Юный дрессировщик

Острецова Лидия Ивановна

КАКУЮ ПОРОДУ ЛУЧШЕ ВЫБРАТЬ

 

 

Колли

Колли, или шотландские овчарки, по праву считаются самыми красивыми собаками служебных пород.

Крупные, с растянутым корпусом, гордо поднятой головой красивых линий. Морда длинная и узкая, глаза темные, косо поставленные, ушки стоячие с висячими кончиками, — это придает колли особую привлекательность. Длинная нарядная шерсть с белым, свисающим вниз воротником, на ногах очёсы, сзади штаны, красивый пушистый хвост. Окрас бывает рыжий с белым и черный с белым, иногда рыжий волос переходит в темный разных оттенков — такой окрас зовется трехколерным.

Они преданы своему хозяину, послушны, веселы и приветливы.

Колли хорошие пастухи: на Дальнем Востоке они пасут стада дорогостоящих пантовых оленей. Олени эти очень пугливы, но колли нашли с ними контакты, которые не удавалось установить другим собакам.

В войну колли успешно использовались на службе по розыску мин.

Колли очень чуткие и бдительные сторожа дома. Их можно спокойно содержать во дворе — они легко переносят морозы.

Во время линьки, которая бывает у всех собак два раза в год, коллисты начесывают много шерсти, прядут ее и затем вяжут замечательные по качеству свитера, жакетки, шапки, шарфы, носки и рукавицы. Вещи эти приятного бежевого цвета, пушистые и мягкие, как пуховые платки.

Помимо красоты, вещи эти очень теплые и особенно полезны для людей, страдающих ревматизмом.

Многие ленинградские коллисты ходят в свитерах, жакетах и шапках из шерсти своих собак на зависть всем остальным собаководам.

Нельзя сказать, что все характерные черты породы непременно должны быть у каждой собаки.

 

Литджи и Лотта

Мне вспоминаются две колли — Литджи и Лотта — две родные сестрички. Собаки эти жили вместе в доме моих друзей со щенячьего возраста. Условия для них были, разумеется, одинаковые. Тем не менее трудно себе представить двух собак одной породы, так не похожих друг на друга.

Литджи — рыжая колли редкой красоты. Она несколько лет подряд брала первые места на выставках в Москве и Ленинграде, была чемпионом породы, но не в этом дело. Много есть красивых колли. Тут дело не только в красоте, а в удивительном обаянии этой собаки. Она не была очень крупной, очень сильной и злой собакой, но была самоотверженной и готовой для вас на все.

Я помню, на даче шли мы с озера вечером, и к нам пристал пьяный. Литджи мгновенно бросилась защищать нас, несмотря на то, что пьяный был здоровенный мужик и ей, пожалуй, было страшновато, но, когда нужно было броситься на защиту, она не берегла себя.

Может быть, пьяный просто боялся собак, а может быть, спасовал перед таким геройством.

Дрессировать Литджи было одно удовольствие. Она всегда так старалась понять, чего вы от нее хотите, так трогательно радовалась, когда ей это удавалось. Во все время дрессировки я ни разу не повысила на нее голос.

На дрессировочной площадке Литджи не заводила ссор с собаками, но и дружбы с ними не искала. Очень любила преодолевать препятствия: как только увидит, что какая-то собака не прыгает через барьер или не идет по лестнице, — забежит впереди собаки, полает, привлекая к себе ее внимание, и прыгнет через забор или пробежит по лестнице. Любила игру с палочками — устали не знала, бегая за ними.

Литджи сдала все службы, какие только можно было, и все на первую степень.

А какая милая собака была она дома!

Зимой я приехала к своим друзьям на дачу, а у Литджи болело ухо, и ей делали ежедневно уколы. Для этой процедуры ей было разрешено ложиться на диван, что до сих пор запрещалось. Едва успев со мной поздороваться, она стала пояснять мне, что с тех пор, как я была в последний раз, произошли существенные изменения; вот, например, теперь ей можно, никого не стесняясь, забираться на диван. Она проделывала это несколько раз подряд, красноречиво поясняя, как все это было, и в конце концов удобно устроилась да и меня пригласила присесть к ней. Все это было очень забавно и вполне понятно.

В другой раз я приехала и Литджи меня не встретила, но из комнаты, едва она услышала мой голос, раздались призывы и рыдания, настолько нетерпеливые, что я, не раздеваясь, бросилась к ней. На подстилке возле Литджи лежало десять маленьких рыжих и черных комочков. Она жалобно сообщала мне, как было трудно, как страшно за детей теперь. Тут же рассказывала мне счастливым и радостным голосом о том, какие чудесные у нее дети, сколько с ними хлопот и как она счастлива материнством. Прерывая свои причитания, она носом подталкивала ко мне то одного, то другого щенка. Как выразительны были ее глаза! Сколько нежности, счастья и доверия было в этой сцене!.. Я очень любила эту собаку.

Сестрица Литджи — Лотта — была тоже красивой собакой: черная, богато одетая, несколько склонная к полноте. Она была ласкова к людям, очень любопытна, любила уют и удобства, была довольно завистлива и ленива. На выставках она всегда ходила на несколько собак позади Литджи, но неизменно получала отличную оценку и золотую медаль.

В дрессировке Лотта всегда прилагала все усилия к тому, чтобы помешать нам научить ее чему-нибудь. Даже когда она стала вполне прилично работать, то и тогда умудрилась провалить экзамен по общему курсу дрессировки. Лотточка хорошо работала только по настроению, а так как мы боялись, что она затормозится при резком с ней обращении, то она широко этим пользовалась.

Сын моих друзей один раз попробовал ее наказать; обиженная, она перестала брать от него пищу и три дня с ним «не разговаривала».

Вот так и на экзамене она нас подвела: Лотте показалось, что мальчик грубо ей приказал принести палочку. Она перестала подчиняться и отказалась работать. Так она провалилась в первый раз. После этого мы решили, что хватит с ней церемониться, нужно заставить ее работать, хочет она этого или не хочет. Приступив немедленно к исполнению задуманного, я заставила ее держать пустой спичечный коробок. Лотта сжимала челюсти и не брала его, но этот фокус был мне известен — я подложила ее же собственную губу под зубы — пришлось пасть открыть; затем она попыталась давиться коробком — и это не помогло, в этом случае она каждый раз получала легкий, но неприятный удар под челюсть. Лотточкин взгляд метал молнии в сторону дрессировщика, она как бы упрекала его: «Что же ты смотришь, как над бедной собакой издеваются? А еще хозяин называется…»

Видя, что помощи нет, она попробовала еще одно средство разжалобить меня — стала вдруг вся обмякать под тяжестью коробка, падать, но и это не помогло, — я ее встряхнула, заставила сидеть прямо. Лотта не могла при всей своей изобретательности вызвать у меня сочувствия притворством, — слишком свежи были ощущения от пережитого позора на экзаменах.

