ПЕРВАЯ ГЛАВА

Из чего забегают в горлышко? За чем обращаются к правительству? Что носят бабушки? С кем сплясать приятно?

По волнам плыла мокрая снаружи, сухая внутри бутылка. В бутылке тосковала букашка Наташка. Она только на минуточку из любопытства забежала в горлышко, но в эту минуту бутылку заткнули, кинули в море. Вместе с Наташкой в бутылке плыла сухая записка. От скуки Наташка уже сто раз прочитала эту несчастную записку, выучила наизусть и теперь, такая же несчастная, печально бродила по последней букве «Ц». Волны шлепались на бутылку, забрызгивали стекло. Наташка перепрыгнула на предпоследнюю букву «И», там тоже немножко погуляла. Потом шагнула на стоящую рядом «Р», оттуда — на «П». Гулять по буквам ей надоело. Букашка легла на «Ш» — это была первая буква последнего слова — и заснула. Ей приснились сабля и сопля. Саблей размахивал здоровенный пират, сопля висела на кончике носа другого пирата. Простуженного. Простуженный кашлял и чихал, а здоровенный обещал Наташке кучу неприятностей, если она выдаст их пиратскую тайну.

— Какую тайну? — причитала Наташка во сне. — Нет у меня ваших тайн. Нету.

— Врешь, врешь! — шипел во сне здоровенный пират, а на его лысине подпрыгивал, дрыгал кривыми лапками, хищно щелкал клювом попугай Полиглот, владеющий тремя с половиной языками.

Букашка Наташка больше не могла смотреть такой страшный сон, изо всех сил постаралась проснуться. И у нее получилось.

Проснулась Наташка голодная, на завтрак съела маленький кусочек записки — ничего другого в бутылке не нашла.

Шли дни. Бутылка плыла. Наташка ела записку. Каждый раз откусывала по кусочку на завтрак, обед, ужин и в один прекрасный день съела записку до конца. Этот день действительно оказался прекрасным: к вечеру бутылка стукнулась о берег острова Эскадо и разбилась. Пошатываясь, Наташка осторожно, стараясь не порезаться, выбралась из крупных осколков и впервые за долгие месяцы легла спать на твердой земле. Твердая земля Наташке не понравилась, оказалась слишком жесткой. Букашка никак не могла заснуть, крутилась, вертелась и среди ночи решила поискать что-нибудь помягче. Нашла и тут же заснула.

Ей приснился сон. К счастью, на этот раз во сне было очень темно. Букашка ничего не увидела.

Этой же ночью с другой стороны к острову Эскадо подкрался неопрятный корабль. На берег вылезли двое с лопатами. Один здоровенный, другой простуженный.

— А…пчхи! — сказал простуженный здоровенному, и оба, стукаясь лопатами, убежали в темноту.

А утром на главной улице острова Эскадо случился затор. Машины никуда не ехали. Посреди улицы двое с лопатами копали яму. Яма становилась все глубже, застрявших машин собиралось все больше, водители с пассажирами нервничали все сильней и сильней.

— Почему яма? — спрашивали друг друга вод ители и пассажиры. — Зачем яма? Да еще такая глубокая.

Милицейский в зеленой фуражке нагнулся над ямой, вежливо крикнул вниз:

— Людям ехать надо, а у вас яма. Все на работу опоздают.

— Ну и апчхи! — грубо ответили из ямы и выкинули оттуда две кучки земли.

Милицейский молниеносно присел, метнулся влево, ловко увернулся от первой кучки, потом стремительно прыгнул вправо, там хотел увильнуть от второй, но вторая кучка земли его настигла. Попала прямо в фуражку.

Милицейский спокойно стряхнул землю с фуражки, сказал все еще вежливо, но уже очень строго:

— За это придется ответить.

Водители, пассажиры выскочили из машин, сбежались к яме посмотреть, как будут отвечать копатели.

Но из ямы не ответили. Милицейский зорко посмотрел в глубину, никого не увидел. В яме было пусто. Оба копателя, простуженный и здоровенный, исчезли вместе с лопатами из ямы в неизвестном направлении.

В это же утро, рассказывая Президенту Синдирелле новости, теледикторы сообщили:

— На нашем острове посредине главной улицы выкопалась яма. Глубокая. Кто выкопал, зачем копал — неизвестно. Население волнуется, проехать не может, обращается к Правительству за разъяснениями, спрашивает, что делать.

— Взять лопату, — сказала Синдирелла, — и закопать. И не приставать к Правительству с пустяками.

Но это были не пустяки. Начинались странные события. Приближались серьезные неприятности.

Вдруг среди бела дня на центральной площади острова Эскадо заговорил огромный памятник Робинзону. Тому самому, который когда-то первый открыл остров. Медный Робинзон разговаривал сам с собой двумя голосами.

— Ну, теперь они у меня попрыгают! — сказал Робинзон сам себе.

— Ага! Попрыгают! И попляшут! — тут же согласился сам с собой памятник и звонко чихнул. Два раза.

— Будьте здоровы! Вы что-то сказали про танцы? — взволнованно спросила Робинзона белокурая бабушка, которая прогуливала вокруг памятника свою черную таксу. В далекой юности белокурая бабушка слыла отличной плясуньей. Она бы и сейчас была не прочь сплясать, но только с хорошим партнером.

— Уноси ноги, старая перечница! — невежливо гаркнул Робинзон, и обиженная бабушка кинулась прочь, унося ноги, а заодно унося с собой на поводке возмущенную таксу Ваксу — такса как раз собралась задрать лапку возле левого медного ботинка Робинзона.

Оскорбленная такса с бабушкой поражались: такой уважаемый памятник, сам Робинзон, оказался невежливым грубияном. Но Робинзон не оказывался грубияном. Бабушке нагрубил вовсе не памятник.

Огромный медный Робинзон был пуст внутри, и в этой темной пустоте скрывались от правосудия два заядлых пирата. Здоровенный капитан Плинтус и простуженный адмирал Шприц.

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

Что едят в горькие минуты? Как разогреть сердце? Отчего чихают нелюбимые? Кого домой не пускают?

Теперь, чтоб рассказать, как и зачем пираты в темную пустоту всунулись, надо начать с того самого дня, когда капитан Плинтус и его попугай Полиглот решили мстить жителям острова Эскадо.

В тот же день Плинтус и Полиглот получили посылку. Вернее, посылку получил Плинтус, а попугаю в посылке передавали только один привет.

Посылка стукнулась о борт пиратского корабля, Плинтус ее выловил, увидел, что это банка с крышкой. И с этикеткой. На этикетке большими прямыми буквами написано: «Вишневый компот», ниже, корявыми маленькими: «Капитану Плинтусу от старого знакомого».

— Вот спасибо какому-то старому знакомому. Подсластил горькую минуту! — растроганно приговаривал Плинтус, откручивая крышку. — Компотик прислал. С ягодами.

— А мне, — подпрыгивал на лысине у Плинтуса Полиглот, — ягод отсыплешь?

