоны об Аргентине в польской и европейской прессе;

b) популярные художественные произведения, основанные на точных научных данных об Аргентине, народе и его жизни, эти книги появятся на нескольких европейских языках;

c) книги-романы о самых древних, наиболее заслуженных аргентинских семьях, которые связаны с историей страны, ее общественным подъемом и развитием. Эти семейные монографии будут основаны на документах и традициях;

d) моя жена займется изучением музыкальной культуры Аргентины и ее пропагандой в Европе; она выступит в ряде концертов и может прочитать лекции по скрипичной игре в общественных музыкальных школах.

Если же Вы, многоуважаемая госпожа, заинтересуетесь моим предложением, то сможете использовать свои связи в правительственных кругах или найти состоятельных людей, которые, заинтересовавшись возможностью иметь книгу о своей родине в виде исторического романа, могли бы собрать необходимую сумму. <…> Подобное предложение я имел в 1927 году от Венесуэлы, но тогда я не смог выехать по семейным обстоятельствам и состоянию здоровья. Особенно бескорыстно мы будем проводить общественную работу среди поляков в Аргентине. Я буду очень искренен с Вами. Мы с женой чувствуем, что полны сил и вдохновения, и хотим иметь такой достаток (по польским меркам), чтобы наконец работать у себя на родине, не гонясь за заработком. Мы уже были в такой ситуации, когда, заработав хорошую сумму денег на книгах „Звери, люди, боги“ и „Человек и тайна в Азии“ в США, мы думали, что будем обеспечены на всю жизнь и сможем полностью отдаться общественной работе. Однако, объятые патриотизмом, поместили все свои сбережения в банк и потеряли все до последнего, как это было уже с нами в России, откуда мы бежали после революции, лишенные всего, спасая только свою жизнь и жизни близких нам людей».

К письму Оссендовский приложил коробку с книгами, содержащую свыше десятка переводов его сочинений на испанский язык. В этом письме проявилась склонность господина Оссендовского коверкать и выставлять в выгодном свете отдельные фрагменты своей биографии. Будучи уже 10 лет женатым на другой женщине, он вспоминает о первой жене, вместе с которой он убегал из охваченной пожаром революции России. Гонорар за книгу «По землям людей, зверей и богов» он истратил на экспедиции в Африку, хотя, кто знает, может, он действительно положил часть капитала в банк. Однако это очень сомнительно, так как два месяца спустя он направляет письмо другой миллионерше польского происхождения, вдове американского фабриканта, Ирене Варден, чтобы получить ее покровительство над работой под условным названием «История Польши в духе Киплинга» («Historia Polski а la Kipling»). В письме он также сообщает, что «бандиты ворвались в его дом и забрали драгоценности, а также деньги на общую сумму 40 ООО злотых». Похоже, что переписка с состоятельными женщинами по всему миру была односторонней и быстро закончилась, так как не давала никакого результата. В Аргентину Оссендовский так и не поехал.

Тем же самым образом Оссендовский пытался найти работу в Голландии, Индокитае, Конго и Индонезии. Но это не дало положительных результатов.

Герои почти всех книг Оссендовского борются с превратностями судьбы, они любят свободу и природу. Писателя нередко ставили в один ряд с немцем Карлом Мэем. Однако это сравнение не удовлетворило его амбиций. Со временем в его творчестве начали преобладать книги, адресованные юным и совсем маленьким читателям. Полки детских комнат заполнялись книгами Оссендовского, и армия поклонников школьного возраста неустанно увеличивалась. Это были самые преданные читатели. В годы, когда книги Оссендовского были забыты, именно эти читатели, уже взрослые, сохранили о нем память.

Для этой категории читателей Оссендовский написал полсотни рассказов, повестей и романов. Их трудно классифицировать, где «географический роман», а где приключенческий или исторический рассказ. Первый исторический роман Оссендовского «Под польским флагом» был издан во Львове в 1928 году, и в том же году он появился на полосах «Варшавского курьера».

Он планирует написать цикл отдельных рассказов, содержащих описание жизни кочевых охотников с юга, приключения моряка и детей на золотом прииске, а также «Возвращение дрессированной обезьянки».

Вскоре в книжных магазинах появились новые книги Оссендовского — «День рождения куклы», «Далекое путешествие аиста», «Приключения Юрка в Африке» и другие. Однако скромный гонорар (около 150 злотых за каждую книгу) не мог наполнить похудевшего кошелька тонущего в долгах автора. Сам он считал финансовую ситуацию трагической. Помощь подоспела совершенно неожиданно.

10 декабря 1931 года он подписывает договор с ксендзом Яном Гурецким, по которому Оссендов-скому полагался значительный гонорар. Стабильный месячный доход составлял бы теперь по крайней мере 2000 злотых. В рамках этого договора Антоний Оссендовский обязывался написать шесть томов, которые должны содержать основные тезисы, наглядно представляющие и поддерживающие христианские ценности: веру, надежду, любовь, справедливость, воздержание, а также чистоту души и тела. Вместе с тем написаны они должны быть интересно и на достойном литературном уровне. Седьмой том должен был представлять в форме художественного рассказа описание путешествий монахов после нападения татар и битвы под Легницей, обращавшихся к монгольским властям и тибетским жрецам. Источником вдохновения для Оссендовского послужило, скорее всего, путешествие послов папы Иннокентия IV в VIII веке к великому татарскому хану, которого монахи должны были склонить к прекращению нападений на Европу и принятию христианства. Кроме того, дипломаты в подрясниках должны были выполнить секретную миссию: собрать как можно больше сведений о географическом положении, административных центрах Монгольской империи, системе управления, религии, военной организации и даже обычаях, быте и развлечениях народа.

Очень мало сохранилось сведений о семейных контактах Оссендовского. Дядя Александр располагал имуществом в Аитве, а жил в Гнезно. После его смерти требовалось заплатить 500 злотых за 106 гектаров земли. Сын почившего, также Александр, начинающий врач из Познани, зарабатывал мало. Прибыль должна была составить 15 ООО злотых. Скорее всего, в связи с разделом этого наследства Оссендовский обратился в консульский отдел польского посольства в Москве за помощью в поисках Елены, дочери Михаила из рода Оссендовских. Обмер земли должен был финансировать Антоний.

Оссендовский все более требовательно настаивает на выплате ему остатка гонорара за «Императорского трубача» и напоминает о передаче ему части гонорара по новому договору. Ксендз-издатель объясняет ему, что в связи с благотворительной миссией собора Св. Михаила Архангела (воспитанием сирот) были задействованы все фонды. Он предлагает написать Оссендовскому статьи на тему восстания украинцев, против России в 1850 году. Следует отметить, что Оссендовский в то время вовсе не бедствовал, ибо за свою книгу «Императорский трубач» получил 3050 злртых. Просто у такого алчного человека финансовые вопросы пробуждали сильные эмоции.

Он направляет просьбу в епископскую курию в Пшемысле, чтобы заставить ксендза Гурецкого выполнить свои обязательства, но эта просьба не принесла результатов. Курия была на стороне издательства, и тогда писатель обращается в суд. В свою очередь, ксендз имел право по-своему оценивать рыночную стоимость сочинений автора, который терял свою популярность. Газета платила за стихотворения гроши. Автор сохранял право издания своих сочинений в книгах, однако не имел возможности его использовать. Немного позже «Католический путеводитель» заказал Оссендовскому несколько фельетонов, описывающих миссионерскую деятельность католического духовенства по всему миру.

В этот период финансового кризиса писатель был должен издательству Вегнера примерно пять тысяч злотых. На эту сумму можно было купить пару автомобилей, приличное загородное хозяйство, большой каменный дом в Варшаве. Этот долг писатель не выплатит до конца своей жизни.

Анатоль Стерн, поэт-футурист, порой очень скучал за столом редактора акционерного общества «Издательство „Мир“». Иногда у него появлялись удачные идей. Так, он предложил провести своего рода анкетирование среди знаменитых европейцев, чтобы те представили свой взгляд на состояние Европы через полстолетия. Антоний Фердинанд Оссендовский согласился дать ответ.

«Прежде всего во избежание недоразумений я хотел бы обозначить, что я подразумеваю под понятиями „цивилизация“ и „культура“. Для меня цивилизация выражается суммой прогресса конкретной нации и человечества в целом. Культурой я называю духовный прогресс. В древности и Средневековье культура народа определяла направление развития цивилизации. Отсюда вытекает эта разнородность состояния европейской цивилизации, остатки которой были почти полностью уничтожены наполеоновскими войсками, разгул неограниченной власти и безмерного богатства спровоцировало появление вражеского ему общественного класса, революции, гражданских войн и внутреннего личного эгоизма, расового и общественного, тяжелого, беспроглядного ига напряженной работы с утра до вечера. Человечество стало 2-миллиардным сообществом ненавидящих друг друга рабов капитала и машины. Банкир и владелец крупнейших промышленных предприятий, инженер и кочегар отдают себя без остатка этому молоху, который стал богом и гением, целью современной цивилизации, идеалом прогресса. Такую цивилизацию можно назвать количественной. Идеалом стал рекорд, везде и во всем. Идеалы греческие, буддийские и христианские с первых и Средних веков нашей эры стали предрассудками, заслуживающими презрения, в лучшем случае снисходительной улыбки. Наша цивилизация в стремлении к беспредельным благам убила культуру, разбудила животные инстинкты и вместо того, чтобы соединить и примирить человечество, разделила его на вражеские лагеря, придерживающиеся принципов империализма и рационализма, будь то колониальный напор Великобритании или идеологический империализм Красной России. Разодранная изнутри разнородностью интересов и чрезмерными потребностями общественных классов, испытывающая угрозу извне от враждебности и зависти соседей (…) количественная цивилизация, не создающая ничего, кроме конкуренции, приводит к анорексии, ослаблению воли. (…) Может быть, еще до завершения трагического цикла количественной цивилизации найдутся люди, которые превратят ее в цивилизацию качества — вернутся к той культуре, идеалом которой являются совершенный человек и духовные ценности. Через пятьдесят лет Европа (и Америка) начнет новый период своей истории — реализацию объединения всего мира. В Азии работа над этим уже начата, только этого не понимают эгоистические капиталистические государства и… этот империалистический пролетариат. Такую работу проводит Япония, стремясь к пацификации отравленной революционным ферментом Азии, колыбели половины всего человечества. Через пятьдесят лет исчезнут воинствующий капитализм, а вместе с ним разделение на угнетателей и угнетенных, рабство перед машиной и золотом, войны и предрассудки, которые продолжались на протяжении всего „молниеносного века пара и электричества“. Европа будет разделена на две или три группы народов или успеет соединиться в один агломерат древних государств. Работа перестанет быть целью жизни, как это происходит сейчас, но исключительно средством для жизни. (…) Начнется настоящий XX век — век культуры, книги, науки, культа красоты и совершенства. Однако я подчеркиваю, что это будут только первые, еще неуверенные и, может быть, порой ошибочные шаги. Однако цель — идеал совершенства — уже будет всем светить».

