1901 год

 

Глава 13

Для моей сестры жизнь с Фрэнком Уайаттом оказалась тяжелой. Лидия была очень одинока. У Фрэнка не было друзей, с которыми можно было бы поговорить, а его жадность и жестокосердие отвадили от их дома всех родственников.

Единственной радостью Лидии были сыновья, особенно старший – Мэтью. Когда родился Сэмюель, я как раз купила граммофон, и Лидия приводила малышей ко мне так часто, как только ей удавалось вырваться. Я легко припоминаю, как сестра брала на руки маленького Мэтью и кружилась с ним по моей гостиной под звуки музыки. Они все смеялись и никак не могли насмеяться. К тому времени как Мэтью пошел в школу, Фрэнк выдавил из малыша последние крохи радости – подобно тому, как пресс для сидра выдавливает из яблок сок до последней капли.

Однажды ночью я была в доме Фрэнка, помогая Лидии ухаживать за Сэмюелем и маленьким Уилли, страдавшими от кори, и увидела, как Уайатт воспитывает сыновей.

Семилетний Мэтью, недавно оправившийся от кори, тем же вечером впервые за неделю выполнял свою часть домашней работы. Не знаю, торопился ли малыш или просто забыл, как это свойственно детям, но он не закрыл дверь в курятник. Когда Фрэнк это обнаружил, он ворвался в дом, белый от ярости.

– Ты, бесполезное существо! Что это с тобой? Ты что, не способен хоть что-то сделать правильно? А ну вставай!

Ребенок сидел в кухне и перед сном ел печенье с молоком. Фрэнк схватил Мэтью за руку и стащил со стула.

Фрэнк был таким высоким и сильным, что у меня внутри все сжалось, когда я увидела, как он схватил беспомощного, до смерти перепуганного мальчика.

– Я научу тебя повиноваться, ты, безответственный щенок!

– Нет! – заплакала Лидия, встав на защиту сына. – Фрэнк, послушай…

– Прочь с дороги! – заорал мужчина, отталкивая жену. – Если я тебя послушаюсь, мои сыновья попадут в ад!

– Но Мэтью сделал это не нарочно! – умоляла Лидия. – Он просто ошибся!

– Не мешай! – предупредил ее Фрэнк. – В Библии написано: «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него».

Держа сына за слабую ручку, он потащил его на задний двор, лишь на мгновение остановившись для того, чтобы снять висевший около умывальника ремень, о который точил бритву. Увидев широкий кожаный ремень в его руках, я заплакала.

– Фрэнк! Не надо! Он всего лишь ребенок! – закричала я.

Мужчина повернулся, и от одного его взгляда у меня застыла кровь.

– Вон из моего дома! Это не твое дело!

Таким же взглядом он смерил жену, и та в страхе попятилась.

Мэтью жалобно хныкал и, к своему ужасу, обмочился. Он не вырывался из отцовской хватки и не звал на помощь. Тогда я с ужасом поняла, что его бьют не первый раз. Только ребенок, страдавший от еще более тяжкого наказания за сопротивление, мог научиться не сопротивляться.

По дороге обратно Фрэнк с такой силой хлопнул дверью, что даже стекла задрожали. Через мгновение я пришла в себя и решила идти за зятем, чтобы ему помешать.

– Бэтси! Нет! – закричала Лидия, останавливая меня.

– Я не могу стоять здесь, пока он избивает ребенка.

– Пожалуйста, не надо… или будет еще хуже. – Сестра дрожала с ног до головы, и только сейчас я поняла, что тоже вся дрожу.

– Сколько это продолжается?

Я едва могла говорить. Лидия закрыла глаза и отвернулась. Я схватила ее и повернула лицом к себе.

– Лидия! Сколько это продолжается?

– Этого больше не повторится! Клянусь, не повторится! Это моя вина! Я отвлеклась на других сыновей и не проследила, чтобы Мэтью сделал все правильно. Фрэнк сердится, только если мальчики ошибаются. Впредь я буду внимательнее. Я прослежу, чтобы они все делали правильно.

– Они? – в ужасе переспросила я. – Фрэнк бьет и… маленького Сэмми? Он совсем еще кроха! Что может сделать пятилетний малыш, за что его можно избить ремнем?

Сестра мне не ответила. Я схватила ее за плечи и встряхнула:

– Лидия, отвечай!

– Фрэнк говорит, что сыновья с детских лет должны беспрекословно ему подчиняться. И они учатся, Бэтси, правда учатся! И Мэтью, и Сэм очень стараются и сразу же исполняют то, что он велит. В этот раз во всем виновата я…

– Лидия, перестань! Это какое-то безумие! Фрэнк не может ожидать совершенства от ребенка. И, кстати, от тебя тоже. Ты уйдешь от него сегодня же! Сейчас же! И заберешь этих несчастных детей с собой!

– Я не могу! На что мы будем жить?

– У меня достаточно средств для всех нас. Позволь мне позаботиться о тебе! Пойдем со мной. Пожалуйста! Ради тебя и детей!

