На встречу мы пришли всё-таки порознь, а не вместе. А то ведь, учитывая проявленный энтузиазм, группа поддержки в лице моей команды могла так и поступить. К счастью, среди них непрофессионалом был только я.
Пришли заранее чтобы успеть осмотреться и взять под контроль пути отступления — бережёного Бог бережёт. Маньчжуры, изображая парочку, заняли место возле одного выхода с крыши, Глеб с Яо заблокировали второй, а я, ведомый официантом, прошествовал к забронированному столику. Заказал манговый сок — если уж ты почти в тропиках, то надо соответствовать, и принялся терпеливо ждать госпитальера. Рассматривая зелень парка, разбитого на высоте ста пятидесяти метров, и прокручивая в голове всё, что удалось прочитать про Орден святого Иоанна за столь недолгое время.
Мальтийские рыцари, как и в нашем мире, изначально занимались обеспечением безопасности паломников во время путешествия в Святую землю. По пути поднимая всё, что плохо лежало и не было прибито гвоздями. За много столетий они изрядно преуспели на этом поприще. Уже к середине семнадцатого века владели разбросанными анклавами по миру, а там, где не имели недвижимости в виде портового города с прилегающей к нему территорией или хотя бы завалящей крепости на острове, организовывали миссии. Вот как в Гуанчжоу.
В отличии от своих собратьев из моего мира, здешние госпитальеры, хотя и были изначально воинами-монахами, в большей степени являлись всё-же воинами. И не переживали упадка позднего средневековья, который в нашей истории перемолол в пыль большую часть церковных орденов. Иоанниты находились на гребне волны постоянно. Что, к слову, являлось не только их заслугой, — во многом такое положение вещей определила стабильность Святого престола того периода. А когда папской диктатуре пришёл конец, а если быть точным, то ещё раньше, рыцари не растерялись и стали расширять виды деятельности.
К примеру, в конце восемнадцатого века при поддержке Москвы и княжества Литовского они организовали «Корпус сил охраны путей». Небольшая кондотта наёмников, действовавшая преимущественно на восточно-европейском направлении, к сегодняшнему дню превратившийся в одну из самых сильных частных армий мира. Были и другие, но «Корпус» считался среди них элитой. Закалённый в огне множества военных конфликтов по всему миру, этот клинок практически всегда приносил победу своему нанимателю.
Секрет столь высокой эффективности этой ЧВК крылся в людях, ведь на службу принимались только одарённые. Причём командование «Корпуса» не интересовало происхождение или вероисповедание, только наличие дара и его сила. Под мальтийским крестом ходило и русское дворянство, и европейское, и даже азиатское. А ещё орден был лоялен к любому действующему правительству и не поддерживал разного рода диссидентов и революционеров. Другими словами, второй причиной долгой и счастливой жизни ЧВК являлась взвешенная и циничная политика, согласно которой он подписывал только те контракты, которые были заведомо выигрышными.
При этом рыцари были связаны сложными вассальными обязательствами с Ватиканом, но ни разу не участвовали именно в религиозных войнах. Впрочем, Святой престол подобные и не затевал уже достаточно давно, так что, скорее всего, госпитальерам просто везло. Или магистры ордена были очень умелыми политиками.
Согласно табели о рангах, командор ордена являлся кем-то вроде полковника. То есть, не абы каким посыльным, а серьёзным таким человеком, с магическим даром, боевым опытом и местом в иерархии «Корпуса». Однако то, что сидел он в местной миссии, а не на одной из военных баз ордена, говорило о том, что военная стезя им оставлена в угоду политической или шпионской. Стало быть, меня ждала встреча с умным и хитрым человеком.
Из чего следовал вопрос: что полковнику службы безопасности международной, но тяготеющей к Ватикану, частной армии нужно от Игоря Антошина? И как, чёрт возьми, он предусмотрел появление данного субъекта? А вот, кстати, и командор! Сейчас всё станет ясно. Или запутается ещё больше...
Визави уселся напротив меня и сразу же дал понять, что является человеком наблюдательным и бывалым.
— Массимо Факко, командор ордена, — представился он, снимая шляпу и аккуратно помещая ее на край стола. — Вы ждали нападения? Четверо человек в поддержке, и все одаренные! Вы меня переоцениваете!
«Он пришёл! Белая рубашка, бежевые брюки, шляпа. Среднего роста, худощавый. Вас всех срисовал», — тут же сообщил я команде.