Предлагая читателям самим оценить, насколько сбылись предсказания писателя, добавлю только, что эти размышления датируются 26 сентября 1932 года. За четыре дня до этого Оссендовский подписал с издательством «Знания о Польше» договор на разработку тем «Философский и социальный источник существования животного мира». Половину гонорара, составлявшего примерно 2000 злотых, обещали выплатить при получении рукописи. Писатель сразу же приступает к работе. В октябре к нему обращается И. Виневич, главный редактор «Познаньской газеты», самой старой и крупной ежедневной газеты в Западной Польше, с просьбой о еженедельном фельетоне и романе, который можно было бы публиковать по частям. «Пожелтевший лист» имел большой успех. После коротких торгов акционерное общество «Новая пресса» во Львове покупает права на публикацию по частям романа «Сердце Сахары» за 750 злотых по договорной ставке. Оссендовский согласился, хотя желал получить хотя бы 1000 злотых, так как «Варшавский курьер» заплатил ему 3120 злотых за «Вихрь», насчитывающий менее чем 53 страницы. На подобных условиях издавали фельетоны Жеромский, Запольска, Серошевский, Ка-ден-Бандровский. Экзотический роман «Сердце Сахары», как и «Вихрь», не нашел желающих рискнуть и издать их отдельными книгами.

Финансовые дела Оссендовского пошли на поправку. Наконец-то пришел долгожданный счет из Парижа на 7000 франков.

В ноябре Людвиг Эверн, главный редактор «Военной Польши», обратился к Оссендовскому с просьбой о сотрудничестве. Отозвался также старый друг из Праги, который перевел всего около 15 книг Оссендовского на чешский язык и был готов переслать ему часть гонорара. В Чехословакии Оссендовский был очень популярен. Живые контакты он также поддерживал с Польско-Югославским обществом,' на протяжении многих лет являясь его почетным членом.

В программе на 1932–1933 гг. Высшей школы журналистики рядом с фамилиями таких преподавателей, как Станислав Дубойс (депутат Сейма и редактор газеты «Работник»), Стефан Кривошевский (главный редактор газеты «Мир»), а также ксендз прелат Зигмунд Качиньский (директор католического информационного агентства), мы находим и фамилию Оссендовского. Его возвращение в вуз, скорее всего, было не очень удачным, так как в это же время он обращается с длинной речью к президенту Речи Посполитой. Игнацы Мостицкий, прежде чем стать главой государства, был химиком-тех-нологом, профессором Львовского политехнического института и в некотором смысле коллегой Оссендовского по профессии.

«Г-н Президент, я обращаюсь к Вам по одному очень важному для меня делу. <..> Начну с того, что в современной польской литературе я занимаю независимое положение, хотя были предприняты определенные шаги, чтобы сблизить меня с правящими кругами, и даже намеки на то, что было бы очень приятно видеть мои книги о некоторых наиболее замечательных представителях нынешней эпохи. Я всегда оставался равнодушным к таким предложениям, а также одиноким и независимым. Я делал свою работу — прославлял Польшу во всем мире за собственные деньги, всегда достойно представляя польскую литературу и гордое имя поляка. В этом меня даже никогда не упрекали мои многочисленные противники, которые, глядя на мои литературные успехи и достижения в роли путешественника, массово атаковали меня при моем глубоком молчании. Я вел себя так до тех пор, пока на меня не свалилась финансовая катастрофа, из-за того, что я, чувствуя себя обязанным вложить деньги в банк для поддержки отечественной экономики, остался без всех моих сбережений. Вскоре после этого мою квартиру в Варшаве обокрали.

Мне пришлось существовать лишь на те скромные доходы, которые я получаю за свое творчество. В течение нескольких лет мне хватало этого не только на жизнь и семью, но и на продолжение, правда, в более скромных размерах, пропаганды. В общественной работе я участвовал и участвую постоянно и бескорыстно: я являюсь председателем Общества литераторов и журналистов Полонии, председателем Межславянского литературного объединения, был одним из организаторов Турклуба, ПЕН-клуба, обществ Польско-югославской и Польско-чехословацкой дружбы, Морской, речной и колониальной Лиги.

Экономический кризис, так остро переживаемый народом, лишил меня рабочей мастерской, а издатели в Польше приостановили выпуск книг и, впрочем, как и во всем мире, выплату гонораров, тем самым грубо нарушая заключенные с автором договоры. Несмотря на то что я являюсь одним из пяти наиболее читаемых в мире авторов, мои доходы стали ничтожными и нерегулярными. Моя популярность растет не путем приобретения книг, а по спросу их в общественных библиотеках, а это опять-таки не пополняет мой бюджет. Мои сбережения на исходе. Мои планы относительно работы в других областях, поскольку я имею кроме литературы и другие квалификации, не увенчались успехом по разным причинам. Одна из них — это моя партийно-политическая независимость. Ситуация моя и людей, которые финансово связаны со мной, становится невыразимо тяжелой. Такое положение вещей вынудило меня обратиться к г-ну Президенту с моей просьбой.

Как я уже говорил, кроме литературной профессии, которую, впрочем, можно использовать в разных областях, у меня есть и другие квалификации, а именно:

1. Опытный и искусный редактор ежедневных изданий (15-летняя практика в политической области, редактирование газет, публицист в хозяйственно-экономической области).

2. Экономист (профессор Политехнического института, Торговой академии и Школы политических наук в области экономической географии и торговли, 1 лет — секретарь по промышленно-финансовым вопросам при председателе совета министров С.И. Витте в Министерстве финансов Сибирского управления, редактор разных ежемесячных экономических выпусков в России, директор Всероссийского совета золотопромышленников и т. д.).

3. Ученый. Химик и педагог, занимал в вузах кафедры технической и аналитической химии и товароведения. Около 100 изданных научных работ, за некоторые из которых я получил высокие награды.

4. Прирожденный, изобретательный и энергичный, разбирающийся в психологии человеческих масс пропагандист, что подтверждает тот факт, что в 1912–1918 гг. я находился во главе Межсоюзного антинемецкого бюро пропаганды в Петербурге, а с 1918–1920 гг. — такого же бюро в Омске в Сибири, об этом свидетельствует моя брошюра „L’Europe, L’Asie et la Soviet Russie“, которая произвела сильное впечатление на конференции в Тенуе. <…>.

Перечисляя выше свои специальности, я делал это с той целью, чтобы г-н Президент, самоотверженно работающий на благо Польши и обладающий неотразимым обаянием и мощным влиянием, захочет помочь мне в применении моей энергии, знаний и желания работать, будь то на родине или за границей, я везде был бы полезным и преданным делу сотрудником. Прошу г-на Президента принять слова моего горячего почитания и глубочайшего уважения и простить меня за мою смелость. Варшава. 21.09.1932 г.»

Ответа президента мы не знаем. Может быть, письмо к нему так и осталось только в черновом варианте? Без результата остались попытки предложить свои услуги административным колониальным властям Бельгийского Конго, губернаторам Индокитая, Голландской Индии, Западной Африки, Мексики и Гондураса.

В 1933 году он становится членом Общества литераторов и журналистов и уже несколько месяцев спустя получает награду в 2000 злотых.

Оссендовский был сторонником политического и культурного союза поляков, словаков, чехов, болгар и народов Югославии. С интересом он следил за деятельностью молодежного славянского движения. Когда единственной формой активности Объединения молодых славян становятся все более редкие, хотя и шумные заявления в прессе и организация не пользующихся большой популярностью курсов изучения белорусского, украинского и сербско-хорватского языков, он подписывает заявление о вступлении в All People Association (АРА — Объединение Наций) — международную организацию, основанную в Лондоне, которая, как гласил ее идейный постулат, «стремится к устранению предубеждений и непонимания между гражданами всех стран — непонимания, зачастую рожденного взаимным незнанием менталитета». Почетными президентами АРА были Ллойд Джордж и лорд Роберт Сесиль (Cecil), представитель Англии в Лиге Наций.

Пацифистские тенденции, которые и побудили Оссендовского вступить в АРА, появились в его творчестве уже давно. Во время встречи в Женеве с Бласко Ибаньесем, изгнанным из Испании режимом де Риверы, Оссендовский договорился с ним о совместном написании книги, пропагандирующей идеи мира. Однако смерть Ибаньеса не позволила реализовать этот проект.

Все чаще Оссендовский обращается к темам родного края. Месяцами он путешествует по Под-карпатью, охотится в лесах Полесья. Фельетоны о странствиях по чащам и разбросанным на их окраинах городам и весям выходят в «Иллюстрированном курьере» и «Варшавском курьере». Собранные и упорядоченные в узорчатых, красиво оформленных томах, Вегнер издал их в серии «Чудеса Польши».

«Польские пущи» появились в 1938 году. Второе издание вышло 15 лет спустя в Лондоне. Автором послесловия о лесных отрядах Армии Крайовой, вывешивавших таблички с надписями: «Немцам вход запрещен», была Зофья Коссак.

В День независимости 11 ноября 1935 года председатель Совета министров впервые вручил Антонию Фердинанду золотой крест за заслуги. Вскоре он становится главным редактором «Варшавских новостей». Собранных во время подкарпатских скитаний материалов хватило на многие месяцы для заполнения постоянной рубрики «Провинциальный фельетон».

Несмотря на то что с течением времени политические взгляды Оссендовского становились все более консервативными, 27 декабря 1938 года по распоряжению виленского воеводы был конфискован целый тираж «Слова» Юзефа Мацкевича за опубли кованное предисловие Оссендовского к книге «Бунт роистов».