У Лидии вырвался горький смешок.

– Ты действительно думаешь, что Фрэнк Уайатт так легко, без боя отдаст сыновей? Конечно, мне он позволит уйти. Теперь, когда у него есть три наследника, я ему больше не нужна. Но кто защитит моих мальчиков от отца, если меня не будет рядом? Кто позаботится о том, чтобы они не ошибались?

– Но это Фрэнк ошибается! То, что он делает, – неправильно!

– Ты так считаешь? Хорошо, кто его остановит? Кто запретит отцу растить сыновей в его собственном доме так, как ему вздумается? Фрэнк – глава общины и староста церкви. Я ничего не могу сделать, кроме как остаться здесь и защищать детей – как могу!

– Разве ты не понимаешь, что делает твой муж? Он пытается выбить из детей собственную вину за грехи! Фрэнк никак не может простить себя за то, что согрешил с тобой, и вымещает злость на тебе и сыновьях. Ты должна уйти от него, Лидия! Вам нужно выбираться отсюда!

– Нет! Я остаюсь! – Сестра уже не плакала и не дрожала. Она внезапно успокоилась, преисполнившись той ужасной безмятежности, которую я прежде принимала за внутреннюю силу. – Я заслужила такую жизнь, – продолжила она с жуткой отстраненностью. – Фрэнк – наказание за мой грех.

– Ты все неправильно понимаешь! Все не так! Господь не наказывает нас таким образом. Он прощает, если…

Сестра накрыла мою руку своей, холодной как мрамор.

– Ребенок плачет, Бэтси. Я должна идти к нему. Фрэнку не нравится, когда слышится плач. Лучше уходи, пока мой муж не вернулся.

Когда в тот день я спускалась по холму домой, ночь была опасно тихой. Было страшно слышать звуки побоев, но еще ужаснее осознавать, что семилетний малыш научился сдерживать слезы. Той ночью я долго плакала. Я никогда не чувствовала себя более беспомощной.

* * *

– Я ненавижу его! Ему невозможно угодить! – Двенадцатилетний Мэтью с такой яростью опустился на кожаное бордовое кресло Уолтера, что я испугалась: мне показалось, что лопнут пружины.

Я промолчала.

Мальчику нужно было выплеснуть раздражение, и мой коттедж был единственным безопасным местом, где он мог это сделать. Затаенная обида заставляла Мэтью устраивать драки с одноклассниками, и за это его наказывали дважды: отец – дома и директор – в школе. В результате мальчик быстро научился скрывать свой гнев.

Я пыталась помочь ему излить свои чувства, чтобы они не превратились в дремлющий вулкан.

– Расскажи мне все! – предложила я, подавая племяннику стакан молока и кекс с пряностями.

Мэтью поставил еду на столик возле кресла. Он был слишком взвинчен, чтобы есть.

– Почему отец так строг со мной? Я все делаю неправильно! А Уилли, его драгоценный Уилли, все делает как надо! Я не выдержу в этом доме больше ни минуты! Я сбегу, тетя Бетти! На этот раз я ухожу и никогда не вернусь.

– Знаю, лапочка. Знаю, тебе приходится несладко, и я ни в коем случае не виню тебя за желание убежать. Но тебе всего лишь двенадцать. Отец пошлет шерифа на поиски, и ты и глазом не успеешь моргнуть, как тебя найдут и отец изобьет тебя за то, что ты его опозорил.

– Что я сделал, чтобы заслужить такое? – простонал Мэтью. – Отец не выносит даже моего вида. Я каждый день читаю это в его глазах и не знаю, в чем причина. Он ненавидит меня!

Мне очень хотелось открыть мальчику правду. Объяснить, что каждый раз, глядя на сына, Фрэнк вспоминает о собственном грехе. Но я не могла рассказать это Мэтью, не упомянув о грехе его матери. Я наклонилась над креслом и обняла племянника. Сначала он замер, а затем растаял – его душа, как всегда, жаждала любви.

– Знаешь что, лапочка? – сказала я, когда мальчик прижался ко мне. – Я люблю тебя, твоя мама любит тебя, и Небесный Отец тоже всегда будет тебя любить.

Мэтью утер слезы рукавом и через некоторое время впился зубами в пирог.

– Ты испекла его только для меня?

– Конечно! И у меня есть еще один сюрприз! Угадай, что сегодня пришло мне по почте?

– Новая книга Германа Уолтерса? – Мэтью уже готов был улыбнуться.

– Да, последняя. Она называется «Опасности в джунглях». Звучит захватывающе, правда?

Вскоре племянник был полностью поглощен повествованием, уносясь на тысячи километров от отца. Мне нравилось наблюдать за тем, как Мэтью читает, перекинув долговязые ноги через поручень кресла. Почти все книги той серии я писала для Мэтью, чтобы помочь ему сбежать от тяжелой жизни хоть ненадолго. Хотя бы на пару часов.

