«Мистика» — подумала Кейт Нейсмит.
Удивительно, как ей удается мысленно представить всю чертову картину? Кому нужно кино, телевидение? Можно включить обычный магнитофон и нажать на кнопку «Воображение» в собственном мозгу.
Вообразить, например, своего давнего любовника Чарльза, которого знала когда-то как свои пять пальцев. В начале первой кассеты он говорит, что давно не пользовался диктофоном. И просит Фрэнсис Мак-Алистер для пробы сказать несколько слов. Пока она соображает, он еще благодарит ее за то, что она вспомнила о его работах, прочитанных ею. Слушатели пропустили момент, когда она это сказала. Видимо, тогда электронная (или электрическая, черт ее знает?) запись их разговора еще не началась.
Потом Фрэнни говорит, «пожалуйста», слышен какой-то трепет. Ей, вероятно, неловко, она нервничает, потом говорит, нет, не истерично, но, похоже, ей хочется быть сейчас в другом месте. Она признается, что не знает, что сказать.
Мудрый Чарльз советует:
— Просто скажите: «Проверка, один, два, три, четыре…»
Но она не повторяет за ним, а берет себя в руки и хвалит его роман о Вьетнаме, который тоже читала. Лучшее, что можно сказать автору. И Чарльз отвечает лаконичным, но искренним «спасибо». Кейт читала роман Чарльза о Вьетнаме, но никогда не доставила бы ему удовольствие, признав данный факт. Но это уже совершенно другая сфера.
Потом следует труднопредставимый момент, Чарльз зачитывает список авторов и книг. Кейт не сразу вычислила, что, видимо, беседа из-за чего-то прервалась. Фрэнсис позвонила или произошло что-то подобное. Она вышла из комнаты, предложив в ее отсутствие взглянуть на книги, которые могли рассказать о ней. Ведь он за этим и пришел — узнать о ней как можно больше для будущей статьи.
«Множество книг о женщинах», — говорит Чарльз себе и магнитофону. Он зачитывает массу имен и названий. Затем слышится звук открывающейся и захлопнувшейся двери. Фрэнни возвращается, извиняется за длительное отсутствие и сообщает, что был звонок (значит, это действительно так), от старого друга с Гавайев. Они несколько дней пытались связаться, но из-за разницы во времени, составляющей шесть часов, как ей кажется, возникали трудности со связью.
Уловила? Гавайи. Важный момент.
Важный, потому что после чтения списка книг и до того момента, когда открылась дверь и вернулась Фрэнни, была долгая пауза. Кейт представила, что в это время Чарльз мог водить носом кругом, рассматривать картины… Или карту с дырочкой, висящую на стене.
Все это приобрело смысл, когда Кейт дошла до пленки, датированной (в неестественной для Чарльза манере) девятым октября.
— Я поняла, что наша последняя встреча должна действительно стать последней, — начала Фрэнни. — И удивлена тем, что снова вижу вас.
— Я был в Карвилле.
— Где?
— Фрэнсис, ради Бога. Карта висит на стене, кто угодно может увидеть и заинтересоваться.
Ясно? Карта.
— Никто до сих пор ничего не замечал.
— Я заметил.
— Карвилля на карте нет. Он чертовски маленький.
— Булавочная дырочка не слишком маленькая. Вы воткнули булавку в карту, которую вам подарили на день рождения, когда вам исполнилось двенадцать лет. Или что-то подобное. Признаю, вы сами подтолкнули меня к ней, я заинтересовался.
Ясно? Прокол.
— Но почему Карвиллъ?
— Потому что я знаю.
— Знаете? Ничего особенного вы знать не можете. Кто-то вам объяснил. Кто?
— Вы. Карта. Хейл Мохалу.
— Что?
— Когда я брал у вас первое интервью, вы сказали, что кто-то вам звонит «по вопросу о Хейл Мохалу».
Он имел в виду звонок с Гавайских островов. Хейл Мохалу — это больница возле Гонолулу.
— Пациенты Хейл Мохалу должны были переезжать в более современную больницу. Но кое-кто остался в знак протеста против переселения… Я поднял материал. Есть документы на этот счет, а также фактически доказано, что вы состоите там на учете.