— Не знаю, не знаю, — крутил крышку Плинтус. — Косточек дам. Поклевать.

Не найдя в банке ни ягод, ни косточек, капитан и попугай сильно огорчились. Когда нет ничего сладкого, горькие минуты еще горше на вкус. Очень противные.

В банке валялась только длинная записка:

«Плинтус, это я! Твой старый знакомый. Сижу в дальних краях, думаю. Одна повариха Дарья меня кормит. Я ей признался в любви. Не взаправду, а нарочно, чтоб она со мной гулять стала. Мы гуляем на берегу. Целый час. Приплывай скорей в этот добрый час. Я с тобой убегу. Очень мне на волю надо. Хочу жителям одного острова Эскадо немножко помстить. Чтоб на всю жизнь запомнили, черти, как чужие клады растаскивать. Вот послушай, что я им скоро сделаю!..»

Дальше в записке рассказывался план жуткой мести жителям, а в конце передавался привет Полиглоту и стояла подпись: «Адмирал Шприц».

План жуткой мести Плинтусу очень понравился. Капитан велел попугаю свистать самого себя наверх, поднимать паруса.

Неопрятный корабль вытащил из воды ржавый якорь, поплыл в далекие края выручать старого знакомого — адмирала Шприца.

Пока Плинтус спешил на выручку — путь был неблизким, — адмирал Шприц ежедневно гулял с поварихой по берегу, часто признавался в любви. А сам только и думал, как бы скорей убежать и с ней расстаться. Навеки.

Дарья чувствовала: любовь у адмирала какая-то липовая, самодельная, недосоленная. Но у нее, как у всех поварих, было жаркое, кипучее сердце, которое, несмотря ни на что, хотело верить в любовь. И верило. Несмотря ни на что.

— Посмотри, — говорила Дарья своему пылающему сердцу. — Он же врет, разбойник!

— Не разбойник, а пират, — с жаром отвечало сердце и еще сильней вспыхивало. — А вдруг не врет?..

— Для вас, дорогая моя, — подлизывался адмирал к поварихе, — я готов на все на свете.

— На свете он, может, и готов, — убеждала свое горячее сердце повариха, — а в темноте по-другому запоет. Опять кого-нибудь ограбит.

— Не ограбит, — надеялось сердце. — Он больше не будет. Исправится. Давай его любить!

— Ах, батюшки! — пугалась Дарья. — Да что ж это делается? Ой, нет! — приказывала она сердцу. — Ох, не смей!

Но разве сердцу прикажешь!

Сердце поварихи стучало все громче, так и норовило совсем выскочить из груди, кинуться на шею коварному адмиралу.

Изо всех сил скрывая внутри сердечный жар, Дарья, хоть и гуляла с обманщиком по берегу, снаружи была холодна как лед. И смотрела на Шприца леденящим взором.

— Ай-я-яй! — стыло и зябло у лживого пирата все внутри. — Сейчас про мои враки догадается!

Повариха становилась с адмиралом все холодней и холодней.

В конце концов адмирал Шприц очень окоченел, покрылся пупырышками с ног до головы, посинел, продрог до костей, простыл и сильно простудился. Но тут как раз подоспели Плинтус и Полиглот.

Завидев неопрятный корабль старого знакомого, Шприц показал Дарье синий язык с пупырышками, сразу сбежал.

Сердце поварихи ахнуло. Но Дарья крепко сжала его твердой рукой, сказала:

— Вот видишь! Я же тебе говорила!

Обитатели дальних краев не стали гоняться за Шприцем, решили: «Такие нам ни к чему. Нам таких даром не надо».

Два старых знакомых, Плинтус и Шприц, наконец встретились. Их встреча прошла на низком уровне. Измученные жаждой мести, они наглотались очень крепких напитков, спели парочку пиратских народных песен, упали на палубу и оба крепко заснули. Простуженный адмирал всю ночь чихал во сне и наваливался на попугая, который вместе со старшими товарищами тоже хлебнул напитков, тоже валялся на палубе, разметав крылышки. Тоже крепко спал.

Утром, не умывшись, не сделав зарядки, даже не почистив ни одного зуба, старые знакомые приступили к обсуждению плана жуткой мести.

— Ты читал две мои записки? — чихнул адмирал Шприц.

— Только одну, — нахмурился Плинтус.

— Очень жаль! — высморкался Шприц. — Я посылал две.

— А что написал на второй?

— То же самое. Я две одинаковые записки послал. На всякий случай. Одну в банке вишневого компота, другую в бутылке с маринованными персиками.

— Персиков в бутылке не получал! — заволновался Плинтус. — Да и компота в банке не было.

— Персики я съел. Апчхи! С компотом, — признался Шприц. — Тебе одни записки послал.

— А еще старым знакомым называется, — обиделся Плинтус. — Раз персиков нет — и говорить не о чем. Считай, что мы больше не знакомы.

Попугаю с трудом удалось помирить надувшихся Шприца и Плинтуса.

— Мстить-то надо! — убеждал Полиглот не желающих друг друга знать пиратов.

Заново познакомив адмирала с капитаном, попугай сказал:

— Если кто-то бутылку без персиков нечаянно получит… и вторую записку прочтет… Тогда кто-то сразу весь наш план жуткой мести узнает. А вдруг этот «кто-то» жителям острова наябедничает?

— Тогда, — тряхнул увесистой соплей адмирал, — мы этого «кого-то» так отделаем! Родная мама не узнает. Спросит: «Кто это такой страшненький пришел?» И домой не пустит.

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Кто зря старается? До каких мест не докапываются? Как букашки замирают? Почему бегут к девочкам, а прибегают к тетенькам?

Если бы букашка Наташка сообразила, что ей, маленькой, грозит, она бы пришла в ужас. И осталась там навсегда. Но Наташка вообще плохо соображала. Например, она выучила записку адмирала наизусть, без запинки могла пересказать ее, а содержание записки так и не усвоила. Ничего не поняла.

— Какая месть? Какой остров Эскадо? Что это за попугай с приветом? При чем тут жадность? — кумекала букашка.

Только напрасно ломала свою маленькую голову.

Расставшись с разбитой бутылкой из-под персиков, Наташка полночи промучилась на твердой земле, в темноте нашла себе что-то мягкое, спокойно заснула. Букашка не знала, что попала на тот самый остров Эскадо, про который говорилось в записке. И не знала, что писатель записки вместе с читателем уже тут как тут. На острове. И уже выполняют свой мстительный планч.

Первое утро на острове Эскадо застало Наташку врасплох. Она открыла глаза, увидела себя на чем-то мягком, длинном, извивающемся и, наверно, очень опасном.

— Раз, два, три! — шумело извивающееся. — Вверх, вниз, в стороны.

«Змея! — обомлела Наташка. — Это я на змее спала». И немедленно устроила скандал.

— Попробуй укуси меня! — скандалила Наташка. — Вот только попробуй укуси!

