«Внешняя политика — элемент текучий», — заметил как-то один из историков Венеции. Применительно к истории республики Св. Марка ее внешнюю политику можно назвать не только текучим элементом, но и невероятно скользким, временами разящим насмерть и практически всегда опасным для государств, пожелавших или вынужденных вступить с ней в какие-либо отношения. Причем внешняя политика Венеции — это даже не отдельные выдающиеся по своим способностям вожди (вроде уже известного нам Энрико Дандоло) или плеяда искусных дипломатов, это — целая система, своего рода «школа, мастерская дипломатии» для всего мира. Думается, нам следует обратиться к ее опыту, тем более интересному, что эта «мастерская мира» иногда давала сбой в своей, казалось бы, безупречной работе.

Когда же начали ставить знак равенства между дипломатами и шпионами? Безусловно, в самой глубокой древности. Но Венеция возвела этот принцип в ранг государственной политики. И именно в этом состоит ее вклад в многовековую историю тайной войны.

* * *

Собор Св. Марка

Знаменитое венецианское дипломатическое искусство складывалось не без византийского влияния. Как и Византия, Венеция всегда стремилась к тому, «чтобы слышать и знать все, что только задумывали, затевали самым скрытым образом» ее недоброжелатели.

Для республики Св. Марка были характерны не отдельные дипломаты, как бы талантливы они ни были, а вся система, вся организация дипломатического дела, создавшая из Венеции, как уже отмечалось, «школу, мастерскую дипломатии» для всего мира. Купеческая олигархия, крепко державшая в руках власть в Венеции, внесла в дипломатическое дело дух тайны и ревнивого недоверия и в то же время систематичность и целеустремленность, которыми было проникнуто все ее государственное управление. Венеция не только переняла у Византии методы и приемы дипломатии, но и подняла их на новую ступень, в соответствии с условиями торгового города, отличными от византийской монархии. Здесь все способы — обольщение, подкуп, лицемерие, предательство, вероломство, тотальный шпионаж — были доведены до виртуозности.

Но особенно характерной для Венеции — в чем она действительно не имела соперника — была организация посольской службы. Именно республика Св. Марка разработала своего рода «кодекс» поведения послов при дворах иностранных государств.

Послы должны были по возвращении домой передавать государству полученные ими подарки.

Большой канал в Венеции

Им запрещалось добиваться при иностранных дворах каких-либо званий или титулов.

Послам запрещалось беседовать с иностранцами о государственных делах республики.

Послов нельзя было назначать в страны, где у них были собственные владения.

Им не разрешалось брать с собой жен из боязни, чтобы те не разгласили какую-либо информацию, относящуюся к государственным секретам; но любопытно, что послам разрешалось брать своего повара, чтобы не быть отравленными.

Послы должны были держать правительство республики в курсе дел государства, в котором были аккредитованы. С этой целью они регулярно — первоначально раз в неделю, а с улучшением средств связи значительно чаще — отправляли на родину депеши. Эти стекавшиеся со всех стран донесения давали как бы мгновенный снимок политического положения мира. Недаром говорили, что ни один европейский двор не был осведомлен так хорошо, как купеческая республика. На депешах ее умных и наблюдательных послов основывалась в значительной степени вся дальновидная политика Венеции.

Части дипломатических депеш или даже целые депеши нередко были зашифрованы. Дипломатические шифры всегда были объектом усиленного внимания венецианских правителей. Уже с давних времен венецианское Правительство имело особых шифровальщиков, а в дальнейшем ему было поручено не только следить за государственными шифрами, но и заботиться об изобретении новых.

Дело в том, что искусство шифрования находилось тогда в зачаточном состоянии и, попав в чужие руки, шифры сравнительно легко разгадывались. Шифр обычно состоял в замене букв латинского алфавита либо другими буквами, либо арабскими цифрами, черточками, точками, произвольными фигурами, причем одна буква нередко подменялась двумя или тремя знаками. Вводились также знаки, не имевшие никакого значения, для того чтобы усложнить шифр и затруднить его разгадку. Шифрованная дипломатическая переписка Венеции вызывала неудовольствие, а иногда протест и даже репрессии со стороны иностранных дворов. Так, султан Баязид II, узнав, что венецианский посол Джероламо Марчелло посылает своему правительству шифрованные письма, приказал ему в три дня покинуть страну. Еще долго после этого место венецианского посла в Константинополе оставалось вакантным.

Завеса секретности, покрывавшая деятельность дипломатических служб Венеции, отмечалась современниками.

