«Никсы» одержали победу над «Сиэтл», «Нетс» — над «Хьюстон», «Рэйнджеры» — над «Монреалем». «Дьяволы» и «Айлендеры» потерпели поражение.

Прогноз национальной службы погоды: утром временами снегопад, усиливающийся к обеду, толщина снежного покрова три-пять дюймов. Максимальная температура около двадцати градусов по Фаренгейту, минимальная вечером ноль-плюс пять в городе, минус пять-десять в пригородах. Сейчас плюс четыре градуса. Сильный западный ветер, до двадцати двух миль в час, ощущение такое, как в Биг-Эдди, Манитоба.

— Парни, а этот, про трех торчков, вы слышали? — Джеймс Джонс закинул руку на спинку переднего сиденья и повернулся всем корпусом, чтобы взглянуть на Джейка Ньюмена. Тот засунул руки в варежках из нечесаной шерсти под себя. Он был закутан в шарф из такой же шерсти по самый нос, в шерстяной же кепке с ушами, натянутой до предела. Капюшон пуховой парки поднят и затянут до невозможности.

— Следи за дорогой, Джонси, — огрызнулся Ньюмен, хотя дороги не было в помине, только белая стена в белом мире.

Джонс уставился вперед:

— Два нарика порют кобылу между собой. Подходит третий…

— Как это «между собой»? — удивился Мэт Мак-Говерн.

— «Между собой» — значит, делят удовольствие на двоих, — объяснил Стив Федеричи. — Так, Джонси? Когда ублюдки говорят: пить, курить «между собой» — значит, они делятся бычками, косячками или бутылкой, верно?

Джонс кивнул:

— Подходит третий торчок и говорит: «Чуваки, что, не в курсе про СПИД?» Первый и отвечает: «Отмерзни, братишка. Все клево. Мы СПИД не подцепим. Мы в презервативах».

Федеричи и Мак-Говерн рассмеялись, а Джонс снова повернулся всем корпусом и взглянул на Ньюмена.

— Приди в себя, лейтенант. Отмерзни.

Ньюмен и так отмерз. Затвердел. Остыл до самой низкой температуры за всю жизнь. Он был таким промороженным насквозь все последнее время. День и ночь, на улице и в помещении. Некоторые люди, казалось, привыкли к морозу и снегу. Например, его жена Мария, родившаяся и выросшая в Пуэрто-Рико. Джонс, родившийся и выросший в Дареме, Северная Каролина, тоже не боялся холода. Федеричи и Мак-Говерн, выросшие в Бэй-Ридж, Бруклин, и Ричмонд-Хилл, Квинс, еще два таких же. Ньюмен, который родился в Парк-Слоу, и вырос в Сансет-Парк, Бруклин, не похож на них. Его недавно подстрелили, и он был теперь на особом положении по сравнению с Марией, Джонсом, Федеричи, Мак-Говерном и всем остальным человечеством, независимо от места рождения.

— Парни, а вы слышали о бабе, которая засунула мужа в пилораму? — спросил Мак-Говерн.

Федеричи, сидящий рядом с Ньюменом, облокотился о спинку переднего сиденья.

— Давай, трави.

— Это не анекдот. Этот малый — из Канады, кажется, — отсутствовал два года, а потом выяснилось, что старушка засунула беднягу в пилораму.

— Муз Лапа, Канада, — сказал Джонс. — Я читал в «Стар».

— Муз Папа, — возразил Мак-Говерн, — это писали в «Пост». И там место называлось Муз Папа.

— Мне плевать, даже если Муз Попа, — окрысился Ньюмен. — Слышать ничего не хочу.

Ему не хотелось слышать о людях, которые засовывают других в оборудование, а потом делают вид, что те исчезли. Очень похоже, когда кто-то душит свою жену, потом насилует, предварительно натянув презерватив, чтобы не оставлять спермы, потом прикидывается только что возвратившимся из однодневной командировки и нашедшим жену мертвой и поруганной в кухне. Замок задней двери, конечно, сломан, куча барахла украдена. Потом однажды полицейский, вместе со всеми купившийся на выдуманную историю, пришел через несколько месяцев, чтобы рассказать бедному вдовцу о несостоявшемся насильнике, которого накрыли с его членом, а дома у мерзавца нашли много товара. Коп собирался сказать: «Придите посмотреть, нет ли там вашего чего-нибудь, поскольку, если там что-то окажется, значит, это тот самый подонок, который пришил вашу жену». Но по какой-то причине парень решил, что его дело — швах. И не успел мусор открыть рот, как вдовец выхватил из-под старого крысиного свитера пистолет «Стар 30ПК», девятимиллиметровый, пятнадцатизарядный, передернул затвор и прицелился в полицейского Ньюмена. Нажал на курок, промахнулся самую малость.