Метод принуждения настолько оправдал себя, что Лотта стала носить все: тяжелое и легкое, большие сумки, чемоданы и совсем мелкие предметы, вплоть до монеток, стеклянных бутылок, ключей.

На площадку Лотта любила ходить не столько чтобы учиться, сколько красоваться перед собаками. Она была из тех, кто очень нравится, за ней всегда ходила свора поклонников. Ну, а если, на свою беду, какая-нибудь завистница пробовала зацепить ее, то Лотта приходила в ярость и выдавала той такую трепку, что приходилось растаскивать их.

Защитно-караульную службу Лотта опять сдала только на второй раз, а в первую сдачу был дождик, грязь, Лотточка отказалась охранять вещь. Не могла же она ложиться в грязь — до охраны ли тут?

В конце концов терпением и длительным трудом мы добились, конечно, того, что Лотта стала хорошо работать, но никогда она не работала с такой радостью и темпераментом, как сестрица.

Зимой на дачу я привезла своего Акбара, чтобы научить Литджи буксировать лыжника. Эта служба легче всего усваивается собаками методом подражания. Вперед пускают обученную собаку, а за ней — собак, не умеющих еще тащить по команде «вперед». Лотта нас не интересовала, мы не хотели тратить время на эту лентяйку и ее оставили на участке, закрыв калитку. Катались мы на улице возле дома, и вдруг Лотточка подняла такой крик и визг, что нельзя было выдержать. «Вот всегда так, — кричала Лотта, — все интересное не для меня, всегда меня обходят! Сиди тут закрытая и забытая…»

Мы не выдержали, решили, что такое невиданное рвение надо поощрить. Надели на Лотту шлейку и пустили бежать с Акбаром. Лотта рванула изо всех сил, пронеслась метров пятьдесят и встала. «Что вы, братцы, ведь это же тяжело…»

Но мы решили все-таки заставить ее бежать дальше. Когда Лотта увидела, что шутить мы с ней не намерены, она покорилась, бедняжка, побежала, но так, чтобы тянул только один Акбар, а Лотта бежала рядом и не натягивала поводка.

«Дураков работа любит…» — рассудила хитрая Лотточка.

 

Эрдельтерьеры

Эрдельтерьеры — собаки среднего роста, квадратные, очень подвижные, сильные, ловкие и веселые. Окрас у них всегда чепрачный, шерсть жесткая, как бы завитая, на морде усы и борода, что придает этой породе милую оригинальность.

В дрессировке они поначалу довольно упрямы, но зато долго помнят то, чему их научат. Дрессируются на все виды служб.

 

Дота и Луша

Мы много лет подряд выезжали на дачу на Карельский перешеек на все лето, и я брала туда двух эрделей на дрессировку.

Мать — Лушка, которую мы в шутку называли Лукрецией, и ее дочь Дота. Дота жила у нас уже не первое лето и чувствовала себя как дома. Мой же Акбар ее очень уважал за самостоятельность и благоразумие. Она держалась степенно, с достоинством дамы преклонных лет, и за это Акбаром ей разрешалось многое такое, чего не дозволялось другим.

Дота уже была прекрасно дрессирована, но у нее был пунктик на почве дрессировки — охрана вещей. Где бы она ни находилась, чем бы ни была занята, она всегда стремилась что-нибудь поохранять.

На показательных выступлениях, когда ее оставляли одну рядом с хозяйской сумкой или чемоданом, Дота охраняла виртуозно. Даже когда к ней подбирались сразу несколько человек с разных сторон, она успевала бросаться на каждого, кто протягивал руки к вещи, грозно рычала и скалила свою бородатую морду. Хотя это и было красивым зрелищем, но не удивительно, что собака бдительно охраняет хозяйские вещи. А вот когда мы приехали на дачу и таскали вещи с машины в дом, собаки неслись в сад, чтобы порезвиться, Дота же в это время лихорадочно собирала свои вещи в угол комнаты, где, как ей казалось, будет ее собственное место. Снесет туда все: коврик, миску, расческу — и начнет охранять свое имущество, хотя никто на него не посягает. Никто Доту не уполномачивал делать это, но ведь в такой сумятице долго ли потерять что-нибудь. И она лишает себя удовольствия, не бежит в сад к собакам, а лежит, грозно поглядывая по сторонам, и рычит.

В другой раз шли мы в лес, и кто-то из собак нарушил одно из правил, установленных Акбаром, — началась драка. Все бросились разнимать собак, побросали корзины, а заботливая Доточка собрала все корзинки вместе и улеглась охранять их. «У каждого свои обязанности», — решила она.

На прогулках Дота была сдержанна и с осуждением поглядывала на молодую рыжую коллюху Орнату, которая, по мнению многих, считалась красоткой, но вела себя невоспитанно и легкомысленно. Она носилась как угорелая по горам и оврагам, увлекая за собой остальных собак и даже Акбара, который в другое время едва замечал ее. Орната дразнила собак палочками, шишками: схватит палку побольше, подбросит ее вверх и начнет носиться мимо Доты, а Акбар за ней, норовит отнять. Такую возню поднимут — смотреть стыдно. Но когда все успокоятся и собаки снова спокойно бегут вперед, Доту вдруг прорвет: схватит она тоненький высохший прутик и ну крутиться с ним перед Акбаром, неловко подкидывая задом то в одну, то в другую сторону. Акбар смотрит на Доту с недоумением: непривычно видеть, как она заигрывает. Дота вдруг почувствует неловкость своего положения, смутится и, огрызнувшись на засмотревшуюся на нее собаку, побежит дальше. Дота очень послушная, умная и милая собака, и забавно смотреть на нее, когда она теряет в пылу ревности контроль над собой.

Но вот ее мамочка — Лушка — совсем другая собака. Прежде всего о внешности: я узнала Лушку, когда ей минуло десять лет. В этом возрасте собака считается уже старой. Когда-то Луша, может быть, и была красивой собакой — старость, как известно, не красит. Дети у нее были красивые, но к тому времени, когда Луша приехала к нам на дачу, она была страшна. Шерсть на спине вся вылезла, кожа шелушилась от авитаминоза (болезнь старых собак, возникает из-за отсутствия витаминов), хвост, толстый у основания, кончался тоненьким и совершенно голым обрубком. Голова маленькая, глазки слезящиеся и несчастные. Краса эрделей — усы и борода — были обтрепанные и жалкие, к тому же Луша хромала на все четыре ноги попеременно. В ее болезнях я не сомневалась, ведь они все были налицо. Поэтому я не установила за Лушей строгого надзора, как обычно за всеми новичками. Скорей, скорей старую больную собаку выпустить на травку! Полежит она на солнышке, погреется, понежится, может, поправляться начнет…

Но Луша рассуждала иначе. День, два она действительно грелась и нежилась, но на третий день я заметила в ее поведении нечто такое, что насторожило меня.

