Дир Спрингс, 1895 год

 

Глава 11

В доме отца стало необычайно тихо, после того как Лидия вышла замуж за Фрэнка Уайатта и переехала к нему. Я очень по ней скучала. Долгими зимними вечерами в доме были только мы с отцом, а он никогда не был разговорчивым.

Фрэнк нанял девушку из города помогать Лидии по хозяйству, ведь она ожидала ребенка. Несмотря на это, Лидия все равно была очень занята и не могла меня часто навещать.

Я написала несколько стихотворений и рассказов, но без поддержки сестры у меня не хватало храбрости отослать их издателю. Год медленно прошел.

Следующей весной всю свою творческую энергию я направила на то, чтобы посадить на огороде овощи для нас с отцом. Это занятие меня подбодрило: мне нравилось высаживать семена, ухаживать за ними, холить и лелеять, наблюдая, как они растут.

Однажды жарким июльским днем я проводила утро в саду. Вдруг около полудня отец позвал меня в дом:

– Бетти, поди сюда! Пора готовить обед!

Я старалась не раздражаться из-за его диктаторства. Просто он был таким человеком. Кроме того, солнце стояло слишком высоко для садовых работ.

В доме я повесила на крючок соломенную шляпу и постояла минутку, чтобы глаза после яркого света привыкли к полумраку. Когда это произошло, я просто не поверила увиденному: отец сидел за кухонным столом и считал деньги, как заправский банкир. Перед ним лежала плотная стопка наличных.

– Откуда взялись деньги? – спросила я.

– У нас снова постояльцы.

– Постояльцы? Кто-то арендовал наш коттедж?

– Да, тот малый, Гибсон, вернулся. И на этот раз заплатил за два месяца.

От неожиданности у меня перехватило дыхание. Я уставилась на отца, боясь поверить ему и воскресить свои надежды.

– Правда? – наконец удалось мне выдавить из себя.

Отцу показалось, что я подвергаю его слова сомнению.

– Ты думаешь, что я все выдумал? Он вернулся, говорю тебе! Приехал на своей модной карете, пока ты работала в огороде, и снял коттедж до конца лета.

В романах я читала о том, как замирает сердце, но до того момента это ощущение было мне незнакомо. Мне хотелось в ту же секунду все бросить и помчаться к коттеджу, но на мне была пропитанная по́том одежда и под ногтями застряла грязь.

– Он по-прежнему желает столоваться у нас? – спросила я, наливая воду, чтобы помыть руки.

– Гибсон сказал, что теперь нужно готовить на двоих. Поэтому он столько мне заплатил.

В тот же момент я узнала, каково это, когда сердце опускается. Мое сердце ухнуло вниз.

– На двоих? А кто приехал с ним, отец?

– Наверное, его жена.

Я занялась приготовлением еды и старалась собраться с силами перед встречей с женой Уолтера. Она, безусловно, очень красива, элегантно одета – в шелка и хлопок. У миссис Гибсон не может быть нижних юбок из дешевого муслина и рабочих фартуков! Кроме того, ее кожа не загорелая и не веснушчатая в отличие от моей. Чтобы сохранить нежный, фарфоровый цвет лица, богатые женщины всегда прячутся под зонтиками, когда выходят на солнце. Безусловно, миссис Гибсон изящного телосложения – в романах о таких пишут: «Стройна как березка» – и так же грациозна.

Я решила надеть корсет, чтобы постоялица не смотрела на меня с жалостью, но без Лидии мне было не затянуть его и не завязать.

Как Уолтер мог привезти жену в то место, где мы с ним разделили столько счастливых моментов? Я все гадала – как…

Затем взяла поднос и понесла его в коттедж. По пути, до конца осознав правду, я чуть было не развернулась и не побежала обратно в дом. Конечно же! Уолтер не знал, что я здесь! Он уверен, что я вышла замуж за Фрэнка Уайатта и уехала из отцовского дома. Уолтер думает, что еду принесет моя сестра или кто-то еще. Я замедлила шаг, ища способ избежать встречи с ним. Пока что в голову ничего не приходило. Когда наконец я вышла на поляну, оставив позади деревья, то увидела Уолтера, в одиночестве сидящего в кресле и смотрящего на пруд.

Я глубоко вздохнула, стараясь сдержать слезы радости, выступившие при виде него. Ведь я была уверена, что мы больше никогда не увидимся. Затем открылась дверь коттеджа и на крыльцо вышел второй постоялец. Это был слуга Уолтера – Питер!

Я испытала такое невероятное облегчение и такую восторженную радость, что чуть не уронила поднос.

– Уолтер! – крикнула я и побежала по траве.

Он повернулся и увидел меня.

– Бэтси? Какой приятный сюрприз!

Уолтер пытался улыбнуться, но вместо этого его лицо задрожало.

– Я не знал, что вы с мужем живете неподалеку.

– Мы не живем. Я не… Я хочу сказать, что не вышла замуж. Помолвка была расторгнута.

По лицу Уолтера медленно растекалась улыбка, и наконец появилась ямочка, которой мне так не хватало.

– Правда? Все это время я представлял, как вы снова и снова перечитываете «Путешествие пилигрима в Небесную страну» и, наверное, уже выучили его наизусть!

Я не могла не рассмеяться.

– Нет, я имела возможность читать все, что пожелаю, десятки новых книг! А вы, Уолтер?

– Я? Я тоже прочитал много новых книг!

Я снова засмеялась.

– Я спрашивала не об этом. А вы… вы женаты?

– Нет, боюсь, свадьба не состоялась из-за моего слабого здоровья.

– Мне очень жаль, Уолтер.

– А мне нет. – Его глаза блеснули, а ямочка на щеке стала глубже. – Девушка, с которой я был помолвлен, тоже не жалеет об этом. Мы оба благополучно избежали матримониальных уз. А ваш отец, Бэтси, был разочарован?

– Нет, он получил, что хотел. Моя сестра вышла замуж за моего жениха. – Увидев на лице Уолтера удивление, я рассмеялась. – Это длинная история, но для всех участников она закончилась благополучно. Теперь земля отца является частью Садов Уайатта.

