Весь разговор с Нарышкиным я пересказал Глебу, пока он вез нас в гостиницу. К чести следователя, он принял свою ошибку о заказчике нападения спокойно. Буркнул что-то вроде "ну да, такое и спьяну не придумаешь" и оставшуюся часть дороги молчал. Думал о чем-то, видать файлы полученные от Алмаза, в голове сортировал.

По приезде, а было уже около восьми, устроили небольшой ужин, совмещенный с брифингом. Дядя Ваня, выслушав про Нарышкина и его участие в моем появлении в этом мире, не стал строить теории. Сразу безапелляционно заявил, что перенос является не аспектом дара, а некой техникой. Не той что поля пашет, а вроде духовной практики, родом, как он выразился, с Востока. Ну, практика и практика, название сути не меняло. В любом случае воспользоваться ей без москвича я не могу — придется ему признаваться. А делать это не просто опасно — глупо.

И, я пока еще в этом себе-то признавался с трудом, не спешил я назад. В голове потихоньку вызревало не свойственное мне обычно желание довести дело до конца. Здесь! Вот из принципа! Чтоб знал один нехороший человек, как перемещать сознание людей без их на то дозволения! Пускать обратно хитрую эту тварину — ну уж нет! Слишком много людей пострадает! А в моем мире он вряд ли дров наломает. Не та должность, ни те возможности. Хотя, если честно, и об этом я предпочитал не думать.

Перекусив и еще раз со всех сторон рассмотрев полученную информацию, мы накидали план на завтра и разошлись. В смысле, Самойлов ушел возиться с бумагами, результатами он так и не поделился ввиду их отсутствия, а я — на тренировку. Насчет нее наставник был совершенно категоричен — устал ты там, не устал! Да и мне самому хотелось, чего греха таить!

Я с ходу попросил дядю Ваню научить меня хотя бы одному атакующему аспекту. Например, пульсару. Теорию, кстати, мне двойник подсказал, так что дело за практикой — научится призывать огонь и не спалить при этом все вокруг. Под присмотром наставника, контролирующего на энергетическом уровне мои манипуляции с даром, это оказалось до смешного легко. Просто видишь внутренним взглядом красный цвет, даже если его и нет, а потом просишь, именно просишь его войти в руку. И на ладони оживает маленький огонек.

Как, наверное, любое умение. Помню, первый раз за руль сел в автошколе и с отчетливой убежденностью решил — сегодня я либо собью кого-нибудь, либо в столб врежусь. Потому как невозможно этой железной неповоротливой дурой управлять! А потом поехал, поехал… и ничего. А год спустя, уже и не думая машину водил. Иной раз даже проедешь полгорода, пытаешься вспомнить, как это произошло и что ты конкретно делал за рулем — не получается.

Через полчаса осторожной практики я уже кидался крошечными пульсарами, которые тут же гасли в траве. Даже выделывался еще при этом, с ногтя большого пальца запускал, щелбаном… И пытал дядю Ваню по теории. То есть, про дар спрашивал. В первую очередь меня интересовали цвета в узле: какой что значит?

— Так-то ты правильно все понимаешь, да. Цвета связаны с эмоциями и они же — источники для тех или иных аспектов. — оседлав любимого конька, дядя Ваня разом обрел менторский тон, стал неторопливым и велеречивым. — Эмоция выступает катализатором для активации дара. Но тут нужно понимать, что все эмоции имеют цвет, но не все могут быть использованы, как активаторы дара. Взять голубой — это вера и спокойствие, он же эфир или воздух. Работает с защитными аспектами вроде щита или покрова. Последний тебе рановато осваивать, надорвешься. Но, с другой стороны, может использоваться и как источник для боевой магии. Вроде эфирных клинков Глеба.

Вон чего, получается, Глеб Вячеславович у нас такой непоколебимый, как даосский монах. Держит аспект наготове!

— Красный — ярость, злость, огонь — источник боевых аспектов прямого воздействия, таких как пульсар, огненный вал, веретено. — продолжил лекцию наставник. — Черный тоже боевой. Но еще он и сигнальный. У хорошего интуита он, как компас работает, определяя источник опасности. Двойник твой мог угрозу до метра отследить. Мальчишкой был, я его нюхачом прозывал. С управляющими эмоциями тут не все так просто. Основа — ненависть, но не к предмету воздействия, а вообще. И еще решимость, воля. На ненависти легче всего получается, но лучше все же волей.

