Английский плавильный котел

Фолкстон, конечно, не столица Европы.

Но для англичан он снова, как в былые достославные годы и века, стал главными воротами на континент.

В дневниках Сергея Прокофьева Фолкстон фигурирует постоянно (правда, без всяких подробностей, просто как перевалочный пункт): отсюда в период между двумя мировыми войнами ходил основной паром, связывавший Англию с Францией и, следовательно, с континентом. Город снова, как во времена Эдуарда VII, процветал. В 1933 году здесь даже прошла Всемирная шахматная олимпиада. В теории шахмат появился термин «фолкстонский дебют». Осталось только придумать «фолкстонский эндшпиль»…

После Второй мировой войны соседний Дувр потеснил Фолкстон. Но сегодня наш город снова вырвался вперед: именно здесь выходит из-под земли Евротуннель, ежедневно извергающий из глубин тысячи тонн грузов и несметное число пассажиров и засасывающий в себя такой же поток в обратном направлении.

Относительно недавно открылась скоростная железнодорожная ветка, сократившая больше чем в полтора раза время путешествия из Лондона в Фолкстон.

Теперь добраться отсюда до центра столицы можно всего за пятьдесят семь минут.

Фолкстон знаменит своими языковыми академиями и школами, где изучают английский подростки со всего мира. А еще тут невероятно много цветов, садов, парков, всякой зелени. Застроенный викторианскими и эдвардианскими особняками Вест-энд и нарядная приморская зона, набережная, пляжи — есть чем похвастаться. И при этом нет пока еще удушающих толп туристов, как в Брайтоне и других модных приморских городах. Однако население постепенно пестреет…

Вот что я наблюдал за последние сутки в расположенном напротив моего дома Рэднор-парке: группу курдов, игравших в футбол; стоявших в кружок французских школьников; арабских мальчишек, пускавших воздушного змея; ну и несколько живописных английских групп. Одна тренировалась, перебрасываясь мячом для игры в регби, там было и несколько девушек, что все-таки удивительно. Больше всего шума, впрочем, производили юноши-пакистанцы, азартно, с упоением игравшие в великую английскую игру крикет, в которой иностранцы из-за пределов англосаксонского мира и Содружества никак не могут разобраться, считая ее чудачеством и занудством…

Я стоял неподалеку, смотрел на них и вдруг поймал себя на том, что впервые в жизни нахожу игру вполне интересной, даже захватывающей. И подумал: ну все, похоже, процесс моего приобщения к английским ценностям достиг своего апогея…

Наверное, поздновато. А жаль: видимо, это страшно важно для проникновения в английскую душу, понимания психического склада нации.

Одна из главных английских присказок-поговорок, которую я уже цитировал в связи с политическим скандалом, звучит так: «This is just not cricket!» To есть: «Это просто не крикет!» Это одно из самых резких английских выражений, и означает оно обвинение в сугубо неджентльменском поведении.

На стенах моего кабинета развешаны старинные фотографии — на них Рэднор-парк, такой, каким он был в начале XX века. Забавно посмотреть на фото и тут же выглянуть в окно — сравнить. Все, конечно, изменилось, но не принципиально. Вот Боулинг-клуб в 1907 году: видно его из моего окна и сегодня. В выходные можно наблюдать, как среднего возраста дяди и тети, все в ослепительно белом, катают шары на свежем воздухе. Кроме того, у них там деревянное клубное здание, а в нем бар. Периодически оттуда по вечерам доносится музыка, сверкают праздничные огни, кажется, танцуют, наверное, флиртуют, — одним словом, общаются. На заборе призывная надпись: «Вступайте в Фолкстонский боулинг-клуб, и вы обретете социальную жизнь!» Вступить, как я понимаю, стоит не дорого, это заведение не для богачей…

На картинке 1907 года клуб занимал несколько большую территорию, сегодня от нее отрезан длинный, узкий, огороженный стальной сеткой участок — для выгуливания собак. За клубом пруд, в котором сегодня, как и сто с лишним лет назад, разводят рыбу. Кусок пруда запечатлен на другой старой фотографии — 1910 года.

На переднем плане на раскладных стульчиках сидят важные матроны в серьезных шляпах, а дальше два джентльмена в костюмах, при галстуках, разумеется, один в кепке, а другой в шляпе, удят рыбу…

Тоже социальное мероприятие, тоже форма общения среднего класса того времени. А в наше время по определенным дням, вернее вечерам, тот же пруд вновь облепляют любители рыбалки. Они одеты попроще, без костюмов и галстуков, но зато какие у них удилища! Какие-то просто космические, многоступенчатые, длиннющие. В детстве, когда я увлекался рыбалкой, столь изощренных приспособлений и представить себе нельзя было. Горят таинственно голубые огни подсветки, и над прудом — полная тишина, только плещутся здоровенные карпы.

Стоит лицензия на ужение рыбы очень недешево. Рядом с прудом — стенд, на котором вывешены всякие объявления, в основном строгие запреты. И прикармливать рыбу нельзя, и сетью ловить не разрешено, и мормышкой пользоваться возбраняется. И много чего другого. И главное, поймав рыбину, следует очень аккуратно вытащить крючок и выпустить ее назад в пруд. За нарушение любого из этих правил предусмотрен серьезный штраф. Ох, непросто в наши дни быть джентльменом-рыболовом! И тем не менее желающих удить, даже на этих жутких условиях — хоть отбавляй.