– Это та большая ферма на холме?

– Да. И отец наконец отошел от дел. Он мечтает увидеть внука и насладиться моментом, когда тот все унаследует, поэтому счастлив.

– Что ж, то же самое я могу сказать и о своем отце. У Говарда Ноулза Гибсона нет сына, работающего рядом с ним, но моя сестра удачно вышла замуж, и ее муж будет заниматься делами вместо меня.

– Значит, теперь вы можете воплотить в жизнь свои мечты, Уолтер?

– Фигурально выражаясь. – Он указал на кресло, в котором сидел, и только сейчас я заметила, что это инвалидная коляска. – Из-за этого мне теперь будет трудно стать капитаном дальнего плавания, хотя, думаю, еще есть шанс стать заклинателем змей.

Внезапно мне стало неловко. Я не знала, что сказать. Тут я вспомнила, что по-прежнему держу поднос.

– Ну что ж… вот ваш обед, и он скоро остынет. Вы хотите поесть здесь на природе или мне отнести его в дом?

– В такой прекрасный день, как сегодня, я хотел бы пообедать здесь. Питер, принеси маленький раскладной столик.

Я наблюдала за тем, как слуга принес столик, установил его и расставил еду. Я ожидала, что Уолтер пригласит меня присоединиться к нему, как раньше, но он молчал. Он сидел, уставившись на еду и не глядя на меня. Питер пододвинул стул для себя. Мужчины не ели. И даже не расстелили салфеток. Молчание становилось невыносимым.

– Вы знаете, я пойду, а вы обедайте, – быстро сказала я. – Приятного аппетита.

Уолтер не останавливал меня. Я быстро побежала домой, стараясь скрыть слезы.

Около часа я просидела за кухонным столом, закрыв лицо руками, пока кто-то не постучал в дверь. Это был Питер с подносом в руках. Я опустила голову, чтобы он не заметил, как опухли мои глаза и покраснел нос.

– Спасибо, Питер. Вам не следовало приносить поднос, я бы сама пришла за ним.

– Если у вас есть несколько минут, мисс, – тихо ответил он, – господин Уолтер хотел бы с вами поговорить. Но он велел не мешать вам, если вы заняты.

– Я не занята. Я… я буду готова через несколько минут.

Я намочила полотенце холодной водой, отжала и приложила его к глазам. Быстро посмотрев в зеркало, я поняла, что это нисколько не помогло. Прежде Лидия, если долго гуляла по ночам, прикладывала к глазам кружочки огурцов, но теперь было начало июля и сезон огурцов еще не начался. Интересно, а консервированные огурцы подойдут? Я быстро достала банку из кладовки, но потом решила, что будет только хуже, если от меня будет пахнуть рассолом и уксусом.

Внезапно я почувствовала прилив вдохновения: я скажу Уолтеру, что читала грустную книгу! Я быстро прикинула, какую выбрать, и остановилась на «Отверженных». Эта история у кого угодно выдавит слезу, даже у таких черствых людей, как мой отец или Фрэнк Уайатт. Жаль, что у меня не было этой книги, для убедительности я взяла бы ее с собой. Вместо этого я отрепетировала перед зеркалом улыбку и направилась к коттеджу.

Питер сидел на крыльце, строгая деревяшку. Увидев меня, он быстро встал, слегка поклонился и сказал:

– Господин Уолтер в доме, мисс, пожалуйста, заходите.

Уолтер сидел в инвалидной коляске, склонившись над коробкой с книгами. Везде были расставлены сундуки с книгами, как и в прошлом году. В гостиной стоял топчан Питера.

Когда я вошла, Уолтер поднял голову.

– Надеюсь, я не отвлекаю вас от работы?

– Вовсе нет. Отец дремлет, а я как раз читала «Отверженных» Виктора Гюго. Это такая грустная книга, вы согласны?

Он посмотрел на меня и покачал головой.

– Вы весьма неубедительный лжец, Бэтси. Я знаю, что обидел вас, и хотел бы извиниться. Вы простите меня?

Все, что я могла, – лишь кивнуть.

Уолтер слегка улыбнулся и посмотрел в сторону.

– Спасибо. Я бы с удовольствием ел в вашем обществе, как и прошлым летом, но сейчас из-за присутствия Питера это немного неловко. Он мой сотрапезник, и я чувствую себя обязанным поддерживать с ним разговор. Надеюсь, вы понимаете.

Некоторое время я обдумывала его слова.

– Вы тоже плохой лжец. Я никогда не видела, чтобы хозяин обедал со слугами и, кроме того, считал себя обязанным поддерживать разговор. Также мне неизвестны слуги, которые будут чувствовать себя комфортно за столом с господами и смогут поддержать с ними вежливую беседу.

Уолтер отложил книгу, которую рассматривал, и с удивлением взглянул на меня.

– Ну что ж, так получилось, – слабо улыбнувшись, ответил он, – что я тоже недавно читал «Отверженных». «Долой знать! Равенство и свободу народу!» Я решил применить это на практике и начал с Питера.

Я засмеялась. Затем представила, что бы подумал Уолтер, если бы я вошла в коттедж, источая запах маринованных огурцов, и засмеялась еще сильнее. Даже не подумав, я раскрыла объятия и прижалась к нему.

– Вы делаете меня такой счастливой, Уолтер! Я так скучала без вас! – воскликнула я и, внезапно смутившись, отстранилась.

Я посмотрела на это обожаемое лицо, в эти серые глаза и увидела, что в них плещется такая же любовь, как и та, что я испытываю к нему.

Опустившись на пол перед Уолтером и забыв обо всех предосторожностях, я сказала правду:

– Я вас люблю, Уолтер.

Он с трудом протянул руку, чтобы погладить меня по лицу, но она дрожала от слабости.

– Да, я знаю. Однако мы не должны были позволить этому случиться. – Его рука безвольно упала на колени.

– Почему? Потому что вы богаты, а я бедна? Потому что вы объездили весь мир, а я никогда не покидала пределов Дир Спрингса? Или потому что вы красивы и обаятельны, а я обыкновенная толстушка?