И про Канаду слушать ничего не хочется. Какой-то засранец по радио вечно говорит, что холодно, как где-то там в Канаде. И называет место, о котором Ньюмен в жизни не слышал, но название адски холодное, стылое. Если Ньюмен когда-нибудь столкнется с этим говнюком, он возьмет его за шкирку, затащит в ближайшую мясную лавку и посадит в морозильник примерно на неделю.

Федеричи на него вытаращился:

— Господи, я никогда такого от тебя не слышал. Ты так дергаешься из-за Милнера?

Ньюмен попытался хоть что-то разглядеть через стекло:

— Мы скоро будем на месте?

— Мы еще в парке, — ответил Джонс. — Осталась пара минут.

Центральный парк? Он не выглядит как Центральный парк. Похоже на Северный полюс. Или на Южный. Смотря где холоднее.

— Я видел заголовок в «Стар», — сказал Джонс. — Статью не читал, только заголовок. «Донор хочет вернуть свою почку».

Федеричи рассмеялся:

— Джен видела такой: «Ребенок родился беременным». И очень распереживалась. Ребята, как вам нравится Ванна?

— Меня от Ванны тошнит, — заявил Мак-Говерн.

— Я имею в виду имя моего ребенка, — объяснил Федеричи.

— Ванна Федеричи, — хмыкнул Мак-Говерн. — Звучит забавно.

— Особливо, если родится мальчишка, — вставил Джонс.

— Сто раз тебе говорил, — вспылил Федеричи. — Будет девочка. У Джен был амниоцентоз.

— Живешь и не знаешь, — вздохнул Джонс. — Выглядела она здоровой, как морж.

Мак-Говерн хлопнул Джонса по руке:

— Джонси, я тебе говорил, как мы, бывало, называли Стива задолго до его женитьбы и повышения упитанности? Он был такой дохлый, что мы придумали ему прозвище «Макаронина».

— Что значит «мы», ты, жирный ирландский член? — вспылил Федеричи.

— Дженифер — еврейка, да? Она что, дает тебе на ужин всякую фигню: шарики из маци и что-то в таком роде?

— На что ты претендуешь, Мэтти, на звание «расист года»?

— А что такого я сказал? Еврейка. Что ты из меня делаешь антисемита? Ты сам называл меня «ирландским членом».

— А ты обозвал меня итальянской макарониной.

— Довольно, — прервал перепалку Ньюмен.

— Ребята, вы слышали об объекте с ведерком из-под попкорна на голове? — спросил Джонс. — Мак-Иверс и Блумфилд его выволакивали. Парень получил свою долю из девятимиллиметрового с глушителем в киношке на Восемьдесят шестой Восточной. За ухом. Профессионал работал в бандитском стиле. Но непонятно, что произошло, объект-то чистый, никто, простой парень. Бумажник оказался цел, с приличной суммой наличных, и часы на месте. Прикол в том, что задница, которая его угрохала, после этого надела такое большое ведерко из-под попкорна на голову и в таком камуфляже его оставила. Два сеанса бедняга так просидел, никто ничего никому не сообщил, не позвал управляющего. Шла мура со Сталлоне, огромные толпы зрителей. Один из билетеров заметил парня, но, говорит, приходилось видеть и похуже. Бывало, трахались, стреляли в потолок… Его нисколько не возмутило, что какой-то чувак захотел посидеть с ведром попкорна на голове. Потом пацанята стали беситься, издеваться над ним, кидаться бумажками и всякой фигней. Наконец один бросил набитый мусором стаканчик, сшиб картонку с головы бедняги, все увидели кровь и дырку от пули, тогда и позвали управляющего. Два сеанса просидел. Четыре долбаных часа.

— Может, этот парень слишком громко ел попкорн? — сказал Федеричи.

— Фильм со Сталлоне, — прикинул Мак-Говерн, — все сходится, паршивые итальяшки.

— Не надо начинать, — предупредил Ньюмен.

— Приехали, — объявил Джонс. — Пятая авеню.