Я тут же вспомнил, как качнулся протуберанец с черного жгута при встрече с Евсеевым. Вот оно что. Значит, не почудилась мне угроза исходящего от дэбера. Но я ни к кому тогда ненависти не испытывал. Скорее, действительно, решимость. Там на контейнерной станции я впервые за все время пребывания здесь, взял ситуацию в свои руки.

— Его применяют к аспектам вроде распада, коим ты бездумно размазал стрелка по лестничной площадке. Малой силой ты бы ему просто сухожилия подрезал, точнее сказать, просто разрушил в них молекулярные связи. Но вышло как вышло. Черный источник — основа силы любого боевого мага. Все смертельные аспекты — черные.

— А оранжевый и зеленый? — вспомнил я последние цвета этой магической радуги.

— Возбуждение и страх. Сила и тлен. Оранжевые жгуты у берсов доминируют, но и некоторые бояре с ним управляться умеют. Твой двойник мог. И у тебя, кстати, сейчас оранжевый доминирует.

Я всмотрелся — действительно! Вальяжный апельсиновый жгут закручивался вокруг красного, будто бы сдерживая его. Мол, вот ровно настолько ты существуешь, а больше ни-ни!

— А вот зеленые в русских княжествах не в почете. — продолжал лекцию наставник. — Злая магия, мерзкая! Тоже боевая, точнее, в том числе, но… с душком. В восточной Европе аспекты зеленого особенно любят. Африканасы еще…

— У стрелка цвет этот доминировал…Ну, когда я его твоим зрением видел.

— Так он ординарус, Игорек! Человек без дара. Страх ты видел. Панический ужас от неминуемости скорой кончины. А вот если ты знаешь, что против тебя маг стоит и в его узле зелень ядовитая — кончай его максимально быстро и обязательно с гарантией.

— Без вас не увижу. — усмехнулся я.

— Ну да, действительно. — согласился дед. — Но все равно.

А потом, как-то незаметно, как бывает в разговоре с интересным собеседником, темы были затронуты куда более глобальные.

— Никто не знает про природу дара, Игореша. Никто. Мы изучили его вдоль и поперек, научились им пользоваться: кто во зло, кто во благо. Но ни на шаг не приблизились к пониманию, что он такое. В азиатских царствах в этом вопросе дальше всех продвинулись, как говорят, но, я так мыслю, это все попытка натянуть факты на свое представление о них. Весь этот их фэншуй — маскировка всеобщего невежества!

— Как так-то? Весь мир пользуется и никто ничего не знает?

— Я же не сказал — ничего. Много знаем, много выяснили дар изучая. Понимаем закономерности, создаем методики овладения для одаренных. Масса научных открытий, к примеру, стала следствием изучения дара. Электричество так открыто было — через подобие.

— Чего? — не понял я, наслаждаясь властью над огоньком с копеечную монету, лежащим у меня в ладони. Яркому, как апельсин и совершенно не обжигающему.

— От энергий внутренних, к энергиям внешним. Поменьше бери, сад спалишь! Та же батарея в твоем телефоне…

— Что, тоже магическая?

— Вот дурень! Зачем бы? Нет, просто реализация технологиями того, что и так есть в человеке. Вот сила твоя, она же телом собирается из самых разных источников, аккумулируется… Понятно, что такое только у носителей дара имеется, но ученые мужи стали ставить эксперименты и придумали батарейку. Магия всю историю нашу науку двигала. Вот, к примеру, времена папской диктатуры…

— Кстати, уже слышал сегодня. Что это?

— Темное время, Игорек. Века с двенадцатого, за точную дату не поручусь, Европой правил Ватикан. Все короли европейские были под ним. И понтифики решали, кому из королей да дворян с кем браки заключать, чтобы царский с боярским даром проявлялся сильнее. Когда детей рожать, от кого, ну а про внешнюю и внутреннюю политику и говорить нечего.

— Евгеника! — воскликнул я.

— Да, так кажется. У вас тоже такое было?

— Не в таких масштабах, но да, было. — мне сразу вспомнились нацистские фрау из какого-то фильма, которые занимались как раз выбраковкой ненужного генного материала.

— Ну так вот евгеника многое чего позволила открыть. Гены эти самые, кислоту, забыл как зовется. Не суть! Я к чему веду? Все что есть у нас сейчас, от использования дара идет. Лекарства те же — много б мы налечили, кабы носители мирского дара токи человеческого тела не исследовали? А вот природу его происхождения так никто и не понял.