Уолтер снова протянул руку и дрожащими пальцами утер мои слезы.

– Ты самая красивая женщина из всех, кого я встречал, Бэтси!

Он действительно имел в виду то, что говорил. Я видела это в его глазах, и правда заворожила меня. Уолтер заглянул мне в душу, и для него я была прекрасна. Лишь через мгновение я смогла заговорить.

– Тогда почему?

– Потому что я скоро умру.

– Нет, не умрешь! Не говори таких ужасных вещей, даже не думай о них!

– Это правда, Бэтси. Отец водил меня к разным врачам, нанимал самых высококлассных специалистов, посылал на обследование в отечественные и зарубежные клиники, и диагноз везде был одинаковым. Недуг прогрессирует невероятно быстро. Все остальные члены нашей семьи, страдавшие от такого же заболевания, умерли. Лекарства от него не существует.

– Не слушай их, Уолтер! Я позабочусь о тебе. Я не позволю тебе умереть!

– Я уже смирился с правдой. – Он нежно взял меня за руки своими дрожащими руками. – Я не против умереть. Я решил приехать сюда, в это уединенное место, чтобы для моей семьи это было не так трагично. Но теперь это станет ударом для тебя. Значит, я… должен уехать. И прости меня.

– Нет, не бросай меня вновь! – прошептала я. – Пожалуйста, не важно, сколько времени тебе осталось, я хочу провести его с тобой.

– Нет, я не могу! – ответил Уолтер, закрыв глаза. – Просто не могу. Это очень больно. Я так хочу коснуться тебя, обнять, поцеловать, сжать в объятиях, но осознание того, что мне это неподвластно, очень болезненно. И по отношению к тебе это несправедливо.

– Почему ты не позволяешь мне принять решение? Бросить меня – это нечестно!

Уолтер молча покачал головой. В темной комнате острые черты его исхудавшего лица казались еще резче, а темные круги под глазами – еще темнее.

Мне так хотелось снова броситься к нему в объятия, прижаться лицом к его лицу, почувствовать, как его волосы щекочут мои щеки, ощутить его дыхание на моей коже, руки на моих волосах.

Я хотела, чтобы Уолтер был первым и единственным мужчиной, который меня поцелует. Но он отвернулся и позвал слугу.

– Питер, я устал, мне нужно прилечь.

Я услышала в его голосе глубокую усталость.

– Пожалуйста, иди домой, Бэтси.

Но я не послушалась. Я не смогла сделать ни шагу. Я наблюдала за тем, как Питер вкатил коляску в спальню, снял одеяло, которое накрывало ноги хозяина, затем поднял Уолтера, как ребенка, и уложил в кровать. Теперь я догадалась, почему Уолтер не хотел, чтобы я наблюдала за тем, как он ест: он больше не мог делать это самостоятельно. Я также поняла, почему он захотел, чтобы сейчас я осознала степень его беспомощности.

Я подождала, пока Питер увезет инвалидную коляску, побежала в комнату и присела на край кровати. Склонившись, я опустила голову Уолтеру на грудь и обняла его за исхудавшие плечи.

– Моя боль никуда не исчезнет, если ты снова уедешь! – плакала я. – Ты просто уйдешь из моей жизни раньше. Пожалуйста, подари мне то время, которое у тебя осталось! – умоляла я. – Это все, о чем я прошу!

Уолтер положил руку мне на голову.

– Бэтси, любовь моя, разве ты не понимаешь? Сначала я почувствовал слабость в ногах, и потом их парализовало. Теперь она распространяется по рукам, я уже не могу самостоятельно есть. В конце концов она поразит все мышцы. Мне сложно глотать. Но когда парализует мышцы, которые заставляют работать легкие, я не смогу дышать и вскоре задохнусь. Я не могу заставить тебя пройти через все это и обречь на заботу обо мне.

– Это несложно, если любишь! Пожалуйста, разреши, чтобы о тебе заботилась я, а не Питер. Если ты действительно умираешь, я хочу оставаться с тобой до последнего вздоха.

– А что я могу дать тебе взамен? – грустно спросил он. – Я беспомощный инвалид, мне нечем тебя отблагодарить.

– Подари мне себя и свою любовь! Это все, чего я хочу!

– Нет! – Уолтер покачал головой. – Это не будет отношениями, построенными на любви! Если ты будешь ухаживать за мной, ты не сможешь воплотить свои мечты.

Я села, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

– Ошибаешься! Ты можешь помочь мне осуществить мои мечты! Я хочу писать книги! Ты можешь читать то, что я сочиню. И наставлять меня и поддерживать, если я буду испытывать замешательство. Я ценю твое мнение, даже если ты ошибаешься.

Я сумела улыбнуться, и он улыбнулся в ответ. Мы оба вспомнили наши жаркие споры о прочитанных книгах.

– Не думаю, Уолтер, что без твоей помощи наберусь храбрости, чтобы написать книгу.

Я увидела, как слеза покатилась по его щеке. Затем Уолтер надолго замолчал, внимательно изучая мое лицо.

– Там, на комоде, лежит сборник поэзии, – наконец сказал он. – Прочти мне, пожалуйста, сонет на той странице, где лежит закладка. Он называется «Первый день», автор Кристина Россетти.

Я встала, взяла книгу, затем села рядом с Уолтером и начала читать вслух:

– Касанье рук твоих… – медленно повторил он, когда я закончила. – Сделаешь еще кое-что для меня, Бэтси?

– Все что угодно.

– Вытащи шпильки и распусти волосы, а затем сними обувь и ходи без нее.

– Почему?

– Так ты выглядела в тот день, когда мы познакомились, в тот самый час, в ту самую минуту. Конечно, в стихах об этом не сказано, но я запомнил этот день навсегда, потому что именно тогда тебя полюбил.

– Не может быть! В тот день я выглядела ужасно!

– Нет, ты выглядела как ангел с картины Леонардо да Винчи. Босоногий ангел, цитирующий Генри Дэвида Торо!

Уолтер улыбнулся, когда я начала вытаскивать из волос шпильки. Затем я встряхнула головой и волосы рассыпались по плечам. После этого я расстегнула ботинки и сняла их вместе с чулками.