Ньюмен вытащил из-под зада левую руку и потер стекло дверцы, очищая его от инея, но все равно ничего не увидел из-за налипшего снаружи снега. С Ньюменом все обстояло наоборот: он мог по временам оттаивать снаружи, ходить как нормальный человек, вести естественные разговоры, травить анекдоты и смеяться над ними. Но ничего не мог сделать со льдинками изнутри. Он почти слышал, как они образовались, когда пуля с негромким ноющим звуком пролетела возле левого уха. Человек, который удавил свою жену, изнасиловал ее и представил все так, словно это сделал кто-то другой, всадил вторую пулю в собственный рот после промаха. Ньюмен даже не расслышал выстрела, только увидел содержимое человеческого черепа разбрызганным по стене холла. Этот человек занимал половину дома в Дугластоне.

Джонсу пришлось опустить стекло для лучшего обзора, надо было убедиться, что нет встречных машин, направляющихся на юг к Пятой. Может быть, Санта Клаус и его северный олень совершают свой послерождественский пробег. Зародившийся где-то к северу от Муза Папы ветер свистел во всю силу и задувал хлопья снега в салон машины.

— Закрой окно и рули, Джонси, — поторопил Федеричи. — Если в нас кто и врежется, то мы мягко приземлимся в симпатичный сугроб.

— Расскажи это тому парню, Айвсу, — заметил Мак-Говерн, когда Джонс закрыл окно и снова повел машину, — тому газетчику. Один полицейский в предварительном опросе сообщил, что приземлился он в сугроб и выглядел как китайское рагу. Они соскребли там, сколько сумели, но еще нужно смотреть под ноги, потому что иногда в снегу случайно попадаются липкие кусочки мозга.

— Славно, Мэтти, — констатировал Федеричи. — Мы еще не ели.

— Ну и не ешьте. На хрен вы мне сдались.

— Мне надо регулярно питаться. Я тоже беременный, так говорит врач Джен.

— «Полицейский родился беременным», — сострил Мак-Говерн.

— Ну вот. Парень в синем пальто — это Милнер, лейтенант, — сообщил Джонс.

Ньюмен знал, который из них Милнер. Он замерз, в него стреляли, а Федеричи только что подсказал, что еще и голоден… Все это не имело такого значения, как предстоящая необходимость работать в паре с Милнером. Спасибо компьютеру.

* * *

— Не компьютеру, Джейк, — поправил главный инспектор Лу Клингер, — компьютерной программе.

Заместитель главного инспектора Майлз Истерли сказал:

— Софтвер, — но не был твердо уверен, что употребил верный термин. Он добавил: — Мы знаем, что между тобой и Милнером есть кое-что.

Ньюмен парировал:

— Не «кое-что». Глубокая вражда, основанная на полном взаимном неуважении и презрении к моральному облику и методам работы невольного партнера, усиленная случайными, но довольно мощными столкновениями в течение долгого времени.

Истерли коротко взглянул на Клингера, который смотрел в окно, туда, где располагалось кладбище, хотя видно было не дальше чем на несколько футов. Но настоящий снегопад был еще впереди.

— Это не мои слова, а Бернштайна, более или менее похоже. Доктора Бернштайна, — уточнил Ньюмен.

— Выжиматель мозгов в отделе, да, мы знаем, — сказал Истерли.

— Не называй его так, — возразил Ньюмен. — Я предпочитаю называть его психологом, кем он и является, согласно теории, его собственной, бернштайновской. Но я с ней солидарен. Если я назову его выжимателем мозгов, значит, я его не воспринимаю всерьез, как должно. Я его ставлю в таком случае наравне с бухлом, хавкой и бычками, я бы поступил как наркоман, который называет марихуану «бум-бум», героин — «скегом», а кокаин — «содой», и дурачит себя, будто не является самоубийцей.

— О’кей, Джейк, — согласился Клингер, — я понял твою точку зрения. Нашу точку зрения…

— Позвольте мне договорить, Лу… сэр, пожалуйста.

Клингер вздохнул, передернул плечами и развел руками скорее беспомощно, чем поощряюще.

— Я бы не хотел ставить Бернштайна в один ряд с этими штуками, поскольку не хочу воспринимать его несерьезно. Если для отдела нужен психолог, я должен относиться к этому без легкомыслия, так же, как к инструктору по физкультуре, священнику и другим специалистам.