— Отстань, не хочу, — сказало то, что извивалось. — Дай зарядку сделать.

— Укуси! — не унималась Наташка. — Увидишь, что будет!

— А что будет? — заинтересовалось извивающееся и перестало извиваться.

Наташка набрала побольше воздуху, завизжала изо всех сил:

— Ииииииииииииииииииии!

Когда все Наташкины «и» кончились, то, что перестало извиваться, сказало:

— Зря старалась. Я не змея. Не кусаюсь. Червяк я. Дождевой.

— А откуда ты знаешь, что не кусаешься? — с подозрением спросила Наташка.

Червяк растерялся:

— Да я в жизни никого не кусал. Да я…

— Это ничего не значит, — перебила Наташка. — Все в жизни когда-нибудь бывает первый раз. Дождевой, говоришь? А дождя-то нету. Что на берегу делаешь?

— Я? — смутился червяк. — Жду.

— У моря погоды? — недоверчиво усмехнулась Наташка.

— Нет, — вздохнул червяк. — Не дождя жду. Меня еще черт знает когда на рыбалку взять обещали. И все никак не берут.

— Возьмут, раз обещали, — успокоила червяка букашка. И спросила: — А как называется этот материк, на который я высадилась? Европа? Азия? Африка? Надеюсь, не Антарктида?

— Это не материк, — вскользь заметил червяк, выползая из-под Наташки. — Ты высадилась на небольшой участок суши, со всех сторон окруженный водой. Называется остров Эскадо.

Букашка Наташка замерла, как пораженная громом. Словно вспышка молнии осветила ее сознание.

«Месть! Пираты! Остров Эскадо! Тринадцать ужасных золотых монет!..» Содержание страшн

— Кто? Кто тут у вас главный? — взвизгнула Наташка. — Я немедленно, сейчас, сию секунду должна сообщить ему про опасность. Она грозит!

— Главный у нас Президент. К нему беги. Он крупная девочка Синдирелла. Только ты уж больно маленькая. Пока до девочки добежишь, она взрослой тетей станет. Ты до нее лет семь топать будешь, а то и все двенадцать.

— Не успеть! — ахнула Наташка, но, к счастью, ей повезло.

Как раз в этот миг к берегу подкатили на телевизионном автобусе теледикторы. Хотели измерить температуру воды в море, чтоб сообщить ее сначала Президенту, а потом всем остальным телезрителям.

Букашка Наташка вцепилась в бок автобусного колеса, быстро вращаясь, понеслась сообщать про грозящую опасность.

Автобус остановился. Придерживая передними лапками закружившуюся голову, Наташка успела перескочить на ботинок теледиктора с красивой челкой, оказалась в кабинете Синдиреллы в тот самый миг, когда крупная девочка посоветовала зарыть неизвестную яму и не приставать к Правительству. Спрыгнув с ботинка теледиктора, Наташка два с половиной часа шла под столом, добиралась до туфельки Президента. На туфельке она посидела, перевела дух. Синдирелла была очень крупной девочкой, докричаться с ее туфельки до ушей Наташка, естественно, не могла. Букашке предстояло долгое и трудное восхождение.

Жалея, что не удалось захватить с собой никаких бутербродов, Наташка начала тяжелый подъем. Стала упорно карабкаться по ноге Президента.

— Если я не дойду, — повторяла себе Наташка, — весь остров ждет жалкая участь. Эпидемия жадности.

Тринадцать ужасных золотых монет, про которые писал в своей записке Шприц, — это про них спешила рассказать Синдирелле букашка, — были на самом деле никакие не монеты. Они были очень заразные золотые таблетки жадности. Положишь в карман — тут же заразишься жадностью, будешь болеть ею все сильней и сильней, пока не перезаразишь окружающих.

Когда-то очень давно эти тринадцать жадностей испек из своих золотых зубов на чародейском огне один Колдунишка. Колдунишка жил в окружении добрых людей. Добрые ему не нравились, он решил все свое окружение позаразить. Жадностью…

Но, к своему несчастью, встретил Колдунишка на жизненном пути адмирала Шприца. В те времена молодой Шприц ходил еще капитаном третьего ранга. Но был уже очень злой. Колдунишка привык встречать только добрых, поэтому и пикнуть не успел, а Шприц его уже ограбил. И выкинул за борт.

Напрасно Колдунишка долго плыл за пиратскими кораблями, шамкал беззубым ртом, кричал, что он тоже плохой, предлагал вместе делать всякие пакости, рассказывал, какие вредные монеты он испек из своих золотых зубов. Шприц про зубные монеты внимательно выслушал, но Колдунишку подбирать не стал. Любил делать пакости самостоятельно.

На Колдунишку Шприц плюнул. И забыл. А про тринадцать золотых жадностей помнил. Руками не трогал, в карман не клал. Держал в маленьком железном сундучке.

Когда дикие пираты закапывали на открытом острове Эскадо свои клады, Шприц железный сундучок зарыл в самом укромном месте, отдельно от всех и так глубоко, что ни знакомые знакомых, ни жители острова в поисках полезных ископаемых его не нашли. Не докопались.

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Что взяла пальма? От чего удирают бессовестные? Кто растет в банках?

Теперь то самое укромное место оказалось посреди главной улицы острова Эскадо, но это Шприца и Плинтуса не смутило.

Они вообще были люди не стеснительные. Попугая оставили сторожить корабль. Ночью выскочили на остров. Во время утренней уборки спрятались в колючих кустах. Потом отцепились от кустов, вышли на главную улицу. Дорылись до сундучка. Схватили его. Испачкали землей милицейскую фуражку. Удрали от ответственности. Прорыли из ямы подземный ход до самого Робинзона, снизу забрались в его медную пустоту.

А потом отогнали от памятника бабушку, которая думала, что Робинзон говорит сам с собой и, возможно, сейчас пригласит ее на танец.

— Знала я этого Робинзона в молодости, — жаловалась белокурая бабушка черной таксе. — Он всегда был немножко не в себе. И снаружи сам с собой разговаривал.

Такса не отвечала. Думала о другом. Смотрела, не окажется ли поблизости какой-нибудь столбик.

Засевшие в памятнике пираты собрались отомстить жителям острова. Позаражать их жадностью всех до одного. А букашка Наташка, хоть и спешила изо всех сил, еще только подходила к коленке Президента.

— Ну, давай заражать! — бухыкнул в Робинзоновой пустоте Шприц.

— Давай! — брякнул Плинтус и в темноте треснулся изнутри головой о живот Робинзона.

Робинзон тоже брякнул, загудел, как большой, усталый пароход, а капитану Плинтусу робко заглянула в голову одна сомнительная мысль. Капитан засомневался:

— Зачем жадностью заражать? Им же лучше станет! От жадности больше денег загребут! Только разбогатеют. Какая получится месть?