– Можно, я возьму книгу домой? – спросил он, когда пришло время возвращаться и выполнять домашние обязанности.

– Лучше не надо. Ты же знаешь, что случится, если отец застанет тебя за чтением?

– Но почему, тетя Бетти? Что он имеет против книг?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос, лапочка, – произнесла я, поглаживая темные волосы мальчика. Он был уже выше меня. – Но ты же помнишь, что всегда, в любое время можешь прийти сюда и почитать.

В последующие годы и Сэм прочел все книги этой серии. Но он никогда не доверял мне и не принимал моего утешения так, как Мэтью. Сэм был до ужаса пугливым, что являлось следствием жизни в постоянном страхе. Однажды Герберт Уэллс написал книгу «Человек-невидимка», и иногда мне кажется, что в ней он изобразил бедного Сэма – мальчик как мог старался быть невидимым. Казалось, ему хочется провалиться сквозь землю, чтобы никогда больше не попадать в беду. Сэм не мог соответствовать стандартам своего отца, как, впрочем, и все мы, поэтому единственным способом защиты было скользить по жизни как можно незаметнее и тише.

Но больше всего мое сердце разрывалось оттого, что, как бы Фрэнк ни избивал сыновей, сколько бы ни лишал их в наказание своей любви и поощрения, дети изо всех сил старались ему угодить.

Каким-то образом Уилли удалось завоевать одобрение отца. Мэтью и Сэмюель замечали благосклонные кивки в адрес младшего брата, и это породило в их сердцах ложные надежды. Они думали, что однажды Фрэнк кивнет и им. Это также спровоцировало ненависть к любимцу отца.

Фрэнк Уайатт утверждал, что отлично знает Библию, и все время ее цитировал, но каким-то образом он пропустил трагическую историю Иакова, так сильно любившего своего сына Иосифа, что это породило губительную зависть в остальных сыновьях. То, что случилось с маленьким Уилли, было виной Фрэнка; это было так, как будто он сам утопил ребенка в пруду.

Эта картина – бледное, безжизненное тело ребенка, которого вытащили из ледяной воды, – никогда не сотрется из моей памяти. Хуже всего было то, что Фрэнк заставил Мэтью и Сэма стоять, дрожа от холода, на грязном снегу у края пруда и смотреть, как шериф и его помощники втаскивают труп в лодку.

Братья видели замороженные, застывшие глаза, лицо, искривленное в немом крике. Господь свидетель – в тот день никто не утешил этих ребят.

Смерть Уилли изменила всех и стала гранью, которая разделила то, как все было раньше, и то, каким все останется навсегда.

Мэтью не мог простить себе, что позволил брату ступить на лед. Все последующие годы он терпел бесконечные физические и моральные унижения, но принимал отцовские побои и гнев как наказание, считая это справедливым правосудием.

Сэм обвинял себя за то, что ушел тогда и не смог помочь брату. Он сам назначил себе наказание и с тех пор не отходил от Мэтью, выслушивая тирады Фрэнка вместе с ним. Даже если прежде ребята и мечтали покинуть поместье и убежать от отца, когда вырастут, то больше эта идея не приходила им в голову.

Поместье стало их тюремной камерой, Фрэнк – тюремщиком, и приговором было пожизненное заключение за убийство.

Лидия тоже так и не оправилась после смерти младшего сына. Она почти отрешилась от действительности, погрузившись в депрессию. Мне было понятно ее горе, ведь я сама потеряла любимого Уолтера, но я приняла утешение Господа, подчинилась Его воле и стала жить по-новому; Лидия же восприняла страдания как гнев Божий. Фрэнк Уайатт вбил ей это в голову.

Никто не мог утешить Фрэнка после смерти его любимого сына, и он выражал свою скорбь единственной эмоцией, на которую был способен, – гневом.

В день похорон Уилли, когда из дома ушли все посторонние, Фрэнк обрушил свою ярость на жену.

Я как раз заглянула к Уайаттам, чтобы сообщить сестре о том, что ее сыновья – в моем коттедже, и попросить разрешить им остаться на ночь. Вот так я и услышала разглагольствования Фрэнка.

– Смотри, что ты наделала, потаскуха! Это Божье наказание! Сын Давида и Вирсавии умер потому, что они согрешили, и теперь мой сын умер за наш грех!

Я тихо открыла дверь и услышала крики, доносящиеся из гостиной. Я поспешила войти, опасаясь, что Фрэнк ударит Лидию, хотя и знала, что не смогу этому помешать. Услышав звон бьющейся посуды, я замерла в дверях, потрясенная картиной, открывшейся передо мной: Лидия скорчилась на полу, а Фрэнк швырял в нее предметами ее любимого фарфорового сервиза. Так раньше забивали камнями за измену.

– Господь говорит: «Мне отмщение, и аз воздам!» – орал Фрэнк. – И я дорого заплатил за момент слабости! Дьявол воспользовался тобой, чтобы сокрушить меня! Я должен был увидеть, что ты развратна, и упрекнуть в первый же раз, когда ты соблазнила меня!