Аеон Валькович, председатель Польско-американского исторического общества, а также Союза польских драматических кружков в Америке, писал письма на бланках зеленого цвета с оттиском Veterans Civic Organization of Chicago. В бумагах Оссендовского я нашел только одно письмо председателя, в котором он просит писателя прислать фотографию с дарственной надписью для американской Полонии. Полвека спустя я выслал по данному адресу в Чикаго письмо с вопросом, имеют ли они портрет Оссендовского. К моему изумлению, через пару дней ко мне пришел ответ: жена умершего в 1958 году адресата сообщала, что его книги, снимки, документы были переданы в Loyola University.

Леон Валькович, репортер и редактор, культурный деятель, горячий поклонник политики Сикор-ского, издал в 1953 году книгу под названием «История сердечных вдохновений и сегодняшняя действительность». Она содержала острые нападки на предсентябрьское правительство в Польше, автор, по мнению некоторых рецензентов, «кощунствовал и подлизывался к коммунистам». В консервативных кругах Полонии в Чикаго закипали страсти. Начались атаки в прессе, бойкот коллег. Шум утих лишь после смерти Вальковича.

В архиве Вальковича корреспонденция с Оссендовским открывается визитной карточкой, содержащей информацию о пересылке в октябре 1938 года эссе «Дух Падеревского», а затем благодарностью за изданный в память президента-пианиста альбом, в котором была помещена эта статья. В дарственной надписи Оссендовского примерно на две страницы, о «духе Падеревского» упоминается лишь раз или два. Значительно большее внимание уделено в ней сибирско-монгольским перипетиям автора и польского консула в Улясутае Станислава Блоньского, позднее жившего в Сан-Франциско. В 1938 году он переслал Оссендовскому много материалов, касающихся Калифорнии.

Председатель Валькович был также инициатором издания книги, посвященной памяти Сенкеви-ча. И тут Оссендовский нашел что сказать:

«Генрик Сенкевич, на которого сейчас часто нападают, был и останется самым крупным вдохновителем нашего народа в период упадка духа, поражений, пассивности, сомнений и неверия. Трилогия — это школа характеров, <…> несгибаемая вера в мощь соборных сил, это призыв к любви и верности Отчизне, это приток мужской крови, которая несет в себе семена жертвенности, героизма и необходимой в период „Потопов“ ненависти, когда мягким и сострадательным сердцем кто-то убеждает человеческого зверя — хищного и хитрого — цемент для соединения в одно тело враждующих, непослушных, недисциплинированных, своевольных осколков общества — будь они подлыми или глупыми и слепыми или преступно надменными и эгоистичными. Великое богатство оставил Польше этот писатель, мыслитель, знаток душ и человеческих сердец, горячий патриот и один из величайших поляков. Пусть же слава его вечно живет в крови и мыслях всех по колений поляков!»

В 1939 году исполнялось 40 лет публицистиче-ско-литературной деятельности Оссендовского и 30 лет минуло со времени появления его первого романа. В письме Оссендовского от начала 1938 года Вальковичу он представил организационный план целого мероприятия. В постскриптуме была намечена дата проведения юбилея на октябрь 1939 года…

Последнее письмо из архива Вальковича датировано апрелем 1939 года. В нем писатель сообщает, что «ввиду приближающегося нашествия не время обращать внимание общества на такую скромную особу, как я. Я решил все это отложить ad Calendas Graecas. До победы над швабами…»

В 1938 году в Познани начинает выходить «Иллюстрированный литературно-художественный еженедельник». Главным редактором журнала и автором приложений к нему под названиями «Кармелита», «Жидкое золото», «Танец счастья и отчаяния» и других являлся Феранто. Это был новый литературный псевдоним пана Антония. Все это предприятие, правда, не пользовалось таким сенсационным успехом, которого ожидал Феранто. После выхода

20 номеров еженедельника Оссендовский становится председателем издательства «Священный огонь».

Еще осенью 1938 года Оссендовский принял предложение написать роман под рабочим названием «Таинственный полковник». Роман должен был содержать необыкновенные, авантюрные приключения известного аса английской разведки на Ближнем Востоке арабского Лоуренса, который незадолго до этого погиб в результате несчастного случая на дороге. Оссендовский знал его лично.

Краковский издатель Михаил Диамант вместе с братьями не мог выпутаться из договоров, заключенных с авторами. Семейное издательство имело серьезные финансовые проблемы. Корреспонденция привела к суду. Наиболее интересное в ней — это упоминание о рукописи «Цадык Бен Бероки». Диаманты ожидали, что книга будет иметь «успех в еврейских кругах». Автор был готов подписать договор при условии получения 8000 злотых по договорной ставке при тираже 5000 экземпляров по 12 злотых, а если дешевле, то при выплате 15 % годовых от стоимости 5000 экземпляров. Однако Оссендовскому так и не удалось договориться с издателями и прийти к взаимовыгодным условиям. «Цадык Бен Бероки» оставался в рукописном виде более 60 лет. Осенью 1979 года я получил его копию из рук французской баронессы. Книга была впервые опубликована в 1992 году в Польше.

Оссендовский поздно родился. Ему было тесно в мещанском окружении. Он не мог и не умел приспосабливаться к существовавшим укладам и ситуациям. Он не присоединился ни к одной партии межвоенной Польши. Он знал мир и людей, знал цену настоящим достижениям, настоящим усилиям. Он часто высказывал достаточно досадное мнение о некомпетентности тех, которые считали себя авторитетами. Для них он был опасен. Для посредственностей, которые становились министрами, директорами банков, советниками правителей. Его без конца старались спихнуть вниз, завидовали его славе, материальному достатку, организовывали нападки в прессе. И, может быть, литература была его спасением… Поиском компенсации за несбывшуюся мечту о научной работе в возрожденной Польше, о политической деятельности, за отсутствие потомства и за два не очень удачных брака.

Он закрывался в четырех стенах своего кабинета или в библиотечном зале, исследуя источники, карты, публикации авторов на разных языках. Четыре, пять, а в 1930 году семь изданных книг — это около 100 авторских листов или 2000 машинописных страниц. Около шести страниц ежедневно без праздников и выходных. И все же, известный своим общительным образом жизни на широкую ногу, он любил встречи с людьми и охоту. Много ездил по Польше, часто выезжал за границу.

Чтобы все время поддерживать такую среднюю писательскую «производительность», нужно было быть титаном работы. Он не работал бесцельно и бесплатно и не писал «в стол». Обычно ему удавалось угадывать вкус массового потребителя. Он умел отстаивать свои интересы и поддерживать популярность.

В 1939 году писатель сменил адрес в Варшаве, где его и застала война. Жена, не смирившаяся с продолжительным романом Оссендовского с Леонтиной Бжеской, врачом-стоматологом, переехала к своей старшей сестре, и они вместе давали уроки музыки.

 

Поручик Батоли и потомки «кровавого барона»

Камиль Гижицкий принадлежал к тем людям, которых слепой рок забросил в центр Азии, в край гор, степей и пустынь. В момент начала Первой мировой войны Гижицкий был свежеиспеченным выпускником иезуитской гимназии в Хирове. Уже студентом Политехнического института в Мюнхене его мобилизовали в австрийскую армию. Фронт, плен, лагерь, чешский корпус, V польская дивизия в Сибири под руководством генерала Валериана Чума — это дальнейшие эпизоды биографии молодого подпоручика саперов. После капитуляции V дивизии он находился в Минусинске, где руководил небольшой фабрикой сельскохозяйственных инструментов. Заметив интерес чекистов к своей особе, он сбежал в тайгу Урянхайского края и через горы Танну-Ола пробрался в Монголию. Там его мобилизовали в третий раз. Отказ грозил военным судом на месте. Кровавый барон очень нуждался в людях с техническим образованием. Принудительная служба под руководством полубезумного и верящего в гадания «Дедушки», как называли начальника Азиатской конной дивизии, оставила после себя глубокие впечатления и сильные эмоции. Их хватило бы на всю жизнь. Гижицкий описал их в изданных в 1928 году во Львове воспоминаниях «Сквозь Урянхай и Монголию». Оссендовский и Гижицкий должны были встретиться еще в Урге, поскольку первый собирался передать поручику технологию производства гранат с удушливым газом. После поражения Унгерна Гижицкий работал в Маньчжурии военным инструктором. Позднее он участвовал в зимней экспедиции генерала Пепелаева на реке Лене. Из нее вернулись очень немногие. Он возвратился на родину, по дороге посетив Аннам, как тогда называли Вьетнам, и Океанию, а также западное побережье Африки. Африка осталась его любовью до гробовой доски. Участие в сафари с кинокамерой позволило ему окончательно забыть о кошмаре, который он пережил в Азиатской конной дивизии. Отличный кавалерист и любитель-охотник был, как оказалось, натуралистом. Критики никогда не говорили, что «он отходит от истины и недооценивает читателей».

Уже после возвращения из Африки он прислал Оссендовскому библиографический список по Монголии и рассказывал о своих личных проблемах. В одном из писем Гижицкий говорит: «Мой монгольский шаман, который предсказал, что меня ждет 40 бед — был прав. В рождественский Сочельник на меня наехал локомотив, но меня отбросило в снег так, что, к счастью, я собрал свои кости. В другой раз при побелке квартиры взорвалось ведро с нега шеной известью, и я чудом спас свои глаза». В середине 30-х годов он стал консульским агентом в Marsylii, а вскоре плантатором в Либерии. Помощь и поддержка Оссендовского принесли свои плоды. Доктор Нвамди Азикиве, первый президент независимой Нигерии под конец 30-х годов, тогда молодой журналист, в публиковавшихся в США статьях атаковал Польшу за притязания на свободу Либерии!

Государственные сферы II Речи Посполитой были заинтересованы в получении новых рынков сбыта, стратегических источниках сырья, иностранных территориях и даже попытках урегулирования еврейского вопроса через массовое переселение за море граждан Моисеева вероисповедания. Внимание Морской и колониальной лиги концентрировалось в основном на определенных районах Южной Америки, Мадагаскаре (часть острова в определенный период даже намеревались купить у Франции) и Либерии.

Узнав о приближающейся войне, Камиль Гижиц-кий возвращается в Польшу. Он участвует в движении Сопротивления. Выполняя сложнейшие задания Отдела пропаганды Главного штаба Армии Крайо-вой, он часто выступает в мундире офицера вермахта. Играть такую роль ему очень помогает отличное знание немецкого языка. Он использует для конспирации псевдоним «Батоли». Перешагнув пятидесятилетний юбилей, он не утратил кавалеристской фантазии. После освобождения он обосновался с женой во Вроцлаве. Там появились его книги: «Змеиная гора», «Письма с архипелага Саломона», «В погоне за Мвой», «Хебанова любовь», «Львица Уанга, или Нил — река великих приключений».