— Хорошая! — высморкался в темноте Шприц. — Ты уж поверь старому пирату. Не богатеют от жадности. Наоборот. Совсем как нищие станут. Жадного от нищего не отличишь. У нищего ни копейки нет, жадный ни копейки тратить не хочет. Одинаковые. И толкается жадность здорово.

— Как толкается?

— Изо всех сил. На стыдные дела толкает… Даже мы, пираты, краснеем.

Адмирал с капитаном ловко выползли из-под памятника, огляделись. Прямо напротив Робинзона стояло скромное и стройное здание с большими буквами на крыше: «Главный банк Эскадо».

— Туда-то нам и надо, — радостно чихнул Шприц. — Сейчас быстренько наши монеточки приумножим. Чтоб на каждого жителя по две жадности пришлось. Мы в этот банк тринадцать монеток внесем, а оттуда целый мешок точно таких же вынесем.

— Ограбим? — обрадовался Плинтус.

— Деревня! — презрительно закашлялся Шприц. — Кто же теперь банки грабит! Наоборот. Туда деньги вносят. Вкладывают. И там растят. Знаешь, как вклады в банках вырастают?

— Знаю, — сказал Плинтус. — У меня тоже один раз пальма в кадке выросла. А потом взяла и засохла.

На самом деле Плинтус умел только грабить банки, а почему и как там деньги растут, не знал. Но подумал: «Зря я всю жизнь вклады в сундуках зарывал. Надо было в банках».

Пираты надеялись вместе со своим вкладом беспрепятственно проникнуть в банк. Но оказалось — стройное здание со всех сторон окружено высоким узорчатым забором. Перелезть через него не удалось. Пять раз адмирал с капитаном добирались почти до самого верха и пять раз падали. Вниз.

— Плюнь! Пошли ворота искать! — посоветовал Плинтус.

— Какой забористый банк! — с уважением плюнул Шприц, шестой раз падая с забора.

В широких воротах стоял, заложив руки за спину, знакомый милицейский в почищенной фуражке. Охранял банк.

— Узнает! — хлюпнул носом Шприц, высовываясь из-за забора.

— И не пустит! — согласился Плинтус. — Давай потом, ночью придем.

Но рядом с воротами пираты увидели аккуратное объявление:

Вклады от честного населения принимаем с УТРА до ВЕЧЕРА.

От разбойников, пиратов, жуликов даже НОЧЬЮ не берем.

— А мы как раз пираты, — огорчился капитан.

— Ничего, — встряхнул железный сундучок Шприц. — Тринадцати жадностей тоже хватит.

Острову Эскадо, конечно, крупно повезло, что его Главный банк оказался таким забористым. Если бы пиратам удалось забраться в банк, приумножить свои монеты, ничто, бы не спасло жителей острова от жадности. Пропали бы все до одного.

А так надежда еще оставалась. Наташка бежала уже гораздо выше коленки.

Но пираты тоже не мешкали. Начали заражать.

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

Как будет лучше? Кто ошпарил покупателей? Чем гордятся предприниматели и о чем тихо грустят воспитатели детей?

Первую монету подсунули Брюку — владельцу магазина Очень Нужных Вещей. Купили игрушечную саблю, которая стоила ровно один эскадо.

Брюк опустил монету в карман, не заметил, что ему подсунули фальшивку, и сразу почувствовал в душе мелкое щекотание. Он оглядел полки с Очень Нужными Вещами. На вещах были прилеплены бумажки с ценами. Брюк уставился на эти цены, моргнул:

— Какой же я наивный! Зачем так дешево вещи продаю? Надо удвоить цену в два раза. Нет, — тут же поправил себя Брюк, — не в два. В десять раз.

Брюк схватил карандаш, побежал по магазину. Возле каждой вещи на секунду задерживался, приписывал к цене один нолик.

— Как все просто, — веселился Брюк. — Пишу один маленький нолик, и сразу вещь стоит не один эскадо, а десять. В десять раз дороже. А вещь моя. Значит, я стал в десять раз богаче.

Как только Брюк закончил приписывать нолики, в магазин пришли покупатели. Маляр Ваня Гогов и хозяин чайной Чань Дзынь. Они договорились, что Ваня за двадцать эскадо покрасит чайную новой краской, а то старая совсем облупилась, и решили это дело обмыть: выпить на двоих маленькую бутылочку свекольного сока. На острове Эскадо был такой обычай: кто с кем о чем-то договорился — пьют вместе свекольный сок.

— Здравствуй, — сказали покупатели, пожимая Брюку руку. — Какой у тебя замечательный магазин, полным-полно Очень Нужных Вещей. Сейчас мы у тебя купим бутылочку свекольного сока.

— И правильно сделаете! — обрадовался Брюк. — Только подождите, я еще нолик припишу. Вот! Пожалуйста. Эта бутылочка сока стоит триста эскадо.

— Как триста? — оторопели покупатели. — Еще вчера вечером она стоила три.

— Ничего не поделаешь, цены растут, — сказал Брюк и хихикнул. — Как грибы.

— Тогда мы лучше не будем покупать такой дорогой сок, — переглянулись покупатели и выскочили из магазина как угорелые.

— Жадины! Говядины! — крикнул им вслед Брюк. — Ну и не надо. Другие купят. Еще спасибо скажут!

В душе у Брюка щекотало все сильней. Там вовсю кипела, бурлила жадность.

«Нет, ноликов маловато», — прикинул Брюк и стал приписывать к ценам новые нолики. Один за другим. Теперь чайная ложечка в его магазине стоила сто тысяч эскадо. А телевизор — двадцать миллионов.

Покупатели, заглянувшие в магазин, выскакивали оттуда как ошпаренные. Держась за карманы, мчались по улицам кто куда.

Заразившийся жадностью Брюк напрасно думал, что его вещи стоят так дорого. На самом деле они не стоили ничего — никто не собирался их за такие деньги покупать. Брюк чувствовал, что ужасно богат, а был уже почти нищий.

У маляра Вани и Чань Дзыня не было в карманах золотых жадностей, но они пожали Брюку руку, ту самую, которой он клал зубную монету в карман, поэтому Ваня и Чань Дзынь тоже немножко заразились.

— Ванечка, — сладко улыбаясь, сказал Чань Дзынь, — за покраску чайной я заплачу тебе не двадцать эскадо, а в два раза меньше. Десять. Так будет лучше.

— Лучше будет наоборот, — широко улыбнулся Ваня Гогов. — Ты заплатишь не двадцать, а сорок. В два раза больше. А то не покрашу.

— И не крась. Пусть стоит облупленная.

Прибежав в свою облупленную чайную, Чань Дзынь стал брать с посетителей за чашку чая не три с половиной серебряных эскадушки, как раньше, а целых семь.

Эпидемия жадности на острове росла, как надувной шар. Пираты крались по улицам, подбрасывали жителям новые ужасные монеты-таблетки.

Монеты попадали в карманы деловых людей и предпринимателей, толкали их на стыдные дела. Деловые люди садились в лужу, с ног до головы пачкали репутацию и пятнали свое имя.