Луша стала поглядывать на дорогу и следить внимательно, чем заняты люди. Выждав момент, когда в саду никого не было, она встала, огляделась и пошла к дороге. Сначала она хромала и шла медленно, но чем дальше уходила от дома, тем быстрее двигалась и наконец, бросив прощальный взгляд на дом, помчалась изо всех сил, о которых я и не подозревала. Я прервала свои наблюдения и помчалась за ней вдогонку, но куда там… Ни лаской, ни угрозами ее было не остановить. Я очень тревожилась за Лушку: кругом лес, начался охотничий сезон, могут ее погрызть собаки, или она угодит под шальную пулю охотника. Словом, мне мерещились всякие ужасы.

Я прицепила Акбара на длинный поводок и, сказав ему: «Ищи Лушу, след!» пустилась за ней по следу. Сначала мы прибежали на базу «Спартак» за полтора километра от нас, где жили у егеря десять гончих собак. Мне сказали, что бородатая кудрявая собака, похожая на овцу, действительно прибегала, но потом убежала в лес. Дальше мы бежали по лесу до озера километра два с половиной, и там Акбар резко повернул к дому. Я ужасно сердилась, полагая, что ему просто надоело искать Лушку и он считает это занятие бесцельным.

Когда мы влетели домой, все в болотной грязи, в пуху, изрядно поцарапанные, бежали ведь не по дороге, а по кустам и болотным кочкам, — то услышали, что Луша дома, забралась под кровать и не выходит. Когда я бежала от озера к дому, то мечтала: «Только бы пришла эта мерзавка домой, уж я ей задам такую трепку, что из дома носа больше не высунет…»

Не дав себе отдышаться, я позвала ее, чтобы тут же отодрать, но ко мне вылезло, вдавливаясь в пол, измызганное, измученное существо, едва ли походящее на собаку. Два слезящихся глаза смотрели на меня смиренно, с тоской: «Ну, виновата, ну, бей…»

У кого же поднимется рука на старую несчастную собаку, да еще с такой покорностью подставляющую свою спину! Проворчав что-то нелестное о ее нравственности, я бросила поводок.

В смирении прошло несколько дней. Мы уже позабыли, что за Лушей нужен контроль, как она снова убежала. На этот раз вместе с Дотой, решив, что вдвоем веселее в пути, да и возвращаться лучше вместе.

Сначала она побежала к гончим. Там они ближе познакомились с собаками, но повеселиться всласть не удалось: все собаки сидели на цепях, да и егерь был не очень гостеприимен.

Тогда она пригласила Доту еще в одно заветное место, к лесному озеру, — там жил один красавец неизвестной породы. Но степенная Дота уже испытывала угрызения совести за самовольство и не пошла с ней, а вернулась домой, а Луша гуляла весь день и всю ночь; только к утру я услыхала царапанье в дверь и жалобное поскуливание. Когда я открыла дверь, то она легла и замерла, не смея переступить порог, ожидая моей реакции, и только обрубок хвоста робко повиливал, указывая, что остатки совести у этой собаки все-таки сохранились.

 

Немецкая овчарка

Немецкая овчарка — собака крупная, с растянутым корпусом, крепкая и сильная. Голова клинообразной формы, уши стоячие, как у волка, глаза темные, очень выразительные, живые и проницательные. Морда заостренная, зубы белые, прикус правильный, ножницеобразный, как и у всех других пород, кроме боксера. (Ножницеобразный прикус — это когда верхние зубы плотно находят на нижние, как ножницы.) Конечности мускулистые и крепкие. Хвост сабелькой опущен книзу. Окрас самый разнообразный — от белого до черного. Раньше было больше серых овчарок различных оттенков, а теперь разводят чепрачных — темный верх и рыжий или светлый подпал (низ).

Овчарки злобны и недоверчивы к посторонним, прекрасные сторожа, пастухи, ищейки. Они быстро и хорошо привыкают к любому климату, распространены от Юга до Крайнего Севера.

Меня часто спрашивают: «Правда ли, что овчарки самые умные собаки?»

До некоторой степени — правда. Они неприхотливы, быстро привыкают к любой обстановке и легче дрессируются на любые виды служб, чем другие породы, не требуя больших знаний и умения со стороны дрессировщика. Поэтому овчарки так широко используются и на границе, и в народном хозяйстве. Я держала много собак различных пород — все они интересны и хороши по-своему. Какую породу выбрать — дело вкуса, конечно.

 

Аза

«Эй, Колька, у Маруськиного дома собаки дерутся, побежали смотреть!»

Аза дралась с ожесточением. Тоска и голод сделали ее тело поджарым, кости торчали наружу, шерсть была взлохмаченная и тусклая. Уже было разорвано напополам ухо, прокушена лапа, губы в клочьях. До сих пор Аза все еще не давала себя подмять, но силы покидали ее.

Рыжей тоже досталось. Кровью был залит весь снег под ними и вокруг них.

Совсем недавно, когда была жива хозяйка, Аза проходила мимо рыжей, не замечая ее, и та не смела даже приблизиться. Тогда Аза была красивой, холеной овчаркой волчьей масти. Теперь она была заброшенная, так как переселилась в конуру, старую и дырявую. Раньше Азу держали в доме. Хозяйка водила ее на площадку учить разным собачьим наукам. Дрессировка давалась Азе легко, все было хорошо и любо. И все тогда ладилось у Азы, все было кстати. Оделась хозяйка на работу — тащи ей портфель, вернулась с работы — неси поводок, чтобы гулять. Вечером — подай тапочки. Когда они шли из магазина, Аза всегда тащила сумку, груженную картошкой или бутылками с молоком. Несла осторожно, высоко и гордо задрав голову.

Дом и хозяйские вещи под ее надежной защитой.

Теперь все изменилось: хозяин не замечал собаки, а чужая женщина старалась чем-нибудь досадить Азе.

Первый скандал произошел, когда гостья надела хозяйкину жакетку, несмотря на грозное рычанье Азы. И тогда собака укусила ее, а хозяин жестоко избил Азу. Теперь женщина и собака ненавидели друг друга. Везде собака стала мешать, всех стала раздражать. Без конца раздавались крики и ругань. Азу выпроводили во двор, в конуру. В дом заходить запретили. Собака отлично понимала, что все неприятности происходят от новой жилички, и при каждом удобном случае кусала ее. Тогда хозяин посадил Азу на цепь. Жизнь стала еще тоскливее.

Хуже всего было с едой. Хозяин часто забывал покормить Азу, и она целыми днями сидела без еды. Не в силах сдержать тоску и голод, собака стала выть по ночам. И ее били за это. Аза стала угрюмой, злой. К себе подпускала только хозяина да еще соседских мальчишек, Кольку с Сережкой, которые тайком совали ей уворованные дома куски. Иногда мальчишки отцепляли ее — побегать. Аза убегала на пустыри, где была свалка, разрывала лапами мусор, надеясь найти какую-нибудь еду.

