Год выдался урожайный. Около изгородей и вдоль речки в изобилии зрели дикие плоды. Сочная зелень нив сменилась пышным золотом, тяжело колыхавшимся по ветру и, наконец, упавшим под руками жнецов. Крики диких уток наполняли по вечерам Балку, и заросли темной осоки крепко выстроились против натиска следующей зимы. В конце октября умерла жена Нэта Брэзелла, и мать Эльзы вместе с Фанни Ипсмиллер и женой доктора Олсона отправились в ее дом, чтобы, по выражению Фанни, «обрядить честную душу». Под тоскливым дождем процессия, состоявшая лишь из нескольких тележек, тихо выехала из Эльдерской балки и направилась к кладбищу на восток от Сендауэра. Когда последняя повозка исчезла за холмом, обозначавшим северную границу Балки, показалось солнце и приветливо осветило всю местность. С этого дня при появлении Нэта Брэзелла мужчины избегали его, а женщины толковали о Нем со страхом, но без всякого снисхождения.

Дни переходили в сумерки, тихо, безразлично и бесстрастно, представляясь Эльзе длинной ползущей водной струей или же полосой тумана. Письма от Джо Трэси производили на нее какое-то теплое, расслабляющее впечатление. Она боялась его возвращения, но вместе с тем среди своего скучного одиночества все-таки мечтала о нем, о его присутствии рядом с ней, о его безмятежной веселости. А в следующий миг все ее существо восставало против его возвращения, против подчинения его обаянию, против отказа от затаенных тонких предчувствий и надежд своего одиночества. Ее охватывал старый страх забвения, забвения обыденщины, забвения Эльдерской балки – всех эльдерских балок в мире!

За несколько дней перед Днем Благодарения Эльза получила письмо от Бэлиса Кэрью, первое в жизни письмо от него. Он не мог вернуться домой, как рассчитывал. К нему в город приедет навестить его тетя Хилдред. Все же он приехал бы на Рождество, но только в том случае, если она, Эльза, напишет ему о своем желании видеть его. Бэлис Кэрью дошел до того, что просил ее разрешения, чтобы показаться на ее горизонте. И это – один из самоуверенных Кэрью, протягивавших руку и бравших все, что им нравилось! Она не написала ответа, не могла написать. В этом она видела что-то унизительное для себя. Точно так же и от Бэлиса она не получила письма к Рождеству, но он прислал ей книгу стихов, в которой отметил маленькое стихотворение Джемса Стивенса:

Прочитав эти строки, она захлопнула книгу и больше не заглянула в нее.

На Рождество она получила записку от Хилдред Кэрью, приглашавшей ее к себе на следующий день.

«Только дайте ответ, что вы будете, и я пошлю за вами слугу с экипажем. Нам надо потолковать кое о чем», – писала она.

Эльза поехала… Снова перед ней вырос белый дом с ярко-зеленой крышей, с террасой перед ним, с изгородью из ельника и с двумя рядами уже подросших теперь вязов, покачивавших своими голыми ветвями на резком зимнем ветру. Вот и большой медный молоток в виде головы монаха. Каким густым эхом отдавался его удар внутри дома, когда Эльза, прижимая под мышкой коробку с шерстяными чулками, ждала, пока ей откроют дверь!.. Она даже засмеялась сейчас, до такой степени живо было в ней это воспоминание. Но вот изнутри послышались быстрые шаги, и через мгновение Эльза стояла лицом к лицу с мисс Хилдред.

– Пожалуйста, пожалуйста, моя дорогая, я поджидаю вас.

Эльза сгорала от любопытства, а мисс Хилдред, усевшись в кресло, начала говорить, и маленькие огоньки так и бегали в ее глазах. Эльза слушала, точно во сне, сидя в этой похожей на сон гостиной с камином, с большими удобными креслами и с этой Хилдред Кэрью, прихлебывающей сейчас из чашки чай и казавшейся также частицей старинной обстановки, степенной и прочной. Хилдред спросила о Рифе и о том, как ему пришлась по душе его новая деятельность в качестве молодого образованного юриста, которому открывалась широкая карьера, благодаря тому, что он был помощником у старого Тома Дьюинга, адвоката в Гэрли.

– У него отличные связи, – говорила мисс Хилдред, – У нас были дела с Дьюингом. Прекрасный адвокат, если захочет, и лучше, чем кто-либо, способный выдвинуть молодого человека. Я уверена, что удачный год или два, и ваш брат достигнет хорошего положения. У него есть жилка – Бэлис всегда говорил. А что касается Бэлиса, то нам никогда не сделать из него доктора. У него не лежит к этому душа, а раз у молодого человека душа не лежит, так это только потеря времени. Но винить в этом нужно его отца.

Минутку она помолчала, измеряя Эльзу своими острыми глазами, как она делала это все время за своей чашкой чая. Затем она откинулась в кресло и заговорила резко и отрывисто:

– Вы знаете, конечно, моя милая, что Бэлис влюблен в вас…

В ее тоне не было вопроса. Мисс Хилдред констатировала факт просто и без обиняков. Эльза почувствовала, что ей незачем даже отвечать.

