Утро я встретил на веранде, остро тоскуя о сигарете. Да, я давно уже бросил травить себя никотином, но порой накатывало острое желание расслабить мозги лёгким наркотиком. К счастью, сигареты в здешней Параллели не получили того же распространения, что в родной. И удовлетворить внезапно возникший зуд я не смог бы даже сильно захотев. Табак продавали, но в специализированных магазинах для очень узкой категории “настоящих ценителей”.

Я даже как-то раз, ещё до плена, отправился рыться в сети, пытаясь понять, почему так случилось. Целый ряд причин, как выяснилось: начиная от засилья церкви – настоящей мечты земных католиков, и заканчивая не случившейся колонизацией Америки. По крайней мере, в том виде, как это было у нас.

С одной стороны, стартовые условия были очень похожими: проблемы с территориями, переизбыток населения Старого света, великие географические открытия, ну и так далее. С другой же, и отличия имелись существенные.

Как и у нас, первыми на новые земли ломанулся всякий сброд и самые рисковые купцы. Монархи по первости не особенно горели желанием финансировать авантюры, предпочитая выждать и потом прийти на всё готовое. Но, увы, искатели приключений и лёгкой добычи столкнулись с местным населением, которое кардинально отличалось от голозадых индейцев моего мира. Несколько развитых империй на юге, племенные союзы севера – каждый шаг по Новому свету приходилось оплачивать немалой кровью. Избыток населения Европы не стал колонистами, а удобрил собой прерияи да пампасы.

Всё-таки, когда в пятнадцатом веке у обеих сторон есть доступ к аналогам оружия конца двадцатого – это многое меняет.

Когда к войне подключились носители королевской крови, ситуацию удалось переломить. Империи коренного населения Америк падали одна за другой, но и благодатные земли, к которым тянулись жадные руки, сделались на долгое время непригодными для проживания. Земли застолбили за собой страны-победительницы, но селиться там не спешили. Кое-какие колонии там основали, но без размаха моего мира.

Индейцев тоже особо не геноцидили, кроме одарённых, племена в резервации не загоняли. Потихоньку крестили в новую веру, одновременно припахивая на добычу ценных товаров. И ждали, когда Пустоши перестанут быть опасными.

Со временем белые люди поняли, что проще иметь на новых землях институт топ-менеджеров, управляющих туземцами, чем заселять их собственными подданными. Да и избытка желающих переселяться туда, где не так давно гудели огненные ветра, а земли превращались в кислотные болота, как-то не наблюдалось. Через пару сотен лет местным даже позволили создать собственные государства, продолжая управлять правителями как марионетками. Особенности мира меча и магии. Два континента в лоскутных одеялах банановых республик, исправно поставляющие ресурсы Старому свету.

А если про табак, то католики, как и у нас, собственно, нарекли его травой диавольской и зельем сатанинским. С учётом авторитета церкви, это сработало. Что и привело к тому, что имеем – специализированные магазины и отсутствия сигарет в свободной продаже.

Над морем поднималось тусклое солнце, едва пробиваясь сквозь серые беременные дождём тучи. Было зябко – около плюс десяти, но сырой ветер понижал декабрьскую температуру на пару-тройку градусов. Побережье только собиралось просыпаться, сообщая об этом гудками рыболовных судов и воплями морских стервятников-чаек.

А я вот, после разговора с Челией, так и не ложился спать, как, впрочем, и ещё много людей по всему миру. Методично плёл свою маленькую личную паутину, меняя мир к лучшему. В своём представлении.

Не представляю, как работали Ткачи в период, когда общество ещё не было информационным. Не имея возможности телефонным звонком или мэйлом толкнуть в нужном месте камешек, чтобы он понёсся с горы, увлекая за собой другие и превращая их в обвал. Ограниченные скоростью передачи информации самым быстрым голубем или системой сигнальных костров. И даже не мечтающие о том, чтобы устроить несколько несвязанных между собой событий в разных местах мира, да ещё чтобы они произошли одновременно.