– Это значит – я могу остаться? – спросила я наконец. – Ты не уедешь и не покинешь меня?

– Я соглашусь остаться при одном условии.

– Да, знаю, я не должна хлопотать вокруг тебя! И мне не следует интересоваться твоим самочувствием каждые две минуты.

– Ах да, совершенно верно, хлопотать не нужно. Тогда должен признать, что есть два условия: первое тебе уже известно, а второе – ты должна выйти за меня замуж.

Я ошеломленно уставилась на него.

– Понимаешь ли, – продолжил Уолтер, – скоро я встречусь со святым Петром и не хочу ему долго объяснять, почему мы жили с тобой вне брака.

Я онемела.

– Бэтси? – позвал Уолтер.

– Да? – тоненьким голоском ответила я.

– Пожалуйста, поцелуй меня.

* * *

Я вышла замуж за Уолтера Гибсона, и это был самый счастливый день в моей жизни! Церемония состоялась у нашего пруда, ее провел мировой судья. Я была босиком и в венке из диких роз на непослушных волосах. Питер был свидетелем со стороны жениха, а также нес кольца, которые приобрел двумя днями ранее. Лидия была почетным гостем. Вместо букета она держала маленького крикуна Мэтью на руках. Отец пребывал в полном замешательстве: он все гадал, почему богатый образованный человек захотел жениться на его дочери.

Мы провели медовый месяц в нашем коттедже под звуки молотков и пилы: бригада рабочих в срочном порядке пристраивала кухню и ванную.

– Нанимайте столько людей, сколько нужно, – велел Уолтер прорабу, – но я хочу, чтобы все было закончено за две недели. И ни днем позже! Мне и моей невесте нужны тишина и покой.

Они закончили за тринадцать дней. Питер переехал в дом к моему отцу и два-три раза в день приходил в коттедж, чтобы помочь мне поднять Уолтера с коляски и одеть его.

Уолтер также нанял девушку по имени Хелен, которая жила в доме с отцом и Питером, стирала и готовила. Все сложилось еще благополучнее, когда Хелен и Питер полюбили друг друга и поженились.

Мы с Уолтером заключили чудесный союз, которым могут похвастаться очень немногие пары даже после долгих лет брака. Однако кое в чем мой муж был весьма жестким: он требовал, чтобы часть дня я посвящала писательству. Но после мы читали вслух, разговаривали, смеялись и любили друг друга.

Столяр сделал удобный пандус для инвалидной коляски Уолтера, и, пока позволяла погода, бо́льшую часть времени мы проводили на улице. Мы наблюдали за утками и гусями, плавающими на пруду, за оленем, иногда появлявшимся на опушке леса, за сменой сезонов в садах, за панорамой звезд на ночном небе.

Однажды теплой летней ночью мы лежали, прислушиваясь к кваканью лягушек и стрекоту цикад на пруду, и Уолтер неожиданно спросил:

– Я рассказывал тебе о первой ночи, которую провел в коттедже?

– Нет, что-то не припомню, – ответила я, пододвигаясь ближе к нему.

– Я не мог заснуть! Просто ни на секунду. Этот стрекот на пруду! Я никогда такого не слышал. Я разорвал на кусочки великолепный платок и попытался хоть как-то заткнуть себе уши, но назойливый шум никуда не делся. Когда лягушки наконец сжалились надо мной и закончили концерт, проснулся твой приятель дятел и начал немилосердно долбить дерево. В общем, я решил уехать на следующее утро. Я просто не выдержал бы еще одной ночи в этом доме. Уверен, что Генри Дэвид Торо никогда не спал возле пруда Уолдена!

– А почему ты передумал? – спросила я, подхватывая смех мужа.

– Из-за тебя.

– Из-за меня?

– Ты принесла мне завтрак и, наверное, полночи не спала, читая книгу, которую я тебе дал, потому что наутро горела желанием обсудить прочитанное, словно сама являлась автором этого произведения. Ты была так прекрасна – свежая, живая, похожая на сладкий, вкусный персик, сорванный прямо с дерева. Я решил, что, несмотря на местную фауну и бессонные ночи, останусь.

– Могу поспорить, что сейчас ты уже не замечаешь всех этих звуков.

Уолтер засмеялся.

– Я просто жду, пока ты заснешь, и затыкаю уши ватой.

– Знаешь что, Уолтер, – пробормотала я со слезами на глазах, – никто во всем мире не говорил мне, что я прекрасна.

Муж повернулся и поцеловал мои волосы.

– Значит, весь мир слеп как крот!

* * *

Питер оказался хорошим столяром и, поскольку в доме моего отца у него было не много работы, вскоре начал украшать стены нашего коттеджа книжными полками. Слуга едва успевал прикрепить полку, как я уже заполняла ее книгами, а Уолтер сразу же писал в Чикаго и просил прислать еще.

Однажды я распаковала стопку истрепанных дневников в кожаном переплете. На титульной странице Уолтер написал свое имя и от корки до корки заполнил дневники своим аккуратным почерком. Я открыла первый дневник и прочла надпись:

Вторник, 23 июня 1884 года – я на борту корабля «С. С. Хиберния».

Я рожден для жизни на море! Все, начиная от запаха соли и заканчивая криками чаек, заставляет меня чувствовать себя более живым и бодрым, чем когда-либо. Вчера мне очень хотелось присоединиться к команде: отдавать швартовы, закреплять анкера, пока буксир тянул нас из порта Нью-Джерси. Но капитан знает, что мой отец – один из основных акционеров этой судоходной линии, и остался непоколебимым! Я спорил с ним, доказывая, что был капитаном университетской команды в Йеле и выигрывал все состязания, сражаясь за команду «Бульдоги» на протяжении двух лет, а команда Гарварда всегда оставалась ни с чем. Но капитан твердил, что никогда не позволит мне делать то, что может подвергнуть угрозе мою жизнь или его работу. Затем я предупредил его, что однажды буду управлять компанией отца и разжалую его в юнги, но он и ухом не повел!