Так, французский дипломат XV века, соратник короля Людовика XI, Филипп де Коммин, писал о венецианцах: «…во всем мире нет людей более скрытых, чем они, и нигде заседания советов не обставлены такой секретностью, а людей часто заключают в тюрьму по одному лишь подозрению в разглашении тайны».

Неудивительно, что донесения венецианских послов очень ценились иностранными государствами, которые всячески стремились раздобыть их. Несмотря на окружавшую эти документы завесу секретности, многочисленные копии с них все же попадали в чужие руки и проникали во внешний мир. В донесениях послы давали подробные характеристики правителей стран, в которых находились, описывали придворные группировки, давали оценки материальным, финансовым и военным ресурсам государств, положению различных слоев населения и т. д.

Наряду с официальными лицами на службе республики Св. Марка был огромный штат секретных агентов и шпионов. Как и Византия, Венеция особенно охотно пользовалась услугами монахов и женщин, имевших возможность проникать туда, куда не было доступа другим. В ряде случаев венецианцы использовали для секретных целей врачей. Известно, что они направили медиков-шпионов молдавскому и валашскому воеводам, а также в ряд других стран. Эти эскулапы не только лечили, но и собирали ценную информацию о политическом, экономическом положении тех стран, где протекала их деятельность. Если же правительство республики считало, что полученная им информация недостаточна, то тогда рекомендовало своим послам советоваться с «опытными и благоразумными» людьми из местной колонии венецианских купцов.

Но на недостаток информации все же было грех жаловаться. Ведь при посольствах в большинстве государств состоял еще и штат специальных секретных агентов, их на дипломатическом языке того времени называли «верные друзья». Круг обязанностей этих «друзей» был очень широк: спецкомандировки в различные страны для получения необходимой информации, доставка секретной корреспонденции и пр. Нередко таким «верным другом» становился какой-нибудь щедро оплачиваемый местный житель высокого или, напротив, совершенно незнатного происхождения. Об исключительной роли «верных друзей» говорит тот факт, что наиболее ценных агентов переодетыми пропускали во дворец дожей Венеции, где они в специально отведенных апартаментах давали устный отчет о проделанной работе.

Свою лепту в шпионскую деятельность вносили и венецианские банки. Практически во всех европейских государствах имелись их филиалы, которые являлись не только финансовыми, но и политическими агентствами, своего рода осведомительными бюро о состоянии дел в той или иной стране. Один из историков Средневековья Фрате Салимбене, живший в XIII веке, возможно, лучше других понимал венецианцев, когда писал: «Венецианцы — люди жадные, упорные и суеверные; они захотели бы захватить весь мир, если бы только смогли».

Венецианская республика очень рано поняла значение такого фактора в политике, которому позднее было дано наименование «политической публицистики». Венеция внимательно следила за «писаниями» своих историков и нередко давала специальные заказы людям пера, когда ей надо было обосновать те или иные свои притязания. По заказу Венеции было написано, например, свыше десяти сочинений на разных языках для обоснования ее «права» на исключительное господство в Адриатике. Предпосылать военным операциям подготовку общественного мнения, существовавшего в какой-то мере и в те времена, было «золотым» правилом венецианской внешней политики.

Всю эту мощь хорошо отлаженной, практически не дающей сбоев, дипломатической и разведывательной машины сполна ощутили на себе соседи Венеции: славянские государства, Западная империя и, конечно же, Византия, которая во все времена была самым лакомым куском для прожорливых венецианцев. Правда, не следует забывать, что дипломатия Восточной Римской империи имела более солидный опыт, чем венецианская. Ей было что противопоставить своим зарвавшимся соседям, что Византия однажды и продемонстрировала. Возможно, это был «звездный час» дипломатической службы византийцев, но для Венеции события 1171—1172 годов стали невиданным доселе позором и унижением.

Дворец дожей в Венеции

* * *

В те годы венецианцы, казалось, прочно обосновались в недрах Восточной империи. Помимо Константинополя, они широко раскинули сеть своих торговых дворов по всем важнейшим экономическим центрам страны, и даже в незначительных городах империи были представлены экономические интересы Венеции. А венецианские дипломаты продолжали вымогать у дряхлеющей империи одну торговую уступку за другой, неизменно добиваясь со стороны своей жертвы признания, что эти уступки — заслуженное вознаграждение.

При такой политике по отношению к своему восточному соседу венецианцы, конечно же, должны были бы быть готовы ко всему. Но удар, нанесенный им византийским императором, оказался все-таки внезапным. Позднее венецианцы усиленно подчеркивали коварство императора Мануила, который «льстивыми словами» старался заманить в пределы Византии как можно больше венецианских купцов, чтобы готовившийся им удар был как можно более эффективным. Два венецианских посла, находившихся в это время в Константинополе, были императором обласканы. Он постарался рассеять их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе.