Он взял еще одну фарфоровую чашку из сервиза, который я подарила сестре, и разбил перед женой. Чашка, украшенная фиалками, ее любимыми цветами, превратилась в пыль, и руки Лидии покрылись мельчайшими порезами от осколков, когда она попыталась собрать драгоценные частицы.

Затем Фрэнк разбил соусницу из того же сервиза.

– Ребенок, рожденный в грехе Давидом и Вирсавией, умер! – неистовствовал он. – Но это слишком малая цена! Господь требует правосудия, и мое наказание – смерть невинного сына! Теперь я каждый день, до конца жизни должен смотреть на ублюдка, на плод нашего греха!

Фрэнк схватил сделанный два или три года назад семейный портрет, на котором были изображены Лидия и трое сыновей, и бросил его на пол. Затем наступил каблуком на рамку и топтал до тех пор, пока стекло, фотография и рамка не стерлись в порошок. Пораженная его жестокостью, я замерла в проходе, не в силах пошевелиться.

Когда Фрэнк наконец выбежал из комнаты, он, ослепленный яростью, даже не заметил меня и умчался наверх, оставив на ковре осколки.

Я подошла к Лидии, наклонилась над ней и прошептала:

– Лидия… Лидия, пойдем со мной, милая. Я отведу тебя домой.

Она не пошевелилась и не посмотрела на меня. Сестра даже не плакала. Ее прекрасные испуганные глаза невидящим взглядом уставились на ковер. Казалось, жили только ее руки, перебирающие черепки памятного подарка.

Я осторожно присела на пол рядом с Лидией и приподняла ее подбородок, чтобы она посмотрела на меня.

– Лидия, ты меня слышишь? Милая, Фрэнк ошибается! Все, что он сказал, неправда! Господь забрал Уилли не для того, чтобы наказать тебя! Это был просто несчастный случай. Ужасный, трагический несчастный случай! Вот и все!

Не было никаких признаков того, что сестра слышит мои слова. Она смотрела сквозь меня. Я обвила ее руками, пытаясь обнять, но она никак на это не отреагировала. Наконец я встала и попыталась поднять и ее. Лидия не поддавалась, с отстраненным видом сидя на полу.

– Лидия, пожалуйста, пойдем ко мне. Мальчики уже там. Вы больше не вернетесь в это ужасное место. Ты не обязана оставаться с Фрэнком. Ты вернула ему свой долг, отдав даже больше, чем нужно. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе!

Ее безжизненные глаза наконец встретились с моими.

– Если хочешь помочь мне, – произнесла Лидия ничего не выражающим тоном, – иди домой. Оставь меня в покое.

– Я не уйду без тебя! – воскликнула я, нежно взяв сестру за окровавленные руки.

Она вырвалась.

– Нет! Иди домой и позаботься о моих сыновьях. Только так ты можешь мне помочь.

Я разрывалась на части. С одной стороны, мне хотелось увести сестру из этого дома, от супруга-монстра, но, с другой стороны, я боялась оставлять Мэтью в одиночестве. Он нес еще более тяжкое бремя вины, чем Фрэнк или Лидия, и был совершенно уверен, что виноват в смерти Уилли. Я боялась, как бы Мэтью не наложил на себя руки.

Я продолжала умолять Лидию, и тут мы услышали, как спускается Фрэнк. Наверное, он переоделся и в любую минуту мог оказаться внизу.

В глазах сестры появился ужас.

– Уходи! – с мольбой воскликнула она. – И сделай так, чтобы Мэтью не попался ему на глаза.

Я покинула их жилище, но остановилась на пригорке и стала наблюдать за тем, как Фрэнк выходит из дома и скрывается в амбаре. Мне хотелось убедиться в том, что он не причинит боли моей сестре. Но я напрасно волновалась. Позже Лидия рассказала мне, что после смерти Уилли муж больше ни разу не коснулся ее, даже не взял за руку. Они жили в одном доме, спали в одной комнате на общей кровати, но между ними были тысячи километров.

Со временем Лидия оправилась от шока и депрессия отступила. Моя сестра оставалась красивой женщиной, но была глубоко несчастна. Она отчаянно нуждалась в любви и привязанности. Через год после смерти младшего сына Лидия начала ездить на поезде в город – под предлогом визитов к гинекологу. Но позже она призналась мне, что у нее завязался тайный роман, первый из многих. Я беспомощно наблюдала за тем, как моя сестра пытается скрыть свою боль, становясь именно такой, какой видел ее муж.

Как я могла винить ее? Кто знает, кем бы я стала, если бы оказалась той несчастной, которая связана супружескими узами с Фрэнком Уайаттом?

Для внешнего мира Сады Уайатта были раем. Деревья цвели, земля была плодородной, и Фрэнк вскоре стал самым богатым фермером в округе. Он купил современную технику, экспериментировал с прививками, нанял работников и даже пригласил домашнюю прислугу в помощь жене.

