В серое, угрожавшее дождем утро, через два дня после похорон Питера Кэрью, Эльза рядом с Бэлисом стояла на вершине Горы. Внизу перед ними расстилалась Балка под медленно надвигавшейся пеленой тумана. На половине спуска с горы был небольшой овраг, где бил из земли ключ, разраставшийся в ручеек и впадавший в речку внизу. У ключа стояла группа старых дубов, и земля под ними, как знала Эльза, была утоптана искавшим тени скотом Стива Бауэрса. По берегам ручейка росли кусты крыжовника вперемежку с дикой сливой и белыми березами. Их новый дом должен был стоять влево от ручья, под защитой дубов над Балкой, на земле, которая принадлежала Эльзе. Эльза взглянула на Бэлиса, задавая себе вопрос, не кажется ли и ему, как и ей, все последние, быстро сменявшиеся события чистой фантазией, Ее жизнь превратилась в странную сказку.

Рабочие уже строили временный сруб, в котором они должны были жить, пока не будет готов новый дом. Это будет похоже на жизнь в лагере, сказал Бэлис, и Эльза чуть не закричала во весь голос от радостного возбуждения, когда он сообщил ей об этом. Но мрачные стены дома Кэрью делали ее безгласной.

Здесь, однако, на вершине Горы не было необходимости молчать, Бэлис рассказывал ей о своих планах устройства фермы, о тех планах, которые наметил в общих чертах с. Джоэлем, и к осуществлению которых надлежало приступить немедленно, чтобы дом был готов до наступления холодов.

– Ты уверена, что тебе это понравится? – спросил он деланно безразличным тоном, засунув руки глубоко в карманы и глядя вниз на косогор перед ними.

Эльза в ответ безудержно расхохоталась, хотя сейчас же с удовольствием подумала, что смеется, собственно, без всякого повода. Ей просто хотелось смеяться, она чувствовала себя счастливой, Она заметила, что он бросил на нее быстрый взгляд, и румянец стал ярче на ее щеках.

– Ну, конечно! – быстро воскликнула она, но затем задумчиво прикусила губу.

Хорошенький каменный домик с низкой покатой крышей из красной черепицы – настоящий домик Ганса и Греты – вырастет здесь под мощными дубами… Кому бы он не понравился? Она многое могла бы сказать Бэлису в эту минуту – ей непреодолимо хотелось этого, но она не находила слов.

Когда она украдкой взглянула на него, он уже отвернулся.

– Хорошо… Нам, пожалуй, пора возвращаться, – сказал он. – Мне еще нужно побывать в Гэрли. Я провожу тебя домой. Мне очень неприятно так часто оставлять тебя одну – у нас дома, я хочу сказать… Но теперь уже недолго ждать!

Она порывисто вскинула голову.

– Это совсем не так тяжело, Бэлис. Мне в самом деле нравится Хилдред, очень нравится, и я стараюсь почти все время проводить с ней. Не тревожься обо мне; я думаю, тебе приходится хуже.

Он улыбнулся ей с беспечным видом, но она знала, о чем он думал. То, что он сказал ей тогда, в тот вечер их возвращения домой, было верно – у него в душе тоже было своего рода тщеславие. Может быть, даже действительно нечто более глубокое, чем тщеславие. Он боялся, чтобы женщины Кэрью не сделали чудовищную ошибку, чтобы они не поняли это превратно, узнав, чем на самом деле был их брак. Его молчание было постоянным упреком для нее.

В течение первых нескольких дней после похорон Эльза совсем не видела Грэс Кэрью. Вдова Питера упорно не выходила из своей части дома. Однако Эльза знала через Хилдред, что Грэс почти не ела и не спала, и проводила все дни и большую часть ночей, сидя у окна в бывшей комнате Питера с невидящим, неподвижно устремленным вдаль взором. Эльза считала ее не способной к такому сильному чувству, к такому глубокому горю. Но мысль о том, что происходило в сердце Грэс Кэрью, наводила на Эльзу страх. Вот что значило полюбить мужчину из рода Кэрью! Он брал всю твою жизнь и безжалостно разрушал ее, растворяя в своем пылающем, великолепном «Я».

Как-то утром, через неделю или немного позже, когда Джоэль с несколькими товарищами по колледжу собирался в поездку по озерам, Грэс неожиданно появилась за завтраком, совершенно спокойная и с такой неподвижностью взгляда, которая, как чувствовала Эльза, не была результатом исключительно ее слез. Она степенно уселась на свой стул и сразу же устремила пристальный взгляд на Бэлиса, сидевшего рядом с Эльзой.