В карман предпринимателя по имени Ротик попали сразу две золотые жадности.

На самом деле Ротика звали Ротешуцбанлигузмайертик. Но когда его мама впервые услышала имя своего ребеночка, она испугалась, сказала: «Я буду называть его Ротик, а вы как хотите».

С тех пор все называли Ротешуцбанлигузмайертика просто Ротик, но он сам мысленно всегда называл себя полным именем Ротешуцбанлигузмайертик. И гордился внутри себя.

Две золотые жадности толкнули Ротика на чрезвычайно позорное дело. Если б не жадность, предприниматель, гордящийся своим именем, никогда б не решился такое предпринять. Ротик задумал построить кошмарное предприятие — завод по производству ремней. Для пап.

Надо сказать, что никаких ремней у пап на острове Эскадо совсем не было. Папы с самого начала, еще собираясь ца остров, твердо решили:

— Ремни с собой не берем, детей пороть не будем. Будем так воспитывать. Словами.

Но, конечно, со временем многие папы о таком решении пожалели. Стали с тихой грустью вспоминать свои старые ремни. И заразившийся жадностью Ротик решил этим попользоваться.

— Каждый папа, — шептал расчетливый Ротик, — купит у меня по два ремня. Чтоб не терять время на вытаскивание. Один в брюках, другим — лупи. На здоровье. А кто-нибудь купит три. Чтоб пороть двумя сразу. А третий — в брюках. Запасной.

Ротик был человек богатый. Схватил все свои деньги, быстро вложил их в строительство завода ремней. Известно: чем больше денег вкладываешь в строительство, тем быстрей оно идет. Ротик вложил столько денег, что завод ремней построился буквально за один час. От жадности Ротик не жалел денег на строительство. Надеялся заработать на ремнях в сто раз больше. Жадность щекотала его изнутри.

Завод построился. Быстро начал выпускать ремни. Ремни немедленно поступили в продажу. Стали продаваться на каждом углу. Продавцы ремней стыдились предлагать свой товар открыто, но они уже болели жадностью, не краснея, показывали ремни из-под полы, тайком шептали:

— Купите! Не пожалеете! Очень улучшает поведение мальчиков. И девочки сразу как шелковые становятся. Незаменимая в хозяйстве вещь.

И представьте себе, папы покупали. Почти все. А дети острова Эскадо спокойно возвращались из школы, йесли домой дневники, ни о чем таком не догадывались.

Президент Синдирелла тоже не догадывалась. Ни про ремни, ни про жадность, которая уже щекотала очень многих. Сама крупная девочка тоже чувствовала иногда щекотку. Но, к счастью, это была пока не жадность, это Наташка шла про нее сообщать.

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Что уши прожужжало? Куда букашка махнула? Как грозят худыми ногами и как складывают искусственные ноги?

Наташка спешила без отдыхов и передышек. Карабкалась, не жалея сил. Преодолев ужасно крутой побьем, она вышла наконец на плечо Президента. Тут уже было недалеко и до ушей.

— Надо перевести дух, — сказала себе букашка. — Один отдых и одна передышка. Без них я не обойдусь. А потом дальше полезу.

Наташка присела на широком плече крупной девочки, вытянула свои маленькие, усталые ножки.

— Приляг на минуточку, — разрешила она себе. — Только не спи.

И задремала.

А Плинтус и Шприц не дремали. Бодро бегали по острову, подсовывали монеты разным жителям. Рассовали уже почти все.

Штук пять запихали в карманы одной честной компании, которая собралась посидеть на скамеечке, обсудить свои дела.

Это была акционерная компания. Под названием ЖеЖеЖе. Компания ЖеЖеЖе играла со всеми желающими в интересную игру. Предлагала людям акции. Такие обещания на бумажках. На них написано: «Купите нашу акцию, а мы за это скоро часто будем давать вам по кучке денег. Честное слово!»

Многие жители острова верили таким обещаниям, охотно брали акции, и честной компании весело жилось. Она часто собиралась вместе, думала: «Надо побольше бумажек с обещаниями написать. А потом каждое обещание выполнить».

И вот как раз когда вся компания сидела на скамеечке и собиралась выполнять свои обещания, пираты подкрались, напихали ей в карманы своих ужасных монет.

Честная компания тут же тяжело заболела жадностью, решила своих обещаний не выполнять.

— Давайте никому ничего не давать, — стала договариваться между собой компания.

— Правильно. Зачем отдавать? Лучше себе все кучки денег оставим.

— Шикарная мысль! Так и сделаем!

— Скажем: «Чур, мы с вами больше не играем». И под скамейку спрячемся.

Заболевшая жадностью компания ЖеЖеЖе забралась под скамейку, никому ни одной кучки денег не дала. Жители острова очень обиделись.

— Эта ЖеЖеЖе, — кричали они, — все уши нам своими обещаниями прожужжала, а теперь мы с носом остались! И жаловаться некому! Скажут: зачем сами с плохой компанией в нечестные игры играли? Все! В одиночестве гулять будем! Ни к каким компаниям близко не подойдем.

Капитан Плинтус и адмирал Шприц были уже далеко. На другом конце острова. Искали, куда бы последнюю монету пристроить.

— Сейчас тринадцатую подсунем, — гундосил Шприц, — и можно спокойно с острова удирать.

— Хорошо пометили, — соглашался Плинтус.

Оба пирата были довольны, чувствовали, что месть удалась.

А букашка Наташка тихо посапывала на плече Президента. И визжала во сне. Ей снова снился сон. Тот самый. Про саблю и соплю. Но теперь Наташка знала, про какую тайну ей сон снится. От страха она даже не заметила, что сабля у здоровенного пирата игрушечная. Зато хорошо разглядела его искусственную ногу. Нога была добротно сложена из крепких красных кирпичей. Если такой пихнут — закачаешься.

«Не ходи к ушам. Не встревай в чужие дела! Не выдавай тайну! Ох, пожалеешь! Мы тебя так отделаем! Будешь иметь бледный вид и худые ноги!» — хором грозились пираты.

Наташка проснулась вся в холодном поту.

«Не пойду! — решила испуганная букашка. — Не буду в чужие уши встревать. Ничего никому не скажу. У меня и так ноги худые!»

Она вскочила. С плеча махнула вниз. Назад. Побежала спасать собственные ноги.

Наверно, в какой-нибудь другой день Президент и Правительство сами бы заметили, что на острове творится неладное. По улицам, держась за карманы, носятся ошпаренные покупатели, под скамеечками веселятся плохие компании, цены растут, подпольно продаются ремни и вовсю идет эпидемия жадности.

Но в этот день Президент Синдирелла и Правительство мам почти не занимались внутренними делами Эскадо. Их отвлекли внешние события. Эти события происходили снаружи острова. Наверху. В небе.

 

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Кого ждут под зонтиком? Чем отпугивает милиция? Кто мамам подсказывает и чего младшим кошкам не хватает?