Страшный удар обрушился на голову венецианцев весной 1171 года. Почти двадцать тысяч их, — уверяют нас венецианские историки, — находилось в то время в пределах империи и около половины от этого числа сосредоточено в самом Константинополе. «Подобно льву» обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всей территории империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море. Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы. Вскоре для узников уже не хватало места; тогда ими стали заполнять монастырские кельи и городские казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого попала в казну — остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора.

Взрыв возмущения вызвали эти действия в Венеции, когда туда в апреле прибыло несколько венецианских кораблей, уцелевших от погрома, с известиями о его размерах. Немедленно было принято решение организовать экспедицию в византийские воды с целью отомстить и возместить убытки. Голоса благоразумия, рекомендовавшие вступить с Византией в переговоры, смолкли в буре всеобщего негодования.

Летом 1171 года Венеция снарядила флот в составе 100 галер и 20 кораблей. Дож Витале Микьеле сам стал во главе экспедиции. Флот углубился в византийские воды, нападая на приморские города, замки и имения. Несколько сановников империи, владения которых были разграблены, просили отправить императору послов для переговоров. Дож нашел это предложение приемлемым, послы были отправлены, а флот продолжал углубляться в византийские воды. Венецианцы подошли к Хиосу и здесь решили обосноваться, чтобы переждать бурные зимние месяцы. Отсюда же можно было организовывать нападения на соседние острова.

Необходимо было дождаться и результатов посольства. Однако дожа ожидало разочарование: посланцы не были приняты Мануилом, они только привезли с собою представителя императора, по совету которого в Константинополь было отправлено новое посольство. Так завязались бесконечные и бесплодные переговоры, которые затянулись на годы.

Между тем, в армии и на флоте началась чума, опустошавшая ряды венецианских матросов и солдат. К этому добавились и продовольственные затруднения. Носились слухи, что греки отравили колодцы и вино, которые захватили венецианцы. Чем дальше, тем дела шли все хуже и хуже. Флот побывал на островах Лемносе, Лесбосе, но смерть преследовала венецианцев повсюду. Наступила весна 1172 года, а люди продолжали умирать сотнями. Во флоте и войске сначала тихо, потом все громче и громче раздавался ропот возмущения: «нас предали и нами дурно руководят».

Второе посольство так и не было принято императором; оно привезло только обещание, что будет принято третье посольство. Император Мануил продолжал играть с венецианскими дипломатами, как кошка с мышкой. В отчаянии от свалившихся на его голову бед Витале Микьеле отправил в Константинополь третье посольство во главе со знаменитым впоследствии Энрико Дандоло, а сам «по общему совету» решил вернуться в Венецию. На обратном пути отступавшие венецианцы подверглись преследованию и нападению со стороны греческого флота. Так широко задуманная карательная экспедиция закончилась катастрофой.

Это была также и личная катастрофа дожа. Возвратившийся флот был встречен взрывом негодования. Во дворце дожей состоялось бурное заседание, в ходе которого дожу стали угрожать ножами и кинжалами. Витале Микьеле попытался найти спасение в бегстве, думая укрыться в церкви одного из монастырей, но один из участников собрания кинжалом нанес дожу смертельную рану, успев при этом скрыться.

Тем временем вернулось ни с чем и третье посольство, а глава его Энрико Дандоло даже подвергся личному оскорблению. Отправлено было новое, четвертое посольство, но и оно не привезло с собою мира, а только двоих новых посланцев Мануила, единственной целью которых был шпионаж и дальнейшее затягивание переговоров. По совету этих посланцев венецианцы направили в Константинополь пятое посольство. Оно было принято императором, но, заверив послов в том, что мир вскоре будет заключен, Ману-ил рекомендовал им пока отправляться обратно, прихватив и на этот раз двух его представителей. Те, явившись в Венецию, начали охмурять нового дожа Себастино Циани «сладкими речами». Долготерпение венецианских дипломатов, наконец, лопнуло: дож прекратил переговоры с Византией. Так бесславно была перевернута одна из страниц в истории блестящей венецианской дипломатии. Оказалось, что и эта безупречная, прекрасно отлаженная машина может давать сбои. И этот сбой принес крайне негативные последствия: Венеция почти на 20 лет (!) оказалась отрезанной от богатейшего византийского рынка. Два десятилетия Венеция добивалась восстановления своих прежних позиций на территории империи!

* * *

Конечно, в истории венецианской дипломатии гораздо больше совершенно противоположных примеров. В XV веке жертвой лукавства венецианцев оказался опытнейший французский дипломат, ученик самого Людовика XI, Филипп де Коммин.