И всё же, при этом, они умудрялись каким-то образом менять рисунок поля по своему усмотрению. Да, человеческими жертвоприношениями, то есть, образно говоря, брали камень побольше и кидали его в воду. Рассчитывая, что волны, которые он породит, разорвут плетение, и нити лягут как-то иначе. Я, конечно, упрощаю, скорее, человеческая жертва – это камень, брошенный в воду с определённым усилием и под правильным углом, а волны, которые потом пойдут, не разорвут, а спутают нити кипу, заставив даже рисунок измениться вполне определённым образом. Но суть, я думаю, ясна.

У меня же, в сравнении с предками, инструментарий был куда как продвинутей. Начиная от уже упоминаемых звонков и сообщений на электронную почту и заканчивая горшками с цветами в некоем безымянном испанском офисе, которые невесть с чего появятся на окнах через три дня. Резать, в принципе, никого не требовалось. Хотя, иной раз, очень хотелось.

Цветы, да. Выбросившие белые соцветия кактусы, эхинопсисы, если кого интересует. Просто подарок, который доставят владелице небольшого рекрутингового агентства. Даритель неизвестен. Не представляя, что с ними делать – двадцать один горшок, на минуточку, дама отвезёт их в офис и там расставит на подоконниках. А вечером вспомнит одного молодого человека, с которым у неё в своё время не сложилось. Он, конечно, был далеко уже не молод, как, впрочем, и она, да и не стал бы он такое устраивать – подобная таинственность совсем не в его стиле. Но она найдёт в записной книжке его номер и, чувствуя себя девятнадцатилетней дурой, позвонит ему. Душевный порыв, такие дела.

А за два дня до этого, уже завтра, сорокапятилетний нихонец, капитан малого рыбного траулера, попытается уйти в нейтральные воды, преследуемый русским сторожевым судном. И ему это не удасться. Пограничника он заметит слишком поздно – его же не должно было быть в этом квадрате. Когда капитан заметит русский корабль, расстояние между ними будет всего ничего – жалкие десять километров. Раскочегаривая неторопливый дизель, нихонец будет проклинать тот день, когда он согласился принять участие в авантюре, которая привела его и ещё несколько десятков свободных рыбаков к береговой линии поморцев. Надёжный человек утверждал, что в водах будет тихо, как на зимнем кладбище! Последняя мысль заставит капитана сложить губы в горькой ухмылке – скоро так и будет!

Сегодня к вечеру мальчишка-индеец в Южной Америке найдёт оброненную приезжим белым золотую монету. Старый неровный кругляш с незнакомыми символами по обеим сторонам. Осознав, что продать находку он не сможет – кто бы купил её у поражённого в правах чанки, он решит отнести её к старому, выжившему из ума шаману. Тот, люди говорят, как-то связан с бандитами в горах, которые, вроде бы, сражаются против белых. Деньги мальчику очень нужны – на вырученную от продажи монеты сумму его семья могла бы ложиться спать сытыми целый месяц. Хижина говорящего с духами стои?т на самом краю деревни, а сам он почти не общается с её обитателями. Но когда шаман увидит монету, то, неожиданно для себя, он не прогонит мальчишку палкой, а начнёт рассказывать ему истории про народ, который её отлил. Красивое получится плетение: кто бы мог предположить, что с такой малости начнётся настоящая дружба между старым и юным индейцами? И что последний вырастет в очень сильного заклинателя, мечтающего повернуть историю вспять.