Я громко рассмеялась и продолжила чтение:

Пятница, 26 июня 1884 года – я на борту корабля «С. С. Хиберния». Теперь это Судно Сатаны! Я ненавижу море! Все, начиная с непрерывного колебания и заканчивая диким раскачиванием, заставляет меня испытывать такие боли и позывы к рвоте, каких я никогда в жизни не ощущал. Как же мало я знал обо всем, когда четыре дня назад буксиры вытянули нас из безопасных вод порта Нью-Джерси и бросили в пучину десятиметровых волн и жутких ветров, несущих нас к водной могиле на дне морском! Мне очень хотелось выброситься за борт и таким образом покончить со страданиями, но капитан сказал, что не позволит мне совершить что-либо, что угрожало бы моей жизни или его работе. Он дал мне ведро, пригрозил запереть в каюте, если я не останусь на нижней палубе, и заверил, что я выживу и увижу порт Саутгемптона, в Англии, через две недели. Ну что ж, если я все-таки доживу и увижу Саутгемптон, то наверняка потом умру, потому что никогда больше не смогу ступить на борт корабля…

– Как же ты добрался домой? – спросила я мужа, перестав смеяться.

– Дай-ка мне посмотреть, – ответил он, сидя в противоположном конце комнаты.

Я принесла дневник и присела возле Уолтера, пока он просматривал записи.

– Так, этой мой первый дневник. После того как я выжил во время крушения поезда в Европе и путешествия на больном верблюде в Египте, море казалось мне просто ручным.

– Я не знала, что ты так хорошо пишешь.

– Да, я ведь окончил Йель!

– Этого я, кстати, тоже не знала. И ты был капитаном весельной команды в университете! Что еще ты не рассказал о себе?

– Все изложено здесь, в этих дневниках. Это неприкрашенный отчет о том, как три года подряд я избегал взрослой жизни.

– По-моему, это достаточно интересно, – решила я, забирая дневник и пролистывая его. – А здесь рассказывается о том, как ты исследовал новые страны, приручил дикие племена и спас парочку иностранных принцесс от пиратов?

– Насколько я могу припомнить – нет. Но твоя версия похожа на отличный приключенческий роман. Однажды ты должна написать его, Бэтси! В этих дневниках лишь описывается, как меня искусали дикие насекомые, как я питался отвратительной пищей и путешествовал всеми мыслимыми способами, начиная от повозки рикш и заканчивая верхом на яке.

– Давай почитаем все это вместе, – предложила я, удобнее усаживаясь в ногах мужа.

– Что? Да ни в жизни! Иначе ты узнаешь, какой я на самом деле трус!

Я подумала о неуклонном мужестве, которое каждый день демонстрирует Уолтер перед лицом медленной, но неизбежной смерти, и мои глаза налились слезами. Я отвернулась, чтобы он ничего не заметил.

– Ты самый храбрый мужчина из всех, кого я встречала, Уолтер. И мы прочтем эти дневники от корки до корки. Ты снова побываешь в тех местах вместе со мной, потому что иначе мне их не изучить.

Уолтер оказался отличным рассказчиком. Лето сменилось осенью, а я побывала в африканских джунглях, тропических лесах Бразилии, возле египетских пирамид и на приисках Аляски. Перечитывание дневников вызывало у Уолтера множество других воспоминаний, и я быстро записывала их, пока он рассказывал.

Когда муж велел прислать коллекцию «Нэшнл джиогрэфик мэгэзин», я увидела фотографии многих мест, которые он описывал. Когда-то я мечтала путешествовать по миру, как Нелли Блай, а сейчас колесила по миру с Уолтером, сидя в нашем маленьком коттедже у пруда.

* * *

С тех пор как мы поженились, я кормила и брила мужа. Но никогда не забуду того холодного октябрьского дня, когда я поняла, что он больше не может пошевелить руками. Я читала Уолтеру одну из только что написанных глав, он сказал, что все прекрасно, и я подбежала к креслу, чтобы обнять его на радостях. Уолтер не смог обнять меня в ответ.

– Прости, Бэтси, – прошептал он.

– Все в порядке, я знаю – ты любишь меня. Я знаю, что ты обнял бы меня изо всех сил, если бы только смог.

Его объятия всегда были слабыми, но тот момент был для меня все равно что маленькая смерть. Мне будет не хватать нежности и тепла его рук, обвивающих меня, а через какое-то время будет не хватать его самого. Но я уже решила, что не запла́чу, пока Уолтер рядом. Вскоре у меня будет достаточно времени для слез.

Я купила для мужа подставку для нот, чтобы устанавливать на нее те книги, которые он хотел прочесть, и он научился переворачивать страницы, зажав во рту указку. Я бы с удовольствием бросила писательство, чтобы проводить каждую минуту с Уолтером, но он был категорически против.

Проходили месяцы, и постепенно Уолтер разочаровался в книгах, как старых, так и новых, и попросил Библию.

В чтении Библии мой муж нашел невероятное успокоение, и мы начали читать ее вместе и обсуждать прочитанное, как раньше обсуждали художественные произведения. Но я злилась на Бога за то, что Он делал с Уолтером, и никакого успокоения в этом чтении не находила. Понадобилось терпение мужа, его пояснения, спокойная, крепкая вера, чтобы и я разглядела на этих священных страницах то же, что видел он.

– Послушай вот это, Уолтер, здесь говорится: «…все, чего ни будете просить в молитве, поверьте, что получите, – и будет вам». Это означает – если мы будем молиться и верить…

– Нет, Бэтси. Господь – это не джинн из волшебной лампы, которого можно попросить – и он исполнит все твои желания. Иисус учит нас молиться. «Пусть Твоя воля будет и на земле, как на небе». Это потому, что на Небесах ангелы Господни выполняют Его волю беспрекословно. Они покоряются Его воле, и мы должны поступать так же.

– А что, если мне не нравится Его воля? Что, если я с ней не согласна?

