В защиту нефтяных спрутов

27 октября 1962 года на северо-западе Италии поднялась буря. Летевший с юга, из Сицилии, небольшой самолет марки «Моран-Солнье MS-760» потерял управление и упал, не долетев каких-нибудь десяти километров до миланского аэропорта. Все находившиеся на борту погибли, в том числе знаменитый на весь мир итальянец – Энрико Матеи.

Так началась одна из главных итальянских «теорий заговора», которая жива и до сих пор – многие в Италии и за ее пределами отказываются поверить, что это был несчастный случай.

Матеи был бессменным начальником всех итальянских углеводородов (по-итальянски звучит очень красиво, но наоборот, идрокарбури – «водороуглерод»).

То есть его должность называлась: председатель и генеральный директор «ЭНИ» (Ente Nazionale Idrocarburi), он руководил этой нефтегазовой государственной монополией Италии с самого момента ее создания.

Собственно он, Матеи, ее и создал своими руками.

Сразу же после окончания войны Комитет Национального Освобождения – орган итальянских партизанназначил его начальником фашистской нефтяной монополии «АГИП» с заданием ее расформировать. Но Матеи организация понравилась, и он решил, напротив, ее укрепить, сделать еще более влиятельной. И это ему более чем удалось. В 1949 году он объявил, что в долине реки По найдены богатейшие запасы нефти и природного газа и что, следовательно, итальянцы скоро станут очень богатыми.

Для измученных войной, недоедавших итальянцев не могло быть более замечательного известия. Матеи не сходил с первых полос газет и вскоре стал популярнее президента, премьер-министра и вообще всех политиков, стал в один ряд с любимыми народом актерами и актрисами. А компания «ЭНИ» превратилась в символ народной надежды, а потому в очень влиятельную силу.

Популизм Матеи вызывал раздражение консервативных кругов, но пользовался большой поддержкой левых. К тому же, получив монополию на добычу и торговлю нефтепродуктами и газом в стране, его концерн стал достаточно богат, чтобы позволить себе прямо или косвенно поддерживать, подкармливать политиков и журналистов. Матеи даже однажды сострил: «Я пользуюсь партиями, как такси – сажусь, оплачиваю проезд, и потом выхожу».

На практике углеводородов в Италии оказалось не так уж много, но Матеи уже вошел в роль народного трибуна. Правда, для поддержания имиджа ему постоянно нужны были коварные враги, с которыми он мог бы вести титаническую борьбу и которых он мог бы разоблачать. Кроме того, чтобы не оказаться в положении «голого короля», необходимо было найти какую-то замену несостоявшимся национальным углеводородным богатствам.

И он блестяще справился с обеими задачами. Во-первых, он стал заключать с развивающимися странами сделки о добыче ископаемых на гораздо более выгодных условиях, чем это делали обычно западные компании. Отчасти это происходило поневоле: ведь «ЭНИ» опоздала к дележке пирога и теперь могла вырывать концессии для себя только такими способами, подрывая общую стратегию нефтяных супермажоров. Во-вторых, он достиг особого, сепаратного соглашения с СССР, выбив себе тем самым для «ЭНИ», а значит, и для Италии льготы при покупке и перепродаже советской нефти и газа. Вызвал тем самым еще больший гнев и западных правительств, и нефтяных корпораций, позиции которых в результате оказались ослабленными. Но это было ему даже на руку – теперь он мог предстать в роли народного защитника в борьбе против засилья англо-американских монополий.

Из этой позиции как-то логично вытекала и другая – принципиального союзника стран «третьего мира». Именно он добивался громогласно коренного изменения структуры распределения нефтяных доходов – и добился, того, что 75 процентов в пользу хозяев стали общепринятой нормой. Так что это правда – большим нефтяным компаниям Запада было за что его не любить.

Но были у Матеи и другие враги. И некоторым влиятельным итальянским кланам, в том числе, и связанным с мафией, он наступал на больные мозоли. И с военными, и со спецслужбами ссорился. И активно вмешивался в ситуацию в Алжире, поддерживая его борьбу за независимость. Он даже публично и в свойственной ему театральной манере отказался участвовать в разработках месторождений природного газа в этой стране до тех пор, пока ей не будет предоставлена полная независимость. И тем заслужил раздражение французского правительства и ненависть членов ОАС – военизированной организации французских националистов, не брезговавшей террористическими методами. От оасовцев Матеи регулярно получал угрозы расправы.

Будоражащие страну слухи о деле Матеи поддерживаются появляющимися время от времени заявлениями раскаявшихся бывших «мафиози» о том, что убийство это – дело рук мафии, выполнявшей заказ «каких-то иностранцев».

Причем в деле действительно есть загадочные обстоятельства. Например, расследовавший гибель Матеи журналист Мауро ди Мауро бесследно исчез после того, как собрал какие-то данные о последних днях главы «ЭНИ» на Сицилии. А некоторые полицейские, расследовавшие затем исчезновение ди Мауро, в свою очередь потом погибли.

Так что вполне возможно, что за всем этим действительно кроется что-нибудь зловещее.

Кто знает, может быть, Матеи действительно был убит, а не пал жертвой дурацкого несчастного случая и собственного лихачества – а он не раз заставлял своего летчика летать в бурю. Если бы это было доказано, то первым подозреваемым была бы ОАС. Но для поклонников «теорий заговоров» ОАС – это слишком скучный вариант. Им подавай что-нибудь поострее – ЦРУ или американские нефтяные монополии, а еще лучше – их вместе, вступивших в настоящий всемирный заговор. К которому, естественно, приписывают также Джулио Андреотти, тогдашнего министра обороны, а в будущем – главу итальянского правительства. И человека, многократно обвинявшегося в связях с мафией.

Матеи был без сомнения талантливым лидером и организатором и немало сделал для своей страны. Он был во многих отношениях могущественнее и президента, и премьер-министра, и их обоих вместе взятых. Его никто не выбирал и на то не уполномочивал и, тем не менее, его «независимое государство» проводило свою собственную внешнюю и внутреннюю политику, определяемую в соответствии с личными вкусами и пристрастиями своего начальника.

Учитывая его популярность, убрать Матеи с его поста было практически невозможно. Нельзя, разумеется, обвинять без доказательств итальянские власти в причастности к его гибели, но мало кто в правящих кругах был сильно опечален его смертью.

В любом случае общественному мнению больше хочется верить в американский заговор, в зловещую роль главных нефтяных «семи сестер».

Тем более что сам Матеи как раз и придумал этот термин, взяв его из древнегреческого мифа. Правда, для уха обычного человека в термине этом ничего особенно обидного нет – разве что намек на некую семейную зависимость, и единый корень нефтяных корпораций.

Семью сестрами, впрочем, чего только не называют – и семь старейших женских колледжей на Восточном побережье США, и горную гряду в Шотландии, и семь «сталинских высоток» в Москве. И вообще – огромный список. И где-то посредине него – семь наиболее могущественных нефтяных компаний.

Ими были: «Стандард ойл оф Нью-Джерси» (будущая «Эссо», а потом и «Эксон»); «Ройял Датч Шелл»; «Англо-Иранская нефтяная компания» (будущая «Бритиш Петролеум», ныне ВР); «Стандард ойл оф Нью-Йорк» (СОКОНИ, будущий Мобил); «Стандард ойл оф Калифорния» (СОКАЛ, будущий «Шеврон»); «Галф Ойл», растворившаяся ныне между «Шевроном» и ВР; и, наконец, «Тексако», также поглощенная ныне ненасытным «Шевроном».

Если просто перечислять всю хронику слияний, разъединений и новых воссоединений «семи сестер», то на это уйдет несколько страниц. Конечно, и в них будет немало любопытного – хроника мировой экономики, взлетов и падений нефтяных цен, рассказ о том, как изобретательно, иногда на грани фола (некоторые скажут – и за гранью!) боролись компании за свое выживание и за положительное сальдо на своих балансовых счетах, за приличную норму прибыли, ведь дирекция прямо отвечает перед акционерами за их финансовое благополучие.

Но сохранилась общая тенденция, которая в грубой форме наметилась в первые декады ХХ веканефтяники то купаются в деньгах, то оказываются чуть ли не на грани банкротства. Государства, богатые нефтью, страдают так называемой «голландской болезнью» (см. Главу «Экскременты дьявола»), но ее разновидностью болеют и нефтяные компании. Они пытаются, (но в полной мере не могут) следовать примеру государств, наловчившихся подкладывать «подушки», создавать стабилизационные фонды на случай резкого ухудшения положения. Но попробуй-ка отложи на черный день, когда акционерам вынь да положь хорошие дивиденды здесь и сейчас, в хороший год, иначе они могут и забрать свои деньги. Причем достославные времена, когда Детердинг мог платить по 60, а то и 70 процентов годовых инвесторам «Ройял Датч», давно канули в лету. (Разве что в странах молодого капитализма, вроде России, нечто подобное может иногда еще происходить, но это особый случай).