Возле здания московского княжеского театра, под медленно падающим снегом, послезавтра вечером встанет молодой человек с букетом красных роз. Через час на него начнут обращать внимание прохожие, усмехаясь про себя – ох уж эти влюбленные! Через два его заметит старушка-вахтёрша театра и с ностальгией вдохнёт, вспоминая ухаживания времен её юности. Ещё час спустя сердобольная бабуля позовет его греться и пить чай. Молодой человек совсем не похож на её покойного мужа, но его упрямство – хотя всем же уже понятно, что девушка не придёт! – родит в подёрнутой пеплом душе старушки волну тепла и сентиментальности. Она никогда не узнает, что молодому человеку заплатили, чтобы он стоял с этими проклятущими розами ровно четыре часа! Именно так, чтобы она его заметила и вспомнила кое-что.

В Праге не выйдет на работу профессор герцогской академии искусств, который известен коллегам как человек обязательный и пунктуальный. Вскоре выясниться, что ничего страшного с ним не случилось – обычная простуда, декабрьские ветра очень коварны – так он объяснит по телефону декану. И в очередной раз подтвердит свою репутацию, ведь четыре десятка слушателей должны быть чем-то заняты. В качестве замены профессор предложит своего друга, известного польского художника, который, к счастью, сейчас проездом в городе. И даже возьмёт на себя смелость пригласить того в академию на двухчасовую лекцию. Разумеется, декан будет только за.

Едва заметные штрихи. Не штрихи даже, робкое касание кончика гусиного пера к обнаженной коже. Как связать москвича с цветами, перуанца с монетой, нихонца на утлом судне, пражского профессора и кактусы в каком-то мадридском офисе? Да никак, в том-то и вся прелесть! Умей паписты отслеживать такие микровоздействия, они бы уже правили миром и никакого геноцида не пытались устроить.

Имелся, правда, момент, за который они могли зацепиться. Собственно, за последствия этих самых воздействий. Однако, я уверен, что даже знаменитой паранойи отца Доминика не хватит на то, чтобы заподозрить моё участие в последующих событиях. В конце концов, банальное пищевое отравление – никакой магии! Стечение обстоятельств: проговорив всю ночь с первой любовью, шеф-повар римской траттории выйдет на работу невыспавшимся и ужасно рассеянным. Голова его будет занята мыслями о том, как всё могло сложится, если бы много лет назад он был твёрже и настойчивее. Не глядя, он примет рыбу, оказавшуюся не слишком-то свежей. И пропустит мимо ушей слова поставщика о том, что “проклятые нихонцы, у которых мы берём кету, задирают отпускные цены”. Как и рассуждения о том, что твориться далеко на востоке за русскими землями. Шеф-повар просто уберёт рыбу в холодильник, а через несколько часов две из них станут обедом шумной компании славянских ребятишек.

Молодые желудки не тронет такая малость, как красная рыба второй свежести. В другое время и в других обстоятельствах максимум, к чему мог привести такой обед – чуть больше времени в туалете, чем обычно. Но ресторанная еда, долгое путешествие и естественное подростковое возбуждение перед важным, порученным святыми братьями, делом даст результат, которого никто не ждал – уже на подъезде к Праге команду супериоров начнёт тошнить. И лопоухий рыжый, подавляя рвотный рефлекс и поминутно вытирая слёзы на глазах от острых спазмов в животе, не сразу отреагирует на слова: “Она на площади”. А когда станет искать инку, проклиная своё недомогание, разминётся с ней на каких-то десяток шагов.

У него ещё останется шанс найти её – в конце концов, индианка не иголка в стоге сена, а площадь, куда её выпустили, окружена агентами. Но вмешается ещё один неучтенный фактор – так сложно всё предусмотреть! Очарованный дикой и нездешней красотой, польский художник, спеша на лекцию, остановится напротив Куавы, словно громом поражённый. Растерянная, ничего не понимающая девушка покажется ему идеальной моделью для той композиции, что он уже года три носит в сердце.