Гостья, живущая у них в квартире, боялась Азу и обходила будку сторонкой, — собака стервенела от одного ее вида.

Сегодня Колька тоже тайком выпустил Азу, и она, порывшись на свалке, нашла заплесневелый, замерзший батон. Аза принесла булку домой, чтобы спокойно заняться ею в конуре. Тут рыжая и набросилась на нее.

Мальчишки стояли кольцом вокруг собак, свистя, улюлюкая. Наконец рыжей все-таки удалось сбить Азу, она подмяла ее под себя, добралась до горла. Колька с Сережкой, не ожидавшие такого исхода, схватились за палки и так отходили рыжую вдоль спины, что она и огрызнуться забыла — скрылась в своей подворотне.

Было им обидно смотреть, как едва живая Аза, припадая на прокушенную лапу, униженная и несчастная, потащилась к себе в конуру зализывать раны. На окровавленном снегу остался лежать забытый батон.

За три года жизни собаке ни разу не пришлось испытать сразу так много: боль, голод, тоску одиночества и горечь поражения. Сильно болела на морозе лапа, разорванная губа не давала зализывать раны. Аза свернулась в клубок, закрыла глаза и, может быть, подумала, что жизнь не стоит того, чтобы за нее бороться. Серега и Колька приносили ей куски от обеда. Она к еде не притронулась.

Ночью тоска стала совсем нестерпимой. Холод пронизывал до костей, раны ныли. Кругом ночь, стужа и никакого просвета. Аза поднялась на передние лапы, задрала морду к темному небу. Из горла у нее вырвался душераздирающий вой. Она долго выла, затихала и снова выла, пока не ушла ночь.

«Ты что, Семеныч, совсем собаку забросил, нынче вовсе спать не дала, все выла. Продай, если не нужна, нечего издеваться. Люди на работу должны не спавши идти», — возмущались соседи.

Женщина-жиличка кричала с крыльца: «Давно нужно было продать, хоть деньги получим. А теперь кто купит такую уродину с разорванным ухом? Уродина настоящая, дура, своих кусает, а чужих мальчишек к конуре подпускает, да еще и руки лижет. Тварь безмозглая!»

«Раньше она своих никогда не кусала», — пробовал заступиться за Азу хозяин.

Через несколько дней, едва Аза оправилась, хозяин надел на нее намордник, поводок, ласково потрепал по шее и вывел со двора.

Азу продали в заводской питомник. На заводах собаки несут свою службу: помогают охране стеречь завод от злого глаза, от злой руки.

Азу поместили в просторный вольер, где было два отсека из толстых досок и теплая будка. Слева и справа тесно друг к другу такие же вольеры, в каждом — собака. Аза слышала их лай — то просящий, то просто скучающий — от нечего делать, то свирепый, с угрозой. По лаю Аза определила, что собак много, что все они злые и сытые. Скоро она их увидела через решетку вольера. Они гуляли во дворе по двое, по трое. Аза завистливо залаяла: она тоже хотела гулять, но ее не выпустили. Собаки подбегали к Азиным дверям, шумно втягивали носом ее запах, некоторые даже вставали на задние лапы, чтобы заглянуть внутрь. Заводить ссоры через дверь было неразумно, даже бессмысленно, и они скоро утратили интерес к ней.

Часам к трем дня в соседних вольерах наступила тишина, и в этой тишине Аза почувствовала какое-то общее напряженное ожидание. Она насторожилась, готовая ко всему. Вскоре она услышала, как отпирают ворота, как поскрипывают колеса. Вдруг ее оглушил запах мяса и каши. Приподнявшись на лапы, Аза увидела женщину, которая везла тачку с мисками. Миски при движении колыхались, каша расплескивалась. Невыносимо приятный запах наполнял вольер, стеснял дыхание. Аза заметалась, даже не надеясь, что ее тоже накормят. Дверь раскрылась неожиданно. Женщина, сердобольно приговаривая: «Иди ешь скорей, а то в чем душа держится», — протянула ей миску. Аза вмиг забыла дурманящий запах мяса и свой голод — перед ней была женщина.

Аза знала: на свете существует только одна добрая женщина, остальных она ненавидела. Аза кинулась, но не успела схватить. Женщина отскочила, быстро захлопнула двери. Аза услышала аппетитное чавканье справа и слева. Голод навалился на нее пуще прежнего. Она старательно стала вылизывать кашу. Женщина подошла снова. Собака и на этот раз бросилась на нее.

«Ну и сиди так!» Аза проводила ее глухим злобным рычанием. Когда она уже ни на что не надеялась, лежала в углу, пришел мужчина. Аза решила, что он бить ее пришел, но он спокойно поставил ей миску и ушел. С тех пор Азу кормили только мужчины в синей спецодежде, от которых пахло собаками, кашей и табаком. Женщин Аза к себе не допускала.

Ночью смятение и тревога охватили ее. Аза выла, скучая по старой дырявой конуре, по хозяину, который забывал ее покормить, по мальчишкам — по всему тому, что она считала своим домом.

Через несколько дней Азу выпустили погулять с долговязым черным кобелем Индусом. Индус был изыскан в обхождении, вежливо помахивал хвостом, забегал вперед, предлагая следовать за ним, показывал все достопримечательности двора, зазывал поиграть. Аза была рада знакомству, но играть не хотела. Позже Азу познакомили с другим собаками, но к Индусу она привязалась. С караульной службой на блок-постах Азу познакомил тоже Индус, их блоки были рядом.

Длинная, натянутая вдоль забора проволока, с прикрепленной к ней на ролике цепью, чтобы собака могла бегать свободно, и называется блок-пост. Блок — потому что блок, пост — потому что охрана, потому что собака стоит на своем посту. На одном конце блока — будка. Собака туда прячется от дождя и стужи. Когда забор очень длинный, делают два блока один за другим с небольшим разрывом, чтобы собаки не могли при встрече подраться, если у них плохие отношения — у них тоже такое бывает, — а в основном, чтобы их цепи не запутались.

Впервые, когда Азу оставили на блоке, она решила, что не напрасными были ее сомнения и не зря она выла по ночам, — опять та же цепь, да еще с какой-то хитростью. Проводив тоскливым взглядом вожатого, Аза забилась в будку и приуныла, но вскоре не выдержала, выглянула посмотреть, что делает Индус, отчего он так лает. Индус прыгал на забор, лаял и задорно поглядывал на Азину будку. Он лаял без особой на то нужды — ему не терпелось приобщить к делу свою новую подружку. Ну а кто же выдержит, если сосед так старается. Правда, за забором кто-то шел, но не близко.

Так и стали они каждую ночь бегать вдоль забора вдвоем, зорко следя за своей территорией. Утром рано вместе поджидали вожатого, который снимет их с блока и поведет домой. Аза, подражая Индусу, тоже забиралась на крышу будки, чтобы скорее увидеть вожатого и поприветствовать его радостным лаем. Ставили и снимали Азу с поста только мужчины.