А западным нефтяным корпорациям надо вертеться, крутиться, чтобы не оплошать, чтобы какой-нибудь молодой хищник не подкрался (см. главу «Т.Бун Пиккенс – романтик нефтяных бирж»), чтобы компенсировать огромные потери в плохие годы или в страшные моменты национализации (таких кошмаров пришлось пережить немало). Вкладывали, вкладывали, рисковали, вели разведку на нефть, инженеров заставляли трудиться и в жару и в холод, выжимали соки из рабочих, доставали кредиты на развитие. Наконец находили нефть, (в одном случае из многих) или не находили (гораздо чаще). Потом налаживали производство, вели трудные переговоры с правительствами, с местными властями, с вождями племен, с конкурентами торговались. И вот наконец-то нефть течет, можно вздохнуть спокойно. И тут – бац! Национализация. Вы нашли нефть не для себя, а для местных дядей.

Какой-нибудь Саддам Хусейн под бурные аплодисменты населения, а также стран победившего социализма, а также прогрессивной интеллигенции Запада национализирует одним ударом «Ирак Петролеум компани». Теперьура! Народ Ирака взял в свои руки по праву принадлежащие ему богатства.

То есть на практике это означает, что у Саддама достанет теперь средств на создание одной из самых больших в регионе армий, на семь секретных служб, на несколько мраморных дворцов, на ядерный реактор (израильтяне его правда разбомбят) и на войну с Ираном. И на создание химического оружия. И на убийство диссидентов за рубежом. Нефть она много чего может профинансировать.

Я вовсе не хочу сказать, что «сестры» всегда правы, а государства, национализирующие свою нефть, всегда виноваты. Вовсе нет. Каждый, разумеется, защищает свои интересы, как может. И нефтяные корпорации совсем даже не белые и пушистые, но мир сложная штука и с трудом делится по черно-белому принципу на правых и виноватых. Например, появление огромных денег в руках того или иного авторитарного режима далеко не всегда оборачивается благосостоянием и процветанием для народа страны и укреплением международного мира.

Это правда, что перед лицом всех этих проблем и опасностей «сёстры» не раз пытались создавать подобия картелей, сговариваться. Вместе выступать – то единым фронтом против большевиков, то против ОПЕК, то в попытке обуздать сходящие с ума рынки. Но толком из этого ничего не выходило.

Но сколько раз, просто удивительно, в американском конгрессе инициировалось расследование против американских же нефтяных компаний – за их деятельность, в том числе, и за рубежом.

Характерный пример – слушания, происходившие в конгрессе в начале 1974 года, вскоре после введения арабского нефтяного эмбарго. Их вел очень сильный профессионал, мастер политического театра сенатор Генри Джексон (тот самый, автор знаменитого закона Джексона-Вэника, отказывавшего СССР и до сих пор отказывающего России в торговых льготах).

Допрашивая перед телекамерами руководителей «семи сестер», Джексон умело ловил их на противоречиях и неумении популярно объяснить сложную бухгалтерию нефтяных расчетов. А бухгалтерия сводилась вот к чему.

В 1974 году доходы нефтяных супермажоров действительно подскочили – почти в полтора раза – и это на фоне роста цен на нефть, вызванного эмбарго! Тому было несколько причин. Во-первых, у компаний было довольно много резервов, накопленных в докризисные времена. Покупали по 2 доллара 90 центов, продавали – по 11,65. К тому же доллар сильно ослабел в результате эмбарго, и экспорт химической продукции тоже приносил немалые прибыли. Но, пытались объяснить Джексону директора-нефтяники, это временный всплеск, за который придется расплачиваться. Спрос неизбежно резко упадет и впереди – тяжелые времена. Они просто отсрочены, так работает наш бизнес.

Но Джексон не хотел ничего понимать. «Ваши прибыли непристойны», метал он гром в телекамеру, и обиженная страна внимала с удовольствием. Арабы там, где-то далеко, пусть за них ответят их друзья – нефтяные компании. «Не является ли так называемый нефтяной кризис лишь предлогом? Не есть ли он лишь прикрытие для попытки ликвидировать конкурентов – независимые компании? Способ поднять цены, добиться отмены законов об охране окружающей среды, и принятия новых налоговых льгот?», обличал Джексон, и страна говорила «да», не дожидаясь ответов на эти риторические вопросы. Никогда так близко не походили к краю пропасти «сёстры» – в какой-то момент 45 сенаторов из ста проголосовали за расчленение компаний, за лишение их главного преимущества и способа выживания – их вертикальной интеграциии. Если бы этот закон был принят, то он бы разделил корпорации на добывающие, транспортирующие, нефтеперерабатывающие и торгующие. Весь рокфеллеровский опыт был бы уничтожен. В этом случае на каждом этапе возросли бы накладные и непроизводительные расходы, за которые в итоге пришлось бы расплачиваться потребителю. А за границей компании США уже не смогли бы конкурировать с мощными государственными компаниями. 55 сенаторов все-таки, кажется, поняли это.

А каково этовбухать миллиард долларов в развитие горючих сланцев, только для того, чтобы в один прекрасный момент понять: конъюнктура меняется, гнать нефтепродукт из них больше невыгодно, придется всё бросить. Директор ночами не спит: простят ли такое акционеры или выбросят его вон? А с другой стороны ничего не делать, не искать альтернативных путей тоже нельзя, ведь со всех сторон пугают: нефть кончается, нефть кончается, вот-вот начнет кончаться! Да и объективные данные говорят о том, что новых месторождений открывается всё меньше, а старые неминуемо истощаются.

Крайне не модно в современном мире выглядеть защитником нефтяных транснациональных корпораций – считается, что такое можно делать только за деньги.

Но мне вот не удалось даже получить нормальных интервью у представителей бывших «сестер». Обещали, обещали, а потом не выполнили обещаний. Почему?

Моя гипотеза – боятся. Их опыт показывает: скорее всего, ничего хорошего не выйдет. Автор напишет очередное разоблачение. И интервью ему нужны лишь для того, чтобы придать книге видимость объективности. Если же вдруг паче чаяния возьмет и выдаст что-то не совсем отрицательное для компании, то все равно ему не поверят. И скажут: заплатили, конечно, иначе, с чего это…

Действительно. Из книг-разоблачений, написанных на всех языках, можно составить уже огромную библиотеку – и за всю жизнь не прочитаешь. Целая индустрия, верный заработок. Полистал один из последних подобных международных бестселлеров – и поразился. Не журналистика, а что-то вроде триллера. Но настолько примитивного, что если бы не обличительный пафос, никто бы эту книгу не покупал.

Жалеть «сестер» трудно – они по-прежнему, несмотря ни на что, весьма успешные капиталистические предприятия и их инвесторам можно позавидовать. Чем значительная часть населения и авторов, видимо, и занимается. Но жалеть и не нужно. Просто одно общее соображение.

На совести нефтяных корпораций за их долгую историю накопилось немало грехов. И манипулировать общественным мнением они пытались (не очень успешно). И в ценовые игры-войны играли. И об экологии не думали, или мало думали (одни нефтяные пятна в море чего стоят!).

Но всё же, абстрактной справедливости ради: богатства не с неба на них свалились. И не просто так из-под земли фонтаном выплеснулись. Для того чтобы стать тем, чем они стали, много им понадобилось сконцентрировать человеческой энергии, талантов, умения рисковать и тяжко работать. Целые поколения незаурядных людей этим занимались.

А что касается стран, которым выпал такой счастливый жребий – оказаться сидящими на миллиардах баррели нефти, понятно, что они делиться с остальным миром не собираются.

Если бы я выиграл в лотерею большую сумму денег, то я тоже вряд ли бы от нее отказался – у моей семьи много прорех и нужд. Но вряд ли стал бы этим фактом случайного выигрыша сильно гордиться.

…Но вообще-то «Семь Сестер» это Плеяды, дочери мятежного титана Атланта, в наказание за мятеж вынужденного вечно держать на своих плечах небесный свод. Есть много разных вариантов этого древнегреческого мифа, но все онис печальным концом. Семь сестер то умирают от тоски, жалея отца, то кончают самоубийством, то погибают преследуемые злобным охотником Орионом. Но в итоге так ил иначе превращаются в семь ярких звезд в созвездии Тельца.

По одной из версий сестры некоторое время находятся в услужении у верховного бога Зевса в виде голубиц и носят ему амброзию. А амброзия, если кто вдруг подзабыл, кто давненько не едал этого яства, это – такая смесь елея и жира, пища богов, дающая им бессмертие и вечную молодость. Производит амброзию каждый день луна. Приходит в голову: наверно, попахивает сероводородом. И что это вообще за аллегория? Не о нефти ли речь?

 

Как ею торгуют

Через американский штат Оклахома когда-то шли вытесняемые с Востока страны индейцы, а потому они иногда называли его «дорогой слёз». Сегодня в штате почти не осталось индейцев, а вместо слёз через него в основном течет нефть. Ее здесь и добывают (пятое место среди штатов США), но главная достопримечательность – это «перевалочный пункт», находящийся в городе Кушинг.