Смотришь на Рэднор-парк, и возникает удивительное ощущение: с одной стороны, крепкой связи времен, продолжения традиций и стиля, а с другой — не останавливающегося обновления.

Через Фолкстон — или окрестные районы — всегда шли основные волны завоевателей с континента, а потом и иммигрантов. Сначала прокатились древние иберские племена, за которыми последовали кельты, потом пришли римляне, а за ними — германские племена англов, саксов и ютов. Именно юты, по некоторым данным, и обосновались первыми в районе Фолкстона.

Интересно, правда, что на кельтских языках (ирландском, гаэльском (шотландском), валлийском и корнском) Англия до сих пор называется «страной саксов», так что, кто был главным из этих немецких завоевателей, не совсем ясно. Так или иначе, постепенно различия между ними стирались, они превращались в единую народность староанглийского периода. Но тут подоспели викинги, они же варяги. В начале X века пришли датчане, продолжительное время существовало единое англо-датское государство, и две элиты перемешивались между собой.

Ну и потом — главное и последнее завоевание — норманнское. Норманны принесли с собой скандинавские гены, но французский язык. И все это стало переплавляться в едином этнокультурном котле.

Получалась замечательная мешанина. У природы был большой выбор в этом обширном генетическом пуле для опробования самых разных, в том числе весьма причудливых комбинаций. Но главное, социальное развитие шло так, что естественный отбор направлялся в соответствующую сторону. Получившаяся синтетическая нация с синтетическим языком, в котором перемешались языки всех вышеперечисленных племен и народностей, приспособилась не только к странному островному климату, но и к индивидуалистической свободе и вольной, торговой экономике, к «морской» цивилизации.

В английском языке непростая идиоматика. И чтобы овладеть фонетикой, то есть произношением, тоже требуется значительное усилие.

(Замечу в скобках: хуже всего нашим соотечественникам дается интонационный склад английского языка, «музыка фразы». А без этого худо: англичанам будет очень тяжело следить за ходом вашей мысли, как бы ни был богат ваш словарный и идиоматический запас.)

Итак: трудноватая фонетика, но какая невероятно простая и суперрациональная грамматика! Никаких вам спряжений-склонений, падежей всего два, даже деления на мужской и женский род нет у существительных, а соответственно, и гендерных концовок у глаголов. Английскую систему глагольных времен кое-кто находит сложноватой, но, ей-богу, это сущая ерунда по сравнению с арабским или даже французским или португальским языками. Я уж не говорю о китайском, японском, венгерском. Да и русский язык только нам, впитавшим его в детстве с молоком матери, не кажется сложным. Остальной мир просто стонет.

Знаменитый пример, известный мне еще со времен Елены Александровны. Берете два каких-нибудь элементарных слова-«кирпича»: например, flower (цветок) и garden (сад). И можно строить всевозможные смысловые здания. A flower garden — «цветочный сад». Меняем кирпичики местами: a garden flower — это уже «садовый цветок». А как получить из тех же кирпичей глагольную форму, действие? Да опять же минимальными изменениями. То garden a flower значит «выращивать цветок». Дальше снова лишь меняем те же слова местами и получаем: to flower a garden — «засаживать цветами сад». И так далее и тому подобное.

Исключительный рационализм грамматики позволил английскому языку завоевать мир, облегчил приобщение к нему огромного числа людей и народов. Именно он стал главным языком международного общения — lingua franca, а значит, и помог распространению англосаксонского взгляда на мир.

Каждый приспосабливает затем фонетику под себя: например, общеизвестное и весьма специфическое индийское произношение нельзя считать неправильным — это уже отдельный, особый язык со своими собственными фонетическими нормами, да и слов местных немало в него добавлено. Считается, что в мире теперь существуют не только британский и американский английский, а десятки достаточно самостоятельных вариаций. Но основа остается прежней, и носители всех вариантов без проблем общаются друг с другом.

Почему же именно у англичан образовался такой продуктивный язык? Это вновь результат исторического везения. Так уж легли и смешались его лингвистические «гены». В лингвокотле таким образом все переплавилось. При смешении в определенных пропорциях и условиях кельтского, латыни, саксонского (немецкого), датского и французского произошел некий «естественный отбор» оптимальных грамматических форм. Случилось конструктивное упрощение.

Почему же в таком случае «конструктивно не упростилась» фонетика? Но это иностранцам английское произношение дается нелегко. А малым детям, по моим наблюдениям, в самый раз. Младенческое агуканье самым естественным образом переходит в косноязычное и кашеобразное, слегка картавое и гнусавое (для постороннего уха) английское звучание.

Однако за все надо платить: английский (вернее, изучающие его иностранцы) расплачивается за эту благодать сильным несовпадением звукового и письменного ряда. Пишем «Манчестер» — говорим «Ливерпуль». Но ведь это всем языкам со сложной историей свойственно. Взять хоть французский, на котором тоже ничего не прочтешь, не зная множества запутанных фонетических правил… Но у французов еще и грамматика сложная.