Мария Михайловна Петрова пришла работать в питомник к весне, когда уже таяли снежные горы, накопившиеся во дворе за долгую зиму, и стекали грязными ручьями в люки.

Марию Михайловну познакомили с работой, которую она знала лишь понаслышке. Ей приходилось иметь дело с собаками: она всю войну прослужила в санитарном батальоне, где собаки, так же как она, вытаскивали с поля боя раненых.

Марию Михайловну поразила чистота вольеров, изолятор для больных собак, режим и порядок на питомнике. Особенно ее поразила кухня, выложенная белым кафелем и с паровыми котлами.

— Собаки, а как живут!..

«Работают», — подумала Мария Михайловна.

Начальник рассказал ей, какую службу несут собаки, — и те, что на блоках бегают, и те, что ходят с вожатым в патруль, сидят в засаде, ловят нарушителей, а если нужно — и разыскивают их по следу. Он сказал, что раньше вместо этих собак работали на постах люди, а теперь один вожатый с собакой заменяет несколько человек, экономя таким образом для завода много денег.

Из всех собак: черных и чепрачных, рыжих и белых, огромных бесхвостых среднеазиатских овчарок и лохматых гривастых кавказцев — она выбрала серую собаку с широкой грудью и угрюмыми глазами. Было в ней что-то сиротское. Хотя все собаки на питомнике, несмотря на то, что были сытые и ухоженные, показались ей немножечко сиротами, но в этой сиротство было какое-то обостренное. Видимо, знавала она когда-то другую жизнь.

На вольере белая дощечка. И на ней черной краской написано:

Немецкая овчарка, кличка «Аза», рожд. 1960 г. января м-ца.

Мария Михайловна подошла к двери, протянула собаке кусок сахара. Аза бросилась на стенку и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, перелетела на другую. Она металась со стены на стену, как дикий зверь, заходясь в злобе.

Вечером, как обычно, пришел знакомый вожатый с Индусом и повел их на пост. Ей было приятно после вольера ощутить вечерний холодок и свежий ветер с Невы. У деревообделочного цеха, чтобы приглушить визг пилы и грохот молотков, Аза прижала уши, натянула поводок, стараясь быстрее проскочить открытые ворота, и вдруг почувствовала на своем ошейнике чужую руку. Аза подняла морду и увидела женщину. Она попробовала вырваться, укусить, но женщина держала ее крепко, и единственное, что Аза могла — это бежать вперед.

«Дойдем до поста, я тебя разделаю…»

Мария Михайловна тем временем ласково говорила ей:

— Не бесись, привыкать надо теперь, хочешь не хочешь, работать вместе… Гулять будешь ходить со мной. Понимаешь? Гу-лять…

Много раз Мария Михайловна произносила это привычное и милое для собак слово. Но Аза плохо слышала, что ей говорили… Она снова была в смятении. Шерсть на загривке то и дело вставала дыбом. Женщина, казалось, не замечала всего этого, шла и разговаривала тихим спокойным голосом.

На посту Аза не успела опомниться, как была уже прицеплена, а женщина уверенно расхаживала рядом с блоком, по-хозяйски прибирая всякий мусор и грязь. Аза бросилась на нее, до предела натянув цепь. Но Мария Михайловна даже не обернулась. Время было упущено; Аза в досаде забегала по блоку, облаяла весь забор, на Индуса тявкнула, чтобы тот не заметил ее растерянности. Индус посмотрел на нее удивленно и отошел.

Утром Аза залезла на крышу будки, все ждала, кто же за ней придет. Она еще издали заметила Марию Михайловну, спрыгнула, грозно оскалилась, натянув цепь.

Мария Михайловна прошла мимо Азы, даже не сделав попытки взять ее. Отцепила Индуса, разговаривала с ним весело и пошла домой к питомнику. Аза заметалась. Это было невыносимо. Они сейчас уйдут, оставив ее одну на блоке. Хотелось в прохладный тихий вольер, где после ночи так спокойно спится. Там миска каши!.. Аза жалобно заскулила. Женщина, словно только сейчас о ней вспомнила, спохватилась, подошла, приговаривая: «Так-то лучше, домой пошли, домой…» Она отцепила Азу с блока. Индус нетерпеливо взвизгивал и ласкался. В такой ситуации кусаться было в высшей степени неприлично, да и не до того уже было — очень хотелось домой.

Днем Мария Михайловна неожиданно открыла дверь, позвала Азу гулять. Во дворе уже бегал Индус с неуклюжим толстым щенком. Аза покосилась на Марию Михайловну, но чувство признательности не позволило ей пойти на ссору. Аза занялась воспитанием щенка. Женщина принялась убирать двор. Мария Михайловна сделала это нарочно: собаки, даже злобные, очень, редко бросаются на человека, занятого делом, не в собачьей это натуре.

Вечером Азу на пост с Индусом не повели, а пошли они с Марией Михайловной каким-то необычным маршрутом — вдоль набережной, откуда тянуло новыми запахами, слышались непонятные тревожные звуки: пыхтел, причаливая, буксир, гудел пароход, уходящий в море, слышались громкие крики матросов. Все было интересно и ново. Азе нравилась такая прогулка, а тут еще Мария Михайловна, зайдя за склад, где было безлюдно и тихо, отцепила поводок и пустила Азу гулять. От этого стало необыкновенно весело, хотелось носиться кругами, как носятся щенки. Она не стала, конечно, носиться — обычная теперь для нее сдержанность остановила ее. Мария Михайловна, как бы угадывая настроение Азы, подняла палочку, бросила ее: «Апорт!». Аза с азартом бегала за палкой, еще и еще… Она уже забыла про солидность и сдержанность, носилась как угорелая, высунув язык.

Когда пришли опять на питомник, Азу не поставили, как всегда, в вольер, Мария Михайловна взяла ее с собой в бытовку, такую комнату, где отдыхают вожатые и куда собакам вход воспрещен. Азе это правило было отлично известно, она вошла робко, осторожно ко всему принюхиваясь. Мария Михайловна сняла шинель и спустила Азу с поводка:

— Знакомься…

Обнюхав все в бытовке, Аза по коридорчику направилась прямо к кухне. Чудесный запах шел с плиты, на полках лежали овощи и стояла миска с кашей, которую Мария Михайловна оставила для Азы. От каши Аза попятилась, чтобы ее не заподозрили в воровстве. После кухни она пошла в раздевалку. Шкафчик Марии Михайловны был открыт, и Аза с интересом обнюхала всю ее штатскую одежду. Одежда пахла домом. Она подбежала к Марии Михайловне, ткнулась ей в ноги, замахала хвостом: «Смотри-ка, твой запах, твои туфли, платье — я знаю».