Городишко не велик – всего-то две тысячи семей. Периферия. Провинция. Глухомань. Но и одна из столиц Соединенных Штатов Америки.

Именно сюда сходятся трубы нефтепроводов, именно здесь находится точка доставки, покупки и продажи нефти – и из Техаса и Мексиканского залива, но и с севера тоже, в том числе из Канады.

Почему же выпала маленькому скромному Кушингу такая судьба? В начале ХХ века в этом районе Оклахомы открыли несколько многообещающих нефтяных полей. Подтянули к городу целую сеть трубопроводов, построили большие нефтехранилища, запустили два нефтеочистительных завода. То есть инвесторы не пожадничали, развернулись с размахом.

И вдруг оказалось, что оценки нефтяных богатств Кушинга сильно преувеличены. Нефтяной поток стал оскудевать, пока не превратился в тонкую струйку. Инвесторы разорились, масса людей потеряла работу. Но город не умер, не стал призраком, как это случилось со многими населенными пунктами американской глубинки, призванными к жизни золотой, нефтяной или еще какой-нибудь лихорадкой.

Созданная здесь богатая инфраструктура приглянулась владельцам более отдаленных месторождений и в самой Оклахоме, и за ее пределами: Кушинг оказался в правильном месте, более или менее на пересечении путей нефти с юга на север. Постепенно стали пристраиваться сюда и такие гиганты, как ВР. Число нефтехранилищ росло, разветвлялись, двоились, троились, заплетались в сеть нефтепроводы. И вот теперь на въезде в город красуется белая труба с вентилем и гордой надписью: «Нефтепроводный перекресток мира».

Ну, может, быть и перебор, по части гордости. Но что правда, то правда, именно здесь устанавливается цена на эталонную смесь WTI – Западно-Техасскую Усредненную. Это, между прочим, отличная нефть, «легкая» и «сладкая», одна из лучших в мире. А от этого эталона «пляшут» американские, а, значит, в определенной степени, и все мировые нефтяные биржи.

По крайней мере, так было до последнего времени. Но вот в последнее время…

В 2007 году инвестиционный банк, он же крупнейшая консультационная компания «Лиман Бразерс», объявил на весь мир, что больше не считает кушинговскую WTI эталоном, что с ценой на эту нефтяную смесь высшего качества творится непонятно, что.

И это действительно так (см. главу «Нефть в эпоху кризиса»). Но когда через несколько месяцев гигант «Лиман Бразерс» вдруг в одночасье рухнул, обозначив тем самым принципиально новый виток в развитии мировой рецессии, то некоторые жители Кушинга не могли скрыть своего злорадства: вот, замахнулись на нашу нефть, и видите, как им за это воздалось.

Но «лимановское проклятие» повисло в воздухе. И даже ударило по торговцам нефтяными «фьючерсами» на знаменитой нью-йоркской бирже NYMEX.

Другие центральные биржи, где заключаются контракты – Лондонскаядля Европы, Сингапурскаядля Азии. Та цена, про которую пишут газеты каждый день в странах Европы, это – цена на смесь английской нефти, добываемой в Северном море – Brent.

Контракты чаще всего заключаются на поставку сырья в следующем месяце. При заключении такой сделки покупатель берет на себя обязательство заплатить оговоренную сумму, а продавец – доставить определенное количество нефти определенного качества в заранее указанное место. В Европе чаще всего речь идет о треугольнике Амстердам-Роттердам-Антверпен.

Большая часть нефти продается «через прилавок», то есть непосредственно оформляется двусторонним контрактом между продавцом и покупателем. И лишь незначительное количество торгуется на биржах. Тем не менее, именно биржи определяют так называемые «бенчмарки» отправные точки для назначения цен. Откуда, например, взять цену на российскую нефть Urals? А берется объявленная на лондонской бирже цена нефти Brent, отнимается несколько долларов за баррель, и готово дело. Теоретически Brent должна, в свою очередь, стоить немного дешевле американской WTI, поскольку ощутимо уступает ей в качестве. Но что-то в последнее время законы экономики на нью-йоркской бирже больше не работают.

Рынок «спот» функционирует, как любой нормальный рынок – покупатель и продавец находят друг друга, заключают контракт на более или менее немедленную поставку определенного количества нефти в определенную точку – деньги переходят из рук в руки в обмен на товар, всё понятно. Несколько сложнее обстоит дело с поставками, отсроченными по времени. Ведь нефть – не картошка, ее надо куда-то заливать (хотя и для хранения овощей нужны специально оборудованные помещения, помните советские овощные базы – проклятие студентов и научных сотрудников?). Емкости нефтехранилищ и, главное, нефтеперерабатывающих предприятий ограничены.

У трейдеров есть свой термин: «контанго». Он означает некую надбавку на цену продажи, пропорциональную времени отсрочки. В эту надбавку заложена стоимость хранения и страхования (только безумец не станет страховать свою нефть). Например, на пять месяцев отсрочки надо накинуть обычно долларов четыре с половинойпять за баррель. Но случаются ситуации «суперконтанго» когда надбавка эта вдруг начинает расти, раздуваться, как пузырь. Это означает, что рынок почему-то ожидает значительного роста цен в обозримом будущем. Если есть основания предполагать, что спрос почему-либо резко рванет вверх – Китаю вдруг понадобится несколько лишних миллионов баррелей из-за ввода в строй дополнительных мощностей. Или, наоборот, предложение сильно упадет, если возможны очередные неприятности на Ближнем Востоке или еще что-нибудь в этом духе. В предвкушении барышей некоторые компании начинают копить нефть впрок – модно сейчас держать в море налитые по самый верх нефтью танкеры.

Но это всё равно – ценовой механизм, связанный с реальным движением товара – хоть на склад, хоть со склада, хоть напрямую от производителя потребителю. Между тем над этим механизмом надстраивается еще один мир – торговли виртуальной, сюрреалистической. И этот верхний мир начинает давить на мир нижний, реальный.

 

Бумажная нефть

Нью-йоркская биржа NYMEX когда-то торговала молочными продуктами и яйцами. Потом придумала торговать уже не самим товаром, а фьючерсными контрактами (от английского слова Фьючер – будущее). Ведь товар был скоропортящимся, не подлежащим длительному хранению, а многие участники рынка были заинтересованы в том, чтобы зафиксировать, гарантировать себе ту или иную цену. Потом главным товаром биржи стал замечательный картофель из штата Мэйн. Но однажды там случился такой чудовищный неурожай, что биржа чуть не прогорела. С горя пришлось обратиться к торговле сырьем, с некоторой опаской нефть решили попробовать. Вроде пошло. Место яиц и картошки заняли нефтяные фьючерсы. Каждому овощу свое время.

И свой масштаб тоже. В хороший день объем торгов на бирже NYMEX приближается к 200 миллионам баррелей, а то и зашкаливает за эту цифру.

Как же так, скажет просвещенный читатель. Сколько баррелей в день мир потребляет? Ну, допустим 85 миллионов. А NYMEX продает и покупает почти в два с половиной раза больше? Это как?

А вот так! Добро пожаловать в виртуальный мир. Мало того, объем нефти, которым реально располагают продавцы на нью-йоркской бирже – около 4 миллионов баррелей в день. Всего! А это значит, что каждый баррель за день здесь перепродается раз так 50!

Понятно, что трейдеры и брокеры пристально следят за каждой строчкой новостей, которые могут повлиять на будущие цены, они ищут любую, пусть даже самую крохотную дырочку, просвет между ценами, чтобы найти так называемый «арбитраж», маржу, разницу, на которой можно наварить цент-другой. Копейка рубль бережет, на бирже NYMEX один цент, помноженный на миллион баррелей – «бережет» кому-то 10 тысяч долларов… А 50 центов, а доллар? А ведь и такие скачки бывают. При колоссальных объемах торгов малейшие колебания цены – а они непременно происходят по много раз за день – означают возможности огромных заработков. Ну и страшных убытков, соответственно, тоже, одного без другого не бывает.

Но кто же создает рискующим такую возможность? Тот, кто хочет от риска, наоборот, застраховаться. Их называют «хеджерами» (Слово «хедж» происходит от английского игорного термина, означающего, что игрок ставит деньги на границы между несколькими цифрами – в случае выигрыша он получает значительно меньшую сумму, но имеет и в несколько раз больше шансов выиграть). А нефтяной рынок настолько непредсказуем, настолько, как говорят профессионалы, «волатилен» (то есть швыряет его из стороны в сторону), что страховаться надо. А кому-то в свою очередь хочется рискнуть своими деньгами и выиграть в случае чего. Если прогноз твой в смысле повышения или понижения цены на нефть окажется верным. Своего рода пари заключается.

Рискующие инвесторы объединяются в так называемые Хедж-фонды, которые и играют в эту игру. Рассчитывая вроде бы не на чистое везение, а якобы на глубокий анализ поступающей информации. Так опытные игроки на ипподроме всё якобы знают про лошадь, на которую ставят, и всё равно часто проигрывают и разоряются.