Инка ни слова не поймёт из первого его предложения и ответит на латыни. Но он будет таким располагающим к себе, таким искренним, его глаза будут так гореть… а непонятная речь успокоит девушку. И она позволит ему увести себя в здание академии, где найдётся человек, знающий язык римлян, который объяснит жрице суть предложения поляка. Она ответит отказом, а художник продолжит настаивать. И тогда начнется долгий процесс убеждения. Поляк будет показывать свои картины, ругаться, падать к её ногам. Инка будет слушать переводчика и недоумевать, как ерунда, подобная рисунку, может волновать человека. И когда Куава, пообещав всё же подумать, через три часа выйдет из лабиринтов Пражской академии, паписты уже перестанут искать её здесь. Зато будут ждать. Фраза на латыни, намёк на Ткача, и к концу дня девушка покинет страну.

Что касается бабушки-вахтерши и мальчишки-индейца, то к плетению вокруг индианки они отношения не имели. Их нити совсем в другом узоре. Для которого ещё не настало время. А вот мне, уже сегодня, требовалось совершить ещё несколько дел.

– Свяжитесь с магистром, Альдо, – произнёс я в модальности господина к слуге, почувствовав появившегося на входе в веранду видящего. – Я смертельно устал торчать на этой вилле. Хочу поехать в Рим, немного развеяться и пройтись по магазинам. Вы, разумеется, тоже приглашены.

До часа “Ч” – дня побега, осталось каких-то пять дней. За это время мне осталось сделать ещё массу дел.

Вечный город встретил меня мелким дождём и узкими улицами. Нет, кое-где они были нормальной, современной ширины, достаточной, чтобы могли разъехаться две машины даже с учётом забитых припаркованными авто обочин. Но чем ближе мы приближались к историческому центру, тем чаще я думал, что ехать стоило на мопедах. Да, несолидно. А в пробках стоять по двадцать минут солидно?

Интересно, но у меня наглухо отключилась опция туриста. Совершенно было плевать на Колизей, Собор Святого Павла, все эти холмы, катакомбы и что там ещё рекомендуют обязательно посмотреть приехавшим в Рим. Даже удивительно – город с такой историей, которой ни одно человеческое поселение не может похвастать, а мне плевать? Одно только растущее раздражение от упавшей скорости передвижения и зависть при взгляде на юркие силуэты мотоциклистов, укрытых от дождя накидками.

– Долго ещё? – спросил я Альдо.

Видящий с угрюмым видом сидел рядом с водителем. Его наша черепашья скорость тоже раздражала, но куда больше он был зол на меня, заставившего его ехать за покупками и даже получившего на то разрешение отца Доминика.

Последний, узнав о моём желании, отреагировал ожидаемо. Сперва вопросы “зачем вам это”, переходящие в предложения типа “скажите, что вам нужно, и вам всё привезут”, и, в завершение, когда с моей стороны уже были продемонстрированы нотки лёгкой истеричности, согласие. С просьбой немного подождать эскорта, который должен будет нас сопровождать.

Я понимал, почему он дал добро на выезд – ни на секунду не появилось мысли, что он повёлся на мои мотивы, вроде “мне нужно развеяться”. Не тот у старикана уровень паранойи в крови, чтобы за здорово живёшь выпускать пророка из золочёной клетки. Нет, он хотел посмотреть, что я задумал, и дополнить мой психологический портрет своими наблюдениями. А про мой побег он не особенно волновался: Альдо и Челиа поехали со мной, а также два джипа с охраной. Да и земля была его.

Но я не собирался давать магистру дополнительную информацию. Мой выезд в город сам по себе был воздействием. И цели я уже добился.

– В таком темпе ещё минут пятнадцать, – отозвалась Челиа. Она сидела рядом со мной на заднем диванчике и равнодушно смотрела в окно.

– Безумие какое-то! Как вы тут живёте?

На мой риторический вопрос никто не ответил. Тень только губы поджал, как бы говоря: “А ты не пробовал не ездить в старый город в утренний час пик?” Водитель слегка пожал плечами, мол, так как-то, а протектор вернулась к созерцанию залитой дождём улицы.