Синтетическое развитие английского языка кажется мне моделью происхождения и самого народа. Тоже полнейшее глубокое смешение, растворение.

По-моему, результат в обоих случаях (лингвистическом и этническом) оказался очень продуктивным. Ну и странности англичан, вполне возможно, тоже оттуда происходят. Та самая оборотная сторона, которая есть у каждой монеты. Но мне кажется, без своих чудачеств жители Британских островов лишились бы и своей привлекательности и обаяния.

И сегодня котел продолжает плавильную работу, получая все новые и новые «ингредиенты» — что, интересно, сварится в нем на этот раз?

 

Если бы «Титаник» тонул сегодня…

Вот уже почти двадцать лет я живу в Англии, и за это время очень многое изменилось на моих глазах. Например, я теперь уже не уверен, какой стороны мне нужно держаться в узких местах, когда навстречу идут люди. В 1992-м я приехал сюда с правосторонними привычками, но быстро переучился — жизнь заставила.

Теперь ситуация гораздо сложнее. Джентльмен, мне кажется, должен уступать, а потому я обычно стараюсь угадать предпочтение идущих навстречу. Но вот с этим как раз теперь часто возникают проблемы. Если человек уверенно держится правой стороны, все ясно: это недавний эмигрант, таких становится все больше и больше. За последние годы их появилось несколько миллионов: и легальных, и нелегальных, и польских работяг, и литовских официантов, и словацких цыган, и албанцев, и арабов, и сомалийцев. Не говоря уж о русских. Впрочем, легче перечислить тех, кого не особенно влекут Британские острова, — это будет совсем короткий список… Например, швейцарцы не очень-то спешат эмигрировать в Альбион, будто подтверждая старинную точку зрения, что они и есть западноевропейская противоположность англичан… Или вот японцы явно не хотят менять свои острова на Британские — (впрочем, зачем, у них же у самих движение левостороннее!)

Если же в сегодняшней Англии человек уверенно и упорно держится левой стороны, то это или уж очень закоренелый в своих привычках туземец, или давний эмигрант (такие обычно даже более настойчивы в сохранении местных обычаев). И наконец, часто попадаются особенно вежливые люди, в глазах которых мелькает легкая паника, пока они не определят, к какой стороне прижмусь я. Ведь все может быть в современной Великобритании!

С одной стороны, благодаря столь мощному притоку молодой (в основном) иммиграции, Англия сегодня — одна из немногих западноевропейских стран, которой не грозит в ближайшее время демографический кризис старения. (Если только правительство не перемудрит со своей новой иммиграционной политикой.)

С другой стороны, множество милых черт, привычек, традиций, больших и малых примет английского образа жизни бледнеют, стираются, исчезают на глазах. Англия меняется, и как кажется старым ворчунам — далеко не в лучшую сторону.

Помню, в 1992-м я увидел вечером в метро вот какую сцену. К симпатичной девушке подсел пьяный: кажется, он ничего особенно плохого не имел в виду, просто хотел выразить свое восхищение, ну может быть, и пофлиртовать слегка не очень трезвым образом. Так или иначе, девушка была занята, читала интеллектуальную книжку, и пьяный ее раздражал. Но все мягкие увещевания оставить ее в покое не возымели действия. Тогда два незнакомых друг с другом джентльмена, сидевшие напротив, переглянулись и, ни слова не говоря, поднялись со своих мест, взяли пьяницу за руки и за ноги и на ближайшей остановке вынесли его вон из вагона. Аккуратно положили на платформу и также молча вернулись на свои места. Девушка сдержанно поблагодарила джентльменов, те столь же сдержанно кивнули в ответ и тут же снова окунулись в чтение вечерних газет. На этом инцидент был исчерпан.

Так вот, в девяностые годы я не сомневался, что нечто подобное непременно произойдет в каждом подобном случае — на каждого пьяного хама найдутся как минимум два истинных джентльмена. Сейчас соотношение изменилось.

Все чаще люди прячут глаза, стараются не замечать случаев антисоциального поведения. Страшно… Стаи подростков могут и избить, и покалечить, и убить. Жизнь, в Лондоне по крайней мере, стала явно менее безопасной. Причем растет не преступность как таковая, а вот именно это дикое групповое тинейджерское хулиганство «йобов», творимое обычно под воздействием наркотиков или алкоголя. Например, в моде забава, под названием Happy Slapping, то есть «счастливая (удачная) пощечина». Группа подростков окружает первого попавшегося на пути прохожего и, перекрыв ему или ей пути к бегству, принимается избивать. Начинается мероприятие буквально с легких пощечин, но затем, особенно если жертва сопротивляется, удары становятся все более сильными и наносятся уже по чему попало. Часто развлечение заканчивается госпитализацией, было и несколько случаев со смертельным исходом. Главное — происходящее снимается на камеры мобильных телефонов, потом участники обмениваются фотографиями и веселятся.