Модным и относительно чуть менее рискованным способом вложения капиталов среди хедж-фондов считалась игра на повышение индексов товарно-сырьевых бирж – рост которых в основном определялся именно бурным восхождением нефти. По подсчетам легендарной кудесницы этого фантастического мира Блайз Мастерс из JP Morgan, с 2003 по 2008 год вложения в эти индексы выросли с 13 до 250 миллиардов долларов. Практически в 20 раз! Но это, видимо, только вершина айсберга…

К миру торговли обязательствами по будущим поставкам и индексам пристраивается еще один виртуальный «этаж» – там торгуют производными от производных от производных. «Контракты на разницу», «спреды» упаковываются в «финансовые инструменты», в сложные опционы («путы» и «колы» – право продать и купить в определенные моменты времени проверить) и даже свопционы (этаж уже третий или четвертый, как считать) – права на обмен правами на покупку или продажу. Рассчитываются они по головоломным математическим формулам, но на практике означают возможность за несколько минут стать мультимиллионером и с тем же успехом остаться без последней рубашки. Куда там казино… Какая там рулетка….

А теперь не забудьте еще, что в эти самые финансовые инструменты, в эти деривативы, играют чаще всего в долг, беря под них кредиты. Кто-то еще частенько эти кредиты страхует, покупая кредитный своп, на случай дефолта, а потом кто-то третий этот своп перепродает кому-то четвертому. Найдется ли в конце цепочки кто-то, кто в случае чего, вернет банку первоначальный долг? Как показывают события последнего времени, в этом не может быть никакой уверенности. Недаром самый знаменитый инвестор нашего времени Уоррен Баффет называет деривативы «финансовым оружием массового уничтожения»…

Ведь кредитный кризис только спровоцирован был проблемами с негодными американскими ипотеками – они стали последней каплей, переполнившей чашу. Этот растаявший ледник вызвал потом обвальный сход целой лавины деривативных контрактов, заключенных на многие десятки триллионов (!) долларов. Никто, впрочем, не знает точно, на сколько – таких денег, в общем-то, в мире не существует….

Но можно не сомневаться, что головокружительные рывки цен на нефтяном рынке сыграли во всем этом немалую роль.

Тем временем обычный, реальный рынок, где каждый день торгуют реальной, вязкой, пахнущей серой нефтью не знает и не хочет знать ничего про виртуальные триллионы, уплаченные или обещанные кем-то за несуществующую виртуальную нефть.

Я попросил моего друга Сергея Сереброва, достаточно долго занимавшегося практической торговлей нефтью «через прилавок», то есть, вне биржи, рассказать, как это выглядит в простой повседневной реальности. И в какой мере цены на самом деле определяются на основе цены эталонной английской нефти Brent.

«Наша система, рассказал Сергей, была простой: фирма-посредник, специализировавшаяся на торговле этими товарами за рубеж, заключала договор с производителями и с транзитером (по трубе или в железнодорожных цистернах), организовывала логистику (перевалку в портах, букировку танкеров). Потом продавала иностранной компании, исчисляя цену по определенной формуле – обычно это была средняя из средних значений биржевых котировок марки «Брент» за месяц или две недели до даты, определенной контрактом, на базисе ФОБ. Также применялись коэффициенты, которые брали из таблиц по содержанию меркаптана, металлов и вязкости. Посредник имел 3,5 % за труды. Расчеты велись только по аккредитивам. При расхождениях в качестве товара с сертификатом полагались дикие штрафы».

Кстати, ФОБ, о котором говорил Сергей – это международный торговый термин (‘free on board’ или «франко борт»), означающий, что продающая сторона должна доставить товар на борт морского транспортного средства, оттуда уже начинается коммерческая ответственность покупающей стороны. Ну а меркаптан – это, упрощая, сероводород, в том числе и тот знаменитый со школьных дней H2S, который якобы пускала, идя через лес, мифическая старуха… В общем если его много в вашей нефти, то это не очень хорошие новости – меркаптан, мягко говоря, не придает ей аромата и тем более не способствует повышению цены.

…По окончании очередного рабочего дня торговый зал биржи NYMEX представляет собой невероятное зрелище – весь пол в центре усыпан толстым слоем бумажек – купленных и перепроданных контрактов на поставки нефти в будущем времени. Подавляющее большинство этих контрактов останется без практических последствий – они как бы отменили, погасили друг друга – реально продано от силы пять процентов общего объема заключенных сделок. Специально обученные люди, почему-то в защитных очках, собирают эту «бумажную нефть» в какие-то мешки и куда-то уносят. Наверно, отправляют на планету Марс. Или в какое-нибудь другое, неземное измерение.

 

Куда скачут цены

Как вы думаете, когда нефть была дороже всего, когда ее цена достигала исторического максимума?

Правильно – в июле 2008 года. (На момент написания этой книги). А какой год на втором месте? Наверно, 1980-й? Или 1973-й?

А вот и нет. Если не считать последнего рекордного всплеска, дороже всего – исторически – нефть стоила в начале 60-х годов XIX века. Ведь любая цена есть категория сугубо относительная.

Цены на нефть, как и на любой другой товар, теоретически должны определяться соотношением спроса и предложения. Если спрос растет по отношению к предложению, то цены должны идти вверх. И наоборот. Если предложение (в данном случае добыча нефти) не меняется, а спрос вдруг снижается, падает, то и цены должны идти вниз. И нефть, сколь она ни горда, а вынуждена подчиняться универсальному закону рынка. И она, конечно, ему подчиняется. Но это – в долгосрочной перспективе.

А вот в короткие отрезки времени (измеряемые месяцами, а то и годами) с ценами на нефть творится иногда, Бог знает что.

Например, в 1973 году, арабские страны уменьшили добычу нефти (то есть предложение) на 5 миллионов баррелей нефти в день. Шахский Иран пришел на помощь Западу и увеличил свою долю на 1 миллион баррелей. Таким образом, мир остался без 4 миллионов баррелей в сутки, без 200 миллионов тонн в год. Иначе говоря, предложение уменьшилось примерно на 7 процентов. На сколько же выросли цены? Тоже, наверно, на столько же? Было бы логично, не правда ли? Ну, в крайнем случае, процентов на десять? На пятнадцать? На двадцать, в конце концов. А вот и ничего подобного! На 300 процентов – в четыре раза!

Где же здесь логика?

Как говаривал в приватной обстановке один советский руководитель, когда его прижимали по поводу того или иного странного решения Москвы: логики не ищи!

Вернее, логика есть всегда, но особого рода.

Например, верно говорится о том, что спрос автолюбителей то, что называется, «малоэластичен» – этот экономический термин означает в данном случае, что владельцы машин не очень-то спешат пересесть на метро или автобусы, что бы ни происходило с ценами на бензин.

В каждом звене – от очистки и переработки, через транспортировку, до заправочной станции – известие о снижении предложения взвинчивает цены. Но твердокаменный «спрос» не снижается, всё терпит, бедолага, кряхтит, но садится за руль.

Но всё же может ли «малая эластичность» водителей и других потребителей нефтепродуктов до конца объяснить такой разрыв в цифрах?

Видимо, в этой формуле имеется еще один дополнительный коэффициент, на который надо умножать цифру снижения предложения. Некое «плечо» ценового рычага.

Я бы назвал его коэффициентом страха перед будущим.

Ведь нефть нечем заменить, ее надо так или иначе получить, получить обязательно, практическипо любой цене!

С 1970 по 1980 год номинальные цены на нефть выросли в десять раз – с трех до тридцати долларов за баррель (больше 80 долларов в ценах 2007-го). Паника достигла своего пика в начале 1980-го. А потом, перебрав через край, как принесенная цунами волна, цены резко схлынули (хотя и не совсем до прежнего уровня). Или еще метафора: так тяжелый предмет, занесенный штормовым ветром на крутую горную вершину, летит потом кубарем, с большим ускорением, вниз. Вот и цены на нефть упали. Упали и разбились. Или, по крайней мере, разбили по дороге Советский Союз.

Но разве не нечто похожее произошло совсем недавно? Только теперь дело было, прежде всего, в увеличении спроса – со стороны новых растущих великанов – Индии и Китая. При более или менее неизменном, малоэластичном предложении. И опять же спрос рос на проценты в год, а цены увеличивались совсем другими темпами (с середины 2004-го по середину 2007-го больше чем в четыре раза!).

И опять, перевалив через вершину, рухнули вниз. Вызвав на своем пути сотрясение, раскачавшее мировую экономику. (Недаром, наверно, почти все рецессии и депрессии новейшего времени следуют за нефтяными шоками).

Причем нет сомнения, что после короткой передышки нефтяные котировки опять с сизифовым упорством поползут вверх, карабкаясь к вершине. Если, конечно, человечество не придумает чего-то принципиально нового.