— Дядь Вань, ну должны же быть хотя бы предположения откуда дар взялся!

Я не мог поверить, что сила, определившая путь развития этого мира, является полной тайной для аборигенов.

Старик усмехнулся:

— Вот этого, ты прав, хватает. У каждой культуры, причем, свое. Кому Маниту с копья дар прямо в грудь вложил, кому предки, от богов родословную ведущие, вручили. Тех же католиков взять, у них вполне стройная теория имеется.

— Расскажи! — как внук, выпрашивающий у деда сказку, тут же выпалил я. Даже с пульсарами играться перестал — погасил, сжав ладонь. И усмехнулся про себя — совсем как княжич.

— Да что там рассказывать! Католики считают, что дар — от Бога. Точнее, от Сына Божьего, известного в человеческой истории, как Иисус, плотник из Назарета. Был у вас такой? Ну вот, хоть тут не облажались! Дескать, пришел он на Землю, к людям и подарил вместе с заповедями Господними — дар. Сперва ученикам своим. Ученики, в свою очередь, наградили им своих ближних, ну а те — других достойных. Или не очень достойных, но нужных. Времена такие были. Церковь только строилась, организованности не было и каждый принимал решение на свой страх и риск.

Как ты понимаешь, не было сперва этого разделения на условности: царский дар, боярский, мирской. Просто — дар. Которым можно было и лечит, и калечить. От гнуса в болоте защититься или сказать "горе сей, чтобы пришла к тебе". Ходить по воде и, как без этого, насылать Казни. В общем, дай человеку хорошую вещь и пару тысяч лет…

Я внутренне согласился с наставником. С небольшой поправкой. Для того чтобы испортить что-то хорошее, человеку нужно куда меньше времени.

— В общем, куда смогли проникнуть апостолы, появилась магия. Она, может, и до того была, но простенькая, бытовая. Дождик камланиями призвать, с духами поговорить. Нечета чудесам, творимым с помощью дара. Цари, руками апостолов на власть помазанные, стали первыми его владетелями. И воителями, потому как — зачем правителю все аспекты дара? Хватит и боевых, на защиту государства направленных. Силой этой они и создали первые страны. И первые Пустоши, там, где дар применяли. Десятка два на день сегодняшний таких зон имеется, вроде Даманского.

И Венского разлома в Австрии, ага, читал уже.

— Ну а далее, по заведенному порядку, первые цари одарили силой ближних своих. И тоже поступили по образу апостолов, изрядно ограничив аспекты. Оно и правильно, кабы каждый боярин мог устраивать глобальные катаклизмы, до двадцатого века человечество недотянуло. Да и о своей безопасности пеклись владыки — к чему конкуренты им самим и их потомству? Потом еще много чего было, Игорек. Кровь мешали, кто бездумно, кто под присмотром, вот и родили на свет еще дары мирской, наставнический и берсовский. Последний ведь тоже дар, но как кот кастрированный. Католики их считают осколками боярского и царского даров.

Закончив рассказ, старик на некоторое время замолчал. Я тоже сидел тихо, придавленные сказанным. То есть во мне — божий дар? Вернее так, Божий Дар? С ума свихнуться, как говаривала одна моя знакомая!

— А вы сами-то в это верите?

Дядя Ваня откликнулся мгновенно. Произнес наставительно:

— Верить, Игорек, надо в Господа нашего. В любовь Его, милосердие и суд справедливый. А это… Может, так оно было, а может, не так. Это ж паписты, соврут — недорого возьмут. Да и неважно это, если подумать.

— А что важно?

— Вести себя так, чтобы предстать перед Ним не стыдно было. Дар использовать, как Божий, а не как ветку, коей пацанва муравейники разоряет. Это — важно. Поэтому я тебя и учу, потому как ты тоже это понимаешь.

Я? Серьезно? Ну это ты, дядя Ваня хватил! Тоже мне, нашел "облико морале". Мне бы из передряги этой выбраться и не сдохнуть по пути. Про такие вещи, как мораль, я думать буду в последнюю очередь!

Старик смотрел на меня пустыми своими буркалами и улыбался. Что он там видел?

* * *

В сон я провалился моментально, только до кровати добраться успел. Темнота комнаты тут же сменилась тьмой ничего, в которой был только я и моя тень. Игорь Сергеевич нетерпеливо притопывал ногой по воздуху и начал разговор без приветствий.