Все реже и реже находятся бесстрашные рыцари-джентльмены, готовые рискнуть здоровьем, а то и жизнью, чтобы прийти на выручку жертве. Да ладно, понятно, что это действительно опасно, бог с ним, с рыцарством, хоть бы полицию вызывали, увидев такое. А то ведь некоторые норовят скрыться куда-нибудь поскорее, по принципу «моя хата с краю». (Новая и довольно мерзкая интерпретация известного английского выражения «мой дом — моя крепость».) Натренировавшись на «счастливых пощечинах» и убедившись в своей безнаказанности, уличные банды совсем обнаглели: настолько, что учинили массовый грабеж и погром в августе 2011-го.

И вот я призадумался. Конечно, не дай бог такого, но если бы сегодня вдруг повторилась история с затонувшим «Титаником», как бы вели себя оказавшиеся на борту британские граждане? Так же, как в 1912 году, или иначе?

Тогда многие мужчины-британцы погибли, потому что вежливо и терпеливо ожидали места в спасательной шлюпке. Зато у детей и женщин благодаря этому было на семьдесят процентов больше шансов спастись.

Уцелевшие в катастрофе дамы рассказывали, что мужья посадили их в спасательные шлюпки, а сами вернулись на борт «Титаника». Некоторые говорили, что им нужно «выкурить сигару и побеседовать с друзьями». Но это, конечно, был лишь предлог для того, чтобы не занимать мест в спасательных шлюпках, пока не все женщины и дети были эвакуированы.

Один английский джентльмен, убедившись, что его жена вне опасности, спустился в каюту за смокингом и сигарой: решил переодеться и умереть «прилично одетым» и наслаждаясь до последней секунды любимой «гаваной».

Итак, самоотверженная забота о спасении женщин и детей. Плюс отсутствие истерик, слез и криков (или ничтожно мало всего этого) перед лицом неминуемой гибели.

Почему-то мне кажется, что, если бы поставить такой «эксперимент» в Англии сегодня, результаты оказались бы гораздо хуже… Хотелось бы ошибиться..

Может, действительно все дело в том, что слишком много стало в Британии людей, которым непонятны язык, традиции и культура, таких, которым не поможет никакой словарь…

Премьер-министр Дэвид Кэмерон вызвал немалый переполох, заявив, что официально проводившаяся годами политика так называемого мультикультурализма потерпела полный крах. Суть ее сводилась к тому, что нехорошо заставлять иммигрантов ассимилироваться: пусть цветут все цветы, пусть этнические общины сохраняют свои отдельные культуры… Одним из самых пугающих последствий такой политики стало появление и развитие стойких, замкнутых и часто даже просто враждебных английской среде групп, социокультурных «гетто», активно отрицающих и английский образ жизни, и моральные ценности. Неудивительно, что дело доходит и до презрения к закону: внутри некоторых мусульманских общин фактически действует шариат, женщины лишены многих прав, теоретически гарантированных каждой жительнице Великобритании. Практикуются самосуд, так называемые убийства чести, когда отцы убивают дочерей, посмевших влюбиться вопреки родительской воле. С печальными результатами политики мультикультурализма многие связывают и усиление тенденций исламского радикализма и даже терроризма (хотя это уже проблема более сложная и многослойная).

Но то, что произошло в августе 2011-го, наглядно продемонстрировало стране и миру, что главная проблема сегодняшней Британии не мультикультурализм и не иммиграция, а нечто совсем иное — «гетто», в котором своей, отдельной от всего общества жизнью, живут «подонки».

«Подонки» не в ругательном, а в изначальном смысле слова. Те, кто обитает на социальном дне. Здесь никто не голодает и не ходит без одежды. Здесь у людей есть лэптопы и «Блэкберри», у некоторых даже машины.

Хватает денег на сигареты и наркотики. Но чего на дне нет, так это работы. Во многих случаях уже три поколения живут исключительно на пособия. Не видно ничего в будущем, к чему можно было бы стремиться. У подростков там есть один только способ обрести некое подобие смысла жизни и самоуважения — присоединиться к молодежным уличным бандам, откуда прямая дорога в тюрьму и в профессиональные гангстеры. Безделье развращает, долгая, многолетняя праздность развращает абсолютно. И это вина не только и не столько самих «подонков» — государство и общество на протяжении десятилетий откупались от проблемы безработицы социальными пособиями, закладывая под свое будущее бомбу замедленного действия.

Дно — это отдельная страна, даже другая планета, не имеющая ничего общего с остальной Британией. Причем дело совсем не в цвете кожи. И вот дно восстало, и стало понятно, что надо срочно что-то с ним делать наконец. Но легко сказать… Простых, одномоментных решений не существует.

У нас на благословенной Кентщине всего этого пока гораздо меньше — и отдельных общин, и радикализма, и хулиганства. Процент национальных меньшинств здесь заметно ниже, а если встречаются разбушевавшиеся подростки, то их все еще можно приструнить, особенно не опасаясь за последствия. В августе 2011-го погромы нас не коснулись. Но, боюсь, недалек тот день, когда и наши края начнут догонять столицу…

Но в целом и у нас пьяниц стало больше, а настоящих бесстрашных джентльменов — меньше.

