Илья Максимович и старый химик услыхали свист товарища и бросились на террасу.
— Скорее! Скорее! — крикнул им Жуков и направил на них свет фонаря.
Не теряя времени на расспросы, они быстро сбежали с лестницы и уселись в автомобиле. Жуков поместился на прежнем своем месте рядом с рамисом и был готов пустить ему пулю в голову при первой попытке бегства или неповиновения. Но бедное чудовище, напуганное его повелительными движениями, было покорно и гнало машину полным ходом.
Иногда из-под колес автомобиля неслись стоны и вой рамисов, в темноте не видящих мчащегося экипажа, а он прыгал по их телам и вздрагивал, качаясь на мягких рессорах, и мчался дальше, как жестокий, кровожадный призрак.
Когда автомобиль мчался вдоль реки, Жуков поднялся и, перегнувшись через сиденье, крикнул Илье Максимовичу:
— Она жива!
В темноте никто не видел, как побледнел и задрожал всем телом моряк и как он, сдавливая себе горло, старался не разрыдаться или не кричать громко и радостно, чтобы весь мир услышал о его счастье, об исполнении так долго и мучительно лелеянной мечты.
Автомобиль остановился у входа в тоннель, и путешественники вместе с рамисом быстро добежали до кабины.
Пока капитан, взволнованный и счастливый, расспрашивал о прожитом времени и говорил девушке простые, но сильные и понятливые слова о своем чувстве и тревоге, в кабине при свете карманного фонаря люди знакомились и делились впечатлениями и печальными воспоминаниями.
— Почему же мы не поднимаемся на землю? — спохватился вдруг профессор и взял за руку Жукова.
— А где же энергия? — засмеялся он. — Ведь я же вам уже сказал, что я разъединил верхнее подземелье с отделом машин.
— Значит, они нас найдут! — сказал ученый, с тревогой взглянув в веселое, беззаботное лицо журналиста.
— Я думаю, что нет, так как они скоро починят испорченные мною провода и осветят свои подземелья! — ответил со смехом Жуков.
— Тем легче они нас найдут тогда… — шепнул Залесов.
— Нет, ведь как только энергия побежит по проводам, — тронемся в путь и мы!
С этими словами он глазами указал на рамиса, который возился в углу кабины около различных кнопок, блестящих рычажков и рукояток.
Вскоре кабина плавно двинулась в путь, а в подземельях уже по-прежнему мерцал таинственный мягкий свет.
* * *
На поверхности земли их ожидал целый отряд матросов с «Капитана Седельникова» под предводительством одного из офицеров.
Русинов и Нерпин, не дождавшись возвращения командира, по следу лыж добрались до входа в шахту и, найдя записную книгу профессора, спешно вернулись на берег и вызвали подкрепление.
С судна даже свезли одну пушку и взяли ее с собой на всякий случай, а матросы были вооружены.
Появление путешественников из шахты было встречено радостными криками команды.
Жуков, проделав свои магические движения перед лицом рамиса, дал ему большой кусок шоколада и приказал опускаться.
Одев спасенных в запасные меха, оставшиеся в лагере на перевале, все вернулись на пароход, последний раз кинув взгляд на проклятую долину, где нашли себе могилу почти все сосланные на о. Гарвея женщины и где под толстым покровом снега и льда покоилась не выдержавшая суровой полярной зимы мать Ольги Константиновны.
«Капитан Седельников», опасаясь погони подводных лодок кампартов, взял курс не на о. Эндерби, но на северо-восток, к земле Деликсанта и, только пройдя этот гористый берег, приказал переложить руль на левый борт.
Через четыре года после описанных событий в газетах всех стран появилось сообщение, что срок ссылки суфражисток окончился.
Соединенная эскадра под командой английского адмирала отправилась за сосланными, но, проблуждав пять дней южнее о. Эндерби, нигде не нашла земли и принуждена была возвратиться к мысу Доброй Надежды.
О. Гарвея исчез.
Он погрузился в пучину полярного океана вместе с пришедшими на землю с иного мира кампартами, с порабощенными ими рамисами и истязуемыми атрами, источившими землю, скованную вечными льдами.
На месте твердой земли мороз нагромоздил ледяные поля и горы, и на них по-прежнему царила смерть, бледным призраком блуждая по мертвенно-молчаливой полярной пустыне, таящей в недрах своих могил тех, кто, отбросив грезы о справедливости, с мукой шел навстречу преступлению и бесстрашно — на страдание и гибель.