«Видели его, — отозвался Глеб. — На крышу поднялся один».
— Игорь Антошин, — я чуть наклонил голову в знак приветствия. — Я не знал чего ожидать, господин Факко, поэтому подстраховался. События последних дней к этому очень располагают.
— Данное место не лучшим образом подходит для схваток, — ничуть не расстроенно проговорил командор. — Три выхода, хорошая охрана и семьдесят два этажа до земли. Пожалуй, я назвал бы его совершенно не пригодным для схваток.
Зато прекрасно подходящим для таких вот разговоров, верно? Далеко разнесенные друг от друга столики почти исключали возможность случайных ушей, густая листва зелёной изгороди между ними не давала разглядеть лиц беседующих, а навес от солнца спасал от безжалостного южного солнца.
«Поднялся мужчина с выправкой военного, — пришло сообщение от Яньлинь. — Сел за соседний столик. Смотрит по сторонам».
— Да и вы на случай не полагались, командор?
В ответ я получил улыбку уверенного в себе человека. Открытую и спокойную. Лицу госпитальера она очень шла. Немного смуглое, как у уроженца юга Европы, подвижное, с античными чертами. Чёрные волосы подстрижены до короткого, миллиметра в три, ёжика, будто под шлем. И взгляд живой такой, с лукавой хитринкой, в ореоле морщинок. Потомок римлян, короче говоря. Воин, интриган и чёрт его знает кто ещё.
— Глупцы полагаются на удачу, — выдал максиму Массимо.
— Как скажите. Перейдём к делу?
— Конечно. Но для начала я позволю себе уточнить ваши мотивы. Вы ведь заинтересовались деятельностью Потрошителей в Гуанчжоу. Могу я спросить почему?
Из этого я не собирался делать секрета. Особенно с учётом осведомленности командора. Да и смысл скрывать карты, если противнику они известны?
— Здесь находятся два беглых подданных Благовещенского княжества, которых мне поручено вернуть на родину для суда.
— Или казнить на месте?
— Или так, — я пожал плечами.
— И только?
— Что вы имеете ввиду, господин Фокко?
— Вы нашли номер нашего связного, когда общались с семьями пострадавших ванов.
И замолчал, ожидая ответа. Вопрос, на кой ляд я проводил встречи с семьями ванов, не прозвучал, но подразумевался. Кстати, занятно, что он тоже называет их пострадавшими. Как и Алмаз, который с самого начала считал их самоубийцами.
— Родственник сотрудника посольства был в числе погибших ванов.
Я ведь тоже так могу! Читай: это лишь реализация вассального договора — сюзерен обязан защищать своих подданных. Пусть Пётр Лунь формально и не находился в системе координат вассальной присяги, но он ведь был служащим в посольстве княжества.
— А потом вы проверяли закономерности?
Я лишь плечами пожал — ну да! А что такого?
— И новое оружие Потрошителей вас не интересует?
— А вас?
Госпитальер откинулся на спинку стула. Всё что он хотел обо мне узнать, он уже узнал. И теперь должен начать разговор, ради которого эта встреча и была назначена. Только мне не нравилось, что инициатива в беседе принадлежит ему. И я собирался это исправить.
— Вы знали о моём звонке заранее. Следили за мной?
— Вы бы заметили — с вашим-то чувством на опасность.
Ого! А мы оказывается такие осведомлённые! Досье на меня прям собрали! Хотя, чего ждать от службы безопасности.
— Разбросали хлебные крошки специально для меня?
— Вы — основной интересант, так что вашего звонка я ждал больше прочих.
— Каких прочих?
— Какие темы вы обсуждали в беседе с наместником?
Что значит: у тебя свои тайны, а у меня — свои. Ладно. С этим понятно вроде, пусть и не до конца. И не совсем, если честно, сходится. Как он это сделал? Допустим, его агент прошёлся по ключевым фигурам, которых мы с Яо не могли не посетить, и оставил родственникам жертв визитки. Те самые хлебные крошки. Но ведь отец погибшего, у которого мы нашли контакты господина Фа, утверждал, что свой контакт оставил тот человек, который и уговаривал сына на снятие блокировки. Так? Так! Вывод: либо командор врёт, либо он в сговоре с Потрошителями. Либо третье — объяснение совсем иное, ведь версию с крошками озвучил я сам, а госпитальер с ней просто согласился. Даже не согласился, а продолжил разговор с той позиции, что моя догадка была правдива.