Гордясь тем, что он создал, Фрэнк каждую осень устраивал день открытых дверей, чтобы весь округ мог полюбоваться его фермой и позавидовать его успехам. И люди завидовали!

Самым забавным и одновременно трагичным в этой истории было то, что Мэтью оказался прирожденным фермером. Фрэнк не мог бы мечтать о более достойном сыне. Мэтью самозабвенно любил землю, жил в согласии со сменой сезонов, лелеял деревья и животных.

Но Фрэнк по-прежнему оставался слеп к великому дару, преподнесенному ему Господом.

Когда Мэтью исполнился двадцать один год, он превратился в привлекательного мужчину и завидного жениха для любой незамужней девушки во всем Дир Спрингсе. Он унаследовал пленительную красоту матери, только в более мужественной форме, ее темные, завораживающие глаза и очаровательную улыбку. Если его настоящий отец, Тэд Бартлетт, был хотя бы наполовину так же очарователен, как Мэтью, то неудивительно, что Лидия так в него влюбилась.

Девушки Дир Спрингса каждую осень приходили на ферму Фрэнка в надежде поймать взгляд наследника поместья Уайаттов.

С каждым годом Мэтью все больше влюблялся в эту землю, а его ненависть к отцу становилась все сильнее. Две столь противоречивые эмоции не могли долго сосуществовать в его сердце.

Праздник 1916 года стал последней точкой.

День удался. Сотни гостей выражали уважение достижениям Фрэнка. Лидия на заднем дворе накрыла столы с угощениями и сидром. Когда празднество закончилось и последние гости разошлись, я помогала ей убирать.

Внезапно мы услышали, как из амбара доносятся громкие крики: Фрэнк и Мэтью ссорились. Мы с Лидией и представить себе не могли, что послужило причиной перебранки. Бросив все, мы поспешили внутрь.

Одна из девушек семейства Петерсон скорчилась на тюке соломы. Мэтью стоял к ней спиной, защищая и одновременно отбиваясь от отца.

Фрэнк держал в руках кнут и угрожал отстегать обоих.

– Не смей отрицать! – орал он. – Я вас застукал!

– Мы ничего такого не делали, просто целовались!

Мэтью сдерживал отца. Затем оглянулся и дал девушке знак уходить. Она выбежала из амбара, всхлипывая от страха.

Фрэнк воспользовался моментом, когда сын отвлекся, и начал стегать его кнутом.

– Я научу тебя вести себя пристойно! Может, это выбьет из тебя похоть?

Сначала Мэтью просто защищался от нападения, прикрываясь руками и пятясь к сену.

Но когда удары кнута начали осыпать его руки, плечи, лицо, оставляя жуткие раны, что-то внутри Мэтью оборвалось. Годы сдерживаемого гнева вырвались наконец наружу. Он сделал выпад и вырвал кнут из отцовских рук. Затем Мэтью набросился на Фрэнка, и в его глазах светился приговор: смерть!

– Клянусь Господом Богом, если ты еще раз поднимешь на меня руку, я убью тебя!

Первый удар Мэтью нанес Фрэнку в живот и затем, не давая ему опомниться, начал осыпать отца ударами, пока тот не попятился к стене. Мэтью продолжал нещадно избивать Фрэнка. Мы с Лидией беспомощно наблюдали за этим, напрасно умоляя его перестать. Мы не могли вмешаться, потому что и сами рисковали оказаться под градом ударов.

Сначала Фрэнк пытался отбиваться и пару раз попал Мэтью в челюсть, но потом тот повалил его и сомкнул у него на шее ладони, выжимая из отца остатки жизни.

Глаза Фрэнка вышли из орбит, лицо сначала покраснело, затем начало синеть, а Мэтью все душил отца, вжимая его голову в пол.

Думаю, Мэтью убил бы тогда Фрэнка, если бы в амбар не вбежал Сэм. Он схватил брата сзади и оттащил от отца. Но ярость придавала Мэтью сил. Он не сдавался. Отшвырнув Сэма на сено, он схватил кнут и начал стегать Фрэнка, так же как делал тот, пока не получил отпор.

– Ты жалкое подобие человека! – кричал Мэтью. – Это тебе за все те годы, что ты мучил меня своим проклятым ремнем. Ну как тебе? Каково быть беззащитным? А? Я был ребенком! Я не мог защищаться! Но, клянусь, ты за все заплатишь!

Кнут превратил рубашку Фрэнка в лохмотья и исполосовал его лицо и руки, оставляя кровавые следы. Мужчина все пытался защититься. Сэм снова подошел к брату сзади и попробовал его удержать.

– Перестань, Мэтью! Прекрати! Не убивай его. Тебя повесят. Он того не стоит.