– Я смотрела на тебя утром из своего окна, Бэси, – внезапно заговорила она. – Ты шел с северного луга. Я никогда до сих пор не замечала, как сильно твоя походка напоминает походку Питера, особенно в кожаных гетрах, которые были на тебе. Это просто испугало меня. У тебя совсем его ноги и его плечи, хотя он, конечно, стал более полным в последние годы. Человек в сорок пять лет должен ждать этого.

– Не все полнеют, Грэс, – вставила Хилдред. – Сет на девять лет старше Питера, а ты не назовешь его полным даже и теперь.

Но Грэс, казалось, не слышала ее. Она продолжала упорно смотреть на Бэлиса с неподвижным, чисто зеркальным блеском в глазах. Эльза заметила, как он нетерпеливо передернул плечами. Она оглядела сидевших за столом и заметила, что все уставились на Грэс со скрытым опасением. Внезапное, необъяснимое предчувствие несчастья охватило Эльзу. Что-то не совсем естественное было в манерах Грэс и в особенности в том неподвижном взгляде, который она не отводила от Бэлиса.

– Где Майкл сегодня? – спросил Бэлис, чтобы рассеять напряженное состояние, в котором все находились.

– Он уехал на рассвете, – кротким голосом заметила Нелли. – Он получил письмо от этого Кента из северной части Гэрли. Сегодня должен быть аукцион лошадей и Майкл не мог удержаться. По-моему, он прямо с ума сходит, когда слышит, что где-нибудь продаются лошади.

– Да, некоторые называют это лошадьми, – колко сказала Хилдред, помогая Джоэлю налить кофе из серебряного кофейника.

Эльза видела, как щеки Нелли покрылись легким румянцем. Где-то в доме закричал ребенок, и Нелли вдруг вскочила со своего места, прося извинения. Эльза заметила чувство облегчения, отразившееся на ее лице, когда она торопливо выходила, радуясь возможности ускользнуть. Она вспомнила Нелли Блок шесть или семь лет назад, показывающую свое обручальное кольцо подругам на церковном собрании в Сендауэре. Она вспомнила, какой гордостью звучал тогда ее голос. «Ну разве не прелестно оно? – говорила она. – Два рубина и бриллиант. Два карата. Оно принадлежало матери Майкла. Мне кажется, оно очень оригинально к тому же. И еще два рубина!».

Когда завтрак кончился, Хилдред отвела Эльзу в сторону.

– Пойдемте вниз, вы поможете мне срезать несколько цветов, – любезно предложила она. – Никому не повредит, если дом хоть с виду немножко повеселеет после того, как кого-то не стало… Хотя некоторые – будь они смелее – могли бы сказать, что это показывает недостаток уважения.

Она вышла со своим победоносным видом, сердито и отрывисто постукивая каблуками по полу. Эльза последовала за ней по лестнице, спускавшейся с веранды, и по усыпанной камешками дорожке к южной стороне дома, где лужайка была покрыта цветущими растениями.

– Вы, вероятно, думаете, что я иногда бываю бессердечной? – сказала Хилдред после того, как они некоторое время собирали в молчании пурпурные астры и блестящую траву. – Но я не выношу бестолковых людей. Нелли достаточно молода, чтобы иметь влияние на Майкла, если только поймет, что этого можно добиться. К сожалению, она этого не понимает и никогда не понимала. Мики идет по тому же пути, что и все остальные, и кончит плохо. Впрочем, я не имею права говорить это. – Она вздохнула и с трудом выпрямилась, высокая, стройная, резко выделяющаяся в своем мрачном черном платье среди пурпурных, белых и розовых цветов. – Нет, конечно, я не имею права говорить так, как я иногда говорю с ними всеми.

Но Нелли еще молода, а мое время уже прошло, В ее возрасте я сама была не лучше.

Она опять вздохнула с горечью, которой до сих пор не показывала Эльзе.