К обеду солнце над островом зажмурилось. Полнеба заволокла высокая перистая туча. Налетел ветер. Он налетел на стройное здание Главного банка Эскадо. Ушибся, закрутился по площади вокруг медного Робинзона и стал обиженно завывать.

Ветер напрасно злился на банк Эскадо. Ведь это он налетел на банк, а не банк на ветер. Каждый сам виноват, когда на что-нибудь налетает.

Скоро небо еще сильней потемнело. Как перед грозой. Некоторые жители открыли зонтики, стали ждать, когда начнется дождь. Но вместо дождя с неба упало несколько перышек и одно яйцо. Яйцо, конечно, разбилось. Об нос аптекаря Соломона, который как раз высунул его из-под зонта — посмотреть, почему ничего не начинается.

Вслед за яйцом с неба упало письмо. Оно падало медленно, долго кружилось над крышами, но в конце концов влетело в окно президентского кабинета. Прямо в руки крупной девочке Синдирелле.

В письме было написано так:

«Дорогие жители острова Эскадо, мы, перелетные птицы, летим в жаркие страны. В отпуск. Вместе с нашими милыми крошками. Разрешите нам совершить вынужденную посадку на вашем острове и перед отпуском немного отдохнуть».

— Вот и птички! — задумчиво облизнулась младшая помощница Президента — худенькая кошка. — Как раз к обеду поспели!

— Только попробуй! — кулаком погрозила помощнице крупная девочка и повернулась к Правительству, которое как раз прибежало на очередное заседание, присело вокруг стола: — К нам обратились с просьбой. Какие будут возражения?

Никаких возражений у мам не было. Наоборот, мамы кричали хором:

— Разрешаем! Конечно, разрешаем! Пусть садятся и отдыхают. Перед отпуском непременно надо хорошенько отдохнуть. Особенно когда летишь туда вместе с милыми крошками.

— Интересно, — воскликнуло несколько мам совсем маленьких мальчиков и девочек, — какие это птички? Скворцы или грачи?

— Будем надеяться, не страусы! — предположили некоторые другие мамы — у этих мам были уже большие, взрослые дети и огромный жизненный опыт.

— Наш жизненный опыт, — сказали мамы взрослых детей, — подсказывает: птичек надо накормить. Давайте побежим домой, накрошим побольше хлебных крошек.

— Зачем? — удивилась худенькая кошка. — Они же со своими крошками летят.

У худенькой кошки уже было образование, но еще не было котят. Кошка не знала: когда летишь в отпуск вместе со своими милыми, прожорливыми крошками, сколько хлебных крошек ни захвати — все равно не хватит. Жизненного опыта младшей помощнице Президента все-таки еще не хватало.

Мамы разбежались по домам, крошки крошить, а Президент Синдирелла велела своей младшей помощнице высунуться в окно, дать перелетным птицам знак, что можно идти на посадку.

Худенькая кошка стала махать хвостом и лапами в окно, но птички наверху кошкиных знаков не поняли, на посадку не пошли.

— Давайте помашем все! — сказала Синдирелла и тоже высунулась, тоже замахала.

Рядом с ней высунулся, замахал не отходивший от нее ни на шаг телохранитель Пэпэ.

Но все трое махали в разные стороны, и птички снова не поняли ничего.

В уголке президентского кабинета на маленьком стульчике сидела советница Президента кукла Пэпэ. Она ничем не махала, потому что не могла шевелиться — умела только смотреть добрыми пуговицами и говорить ласковые слова.

— Надо, — предложил водитель Президента Пэпэ, — показать птицам что-нибудь зеленое. Как светофор. Увидят зеленый цвет — поймут: можно спускаться.

Президент Синдирелла немедленно дала указание всем милицейским острова Эскадо в зеленых фуражках собраться вместе и стать плечом к плечу, фуражка к фуражке. Чтоб получился зеленый цвет.

Милицейские покинули свои разные посты, сбежались под окно Президента.

К счастью, это случилось уже через час после того, как милицейский в почищенной фуражке одним своим видом отпугнул Шприца и Плинтуса от ворот забористого банка. Если бы он покинул свой пост на час раньше, пираты, несмотря на объявление, внесли бы в банк свои ужасные монеты. И тогда вся эта история могла бы кончиться черт знает чем.

Милицейские в зеленых фуражках толпились под президентским окном. Но птички их не понимали. Три часа подряд милицейские то становились в кружочки, взявшись за руки, то строились по отделениям, то маршировали туда-сюда.

Птицы в небе думали, что это какие-то милицейские учения или парад. Из уважения к милиции они, несмотря на усталось, тоже решили принять участие в параде. Спустились ниже, стали выстраиваться в квадраты, треугольники, показывать фигуры высшего пилотажа.

 

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Где искать капельки мужества? Что делают сумерки в полумраке, чего не делают в сумерках продавцы и куда смотрят в это время президенты?

От высшего пилотажа небо над островом совсем потемнело. Сгустились сумерки. И полумрак.

На острове Эскадо настали сумрачные времена. Везде бушевала эпидемия жадности, а никто даже еще не начинал с ней бороться. В полумраке подпольные продавцы ремней окончательно перестали стесняться, говорили, что лучший способ воспитания — порка, бойко предлагали свой порочный товар.

У аптекаря Соломона в полумраке кто-то украл из аптеки пачку горчичников и резиновый лечебный инструмент. В виде груши. Аптекарь ничего не заметил, в сумерках пытался стряхнуть с носа на сковородку разбившееся яйцо. Хотел приготовить яичницу.

«И съем сам! — думал Соломон. — Жене ничего не оставлю».

Жадность уже затронула и его.

А Президент острова Эскадо была занята внешними событиями. Высунулась в окно и пристально смотрела вверх.

— Родная моя, — ласково посоветовала ей со своего стульчика кукла, — не трать зря силы, скомандуй милицейским построиться не в кружочки, а в буквы. Пусть станут так, чтоб получились слова: «Садитесь, пожалуйста».

Как только из зеленых фуражек построившихся в буквы милицейских сложились эти вежливые слова, с неба тут же раздались аплодисменты. Словно тысячи зрителей хлопали хорошим артистам. Но это были не зрители. Хлопали крылья. На остров Эскадо с высоты опускалась огромная стая перелетных птиц.

Навстречу уже бежало Правительство с крошками. Впереди всех мчались мамы самых маленьких мальчиков и девочек, гадали: грачи прилетели или скворцы?

Каково же было их удивление, когда на остров, шумно хлопая крыльями, сели простые курицы! Удивление было таково, что молоденькие мамы чуть не упали, рассыпали крошки. Прямо на прилетевших вместе с курицами цыплят.

Курицы тут же принялись кормить крошками своих милых крошек. Едва оперившиеся цыплята бегали по всему острову, путались под куриными ножками, под сапогами милиции, ногами Правительства и Президента.

А половина жителей острова уже болела жадностью. И заражала ею другую половину. Заболевших еще можно было спасти, но для этого надо было начинать лечение прямо сию минуту. Жадность, как все болезни, лечится, пока не запущена. С каждой минутой спасти жителей острова становилось трудней и трудней.