– Пусть меня лучше повесят, чем я стану таким, как он. Ненавижу тебя! – крикнул Мэтью, плюнув Фрэнку в лицо. Затем стряхнул руки Сэма, желая прикончить отца. – Не могу передать, сколько раз я мечтал убить тебя! Сколько раз мечтал, чтобы ты не был моим отцом!

– Он не твой отец! – воскликнула Лидия. – Это не твой настоящий отец, Мэтью! Ты никогда не станешь таким, как он, потому что Фрэнк не твой настоящий отец.

Лидия отчаянно пыталась остановить Мэтью от убийства, и ее слова наконец пересилили смертоносный гнев Мэтью. Он перестал бороться, и Сэму удалось вырвать кнут у него из рук. Брат оттолкнул Мэтью на сеновал, подальше от Фрэнка, и сел рядом, уговаривая. Слезы бежали у Сэма по щекам.

– Не убивай его, Мэт! – умолял он. – Я ненавижу его так же, как и ты, но не хочу, чтобы тебя повесили, пусть даже ты воздаешь ему по справедливости!

Мэтью повернулся к матери. Его грудь тяжело вздымалась. От ненависти его прекрасное лицо исказилось.

– Это правда? То, что ты сказала?

– Правда, – простонала Лидия. – Я должна была сказать тебе об этом много лет назад. Фрэнк не твой отец. Мне пришлось обмануть его, потому что я была беременна, а твой настоящий отец был женат на другой женщине.

– Мой настоящий отец? – пробормотал Мэтью. – Значит, этот бесполезный кусок дерьма не имеет ко мне никакого отношения?

Юноша пнул солому, и она засыпала Фрэнка. Тот распростерся на полу, не в силах встать, со сломанным запястьем и треснувшими ребрами.

– Он не имеет к тебе никакого отношения, – успокаивала сына Лидия. – Оставь его, ты уже отплатил ему сполна.

Мэтью был похож на человека, который только что проснулся от долгого кошмара и понял, что это был лишь сон. Он громко засмеялся.

– Значит… значит, в моих венах не бежит ни капли его вонючей крови?

– Нет, Мэтью. Ни единой капли. Ты никогда не будешь похож на него. Это невозможно!

Но затем улыбка юноши погасла, когда он наконец полностью осознал содеянное матерью. Мэтью в замешательстве покачал головой, как раненый ребенок, которого предали.

– Но… если он не мой отец, тогда почему?.. Почему все эти годы ты позволяла ему избивать меня? Он не имел на это права! Я думал, ты любишь меня…

Лидия закричала, осознав, что только что натворила.

– Я люблю тебя, Мэтью! Правда! – плакала она. – Но у ребенка, который бы рос без отца, ничего бы не было, и он сам стал бы никем! Я хотела как лучше для тебя. Хотела, чтобы у тебя все было!

– И поэтому позволяла ему меня бить? Ты думала, так будет лучше для меня?

Я поняла, что происходит, и торопливо обняла сестру, чтобы она не упала. Я боялась за нее, но и за Мэтью тоже. Лидия открыла свою тайну, чтобы спасти сына и уберечь его от убийства, однако при этом потеряла его. Мне нужно было увести Мэтью подальше от родителей и урезонить его.

– Пойдем со мной, Мэтью, пойдем домой! – попросила я, отпустив Лидию и осторожно взяв за руку племянника. – У тебя идет кровь, я обработаю раны.

– Только не в мой дом! – прохрипел Фрэнк.

У меня замерло сердце – столько ненависти было в его голосе.

– Этот мальчишка больше ногой не ступит на порог моего дома!

Фрэнк застонал от боли, пытаясь приподняться и опираясь на поврежденную руку. Затем его глаза встретились с глазами жены и пронзили ее насквозь.

– Твой поступок, ложь на протяжении стольких лет – это непростительно! Ты хотела украсть мое поместье? Твоему сыну не достанется ничего, даже горстки земли! Завтра утром я поеду к Джону Уэйкфилду и вычеркну твоего ублюдка из завещания. А теперь пусть убирается с глаз моих и с моей земли! Сегодня же! Я больше не хочу его видеть.

Я быстро вывела Мэтью из амбара, пока он был еще слишком оглушен происходящим, чтобы сопротивляться. За нами последовали Лидия и ее средний сын, но я остановила Сэма.

– Вернись и помоги отцу, – велела я ему.

Он покачал головой.

– Нет, я тоже его ненавижу.

– Знаю, Сэм. Но ты единственный, кто у него остался. С сегодняшнего дня он будет относиться к тебе по-другому, вот увидишь!

– Все равно! Я уеду с Мэтью!

– Ты не можешь так поступить, сынок, – тихонько сказала я. – Твой отец нуждается в тебе. Поезжай в город. Скажи доктору… скажи, что Фрэнк упал с лошади и она его лягнула.

Сэм с неохотой повиновался.

Когда Лидия, Мэтью и я пришли в коттедж, я развела огонь. Мы все дрожали, поэтому я приготовила кофе и убедила Мэтью немного попить, промыть порезы и поесть. Но он не мог усидеть на месте: ненависть клокотала в нем, и он взволнованно мерил шагами комнату.