– Альдо, вы же можете просматривать вероятности на двадцать секунд вперёд! Что, так сложно выбрать маршрут, на котором мы не будем стоять каждую минуту?

– Слишком большое количество людей, – неохотно буркнул видящий.

– Я знал, что ищеек святого Иннокентия переоценивают, – раздраженно выплюнул я. Заметил, как едва заметно улыбнулась Челиа и то, что Тень увидел эту её реакцию. Похвалил себя и прикрыл глаза. – Тогда разбудите меня, когда приедем к первому магазину.

В принципе, на этом можно было бы и заканчивать. Почти все цели сегодняшнего утра были достигнуты: Тень психует, рыжая злорадствует, Доминик в недоумении, а водитель головной машины с охраной не смог отвезти дочку в школу, перепоручив это жене. Но нужно было доиграть сцену до конца, а заодно посмотреть, что там за хитрый такой изгиб нити появился.

Ядовито-жёлтая нить возникла в рисунке после моих ночных манипуляций с полем. Я совершенно точно помнил, что раньше её не было, а тут – хлоп, и новый элемент. Это настораживало. Выглядело всё так, будто кто-то поставил небольшую заплатку на прорыве. Крошечную, в одну нить. Которая пульсировала, словно артерия какого-то инопланетянина, старательно привлекая к себе внимание своей чуждостью в плетении.

Кроме цвета, она выделялась ещё и размером. Строго говоря, это была не нить даже, а небольшой отрезок, появившийся ниоткуда и в никуда уходящий. Один стежок, касающийся моей нити в картине сегодняшнего дня. Заглянуть в неё получалось без труда, только толку от этого не было. Там не имелось человека, чьего-то прошлого или будущего. Только одна картинка – фасад здания крупным планом с адресной табличкой на высоте двух метров. Как я мог пройти мимо?

Местом назначения являлась улочка в районе Кампо-Марцио, том самом, который Марсово поле. Дом, совмещённый с сувенирной лавкой на первом этаже, постройки века шестнадцатого, не меньше. И там меня ждали. Хотя я бы сказал, что меня туда пригласили.

Сразу отправляться по указанным координатам – заставлять старика Исаева вертеться в гробу, а я напрягать выдающегося советского разведчика не собирался. Потому сперва был запланирован настоящий променад по магазинам и бутикам, откуда тащилось всё модное и ненужное – Орден спонсировал. И только пятой или шестой точкой маршрута стал магазин с сувениркой.

Домик выглядел так же, как на картинке: узкий, зажатый соседями каменный пенал в три этажа с черепичной крышей. Окошки-бойницы, лакированная вишнёвого цвета дверь с бронзовой ручкой. Вывеска на итальянском, который хотя и родственен латыни, но не калька. Что-то там значилось про товары со всего света и яркие впечатления. Надпись была выполнена жёлтыми, но уже потускневшими буквами по тёмно-синему фону.

Сначала внутрь шагнули двое бодигардов. Незаметные мужчины в сером вернулись через двадцать секунд и дали знак входить. Всё время ожидания вторая парочка из охраны пристально, но без беспокойства оглядывала узкую улочку, почти полностью перегороженную тройкой джипов, и пространство над головой – хороший прыгун мог бы преодолеть расстояние от крыши до крыши не ступая на землю. Альдо скучал, в отведённые ему двадцать секунд ничего не могло случиться. Челиа нетерпеливо топала ножкой в тонком сапожке без каблука.

“Поехал боярин по городу кататься!” – подколол я сам себя и вошёл внутрь. Бодигарды остались снаружи, как я понял немного позже, чтобы не мешать, в случае возникновения нештатной ситуации. Лавка древностей была крохотной.