— С каких пор ты ходишь к священнику, Джейк? — удивился Истерли и сам рассмеялся. — Или к физкультурнику? — расхохотался еще громче, приглашая взглядом других последовать его примеру и свести разговор к шутке, что ему было бы очень удобно, ведь он называл мозгодава мозгодавом.

— Джейк, — Клингер встал и, обойдя стол, уселся на него. — Джейк, подумай вот о чем: если ты так серьезно относишься ко всем специалистам, Бернштайну, Капелло и остальным, ты так же должен воспринимать и Поделла.

— Поделл — компьютерщик, Джейк, — пояснил Истерли.

— Джейк его знает, Майлс, — сказал Клингер.

Истерли начал потеть.

— Понимаешь, о чем я говорю, Джейк? Поделл принес программу, которая подбирает детективов по навыкам, опыту, личностям, внеслужебным интересам. Хорошо, Джейк, не строй рожи, наверное, тебя удивит, что у вас с Милнером много общего за рамками службы.

— Сомневаюсь, — сказал Ньюмен, — сомневаюсь. Я не теряю время в мужских магазинах, лавках с электроникой, спортивными товарами, автозапчастями и во всех других магазинах, сверкая своим значком, и не протягиваю руку, собирая бесплатные костюмы, клюшки для гольфа, телевизоры, покрышки, шарфы, салями — все задарма, что только можно придумать, и не называю это «отношениями с общественностью». Это вам для начала.

Клингер мягко прервал его:

— Джейк, если у тебя есть достоверные факты, что лейтенант Милнер берет, разбойничает, трясет торговцев, как угодно, то твой долг и как гражданина, и как общественного служащего сделать заявление в инспекторскую службу.

— Милнер — ловчила, бездельник и никудышный полицейский, — заявил Ньюмен. — Я скажу это любому, кто выслушает.

Клингер отвернулся и достал папку с полки. Крутанулся обратно, открыл ее и быстро перелистал.

— Тебе известно, что Милнер, как и ты, ходит на курсы по истории искусства?

— Дейв Милнер? Плутишка Дейв Милнер?

Клингер улыбнулся:

— Он спросил: «Джейк Ньюмен?» Вы оба подавали рапорты о переводе в отдел краж художественных ценностей и оба, не имея рекомендаций, ссылались на курсы по истории искусства. Ты — в музее «Метрополитен», а он — в Бруклин-Колледж. Хорошие курсы, Джейк? Глэдис собирается записаться.

— Не знаю. Я не смог попасть на первое занятие, потому что тянул лямку, и не пошел на второе, третье и четвертое из-за погоды. Завтра должно состояться пятое, и снова будет идти снег, да? Дейв Милнер подал рапорт о переводе в художественный отдел?

— По той же причине, что и ты, я подозреваю. В кражах картин не так много летающего свинца. Вам обоим недавно пришлось глядеть в стволы не с того конца. Каждый раз, когда на полицейского нападают, — или по крайней мере, часто, — ему начинает нравиться мысль об отсутствии летающего свинца в картинных кражах, и мы получаем рапорты о переводе.

Ньюмен призадумался:

— Я ничего не слышал о нападении на Милнера.

— Стукачок из наркоманов. Думал, что Милнер валит на него перуанскую гору, и напал. Но его машинку заклинило. Не черт знает какое отличие от того, что случилось с тобой.

Ньюмен хотел запротестовать, объяснить, что случаи чрезвычайно различны. Наркоман-стукач требует сверхосторожного отношения. А на него напал человек, который убедил команду опытных сыщиков, бригаду прокуроров, присяжных и каждого полицейского репортера в городе, что находился в Южной Стейт-Парквей по пути к контрагенту, которому собирается продать художественные работы из металла, в то время, когда некто душил и насиловал его жену на кухне дома в Дугластоне. К этому человеку Ньюмен зашел из чувства глубокого сострадания, надеясь, что идентификация украденной микроволновой печи или чего-то подобного принесет хоть какое-то утешение и чувство отмщения. И машинку у того не заклинило два раза. Прежде чем Ньюмен сумел все это выдать, Клингер сказал:

— Ты знаешь, что у вас с Милнером жены испанского происхождения, обеих зовут Мария?

Ньюмен прищурился:

— Жену Милнера зовут Соня или что-то в этом роде, а ее брат — раввин.

— Она умерла, Джейк. Около шести лет назад. Он женат уже четыре года на женщине из Венесуэлы, тоже бывшей вдове. У нее одиннадцатилетняя дочка от первого брака.