– Ну что ж, Господь предоставил нам свободу выбора. Мы не обязаны служить ему. – Уолтер откинул голову и вздохнул. – Знаешь, всю жизнь я чувствовал то же самое по отношению к работе на отца. Его воля должна была исполниться вне зависимости от моего желания. Я должен был беспрекословно выполнять все его поручения. А наш Небесный Отец никогда не принуждает нас служить Ему, но знаешь что? Господу действительно известно, что лучше для нас. Он создал нас. Его идеальная воля идеальна для нас, независимо от того, можем ли мы постичь это своим ограниченным умом. Но тем не менее Он позволяет каждому из нас решить: будем ли мы следовать собственному пути, жить по законам общества и так и не достигнем совершенства или позволим Господу увести нас туда, куда Он считает нужным, и удивимся.

Я стояла за креслом мужа, прижавшись щекой к его волосам.

– Мне не нравится то, куда Он ведет тебя.

– Бэтси, ты знаешь, почему мы постоянно боремся с понятием смерти? Я буквально недавно прочел об этом в книге Бытия. Потому что Господь создал нас для вечной жизни с Ним в Эдеме. Смерть – выбор не Его, а человека. Смерти не было изначально, это наказание за грех. И на выбор человека Господь ответил другим прекрасным планом: Он искупил наши грехи во Христе, чтобы мы могли вечно жить с Ним.

Я стала перед мужем и обхватила ладонями его драгоценное лицо.

– А что же нам делать сейчас, в земной жизни?

– Мы должны молиться. «Пусть Твоя воля будет и на земле, как на небе». Обещай, что всегда будешь писать, Бэтси. Не позволяй своему отцу или кому-либо другому навязывать тебе свою волю. И никогда не живи иной жизнью, чем та, которую Господь выбрал для тебя.

– А как же Его воля по отношению к тебе? – прошептала я; громко я уже не могла говорить, борясь со слезами.

– Точно так же: мы будем молиться, чтобы свершилась Божья воля, не важно, что это – жизнь или смерть. И будем просить даровать нам мужество принять ее.

Я покрыла поцелуями его лоб, брови, руки.

– Почему же Господь сотворил нашу жизнь такой хрупкой и короткой?

Прежде чем ответить, Уолтер некоторое время раздумывал.

– Потому что жизнь для Него очень ценна. Он ценит каждую сотворенную жизнь и хочет, чтобы и мы ценили, как отличный китайский фарфор. Господь знает, что такое жить и умереть в таком хрупком теле, как человеческое. Его сын страдал от физической смерти для того, Бэтси, чтобы мы с тобой встретили ее бесстрашно.

* * *

Паралич Уолтера неумолимо прогрессировал, как и предупреждали доктора. Мой муж сильно похудел, и ему стало трудно глотать. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы разговаривать, и его речь стала такой невнятной, что вскоре его понимала лишь я.

– Я хочу, чтобы ты написала в Чикаго и попросила юриста моего отца приехать, – попросил меня Уолтер однажды пасмурным зимним утром. – Затем пригласи местного поверенного приехать одновременно с ним. Ты знаешь какого-нибудь хорошего юриста в этом округе?

– В Дир Спрингсе работает Джон Уэйкфилд, десять лет назад он унаследовал практику отца.

– Хорошо, пригласи его.

Я знала, что Уолтер хочет подготовить завещание, но когда обратилась к юристам, то не смогла заставить себя произнести это слово вслух. Когда юристы приехали, они остались наедине с Уолтером, и это был один из немногих случаев, когда мы с мужем расстались. Они разговаривали около трех часов, затем Джон Уэйкфилд пригласил меня и Питера засвидетельствовать документ. Естественно, Уолтер к тому времени был не в состоянии что-либо подписывать. Я едва сдерживала горькие слезы, наблюдая за тем, как мой когда-то полный жизни муж держит ручку в зубах и ставит крестик в нужной строке.

– Спасибо тебе, Бэтси, что не обрекла меня на смерть в одиночестве, – сказал он той ночью, когда я держала его в объятиях. – Спасибо за то, что настояла на своем. Не знаю, чем я заслужил твою любовь. Но мне жаль людей, которые умирают в одиночестве.

После визита юристов Уолтер больше не настаивал на том, чтобы я работала над своим романом. Исписанные листы лежали в запертом ящике стола, чтобы я могла провести последние минуты с мужем.

За окном навалило сугробы снега, и муж попросил меня почитать отрывок из Евангелия, повествующий о смерти и воскрешении Христа. Когда я дочитала до того места, где Иисус встретил учеников по пути в Эммаус, Уолтер прервал меня.

– Ты знаешь, почему они не узнали Его? – спросил он.

– Нет, почему?

– Потому что, в отличие от Лазаря, тело Иисуса не было возвращено к жизни. Он переродился в воскресении. Они не узнали Его, потому что Его воскрешенное перерожденное тело отличалось от физического, как яблоко от яблочного семечка. Он изменился. Это имел в виду святой Петр в послании к Коринфянам, когда говорил о воскрешении. Тело, посеянное в слабости, вырастет в силе; тело, угнетенное физически, будет могучим духовно.

Моего ответа не последовало, и Уолтер, должно быть, понял, что я не могу обсуждать Писание с ним, поскольку моя вера и надежда так же парализованы, как и его конечности. Я наблюдала за тем, как он мучается, но остаток сил, которые еще тлели в нем, он направлял, чтобы помочь мне узреть истину.

– Бэтси, посмотри на эти деревья за окном. Если бы ты прежде никогда не видела весны, то потеряла бы надежду и срубила бы все деревья, решив, что они мертвы. Но придет весна, они вновь зацветут и будут плодоносить. Сейчас в мою жизнь пришла надежда. В Христе придет новая жизнь. И сказал Иисус: «И всякий, живущий и верующий в меня, не умрет вовек». Это не конец. Ты и я будем жить вечно.

– Но все равно я буду очень по тебе скучать, – ответила я, сдерживая слезы.

– Знаю. Когда прошлым летом я уехал обратно в Чикаго, я не видел тебя, но ты жила в моем сердце. Я представлял, что ты вышла замуж, обустраиваешь новый дом, вливаешься в новую жизнь. И даже несмотря на то что ты меня не видела, ты наверняка представляла, как я живу в Чикаго, каждый день хожу на работу и возвращаюсь в карете домой. На этот раз будет так же. Я буду жить в твоем сердце и обрету бессмертие в вечности. Просто мой дом будет в другом месте.