— Я состою на учете во всяких больницах. Не забывайте, что мой отец был врачом. Больницы меня интересуют. Я на учете в роддоме, но не беременна, в психиатрической больнице, но не сумасшедшая…
— Но у вас есть кое-что общее с пациентами в Хейл Мохалу.
Кейт представила, что он подходит к ней, протягивает руку, пытается быть не таким агрессивным, сглаживает возникшее отчуждение.
Он говорит:
— Фрэнсис…
— Не трогайте меня!
Дальше развивается какая-то безобразная сцена. Кто-то вламывается в дверь. Кейт представляет, что этот кто-то подслушивал снаружи, был готов к чему-то плохому. Как пишут в пьесах, появился некто по имени Билл.
— Полно, Билли, — голос Мак-Алистер звучит почти весело.
— Вы кричали. Простите. Я…
— Я могу еще закричать, Билл. Могу орать, рвать и метать. И плакать. Почти наверняка буду плакать. Но эта сторона вашего характера, благодаря которой вы так преданны, видите, слышите, думаете за меня… в этот раз вы должны все игнорировать: слезы, крики и сломанную мебель. Наверняка будет сломанная мебель, а когда все закончится — забудем начисто все, что происходило.
— Фрэнсис…
— Пожалуйста!
Кейт представила, как Билл пятится к двери, неожиданно, но послушно, поскольку у него есть все качества, о которых говорила Фрэнсис, и, возможно, даже больше, чем она себе представляла, поскольку снова звучит ее голос:
— Бедный Билл. У него было такое блестящее будущее.
— Никто из-за этого не лишился будущего.
— О? Разве это не попадет в газету?
— Я ничего не написал…
— Значит, вы планируете специальную газету в стиле Джеральдо Риверы?
— … и ничего писать не собираюсь, и не собирался…
— Не забудьте жуткие фотографии.
— … никогда.
— Мои фотографии придется подделать…
Здесь, по мнению Кейт, Фрэнсис, должно быть, вытянула руки и рассматривала их, поворачивая перед собой.
— У меня пятна едва заметны. Я только зимой применяю косметику для рук, когда пятна проступают немного сильнее.
— Вам надо бояться Карен Оберн. Она засекла меня в Новом Орлеане.
— Только там, или она знает о Карвилле?
— Если бы она последовала туда за мной, ей пришлось бы плыть в лодке.
— Вы добирались на лодке?
— Не столько из-за конспирации. Мне хотелось увидеть — насколько возможно — как это место выглядело тогда…
Последовала пауза и движение, Кейт представила, как Чарльз подходит к книжной полке и из-за других книг достает одну, поскольку голос Фрэнсис зазвучал удивленно и почти оскорбленно:
— Боже, вы здорово покопались тогда!
— Она была спрятана и вызвала любопытство. «В начале девяностых годов прошлого века, — принялся читать Чарльз, — Контрольная Комиссия Луизианы сдала в аренду на пять лет эти четыре акра земли с довоенным особняком, в состоянии плачевной заброшенности… Любопытствующим местным жителям говорили, что место оборудуется под „страусиную ферму“».
— Только мы прячем больше, чем просто головы, — сказала Фрэнни и засмеялась сухо и натянуто.
Кейт слушала, как ее бывший любовник Чарльз читает дальше:
— Однажды ночью, тридцатого ноября 1894 года, первый контингент из восьми пациентов, которых до того времени изолировали в «чумном доме» Нового Орлеана, был погружен в угольную баржу (им запрещалось путешествовать пароходом) и перевезен под покровом темноты по Миссисипи к новому месту…
— Где вы нашли угольную баржу? — спросила Фрэнсис несколько игриво.
— Я нанял маленький рыболовный катер.
Потом почти с ностальгической тоской, а, может быть, игривости у нее и не было, только настоящее искреннее любопытство, Фрэнни сказала:
— Я ехала в Карвилль на поезде. Мне хотелось попасть туда и, вместе с тем, оттянуть прибытие… Вы спрашивали, что я делала в семьдесят втором году? Вы тогда знали, да?
— Я знал, что вы не жили в то время в Водяной Мельнице. Встретился с Хью Спенсером.
— С кем?