Курицы ловили цыплят, пересчитывали, хлопотливо подсыпали им крошки, а в промежутках успевали благодарно кудахтать:

— Большое спасибо! За разрешение и за крошки. Вы поступили очень гостеприимно. Еще пять минут — и мы бы все попадали на ваш остров без разрешения. С непривычки. Ведь мы, курицы, обычно не летаем.

— Как же вы решились на такой перелет? Да еще с цыплятами! — спокойно расспрашивала куриц Синдирелла, в то время когда ее родной остров почти погибал. Прямо у своего Президента на глазах.

— Сами не знаем! — отвечали курицы. — Собрались с силами, решились отдохнуть. Надо же когда-нибудь и нам в жаркие страны выбраться. Все там были: гуси, лебеди, журавли. Одни мы, наверно, уже тысячу лет отпуск не брали. Теперь летим. И цыплята с нами. Не с петухами же оставлять. Кстати, — спросили курицы, — вы не слыхали? Говорят, в жарких странах павлины встречаются. Говорят, у них очень глазастые хвосты. Неужели правда?

— Кто говорит? Кто это сказал? — всплеснув руками, вскричала Синдирелла.

— Все говорят, — ужасно смутились перелетные курицы.

Но крупная девочка Синдирелла вскричала не им. Она вскричала букашке Наташке.

Махнув с плеча, запуганная сонными пиратами, букашка сначала долго катилась вниз. По наклонной плоскости. Потом, кувыркаясь, подумала: «До чего я докатилась? Неужто собственные ноги мне дороже чем все? Конечно! — честно призналась себе букашка. — Ноги мне очень дороги. Они у меня одни. Хоть их и восемь. Но неужели, — стыдила Наташка себя, — ты целый остров оставишь в беде? Из-за каких-то восьми ног? Неужели у тебя нет ни капельки мужества? Ни кусочка отваги?»

Наташка поискала в себе и нашла. Немножко отваги. И чуть-чуть мужества. Букашка мужественно растопырила ножки — перестала катиться. Отважно полезла вверх. И пришла в левое ухо.

— Але! Кто говорит? — снова спросила Синдирелла, хватая себя за ухо.

— Але! Але! Я говорю! Я! Букашка Наташка!

В левом ухе девочки Президента взволнованно верещал тонкий, пронзительный голосок.

— Беда! Эпидемия! — тараторила букашка и, перебивая сама себя, рассказывала все по порядку.

 

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Какими бывают половины? Зачем лупят крыльями? Во что играют в хорошей компании и где тренируются те, кого нет в Правительстве?

Синдирелла выслушала Наташку до конца, посмотрела, что творится на острове, немедленно приняла меры. Вызвала «скорую помощь».

Доктор примчался из больницы вместе со всеми медсестрами, выписал рецепт. Написал на бумажке красивым почерком:

«Лекарство найдем потом. Сначала надо устранить причину болезни — быстро нашарить у жителей в карманах все тринадцать заразных монет, выкинуть с острова».

— Кто будет по карманам шарить? — спросила Синдирелла, оглядываясь на милицейских.

— Может, воришек позовем? — предложила худенькая кошка.

— Воришек среди нас нет, — обиделось Правительство.

— А мы, — сказала кошка, — пригласим из Австралии. И на остров запустим.

— Почему из Австралии?

— Они там тренированные. У кенгуру карманов много.

— Нет у нас времени, — сказала Синдирелла, — воришек из Австралии запускать. Болезнь слишком запущенная. Больные не могут ждать, пока у них будут по карманам шарить. Надо действовать сразу. И решительно. Я решила принять крутые меры: собрать у всех жителей сразу все деньги. А потом искать в общей куче заразные.

— Это круто! — пощупал свои мускулы Пэпэ. — Пока всех жителей обойдешь… Пока у каждого все деньги отнимешь…

— Простите, — вмешались перелетные курицы — они уже накормили цыплят. — Кажется, у вас неприятности?

— Да! — кивнула Синдирелла. — Вам придется немедленно покинуть наш остров. Остров Эскадо закрывается. На карантин.

— Но мы могли бы помочь! — сказали курицы. — Брать у жителей деньги! Обычно куры денег не клюют, но сегодня можно забыть про обычаи. Мы готовы!

Президент и Правительство с благодарностью приняли куриную услугу.

Кур было в сто раз больше, чем жителей острова. И они сидели везде. В мгновение ока на каждого жителя налетело по сотне куриц. Они выклевали из карманов все деньги, быстро сложили их столбиками перед широкими воротами Главного банка Эскадо.

Из банка медленно вышли специалисты в специальных защитных костюмах, хорошо предохраняющих от жадности, стали вынимать из столбиков настоящх монет заразные, откладывать в сторону.

— Причина эпидемии устранена! — обратилась к доктору крупная девочка Президент. — Вы нашли лекарство?

— От жадности, — сказал доктор, посоветовавшись со старшими медсестрами, — хорошо помогает разное изобилие. Когда кругом изобилие и чего-нибудь очень много, жадность проходит сама.

— Можем предложить одно круглое изобилие, — снова с готовностью вызвались помочь курицы. — Изобилие куриных яиц. Хотите?

— Не откажемся! — с восторгом выразила общее мнение худенькая кошка.

Куры начали нести яйца. Несли и несли. Через семь минут на острове Эскадо наступила игрушечная зима. Весь остров оказался на двадцать сантиметров покрыт белыми, круглыми, лечебными куриными яйцами. Изобилие было таким полным, что эпидемия жадности сразу пошла на убыль.

Первым стал выздоравливать аптекарь Соломон. Увидел в окошко сугробы куриных яиц — тут же поделился с женой яичницей. Себе взял меньшую половину.

Остальным жителям острова тоже полегчало, потому что тяжелых золотых монет в их карманах больше не было. Все облегченно вздохнули.

Владелец магазина Очень Нужных Вещей Брюк схватил резинку, кинулся стирать с цен нолики.

Предприниматели вылезли из луж, стали предпринимать попытки очистить свои репутации, просили родителей дать им новые честные имена. Незапятнанные.

Ротик вспомнил, что он все-таки как-никак Ротешуцбанлигузмайертик, ловко перестроил завод ремней в фабрику пряников. Изменил свои взгляды на воспитание детей.

Разные компании повылезали из-под скамеечек, стали играть с жителями в честные спортивные игры.

Маляр Ваня Гогов уже красил чайную Чань Дзыня в желтый цвет. Как договорились.

Вернувшиеся из школы дети сбежались на главную площадь острова, вытаращив глаза, глядели, как у непрокусываемых ботинок медного Робинзона растет, шевелится, сверкает узорчатой кожей громадная груда. В этой груде кишмя кишели, ужасными ужами змеились ремни. Папы, как солдаты отлупленной, сдающей оружие армии, один за другим подходили к ногам Робинзона, бросали в груду свои варварские орудия воспитания.

