За час до выхода из порта командиру, в последний раз обходившему судно, доложили, что его желает видеть дама.

Крайне удивленный, Седельников вышел на набережную.

Здесь он встретил молодую девушку, одетую в широкое дорожное пальто, с желтой сумкой через плечо.

— Мне необходимо переговорить с вами, капитан, — заявила девушка и вскинула на него смелые, яркие глаза.

— Слушаю! — произнес, приподнимая фуражку, Илья Максимович. — Но только я должен предупредить вас, сударыня, что мой корабль менее чем через час выйдет в море.

— Да, я знаю это! — сказала девушка, направляясь вместе с капитаном по трапу на борт «Океана».

Усадив свою неожиданную посетительницу в кают-компании, Илья Максимович внимательно взглянул на нее. Он разглядел свежее, молодое лицо, глубокие синие глаза и энергичный подбородок. Из-под шляпы выбивалась прядь непокорных каштановых волос.

Девушка нетерпеливым движением прекрасных узких рук, с длинными и тонкими пальцами, поправляла волосы и все более и более смущалась под восхищенным взглядом моряка.

Зардевшись до самой шеи, девушка неестественно суровым голосом сказала:

— Я Ольга Разина, дочь одной из ваших пленниц, капитан…

— Как? — всплеснул он руками. — Вы дочь той, о которой рассказывают столько ужасного? Ведь это она изобрела вещество для поджога?

— Никто из нас этого не будет отрицать! — гордо подняв голову, сказала Разина. — Да, это — моя мать! Но я должна приступить к делу…

Девушка сжала руки и сильнее заволновалась.

— Капитан! — продолжала она. — Вы уходите сейчас в море. Возьмите меня в качестве трюмного пассажира! Я должна последовать за своей матерью: она больная, старая женщина… У вас, капитан, ведь тоже была, а может быть, еще жива мать… Вы поймете, как тяжело и горько мне!

— Я могу предоставить вам место на моем корабле, сударыня, — произнес после долгого раздумья Илья Максимович. — Но вы поплывете в качестве классного пассажира, и предупреждаю, что мне, вероятно, придется доставить арестованных в область антарктических островов.

— Я там останусь, — просто сказала девушка.

Через полчаса после этого разговора в уютной каюте девушка раскладывала свой багаж, а на палубе гремела лебедка, вытаскивая якорь и, по временам конфузливо закрывая рукою рот, ругался Седельников, распоряжаясь отходом от пристани и выходом в Морской канал.

В море Илья Максимович так скучал, как никогда. Объяснялось это очень просто. Во время обыкновенных рейсов на пароходе бывало шумно и весело. Пассажиры развлекались во время долгих переходов, и присутствие людей скрашивало однообразие плавания.

В этот раз все было по-иному. На палубе виднелись только дежурные матросы, уныло смотревшие за борт и изредка выкрикивающие:

— Военный корабль с правого борта!

— Парусник за кормой!

Седельникову казалось, что он везет с собой груз мертвецов.

Тихо и спокойно было в трюмных помещениях, и даже ночью, когда все звуки становятся резче и явственнее, командир тщетно напрягал слух, но ни одного громкого слова не улавливал он.

Илья Максимович напрасно искал встречи с Ольгой Константиновной Разиной. Она все время проводила вместе с арестованными, редко даже на ночь возвращаясь в свою каюту.

И только тогда, когда «Океан» начал склоняться к тропику Рака, на параллели острова Ланцароте, около 30-й параллели, рано утром он застал девушку на юте.

Солнце стояло еще низко над горизонтом, но море отражало его знойные лучи, накалявшие палубу и натянутый над ней брезент. Девушка сидела грустная и безучастно следила за большой фелюгой с парусами из пестрых циновок, сплетенных из листьев пальм.

На этих узких, с высокими гребнями на носах барках ходили и пели заунывными голосами чернокожие рыбаки в красных повязках вокруг бедер и на головах. Из воды высовывали черные, гладкие головы акулы и, повертываясь, сверкали белыми животами и показывали противные пасти, усеянные несколькими рядами зубов.

При виде их свертывали свои пестрые паруса нежные аргонавты и медленно погружались в море бесформенными, серыми комочками.

Илья Максимович долго смотрел на девушку, наконец, сняв фуражку, подошел к ней и поздоровался.