Она медленно двигалась между группами растений, вдоль высокой, роскошно цветущей стены сладкого горошка. Хилдред говорила отрывисто, как будто беседовала сама с собой. У Эльзы было такое чувство, точно Хилдред увлекает ее за собой куда-то вниз сквозь блеск и мрак прошлого, останавливаясь то там, то сям по дороге, чтобы сорвать тот или иной темный цветок воспоминаний. Сначала – детство в Коннектикуте, омраченное тенью какого-то бесчестия…

– Сет, и Питер, и я, мы все родились там, – говорила Хилдред. – Наша мать была женщиной хорошего происхождения и красавицей. Ее главной слабостью была любовь к отцу, слишком сильная, чтобы в чем-нибудь ему препятствовать… даже в его изменах. Я думаю, она боялась потерять его совсем. Она страдала молча, пока не произошло что-то, чего она не могла скрыть. У нее были свои деньги, положенные в банк на ее имя… Так или иначе, она увезла его в Иллинойс.

Голос Хилдред перешел во вздох, и некоторое время она медленно шла вперед, не произнося ни слова. Эльза тоже молчала, понимая, что Хилдред не ждет от нее комментариев.

– Мать прожила ровно столько, чтобы увидеть, как отец снова разбогател в Иллинойсе, как всегда богатели Кэрью – весело и быстро… за счет других. Но однажды ночью в игорном доме близ Спрингфилда он потерял своих лошадей и все деньги, какие у него были… Из гордости и фанфаронства он сказал, что пойдет домой пешком, за двадцать миль, среди ослепляющей снежной вьюги. Никто ему не поверил… Его тело нашли через несколько недель, когда растаяли снежные сугробы. Конечно, он сбился с дороги и свернул далеко в сторону. Он сильно пил…

После этого Хилдред стала рассказывать о своих девических годах и о романе, который пришлось оборвать ради братьев, Сета и молодого Питера. Им надо было помочь выбраться из затруднительного положения и отправить их для новой жизни в другой штат.

– Мне кажется, жена Сета радовалась, что умирает молодой: она, должно быть, знала, что избегает этим отчаяния и тоски. Грэс дожила до этого…

Как припев, объединяющий эти отрывочные рассказы, Эльзе все время приходили в голову те слова, которые произнесла Хилдред в первые минуты, когда они с Бэлисом пришли домой: «Твоя жена должна узнать всю правду… она теперь – Кэрью».

Потом Хилдред так же внезапно, как начала, оставила эту тему.

– Мы, кажется, уже достаточно нарвали цветов, – заметила она, выпрямившись и принимая свой обычный вид. – Пожалуй, этого хватит. Пойдем теперь домой.

Входя в комнаты, они встретили Джоэля с упакованными чемоданами, готового к отъезду. Бэлис ждал его в автомобиле, чтобы отвезти на станцию в Гэрли. Джоэль весело распрощался со всеми и размахивал шляпой, когда автомобиль тронулся. Эльза не могла не подумать, каким жизнерадостным, красивым и сильным он кажется. Хилдред, должно быть, угадала ее мысли.

– Много будет разбитых сердец на пути этого мальчика! – предсказала она, и Эльза почувствовала нотку гордости в ее тоне. – Я не удивлюсь, если окажется, что это уже началось. С недавних пор он слишком много времени стал проводить в Балке!

У Эльзы внезапно сжалось сердце – она вспомнила лицо Лили Флетчер в вечер танцев в сарае, когда она вышла к ним из толпы об руку с Джоэлем, с ярко блестевшими глазами и раскрасневшимся от возбуждения лицом. Не влюбилась ли Лили в Джоэля? Лили была обручена с Акселем Фосбергом, молодым фермером, жившим к северу от Сендауэра. Все об этом знали. И все-таки Эльза чувствовала боль в сердце, когда шла за Хилдред.

– Как он стремился скорее уехать! – устало сказала Хилдред. – Он вернется только за день до отъезда в колледж. Мужчины нашего рода никогда не любили оставаться в том месте, где недавно была смерть, чья бы то ни было смерть. В особенности, когда погибала надежда или разбивалась гордость. Они снимались с места и уезжали.

Отрывочные рассказы Хилдред в саду в прошлое утро не выходили у Эльзы из головы, и навеянное ими тяжелое впечатление все более и более углублялось. Наконец она почувствовала, что не в силах уже выносить темные чары, носившиеся в атмосфере дома Кэрью. Бэлис не мог приехать раньше вечера. Но он советовал ей проехаться верхом на Флете, чтобы убить время, пока он будет отсутствовать. «Хочешь – не хочешь, а Флета теперь твоя, – сухо сказал он, – Ты теперь не можешь выгнать ее с пастбища». – «Хорошо, – подумала она, – поеду к Фанни Ипсмиллер, а на обратном пути заверну к матери поужинать».