– Я все присматривалась к вам, – быстро продолжала мисс Хилдред, – и должна признаться, что у Бэлиса губа не дура. У него глаза Кэрью. Я до сих пор еще не замечала как следует, насколько вы похорошели. У вас сформировалась фигура, а цвет лица прямо удивительный, и я никогда бы не заметила этой маленькой голубой жилки на вашей правой щеке, если бы Бэлис не рассказал мне о ней. Она, действительно, прелестна!

Эльза вспыхнула.

– Не смущайтесь, дорогая, – проговорила своим безразличным тоном мисс Хилдред, – я люблю говорить правду в лицо. – При этом она остановилась и глубоко вздохнула. – Вы понимаете, конечно, что вы и Бэлис Кэрью выросли в двух совершенно различных мирах.

Эльза сделала попытку заговорить, но мисс Хилдред, быстро подняв руку, помешала ей в этом и продолжала:

– Я думаю, будет проще всего, если вы дадите мне высказать все, что я хочу сказать… Да, два совершенно различных мира, с совершенно разными взглядами на вещи. Бэлис старается теперь смотреть на них вашими глазами. Он поставил крест на своих шалостях – он считает, что устал от них и хочет остепениться. А надо вам заметить, моя дорогая, что Кэрью остепеняются лишь тогда, когда они делаются слишком стары для того, чтобы двигаться без посторонней помощи. Женщины Кэрью всегда брали на себя бремя спасать семью от разорения, когда оно казалось неминуемым. Когда уже больше ничего не оставалось делать, женщины брали всю ответственность на себя и направлялись со своими мужьями в такие места, где те могли бы начать строить свою жизнь сначала. Прелестные создания – многие из них такие же красивые, как вы, – выходили замуж за Кэрью и опомнились лишь тогда, когда было уже слишком поздно. Я не желаю вам такой судьбы.

И я говорю вам прямо: если вы интересуетесь Бэлисом Кэрью, то это значит, что вы интересуетесь человеком, который все возьмет от вас, а сам будет безумствовать везде и всюду, когда только представится возможность. То, что я говорю вам это, едва ли избавит вас от поздних сожалений, но хотя бы подготовит вас, чтобы впоследствии вы не могли упрекать никого, кроме самой себя. Одним словом, моя дорогая, знайте, что выйти замуж за Бэлиса будет с вашей стороны чистой глупостью, но раз вы решились на это, то по крайней мере я буду знать, что вы делаете это с открытыми глазами. Вот об этом-то я и хотела переговорить с вами, Эльза.

Эльза едва была в силах выносить дольше холодную самоуверенность этой женщины и с трудом справилась со своим голосом, когда, наконец, ей удалось возразить:

– Но у меня и в мыслях нет выходить замуж за Бэлиса Кэрью, мисс Хилдред!

Эльзу обдало холодом, когда она встретила улыбку мисс Хилдред и услышала слова:

– А мне думается, что вы все-таки выйдете за него замуж.

Все, что нравилось Эльзе кругом, вдруг отпало от этой женщины, и она как будто оказалась вдруг безобразной, костлявой колдуньей-людоедкой, живущей в волшебном доме, куда она выпрыгнула когда-то из-под переплета старой книжки со сказками. Но столь же внезапно Эльза вспомнила, что Хилдред была в конце концов лишь одной из Кэрью, с наглыми приемами всех Кэрью, обладавших полной уверенностью в том, что чего ни пожелай они, то к ним сейчас же и свалится. Все это лишь новое подтверждение их крайней самоуверенности, думала Эльза, ведя немую борьбу с мисс Хилдред, наблюдавшей за ней из глубины своего кресла. Эльзе хотелось говорить, хотелось сказать этой особе: что бы там ни делали Кэрью в своем собственном мире, она, Эльза, в безопасности – в своем. Ей хотелось объявить, что она ненавидела их всех с самого начала и будет ненавидеть, пока хоть один останется на земле. Но гнев не давал ей произнести ни слова. Да и что можно сказать такой женщине, как Хилдред Кэрью? Так ведь бывало при всяком визите к Кэрью. Вам приходится слушать их, чувствовать, как вспыхивают ваши щеки при всякой попытке вставить слово, а затем оставаться сидеть спокойно, убрав ноги под стул.

В безмерном смущении Эльза приняла вторую чашку из рук мисс Хилдред.

– А теперь, моя милая, выпейте-ка еще чайку перед отъездом. Я вижу, что расстроила вас. Не будем больше толковать об этом, – сказала мисс Хилдред.

– Эльза была рада, когда мисс Хилдред заговорила о других вещах – о планах расширения дома Кэрью в ближайшее лето, о брате Бэлиса Джоэле, изучавшем архитектуру в Чикагском университете, о жизни Ады в колледже и о ближайшей поездке Флоренс в город за летними платьями. Но как ни старалась Эльза, она не могла изгнать из памяти звука слов мисс Хилдред: «А мне думается, что вы все-таки выйдете за него замуж». И еще много раз приходилось ей изгонять из головы и другую мысль, мысль о жизни Бэлиса Кэрью и об ее собственной жизни, о двух жизнях, которые встретились и сплелись вместе, точно две тропинки, – одна, вышедшая из заросшей камышами пустоты Эльдерской балки, другая – из богатых надменных полей Кэрью.

И эти тропинки бежали вместе под ветром, под сменой времен года, под крыльями времени.