Блинский Белинский, как же я запутался с этими тайнами мадридского двора! Почему всё не может быть просто? Ну хоть раз, а! Я бы не возражал против простых решений и объяснений, честное слово!
Стоп! А если всё и правда просто? Что если Потрошители и госпитальеры работали вместе? Ну вот в порядке бреда? Таинственный господин Тень ведь был итальянцем? И Фокко тоже итальянец! И след Ватикана в этих делах с «новым оружием» разглядит даже слепец. Что если всё так: Тень возглавляет разработку оружия Потрошителями, а рыцари обеспечивают проекту безопасность? Затем у подножия Святого престола происходит разлад: Тень с Потрошителями оказываются на одной стороне, а командор — на другой. Фракционная война — обычное дело, особенно в таких организациях, как римско-католическая церковь. И теперь у полковника иная задача. Утопить проект или слить фигуры, его возглавляющие. Предполагая подобное развитие событий, он заранее озаботился теми самыми крошками, да так, чтобы они вывели на него, а не на потрошителей. Я бы сказал — реалистичная догадка! И у меня даже есть способ ее проверить.
— Что вы имели мне сказать, командор? Зачем пригласили на встречу? Вы ведь уже прояснили для себя мои мотивы и мы можем перейти к делу?
— Место, где Потрошители хранят результаты своих экспериментов. Вас интересует?
В десяточку! Антошин, ты молодец! Это фракционные разборки. В принципе, плевать, что меня пытаются использовать, просто нужно быть осторожнее. Катнём ещё шар.
— Какая вам польза сообщать мне эту информацию?
— Это в интересах моего нанимателя.
Ну, конечно! Я и не ждал иного ответа! Но здесь стоит принять оскорбленный вид.
— Мне не нравится, когда меня используют.
— Все друг друга используют. Это основа взаимодействия между людьми от начала времен.
И ведь прав, зараза, по большому-то счёту! Все используют всех. Дети — родителей, родители — детей, начальник — подчиненных, а правитель — свой народ. Только в большинстве случаев этот договор — открытая офферта, а нормальных семьях ещё и взаимовыгодный. А ты мне, мил человек, совсем другое предлагаешь!
— Я не люблю, когда меня используют. В тёмную.
— Понимаю вас, господин Антошин. Что бы вы хотели услышать, чтобы убедиться, что использовать вас в тёмную и у меня нет ни малейшего желания?
Вот прям — ни малейшего! И лицо такое честное! Самые честные лица у профессиональных лгунов и политиков.
— Имя вашего нанимателя, хотя бы.
— Думаю, это справедливое требование, — мой собеседник не раздумывал ни минуты. Он ещё до беседы определил границы для своей откровенности. — Кардинал и Великий пенитенциарий [Пенитенциарий — глава апостольской пенитенциарии, одного из трех трибуналов Римской курии. В функции пенитенциарий, кроме всего прочего, входит исповедовать и соборовать умирающего папу римского.] Павел Пе́тра.
Это, значит, человек, который против Потрошителей сейчас играет. А тот, кто «за». Не о нём ли размышлял майстер Экхарт в видении? Кстати, о немце. Ну-ка...
— Вошёл в клинч с кардиналом Франко?
И второе точное попадание! Причем, играй я сейчас в «WoT», [WoT — онлайн игра про танки.] услышал бы в наушниках слово «пробил». Щека улыбчивого командора дернулась, а в глазах мелькнуло удивление. Он явно не ожидал моей осведомленности. Ох, чувствую, придётся мне Алмаза просить собрать выжимку по Римской курии. Такое, с досье на круг кардиналов и их фракционной принадлежности. Блин, вот чего я всегда такой умный именно задним числом?
— Какие интересы у вашего нанимателя?
Удар полковник держал, как боксер в супер тяжелом весе. То есть — оправился за какую-то долю секунды.
— Как и у любого служителя Ватикана вне зависимости от места в иерархии — торжество истинной веры!
Не зря я всегда избегал общения со святошами! Говорить с ними, не то что спорить, нереально! Века отточенной софистики — куда мне с моими жалкими факультативными курсами по риторике!
— Пусть так. Так что там со складом Потрошителей? Капсулы с людьми там?