Оссендовский несколько раз приглашал Камиля принять участие в экспедиции. Ничего удивительного: старые знакомые, которых объединяют пережитые вместе драматические события в Монголии. Молодой подпоручик и солидный ученый, политик, журналист и литератор нашли общий язык.

А если Камиль Гижицкий был тот, кто знал, где спрятано золото Унгерна или, может, он сам его спрятал? В последнем письме Унгерн-Штернберга, адресованном семье, упоминается о некоем поляке из его окружения, который знает, где находится тайник.

Целых три, если не больше, представителя рода Ун-герн-Штернбергов пребывало в Польше в 1944–1945 гг. Артур Доллерт, Роман Александер, погибший в Познани в 1945 году, и Юрген. Мы забыли о полковнике Константине, родном брате «кровавого барона». Он погиб в мае 1945 года. Может быть, каждый из них искал того поляка. Антоний Фердинанд Оссендовский был человеком известным, и установить его место проживания не составляло большого труда.

Оссендовский не был закадычным другом «кровавого барона». Лично они общались очень мало — около двух дней. Во время своего пребывания в Урге, он боялся за свою жизнь. И близкого контакта с начальником Азиатской конной дивизии он избегал. Очевидно, их объединяла общая цель — борьба с большевизмом. Но методы, которые использовал барон, он не одобрял. Неизвестно, как проходила встреча Артура Доллерта с Антонием Оссендовским в подваршавском Жулвине. По мнению свидетелей, она длилась достаточно долго. Вопрос должен быть важным, если оба посвятили ему столько времени. Пришли ли они к соглашению? Скорее всего целью одного из Унгерн-Штернбергов могли быть поиски информации и приблизительных данных о месте нахождения монгольского клада. Искатели обращались к Оссендовскому, а он мог рассказать только то, что сам знал, то есть немного. Ему не верили, когда он рассказывал о ловле щук, ползающих от озера к озеру, но естествоведам Уссурийского края известны путешествия рыб от одного водоема к другому, появившихся в результате обильных осадков, когда большие пространства суши и зарослей камыша заливаются водой..

В тот зимний предпраздничный вечер писатель мог говорить правду. Барон не доверял ему сокровищ Азиатской конной дивизии. Транспортировка золота на такое большое расстояние, как до Хайлар или Харбина, не под силу одному человеку. Снабжение его конвоем мало что дало бы, так как в Варге тогда уже правил личный враг Унгерна генерал Чжан Кий-Ю, который был бы не прочь завладеть богатством.

В секретариате Союза польских писателей мне дали адрес лауреата литературных наград, сотрудника редакций журналов «Новые сигналы» («Nowe Sygnaiy») и «Одра». На письмо ответила его жена. К сожалению, ее муж находился в больнице, а в 1968 году скончался. Таким образом, пропал, может быть, последний след.

«К моему мужу, — говорит Алина Гижицкая, — уже после того, как он вернулся из Африки, это было примерно в 1963 или 1964 году, — приезжали два господина. Они просили, — чтобы он рассказал им, где спрятаны какие-то бумаги, документы и ящики из этой его монгольской дивизии. Они даже обещали, что устроят ему поездку в Монголию или Китай. Но муж уже тогда плохо себя чувствовал и не принял предложение. Они разговаривали в кабинете. Я сначала сделала им кофе, а потом читала книгу в другой комнате».

Может быть, Камиль Гижицкий хотел указать какой-то след своим псевдонимом: Цаган Толгой — Белая вершина. Он утверждал, что клад был спрятан в Восточной Монголии, на границе с Китаем, недалеко от берегов озера Буир-нур. Или в том самом районе, о котором вспоминал Оссендовский. Он действительно мог не располагать точной информацией о месте нахождения клада, но участвовал в этом деле непосредственно. Он был одним из немногих офицеров, которым барон доверял.

Я еще раз возвращусь к содержанию трех писем о «кладе». Особенно к последнему от 1958 года. Обращает внимание уверенность, с которой Гижицкий выступает против версии о закапывании клада Азиатской конной дивизии, версии, опубликованной на страницах журнала «Вокруг света» («Dookola Swiata»). Он аргументирует это тем, что ламаистский обычай запрещает копать землю, считающуюся святой. Он вспоминает, что не так давно монголы носили обувь с загнутыми кверху носами, чтобы исполнить это предписание. Конвоиры не имели ни лопат, ни времени, и закопанный клад должен был быть сразу же обнаружен. Потомки номадов найдут в степи след хромого коня двухнедельной давности, а также свежевскопанную землю.

Подробное изучение карт позволило найти группу холмов Табун Тологой по дороге к Барге. Один из них носит название Каган Тологой. В той части Монголии находится много гор с пещерами и гротами природного происхождения. Взрывной заряд, помещенный у входа одной из них после внесения туда ящиков мог навсегда закрыть вход внутрь. Роман Унгерн фон Штернберг живет в песнях номадов. Он оставил после себя долгую память. Она жива до сих пор.

 

Тайна колчаковского золота

Фамилия Витачков надолго осталась в памяти жителей пригородной Варшавы. Основатели и владельцы Центральной лаборатории шелкопрядства в Милянувках во время оккупации, рискуя жизнью, выкупали шелком и спиртом детей, схваченных на улицах столицы и вывозимых в Германию. В конце войны они приняли в недостроенный, но убранный фабричный зал целый Дом для сирот им. Ксендза Бодуэна, эвакуированный из сражавшейся и погибающей Варшавы. Сами Витачки, выращивая шелк, занимали небольшой дворик в Жулвине. Во время восстания они приняли десятки беженцев. Среди них были: Мария Домбровская, Анна Ковальская, Станислав Полляк и… Антоний Оссендовский. Станислава Витачек сохранила письмо, датированное августом 1942 года, которое было началом их знакомства:

«Я решил остаться на родине, чтобы все видеть, все испытать и со временем принести этим пользу народу, объясняя всем свою роль в разыгравшейся трагедии. За все время болезни жены я не брал в руки пера, так как должен был гоняться за деньгами, работая по 18 часов в сутки. Теперь я должен как-то поправить свой бюджет и найти возможность литературной работы.

Длинное и дорогостоящее лечение, госпиталь, операция и в конце концов похороны (супруга Оссендовского умерла 27 августа 1942 года. — В.М.)…поставили меня в такую ситуацию, что я уже не в состоянии помогать своим сестрам и племянникам, которые финансово почти полностью зависят от меня.

В это тяжелое время я обратился к нескольким фирмам <…> с просьбой предоставить мне товар по средним или сниженным ценам, что позволило бы мне иметь некую прибыль при его продаже. За предоставленный товар я плачу сразу при его получении.

С такой же просьбой я обращаюсь к уважаемой пани и надеюсь, что Вы рассмотрите мое предложение»…

Товар, который хотел получить Оссендовский по оптовой цене, был милянувский шелк. Сестра, вдова министра Ященовского, у него была только одна, правда, она была достаточно обеспеченной. Племянников у него не было, хотя, может быть, он считал племянником внука вдовы проф. Залевского.

В период оккупации, чтобы выжить, не гнушались никаким трудом. В случае с нашим героем дополнительным допингом к увеличению доходов была женщина. Пани Леонтина, бойкая сорокалетняя врачиха, вдова с почти уже взрослой дочерью, решила, что будет идеальной музой для «польского Бальзака». Не исключено, что Оссендовский собирался жениться третий раз. В канцелярии прихода Св. Якоба в Варшаве 29 сентября 1942 года в присутствии свидетелей был составлен «акт возвращения» Оссендовского к католической церкви. С новой дамой сердца теперь он мог спокойно идти к алтарю.

В феврале 1943 года, когда Оссендовскому было уже 65 лет, он вступил в Столичную народную партию, где получил цифровой псевдоним 2029. На кандидатском собрании он сообщил в ведомство, занимавшееся шифрованием, что знает английский, французский, русский, немецкий, испанский, итальянский, китайский и монгольский языки. Как всегда, он преувеличивал. По-монгольски, кроме «добрый день», он точно ничего не знал. По-китайски, думается, тоже. Подготавливаясь к конспиративной работе, он прошел специальный курс. Переведенный в отдел образования и пропаганды, он получил руководство над педагогическим кружком, который разрабатывал учебные программы для будущей независимой Польши. Позднее, подчиняясь непосредственно Казимиру Прухнику, он начал организовывать литературный кружок. Казимир был членом Главного правления Народной партии и представлял эту партию в Департаменте просвещения под руководством Чеслава Выцеха. Оссендовский, поддерживая живой контакт с Прухником, был непреклонным антагонистом Выцеха, считая, что последний слишком хорошо относится к коммунистам.

Оссендовский боялся ареста, поэтому часто ночевал у своего друга Брошкевича. Неохотно выходил Оссендовский из дома в город, аргументируя это тем, что «имел лицо орангутанга и любой гестаповец мог идентифицировать его за секунду». Это нежелание выходить из дому было причиной того, что почти все собрания и совещания, в которых он принимал участие, проходили в его комнатах. Его товарищ по подпольной деятельности Тадеуш Ма-чиньски — «Прус» из батальона «Густав» оценивал его труды в этой области очень высоко и утверждал, что «он [Оссендовский] не только показывал юношеский энтузиазм и энергию, но и его разработки на тему направлений и программ обучения молодежи в возрожденной Польше имели большую ценность». В одном из последних писем к знакомым Оссендовский писал: «Я провожу бессонные ночи за написанием новой книги. Одну я уже закончил и начал новую: „Жизнь и движение должны продолжаться до последней минуты“».

К концу оккупации Оссендовский выглядел плохо. Он сник, барахлило сердце. Пессимистичные прогнозы врачей не удивляли писателя. Он верил в предсказание, которое когда-то услышал от хутух-ту — аббата монгольского монастыря, что он не умрет, пока Унгерн не напомнит ему, что пришел час расставания с жизнью. Он часто вспоминал это предсказание в кругу друзей, и они уверены, что оно сбылось. Свидетели утверждают, что в Жулвине Оссендовского нашел немецкий офицер, который представился как лейтенант фон Унгерн-Штерн-берг. Писатель умер вскоре после визита Унгерна — 3 января 1945 года и был похоронен на кладбище в Милянувках.