Одновременно уменьшилось также число настоящих английских пабов. Помимо пива, эля, чая британцы то и дело пьют капучино и латте в несусветных количествах, а двадцать лет назад и слов-то таких здесь не знали. Теперь же итальянские кофейные машины имеются в любом кафе и даже в самих пабах (вот уж невообразимое святотатство!). Причем отнюдь не только в столице, но везде, в том числе и у нас в Фолкстоне. Когда мы еще только переехали сюда из Лондона, в городе не было ни одного современного кафе. Потом появилось сразу несколько.

И в супермаркетах, и в заведениях общепита стало в несколько раз больше всякой иностранной еды. Суши, сашими на каждом углу.

Зато простоватая, но добротная, по-домашнему приготовленная, натуральная английская еда становится редкостью.

Лучший «фиш-энд-чипс» (рыба в легком кляре с жареной картошкой) во всем городе делают у нас эмигранты с Кипра… А ведь это, можно сказать, главное народное блюдо Англии, выручавшее британцев в тяжелую годину — во времена войн и послевоенной разрухи. Благодаря запеченной треске удалось избежать и массового голода, и цинги, и авитаминоза…

А лучший кофе (на мой лично вкус) делают в кафе «Ла Делиция». Название у него итальянское, но хозяин — алжирец, очень обаятельный и интеллигентный человек, я иногда перекидываюсь с ним парой арабских фраз. Типа: «Как дела?» Или: «Ну как вам события в Ливии?» Но он блестяще, на уровне родного, владеет также английским и французским, и мы тут же переходим на европейские наречия. И о чем же, как вы думаете, мы беседуем с ним через несколько лет знакомства и после литров выпитого в его заведении кофе? Ну, конечно же, о погоде, о чем же еще! Два англичанина, понимаешь…

Британцы моего поколения ворчат: им кажется, что страна отправляется к собакам. The country is going to the dogs — так буквально они чаще всего и говорят. Но двадцатилетние смотрят на «старье» с изумлением. Настоящим хитом в английском Интернете стала переписка между некоей миссис Бурн (весьма почтенного возраста) и двадцативосьмилетней невестой ее приемного сына. Фредди Бурн привез свою любимую в родовое гнездо на уик-энд, чтобы представить своей мачехе. Но встреча закончилась плачевно. После отъезда молодых миссис Бурн отправила своей потенциальной невестке по электронной почте послание, начинающееся словами: «Давно пора объяснить Вам, что такое хорошие манеры, поскольку Вы не имеете о них ни малейшего представления». И далее: «Оказавшись в гостях, нельзя объявлять громогласно, что Вы будете есть, а чего не будете… Недопустимо также валяться допоздна в кровати, находясь в доме, где все рано встают…» И так далее и тому подобное.

Получив такую электронную отповедь, невеста пасынка разослала ее своим друзьям в «Фейсбуке» — как иллюстрацию грубости и глупости старшего поколения. И началось… Британское общественное мнение раскололось. Свои многочисленные сторонники нашлись и у миссис Бурн, в то время как молодежь вовсю издевается над напыщенностью старших. А кто-то из пятидесятилетних заметил по этому поводу: «Мы — иммигранты из страны прошлого, живущие на чужбине».

Но что думают, скажем, сорокалетние? Я спросил моего знакомого Дэвида, преуспевающего компьютерщика из финансового сектора: в какую сторону движется Великая Британия? И узнал следующее.

Дэвид видит и положительные, и отрицательные перемены, но в целом, по его мнению, страна меняется к лучшему. Ему по душе космополитизм нового Лондона, превращающегося вслед за Нью-Йорком в общемировой плавильный котел, в котором варится множество разных национальных культур. Он, кстати, и сам женился на таиландке и произвел с ней двух замечательных, явно одаренных полукровок. Дэвиду скорее нравится и некоторая американизация образа жизни Сити: он успел еще застать долгие ланчи с вином и неторопливыми беседами. Теперь все это кажется нелепым анахронизмом. Деловой человек более не может себе позволить этого, ограничивается, как правило, проглоченным на ходу сэндвичем, если только речь не идет о приеме важного клиента. Темп жизни неизмеримо возрос, а с ним вместе увеличились и нагрузка, и стрессы.

Все это Дэвид относит скорее к плюсам, но отмечает и некоторый упадок систем медицинского обслуживания (все его родичи — медики) и образования. Своих замечательных детей он побоялся отдать в обыкновенную лондонскую школу, уж больно дурная у тех репутация. И при всей своей любви к столице уехал ради потомков жить в Тонбридж, все в тот же Кент. Жить ему здесь очень нравится, но приходится каждый день тратить более полутора часов на дорогу.

Однако и в тонбриджской школе Дэвида не все устраивает. Например, ему кажется странным полное устранение элемента соревновательности из жизни школьников. Ученики делятся здесь по способностям на более или менее продвинутые группы, но в какую и почему определен ваш ребенок, вы должны догадываться сами: спросить об этом учителей нельзя, да они и не скажут.

Это другая крайность по сравнению с частными школами, где соревнование носит открытый и подчас ожесточенный характер — мне это известно не понаслышке, моя дочь попробовала и ту и другую систему обучения и нигде не была счастлива.