Кусочки видений словно оживали во время разговора с рыцарем. Ещё один фрагмент мозаики лёг на свое место — похожие на торпеды предметы из металла, пластика и стекла, увиденные во время погружения в инфополе.
Пророческий дар даже в моих кривых ручках — это что-то! Командор был сражён на месте. Просто взрыв боекомплекта, если продолжать аналогию с игрой про танки. Смуглое его лицо заметно побелело, а вальяжность слетела, как сухая луковая кожура.
— Да, — вымолвил он. И я не представляю, сколько сил у него ушло чтобы не задать вопрос, который так и рвался с губ: «Откуда вам это известно?» — Капсулы там.
И через несколько секунд, вернув самообладание, продолжил:
— Вы найдёте их в портовом районе. Складские помещения принадлежат компании «Хуанджун». Вот адрес, — итальянец двинул через стол квадратик белой бумаги с одной строчкой текста.
— И что — никаких условий? — делано удивился я, убирая записку в карман.
— Вы ведь не глупый человек, господин Антошин. И, на удивление, осведомлённый. Полагаю, вы уже поняли суть происходящего... — заметив, что я намереваюсь что-то сказать, он вскинул руки. — Нет-нет! Озвучивать ваши догадки не стоит. Делайте, что задумали. Думаю, с учётом ваших мотивов, каждая из сторон получит то, что желает.
В смысле, вы ослабите своих противников в Ватикане, я окажу наместнику услугу, но при этом все истинные виновные останутся безнаказанными? Понятное дело! Пульсары не изменят человеческой природы.
На миг мелькнуло детское желание сказать посланнику Ватикана что-нибудь пафосное и возвышенное. О зле, которое будет наказано, о добре, которое непременно победит, о неотвратимости наказания и восстановлении справедливости... Мелькнуло и пропало. Не восемь лет уже, чтобы индейцев Северной Америки освобождать из резерваций. Особенно когда понимаешь, что самих индейцев всё устраивает.
— Что же, господин Факко, благодарю вас за информацию... — начал было я, но командор остановил меня, подняв руку.
— В ваших же интересах, господин Антошин, не копать слишком уж глубоко. Многие знания — многие печали.
Часть меня была возмущена этой его фразой. Мол, доволен будь, что кость тебе бросили, а на большее не рассчитывай. Другая же, куда более хладнокровная, отреагировала на совет госпитальера с пониманием. Вселенскую справедливость восстанавливать — ха! Это дела Господа Бога, а никак не боярина-попаданца. Моё дело — мои люди. Их интересы, их благополучие, их безопасность. И мои, разумеется. Я не бессребреник и не святой.
— Благодарю за совет, командор. Хорошего дня.
Походка уходящего госпитальера больше напоминала строевой шаг. Ровная спина, голова чуть откинута назад, движения ёмкие и экономные. Даже представился марш, в ритм которому полковник печатал шаг. Имперский марш из «Звёздных войн», как ни странно. И «Звезда смерти» в вечернем небе.
«Ушли,» — доложился Глеб.
«Хорошо, — отозвался я. — Двигайте ко мне».
Пока моя команда оставляла свои наблюдательные посты и направлялась ко мне, я успел всесторонне обдумать разговор с рыцарем. В его честности, если можно так сказать, я не сомневался. Госпитальер ясно дал понять, что преследует свои цели, а это лучшая из возможных гарантий. С другой стороны, он не сказал мне всего. Что нормально — кто, вообще, говорит всё? А значит ловушка не исключена. Или, по крайней мере, исход отличный от ожидаемого. Склад и капсулы на месте, но что нас там ждет кроме этого?
Значит, действовать нужно осторожно. Изучить расположение здания, подступов к нему, систему охраны. И только потом уже идти и изымать доказательства. После чего заканчивать с этой историей — сдать капсулы с ванами и валить из Китая. Прав командор, копать слишком глубоко не стоит. Со своими внутренними проблемами пусть разбирается наместник, я и так сделал, точнее, пока планирую сделать больше, чем собирался.
А наместник, кстати, может отплатить мне услугой за услугу. Получив доказательства опасной для государства деятельности Потрошителей, он будет просто обязан это сделать. Тем более, что услуга-то плевая — выдать мне Топляка. Это с моими ресурсами убежище беглеца — неприступная крепость. Императорскому наследнику же достаточно только пальцами щелкнуть и Потрошителя вытащат из его башни номер сорок восемь. И приведут в посольство.