Мария Михайловна дала ей кусок сахару. Это случайное совпадение, но раньше хозяйка всегда давала ей сахар, когда оставалась одна. Мария Михайловна легла спать. Аза постояла над ней, хотела лизнуть, но, застеснявшись своей нежности, отошла и легла у двери. У двери ей показалось одиноко, она снова подошла, легла у топчана, где спала Мария Михайловна. Аза закрыла глаза, и ей стало хорошо и спокойно впервые за долгое время.

Это произошло на четвертый день их совместной работы. Мария Михайловна взяла Азу в патруль. Сильный сырой ветер предвещал холодную ночь. Река вздулась. Синие тяжелые тучи неслись по небу.

Днем охрану предупредили, что на заводе перед праздником нужно быть особенно бдительными. Сказали также, что нужно ожидать проверок начальства.

Ходят они с Азой, слушают, ждут… Их-то уж обязательно придут проверять, как они с Азой службу несут, ведь они обе новенькие.

Всякой собаке передается состояние человека — она настороженно поводит ушами, ловит едва слышные звуки. Ночь для нее полна говорящих запахов. Ночью все собаки недоверчивей, злобней. Ветер качает фонари, свет вырывает из тьмы желтые бока штабелей. Мария Михайловна и Аза ходят, проверяют, все ли в порядке.

Вдруг ошалело залаяли собаки на блоках.

«Ага, вот она, проверка», — подумала Мария Михайловна и пошла к забору. На блоке метался Индус. В его лае Аза услышала настоящую злобу, призыв, предупреждение. Мускулы ее напряглись, шерсть поднялась дыбом, походка стала бесшумной. Аза не издала ни звука. Двигалась она быстро, крадучись, иногда на миг задерживалась, чтобы втянуть в себя воздух, уловить чужой запах. Теперь она знала, где опасность. В штабелях, притаившись в темноте, стоял человек.

Азе мешал поводок. Она натянула его и, не доходя метра два до конца штабеля, резко дернула в сторону, больно ударив Марию Михайловну об угол.

Человек шел на них.

— Стой, кто идет? Стой, спущу собаку… — Последние слова застряли у Марии Михайловны в горле. Человек шел, подняв над головой обломок доски. Фонарь качнуло, осветив на миг перекошенное злобой и страхом лицо.

Мария Михайловна вскрикнула, но Аза уже ринулась на бандита. Никогда прежде не бросалась она с такой яростью. Этот человек посягнул на ее хозяйку, которая стала ей дорога, и собака рвала и кусала его. Он был для нее воплощением всего зла, которое ей пришлось пережить.

Прыгнув бандиту на спину, Аза вонзила ему зубы в плечо. Бандит покачнулся, ударил ее о штабель и придавил спиной. Аза сорвалась вниз, вцепилась ему в руку, но он отбросил ее ударом ноги. Бандит тоже дрался за жизнь, и ему было не до шуток. Увернувшись от следующего удара, Аза снова схватила его за руку, вкладывая всю силу и злость в эту хватку. Рука повисла как плеть.

— Убери собаку, — попросил бандит.

С трудом оттащив Азу, Мария Михайловна отвела бандита в проходную, где был телефон. В проходной бандит рванулся, хотел удрать на улицу, но перепутал двери и вскочил в маленькую смежную комнату, где отдыхала охранница. Та спросонья схватила винтовку. Бандит завопил; он рванулся было к другой двери, но Аза не прозевала: она ухватила его чуть пониже спины, и бандит взвыл от боли. Мария Михайловна позвонила по телефону.

Бандита отправили куда следует. Марию Михайловну премировали за отличную службу, отметили благодарностью в приказе.

А вот у Азы после этой ночи заболел глаз. То ли она наткнулась на колючую проволоку, сражаясь с бандитом, то ли он ее стукнул, — глаз стал покрываться белой пленкой — бельмом. Вызвали ветеринара, та сказала, что лечение вряд ли поможет, что дело плохо, но выписала капли на всякий случай. Лечение и правда не помогло — бельмо закрыло глаз полностью. Ветеринар снова осмотрела Азу и на этот раз заявила, что зрение на один глаз потеряно, собака не может работать с полной отдачей и ее следует списать, усыпить. Она написала об этом акт.

Пока Аза болела, ее не разрешали брать на работу, и она очень скучала, сидя одна в изоляторе. Она перестала есть и очень похудела. Мария Михайловна очень жалела Азу, но ничего не могла поделать. После написания акта Азу снова поставили в свой вольер, и никто больше не интересовался ею.

Тут уж Мария Михайловна вступилась за ее жизнь. Она выпросила, чтобы собаку пока не усыпляли, и взялась за лечение сама. Теперь ей приходилось ездить в город каждый день, чтобы засыпать Азе в больной глаз лекарство вместе с сахарной пудрой и чтобы покормить ее.

Удивительно, что эту очень болезненную процедуру Аза разрешала делать Марии Михайловне даже без намордника.

Вожатые не раз говорили Марии Михайловне:

— Сожрет она тебя, Марья, и потрохов не оставит.

Но Мария Михайловна не слушала никого. Целый месяц она ездила лечить Азу, а результатов было не видно. Над ней подсмеивались, и все же она не теряла надежды.

Еще недели через две белый налет на глазу стал как будто сходить, а погодя даже скептически настроенная ветеринар должна была признать, что Аза шла на поправку и что рановато было списывать такую замечательную собаку.

Мария Михайловна была счастлива: снова они с Азой ходили в патруль, снова задерживали нарушителей.

Аза произвела на свет шестерых щенят, одни из них серые, другие черные, в Индуса. Можно надеяться, что дети унаследуют замечательные рабочие качества своих родителей.

Если вам случится побывать в том питомнике, взгляните на это «счастливое семейство».

 

Доги

Доги — самые большие и очень сильные собаки. Крупная голова со стоячими ушами, которые подрезают в щенячьем возрасте. Мощная шея, огромные лапы, прямая спина и хвост, висящий, как плетка.

Шерсть у догов короткая.

Окрас разнообразный: черный, черный с белыми пятнами на груди и лапах, мышиный серый, рыжий, тигровый и мраморный — на белом фоне черные пятна.

Доги рано начинают чувствовать свою силу — держатся уверенно, с достоинством. Они упрямы и с ленцой. Поэтому начинать дрессировать их лучше пораньше. Но прыгать через барьеры не следует давать рано, так как конечности у молодых собак еще слабые и нужно дать им окрепнуть.

Догов не следует рано начинать злобить — они и так очень внушительны. Раннее развитие злобы вырабатывает нервозность поведения, совсем не присущую этим собакам.

Доги к окружающим относятся спокойно, к своим — ласково. Дрессируются на все виды служб.

 

Норка и Гайда

Собаки, как и дети, учатся по-разному: одни ходят в школу с большим желанием, хорошо все усваивают, радуются своим успехам; других школа угнетает, они и ленятся, и упрямятся, а радуются только тогда, когда появляется причина пропустить урок.