Крупная девочка Синдирелла успокоилась, поверила, что опасность миновала, распорядилась наградить букашку Наташку самой большой золотой медалью — «За спасение всех».

Счастливая букашка ходила по своей награде кругами и почти не завидовала талантливому ученому Иннокентию. Ученый с мировым именем пришел с мешком — забирать обратно ордена и медали, которые по ошибке, приняв за монеты, склевали с его чистой груди курицы.

Стая перелетных куриц хорошо отдохнула перед отпуском, взмыла в небо и, передав свысока прощальный привет Правительству и Президенту, помчалась вместе со своими крошками в жаркие страны. Куры старательно лупили крыльями воздух, летели и думали про глазастые павлиньи хвосты.

И тут в кабинет Синдиреллы постучались специалисты из Главного банка Эскадо.

Они медленно вошли в своих специальных защитных костюмах, приложили пальцы в перчатках к непробиваемым жадностью шлемам, мрачно сообщили:

— Нами обнаружено и обезврежено только двенадцать золотых жадностей. Тринадцатая не нашлась. Нигде.

— Опасность не миновала! — ахнула девочка Президент.

 

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

Что угадали читатели? Отчего булькают корабли? Чем охотно делятся жадные? Где найти опору?

Тринадцатая монета была самой ужасной. Заразней всех остальных. Когда-то Колдунишка испек ее из своего коренного, дуплистого зуба хитрости. Шприц и Плинтус долго решали, куда ее деть, кому подсунуть. Но пока Плинтус думал — бил себя кулаком по лбу и одну за другой впускал в голову разные мысли, Шприц взял и стащил из сундучка монету. Сунул к себе в карман.

Это получилось у адмирала совсем нечаянно, по привычке к воровству. Он даже сам удивился. Но было уже поздно. Шприц тут же перестал хворать простудой. Вместо нее заболел жадюстью. У адмирала развилась самая опасная форма болезни: стремление все делить пополам.

Жадность — тяжелый недуг. Ею болеют по-разному. Одни не хотят делиться ничем своим, другие требуют немедленно разделить пополам все чужое.

Тяжело больной Шприц вскочил и побежал.

— Ты куда? — кинулся за ним Плинтус.

— На корабль, — откликнулся адмирал, не оглядываясь.

— Зачем?

— Делить будем!

— Что?

— Все! Якорь, канаты… И корабль тоже.

— Как делить?

— Честно. От носа до самой высокой мачты — мне, а дальше, до кормы, твоя половина.

— Так это же мой корабль! Весь! — возражал растерянный капитан, стараясь не отставать от адмирала.

Но адмирал не принимал возражений, мчался во весь дух.

Забравшись на корабль, пираты не отвечали на расспросы попугая, все крепче спорили. Шприц хотел делиться прямо сейчас, а Плинтус был с ним не согласен. Никогда не хотел. Вообще не собирался. Никто друг друга переспорить не мог, и дело потихоньку дошло до драки.

— Сейчас саблей получишь! — пообещал новому старому знакомому Плинтус.

— Игрушечной? — не испугался Шприц. — Настоящая-то… тютю! Утонула! Это я сам тебе укол сделаю. Нет. Два укола! А потом еще три!

Шприц сунул руку в карман и вспомнил, что шприца там нет. В далеких краях отобрали. Зато в кармане нашлись украденные в аптеке у Соломона горчичники. И лечебный инструмент в виде груши.

— Видал! — грозно сказал Шприц, доставая эти опасные вещи.

Капитан Плинтус сразу попятился. Преимущество явно было не на его стороне. Оно предательски перешло на сторону адмирала. Рядом с капитаном остался только верный попугай. Что они могли вдвоем против вооруженного до зубов Шприца? Плинтус хотел было пихнуть адмирала искусственной ногой, да забоялся, сообразил вовремя: вдруг адмирал потребует делить и ее — капитанскую кирпичную ногу?

Отступив на корму, Плинтус и Полиглот со слезами на глазах следили, как ошалевший от жадности адмирал честно делит их собственный любимый корабль.

Когда Шприц закончил дележку, корабль жалобно булькнул и утонул. Несмотря на то, что его разделили честно. Пополам. Корабли никак не делятся. Тонут они от этого. Как утюги.

Корабля больше не было. Ни у кого. А капитан с адмиралом остались на плаву. И плескались рядом. Над их лысинами сиротливо кружил бездомный попугай Полиглот. Кроме трех с половиной языков, у него в жизни больше ничего не осталось.

Совершенно больной Шприц высунул из воды палец, показал на грустно реющего попугая.

— Будем делить! — крикнул Шприц, скрываясь под водой. Вынырнул и уточнил: — Попугая. Пополам.

Плинтус не возражал. Он прислушивался к своей искусственной ноге. Тяжелая кирпичная нога настойчиво тянула своего капитана на дно. Надеялась найти там себе надежную опору.

Полиглот не стал дожидаться, глядеть, как его будут делить — честно или нечестно? Попугай взвился под облака, запорхал вдаль. Догонять перелетных куриц. Надеялся пристроиться к ним в стаю переводчиком.

«Птица с почти четырьмя языками, — думал про себя Полиглот, — нигде не пропадет. Как они в жарких странах будут без меня с павлинами договариваться? Их же сразу неправильно поймут».

Кирпичная нога увлекла капитана Плинтуса за собой. Они пошли на дно. Там Плинтус долго бродил среди осьминогов, тыкал их игрушечной саблей — искал свою старую, настоящую, которая утонула. Так и не нашел.

Саблю уже выудили рыбаки — закадычные друзья Женя и Джонни. Друзья взяли с собой на рыбалку наконец-то дождавшегося своего часа червяка. Он-то саблю и обнаружил.

А тяжело больной Шприц быстро плыл по морскому простору. Вольным стилем. В дальние края. Адмирал решил вернуться к поварихе Дарье. Загребая ладошками холодную воду, адмирал вспоминал горячее поварихино сердце, ее пышущие жаром супы, шипящие на сковородках котлеты.

«А какая у нее большая печка! — вспоминал Шприц. — Сколько там печется ватрушек, пончиков, пирожков, беляшей и мягких булочек… Женюсь! — с жаром думал адмирал. — Приплыву — и сразу женюсь! А потом разделим имущество».

На острове Эскадо жизнь потихоньку возвращалась в свою колею. Шла осторожно, высоко поднимала пятки, чтобы яйца не потоптать.

Теперь наученные жизненным опытом худенькая кошка и крупная девочка не позволяли разным неожиданностям застать их обеих врасплох. Президент и ее младшая помощница старались заранее угадать все ближайшие события. И у них хорошо получалось. Когда по утрам теледикторы сообщали свежие новости, девочка и кошка уже все-все знали наперед. Было даже немножко неинтересно.

Кстати, читатели этой книжки сейчас тоже узнают новость, которую они давно уже угадали. Книжка кончается.

Но это ничего!