Не в силах сдержать слезы, я легла рядом с мужем и прижалась к его лицу.

– Я всегда буду любить тебя, – заплакала я, – всегда!

– И я всегда буду любить тебя! Целую вечность! Наблюдай за деревьями, Бэтси. Когда увидишь цветение, знай – я с Иисусом и живу вечно. И однажды мои сухие, омертвевшие конечности расцветут возрожденной жизнью.

* * *

Через несколько коротких недель я поняла, что конец совсем близок. Дыхание Уолтера стало еще более затрудненным и болезненным. Видя, как он мучается, я сама чувствовала боль, но он никогда не жаловался. Я держала его в объятиях, разговаривала с ним, читала, пела и старалась сдерживать собственную панику, молясь, чтобы мой муж не мучился от тяжелой смерти из-за удушья.

Ночью накануне смерти Уолтер силился в последний раз со мной заговорить.

– Бэтси, каждую весну выходи в сад, смотри на цветущие деревья… Это Божье обещание – мы вновь увидимся.

Я держала Уолтера в объятиях, когда он испустил последний вздох. Он задержал дыхание, затем выдохнул с облегчением. И его не стало.

* * *

На следующее утро я послала за Джоном Уэйкфилдом. Он сообщил мне, что Уолтер позаботился о том, чтобы его тело отправили домой к семье. Моего мужа похоронили в Чикаго. Я не присутствовала на похоронах: не могла наблюдать за тем, как Уолтера положат в гроб и опустят в холодную землю.

Мне хотелось бы сказать, что я легко перенесла смерть мужа, потому что была готова к ней и не скорбела, как те, кто потерял надежду. Однако это неправда. Я погрузилась во тьму, куда не проскальзывал даже лучик. За окном была зима, и в моей душе тоже воцарилась зима. Когда слез больше не осталось, я горевала без них.

Лидия обнимала меня, пытаясь согреть своей любовью, но это было все равно что стоять за окнами моего пошатнувшегося жилища и пытаться рассмотреть что-то через стекло. Я не могла открыть дверь ни для сестры, ни для кого-либо еще.

А затем пришла весна и зацвели вишни, как и предсказывал Уолтер. Сегодня сад стоял голый и безжизненный, а на следующий день, открыв окно, я не поверила своим глазам. Красота деревьев заворожила меня. Они шептали мне что-то, и я вышла наружу и стала под гроздьями нежных розовых цветов. В тот момент я осознала две непреложные истины: Уолтер жив и Господь здесь со мной.

Тем утром в саду я повстречала Бога – не какую-то зыбкую, призрачную материю, которая может почудиться, нет, я чувствовала Его присутствие, и оно успокаивало меня так же, как и присутствие мужа, когда мы сидели в одной комнате; так же, как я ощущала присутствие Уолтера, даже повернувшись к нему спиной. Мне казалось, что Господь говорил: «Когда ничего больше не станет, я всегда буду здесь».

Я знала, что должна выполнить Божью волю – на земле, как на небе, – и если этого не сделаю, то никогда не обрету покоя, в отличие от Уолтера. Я хотела прожить свою жизнь, повинуясь плану Господа, а не людей, и стать тем человеком, которым Он меня создал. Тем утром Господь изменил мое имя. Люди думают, что женщина, которая живет с отцом, пишет книги и бродит по саду, беседуя с Богом, наверняка сумасшедшая. Наверняка у нее «завелись мыши на чердаке». Но я хотела стать женщиной, которой меня создал Господь. Он изменил мое имя на Батти.

Первое, что я сделала тем утром, наконец вернувшись в дом, – открыла ящик стола, в котором была спрятана заброшенная рукопись. Но обнаружила, что ее там нет. Вместо рукописи я нашла записку с чудовищными ошибками:

Уважаемая миссис Гибсон,

Я не украл книгу у вас. Госпадин Уолтер сказал мне написать эту записку и обяснить что он послал книгу издателю. Он сказал сказать вам что книга гатова, но он знает что вы сами никагда ее не пошлете поэтому он папрасил юриста послать.

PS: он сказал дабавить я люблю тебя (от него не от меня) и сказал вам начать писать новую книгу.

Через месяц у нас на пороге появился Джон Уэйкфилд. Коттедж я закрыла и переехала к отцу, потому что Питер и его жена уехали в Чикаго.

– Добрый день, миссис Гибсон, – произнес мужчина, коснувшись шляпы. – Как вы поживаете?

– Все в порядке, Джон. А что это за вещи в вашем фургоне? Вы уезжаете из Дир Спрингса?

– Нет, – усмехнулся он, – это ваша мебель. Куда ее поставить?

– Моя мебель? Откуда она взялась?

Я обошла фургон и встала на подножку, чтобы заглянуть внутрь. Мистер Уэйкфилд следовал за мной.

– По завещанию вашего мужа вы унаследовали стол и стул, за которыми он сидел, работая у своего отца. Также он попросил меня приобрести для вас пишущую машинку.

Стол был сделан из вишневого дерева, с медными ручками на ящиках и тщательно отполированной столешницей, которая блестела на солнце, как зеркало.

– Он просто великолепен! – восхитилась я.

– Да, вы правы, это прекрасный стол. Я бы очень хотел иметь достаточно средств и купить такой же себе в контору.

Пишущая машинка марки «Ремингтон» показалась мне очень сложной по сравнению с бумагой и пером.

– Джон, я не имею ни малейшего понятия, как ею пользоваться!

Мужчина улыбнулся, поставил портфель на колесо фургона и достал пачку бумаг.

– Мистер Гибсон просил передать вам, я цитирую: «Учись, Бэтси! Твой почерк просто невозможен!» – конец цитаты.

Я одновременно рассмеялась и заплакала, получив послание от Уолтера. Казалось, оно донеслось ко мне из могилы.

– Есть еще указания от шефа? – спросила я, смахивая слезу.

– Да, он просил меня оказывать вам юридические услуги.