— Что решил?

— Думаю, поживу пока тут. Сытно, знаешь ли, богато. Уважение опять же. Мне нравится!

Я намеренно выводил его из себя. Не с какой-то конкретной целью — просто хотелось! Он меня сюда забросил, вот теперь пусть корчится ужом на сковородке!

— В смысле? — опешил двойник. И с угрозой сделал шаг вперед. — А не много о себе возомнил, безродный?

Я отреагировал на его тон спокойно. Даже удивительно было, насколько спокойно. Просто Будда на медитации в своей пещерке.

— А что ты мне сделаешь, двойник? Магии в моем мире нет, а значит и силы у тебя нет. Во сны ко мне ходить станешь? Неприятно, я бы что-нибудь с девчонками посмотрел, но не смертельно. На одних астральных техниках, которым тебя Нарышкин научил, ты только и способен, что сны мне портить. Но и с этим, вероятно, можно как-то разобраться со временем. Так что не грози, если не можешь угрозу исполнить.

Теперь уже я сделал шаг вперед, а он, удивительное дело, отступил.

— Через месяц-два все сработает в обратную сторону… — в голосе его уверенности, однако, не было.

— Ой ли, Игорь? А что ты тогда так суетишься? Вторую ночь являешься, уговариваешь. Прямо змей-искуситель! Если все так, как ты говоришь, через месяц-другой я просто вернусь в свое тело и в свой мир. И ты мне тогда тем более не нужен!

— За это время я твою жизнь в сгоревший лес превратить могу!

— Свою, чувак! Свою! Тебе там жить эти два месяца. А может и больше, если ты врешь или Нарышкин тебя обманул. И не забывай, что я тут тоже навертеть могу, мало не покажется.

Он замолчал. Я тоже ничего больше не говорил, но смотрел на двойника с превосходством. Впервые за трое суток мне не было страшно. Это дорогого стоило!

— Твои предложения?

Все-таки мой двойник был игроком. И птицей высокого полета. Воспитание, опыт и все такое. Удар он принял так, как я бы никогда не смог.

— У меня нет никаких предложений. Я буду разбираться. Ни тебе, ни Нарышкину я на слово верить не буду, прыгать наобум не стану. Сам все изучу, сколько бы времени это ни потребовало. И, если получится, жизнь немного в порядок приведу. Твою и мою теперь. Меня творящийся сейчас бардак не устраивает категорически.

Он невесело усмехнулся.

— А по силам задача? Да и я ведь сиднем сидеть не буду, ты же понимаешь?

— Я попробую! Это в любом случае безопаснее, чем заключать сделки с такими, как ты. Человек свою родню предавший доверия недостоин!

— Как запел! С дядькой мои переобщался? Это он у нас на роде помешанный!

Двойник приблизился ко мне, между нашими лицами едва ладонь втиснуть можно было.

— Ты понимаешь, подменыш, что с этого разговора, мы с тобой враги? — тихонько так спросил, но гнев его почти физически опалил мне лицо.

— А мы что, были друзьями? У тебя, вообще, друзья были? Ты, вообще, знаешь, что такое дружба?

— А ты? Я как-то не вижу вокруг тебя преданных сторонников! Змеиное гнездо на службе, девки для постели после службы…

Тут он меня, конечно, уел. Потому что прав был. Но я нашел ответ. Пусть и не сразу.

— Здесь появились…

Сказал и понял — правда. Глеба — флегму эту очкастую, я считал другом. Дядь Ваню тоже. Не знаю как так вышло, не знаю кем они считали меня, но вот так! Наверное, потому что увидел, как люди себя вести могут. Как люди должны себя вести! Не только о своей шкуре заботится, не только о материальном благополучии, набивании карманов и брюха. А другим помогать, через себя переступая ради дела, которое считают правильным. Так как-то.

Отступая, двойник едко улыбнулся.

— Ну-ну!

И исчез.

Я же открыл глаза в темноте вещного мира и только выдохнул с облегчением. Вроде получилось! Дал отпор! Блин, надо было ему еще про Пермское княжество рассказать. Вот бы он повертелся, ха-ха!

Вновь проваливаясь в сон, уже настоящий, без двойников, я поймал собственную ускользающую и совершенно несвойственную мысль — это было бы мелко.