— Плутишка Дейв Милнер, который бегал за шестнадцатилетними девочками из приходской школы? Его жене следовало бы держать ребенка подальше от него.

Клингер улыбнулся:

— Люди меняются, Джейк. Я помню время, когда ты ходил пешком на Дальние Скалы, до визитов к… э-э-э… к психологу. Милнер тоже посещает Бернштайна.

— Дейв Милнер?

— Фактически каждую неделю. Ты ходишь только два раза в месяц.

Клингер бросил папку назад, выбрал другую, необычно тонкую. Он говорил быстро, а Ньюмен раскачивался перед ним на каблуках.

— Чарльз Айвс, репортер «Геральд», погиб прошлой ночью, упав с крыши или верхних этажей жилого дома между Семьдесят четвертой и Парком…

— Сорвался, прыгнул или столкнули? — спросил Истерли. — А верхний этаж — любой из верхних этажей или же пентхауз Фрэнсис Мак-Алистер, всемирно знаменитого федерального прокурора?

— Я слышал об этом по радио, — сказал Ньюмен.

— Да, — подтвердил Клингер. — Хорошо. Невзирая на то, что Майлз уже сформулировал собственное мнение, мы хотели бы произвести расследование. Дверь на крышу намертво завалена снегом, так что о крыше мы упомянули только для проформы. Апартаменты Мак-Алистер обрамлены террасой с южной стороны, где Семьдесят четвертая улица. Были кое-какие признаки, что кто-то перебрался через край, но ничего определенного, никаких свидетельств. Почти всегда ветер начисто выметает снег с этой части террасы. К тому же по описанию места происшествия видно, что патрульные и команда из полицейского участка не сразу сообразили, кто такая Мак-Алистер.

Медик-эксперт определил время, когда наступила смерть — около полуночи, плюс-минус час. Мак-Алистер утверждает, что вернулась домой около десяти тридцати и к одиннадцати тридцати уже спала. Она говорит, что Айвса в ее квартире не было. Однако он бывал там раньше — по работе и как гость, написал статью о ней в свою газету пару месяцев назад и взял несколько интервью. Он и совсем недавно тоже заходил. Один из привратников рассказал полицейским, что Айвс входил в число парней, которых Мак-Алистер случалось приглашать на обеды. Всех вместе — никогда. Каждый раз — одного. Мак-Алистер подтвердила, что Айвс побывал у нее в гостях неделю тому назад, на коктейле, где собиралась масса народа.

Мы берем это дело из полицейского участка. Слишком горячее. Компьютерная программа показывает, что вы с Милнером идеально подходите друг другу и к этой работе. Мы не доверяем машине решать вопросы увольнения персонала, Джейк, не беспокойся. И это не то, что некоторые умные засранцы называют игрой в свидания. Здесь мы не смотрим на совместимость сотрудников, нам нужны лучшие команды для каждого конкретного дела, особенно такого, где ожидается слишком много внимания со стороны печати и телевидения.

— Дейв знал Айвса. Подробности мне неизвестны, но несколько лет тому назад, семь или восемь, Айвс освещал убийство, которым занимался Дейв. Айвс увлекся вдовой потерпевшего и вмешался в расследование Дейва.

Значит, Дейв, вот так. Дейв и Джейк. Старые друзья. Как в этой песне, что Мария, его Мария, так любит: Вилли Нельсон и Роджер Миллер, и кое-кто еще. Играют в крокет, бросают подкову и сидят в парке на скамеечке, рассказывая небылицы о старых подружках. Они с Милнером могли бы рассказать байки о жуликах, массовых убийствах и разных подонках, которых когда-то накрыли.

— Айвс был одиночкой, — сообщил Клингер, — холост, родители умерли, ни братьев, ни сестер, ни близких друзей, даже на работе. Во времена, когда Дейв его знал, у него была подружка, как помнится. Красивая, умная, хорошо знающая, что почем. Необходимо ее найти, она может быть в курсе, чем Айвс занимался в последнее время. Дейв тебе об этом расскажет… Тебе приходилось вести несколько щекотливых политических дел, Джейк. По этой причине программа выбрала тебя. Поделл так говорит. Видишь, человек умеет разбираться в советах машины. Это не тот случай, когда слепой следует за безумным.