Существует версия, объясняющая факт посещения Оссендовского кем-то из Унгерн-Штернбергов. Это поиски завещания «последнего монгольского хана», о котором что-то должен был знать польский писатель. Он также мог подсказать, где «Кровавый барон» спрятал свой клад. Тема «сокровищ Кровавого барона» и «секрета Оссендовского» время от времени всплывает в сенсационных рубриках средств массовой информации.

11 апреля 1920 года иркутская газета «Власть труда» опубликовала сведения о том, что найдено примерно 20 ООО пудов золота на сумму около 410 миллионов рублей, или две трети из запасов золота, забранного Колчаком двумя годами раньше из сейфов казанского банка. Белые смогли в течение двух лет пустить в оборот свыше ста тонн золота. Командующий Азиатской конной дивизии тоже обладал частью «колчаковского» золота. Прибавилось к ним также конфискованное имущество жертв белого террора в Забайкалье, отнятые у китайцев трофеи и подарки от монгольских феодалов. Перед смертью барон вручил кому-то из верных соратников письмо, предназначенное для родственников, которые жили на Балтийском побережье. К письму было приложено завещание. Его исполнителем стал ху-тухту одного из крупнейших монастырей в Монголии. Если в течение 50 лет не объявятся законные наследники, то весь клад должен был пойти на нужды ламаизма. Полвека после экзекуции барона минуло 17 апреля 1971 года.

В середине 50-х годов журналист Ежи Каспшицкий на страницах журнала «Пшекруй» сообщил, что письмо с завещанием барона было передано немецким инженером из фирмы AEG, которая строила электростанцию в начале 30-х годов. После революции Монголия оказалась втиснутой между двух азиатских громадин и практически была отделена от мира. Единственную железную дорогу, проходящую по ее территории, построили только в 50-х годах.

Неизвестно, выяснится ли когда-нибудь, зачем «родственник» барона Унгерн-Штернберга в немецком мундире перед самым вступлением Красной Армии в Польшу искал Оссендовского. На следующий день после неожиданного визита писатель умер. Информация о поисках Оссендовского кем-то из рода Унгернов стала известна благодаря «Пшекрую» значительно позже. Пришло много писем от читателей. Под наиболее интересным стояла подпись «Шем-ли-Кетлинг С.З. подполк. В.П.» Его отправитель считался одной из наиболее ярких фигур движения Сопротивления. Преисполненный инициативы предводитель PLANa, сражавшийся в восстании во главе Павловской бригады и одновременно мнимый агент гестапо, которого военный суд Армии Крайовой приговорил к смерти. Приговор должны были исполнить солдаты из отряда капитана Матушчика. Кетлинг получил пулю в бок, но выжил. Так как существовало подозрение, что мотивом обвинений были интриги личного характера, продиктованные соперничеством разных подпольных организаций, генерал Грот-Ровецкий, предводитель Армии Крайовой, решил все это выяснить после войны. Приговор был отменен. После поражения восстания Шем-ли-Кетлинг использовал документы на имя Оскара Ромера. Во время драматических событий ему удалось вместе с группой друзей вырваться из разрушенного города и, чудом избежав арестов, добраться до Милянувок. Там его узнала какая-то фольксдойча и донесла. В гестапо узнали, что он является родственником графа Ромера, бывшего министра иностранных дел. Может быть, известны были также обвинения, направленные в его адрес кем-то из АК… Дело, однако, было слишком громким, чтобы его можно было представить к сведению немецких властей. Арестованного передали разведывательным органам IX штаба армии фон дем Бах-Залевского.

Им занялся зондерфюрер Дёлердт. Во время допроса он признался «родственнику» графа Ромера, что тоже происходит от курляндских баронов, обосновавшихся в России. Русским языком он владел бегло. На очередном допросе он просто спросил: «Я полагаю, что вы разделяете взгляды своего дяди на внешнюю политику?». Не получив вразумительного ответа, он продолжал: «Я говорю о вопросе войны с Советской Россией. Ваш дядя, граф Ромер, был сторонником „крестовых походов на восток“. Монолог продолжался: „Пожалуйста, рассмотрите все шансы. Я понимаю и хорошо оцениваю ваши сомнения по поводу возможного сотрудничества с Германией, но поймите, что только с Германией вы, поляки, можете отвернуть себя от советской опасности. В Берлине мы создаем польское правительство для войны с Советской Россией и предлагаем вам участие в этом правительстве.

Вы можете мне доверять. В последнее время я разговаривал со многими выдающимися представителями вашего общества. Вы, наверняка, слышали об Оссендовском. Он известен также и за границей. Вчера я был у него, и он принял мое предложение“. Офицер вынул из сумки экземпляр „По землям людей, зверей и богов“. На первой странице под свежей датой виднелась рукописная дарственная надпись. Он заслонил ладонью верхнюю часть текста: „Как вы видите, автор отнесся ко мне очень доброжелательно“. На следующий день он сообщил пленному, что получил известие о смерти Оссендовского.

Решительная антинемецкая позиция писателя, обозначенная еще со времен Первой мировой войны, принесла ему во времена оккупации немало проблем. Пару раз были произведены ревизии в его доме с целью найти доказательства его сотрудничества с подпольем. Рассчитывать на успех миссии, доверенной Дёлердту, в момент, когда „катюши“ уже штурмовали немецкие позиции за Вислой, могли только мечтатели с „мертвой головой“ на фуражках. В случае неудачи миссии свидетели должны быть ликвидированы. Таковы правила игры. Среди ближайших соседей усадьбы Витачков в Жулвине, которые не читали книг Оссендовского и ничего не знали о предсказаниях лам, до сих пор ходят слухи, что Оссендовского отравили. Вскрытия трупа не производилось.

В письме-завещании барона Унгерна отмечалось: „Единственным человеком, который после моей смерти будет знать место, где спрятаны сокровища, является поляк, которому я доверяю“. Это подтвердил летом 2000 года в Хельсинках Клаус фон Унгерн-Штернберг, сын моего друга, барона Эриха, племянника последнего хана Монголии. Свидетелями этого разговора, записанного на видеопленку, оказались члены съемочной группы, которая снимала документальный фильм „Польский Лоуренс“.

Существует еще один источник информации. Это сообщение инженера Казимира Гроховского, археолога и любителя этнографа. В его книге „Поляки на Дальнем Востоке“ о пребывании Оссендовского в Харбине мы не находим никаких упоминаний. Зато есть информация о событиях, которые много лет будоражили жителей Дальнего Востока. После захвата Урги революционными отрядами там не нашли денег Азиатской конной дивизии. Повсюду было известно, что она содержала значительное количество серебряных и золотых монет, а также пакеты с акциями разных торгово-промышленных обществ и много драгоценных камней. Барон также реквизировал взимаемую китайцами контрибуцию с жителей Халхы. Что стало с сокровищами дивизии, неизвестно до сих пор. Было сделано много попыток найти клад. Дюжины разных шарлатанов, аферистов и офицеров его бывшей армии обещали за определенное вознаграждение указать место тайника. Гроховский предлагает следующую версию: когда этот смелый воин-рыцарь увидел, что русские офицеры и солдаты на каждом шагу ему изменяют и его монгольская экспедиция закончится поражением, он начал обдумывать средства спасения. Видимо, он собирался добраться до Центрального Китая, а позднее через Японию ехать в Европу, чтобы там вступить в армию барона Врангеля. Первым делом он переправил сокровища с территории, охваченной войной, в безопасное место на востоке. Это он сделал в тайне от своих русских сподвижников, которым он никогда не доверял. Для проведения этого мероприятия он выбрал 16 преданных монголов и татар. Золото в 24 ящиках, каждый по 4 пуда, были погружены на монгольские двуколки. В каждом ящике находилось по 3,5 пуда монет чистого золота. Отряд быстро продвигался на восток, чтобы как можно скорее доехать до Хайлара, откуда ящики с золотом должны были переправить по железной дороге в Харбин и далее за границу. После нескольких дней этого путешествия экспедиция встретила отряд красных. Началась стрельба. Верные солдаты поняли, что вся надежда на выполнение поручения барона зависела от быстроты коней. Пару раз они добивали раненых. На расстоянии примерно 160 км к югу от Хайлара, после совещания они решили закопать золото. В немного холмистой местности, покрытой редко растущими кустами, было найдено небольшое углубление, в котором были сложены 24 ящика и обитый оловянной жестью сундук барона весом в 7 пудов.

Еще в период относительного военного успеха после взятия Урги частыми были убийства среди офицеров Азиатской конной дивизии, которые хотели обеспечить себе будущее благодаря награбленному богатству. Одного из адъютантов барона расстреляли вместе с женой за „одалживание“ фальшивого чека на 15 ООО царских рублей золотом. Полковник Ааврионов, воспользовавшись суматохой во время взятия Урги, спрятал часть найденных тогда запасов золота и заплатил за это своей головой.

Прапорщик Архипов, который вместе с Гижиц-ким и тремя другими добрался до Монголии из Урянхая и со временем стал есаулом, а затем заместителем командующего полка, был убит за утаивание „одного пуда серебра и 45 фунтов золота“ и так далее. Пуды золота и серебра. Фунты драгоценных камней. Но Монголия не была богатым краем. Монастыри обладали значительными богатствами, но их Унгерн открыто не грабил. Он не мог рубить сук, на котором сидел, так как ламаистская иерархия его очень поддерживала.

В конце 1918 года окруженные со всех сторон большевики собрали все царское золото в сейфах казанского банка. По мнению экспертов, оно составляло 650 миллионов рублей того времени. Около ста миллионов было в банкнотах и ценных бумагах. Белые, захватившие Казань, транспортировали этот ценный груз в Самару, а позднее в Омск, где находился тогда адмирал Колчак.

После распада СССР в прессе появились слухи, что белый генерал Павел Петров отдал 22 ящика на хранение японцам. Позднее он пытался их вернуть через суд в США. Безрезультатно. Умер он в нищете, что, однако, не помешало неизвестным пару раз перетряхнуть его гроб на кладбище в Нью-Йорке. Изучая архивные документы польского посольства в Вашингтоне 1921–1922 гг., бережно хранившиеся в Институте им. Пилсудского, я наткнулся в свое время на тайный доклад по вопросу золота, находящегося в руках большевиков. „… За время большевистской власти из России было вывезено 450 ООО ООО долларов золотом. На территории России осталось 50 ООО ООО долларов золотом. Часть находилась на счету Госбанка. С октября 1917 года Россия приобрела товары за границей на сумму, не превышающую 70 ООО ООО долларов в золоте. Встает вопрос: куда делась оставшаяся часть — 380 ООО ООО долларов?..“ Секретный рапорт без даты. Он хранится на микрофильме с другими важными документами. Судя по содержанию, он должен был быть написан до 22 июня 1922 года.