* * *

Проспал я, в кои-то веки до девяти почти часов. Никто не ждал меня утром на чашку чая, никто требовал ответов и мгновенных решений. Никто не хотел убить, в конце концов! Огромный дом — номер в гостинице — был полон множеством звуков, которые складываясь вместе, рождали ту самую тишину, которую так жаждут городские жители. Чуть шумели на ветру ветви карагача за окном, едва доносились трели птах, слегка поскрипывал, будто дышал, сам деревянный дом. Не тишина. Но — тишина!

На душе было столь же покойно, как и вокруг. Будто вырвался из заколдованного круга, разомкнул его и теперь стоишь, назад смотришь и думаешь — а раньше что мешало? Суета ведь не вокруг, она в голове. Вот и выходило, что первые три дня я подгонял сам себя. Ну, обстоятельства, конечно, тоже. Но главным-то образом — сам. Своей реакцией, нежеланием принять свершившийся факт.

"На философию потянуло с утра пораньше?" — подколол я сам себя и решил, что пора бы и честь знать. Поднимать свою задницу и делать то, что пообещал двойнику, но больше себе самому — разбираться и наводить порядок.

В доме никого не было. Дядю Ваню я разглядел сквозь стеклянную стену, старик расслабленно сидел на траве, впитывая нежаркие солнечные лучи. Глеба же не было даже слышно. На всякий случай — капли же еще должны работать? — я произнес:

"Самойлов, ты где?"

Но ответа не получил. Уехал куда-то. На моей машине, небось! Точно. Он же сегодня должен был встречать инквизитора этого, из Милана! Как там его зовут? Беллони, кажется. Значит, должен скоро приехать. Ну а я пока завтрак приготовлю.

Мой "Москвич" скрипнул шинами у входа минут через двадцать, когда я уже доедал яичницу и подумывал о том, чтобы приготовить еще пару порций. Глеб выскочил из машины порывисто, будто был зол на весь свет. Гаишники его местные, что ли, оштрафовали? Бросил на меня резкий взгляд сквозь стеклянную стену и крикнул в сторону наставника:

— Дядя Ваня, зайди домой. Разговор есть.

Что-то мне говорило, что разговор будет неприятным. Скорее всего, даже очень неприятным. Я торопливо затолкал в рот остатки завтрака — не пропадать же еде! — и глотнул кофе.

— Я в аэропорт сейчас ездил. — начал говорить Глеб, едва наставник к нам присоединился. До этого опальный следователь выдул половину моей кружки и терпеливо молчал. Я тоже не лез, видел, что человек на взводе. — На оговоренном рейсе миланца не оказалось. Телефон выключен. Тогда я догадался в сеть залезть. И вот что нашел.

Самойлов разблокировал экран новенького смартфона и пояснил, прежде чем начал читать:

— Это с новостной ленты "Вечернего вестника" — миланской газеты.

Я, отчего-то сразу понял, что это значит.

— Сегодня в собственной квартире было обнаружено тело дознавателя второго ранга миланского отделения Европейской инквизиции Марио Беллони. Основная версия следствия — самоубийство. Тело дознавателя обнаружили коллеги, когда обеспокоенные отсутствием того на службе, решили проведать его. "Он висел в петле прямо в центре комнаты. Рядом лежал откинутый стул. Скорее всего, Марио так и не смог оправиться после смерти своей супруги, которая была найдена мертвой четыре года назад" — прокомментировал смерть инквизитора начальник Беллони.

Самойлов оторвал глаза от экрана и по очереди оглядел нас.

— Потрошители… Алмаз же шифровал разговор! — это почему-то первым слетело у меня с языка. Следом за словами сработала и мысль: — Ты ему уже звонил?

— Не отвечает. Может, на службе, совещание какое… — без особой уверенности протянул Глеб.

У меня в голове тут же мелькнули образы висящего в петле татарина, а вокруг — трупы всех его девочек. Нервный срыв, убил семью, покончил с собой!..

"Господи, Антошин, давай только без голливудских штампов! Еще надумай себе, что всех их похитили и тебе вот-вот позвонят и предложат сделку — их жизни на твою!"

Бред, конечно, но экран телефона я все же активировал и с облегчением убедился, что пропущенных звонков нет.

— Едем! — я вскочил на ноги. — Будет гадать! Сразу и его и семью проверим!

Когда в машину вместе с нами кряхтя сел дядя Ваня, я даже не удивился.