Полочки, стеллажики, ящички, сундучёчки – всё было с уменьшительно-ласкательным суффиксом. И всё забито разнообразным антикварным хламом. Самым крупным предметом, который сразу привлекал внимание на входе, являлся классический самовар, словно улыбающийся медным начищенным боком удачной шутке – русского на входе встретил русский. Из-за его блеска я не сразу заметил продавца.

Невысокий мужчина, чуть ниже метра семидесяти, вышел откуда-то из боковой комнаты и поприветствовал потенциальных покупателей. Был он какой-то странный, сразу я не мог определить, что с ним не так. Худощавый, с прямой спиной и гордо вскинутой головой, он не укладывался в шаблон владельца не слишком преуспевающей сувенирной лавки. Чёрные глаза смотрели прямо и честно, загорелое лицо больше подошло бы чуть постаревшему, но всё ещё бодрому миллионеру-путешественнику, а чёрные до синеватого отлива волосы были стянуты назад и заплетены в косицу на затылке. Серый, явно дорогой костюм, галстук-бабочка и роскошные чёрные туфли с острыми носками завершали образ. Когда мы его увидели, он зачем-то трижды тронул кончик носа указательным пальцем, после чего зачем-то чуть сдвинул в сторону самовар. Сантиметров на пять.

Индеец! Это был настоящий, всамделишный, но зачем-то наряженный в современные шмотки вождь краснокожих! Какой-нибудь Глаз Мустанга или Лапа Ягуара.

– Рад приветствовать вас в моём доме, – кивнул он одними глазами. Не знаю как ещё описать это движение, при котором он продолжал оставаться в полной неподвижности. – С нетерпением ждал вас сегодня, Игорь. Рассчитывал, что вы примите моё приглашение.

– Э-э, меня?

Я не выдержал и настороженно оглянулся. Проклятый индеец рушил всю мою конспирацию одной фразой! Однако, кинув взгляд на Альдо, я заметил, что он не спешил хватать меня за руки с радостным воплем “наконец-то ты подставился!” Напротив, он спокойно скучал, периодически почёсывая мочку уха и переступая с ноги на ногу. Провокационных слов он будто не слышал.

– Ваши спутники сейчас не слышат вас, – с каменным лицом сообщил мне хозяин. – Я немного изменил частоту их восприятия, и у нас есть около пары часов на спокойную беседу. За это время вы лишь успеете задумчиво посмотреть на окружающую бутафорию. Пойдёмте за мной.

И, как какой-нибудь британский дворецкий, он повёл меня прочь из лавки. Через прячущуюся слева дверцу по лестнице на третий этаж. В небольшую, но очень уютную комнату с окном во всю стену, сквозь которое ослепительно сверкало солнце над… морем?

– Игры с пространственно-временным континуумом, не берите в голову, – небрежно бросил индеец. Уселся в одно из кресел, придвинул к себе чайник и стал наливать янтарный напиток в тончайшей белизны фарфор. – Да садитесь же, Игорь.

Хотелось себя ущипнуть, икнуть или, на худой конец, выматериться. Как русский человек, я всегда выбирал в сложной ситуации третий путь.

– Вы кто такой? – спросил, когда эхо последнего “ять” затихло под потолком. – Инту, что ли?

Ну а что я ещё должен был подумать? Появляется какой-то индеец, замораживает время, приводит в комнату с видом на солнечный пляж и предлагает чай. Да ещё и приглашение это странное… В общем, неприятное чувство оказаться рядом с кем-то столь могущественным. Особенно после того, как привык к собственной крутости.

– Инту? Ну что вы такое говорите, – мягко пожурил он. Поднялся, настойчиво усадил меня в кресло, сунул в руки чашку и снова сел. – Я, в некотором роде, ваш родственник. Очень дальний, как вы говорите – седьмая вода на киселе. Тридцать четвёртый Сапа Инка Аскар Капак Тауантинсу?йу. Можете обращаться ко мне по имени.

А что, ять, из того, что он мне сказал, имя?!