– Пожалуйста, не нужно меня ненавидеть! – умоляла Лидия. – Пожалуйста, Мэтью!

Он не смотрел на мать.

– Я уезжаю, – наконец сказал Мэтью, пробежав рукой по волосам. – Уезжаю сегодня же!

– Нет, подожди минутку, лапочка, – старалась я успокоить племянника, – нужно все обдумать. Не стоит уходить раздетым, туда-не-знаю-куда, да еще и без гроша в кармане. Ты можешь пока пожить у меня.

– На самом деле у меня есть план: я собираюсь записаться в армию. Я уже давно об этом думаю.

– Это ужасная идея! В Европе идет страшная война, и участие США в ней – лишь вопрос времени. Если ты пойдешь в армию сейчас, тебя пошлют на фронт одним из первых! Неужели ты настолько хочешь умереть?

Мэтью не ответил, но, наблюдая за тем, как он ходит туда-сюда, я подумала: а вдруг это не такая уж плохая идея? Может быть, это единственный выход? Мэтью столько лет копил в себе гнев, что поле боя – лучшее место для того, чтобы его выплеснуть. Возможно, он вернется свободным от ненависти.

– Мне нужна одежда и мои вещи, – наконец решил Мэтью, остановившись передо мной. – Ты сходишь за ними, тетя Бетти?

Я нерешительно вздохнула.

– Пойду посмотрю, повез ли Сэм твоего о… повез ли Сэм Фрэнка в город к врачу. Как только они уедут, ты сам сможешь забрать вещи.

Так я и поступила.

Наблюдая за тем, как Мэтью собирает вещи и укладывает их в мешок, мы с Лидией плакали так же, как на похоронах Уилли. Отъезд Мэтью был еще одной смертью в семье, еще одной потерей.

Когда он поцеловал нас на прощание, мы обе гадали, увидим ли его вновь.

– Обещай писать мне, лапочка, – попросила я, протягивая племяннику Библию и двадцатидолларовую банкноту. – Дай нам знать, где ты и все ли у тебя в порядке.

– Пожалуйста, прости меня, Мэтью! – умоляла Лидия, в последний раз прижимая к себе сына. – Я лгала из любви к тебе. Я не хотела тебя потерять.

Юноша лишь кивнул, не в силах говорить. Затем освободился от материнских объятий и ушел.

* * *

Я пыталась убедить Лидию развестись с мужем. Она отказалась.

– Я заслужила то, что он делает со мной, – настаивала она. – Я лгала ему.

К моему удивлению, Фрэнк не предал гласности свой позор и не выгнал жену. Сначала я недоумевала, но потом поняла: он не хочет, чтобы общественность узнала, что его маленькое королевство пошатнулось.

Скандал развода запятнал бы доброе имя поместья и повредил бы репутации Фрэнка. Гораздо лучше спрятать свой маленький грязный секрет и притвориться, будто за белыми стенами дома на холме ничего дурного не происходит. Мэтью просто ушел на войну, чтобы выполнить патриотический долг.

Прошло больше года, а мы так ничего и не узнали о Мэтью. Затем в начале марта 1918 года он прислал матери письмо. На конверте был указан мой адрес.

Откуда-то из Франции Мэтью писал о том, что прощает ее. Говорил, что война изменила его, показала разрушительную силу необузданной ненависти. Он устал убивать. Устал разрушать. Ему хотелось почувствовать в руках плодородную почву, возрождающуюся жизнь, наблюдать за тем, как все растет. Мэтью хотел вернуться домой, но знал – это невозможно. Поместье уже не было его домом. Оно отойдет Сэму – настоящему сыну Фрэнка Уайатта.

– Фрэнк переписал завещание в пользу Сэма? – спросила я сестру, когда она дала мне прочесть письмо Мэтью.

– Конечно. Несмотря на переломы и повязки, на следующее утро он первым делом поехал к поверенному. Старое завещание я нашла в мусорной корзине сразу после отъезда Мэтью.

Жуткая неподвижность стала одолевать Лидию. Казалось, мою сестру сковало морозом. Она смотрела в небытие, ускользая от меня, а я изо всех сил пыталась вернуть ее обратно.

– Лидия, милая, давай-ка напишем Мэтью прямо сейчас. У меня есть кое-какие сбережения, я буду рада ему их одолжить. Мэтью сможет купить собственную ферму и осесть, жить где-нибудь поблизости, и мы будем его навещать… Я попрошу Джона Уэйкфилда присмотреть хороший кусок земли, хорошо?

Лидия кивнула, допила кофе, но письма так и не написала. Она надела пальто и пошла к себе домой, а я задумалась: слышала ли она вообще мои слова?