Более 60 лет назад соплеменники барона поступили точно так же. Сражающийся в африканских пустынях фельдмаршал Роммель в начале апреля 1943 года приказал грабить все музеи, дворцы, виллы и дома состоятельных жителей Туниса, Ливии и Алжира. Добыча была исключительно богатой. Ее ценность составляла 12 миллионов английских фунтов. Только малая часть была найдена после войны в Германии. Остальное, сложенное в шесть стальных ящиков, погрузили 16 сентября 1943 года на немецкую торпедную лодку. Но она не дошла до места назначения — корсиканского порта (Bastia), а была затоплена в море, в 15 милях к югу у устья реки Голо. Поиски этих сокровищ продолжаются до сих пор. Когда стало очевидно, что поражения нацистской Германии не миновать, власти Третьего рейха создали тайный клад для возрождения будущей „Великой Германии“. Состояние государственного банка, огромное количество награбленных во всей Европе произведений искусства, золота, драгоценностей были свезены в предместье Зальцбурга на территорию последнего оборонного бастиона „Аль-енфестунг“. Там нашлись также личные сокровища отдельных нацистских сановников. Геринг хотел укрыть свою добычу в подвалах замка недалеко от Нюрнберга. Некоторые выбрали заброшенные шахты, альпийские штольни, горные местности в Юго-Западной Германии. Судьба значительной части этих богатств неизвестна. Неизвестно также, где находятся богатства гестапо и РСХА. На основе описи, сделанной последним его шефом, Кальтен-бруннером, установлено, что была найдена только незначительная часть. По мнению некоторых экспертов, ценность спрятанных произведений искусства, золота и драгоценностей, которыми до сих пор располагают наследники высоких должностных лиц нацистской партии, колеблется от 750 миллионов до одного миллиарда долларов.

Роман фон Унгерн-Штернберг имел в своем распоряжении немного меньше. Наибольшую ценность составляли предметы древнего сакрального искусства Тибета, Китая и Непала. Восхитительные золотые статуэтки богов, выполненные руками монастырских ремесленников, украшения» и бижутерия женщин княжеских родов, табакерки, годами вырезавшиеся из нефрита, агата или кораллов. Вещи, обладанием которых гордился бы любой музей на земле.

Саперы Гижицкого должны были взорвать мосты и тоннели, идущие вдоль берегов Байкала Транссибирской магистрали, чтобы тем самым облегчить сражение с революцией на востоке Сибири. В первой своей книге он помещает фотографию одного документа. Маленькая, почти квадратная карточка с печатной надписью в левом верхнем углу: Начальник Азиатской конной дивизии. Дата, номер, внизу: Генерал-лейтенант. Круглая печать и подпись самого барона Унгерна.

Справка.

Предъявитель данного документа подпоручик Гижицкий откомандирован на Ван-Хур по служебным делам. Оказать любую помощь подпоручику Тижицкому с целью быстрого выполнения возложенных на него обязательств.

Это был действительно важный документ, в отличие от пропуска, выданного Оссендовскому в Хайларе. Все знали, с кем они имеют дело. Каким чудом этот документ уцелел, принимая во внимание тот факт, что Гижицкий дошел до Маньчжурии почти босиком, имея при себе только револьвер, остается загадкой. В самые трудные моменты он должен был иметь его при себе. А как же иначе? Сам сообщает, что во время переправы через Селенгу под обстрелом красных пошли на дно сокровища дивизии, взятые в дорогу. Они успели спасти только часть драгоценностей. «Утонуло 100 собольих шкур, 50 выдр, 5000 горностаев и более 10 000 белок, 75 пудов пороха, 4,5 пуда цианистого калия, значительное количество динамита, все хирургические инструменты, перевязи, несколько десятков пудов опиума, много других вещей». Сам он не утонул, но потерял значительное состояние, золотую фигурку Будды, ценные фотографии и дневники, личные бумаги, древние пергаментные книги, забранные из монастыря, и т. д. Переправа происходила где-то в середине августа 1921 года. Барон с 22 августа 1921 года был уже в руках казаков Рокоссовского.

Обратим внимание на хронологию. Приказ выехать в Ван-Хур был отдан по крайней мере месяцем ранее. Кусочек бумаги уцелел, а золотая фигурка Будды нет. Как это могло быть? А может быть, она стоила намного больше, чем целая лодка с сокровищами? Тогда все становится ясно. Приор монастыря Ван-Хур мог соблюдать указания барона даже после неподтвержденной вести о его смерти. Остановимся. Богатство дивизии гибнет в потоках реки, но неужели все? Утонуть могли деньги и награбленное именно во время этого путешествия — шкурки соболей, горностаев, выдр и снятая с женщин бижутерия. Основная же часть богатств дивизии должна была быть где-то спрятана еще до этого момента. На пути дивизии в районе холмов Ной-он-ул находились заброшенные рудники. Холмы Нойон-ул расположены на расстоянии почти 180 километров от Ван-Хура. Если не в самом монастыре, то там, вероятно, была сложена часть. Подпоручик Гижицкий мог после получения известий о поражении тотчас же сбежать в монастырь. Там, представив документ, он мог потребовать отряд вооруженных лам, караваны и… забрать сколько угодно ящиков из Нойон-ула. Потом он пробовал проскочить с ними до Барги и далее на восток. С севера и запада наступали красные. На юге находятся пустыня Гоби и Китай. Шансы на проведение всего мероприятия были минимальными. Приказ должен был быть выполнен. Будучи человеком чести, он не замарал своих рук присвоенным богатством.

Мы пойдем иным путем, нежели все предыдущие искатели сокровищ. Они обычно имели карту, на которой было отмечено некое загадочное место. Они бросали все свои дела, семьи и отправлялись в путь. Там они умирали от ножа компаньона или от пуль монгольских пограничников, если, конечно, до этого не успевали попасть в китайскую или маньчжурскую тюрьму. Потом была война, Хиросима, ну и «культурная революция». Но с этой стороны доступа к восточному рубежу Монголии не было. Советский Союз также в течение десятилетий не привык пускать первых попавшихся иностранцев во Владивосток, Хабаровск или Находку. Особенно если они были русскими эмигрантами.

Вопрос об унгерновских сокровищах поднимали также и те, кто занимался радиоактивными излучениями. В 1975 году я получил письмо от некоего господина Збигнева из Катовиц:

«Как человек, имеющий большой опыт в области исследований радиоактивности, я задумался над этой проблемой.

21 и 22 декабря 1971 года я проводил предварительные исследования, используя физическую карту. Я установил, что клад барона был спрятан в нескольких местах, а также тот факт, что Камиль Гижицкий скорее всего лучше ориентируется в данном вопросе, нежели Антоний Оссендовский. Часть клада в количестве 800 кг локализована около местности Даландзадгад в гроте, на глубине 250 см. Своими поисками я охватил часть Европы, Россию, Монголию и Китай. Затем ко мне присоединился мой многолетний знакомый, горный инспектор, находящийся на пенсии. Другая часть сокровищ весом около трех тонн зарыта около местности Там-саг-Булак (недалеко от границы с Китаем) на глубине 15 метров, а остальная часть находится на территории самого Китая. Во время дальнейших контрольных исследований мы обнаружили радиоактивные излучения от благородных металлов на озере Хар-ус-нор (Char-Us-nuur) на глубине 19 м. Это, скорее всего, золотые монеты весом около 500 кг. Этот клад не связан с бароном Унгерном».

Смерть помешала этому искателю сокровищ продолжить исследования.

В марте 1977 года я получил письмо из Германии от бывшего переводчика при штабе 9-й немецкой армии, с которой он прибыл в Польшу перед варшавским восстанием.

«По Вашему мнению, я встречался с Оссендовским после варшавского восстания. Это не так. Я только написал Оссендовскому о том, что хотел бы с ним встретиться. Я нашел его адрес и хотел доставить ему личные вещи, которые я вынес из его квартиры перед пожаром. В этот дом я забежал, когда он уже полыхал открытым пламенем. Он мне написал, что, к сожалению, из-за болезни прийти не может. Письмо я получил от одного из его родственников уже после того, как Оссендовский умер. Это было его последнее письмо. Он также прислал мне письмо одного офицера из Праги, бывшего подчиненного генерала Унгерна. О завещании генерала Романа Унгерна я ничего не знал, не думаю также, что оно существовало и могло сохраниться до сегодняшнего дня. Если Вас интересуют подробности, касающиеся Оссендовского, то я с удовольствием вам их опишу.

С уважением, Артур Дёллердт».

Жил ведь. Ничего, правда, не знал о завещании. Оссендовского лично никогда не видел. Какой тогда немецкий офицер навещал Оссендовского?

Неделю спустя я получил второе письмо от того же человека:

«Во время войны с повстанцами я получил приказ из штаба наладить контакт с Каминьским. <…> Я поехал в ту часть города, из которой повстанцы были уже вытеснены. Найти Каминьского было не просто. Когда я искал его в разных домах, я вдруг прочитал на дверях одной из квартир табличку „Фердинанд Оссендовский, литератор“. Это было на первом или втором этаже арендного дома. Так как в моей библиотеке находился экземпляр его книги „По землям людей, зверей и богов“, в которой он описал свою встречу с генералом Унгерном, с которым меня связывало далекое родство по материнской линии, я открыл незапертые двери, чтобы посмотреть, есть ли там Оссендовский. Видимо, жители покидали квартиру в спешке, так как на столе стояли чашки, а в ванной валялась кисточка для бритья. По приказу Гитлера мы должны были сровнять Варшаву с землей, а перед тем отряды СС ходили по домам и забирали все более или менее ценное, что там осталось. Поэтому я со своим начальником упаковал в сумки предметы, которые нам показались наиболее ценными. Затем по своим каналам я пытался узнать, где живет Оссендовский, если ему удалось спастись. Вскоре после этого я заболел желтухой и 4 недели пролежал в госпитале. После выписки из госпиталя я получил сведения о том, что Оссендовский жив и проживает у своих знакомых в Милянувках. Я отправил туда его вещи и приложил письмо, в котором написал, что являюсь родственником генерала Унгерна и с удовольствием поговорил бы с Оссен довским. Спустя неделю ко мне пришли мужчина и женщина в нищенской одежде. Они представились родственниками Оссендовского и сказали, что его уже нет в живых. Мне передали его последнее письмо, в котором он искренне благодарил за спасенные вещи и написал, что не может прийти из-за болезни. Написал также, что очень обрадовался бы нашему личному знакомству. К этому письму он приложил другое — от бывшего офицера генерала Унгерна, в котором тот описывал ситуацию Азиатской кавалерийской дивизии и жаловался на варварскую суровость Унгерна по отношению к своим офицерам. Это все, что было на самом деле. После войны я прочитал в швейцарском журнале статью о смерти знаменитых людей. По поводу Оссендовского там было написано следующее: „Смерть Оссендовского была такой же своеобразной, как и его жизнь. Буддийский монах предсказал ему и его другу Унгерн-Штернбергу, что барон скоро погибнет, а он, Оссендовский, будет долго жить, пока его мертвый друг не даст ему знак. Во время варшавского восстания к Оссендовскому пришел немецкий офицер, который представился Унгерн-Штернбергом. О чем они разговаривали, неизвестно, но через полчаса Оссендовский скончался“. Я же с Оссендовским никогда не разговаривал, не представлялся также Унгерн-Штернбергом, однако в своем письме указал на родственные связи с Унгерном. Если хотите, можете это толковать как исполнение предсказания буддийского монаха».