Мою жену более всего угнетает, что Англия стала заметно грязнее, что англичане нового поколения все чаще громко ругаются матом — при детях, при женщинах. Собственно, и сами молодые дамы не брезгуют иногда воспользоваться экспрессивной лексикой (в основном словом «факинг»). Почему у них все люди и предметы и в положительном, и в отрицательном смысле непременно занимаются сексом в Present Continues Tense (настоящем продолженном времени), один Бог знает…

Вот буквально на днях позвонил мне молодой приятель, чистокровный англосакс (если такие бывают, в чем я не уверен) и с тоской сказал: «Не могу я больше выносить всего этого — и этих. Хочу эмигрировать…»

Так что существует и такая, гораздо более пессимистическая точка зрения.

Мой друг Уилл эмигрировать вовсе не собирается.

И черного пессимизма не разделяет. Но и ему многое не нравится в сегодняшней Британии. Хотя он готов сделать поправку на возраст: в жизни каждого человека наступает момент, когда он склонен ворчать и тосковать по старым добрым временам.

И все-таки… Прежде всего его расстраивают наблюдения за собственными детьми — замечательными, на мой взгляд, представителями молодежи.

Дедушка завещал им очень много земли и денег. Но вам никогда это не придет в голову, если они вам повстречаются, такие это скромные, совсем не спесивые, прекрасно воспитанные молодые люди. Юный джентльмен Мэтью, мечтающий стать агрономом, и изящная, как эльф, Сара, которая отправилась в Африку учить местную бедноту английскому языку.

Но вот они тем не менее пугают Уилла — тем, что как и все новое поколение, при первой возможности удаляются в свои комнаты, где немедленно погружаются в виртуальное электронное пространство. Там свои дружбы и свои страсти, привязанности и антипатии, там вовсю идет общение, но электронное, ненастоящее, с точки зрения Уилла — фальшивое. В этом виртуальном мире старые, традиционные ценности уже не имеют значения и уступают место чему-то новому и непонятному. И поскольку это происходит одновременно по всей Земле, стираются и национальные особенности и отличия. С одной стороны, это, конечно, хорошо… но с другой… В чем же теперь будет состоять английскость, британскость? Что будет с жесткой верхней губой и культурой недосказанности и недоговоренности? Или они родятся вновь, в какой-то новой, немыслимой для нас, электронно-виртуальной инкарнации?

Уилл, многие десятилетия проработавший в издательской индустрии, любит держать в руках старую добрую книгу, и общий переход к электронному варианту книги его огорчает. Правда, первой в семье новшество освоила его девяностооднолетняя тетка…

 

Возвращение на маленький остров

Меня же больше беспокоит другое. Для нас, англофилов всего мира, было особенно важно, что Британия всегда умела «боксировать в чужой, более тяжелой весовой категории» — has been punching above its weight. Роль, которую страна и поныне играет в мировой финансовой системе, в международных отношениях, в научной и культурной жизни, по-прежнему не пропорциональна ее экономическому весу, численности населения и размеру территории. Отчасти это происходит благодаря наличию ядерного оружия и постоянному членству в Совете Безопасности ООН. Отчасти — благодаря уникальной роли Сити как всемирного финансового узла. И, наконец, по традиции, можно сказать, по давней привычке. Хотя и особые таланты, работоспособность и изобретательность английского народа тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Но вот появились некоторые признаки усталости английского металла.

Например, весьма показательна судьба Всемирной службы Би-би-си, которой я отдал шестнадцать лет своей жизни. Все эти годы численность аудитории по всему миру непрерывно росла, перевалив в конце концов за сорок миллионов. Ничего подобного не было и нет больше ни у одного другого государства мира. Во-первых, потому, что никакое другое общество не готово столько платить за чужое удовольствие. Во-вторых, если уж государства финансируют такого рода институты, то хотят и заказывать музыку — то есть пропагандировать свою точку зрения на международные и прочие дела. На Би-би-си же пропаганда — самое ругательное слово. А как, собственно, самая свободная страна в мире может «пропагандировать» свои ценности? Через отсутствие пропаганды, через демонстративное уважение свободы информации!

Так вот, много десятилетий являла Всемирная служба Би-би-си миру образец непредвзятой, объективной, высокопрофессиональной журналистики. То, что британскому налогоплательщику не жалко было ее из своего кармана финансировать, казалось чудом, возможным лишь в одной, особой стране мира. И вдруг наступил момент, когда денег на всемирный эталон журналистики стало не хватать. Началась экономия. Службы вещания на иностранных языках стали закрываться одна за другой. Дошла очередь и до Русской службы — 26 марта 2011 года все передатчики, направленные на Россию, выключились; остался только веб-сайт, далеко не каждому доступный. Да и международное вещание на английском языке тоже было урезано.