Международная обстановка в то время была очень напряженной. Молодой и честолюбивый французский король Карл VIII в 1494 году предпринял свой знаменитый итальянский поход, открывший новую главу в политической истории Западной Европы. В связи с этим Карл VIII отправил в Венецию — лучший наблюдательный пункт за политической жизнью Италии — умного и все замечавшего Филиппа де Коммина. Коммин в своих «Мемуарах» рассказывает, как уже задолго до прибытия в Венецию, в подвластных ей итальянских городах, его принимали с большим почетом. У первых же венецианских лагун его встретили 25 знатных вельмож, облаченных в дорогую пурпурную одежду. По прибытии в Венецию он был встречен новой группой вельмож в сопровождении послов герцога Миланского, которые приветствовали его речами. На следующий день его принял дож, после чего Коммина стали возить по разным достопримечательным местам Венеции, показывая ему дворцы, церкви, коллекции драгоценностей. Так в течение 8 месяцев (!) его непрерывно занимали празднествами, концертами, всякого рода экскурсиями; а в это время плелась сложная политическая интрига: подготовлялся союз против Карла VIII, куда должны были войти Венеция, Милан, Папа, германский император и испанский король.

Послы всех этих держав собрались в Венеции. Слухи о намечавшемся союзе стали распространяться по всему городу. У Коммина наконец-то появились подозрения, что ему «говорят одно, а делают другое». В сеньории, куда Коммин обратился за разъяснениями, отделались ничего не значащими фразами, а дож посоветовал ему не верить тому, что говорится в городе, ибо в Венеции, по его словам, всякий свободен и может говорить все, что захочет. Дож добавил к этому, что сеньория вовсе и не помышляет о создании союза против французского короля, наоборот, речь идет о создании лиги против турок с участием французского короля, германского императора и испанского монарха.

Эта комедия тянулась до получения известия о крупнейшем успехе французов — взятии Карлом VIII Неаполя. Коммин еще не имел сведений об этом, когда его пригласили в венецианскую сеньорию, где он застал несколько десятков вельмож и дожа. Тем не менее, дож сообщил ему о полученном известии с веселым лицом, но, замечает Коммин, «никто другой из всей этой компании не умел притворяться так искусно, как он». Другие сидели озабоченные, с понурыми лицами и опущенными головами. Коммин сравнивает эффект, произведенный этой новостью на венецианцев, с тем, который произвело на римских сенаторов сообщение о победе Ганнибала при Каннах. Громкий успех Карла VIII ускорил переговоры о создании союза против французского короля. Разногласия, существовавшие между его участниками, были спешно устранены, и очень скоро Коммина снова пригласили.

Площадь Святого Марка в Венеции

Дож сообщил ему о союзе, заключенном пятью державами якобы против турецкого султана. Усиленно подчеркивая чисто оборонительный характер созданной лиги, он предложил Коммину сообщить об этом французскому королю. Теперь члены венецианской сеньории высоко держали головы и во время обеда ели с большим аппетитом. «У них, — замечает с горечью французский дипломат, — совершенно не было того вида, который они имели в тот день, когда сообщили мне о взятии неаполитанской крепости». Но на этом унижения Коммина не закончились. В этот же день послы союзников проехали под звуки музыки в 40 гондолах под окнами занимаемого им помещения, причем миланский посол сделал вид, что не знаком с Коммином.

Следует признать, что купеческая олигархия не останавливалась ни перед чем в своем желании «захватить весь мир». Венецианское правительство широко практиковало систему тайных убийств, щедро платя за них. Достаточно привести такой пример. В июне 1495 года некий Делла Скала, в свое время изгнанный из Венеции, предложил сеньории поджечь пороховой склад Карла VIII, а также с помощью «некоторых надежных и верных средств добиться смерти короля». Венецианский совет единодушно и горячо приветствовал это предложение Делла Скалы, обещав ему помилование, возвращение на родину и большое вознаграждение. Но, поразмыслив, кандидат в цареубийцы понял, что взялся за дело далеко не простое, поэтому предложил ограничиться только диверсией — поджогом порохового склада. Собравшаяся сеньория опять единодушно приняла и это предложение, повторив свое обещание амнистии и вознаграждения, которое позволит изгнаннику вести в Венеции почетную и привольную жизнь.

* * *

Отточенные приемы тайной войны, характерные для блестящей венецианской дипломатии, оказали сильнейшее влияние на дипломатические службы складывавшихся в XIV веке в Европе абсолютных монархий. Такой поистине бесценный опыт не мог пропасть, да и не пропал.