То есть, исторически цены должны расти. В абсолютных цифрах, безусловно! Иначе и быть не может. Лет 100 назад они выражались цифрами в несколько центов, в лучшем случае – десятков центов за баррель. Смешно!

Но еще смешнее становится, если посмотреть на кривую реальной цены на нефть, перерассчитанной с учетом инфляции, динамики других цен и расходов, а также роста ВВП. Ведь любая цена относительна – и десять центов может быть ужасно много, и сто долларов – нелепо мало. Цифра сама по себе ничего не значит, если мы не можем, хотя бы примерно, прикинуть: а сколько нашего труда на это пошло бы? Сколько дней, месяцев или лет нам надо было бы работать, чтобы в те или иные времена приобрести баррель или тонну? Сколько на эти деньги можно было в ту эпоху купить бутербродов, пальто или телевизоров?

Так вот, если всё таким образом пересчитать, то, в долларах 2007 года, получается такая приблизительно картина. В начале 60-х годов XIX века цена барреля заходила в какой-то момент за сотню. В начале 70-х годов того же столетия, в эпоху молодости нефтяной промышленности по различным причинам она снова резко подскочила вверх – доходя до 85 долларов за баррель. Потом, после нескольких взлетов и падений, надолго стабилизировалась в районе 15–20 долларов (с редкими «рывками» вниз до 10, и вверх – до 30). А вот уже и 1973 – роковой момент, когда в результате арабского эмбарго цена скакнула где-то до 45–48 (повторю еще раз, это всё в перерасчете на доллары 2007-го) и самое страшное – нефтяной шок начала 1980-го (проверить). До 85 долларов за баррель! Этот рекорд будет превзойден потом только уже в середине 2008-го.

Но предельная стоимость (или как еще ее называют в России, приростная себестоимость, то есть marginal cost of supply) (проверить) – составляет около 35 долларов за баррель. Историческая тенденция ценв долгосрочном плане не слишком далеко от нее отклоняться. Уже в 2005-м экономисты предрекали, что загадочные сверхрывки вверх не продлятся слишком долго.

Но человечество имеет короткую память (так легче!). И потому у всех на слуху только то, что происходило с ценами после 2000 года.

А происходило вот что.

В удивительном 2008 году для резкого колебания цен были свои, объективные основания. Судите сами: именно в том году в добыче нефти в России случился первый за десятилетие спад. А в Саудовской Аравии задержалось вступление в строй нефтяного месторождения «Хурсанийя», на которое возлагались очень большие надежды. Из-за урагана «Айк» долго не могли восстановить добычу в полном объеме в Мексиканском заливе. Потом случился российско-грузинский конфликт на Кавказе, был поврежден нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан, из-за чего добыча в Азербайджане одно время снизилась на 480 тысяч баррелей в день. И наконец, еще один прецедент, крепко напугавший рынки – захват сомалийскими пиратами огромного саудовского танкера.

За год до этих событий Международное энергетическое агентство – МЭА (а эта самая авторитетная организация в этой области) предсказывала ощутимый рост добычи нефти в мире за пределами ОПЕК. На самом деле мир не досчитался 427 миллионов баррелей. Но упал – резко! – и спрос. То же самое МЭА рассчитывало на 88,8 миллионов баррелей в день, на самом деле всё сложилось совсем иначе: миру потребовалось 85,6 миллионов – то есть, впервые за многие десятилетия потребление нефти на планете сократилось.

Понятно, что это случилось, что называется, «не от хорошей жизни» мировая экономика рухнула в кризис. Но центральный вопрос: в какой мере цены на нефть привязаны к положению дел в экономике, а в какой, наоборот, резкие скачки в ценах на энергоносители провоцируют кризисы. По крайней мере, почему-то всегда так получается, что спады, рецессии возникают именно вслед за нефтяными шоками. А шок вышел на этот раз неслабый.

В начале нового тысячелетия кто-то придумал остроумное правило: цены на нефть будут расти и чтобы угадать их для будущего года, надо проделать следующую нехитрую арифметическую операцию: взять две последних цифры в числе года, поменять их местами, и готово дело! Точный прогноз получен! Так, в 2002 году нефть стоила 20 с чем-то долларов за баррель. В 2003-м – цены перевалили за 30. В 2004-м за 40 и так далее. И первая половина 2007-го вроде бы не стала исключением – цены достигли 70 и продолжали движение вверх.

Именно тогда Международное энергетическое агентство опубликовало отчет, в котором предрекало 2-процентный рост каждый год. И большинство аналитиков были согласны с этим прогнозом, не из пальца, между прочим, высосанным. Он основывался на вполне правдоподобной оценке роста потребления в Индии и Китае.

То есть, представьте, высокоумные экономисты, собирали огромное количество статистических данных, проверяли их и перепроверяли, рисовали сложные графики, писали формулы, проецировали, вычисляли допустимые поправки, округляли до сотых и десятых… С тем же успехом можно было сосать палец, всё равно он попадал в небо.

В жизни всё происходило совсем иначе, чем в теории. Сначала за какой-нибудь год, к середине 2008-го, цена достигла почти 150 долларов. Этот бурный рост потряс мировой экономический механизм, зашатались, задрожали тонкие балансы и равновесия, полетели в корзину все остальные графики и предсказания. Больше уже нельзя было угадать ничего. Скоро цена будет 250 долларов за баррель, обещал глава Газпрома. Но если это так, то что же будет с инфляцией, с ценами на горючее, на продукты питания, на жилье?

А потом, всего за несколько месяцев, цены на нефть рухнули до 35 долларов за баррель, (выправившись потом, но не на много).

И вот тут-то и выяснилось, что мир въехал в кризис невиданных с 30-х годов ХХ века масштабов.

Насколько нефтяной шок был на этот раз симптомом надвигавшейся болезни, а насколько – ее причиной? Или парадоксальным образом, и тем, и другим? (То есть накопившиеся дисбалансы спровоцировали безумные колебания цен, а последние, в свою очередь, подтолкнули всю систему к краю пропасти?) Об этом наверно, когда-нибудь напишут толстые труды. Но еще один парадокс, требующий объяснения: как это вообще возможно, чтобы цены на любой товар в капиталистическом мире так колебались? Где же экономические законы, где спрос и предложение? Где «невидимая рука рынка», о которой писал основатель политэкономии Адам Смит?

Одно из очевидных обстоятельств – это действие фактора так называемой «бумажной нефти» фьючерсных контрактов на поставки нефти в будущем.

Один из ведущих российских специалистов в области энергетики, доктор экономических наук Андрей Конопляник считает, что сегодня цена на нефть определяется, прежде всего, «конкуренцией на глобальном рынке финансовых инструментов между нефтяными и ненефтяными деривативами».

То есть, в переводе на менее научный язык это означает: инвесторы, обладающие большим количеством свободных денег, изучают мировые финансовые рынки в поисках наиболее выгодной, наиболее эффективной сферы вложения. И когда им кажется, что именно нефть предлагает возможность быстро умножить вложенный капитал, то эти мощные финансовые потоки устремляются именно туда. А потом вдруг наступает момент, когда расхожее мнение поворачивается в противоположную сторону: спекулировать на нефти уже невыгодно, или, по крайней мере, не так выгодно, надо искать альтернативу. На нефтяных биржах наступает финансовый отлив. Уходят деньги, а значит, падают – и потрясающе быстро! – цены.

Несколько очень важных примечаний. Во-первых, при капитализме подобная спекуляция есть вещь неизбежная и даже необходимая. Она представляет собой попытку заглянуть в будущее, угадать, куда пойдет мировая экономика. Ну и заработать на этом, разумеется. Элемент риска в любом случае неизбежен, но одно дело, когда он имеет под собой здравый расчет, основанный на достоверной информации и правдоподобном сценарии развития событий. В таком случае такой риск, спекуляция играет роль очень нужного рычага, ускоряющего рост, позволяющего как бы одолжить деньги у будущего на благо настоящему.

Если попытаться пересказать эту же мысль на бытовом уровне, то получится вот что. Если у вас есть накопления, то их будет проедать, как моль, инфляция, Будущее забирает деньги у вашего настоящего. Чтобы хотя бы элементарно сохранить накопленное тяжким трудом, приходится рисковать – вложить деньги либо в недвижимость, либо в какие-то акции или в золото. Или вот в эти самые деривативы. Если бы в течение трех лет с середины 2004 года вы регулярно ставили свои деньги, пусть поначалу и совсем скромные, на повышение цен на нефть и при том догадались бы выскочить, (на языке профессионалов – «ликвидировать свои длинные позиции») в июле 2007, то единственной вашей материальной проблемой до конца жизни было бы решить, куда ездить отдыхать – на Маврикий или во Флориду. Или на остров Мадейру, в конце концов. И вообще, чем занять свое свободное время. Потому что работать было бы уже совсем необязательно.