— Опять зной, — сказал он, — а я, признаться, возлагал большие надежды на северо-восточный пассат. Он иногда дует в это время и тогда несет с собой немного дождей и свежести. Но теперь я вижу, что плыть нам до другого тропика, до мыса Фрио, в зной!

Девушка слушала его рассеянно, а потом вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Что с вами? — обеспокоился Седельников и с участием в голосе спросил: — Скажите, в чем дело? Быть может, я сумею помочь вам!

— Случилось то, чего я опасалась! — шепнула девушка. — Они начали хворать. И моя мать… она тоже…

— Почему же вы не сказали мне об этом?! — воскликнул командир. — Ведь у нас есть врач на борту и аптека.

— Они не хотят! — ответила Ольга Константиновна. — Они знают, что едут умирать, умирать в больших мучениях, и потому предпочитают более легкую смерть здесь, на борту парохода.

— Я не могу допустить этого! — привычно строгим голосом заявил Седельников. — Сейчас же прикажу разместить всех арестованных в каютах второго и первого классов…

— Они не хотят этого, — повторила девушка, — и я не знаю, что мне делать!..

— Простите, сударыня! — уже тоном приказания сказал командир. — Я знаю, что мне следует делать. Я обязан доставить на мыс Доброй Надежды порученных мне людей в отличном состоянии и доставлю.

С этими словами движением руки он подозвал вахтенного матроса и приказал:

— Вызвать запасную смену на палубу! Убрать все каюты, приготовить все на полный комплект пассажиров! Да живо!

— Есть! — крикнул, вытягиваясь, матрос и побежал в помещение боцманов.

Вскоре на носу и на корме залились свистки и затопали бегающие матросы. Работа кипела.

Когда все было готово, командир пригласил к себе судового врача и приказал ему перевести всех арестованных из тюрьмы в палубные помещения.

И когда арестованных переводили наверх, когда перетаскивали их имущество, Илья Максимович отсутствовал. Он заперся в своей каюте и не показывался, предоставив старшему офицеру наблюдать за работой.

Седельников намеревался провести у себя в каюте и на баке дня три, пока все треволнения улягутся и неизбежное чувство благодарности притупится у арестованных.

Но судьба расстроила его планы. К вечеру того же дня ему доложили, что сразу захворали трое механиков, и из них только один мог кое-как оставаться при машинах, чтобы не поручать их заботам слесарей и малообразованных кочегаров. Однако, к ночи всем троим сделалось хуже, и машины по приказанию командира были застопорены, так как Седельников не решился доверить их низшей машинной команде.

Была уже ночь. Полная луна заливала спокойное море серебристым светом. Созвездия, чуждые северному человеку, дрожа и переливаясь различными огнями, горели на черном небе, казавшемся куполом с висящей под ним гигантской лампой — луной.

Изредка рябили зеркальную поверхность сонного моря высоко выпрыгивающие рыбки, а за ними, как стрела, взлетала на воздух морская щука, — хищная рыба с упругим и длинным, словно у змеи, телом.

Рыбы падали в воду, и там уже продолжалась погоня и последняя борьба. О ней можно было судить по фосфорическому блеску, расходящемуся длинными струйками или постепенно потухающими кругами.

Иногда под самым бортом «Океана» проплывала фелюга араба, потомка средневековых завоевателей-мавров. Ее хозяин сидел неподвижно, как изваяние, на корме, зажав под мышкой кривую рукоятку руля, а наемные матросы, дюжие, нагие сенегальцы и либерийцы медленно гребли скрипящими в ременных петлях бесконечно длинными, неуклюжими веслами.

Видя стоящий в открытом море пароход, араб вставал и, подняв кверху руку, кричал на своем гортанном наречии:

— Ай-ага! Имым адрар?

Не получив ответа, он разражался проклятиями и медленно растворялся вместе с своей фелюгой за завесой лунного света, отраженного водой.

Командир быстро ходил по капитанскому мостику и иногда останавливался и склонялся над морским атласом, соображая, куда ему зайти, чтобы нанять надежного механика.

Он уже решил как-нибудь добраться на немногочисленных парусах до английской фактории Батурет и хотел спуститься в свою каюту, когда его снизу окликнули.

— Кто там? — спросил Седельников, перегнувшись через перила мостика и стараясь разглядеть темную фигуру, стоящую в тени, бросаемой лестницей.