А ведь только стоит начать. Стоит только согласиться, что лишиться нескольких десятков миллионов слушателей по всему миру — не так уж страшно, это приемлемый способ чуть-чуть сэкономить. Бог с ним, что в будущем поколении разных стран будет на несколько тысяч влиятельных англофилов меньше, может быть, их вообще уже не останется. Ничего, переживем, зато сэкономим под пятьдесят миллионов фунтов в год. Недавно очередная группа российских школьников не смогла приехать в Фолкстон на двухнедельные курсы английского из-за необъяснимых визовых трудностей, а мои здешние земляки лишились заработка. Да и сын мой зарекся получать английскую визу. Как горько мне, что ни его, ни внуков не удастся заразить бациллой англофильства — они получили от нее надежную прививку в визовой службе британского посольства в Москве… Не она сама, конечно, определяет политику, но отказы в визах детям, например, носят столь абсурдный характер, что начинаешь подозревать: кто-то ретивый там лоб расшибает. А теперь еще объявлено о новых правилах, фактически закрывающих двери страны для высококвалифицированных специалистов из-за пределов Евросоюза. Если подобные правила вводятся всерьез и надолго, то это ничего хорошего для будущего Британии не обещает. Печально все это…

Оливер Бирн — один из многих, кто написал в газету «Таймс» по поводу роли Британии в событиях в Ливии. Он, как и многие другие, выступает против вмешательства в дела любых стран, какой бы там ни был режим и что бы там ни происходило. Этот взгляд достаточно типичен и отражает растущую готовность значительной части британского населения превратиться в заштатную страну. (Я, кстати, и сам не убежден в правильности политики в отношении конкретно Ливии, но дело же не в ней!)

Так вот что пишет мистер Оливер Бирн: «У нас нет денег или ресурсов, чтобы пытаться решать мировые проблемы. Было время, когда мы были наверху, но теперь вернулись к положению маленького острова с иллюзиями величия. Если Китаю суждено быть следующим государством-гегемоном, то пусть он использует свои гигантские ВВС и устраивает зоны, закрытые для полетов».

Да-да, действительно, пусть Китай командует миром, пусть китайское радиовещание займет место Би-би-си, пропагандируя китайские ценности, выращивая по свету будущих синофилов… А у мистера Бирна и очень-очень многих иже с ним нет больше на глобальную роль ни денег, ни, главное, моральных сил.

Хочется быть маленьким островом — интересно, больше или меньше Мальты или Лампедузы по своему международному весу?

Да уж, такого вполне сознательного сворачивания своего международного присутствия, добровольного отказа от влияния Англия еще не знала. Наоборот, в тяжелейшее время, в сороковые годы двадцатого века, когда каждый пенс на самом деле был на счету, когда треть населения голодала, а важнейшие продукты распределялись по карточкам, даже тогда страна нашла деньги на расширение международного вещания. А сейчас, не в самый жестокий, скажем прямо, экономический кризис, что-то надломилось…

Американец Билл Брайсон, между прочим, именно так и книгу свою назвал, вроде как в унисон подобным настроениям — «Заметки с маленького острова». Но на самом деле он насмешничает, подтрунивает над милыми его сердцу, но такими странными англичанами. И под конец даже пытается их утешать:

«Какой загадкой покажется Британия для историков, изучающих вторую половину XX века! Вот страна, которая отважно сражалась и победила в войне, просвещенным и благотворным образом демонтировала свою могущественную империю, создала разумно сконструированное социальное государство — короче говоря, почти все сделала правильно. А потом все оставшееся до конца столетия время уныло разглядывала себя, видя в зеркале хронического неудачника. Между тем, это по-прежнему во многих отношениях лучшее место в мире. Например, для того, чтобы: отправить письмо или пойти прогуляться, посмотреть телевизор, купить книгу, пропустить стаканчик, посетить музей, воспользоваться услугами банка, потеряться, попросить о помощи или просто постоять на вершине холма, любуясь открывающимся видом».

Здорово сказано, но, по-моему, тоскующих по ушедшему величию это не утешит. Подумаешь, «пойти прогуляться» или «письмо отправить»! А вот в былые достославные времена…

А может, действительно пора? Ведь всему есть свой предел. Может быть, миссия выполнена? Римская империя перестала существовать, войдя в плоть и кровь Европы — и латинским языком, и римским правом, и римским взглядом на искусство. (И христианство, возникнув в Палестине, пришло в Европу через Рим — и благодаря ему.)

А в новейшие времена уже англосаксонская модель развития, англосаксонское «морское» мировоззрение, английский язык стали цементом, на котором замешаны все стройматериалы новой эпохи, точно так же, как на римском фундаменте строилась эпоха предыдущая.

И каждый теперь будет развивать эту модель дальше, причем всякий по-своему, в своей собственной интерпретации, а всемирная роль родоначальницы «морской цивилизации» подошла к концу, сколь ни обидно и трудно признать такую возможность лично мне, как и многим тысячам других англофилов по всему миру…

 

Англия на пенсии?

Одна из самых талантливых российских журналисток написала недавно: подражать надо не той Европе, которая ушла на пенсию, а той, которая владела миром. Остроумно. Но я «не в полной мере согласен», что в переводе с английского значит: возражаю категорически.

Не надо стремиться сегодня опять чем-то владеть, а уж тем более миром, ибо ничего нет опаснее. Нынешняя Британия действительно вышла в отставку с основной работы, которую великолепно выполняла много столетий и на которой чуть-чуть надорвалась. Но если уж подражать, то не той, великодержавной Англии — владычице морей и половины мира, а другой — той, которая выше всего поставила свободу и право. А пока дело обстоит так: мы все уже в чем-то англичане, но совсем не обязательно джентльмены.