Такой вот лентяйкой была Гайда. Школу она ненавидела, товарищей своих презирала. Все ее помыслы сводились к тому, чтобы разжалобить хозяйку да поскорее улизнуть домой. Гайдиной хозяйке, шестнадцатилетней девочке Нонне, дрессировка тоже наскучила, дело у нее не клеилось, погода стояла холодная, дождливая, а стоять мокнуть и на ветру мерзнуть — занятие, прямо скажу, не из приятных. Казалось бы, раз пропала охота заниматься, так и не ходи, сиди себе дома возле теплого парового отопления, под светлой электрической лампочкой — никто не погоняет, никто не неволит. Но на горе себе и хозяевам Гайда была красивая и очень породистая.

Гайда — дог. За красоту и величавость все мы звали ее догиня. Она и вела себя как вельможа. Но за это медалей на выставках не дают. Чтобы получить на выставке медаль за красоту, служебной собаке необходимо сдать два обязательных курса дрессировки. Пришлось девочке Нонне и догине Гайде мучиться под открытым небом, мерзнуть на холодном ветру. Стоят, бывало, в сторонке, Гайда дрожит всем телом, Нонна ее полой своего пальто прикрывает. До занятий ли тут, скукотина до слез.

А уж притвора Гайда ужасная. Меня, бывалого человека в этом деле, и то обманывала.

Долго я таскала ее у себя на плече, когда учила ходить по буму. Она обмякнет вся, вроде силы ее покинули, и валится с бревна. Лапы у нее на буме не помещаются, скользят, приходится тащить.

«Вези уж, если тебе не лень меня возить, я потерплю», — говорят ее глаза, полные притворства и лени. И я тащу.

Я ее раз протащила, два, потом думаю — хватит. Пришлось поговорить с ней соответствующим образом, объяснить, что я о ней думаю, и Гайда как шелковая пошла по буму сама, и все лапы у нее поместились, и не скользила она, и не падала.

В группе Гайда отличалась своим миролюбием, драк она ни с кем не заводила. Любила лежать в красивой позе. Любила, когда восхищались люди ее красотой. И не понимала, конечно, зачем ее мучают, зачем заставляют прыгать.

Прыгать — это было самое главное для нее мучение.

Всем собакам поначалу ставят забор совсем низкий, сантиметров шестьдесят-семьдесят, чтобы без труда можно было его перемахнуть. Собакам нравится прыгать, они это дело любят. Все, но не Гайда. Догиня добровольно прыгать отказалась, а когда мы ее заставили все-таки, она сильно захромала на заднюю лапу. Я решила, что она сильно ушиблась, и отстала от нее на время.

В следующий раз Гайда при виде барьера потащила хозяйку к воротам — с площадки вон. И нам вдвоем пришлось тянуть ее обратно к снаряду.

Мы сделали забор еще ниже, сняли доску. Теперь Гайда могла его просто перешагнуть, что она и сделала после длительных уговоров, как милость. Но если мы ставили доску обратно, Гайда ложилась на землю, и хоть ты что — хоть бей ее, хоть ругай, хоть упрашивай, хоть все лакомства ей скорми — сожрет, но не прыгнет.

Я все-таки еще раз перетащила ее через забор силой, и опять она захромала. На этот раз пуще прежнего. Нонна смотрела на меня с укоризной. Я терзалась от своей жестокости. Гайда лежала в стороне оскорбленная и больная, и весь вид ее говорил, что она прощает нам, но это уже в последний раз.

Все собаки уже брали полный полутораметровый барьер, а Гайда хромала и поглядывала на них с откровенным презрением.

На перемене собаки разыгрались. Гайда тоже не выдержала, забыла на минутку про забор и о том, что она хромая. Вот тут я поняла, насколько хитра эта бестия. Взяла я ее за шкирку — и к забору: прыгай, голубушка!

Барьер Гайда наконец осилила, но во всем остальном была никудышной, самой отсталой в группе собакой.

Мы уже отзанимались порядочно, когда в группу пришла новая собака — лайка Норка. Норка только что перенесла тяжелую форму чумы и характером своим, видимо от болезни, мало походила на отважную звонкоголосую сибирскую лайку. В целом мире до сих пор для нее существовала только одна любимая хозяйка, и тихий хозяйский голос, и ласковые хозяйские руки. Норка была маленьким, робким и, если так можно сказать о собаке, очень застенчивым существом.

Приход новенькой в группу собаки встречают с большим любопытством. Они едва дотерпели до перемены, и когда их всех спустили с поводков, бедная Норка не знала, куда ей податься. Она пыталась спрятаться за хозяйку, но безуспешно. Тогда она побежала, но не помогли ей и быстрые ноги, ведь площадка-то огорожена.

Собаки прижали Норку к забору; они трепали ее, щипали, катали по земле, а Норка даже и не помышляла дать им отпор, — она была меньше всех и слабее всех. Она ни разу не попадала в такой переплет и, наверно, готова уже была распроститься с жизнью.

Кстати, каждый новый в группе пес обязательно проходит через такую массовую трепку, и чем он сильнее, а главное, смелее, тем скорее собаки оставят его в покое, примут в свой коллектив и тем больше будут его уважать. Хозяев просят в таком случае не вмешиваться и не заступаться. Тут дело тонкое: если хозяин за собаку заступился, значит, пес слаб и труслив, станут его все собаки презирать и кусать при любой удобной возможности.

Норке, конечно, приходилось очень туго, но ее хозяйка не преступила собачий закон.

Больше всех ярился и лютовал огромный страшный боксер Чомбе. Его побаивались все собаки в группе, он был задирист, чувствовал в себе силу и, казалось, закрепил за собой право сильнейшего. Он налетел на Норку, сбил ее мощной грудью. Вздернул губы и обнажил клыки. Зарычал на нее победным глухим рыком. И вот в эту самую минуту боксерской славе Чомбе пришел конец.

Гайда, которая лежала в сторонке и участия в травле не принимала, вскочила вдруг и бросилась на боксера с такой яростью, какой в ней никто и не предполагал, даже хозяйка в самых своих тщеславных мечтах. Гайда смяла боксера Чомбе в одну секунду. Он лежал под ней лапами кверху, ошарашенный и беспомощный. Гайда стояла над ним. Она была великолепна, яростная догиня Гайда, огромная, сильная и бесстрашная.

Я думала, Норка воспользуется моментом, бросится наутек, но ничуть не бывало. Норка разобралась в обстановке мгновенно и теперь ждала, чем дело кончится.

Гайда оставила поверженного, сконфуженного боксера, величественно отошла от него и встала рядом с лайкой.

Всем стало ясно: «Кто теперь Норку тронет, будет иметь дело со мной».

С того дня желающих обидеть маленькую лайку не находилось. С того дня Гайда и Норка стали на площадке неразлучными друзьями.

Собак учат выдержке — оставляют сидеть на месте всех в ряд. Хозяева отходят от них метров на десять — двадцать.