Но это, конечно, уже похоже на рулетку. И мало кто из обогатившихся в период роста успел вовремя уйти до того, как началось падение. И заработавшие колоссальные деньги на росте цен, точно также с тех пор их потеряли. Потому как нефтяной рынок в этот период вел себя совсем ненормально и ни в коем случае нельзя было обольщаться.

И вот это как раз примечание номер два. Беда, когда риском управляет стадное чувство и «закон сиюминутности» представление, что «всегда будет так, как есть сейчас». То есть, если растут цены на дома, то и всегда они будут расти, если дорожает золото, то это тоже вечная тенденция. Ну, и естественно, если уж цены на нефть пошли вверх круто, то спешите вкладывать, завтра они будут непременно выше, чем сегодня.

Завтра, может быть, но как насчет послезавтра?

На самом же деле если есть у рыночной экономики самый непререкаемый закон, то он состоит как раз в том, что ничто не вечно: подъем обязательно рано или поздно сменится спадом, бумкризисом (и наоборот), дорогие домадешевыми, и даже золото, увы, не гарантирует возвращения вложенных средств.

Когда накопивший несколько тысяч фунтов гражданин Великобритании обращается к финансовому консультанту с вопросом, что с ними делать, то, если специалист попадется умный и добросовестный, он непременно порекомендует подопечному не класть все яйца в одну корзину (называется: «надо диверсифицировать вложения»). Не увлекаться одной какой-то областью инвестиций, какой бы супер-привлекательной ни казалась бы она на данный момент. Не жадничать, гоняясь непременно за самой высокой нормой прибыли в минуту.

И в любом случае соизмерять риск здравым смыслом. Если появятся вдруг неожиданные, «лишние» деньги, то тогда да, какой-то их частью можно рискнуть и сильнее. Правда, всё продумав и просчитав. Не поддаваясь бездумно стадному чувству – куда все, туда и я.

Все эти рассуждения настолько банальны, что даже неловко их здесь приводить. Но почему в таком случае и мелкие и крупные игроки и действующие лица рынка из раза в раз нарушают эти очевидные правила? И дилетанты, и высокоопытные профи?

Почему крупнейшие банки залезают в гнилые, заведомо сверхрискованные американские ипотеки, прекрасно понимая, на что идут. Залезали, так крупно рискуяпрактически самим своим существованием. Теперь выясняется, кстати, что, когда ужаснувшиеся происходящему специалисты шли к начальству, чтобы поднять тревогу, им затыкали рты, а то и просто увольняли. Понятно, в чем дело. В жадности человеческой, которая слепит глаза. Но и в социальной психологии. Трудно идти против течения даже самому сильному и волевому. Вообразите: вы глава банка и вот все вокруг это делают и капитализация других банков каждый день растет, растут и зарплаты, к рождеству ожидаются феноменальные, многомиллионные, просто абсурдные премии. И никто, кроме меня ничего не боится! А я что, слабак, что ли? Что же я один буду шагать не в ногу? Такого не бывает!

Уже целые тома написаны о «нерациональности» поведения участников рынка. О том, как влияют на их поведение слухи, ложные ожидания, паника. Как продают акции, когда «все продают» и покупают непременно, когда «все покупают» (а очень часто надо делать наоборот). Как увлекаются одними и теми же деривативами, когда этих рискованных контрактов заключено уже на десятки триллионов долларов, и одно это должно бы заставить насторожиться, так ведь нет. Вопиющий пример: во время бума интернет компаний в 90-годы ХХ века, многие из них оценивались на фондовом рынке в несколько раз больше, чем могли бы даже теоретически заработать. И все вместе по совокупности, их акции тоже уже стоили больше совокупного количества денег на доступном им рынке. Абсурд, бессмыслица! Но каждый рассчитывал видимо, на знаменитый принцип «большего дурака» пусть я сильно переплатил, всегда найдется кто-то, кто купит у меня еще дороже!

А вот и не всегда. Сколько веревочке не виться…

Наступление кризиса было неизбежно просто в силу закона цикличности. Но многочисленные лопающиеся пузыри усилили в несколько раз его вредоносное воздействие. И одним из таких пузырей оказался нефтяной рынок.

Прилив на нефтяные биржи нерационально огромного количества спекулятивных денег сыграл большую, возможно, решающую роль в произошедшем.

Доктор Конопляник отмечает, что изначально у ожиданий роста цен были объективные причины. Но на этом фундаменте «сформировалась финансовая пирамида». Пирамида эта выстроилась и в результате процесса глобализации, и вследствие обилия дешевого кредита. И даже бурное развитие интернета и электронных форм платежа – всё это помогло вершине этой пирамиды залезть за облака. Никуда больше не надо звонить, не надо с кем-то долго договариваться, переписываться, посидел несколько минут за компьютером – и готово дело, вложил всё, что у тебя было, в нефтяной фьючерс или опцион – фактически заключил пари на то, что нефть скоро вырастет в цене. Или упадет.

Но чем выше поднимешься, тем больнее падать.

А вот как комментировал происходившее на рынке нефти в середине 2008 года уже не раз упоминавшийся Дэниэл Йергин, глава Кембриджского центра энергетических исследований и автор знаменитой книги «The Prize»: «На финансовых рынках воцарилась психология дефицита. Множество людей, которые раньше никогда не инвестировали в сырье, теперь вкладывают в нефть огромные суммы. Но называть это спекуляцией – значит понимать ситуацию слишком примитивно».

И вот еще что: обратите внимание, в какой именно момент цены на бумажную нефть особенно резко полезли вверх – в 2007-м, когда уже очевиден стал кредитный кризис, когда с ликвидностью, с наличкой началась беда. Но вот какую картину видели игроки – кризис наступает, денег нет и взять негде… Как негде? А нефтяной рынок? Уж там-то все говорят, от олдувайцев до МЭА – спрос Индии и Китая будет только расти и расти, а новой нефти будет всё меньше и меньше. Значит, есть только один в верняк в этом рушащемся мире – поставить на нефтяной рост. Особенно учитывая, что под это кредит получить всё-таки легче, чем на что либо другое – потому что банки и пенсионные фонды и все вообще на свете свято верят в нефть. Кроме того, достаточно внести относительно небольшой депозит, чтобы сыграть в дериватив.

Но вот беда – если проиграешь, отдавать придется не процент, не депозит, а полную цену позиции, придется изыскивать всю сумму. Которой у тебя возможно нет. И не было. И взять ее негде. Разве что поставить еще раз на нефть… Ведь она кончается, не так ли?

Откуда известно, что именно так и было? А взгляните на официальную статистику. По данным Комиссии по торговле товарно-сырьевыми фьючерсами (КТТСФ) США, в феврале 2007 года доля спекулянтов на NYMEX составила 30 %, в июне 2008-го уже 70 %. И ровно в тот же период цены на нефтяные фьючерсы достигли своего безумного потолка. И в то же самое время мировые индикаторы уже однозначно показывали: мировая экономика резко покатилась вниз…

Адама Смита, с его верой в могучую силу и способность рынка к самоисцелению, хоронили уже десятки раз. Но особенно торжественно – после обеих мировых войн, после Октябрьской революции, ну а уж когда грянула в начале 30-х годов Великая депрессия, тогда вообще приверженность идеям свободного рынка почиталась чуть ли не за признак слабоумия. Ежу понятно: всё, капитализм кончился, ему на смену теперь идет что-то другое, новое, не очень пока ясное, но связанное наверно с мощным государственным регулированием и контролем. Воскресал непременно и призрак Карла Маркса, который каждый раз принимался снова бродить и по Европе, и по Америке.

Но очередной кризис потихоньку, незаметно кончался, и снова люди забывали Маркса (кроме тех стран, где его неизменная популярность обеспечивалась государственным насилием). А Адам Смит и его последователи уже не казались такими уж устаревшими, законченными чудаками.

Вот и сейчас многим людям, впервые переживающим нечто похожее на Великую депрессию, кажется, что капитализм кончился – уж на этот раз точно!

Между тем великий политэконом (Адам, а не Карл) предвидел ситуации, схожие с последним экономическим кризисом да и потрясениями нефтяного рынка тоже. Ведь это об этом говорится в его главной работе «Богатство наций»: «Когда доходность торговли значительно превышает обычную, общей ошибкой является чрезмерное увеличение объемов торговли». Разве не про нефтяных спекулянтов сказано?

И теперь задумайтесь, почему WTI в последнее время стоит значительно дешевле сорта Brent и даже Urals. Российская нефть, правда, привязана к Brent и потому куда англо-норвежская нефть, туда и она. Но всё же как же быть со знаменитым экономическим законом единой цены? Одна и та же картошка не может по-разному стоить в разных концах супермаркета, а высший сорт – дешевле первого и второго. В супермаркете такое невозможно, а на мировом рынке нефти, бывает.

Ведь и Brent, и, тем более Urals, качественно уступают легкой и сладкой техасской нефти.

Экономический абсурд…

Есть две объясняющих происходящее теорий.