Впрочем, я вовсе не уверен, что Англию, Великобританию пора совсем уже списывать со счетов. Не раз уже казалось, что упадок окончателен и бесповоротен, но нет, каким-то чудом, после периодов разброда и шатаний, страна изобретала себя заново. Теперь все в руках нового, загадочного поколения.

А что они сами по этому поводу думают, эти будущие кормчие британского корабля? Сие совершенно не понятно.

Однажды тесть, закончивший в свое время языковой вуз именно как специалист по английской филологии, оказался свидетелем того, как моя дочь разговаривала по телефону. Потом отозвал меня в сторону и с неподдельным ужасом спросил: «На каком языке она разговаривает? Я ни слова не понял!» Но я признался ему, что и сам с трудом понимаю, что такое она говорит…

Действительно, что это за английский: мин (ming), мин’ер, мин’инг, например, это что? Оказывается, «урод», «уродство» и прочие ругательные производные. И еще один синоним того же самого — «баттерз» (butters). А лэйтерз (laters) — это так надо у них прощаться. A «down with the kids» — похвала, значит, ты свой, современный человек, не отсталый. И еще существует множество слов для выражения похвалы, синонимов великого слова «кул» (cool) — крутой. «Сейф» (safe), например, или «сик» (sick), что в нормальном английском значит, наоборот, «больной»… А когда представители нового поколения хотят грубо сказать «не желаю ничего слушать», то предлагают собеседнику «говорить с рукой» (talk to the hand). «Do one» — это не «сделай это или одно», как можно было бы подумать, а, напротив, эквивалент прежнего «get lost» — «отстань, отвали, проваливай!» Желая грубовато поддразнить кого-то, поиздеваться над чьей-то предполагаемой тупостью, они издают непотребный звук — что-то между русским «да» и утробным «доу»: «Doh!»

И совсем уж отвратительная, матерная аббревиатура MILF (дочь моя сказала, что таких слов не употребляет, но слышала) — грубейшее выражение желания «трахнуть» женщину…

И еще сотни других, на мой слух ужасных, тупых, именно что уродливых слов. Целый свой диалект, молодежная «феня»! Но ведь язык — это не просто так. Он кое-что отражает… Какие уж тут могут быть знаменитые английские ценности, какое джентльменство, с таким-то наречием…

Вот разве что к слову «cool» (кул) я как-то уже привык. Оно хоть и обрело несколько новых синонимов, все же по-прежнему существует, уже несколько поколений его употребляют. Вроде и ничего, даже нравится. И «кул», и его русский (приблизительный) эквивалент — «круто», «крутой».

А из самых крутых кто может быть круче, чем Джесси Джей? Говорит и поет на их, тинейджерском языке.

Глаза красивые, выразительные, черты лица правильные, но для женщины, возможно, несколько крупноваты и резковаты… Что-то мне чудится в них немного мужское… Или это я бульварной прессы начитался, которая трубит о ее бисексуальности? Может, мне просто мерещится? Просто крупный человеческий экземпляр, вот и лицо крупное, как и полагается.

Но голос достаточно сильный, в отличие от многих ее коллег по жанру «R’n’B». Впрочем, жанра этого я совсем не понимаю, и почему песни Джесси Джей одна за другой попадают в хит-парады, для меня тайна велика есть. «Главная сенсация сегодняшней английской поп-культуры», — пишут газеты. Ох-ох, не знаю, отстал я, устарел, не могу разглядеть, в чем сенсационность.

Но энергетика, витальность, упертость — это все у девушки есть, это я вижу.

И тем более поражен был я, узнав, что Джесси серьезно больна. Что у нее сложный порок сердца, вызывающий приступы аритмии — неправильного сердцебиения.

Что в детстве она, случалось, падала без сознания. Что не вылезала из всемирно известной детской больницы на Грейт-Ормонд-стрит. Что одноклассники дразнили девочку «инопланетянкой» из-за того, что кожа ее лица под воздействием болезни и медикаментов иногда приобретала странноватый зеленый оттенок.

Никогда бы не подумал… И какая же сила воли колоссальная со всем этим справляться, вставать каждое утро, как на бой, и побеждать, чтобы на следующий день начинать сначала.

Вопреки всему и вся, Джесси успешно закончила знаменитую Лондонскую школу исполнительского искусства и технологий («BRIT School») и при этом перед самым окончанием у нее случился микроинсульт — результат аритмии.

«Очень было страшно, — рассказывает она со странной улыбкой, — думала, смогу ли теперь ходить? Смогу ли двигаться по сцене, танцевать? Пришлось учиться всему заново — но ничего, научилась».

И потом Джесси Джей произносит, как бы невзначай, как нечто обыденное и само собой разумеющееся: «Думаю, что я всю жизнь вела себя по-британски. А это значит, ничего не принимать на веру, не считать само собой разумеющимся, всегда быть готовым к худшему. Что бы ни случилось, не подавать виду, держать жесткой верхнюю губу. Нам ничего не достается легко, ну и пусть, — нам так даже больше нравится».

Джесси Джей лишь двадцать с небольшим, но если она не одна такая в этом загадочном марсианском поколении, то не все еще потеряно. Если многие из них знают и помнят про жесткую верхнюю губу, то я спокоен за Англию.

Кул.