Было уже темно, когда она вернулась в дом Кэрью. В комнате Бэлиса виднелся свет. Он, вероятно, сидит, ожидая ее возвращения, подумала она с некоторым волнением. Но Бэлис встретил ее у порога – он только сейчас приехал из города. Он помог ей соскочить на землю и кликнул одного из работников, чтобы передать ему Флету, затем пошел с Эльзой в дом. Они сразу поднялись наверх, и Эльза, войдя в комнату первой, увидела, что у открытого окна сидит, обмахиваясь веером, Грэс Кэрью. Ее присутствие в комнате Бэлиса изумило Эльзу, но что-то в позе и манерах Грэс еще более поразило ее. Эльза заставила себя сказать:

– А, это вы! Очень жарко, не правда ли?

Грэс вместо ответа только смерила ее ледяным взглядом. В первый раз со времени своего прибытия в этот дом Эльза имела возможность заговорить с ней и решила воспользоваться случаем.

– Я хотела сказать вам, миссис Кэрью, – быстро проговорила она, – как глубоко я сочувствую вам в вашей потере. Вы не знаете…

– В самом деле? – Грэс вскинула голову и прищурила глаза. – Но каким образом вы могли бы что-нибудь чувствовать по этому поводу? Я совершенно не понимаю вас. Вы не принадлежите в действительности к нашему роду.

Она отвернулась к Бэлису, и ее лицо сразу озарилось нежной улыбкой. Она встала и медленно направилась к нему. Эльза почувствовала, что краснеет до корней волос. Она сняла шляпу и жакет и положила их на кушетку. Затем подошла к открытому окну и села, подставив пылающее лицо ветерку, колыхавшему занавески. Она откинула волосы – лоб под ее рукой был влажен и горяч.

Бэлис не произнес ни слова, Он снял шляпу и, бросившись на стул, закурил папиросу. Эльза видела, как Грэс поставила рядом другой стул и уселась. Ее взгляд, выражавший безграничное обожание, напомнил Эльзе тот день, много лет назад, когда две женщины Кэрью в первый раз явились на ферму Бауэрсов вместе с мальчиком, напоминавшим Эльзе малину.

– Ты, наверное, удивился, найдя меня здесь, дорогой Бэси, – невозмутимо начала Грэс, – это в первый раз я так врываюсь сюда, если не считать того времени, когда у тебя был бронхит и ты никому об этом не говорил. Помнишь, Бэси?

– Не думаете ли вы, что пора бросить эту ласкательную детскую кличку, тетя Грэс? – спросил Бэлис.

Грэс испустила короткий оскорбленный вздох. Глядя на нее и стараясь сдержать гнев и печаль, Эльза подумала, что глаза вдовы Питера ярки и остры, как у птицы.

– Хорошо, в таком случае пусть будет «Бэлис». Но почему тебе пришло в голову возражать именно теперь?

Она покосилась на Эльзу, и ее губы сжались.

– Ради Бога, тетя Грэс! – не выдержал Бэлис. – Всегда, сколько я себя помню, я протестовал против этой ненавистной клички.

Грэс глубоко вздохнула. Ее веер соскользнул на колени.

– Я сегодня в первый раз вышла на воздух, – сказала она Бэлису. – Мы с Нелли поехали к ее матери. Она рассказала мне, что Нэт Брэзелл собираемся жениться на этой Зинке Вульф с южной окраины Гэрли. Ты ее помнишь, без сомнения. Кажется, старик Вульф должен Брэзеллу какие-то деньги, и они между собой порешили этот брак. Подумай, какой позор! Зинка очень милое создание – для такого круга, конечно.

Бэлис встал, скрестив руки на груди, с покрасневшим лицом. Эльза наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы.

– Что вы задумали, тетя Грэс? Чего вы добиваетесь? – ровным голосом спросил он, пристально глядя на нее. – Меня совершенно не интересуют дела Нэта Брэзелла. Факт тот, что вы здесь ставите себя в очень некрасивое положение. Если вы пытаетесь смутить меня перед Эльзой, то я могу сказать вам, что я ничего от нее не скрыл, когда просил ее выйти за меня замуж. Я ей все рассказал о Зинке. Если есть что-нибудь еще, чего она не знает обо мне, то я готов ей все открыть. Мы с Эльзой сразу поняли друг друга.