— С человеком, снимавшим ваш дом.
— А, с художником. Господи, да вы — настоящая кровавая ищейка. Мне надо еще немножко пошуметь для Билла. Он, наверное, удивляется, почему вдруг так тихо. Я сама не понимаю, почему так тихо? Рушится вся моя жизнь.
— Фрэнсис, я не знаток в медицине, но провел достаточно времени в Карвилле, поговорил с врачами и пациентами, знаю, что ваше состояние безвредно.
— Называйте вещи своими именами, Чарльз, а не «ваше состояние», потом попытайтесь снова произнести вашу фразу. Моим противникам достаточно только услышать, что я провела в любой больнице восемь месяцев… Врачи вам не сказали, что я у них была?
— Нет. Они принесли клятву.
— И я. Укреплять закон. И нарушила ее.
Затем неожиданно лукаво она спросила:
— Если вам не сказали, то как вы можете быть уверены?
— Ваше фото было в «Стар».
— Где? О Господи, больничная газета. Как я не подумала? Фото с настоящим именем?
— Фрэнсис Клиффорд, капитан женской сборной волейбольной команды, получает приз от товарищей.
— Псевдоним. Девичья фамилия матери… Так ты — шантажист, Чарльз? Это твой мерзкий план?
— Фрэнсис…
— Ты сказал, что ничего не будешь писать.
— Нет. Ни одной минуты об этом не думал.
— И никому не сказал?
— Нет.
— Тогда зачем? Ты же мог остановиться, когда узнал, что я лгала о Водяной Мельнице? Зачем ты продолжал преследовать меня? Чего ты хотел? Денег? Власти? Ну, уж не секса же с…
— Я преследовал потому, что кто-то другой все равно сделал бы это. Я не единственный репортер, который тобой интересуется. Когда ты вплотную подойдешь к вопросу о политическом будущем, любопытных станет еще больше. Эта книга, эта карта, твоя связь с Хейл Мохалу, Водяная Мельница — ключи, указатели направления, другие тоже смогут разобраться.
— Я сожгу книгу, порву карту и снимусь с учета в Хейл Мохалу.
— А Хью Спенсер?
— Кто? А, художник.
— И Карен Оберн. Пройдет какое-то время, пока она все просчитает. Ее рабочая гипотеза, что ты — лесбиянка. Временно… У Карен есть амбиции. Тебе нужно самой рассказать обо всем людям раньше, до нее.
— Ты с ума сошел.
— Если она обнаружит факт — разразится скандал, а если ты…
— Глупое безрассудство.
— Я бы сказал по-другому — храбрость. Послушай, ты собираешься претендовать на высокий пост. Общество имеет право скептически относиться к моральному облику таких претендентов.
— Мое «состояние» — это болезнь души. В процессе твоего расследования ты должен был читать Библию.
— Библия — не учебник по медицине. Она использует это слово для обозначения большого числа болезней.
— Да ты эксперт.
— Не имеет значения, какое у тебя заболевание…
— Чарльз, ради Бога. Половина моей работы — политика, другая половина — переговоры. Я пожиманием рук на жизнь себе зарабатываю, понимаешь?
— Проблема не только твоя и твоего доктора, Фрэнсис. Ты отказалась от большей части прав на личную жизнь. Может, ты и не лгала, потому что никто никогда тебя не спрашивал, что ты делала в 1972 году. Но я тебя спросил, и ты солгала. И даже если бы не заинтересовался — ты промолчала бы. Существует ложь умолчания. Сначала люди отшатнутся от тебя, но заживо ведь не сожгут. Продолжай говорить, даже когда они повернутся к тебе спиной или отведут глаза. Излагай факты, и, вероятно, все станет на свои места.
— Вероятно…
— Фрэнсис, ты — молодая женщина. Может, путь к твоей карьере станет немного длиннее, но за это время ты сможешь внести большой вклад в дело просвещения и добиться большого уважения. Если новость дойдет до общественности через Карен Оберн, ты никого не сможешь заставить выслушать тебя. Я тебе солгал. Одному человеку я рассказал.
Фрэнни задохнулась от возмущения.
— Я хочу, чтобы ты с ним встретилась. Он — эксперт по скандалам.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
— Поверь мне. Я узнаю лучший способ, как придать дело огласке.