— Это я! Разина! — ответили снизу. — Разрешите подняться к вам?

— Пожалуйста, Ольга Константиновна! Буду очень счастлив, — обрадовался Илья Максимович. — Чем могу быть вам полезным?

— Я к вам по вашему, на этот раз, делу! — серьезным голосом сказала девушка. — Конечно, вы, как и все мужчины, будете смеяться над моим предложением, но у вас, кажется, нет выбора, а потому оно для вас выгодно.

— В ваших словах, — улыбнулся Седельников, — я слышу пока лишь насмешку, но это — все! Больше я ничего не понимаю.

— Видите ли, — смутилась Разина, — я хочу предложить вам свои услуги в качестве механика. Я — дипломированный инженер-механик и машины знаю отлично. Кроме меня, в числе ваших подневольных пассажирок наберется еще несколько инженеров, так что ваша машинная команда будет, если вы принимаете мое предложение, с избытком пополнена.

— Я не умею красно говорить, — сказал, протягивая девушке руку, Илья Максимович, — это не мое дело, но я от всей души благодарен вам и, конечно, с радостью принимаю предложение! Что же касается моей благодарности…

— Не будем об этом говорить! — прервала его Разина. — Что бы мы ни сделали для вас, — мы всегда останемся перед вами в неоплатном долгу! Особенно же… я…

Теперь смутился Седельников и, стоя перед красивой девушкой, подбирал в голове разные приличествующие случаю выражения, но не успел, так как Разина деловым тоном заявила:

— Я сейчас же организую вахты, и мы немедленно тронемся в путь.

Она быстро сошла с капитанского мостика, а через полчаса командир был вызван к телефону из машинного отделения.

Разина тем же деловым, привыкшим к дисциплине голосом доложила:

— На «Океане» имеются четыре инженерных машинных вахты; от 1 до 7 ч. нахожусь в машинном трюме, я, инженер Ольга Разина; а следующие вахты займут по очереди мои товарищи, фамилии которых будут внесены в вахтенный журнал. Разрешите, капитан, поднять пары?

— Прошу тотчас же дать полный ход! Мы запаздываем…

Через два часа после этого разговора «Океан», оставляя за собой длинную полосу черного дыма, величественно рассекал воды Атлантического океана, держа курс на острова Вознесения.

С этого дня все шло благополучно. Больные суфражистки и механики поправлялись, и только одному из механиков пришлось сделать вскрытие образовавшегося на печени нарыва, последствия тропической лихорадки, так называемой на Канарских островах — «кайтамие».

Добродушный судовой доктор, привыкший лечить команду касторовым маслом и хинином, а пассажиров — содой, валерьяновыми каплями и лимоном, был в ужасе, когда понял, что нужна серьезная операция.

Его выручила одна из ссылаемых — Инна Михайловна Гаврилова, хирург, работы которой пользовались всемирной известностью.

При таких условиях, хотя срок прибытия на мыс Доброй Надежды близился, Илья Максимович был совершенно спокоен за то, что его «Океан» в назначенный день бросит якорь на Маттуэр-банке, на рейде Капштадта.

Но ему было неприятно думать об этом. Он за время плавания проникся глубоким уважением к этим энергичным, спокойным женщинам, а чувство восторга вспыхивало в нем, когда он взглядывал на черные и огрубевшие, но все еще прекрасные руки Ольги Константиновны.

Однажды, когда «Океан», пройдя о. Св. Елены, находился уже на параллели английской колонии Шепмансдорф, на западе земли готтентотов, теснимых с севера и юга немцами из Дамары и Намакуа, Седельников подошел к прогуливающейся на баке девушке и тихим голосом сказал:

— Позвольте мне надеяться, что я доставлю вас обратно в Россию?

— Скажите, Илья Максимыч, — так же тихо ответила девушка, — вы бы не последовали за вашим отцом?

Долго молчал командир, борясь со своими мыслями, наконец, махнул рукой и сказал:

— Я бы за ним пошел в таком деле повсюду!

И, повернувшись на каблуках, с низко опущенной головой, он быстро пошел прочь и заперся в своей каюте.

А «Океан», бесстрастный и могучий, быстро подвигался к югу и нес невольных пассажиров к неизбежной гибели, а молодого капитана — к мукам неизбывного горя…