Во-первых, в Оклахоме, в Кушинге вышло из строя одно из нефтеперерабатывающих предприятий, и в результате скопился некий переизбыток нефтяной смеси WTI. Технологически он не может быстро рассосаться за счет краткосрочных поставок за пределы Америки. Рынок нефти, особенно вот в такой смутный период, недостаточно гибок. Наверно долго такая ценовая неувязка сохраняться не могла бы. Но в краткосрочном плане рынки – европейский и американский – функционируют как бы отдельно друг от друга.

Кроме того, говорят, в открытом море стоят заполененые нефтью танкеры, ждут в море – но не погоды, а повышения цен, которое многие считают неизбежным. Образовавшееся «суперконтанго» вроде бы, как барометр, указывает на приближение небольшой бури.

Все эти искусственные переизбытки нефти сильно искажают общую рыночную картину. Ну и еще одно предположение, которое я несколько раз встречал в блогах нефтяных трейдеров – что в недавние разгульные месяцы фонды и отдельные торговцы (кое-где их любят непременно называть спекулянтами) набрали себе длинных позиций. И вот теперь всё никак от них избавиться не могут. А надо…

Заметьте, кстати, что основной – подавляющий объем бумажной нефти котируется именно в WTI.

 

Романтик нефтяных бирж

Этому человеку в книгах о нефти надо посвящать, как минимум, целую главу. А то и две. В момент, когда эта книга писалась, он числился 117-м в списке самых богатых американцев (369-м в мире). Превратности обрушившегося на мир кризиса могли уже с тех пор переместить его куда-нибудь в этом списке – или вверх или вниз. Неважно, дело совсем не в деньгах. Знаем мы богатеев и покруче, сотворивших свои гигантские, невообразимые состояния, как фокусники, почти из воздуха (вернее, из дешево, по случаю, доставшихся углеводородов, например). Другое дело – Пиккенс. T. Boone Pickens.

Почему-то он предпочитает не расшифровывать первый инициал. Но вообще-то он – Томас Бун Пиккенс-младший. Одно время меня этот изредка употребляемый «младший» даже сбивал с толку, и я думал, что в нефтяных хрониках иногда речь шла о его отце. Не может же быть, чтобы один и тот же человек столько всего успел совершить разного – и в 50-х, и в 60-х, и в 70-х, и 80-х… и так далее. Вплоть до наших дней.

Но оказывается, может. Пиккенс-старший тоже имел дело с нефтью, но совсем не на том уровне. Ничем особенным не прославился.

А вот его сын вошел в нефтяную и энергетическую историю мира. И теперь неважно уже, сколько у него денег. Даже если он лишится своих миллиардов, всё равно место это за ним останется. Ему в этом смысле мало равных. А среди ныне живущих, так, по-моему, нет вообще.

Для людей левых политических взглядов Пиккенс, разумеется, не может быть героем – воплощение беспощадно цепкого капиталиста, никогда не упускавшего из виду свою выгоду, свой интерес. Вдобавок еще и ярый республиканец, друг и сторонник бывшего мэра Нью-Йорка Рудольфо Джулиани. Но даже левые вынуждены признать неординарность, недюжинность этого человека.

Причем более всего поразительна именно эта многосторонность – то, что он появляется на этапах нефтяной истории несколько раз – в совершенно разных ипостасях. То есть не один большой, оригинальный след оставил, а несколько. Будто в нём жили сразу несколько очень разных людей.

Последний его прикол – это неожиданное превращение в страстного борца – а он всё в своей бурной жизни делал со страстью – за спасение климата и разработку возобновляемых, альтернативных источников энергии.

Но давайте все-таки по порядку. Понятно, что в двенадцать лет он газетами торговал – кто же из будущих американских богачей этого не делал? Но далеко не каждому мальчику-газетчику удается за несколько месяцев расширить число своих клиентов с 28 до 125. Путем «бизнес-экспансии» (как уж он с конкурентами договаривался – не знаю. Наверно, с каждым по-своему).

Но мир он удивил в первый раз, когда созданная им независимая нефтяная компания «Меса Петролеум» поглотила в 1969-м году «Хуготон Продакшн кампани», которая была во много раз больше! Представьте: какой-нибудь пескарь или сардинка подплывает к эдакому жирному сому – и проглатывает его со всеми потрохами и плавниками! Да разве такое возможно? Пиккенс доказал, что, да – вопреки всем физическим законам! Историки бирж слегка подивились: чуден мир, чего только в нем не бывает. Но и только. Главные сюрпризы были впереди.

Но уже тогда Пиккенс выработал формулу, которую начнет широко применять на практике только в 80-х: соотношение нефтяных резервов компании к ее капитализации. Когда совокупная цена акций компании ощутимо меньше, чем потенциальная цена нефти (или газа), к которым она имеет доступ, акции стоит скупать, не жалея денег.

Но в 60-х и 70-х он, подобно многим другим, колесил по свету, в поисках новых больших месторождений. Увы, они уже были практически все разобраны, а вокруг немногих недоразобранных, например, в Ливии, шла жестокая, беспощадная борьба. В этом столпотворении легко было потеряться, а то и разориться, к тому же надо было все сильнее прогибаться перед правительствами, чьим странам повезло оказаться богатыми углеводородами. И вот настало время, когда не одному только Пиккенсу пришло в голову, что, собственно, проще и выгоднее искать нефть не в далеких негостеприимных краях, в песках Востока или джунглях Африки, а на фондовой бирже. Скупая недооцененные нефтяные акции.

Тем временем «Меса Петролеум» стала одной из крупнейших независимых нефтяных компаний мира за пределами узкого круга «сестер», прибрав к рукам несколько небольших компаний. Но когда в 1982-м Пиккенс замахнулся на куда более крупную «Ситиз Сервис», по тем временам 19-ю по размеру в США (в три раза больше «Месы»), то добыча оказалась все-таки не по зубам охотнику. Увидев, что происходит, вмешались куда более крупные хищники – «Галф ойл» и «Оксидентал Петролеум» Арманда Хаммера. Последнему в итоге удалось скупить все акции «Ситиз Сервис». Продал свой пакет и Пиккенс – с тридцатимиллионной прибылью.

Это был какой-то новый, небывалый вид охоты – который идет на пользу дичи, укрепляет ее здоровье. Однако противники и завистники стали за глаза обзывать Пиккенса «гринмейлером». Этот термин – вошедший в бизнес-язык каламбур, производное от «Blackmail» – «черное письмо», что значит шантаж. Так называемые «зеленые письма» не нарушали закона, но с точки зрения критиков часто казались формой легального шантажа: чтобы от «гринмейлеров» избавиться, компании готовы были выкупать у них свои акции по экстравагантным ценам. Интересно, что само имя стало нарицательным среди нефтяников, страшившихся, что в трудный момент появится кто-то, кто устроит им «пиккенса».

Однако поклонники Пиккенса утверждают, что это клевета: он всегда искренне пытался поднять капитализацию недооцененной компании (ну, и завладеть ее акциями – но в этом как раз и была суть используемого механизма). А если уж не получалось установить свой контроль, то почему же не взять отступного, если тебе его приносят на блюдечке с голубой каемочкой? Какой же капиталист от такого откажется?

В глазах тысяч рядовых, «мелких» акционеров Пиккенс был настоящим героем. Его атаки в одночасье могли увеличить цену вашего пакета, а значит, и благосостояние вашей семьи. Он выглядел защитником интересов маленького человека против бездушной и равнодушной бюрократии, управлявшей большими компаниями. Ну, а тот факт, что в процессе борьбы за реализацию истинной стоимости и интересы акционеров Пиккенс наращивал свое состояние, конечно, вызывал раздражение и зависть, но, с другой стороны, что же тут поделаешь…

И вот настал момент, когда, натренировавшись на компаниях среднего размера, Пиккенс решился, наконец, замахнуться и на гиганта. Выбрал «Галф ойл» – из «семи сестер» эта была самой «сонной», самой недооцененной, явно нуждавшейся в хорошей встряске и свежем ветре.

Поначалу аналитики отказывались верить в этот слух: чтобы «Галф ойл» – один из всемирно известных гигантов, не акула даже, а кит какой-то, вдруг подвергается атаке – и чьей? Какой-то наглой плотвички! Ах, рыбка-Моська, ах «меська», знать она сильна…

Но смех длился недолго.

То, как Пиккенс это проделал, вошло в анналы мирового капитализма, не говоря уже о нефтяной промышленности.

А дело было так.

У «Месы» неважно шли дела в Мексиканском заливе. Очень сильно не повезло (вообще Пиккенса трудно назвать везунчиком – он часто побеждал, но благодаря своей бешеной энергии и всё той же, типичной для нефтяных первопроходцев и вожаков невероятной упертости). По стечению обстоятельств сразу несколько нефтяных платформ требовали ремонта или других неотложных вложений. Случились и некоторые юридические осложнения (к каковым любая нефтяная компания всегда должна быть готова). Словом, куда ни кинь, везде клин. Никогда, тем не менее, не унывавший Пиккенс явился однажды утром на работу в штаб-квартиру своей компании. Собрал на совещание своих директоров и сказал: «Ребята, нам срочно надо где-то взять 300 миллионов. Не представляю пока, где, но давайте думать».