С Арцебашевым сложнее, но он моей целью не являлся. Да и слишком опасный противник. Лучше отдать его судьбу в руки минских спецслужб — вряд ли он из Поднебесной так легко сможет выбраться, как из Благовещенска. Да, всё правильно! Так и стоит действовать. Склад, Топляк, Арцебашев, самолёт на родину, а там, как говорится, весёлым пирком, да за свадебку!
Только вот ощущение неправильности засело в грудной клетке... Словно я, как прежде, в своём мире, намеревался плыть по течению, подстраиваясь под обстоятельства. Вот уж точно, нет у человека врага, страшнее собственного разума! Что не так? Почему, блин, по течению? Всё верно я делаю! Подстраиваюсь! Ха! Какого чёрта, вообще? Все подстраиваются! Почему я должен переть против течения? Кому от того лучше станет? И что, по мнению моего идеалистичного подсознания, я должен делать? Победить Ватикан? К чёрту!
— Серьезный противник,. — охарактеризовал ушедшего госпитальера Яо. Ну, если ты так говоришь... А к чему ты это говоришь?
Я вскинул брови, молча ставя этот вопрос копьеносцу, и тот ответил:
— Ши. Вы таких называете смертецами.
Вот как? А я и не почувствовал! Рядом со мной сидел коллега ватиканского палача, а я даже не почуял подвоха. Действительно, серьёзный противник.
Я пересказал собравшейся команде беседу с командором и дополнил её своими соображениями. Удивительно, но спорить никто не стал, даже Тедань блеснул знанием русских поговорок и выдал про дареного коня, которому в зубы не смотрят. Что ж, верно, не смотрят. Разговор с моими людьми окончательно укрепил меня в правильности принятого решения и позволил отбросить сомнения. Или убрать их в дальние уголки памяти.
— Ладно, поехали в посольство. Будем готовиться к захвату склада, — подвёл я итог, вставая. И тут же бухнулся обратно на роскошный плетенный стул.
В голове закружился смерч. За секунды он вобрал в себя все мысли, чувства, ощущения. Последнее, что я сделал перед тем, как провалиться в спонтанно возникшее видение, это протянуть руку в нелепой попытке задержать падение, ухватившись за что-то, принадлежащее материальному миру. И ухватился. За узкую ладонь. Сильную женскую ладонь.
Не было никакого перехода: вот я сижу с коллегами за столиком на крыше небоскреба, а вот парю в невесомости над клетчатым полем. Которое стремительно надвигается на меня, стирая клетки и оставляя...
Линии. Они заполняли всё пространство, что я мог видеть. Прямые линии, начинающиеся непонятно где и неведомо куда исчезающие. Много линий. Одни параллельные, другие пересекают их. Сказал бы, что вижу шахматное поле или лист тетради в клетку, но нет. Похоже, но я знаю, что передо мной. Ковер. Это ковер, с красивым и исполненным глубоким смыслом рисунком. Он не просто что-то значит, рисунок и есть смысл.
А линии — это нити. Просто я смотрел на них со слишком близкого расстояния. И, разумеется, с такого ракурса я не мог увидеть рисунка. Но я знал, точно знал, что он есть. Мне очень захотелось отдалиться и увидеть его. Если не целиком, то хотя бы участок, хотя бы небольшой фрагмент. Я уверен, что мне бы и фрагмента хватило, чтобы мозги взорвались фейерверком от понимания всего.
У линий были разные цвета. Весь спектр радуги, а ещё много таких цветов, которых я и не встречал. Одна из линий пульсировала. Как артерия, что гонит кровь к огромному невидимому сердцу. Но она не красная, как положено быть артерии, а насыщенного серого цвета. Эта линия — я.
Понимание этого всё-таки устроило локальный армагеддон в моей голове. Мысли сдуло взрывной волной и осталось только чистое, как ядерная реакция, желание. Я сорвался с места чтобы проследить куда идёт моя линия. С какими иными нитями она пересекается. И, чего греха таить, я хотел, хотя и боялся, увидеть где и как эта линия обрывается.
Но что-то не позволяло мне это сделать. Какая-то сила держала меня, вольного лететь в любом направлении, но не способного сделать и шага в нужную сторону. И ещё в голове возникли слова. Они не были моими, но никто иной их не произносил. Они просто появились, подобно письменам на стене вавилонского дворца. И я, стоя подле той стены, прочёл послание, как сделал когда-то царь Валтасар. Совершенно отличное от его: «Измерен, взвешен и признан негодным». Моё тоже было каким-то пессимистичным: «Дано мне было жало в плоть». Хотел бы я знать, что оно означает.