Я нашел бывшего полковника Войска Польского. В свете информации о его близких отношениях, с английской разведкой как «связного между подпольным движением и английской разведывательной службой» становятся понятны его натянутые отношения с правительством Польши. Я представил уже престарелому господину письмо-сочинение. Он решительно подтвердил, что написал 30 лет назад в «Пшекруе» то, что сам Дёллердт рассказал ему о визите к Оссендовскому. Зачем он тогда позднее от этого отрекался? Фигура Дёллердта вырисовывалась таинственной. С Шелли-Кетлингом он переписывался как Свен Штернберг-Дёллердт, а на страницах «Baltische Briefe» он поместил письмо, подписанное только первой частью своей новой, уже третьей фамилии.

На собрании городского совета 22 августа 1933 года было решено сделать Оссендовского почетным гражданином Варшавы, а улицу, ведущую к дому Ивановских, назвать его именем. Оссендовские, со своей стороны, также стараются поддерживать хорошие отношения с местной общественностью. Госпожа Зофья дает концерты в костелах, жертвует часть своего состояния сиротам. Оссендовский передает уже ненужные книги в местную библиотеку и выступает с докладами, которые удостаивает своим вниманием самая верхушка общества. Близкие отношения писатель поддерживал с Качиньским, полковником на пенсии, председателем городской библиотеки, а также нотариусом в одном лице. У него он оставил, продавая после смерти жены в 1942 году дом, весь свой «архив». Одна из газет сообщала, что «немцы живо заинтересовались бумагами Оссендовского, находящимися под чуткой опекой библиотекаря». После войны будто бы они попали в руки дальнего родственника и были сложены на чердаке деревянной виллы в одном из варшавских предместий. Лишь в начале 90-х годов архив писателя был передан (но неизвестно, весь ли) в Литературный музей в Варшаве. Нотариус погиб в концлагере.

Незадолго до начала войны произошло загадочное ограбление дома Оссендовских. Что было похищено, не знал никто из ближайших соседей. Зато точно не были тронуты охотничьи трофеи, оружие, картины и серебряные столовые приборы. Был разбит только письменный стол и рядом стоящий шкафчик. По удивительному стечению обстоятельств в это же время недалеко от Львова сгорел дом Камиля Гижицкого. Пропали рукописи, ящики с только что присланными в Польшу африканскими экспонатами. Улики указывали на поджог.

В 1980 году в Токио должна была выйти книга доцента Урсулы Ауфдерхаар, которая с группой американских и японских историков собирала и анализировала все доступные материалы, касающиеся барона Унгерн-Штернберга. Она обратилась и ко мне. Когда я ознакомился со списком вопросов, касающихся личности Оссендовского, у меня сложилось впечатление, что госпожа доцент имеет доступ к личному архиву писателя. Но книга не вышла. Какая-то неизвестная организация предложила ей очень интересную поездку в Австралию с целью проведения исследований явлений телепатии среди аборигенов.

А то, что предводитель Азиатской конной дивизии мог располагать очень большим имуществом, не вызывает сомнений. Было ли там именно 1477,5 кг золотых монет, как это старательно высчитал инженер Гроховский, нельзя проверить каким-либо способом. В СССР было организовано несколько экспедиций, чтобы найти «унгерновские сокровища». Безуспешно. Искали не только ящики с золотом, но также списки осведомителей Семенова, оставшихся на территории СССР.

Алексей Бурдуков

 

Знамя Шидыр-вана у племени Мингыт

В 1911 году, осенью, во время осмотра мингытского монастыря (куре), находящегося на реке Кобдо, недалеко от нижнего конца Ундур-Коко, в одном из дугунов (храмов) служитель (донюр) показал мне знамя (тук) Шидыр-Вана. Знамя находилось в алтаре с ламаистскими иконами (барханами). Перед знаменем трудно было рассмотреть, что наверху древка знамени торчал обычный треножник (сере, подобие трех копий, входящих одним общим стержнем в верх древка). Ниже был пучок волос (обычно они лошадиные). Все древко обвешано массой хадаков, весьма обветшалых и выцветших от времени. Но были среди них и свеие, обычные для всяких знамен.

Служитель сказал таинственно, что среди многочисленных хадаков есть и волосы людей. Это меня удивило. Мы чиркали несколько раз спички. Волосы действительно виднелись, но какие — на расстоянии в полумраке рассмотреть было невозможно. Мешало этому и большое нагромождение хадаков.

Дальнейшей бесцеремонностью можно было оскорбить религиозные чувства и испортить хорошие отношения. Пришлось ограничиться расспросами. Но служитель не мог объяснить, почему на знамени оказались человеческие волосы, высказал только предположение, что, может быть, в старину людей приносили в жертву знамени.

При расспросах у мингытов выяснилось, что мин-гыты считают себя оторвавшейся частью хошуна Дю-ракчи-Вана, кочующего по реке Тесингол, что слово «мингыт» означает «минган, мингат» — тысяча, с тысячу, что они были верной тысячью Шидыр-Вана. Казненный китайцами Шидыр-Ван завещал им свое знамя. Они его принесли с собой сюда в ссылку. Здесь они жили в непосредственном подчинении у китайского кобдосского губернатора и, как его данники, несли натуральную повинность поставкой дров и сена.

Потому у мингытов не было потомственного князя, как это было у других хошунов, у них существовало выборное начало. Хошун выбирал правителя, а китайский губернатор Кобдо его утверждал.

По мингытским поверьям, знамя Шидыр-Вана считается главной хошунской святыней. Оно дает счастье и обилие мингытам, у них почти не выпадает снег, скот зимует всегда хорошо. Все это благодаря присутствию знамени Шидыр-Вана.

Ежегодно на лето монастырь с р. Кобдо выезжает в горы, верст на 25, в другой мингытский монастырь, Найдан-дащан; ежегодно туда торжественно перевозят знамя Шидыр-Вана и устраивают праздник в честь знамени.

Мне, побывавшему тогда полтора десятка лет среди монголов, казался странным разговор со служителем, буддийским ламой, представителем учения «щади все живое» и моим спутником мингытом Ун-дур-Еренцинджаном, разговор о возможности существования человеческих жертвоприношений знамени. Этому факту я тогда не придал серьезного значения.

 

Освящение нового знамени джа-ламой

Скоро жизнь Монголии резко изменилась. В то время, когда я ездил по мингытским кочевьям, в Урге совершались большие события: глава ламаистской церкви в Монголии — богдо-гэгэн — объявил независимость Монголии, провозгласив себя правителем; монголы изгнали из Урги китайского губернатора. Наступил бурный период. Зима и лето в Коб-доском округе прошли в борьбе с китайцами.

Кобдоский губернатор не захотел мирно уйти, не пожелал последовать примеру своих соотечественников и сослуживцев, которые без сопротивления сдали власть монголам в Урге и Улясутае и уехали в Китай. Монголам пришлось собрать до 5000 человек для того, чтобы взять город Кобдо.

В Кобдоском округе по борьбе с китайцами про явил большую энергию тодашний национальный герой — Дамби Джанцын-лама, который широко известен под именем Джа-ламы или Джа-Богдо. Коб-до после длительной осады 7 августа 1912 года был взят, китайцы разгромлены. Установилась власть богдо-гэгэна.

Джа-лама за подвиги под Кобдо получил награды и духовные титулы.

После победы над китайцами Джа-лама сделал себе новое знамя и устроил праздник его освящения. На празднике, кроме обычных молебствий, совершенных ламами, была принесена человеческая жертва. У подножия знамени был зарублен пленный китаец. Об этом необычном торжестве мне рассказывали как сам Джа-лама, так и его приближенные.

В лагерь к ним на р. Кобдо я приехал несколько дней спустя после этого празднества. Новое знамя — блестящее полотнище из парчи, прикрепленное к древку, красовалось у юрты Джа-ламы.

 

Кожа киргизского богатыря

Монголы быстро справились с китайцами, но долго боролись с киргизами. Весь 1913 год в Кобдоском округе был потрачен на борьбу с алтайскими киргизами. Киргизы, откочевав в сторону Шара-суме, поддерживаемые Палта-Ваном, китайским ставленником, делали набеги на Кобдоский округ, угоняли скот, убивали людей.

В борьбе с киргизами принимал деятельное участие Джа-лама. В одну из таких схваток, осенью 1913 г., по приказу Джа-ламы была снята целиком кожа с убитого киргиза, которую мне пришлось видеть в феврале 1914 года в ставке Джа-ламы, в 60 верстах к северу от Кобдо, в Монджик-Куре. Кожа висела в юрте, заменяющей склад для продовольствия. Вверху была подвешена кожа, внизу лежали мясо, мука и другие продукты; тут же были сложены и наши седла.

Об этом необычайном случае я услышал в Хан-гельцыке еще осенью 1913 года. Поступок буддийского ламы показался мне диким и непонятным.

Я доказывал местным ламам всю несуразность, жестокость и бессмысленность такого поступка.