Она заговорила с горькой иронией в голосе:
— Мои соотечественники, американцы, я…
Но она не успела произнести то слово, и Кейт твердо знала, что в этот момент Чарльз ее поцеловал. Прямо как в кино. Потом какое-то время слышались стоны и ахи, возня и чавканье, а потом голос Фрэнсис, слегка ошарашенный:
— Я у тебя первая… Первая…
И снова это слово не было произнесено, потому что он снова и снова целовал ее. И целовал, и целовал, и целовал…
* * *
Прослушав все это дерьмо, нафантазировавшись до одури, Кейт так и не смогла понять, какого черта Чарльз, если он такой приличный и честный парень, если он ничего скандального ни писать, ни делать не собирался, если он, предположим, любил эту женщину по-настоящему — какого черта он все записал на пленку? Похоже… Да не похоже, а совершенно точно, — не предупредив ее об этом.
Когда Кейт устала от всего, что обрушил на нее Чарльз, она попыталась разобраться в другой ситуации. Она была еще в состоянии что-то представлять, о чем-то рассуждать, но уже на пределе.
Кейт вдруг отчетливо поняла, что Карен Оберн, которая засекла ее бывшего любовника в Новом Орлеане и могла на лодке следовать за ним в Карвилль, — журналистка, чьей рабочей гипотезой была гомосексуальность Фрэнсис, Карен, которая была амбициозной женщиной и собиралась организовать скандал, — это та самая Карен Оберн, которую убили выстрелом в голову в вестибюле дома номер восемьдесят девять по Парковой авеню в Хобокене, Нью-Джерси. Как выразилась газета «Пост», над ней учинили «МАФИОЗНУЮ РАСПРАВУ». Ее убили, а тело потом спрятали на пустыре, так считает полиция. И Кейт Нейсмит живет именно в этом доме! Кейт Нейсмит является тем лицом, за которым охотились, но вместо нее умерла Карен Оберн. Несомненно, абсолютно точно, убийца журналистки считал, что Карен — это Кейт, поскольку та заходила в дом номер восемьдесят девять по Парковой. А шла она туда, должно быть, чтобы разведать, не знает ли Кейт Нейсмит что-нибудь о поездке бывшего любовника Чарльза Айвса в Луизиану.
Каким образом все произошло, представить несложно. Но был здесь еще один более важный факт, буквально кричащий факт. Карен Оберн оказалась убита еще и потому, что кто-то другой, кроме журналистки, предполагает и интересуется тем, что может знать Кейт Нейсмит о поездке давнего любовника Чарльза в Луизиану. Кто-то еще заподозрил тоже, что Кейт Нейсмит много знает. И этот кто-то хотел убить Кейт, чтобы она никому не рассказала ничего. Ему плевать на то, что на самом деле она ни хрена не знает ни о какой поездке Чарльза.
Несмотря на то, что это ключевой, кричащий факт, Кейт старалась не думать о том, что произойдет, когда они узнают… А они непременно узнают, что ошиблись и не убили ее. Потому что ее не было в Хобокене. Они станут соображать, а где же она может находиться, и сумеют путем великолепной дедукции вычислить, что у нее, возможно, остались ключи от квартиры Чарльза, и что сию минуту она находится именно там.
А так как это довольно легко представить, возникает вопрос: почему Кейт не позвонила Дейву Милнеру и не напомнила ему о разговоре, о том, что перепугана до смерти, до самых пяток? Почему, по крайней мере, не попросила его временно отложить беседы с подозреваемыми, осведомителями и плохими парнями, и, пожалуйста, ну пожалуйста, двинуть задницей в ее сторону, пожалуйста. Она устала сидеть, забившись в угол, с выключенным светом. Пожалуйста.
А ответ на этот вопрос был такой: она не позвонила Дейву Милнеру потому, что не смогла бы удержаться и поинтересовалась бы, почему он не сообщил ей во время последнего телефонного разговора, что за месяц до смерти Чарльза (она узнала об этом из ежедневника на столе) Дейв Милнер встречался (или должен был встретиться) с ее бывшим любовником Чарльзом в Музее Современного Искусства?