Мою линию проследить нельзя. Это я понял. А что можно? Я спросил у стены с письмом, у каждой из линий, которые мог разглядеть, но ответа никто не дал. Что и стало ответом. Что захочешь, куда захочешь, но не вдоль серой линии.
Бесконечность выбора. Без понимания даже принципов выбора. Бесконечный выбор — это отсутствие выбора. Значит, всё равно куда. Вот эта, цвета морской впадины, самая первая пересекает мою серую. Ничем не хуже и не лучше любой другой, так почему бы и нет?
Я приблизился к ней. Я почти коснулся её руками. Я увидел множество образов, составляющих суть нити. Образы были разных цветов, но вместе — глубокое синее море.
Вот мальчик рубится ивовой палкой со своим старшим братом. Брат называет себя принцем, а его — разбойником. Принц хороший, а разбойник плохой. Хороший должен победить. Почему хороший должен победить? И кто определяет значение слова «хороший»?
Вот мальчика учат держать дар. У него не выходит, но отец мальчика уже воспитал одного сына. Он полон решимости и терпения. Он любит младшего, и для мальчика это единственная имеющая значение истина.
Мальчик смотрит на огонь. Он фиолетовый. Его огонь — фиолетовый. Фиолетовым пламенем сгорел дом человека. Человек забрал у мальчика отца, мать и старшего брата. Тогда огонь пришёл за человеком. Тогда жизнь мальчика стала огнём.
Мальчик бежит, но тени бегут быстрее. Они берут его в кольцо и потом некоторое время бегут вместе с ним. Он хочет их сжечь, но огонь спрятался и не желает выходить. Огонь боится теней. Так не должно быть, но так есть.
Мальчик ведет счёт. Скольких забрал фиолетовый огонь. Он всегда знает число. Жертвы огня — суть поминовение. Прах к праху. Мальчик очень похож на своего отца. У него узкое лицо жителя юга и чёрные волосы. На висках они уже начали седеть. Мальчику сорок четыре года. Две четвёрки — что может быть хуже?
В этот миг сильные пальцы сжали мою руку и потянули к себе. Кто-то оторвал меня от линии и вознес. Линии слились в полотно, ещё немного, и я смогу увидеть рисунок! Я всем телом почувствовал преддверие откровения и восторг осознания, наполняющий меня чистым светом.
Этот свет стёр всё. Линии. Полотно. Узор.
Некоторое время я не видел ничего. Но вскоре это «ничего» стало распадается на отдельные фрагменты, и вот они уже имели значение. Лицо Теданя — неодобрение, Глеба — маска безразличия, Яо — удивление, Яньлинь — смятение. Узкая кисть берсерка лежала в моей ладони. Неподвижно и испуганно, как пойманная птаха.
— Тебе стало плохо? — спросила она. В голосе беспокойство, но лёгкое. Остаточный эффект видения, улыбка пророческого дара — я понимаю причину её беспокойства. Я знаю, что секунду назад начал падать на стул, схватил её за руку и провалился в... В ковёр! Но ещё я знаю, как это выглядело в глазах остальных моих соратников. Стало неловко.
Но эта неловкость не могла затмить понимания происходящего. У меня было видение, далеко не первое, но отличное от прочих. Но даже не в этом дело! То, что было со мной сейчас, во время секундного отсутствия в материальном мире, дало мне куда больше понимания, чем все предыдущие опыты. Кажется... О, нет! Совершенно точно! Я нащупал свой способ взаимодействия с информационным полем!
Дар, считав меня, дал тот вариант общения с полем, который я смогу понимать. Не мелькающие картинки во время погружения Снежной королевы, разобраться в которых способна только женщина. Не соседство с разумом другого человека. Ковёр. Понятный интерфейс, в котором каждый человек — нить.
Отпуская кисть Яньлинь, я не удержался от соблазна и погладил мягкую впадину между её большим и указательным пальцем. Улыбнулся ей и сломал спокойным взглядом недовольство Теданя. И произнёс для всех.
— На складе будет китаец из «Белого лотоса». Помните его? Он ещё пытался нас сжечь фиолетовыми пульсарами.