Славно сказано. Кто ему такое выдал? Ньюмен удивился, обычно Клингер совсем не так говорит. Так может говорить Бернштайн, и Ньюмен тоже — когда вспоминает, о чем беседовал с психологом, и еще парочка полицейских, которые признались, что они ходят к доктору. Может, все полицейские в отделе ходят к Бернштайну. В таком случае, он будет не единственным, кто скажет слово, которое собирается сказать. Бернштайн считает, что его не просто можно употреблять, его иногда жизненно важно, необходимо употреблять, если требует ситуация.

— Нет.

— Что «нет», Джейк? — Клингер раздраженно дернул головой.

— Нет. Я не буду работать с Милнером.

— Мы не говорили о постоянной паре, Джейк. В зависимости от дела, в чем и суть.

— Нет.

Истерли попытался урезонить:

— Джейк.

— Вы говорите, слепой не должен следовать за безумным, я утверждаю: зрячий не должен следовать за мудаками.

— Джейк, — настаивал Истерли без особой надежды.

Клингер встал со стола, обошел его и сел в кресло:

— Это приказ, лейтенант Ньюмен. Или подчиняетесь, или вон в снег искать другую работу. Возможно, вместо изучения истории искусств вы начнете красть картины. Наслышан, что это довольно доходное занятие. Майлз, когда будете уходить, попросите Кристину зайти ко мне.

* * *

Милнер сказал:

— Ну-ну.

Выглядел он так, будто только что вышел из-за столика в «Джо и Роуз» или «Пост-Хауз», за которым было полно крутых светских львов и крупных транжир, парней, которые называют Синатру просто Фрэнком. Он был с непокрытой головой, обут в дорогие черные мокасины с кисточками, но каким-то образом его волосы — дорогая подбритая стрижка, — как и его ноги, оказались сухими. Воротник дорогого темно-синего пальто поднят, а вокруг шеи намотан кашемировый шарф серого цвета. Он посмеивался над паркой Ньюмена, его кепкой с ушами и утепленными ботинками.

— Ты выглядишь, как Нанук с чертова Севера, Ньюмен.

— Подойди сюда на секундочку, а, Милнер?

Ньюмен отвел Милнера ко входу в кабинет врача, затем повернулся спиной к ветру, так что Милнеру пришлось подставить лицо снегу, и когда он, защищаясь, втянул голову в плечи, Ньюмен сказал на ухо партнеру:

— Одна подначка, только одна, и ты получишь пулю в коленку.

Милнер рассмеялся, подставив разинутый рот ветру и вдыхая снежинки, как фантастический монстр.

— Я читал заметку в «Ньюс» про парня, который напал на тебя, Ньюмен. Будь осторожен в разговорах с прессой. Они таят злобу на всех вокруг и могут смешать тебя с дерьмом. Кто бы ни писал заметку — не был обычным полицейским обозревателем. Не буду убеждать тебя, что ты не должен разговаривать ни с кем, кроме обычных полицейских журналистов. Ясно одно — тот, кто написал этакую вонючку, имел на тебя зуб и выставил тебя чуть ли не косноязычным. Неприятный оборот для всех, Ньюмен. Из-за этого мы выглядим как толпа сраных придурков. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Есть только один придурок, — ответил Ньюмен. — Его мы в расчет брать не будем и давай скорее примемся за дело. Только один…

Милнер вынул левую руку из кармана (перчаток он не носил), посмотрел на золотые часы, по всей видимости, дорогие. Потом полюбовался бриллиантовым колечком на мизинце, слегка повернул его до правильного положения.

— Надеюсь, под твоей глупой паршивой курткой надето что-нибудь приличное. У нас через пару минут состоится свидание с самой сексуальной чиновницей. Хочешь осмотреться или примешь на веру, что ничего не обнаружено здесь, внизу, кроме места, где он приземлился?

В самую лучшую погоду, когда стоит один из редких ясных весенних дней и город выглядит, словно лесной питомник, а все женщины на улице кажутся стройными и длинноногими, спешащими на коктейль с Робертом Редфордом, Ньюмен принял бы на веру слово почти любого копа, полагавшего, что ничего не было найдено у подножия здания, с которого упал человек, или спрыгнул, или его столкнули. В теперешнюю погоду, когда пальцы на ногах замерзли до такого состояния, что он их совсем не чувствовал, он принял бы на веру подобные заявления и многих полицейских, которым не доверял в нормальных условиях. Но Плутишке Дейву, утверждающему сейчас, что не осталось никаких следов там, куда человек прыгнул, или упал, или его столкнули, он не поверил и сказал:

— Ты ступай внутрь. А я посмотрю кругом повнимательнее.