Мужчина пытался одновременно удержать портфель на колесе и просмотреть листы, которые он достал. Я проводила его на веранду и предложила присесть, пока его бумаги не унесло ветром.

– Мистер Гибсон просил, чтобы я защищал ваши интересы, – продолжил мистер Уэйкфилд, – особенно те, которые касаются договоров на книги. Я буду просматривать договоры перед тем, как вы их заключите.

– Вы хотели сказать: если я вообще получу хотя бы одно предложение на книгу.

– Да нет, мистер Гибсон был уверен в том, что это обязательно произойдет! И кроме того, он заранее оплатил мои услуги. – Поверенный наконец сел, поставил портфель между ног и протянул мне толстую папку. – Пожалуйста, храните это в безопасном месте, миссис Гибсон. Это документы на владение вашим домом и договор о покупке.

– Моим домом?!

– Да, вы хозяйка того маленького коттеджа у пруда. Мистер Гибсон приобрел дом и прилегающие к нему два акра земли у вашего отца. Он также намеревался приобрести и пруд, но пруд принадлежит Фрэнку Уайатту, и тот отказался его продавать, несмотря на крайне щедрое предложение мистера Гибсона.

Мистер Уэйкфилд снова порылся в портфеле, достал еще одну пачку бумаг и протянул ее мне.

– А это что?

– В этих бумагах содержатся разъяснения по поводу трастового фонда, созданного для вас вашим мужем. Основной капитал будет храниться на депозите в чикагском банке, но на ваш счет в банке Дир Спрингса ежемесячно будет поступать очень щедрое содержание от процентов. По этому счету нет никаких ограничений. Вы можете тратить сколько хотите и на что хотите.

Мистер Уэйкфилд увидел, как по моим щекам побежали слезы, и его глаза увлажнились. Он потянулся, взял меня за руку и неловко похлопал по спине.

– Ваш муж очень любил вас, Бэтси, и оставил вам хорошее наследство.

Уолтер приготовил для меня еще сюрпризы! Однажды утром, через полгода после смерти мужа, в почтовом ящике я нашла письмо, адресованное мне нью-йоркским издателем.

Когда я открывала его, у меня так тряслись руки, что мне пришлось уколоть себя ножом для разрезания бумаги. Оставляя на листе кровавые капли, я прочла следующее:

Уважаемая миссис Гибсон,

поздравляем! Ваша рукопись принята в печать…

Когда я наконец перестала издавать восторженные возгласы, кричать и танцевать и смогла прочесть дальше, я поняла, что, прежде чем отослать рукопись, Уолтер, скорее всего, продиктовал сопроводительное письмо. Я не могла поверить своим глазам, когда прочла:

Мы также заинтересовались вашей идеей – серией книг для девушек – и хотели бы заключить с вами договор на следующие четыре произведения…

– Серия книг! – вскричала я. – О чем ты только думал, Уолтер?

Серия книг, которую я написала под фамилией мужа, была напечатана и стала очень популярной. Когда два года спустя у отца случился инсульт и он оказался прикован к постели, я решила по вечерам читать ему дневники Уолтера. Открыв первую страницу, я была потрясена, обнаружив новую записку, написанную Питером:

Уважаемая миссис Гибсон!

Господин Уолтер сказал передать вам что мальчики тоже любят захватывающие истории и вы должны их написать! Он сказал что всегда хател быть храбрым героем и пожалуста, сделайте его еще и красивым!

PS: он сказал что любит вас и просит не забыть что он спасет принцесу от пиратов.

Действие первой приключенческой повести, вышедшей из-под моего пера, разворачивалось на борту судна «С. С. Хиберния». Плавание было бурным: свирепствовали десятиметровые волны, завывали ветра. Но в отличие от Уолтера, главному герою не понадобилось ведро. Моему издателю понравилась книга, но он считал, что автору такой серии необходимо дать мужественное имя. Поэтому я выбрала псевдоним Герман Уолтерс, в честь моего любимого учителя, мистера Германа, и героя моей жизни – моего мужа Уолтера Гибсона. Эти книги стали так же популярны, как и книги для девочек, и я «жила долго и счастливо», как пишут в сказках, заботилась об отце и писала книги в своем маленьком раю – коттедже у пруда. Лишь немногие в Дир Спрингсе знали, что я их автор.

После смерти отца я осталась жить в его доме, а писала по-прежнему в коттедже, часто задерживаясь там за полночь. Если мне нужно было исследовать местность для будущих приключений моего героя, я иногда надевала старый костюм Уолтера и бродила по лесам, пытаясь представить, как мой герой ночью продирается сквозь джунгли.

Именно этим я и занималась однажды ночью, когда сгорел дом моего отца. Я шла домой и увидела, как Фрэнк Уайатт выбегает с черного хода и взбирается на холм. Мгновение спустя я услышала взрыв и из окна вырвались языки пламени.

Конечно, в то время не было телефонов и дом сгорел дотла, прежде чем приехала пожарная команда.

Я прекрасно знала, почему Фрэнк поджег дом. Мой отец завещал его и оставшиеся несколько акров земли мне, и если бы я умерла, не оставив наследника, то имущество отошло бы Садам Уайатта. К тому времени Лидии уже не было в живых, и Фрэнк поджег дом в надежде на мою гибель. Но я перепугала его до полусмерти, когда в костюме Уолтера вышла из лесу и встала рядом с ним, наблюдая за тем, как тушат пожар.

– Бетти! Ты… ты… жива?

– Вижу, Фрэнк, ты удивлен?

– Я… я думал…

– Уверена – никому и в голову не придет, что ты поджигатель!

Даже в сумерках было видно, как он побледнел.

– О… о чем ты говоришь?

– Я видела, что это сделал ты! Надеялся убить меня, правда?

– Убить?! Да ты с ума сошла!

– Отлично! Можешь всему миру сообщить, что твоя свояченица сумасшедшая! И можешь забрать остатки отцовской земли, если это принесет тебе счастье! Но я владелица коттеджа и двух акров земли! Они никогда не будут твоими, Фрэнк! Никогда! Все документы оформлены на мое имя!

С тех пор Фрэнк Уайатт больше не сказал мне ни слова.