И надумал: ускорить нападение на «Галф», о котором он и без того помышлял.

Как Давид против Голиафа, «Меса» кинулась на гиганта. Как водится, была применена дозволенная военная хитрость – были созданы дочерние структуры, потихоньку скупавшие акции у мелких держателей, чтобы раньше времени не насторожить дичь.

Пиккенс, как всегда, хорошо сделал домашнюю работу. Он вычислил, что «Галф» сильно недооценен и что акции компании есть смысл скупать даже и с солидной надбавкой – премиумом. Структура управления компании была громоздкой и устаревшей, директорами служили в основном сделавшие долгую карьеру инженеры-нефтяники, великолепно без сомнения, разбиравшиеся в технологии производства, но не очень-то сильные в бизнесе. В результате никакой последовательной стратегии развития выработано не было, к тому же «Галф» оказался вовлечен в какие-то не катастрофические, но плохо сказывавшиеся на репутации, а, следовательно, и курсе акций, судебные и прочие разборки.… Чтобы восстановить репутацию руководителей искали не столько эффективных, сколько безупречных с точки зрения этики и закона. «Галф» вошел в историю, как единственная крупная нефтяная компания, которая ввела в состав совета директоров монахиню!

И всё же, когда генеральному директору Джимми Ли доложили, что «Меса Петролеум» начала кампанию скупки акций «Галфа», тот поначалу совсем не принял это всерьез. Но тут вдруг и другие рыбины, покрупней, заинтересовались соотношением цены и доходов «Галфа», стали прикидывать, во что бы обошлось поглощение. Икто и сколько готов предложить. Акционеры заволновались: оказывается, они сидят на мешках с деньгами, о которых они не подозревали! Пиккенс соблазнял их, предлагая потрясающий трюк: выделить запасы нефти и газа компании в отдельный трест, напрямую принадлежащий акционерам!

Это был смертельный удар, дирекция поняла: компанию придется продать. Всё лучше, чем доиграться до враждебного поглощения! И если уж отдаваться, то только не этому проклятому популисту Пиккенсу!

В итоге «Галф» не достался «Месе». Но Пиккенс, вольно или невольно, спровоцировал аукцион, на котором сражались великаны: победил «Шеврон», заплативший по 80 долларов за акцию – ровно в два раза больше, чем она стоила на бирже перед началом атаки Пиккенса!

Пиккенс продал оставшиеся на руках акции – заработав по совпадению именно 300 миллионов долларов, позарез необходимых для внутреннего развития «Месы».

Распространена точка зрения, что именно с этого момента на бирже началась неизбежная переоценка ценностей – все «сестры» вынуждены были начать менять свой образ жизни и существования – в интересах акционеров.

Распространено мнение, что именно Пиккенс схожими методами заставил даже далекую Японию считаться с американскими и другими зарубежными инвесторами, сделать свой фондовый рынок прозрачнее и понятнее.

Разумеется, многие склонны считать, что Пиккенс – ловкий оппортунист, может быть, даже авантюрист. Что им движет жажда наживы (люди вообще везде и всегда предпочитают за любыми действиями видеть именно этот мотив), а все остальное – лишь флёр, красивая оболочка.

Но трудно отрицать, что в экономическом смысле деятельность Пиккенса действительно помогала реализации истинной стоимости компаний, оздоровляла и консолидировала рынок. В нефтяном пруду он стал щукой, не дававшей дремать ни карасям, ни жирным карпам. А, в конце концов, и самым большим акулам и китам.

Хотя надо признать, что и с личным состоянием пророка и активиста действительно всё было в порядке. Уже очень богатым и прямо скажем, не молодым человеком, в возрасте 68 лет, Пиккенс вдруг выкинул новый фортель. Решил расстаться со своим детищем, о котором он заставил говорить всё мировое бизнес-сообщество – компанию «Меса петролеум». Он, видите ли, разочаровался в нефти. Пришел к выводу, что она всё равно кончается. И в 1997-м создал новую, специализирующуюся на природном газе (Pickens Fuel Corp, ставшая затем Clear Energy). А еще – инвестиционный фонд BP Capital Management, причем сокращение ВР не имеет ни малейшего отношения к британскому нефтяному гиганту, а значит лишь (нетрудно догадаться!) ну, конечно же! – Boone Pickens. Все эти новые предприятия принесли ему с тех пор очередные сотни миллионов. Подобно Мидасу – к чему бы Бун Пиккенс ни прикасался, он всё обращал в золото.

Сначала нефть, потом газ, теперь же пришел черед ветра и воды. Пиккенс занят теперь созданием самой большой в мире сети ветряных генераторов электричества если всё пойдет по плану, то к 2011 году «мельницы» Пиккенса должны добавить 4000 мегаватт к сети электроснабжения Техаса.

Ну а вновь созданная компания ‘Mesa Water’, между прочим – крупнейший в мире частный владелец резервов грунтовой воды в США а, возможно, и в мире.

Но говорит он, всё это делается совсем не ради денег. Скептический род человеческий верит с трудом. Помилуйте, уверяет он, мне 80 лет, у меня в кармане – 4 миллиарда, неужели же вы думаете, что меня волнуют сколько-то там лишних долларов? Одним миллиардом больше, одним меньше – да какая вообще разница?

Судя по всему, действительно пришла пора о душе думать или, по крайней мере, о месте в истории. Войти туда лишь как хитрый и ловкий бизнесмен, пусть даже и Давид, повергший многих Голиафов, – это уже кажется ему мелковатым. И даже 700 миллионов, пожертвованных на различные виды благотворительности – от спортивных сооружений до медицинских исследований – и этого ему мало.

Теперь Пиккенсу подавай роль титана, решившего ни много ни мало, а проблему энергетической безопасности. Если не мира, то, по крайней мере, США. Он хочет, чтобы все говорили о так называемом «плане Пиккенса» и все больше людей говорят. Даже Барак Обама высказался сдержанно, но одобрительно.

В биографии Пиккенса есть, разумеется, и своя рождественского типа легенда (а вполне возможно, и быль) о том, как в самом начале своей карьеры юный продавец газет нашел в кустах бумажник (пустой) и отнес его владельцу. Тот, в знак благодарности, подарил Т.Б.Пиккенсу-младшему доллар – целое состояния для подростка, откладывавшего в копилку центы. Так вот, мать и тётка отказались впустить его с этим долларом в дом и отправили – под проливным дождем – возвращать деньги. Дескать, унизительно принимать награду за честность.

Публика не очень-то склонна в наши дни верить подобным рассказам, особенно если речь идет о людях успешных и богатых. И вообщеесли ты такой совестливый с самых младых ногтей, то почему до сих пор не раздал все свои миллиарды бедноте? Бомжам, например, чтобы им всегда было на что выпить. Или одиноким матерям, чтобы им не было нужды искать мужей. Или безработным, чтобы те забыли и думать о поиске работы. Или голодающим Африки, чтобы они наелись один раз до отвала и чтобы племенные вожди еще больше обогатились.

Конечно, сарказм, может быть, и не так уж уместен в мире, где и в самом деле полно голодающих и больных. Но всё же Пиккенс отдал на благотворительность более чем шестую часть того, что имеет. И собирается отдавать и дальше. Много это или мало – каждый может прикинуть по своим меркам.

Пиккенс, как и Джон Д.Рокфеллер за два поколения до него, был воспитан в духе классического пуританства – с культом бережливости, аскетизма и тяжкого, до изнеможения, труда. Такие люди рвут пупки (свои и чужие), создавая огромные компании-империи, или, как Пиккенс, устраивая биржевые революции. Можно ли верить в их пуританскую честность? Или всё это – лишь лицемерие, как полагают, критики? Усвоил ли Пиккенс урок своего детства, правда ли, что он действительно не алчет материальной награды? От ответа на этот вопрос зависит и другой – как относиться к плану Пиккенса?

В значительной степени план этот ушел теперь на задний план, поскольку наиболее яркие его элементы, в том числе касающиеся так называемых «умных» электросетей, вошли теперь в план президента Обамы. С одним отличием – Пиккенс гораздо больше упора предлагал делать, по крайней мере в качестве переходной меры, на природный газ. И он действительно при сжигании выделяет гораздо меньше загрязняющих атмосферу веществ. Кроме того, запасы природного газа еще достаточно велики. Ну и наконец еще один немаловажный факт: сам Пиккенс в последнее время именно на газе специализируется. (Хотя справедливости ради надо сказать, что он мог решить заниматься газом именно потому, что увидел за ним будущее, а не обязательно наоборот. Презумпцию невиновности всё же никто не отменял.)

Обама же, вроде поначалу благосклонно отзывавшийся о плане Пиккенса, решил в итоге пропустить газовую фазу и объявил «войну» всем ископаемым углеводорода.