Баитские ламы Джа-ламу в то время ненавидели. Джа-лама арестовал баитского отшельника-аскета, «даянчи», считавшегося святым, увез к себе в Монд-жик, где подверг его пыткам за то, что тот имел мужество написать обличительное письмо всемогущему тогда Джа-ламе, в котором обличал его за антирелигиозное поведение, дискредитирующее догматы буддизма. Баитские ламы и все население ненавидели Джа-ламу за непомерные налоги и повинности. И вот при такой личной неприязни к Джа-ламе ба-итский лама мне все же объяснил, что в ламаистском культе во время некоторых богослужений стелется белое полотно, вырезанное наподобие распластанной кожи Мангыса. (Мангыс в монгольском эпосе — одухотворенное злое начало. По могуществу и хитрости Мангыс почти не уступает героям и богатырям — представителям доброго начала. Богатыри обычно всегда побеждают, но с невероятными усилиями.)

Лама говорил, что в главных храмах Лхасы в Тибете у далай-ламы и Банчен-Богдо для совершения великих хурлов в честь грозных богов есть настоящие кожи мингысов, но больше их нигде нет, даже в Урге у богдо-гэгэна. В других местах всюду применяется имитация.

— Вот и Джа-лама снял кожу, вероятно, для об рядностей, а не по жестокости, — закончил лама.

В марте 1914 года Джа-лама был арестован русским отрядом, стоявшим тогда в Кобдо, увезен в Россию, где первые годы сидел по тюрьмам, потом был сослан в Якутск, позднее переведен в Астрахань, откуда в начале революции бежал в Монголию.

Из расспросов близких к Джа-ламе людей, в то время бывших с ним в походе, я выяснил следующее.

После боя киргизы разбежались, оставив несколько человек раненых. Один, очевидно, тяжело раненный, статный красивый молодой киргиз сидел гордо, опершись спиной о камень, и спокойно смотрел на скачущих к нему монголов, раскрыв грудь от одежды. Первый из подъехавших всадников ударил его копьем. Киргиз немного наклонился вперед, но не застонал. Джа-лама приказал другому сойти с коня и пронзить его саблей. И это не вызвало у него стона. Джа-лама приказал вырвать сердце киргиза и поднести к его же глазам. Киргиз и тут не потерял угасающей воли, глаза отвел в сторону и, не взглянув на свое сердце, не издав ни одного звука, тихо свалился. Поведение киргиза, по мнению монголов, выдавало в нем богатыря.

Джа-лама распорядился снять с богатыря-кирги-за кожу целиком и засолить. Засоленная и высушенная, она хранилась у него до его ареста. При аресте Джа-ламы кожа была сфотографирована и увезена русскими офицерами как вещественное доказательство, как иллюстрация жестокости Джа-ламы.

 

Жертвоприношение знамени Гендын-батором

При взятии Кобдо, кроме Джа-ламы, важную роль играл небольшой отряд баргинцев во главе с Бар-га-Джанджином. В этом отряде было восемнадцать отборных баторов (богатырей) из отряда Токтхо-тай-джи. Во главе этих восемнадцати человек стоял Ген-дын — человек, отличавшийся большой храбростью.

По взятии Кобдо Гендын и его спутник с обильными трофеями вернулись в Ургу. При отъезде на первом перевале в сторону Урги, с которого виден город Кобдо, Гендыном был принесен в жертву своему знамени и в благодарность духам гор Кобдо-ских пленный китаец.

Об этом жертвоприношении я узнал случайно летом в 1923 году. Я ехал верхом из Улясутая в Кобдо (450 верст). По дороге на монгольских станциях (уртонах) ко мне присоединялись попутчики. По мере приближения к Кобдо их набралось до тридцати человек. Среди ехавших оказались и участники битвы 1912 года под Кобдо. На последнем перевале перед Кобдо во время обычного привала один из участников и очевидцев жертвоприношения и рассказал о нем мне и всем моим попутчикам.

 

Съедение Чеджином трепещущего сердца врага

В ночь на 22 июля 1921 года восставшие монголы в Улясутае разгромили отряд атамана Казанцева — часть унгерновской дивизии.

Переворот монголам удался, Улясутай захвачен, но осторожность вынуждала временно отступить в горы, для обхода с тыла уцелевшей части белого отряда. К тому же и военачальники белых — Казанцев и Ванданов — скрылись во время переворота.

Был проделан большой дневной переход. Уставший отряд расположился ночевать в верховьях Бо-гдоин-гола, в ущелье, на опушке леса. Раскинули десятки походных палаток и шатров. В ущелье — ядро отряда, а кругом палатки гонщиков, пасущиеся тут же табуны лошадей, быков, баранов, верблюдов. Всюду разъезжают — часовые, разослана глубокая разведка. Не исключена возможность боя с белыми. К полуночи постепенно лагерь стихает, костры меркнут.

На дворе тихая лунная ночь, кругом громады лесистых и голых гор, отроги белков Очир-вани Бо-гдо-ул. На обширной площадке среди девственной природы раскинулся дремлющий кочевой лагерь монгольских воинов. Эта картина невольно переносит мысли к далекому прошлому человечества.

Вдруг раздается тревожный одинокий выстрел часового. Начинается тихое движение в лагере. В двух палатках зажглись огни. Большой тревоги нет, но что-то есть, что — неизвестно.

Вскоре послышались звуки дамыра, ритм молитв, шорох движений и грозное пофыркивание священнодействующего чеджина. Все стихло.

Оказывается, бежавшего Ванданова монголы поймали и доставили в лагерь. При появлении в лагере Ванданова чеджин сразу же впал в транс, воплотившееся в него божество требовало себе в жертву трепещущее сердце Ванданова. Ванданова расстреляли, а вынутое сердце было поднесено беснующемуся чеджину, который в экстазе его съел. Позднее он говорил, что во время транса действует божество, а не он, оно и съело сердце Ванданова.

Ванданов — забайкальский бурят, буддист, бывший ученый лама, потом белый офицер Унгерна. Ванданов должен был убить военачальника и чед-жина и тем самым предотвратить возможность переворота. Но монголы успели предупредить события.

Таким образом, Ванданов являлся злейшим врагом, богоотступником, поднимающим меч против буддизма (в лице чеджина и военачальника) и свободы монгольского народа. Естественно поэтому, с точки зрения монголов, что божество чеджина потребовало сердце Ванданова.

 

Жертвоприношение знамени чеджин-ламой

Дальнейший ход событий развертывался в пользу красных монголов. Остатки белых под командой Сокольницкого и Казанцева, ограбив монастыри — Ебутун-куре и Батыр-бейсе, перебив несколько десятков ни в чем не повинных мирных лам, отступали в Кобдо на соединение с отрядами Бакича и Кайгородова.

Отряд красномонголов вскоре вернулся в Улясутай. В отряде, как и всюду, было развернуто красное знамя. Организовались погони почти до Кобдо, чтобы отогнать белых от Улясутая.

Наступило относительное успокоение. В лагере остался чеджин-лама. Военачальник уехал для переговоров с другими красными частями.

В улясутайский лагерь доставлялись бродящие по окрестностям, отбившиеся от отряда белые.

В лагере оказались два пленных офицера и несколько женщин. Они рассказывали об аресте капитана Придатко и фельдфебеля Филимонова, которые хорошо известны были монголам: первый — грубостью и хулиганством, второй — как начальник контрразведки (бывший служащий Второва в Бийске). Их, как активных белых, посадили в тюрьму. Придатко сам отравился в тюрьме, а Филимонов был принесен в жертву знамени чеджин-ламой во время праздника победы над белыми. Рассказывали о жертвоприношении и празднике в лагере все.

 

Заключение

По понятиям монголов, военное знамя является воплощением грозного бога войны, которому нужно бесконечное море крови. Здесь, несомненно, живет древний шаманский обычай с кровавыми жертвоприношениями. Современные монгольские шаманы во время ритуала царапают себе язык, достают каплю крови, которой мажут свой бубен.

Вышеприведенные случаи из современности, несомненно, носят ритуальный характер и дают основание предполагать, что обычай этот существовал и во времена Шидыр-Вана. Вот почему, очевидно, и появились человеческие волосы на знамени Ши-дыр-Вана.

Все случаи происходят в связи с войной, в честь бога войны. Приносятся в жертву только пленные враги; нет случаев жертвоприношений из единоплеменников.

Известен, правда, один случай, когда этот же чеджин хотел принести в жертву знамени одного провинившегося монгольского солдата. Но весь отряд упросил его помиловать (делалось это только для демонстрации, для поддержания дисциплины).

Рассказ с выниманием киргизского сердца нужно считать преувеличенным. С изъятием сердца едва ли может сохраняться сознание, даже на короткие моменты. По рассказам монголов, человек обязательно посмотрит на свое трепещущее сердце, когда его поднесут ему к глазам. И только исключительные герои-богатыри могут отвернуться. Таким героем оказался киргиз. Вероятнее всего, что киргиз был уже не в состоянии на что-либо реагировать.

Все эти рассказы выгодны были Джа-ламе, так как он тогда уже в Монджике начал строить большой монастырь (хотел создать центр Западной Монголии). Кожа, следовательно, ему нужна была для хурлов в будущем монастыре.

Второй случай — с сердцем Ванданова — несомненен. Об этом мне рассказывали исполнители, прибавляя, что Ванданов очень жирный, что его сало и мясо разобрали на лекарства. (В тибетской медицине мясо, сало, череп человека и многое другое употребляются в качестве лекарств. Человеческое мясо и сало преимущественно берутся от казненных.)

Притом чеджин говорил, что съевший сердце врага бывает храбр и невредим.

Интересно, что в современных случаях человеческих жертвоприношений инициаторами являются представители высшего ламства — Джа-лама и чеджин. Если Джа-лама пришелец, то чеджин — коренной халхасец, один из чеджинов богдо-гэгэна. Правда, чеджин — человек молодой, увлекающийся, неуравновешенный, ему явно хотелось подражать Джа-ламе.

Основоположником и инициатором современных человеческих жертвоприношений нужно считать Джа-ламу. Чеджин является только подражателем. Несомненно, только подражателем является и простой воин, гендын, человек с наклонностями хунхуза.

Я описал эти случаи современных человеческих жертвоприношений у монголов не для того, чтобы продемонстрировать жестокость кочевых народов Азии. Я хотел только показать, как живучи пережитки глубокой древности. Европейцам, так называемым культурным людям, удивляться тут нечему. Ведь они сами так недавно еще приносили в жертву богу войны десятки миллионов человеческих жизней…