Сначала Эльза не сообразила, с какой целью Грэс говорила о Зинке. Бэлис же сразу угадал, куда та гнула. Эльза сидела, буквально похолодев от наглости этой женщины.

– Без сомнения, – нежным и ласковым голосом продолжала Грэс, – ты бы это сделал! Ты так похож на Питера! Но ты ошибаешься, думая, что и другие так же искренни и прямодушны, как ты, Бэси!

Бэлис нахмурился – не то от повторения уменьшительного имени, не то от какой-то новой неприятности.

– Я с самого начала боялась, – продолжала Грэс, не обращая абсолютно никакого внимания на присутствие Эльзы, – боялась за тебя. Ты всегда поступаешь так безрассудно и опрометчиво. У меня сегодня открылись глаза, мать Нелли рассказала мне всю эту историю.

Не совсем еще утратив чувство юмора, Эльза невольно сравнила лицо Грэс Кэрью с куском измятого розового шелка, внезапно разглаженного в совершенно плоскую тряпку горячим утюгом. Она встретилась взглядом с Бэлисом. Он смотрел на нее с насмешливо-веселой улыбкой.

– Ну, хорошо, тетя Грэс, – устало сказал он, – что же старушка вам говорила? Послушаем!

Грэс вскочила, схватив его за отворот куртки.

– Ты не должен смеяться надо мной, Бэси, дорогой! То, что я говорю, правда, и все это знают! Все говорят о тебе и смеются над тобой, дорогой, потому что грязная девчонка из Балки взяла тебя ради твоих денег и надула человека, с которым была обручена, для того чтобы выскочить за тебя замуж, как только ты ей это предложишь. Какая приличная девушка провела бы вне дома целую ночь с человеком перед тем, как выйти за него замуж, да еще…

– Тетя Грэс! – оборвал ее Бэлис.

Положение становилось совершенно невыносимым. Боясь гнева Бэлиса, Эльза быстро встала и тихо подошла к нему. Ей стало искренне жаль женщину, до смешного охваченную самой нелепой ревностью, как это сообразила теперь Эльза. Она стала рядом с Бэлисом, глядя сверху вниз на Грэс и чувствуя себя высокой, сильной и совершенно спокойной. Она услышала короткий гневный смех Бэлиса и затем почувствовала, как его рука слегка обняла ее.

Грэс с дрожащим подбородком открыла рот, чтобы продолжать, но Бэлис прервал ее.

– Вы больны, тетя Грэс, – резко сказал он. Он откашлялся, чтобы придать спокойствие своему голосу. – Если бы вы были вполне здоровы, вы не стали бы слушать такую чепуху!

Грэс выпрямилась, ее подбородок поднялся кверху. Она пристально смотрела на Бэлиса, дрожа всем телом.

– Что ты о ней знаешь, Бэлис? Скажи мне. Ты слышал о том, что известно всей округе, или…

– Пожалуйста, тетя Грэс! – сказал Бэлис, и его пальцы сжали руку Эльзы. – Мы не позволим всей округе вмешиваться в наши дела. Я уже год назад знал, что Эльза меня любит. Мы давно могли бы объявить о нашей помолвке, если бы хотели. Мы этого не сделали. Почему – это касается только нас. Видно, нам следовало давно уже обвенчаться в церкви в Сендауэре, и тогда все старухи могли бы жить спокойно.

Ложь Бэлиса белым пламенем пронизала Эльзу. Она подняла глаза и в первый раз увидела направленный на нее вопросительный взгляд Грэс Кэрью.

– Да, Бэлис сказал правду, Грэс! – произнесла она тихим голосом, показавшимся странным даже ей самой. Бэлис посмотрел на нее с теплой дружеской улыбкой, которая едва не заставила ее потерять сознание. На мгновение она забыла Грэс и всю эту жестокую сцену. Она почти не видела, как Грэс Кэрью, не прибавив ни слова, выскользнула из комнаты. Она услышала лишь, как Бэлис сказал:

– Тебе не придется больше терпеть что-либо подобное. Завтра же с раннего утра мы переедем в сруб, если даже он не совсем готов. И кстати – вы чудесный товарищ, мой маленький враг!

Он отступил немного в сторону, чтобы взять трубку. Она не смела повернуться и взглянуть на него. Глаза ее затуманились слезами. Она прошла в этом тумане в другую комнату и закрыла за собой дверь. Там она упала в кресло у окна и долго сидела, глядя через лужайку на высокие тополя, тускло вырисовывавшиеся на фоне летнего ночного неба.