Той ночью я была дома, печатала книгу, когда вдруг открылась входная дверь и вошла Лидия. Сестра была без обуви и пальто, хотя повсюду уже лежал снег. Она как во сне подошла ко мне, широко раскрыв невидящие глаза. Ее ладони были темнее предплечий, и сначала я подумала, что Лидия в перчатках. Но когда она протянула мне письмо от Мэтью, полученное утром, я увидела на конверте темные пятна и поняла – ее руки в крови! Красные пятна были на фартуке и ситцевом платье.

– Лидия, что случилось? У тебя кровь! Ты ранена?

Я схватила ее за руки, думая, что она перерезала себе вены, но ран не было.

– Напиши Мэтью вместо меня, – сказала Лидия. – Сообщи, что теперь он может возвращаться домой. Сообщи, что я все исправила…

– Что ты имеешь в виду? О чем ты? Лидия, сядь, дай я посмотрю, откуда кровь.

– Она не моя, – ответила сестра, слабо улыбнувшись. – Это его кровь!

– Кого?

Она молчала. Прежде я никогда не видела ее столь отстраненной. Я схватила сестру за плечи, испугавшись за нее.

– Лидия, что ты наделала?!

– Я убила Фрэнка.

Я отпустила ее, попятившись.

– Нет! Только не это!

Я оставила сестру стоять в гостиной, а сама бросилась в дом Фрэнка. Насколько я ненавидела его, настолько же не хотела увидеть свою сестру повешенной за убийство.

– Фрэнк! – закричала я, врываясь внутрь. – Фрэнк, где ты?

Я бегала по дому и звала зятя, пока не нашла его на полу кабинета в луже крови. Я присела рядом. Фрэнк повернул голову и увидел меня. Его глаза были наполнены ужасом, рот беззвучно открывался. Он был еще жив!

Рядом на полу валялся мясницкий нож. Обеими руками мужчина зажимал живот, из раны хлестала кровь. Я побежала в кухню, схватила полотенца, затем опять присела рядом с Фрэнком и прижала их к порезу. Он застонал, когда я надавила еще сильнее, стараясь остановить кровотечение. Его глаза начали закатываться.

– Нет! Не теряй сознание, Фрэнк! Нет!

Я оглянулась в поисках какой-нибудь жидкости, чтобы плеснуть ему в лицо, но чашка с остатками кофе на столе была практически пуста. Я начала хлестать Фрэнка по щекам, пока он не открыл глаза.

– Где Сэм? Фрэнк, мне нужен Сэм, чтобы позвать на помощь. Где он?!

Фрэнк едва выговорил слово «амбар».

– Прижимай ткань к ране, Фрэнк! И не теряй сознание! Я мигом!

Я нашла Сэма в амбаре, возле лошадей. Когда он увидел выражение моего лица, кровь на руках и одежде, его глаза расширились.

– Отец поранился! – крикнула я. – Ему нужен врач! Поезжай в город как можно быстрее и привези доктора Гилберта.

Сэм вскочил на лошадь, даже не тратя времени на то, чтобы ее оседлать, и ускакал в ночь.

Когда я услышала, как к дому подъехала коляска доктора, я уже накрыла Фрэнка одеялом. Мне удалось немного остановить кровотечение. Мой зять был в сознании, но не говорил. Его глаза следили за моими движениями: я подняла с пола окровавленный нож и спрятала его в ящике стола. Мгновение спустя вошел доктор, снимая пальто.

– Что здесь произошло, Бетти? Как он?

Я не ответила и отошла в сторону, освободив доктору Гилберту место.

– Так… вижу, вы не дали ему потерять сознание, это хорошо. Очень глубокий порез. Что случилось?

– Не знаю, – спокойно ответила я. – Лидия пришла ко мне и сказала, что произошел несчастный случай. Я послала Сэма за помощью и попыталась остановить кровь.

– Это был несчастный случай, Фрэнк? – спросил доктор.

Я увидела, как мой зять на минуту заколебался, но затем кивнул.

– Мне нужна горячая вода, Бетти, и как можно больше полотенец, – сказал доктор. – Что произошло, Фрэнк?

Выходя, чтобы выполнить просьбу доктора Гилберта, я слышала, как он снова спросил об этом моего зятя:

– Расскажи мне, что случилось?

Ответа Фрэнка я не разобрала.

– Где Лидия? – спросил доктор Гилберт, когда через несколько минут я вернулась в кабинет. – Мне нужно знать, чем сделан разрез.

Я вспомнила странный, отрешенный вид сестры и внезапно сильно испугалась.

– Я… я не знаю. Она осталась у меня дома, я схожу за ней.

Я побежала вниз по холму, думая о том, что поступила очень глупо. Как я могла оставить ее одну?

Дверь коттеджа была открыта. Сестры не было. Я некоторое время блуждала в темноте, прежде чем додумалась взять лампу и поискать следы на свежем снегу. Обнаружив их, я пошла по следам через двор к пруду. Страх сжимал мое сердце. Следы вели вперед на замерзший пруд, к огромной темной дыре, в которую провалилась Лидия. На поверхности остался лежать лишь фартук.

Я села на снег и горько заплакала.