На следующий день после потасовки Норка осмотрелась на выдержке и, сидя, потихонечку, стараясь не нарушать правил (Норка была очень послушная, дисциплинированная собака), подобралась и села рядом с Гайдой.

Гайду послали на бум, и Норка побежала с ней рядом. Она первая прошла по бревну, хотя ее никто и не заставлял. И еще раз прошла, как бы зазывая Гайду последовать ее примеру. И через забор она прыгала вместе с Гайдой, иногда по нескольку раз, и делала это без хвастовства, с радостью, только затем, чтобы Гайде было повеселее. И Гайда шла по бревну, и прыгала через забор, и взбиралась по лестнице, и проделывала все это без понуканий, потому что рядом с ней был ее дружок Норка, которого она взяла под свою защиту.

 

Боксеры

Боксер — собака, резко отличающаяся от всех остальных: крепкая, приземистая, квадратная, с круглой большой головой, тупой вздернутой мордой. Морда вся в морщинах, губы-брыли низко опущены, глаза темные, презрительно печальные, очень напоминающие человечьи, глядят холодно и мудро.

У боксера необычная голова — нижняя челюсть выступает вперед, поэтому прикус у них считается правильным не такой, как у других собак — ножницеобразный, а такой, который называется перекусом. Это когда нижние зубы выступают впереди верхних. Боксер обладает крепкой и сильной хваткой.

Грудь очень широкая, спина прямая, весь корпус собаки — сплошные мускулы. Хвост и уши обрезают у щенков так же, как у доберманов. Шерсть короткая и гладкая, окрас рыжий, палевый, тигровый светлый и темный. Часто на груди и лапах встречаются белые пятна. Бывает и белый окрас, но он встречается редко и в настоящее время бракуется на наших выставках.

Боксеры хорошо дрессируются, но поначалу бывают несколько упрямы, как и эрдельтерьеры.

Из-за короткой шерсти не могут широко использоваться в холодных климатических условиях.

Боксеры сильные, очень прыгучие и ловкие, весьма задиристы и драчливы с собаками, обладают хладнокровием и бесстрашием.

В домашних условиях спокойные и очень ласковые животные, привязчивые и терпимые к детям.

 

Чара и Индиго

Чара росла доброй рыжей толстушкой. В дом приходило много людей: гости, знакомые — и каждый старался приласкать милого толстого щенка со старушечьей мордой, сунуть ему кусочек.

Так постепенно Чара уяснила себе, что люди все добрые, любят ее, и она отвечала им тем же — радовалась приходу чужого человека почти так же, как и приходу своих.

С дрессировкой Чары пришлось задержаться, так как сначала собака считалась еще маленькой, а затем многие месяцы больной, после легко перенесенной чумы, а потом тоже все как-то недосуг было… Так начала Чара учиться только к трем годам — когда собаке уже положено пройти два курса дрессировки: курс послушания и специальный курс.

Чара много гуляла, много ела, много спала на мягком диване. К трем годам она расплылась и разленилась — скучно и однообразно шло время…

Так бы, вероятно, и шло все своим чередом, если бы не один забавный случай, который открыл хозяевам глаза на то, как портили они своим воспитанием служебную собаку. Ушли все из дома и захлопнули замок, а ключи оставили на телевизионной тумбочке, пришли обратно — домой не попасть… Что тут делать?…

Окна квартиры выходят во двор, второй этаж, большая широкая форточка. Договорились с рабочим, который работал во дворе — чинил канализацию, чтобы он влез в окно и открыл дверь. Одет рабочий был в рваный старый ватник, лицо черное, забрызганное грязью.

Любая самая захудалая дворняжка, которая увидела его, залилась бы лаем. Если она забыла бы даже об охране дома, то залаяла бы от страха за свою шкуру. Но Чара не ведала страха, а гость, даже влезающий в форточку, ее не смутил, а порадовал.

Она поднялась с дивана навстречу ему, чтобы достойно приветствовать!..

Рабочему забыли сказать, что в доме собака, а он не обладал Чариным хладнокровием и чуть не вылетел обратно во двор, закричав при этом благим матом. Рабочего, как могли, успокоили, заверили, что собака добрая — не укусит, и он полез снова. Когда вошли в квартиру, то у него было вполне чистое лицо, тщательно вымытое Чариным языком.

Все хорошо в свое время. К трем годам, при таком воспитании, поздно уже делать из собаки сторожа.

Чара старалась хорошо учиться, но многое ей было трудно: прыгать через барьеры при ее-то комплекции, бегать по лестнице с ее одышкой, злиться и кусаться при ее доверчивости к людям и доброте!..

У другого боксера — Индиго — было совсем иначе. Его принесли домой месячным щенком. Щенок темный с тигровиной был мал, беспомощен, смотрел на всех печально и жалобно.

Бабушка заготовила для него кость и овсянку, но оказалось, что малыш может пока что питаться в основном молоком и манной кашей. Через несколько дней дали ему яичко прямо со скорлупой. Щенкам положено давать толченую яичную скорлупу, костную муку и мел, чтобы кости были крепче.

Яйцо щенку пришлось явно по вкусу — он забавно облизывался, просил еще. Индиго знакомился с расположением квартиры: забирался во все углы, под шкафы, под кровати, но самым интересным местом он считал кухню.

Однажды вечером щенок пропал. Все переполошились, бросились искать. Долго не могли найти, но в конце концов обнаружили на кухне под столом в корзине с яйцами.

У каждого в семье были свои обязанности, у Индиго тоже: соблюдать чистоту и порядок в доме, охранять дом, машину и собственного хозяина. Рос Индиго спокойным и незлобивым, но охранять дом стал еще щенком. Учиться в школу пошел очень рано, с девяти месяцев.

«Ты самый красивый, самый хороший на свете».

В группе с первого дня был образцом послушания и старательности. Никогда не заводил первый драк с собаками, хотя бегал без поводка и охотно общался с ними. Но если его задирали, дрался с ожесточением, даже если противник был вдвое крупнее и сильнее его.

У Индиго были любопытные отношения с хозяином: деловые, по-мужски сдержанные на людях. Общались они всегда на полутонах и одним им понятной мимикой, однако отлично ладили и понимали друг друга.

К году пес уже сдал экзамен по двум службам: курсу послушания и защитно-караульной, а с наступлением зимы хозяин с Индиго занялись буксировкой лыжника и ездовой службой.

Обычно зимой боксеры сильно мерзнут, плохо работают, — любители жалеют их и держат дома.

Индиго благодаря спартанскому воспитанию отличался удивительной выносливостью, всегда сохранял спортивную и рабочую форму, работал с охотой и большим старанием.

В Ленинграде ежегодно устраивают состязания по разным собачьим службам, а зимой по зимним видам: буксировке и ездовой службе. В этих состязаниях участвуют все породы служебных собак: овчарки, колли, эрдели, доги, доберманы и боксеры. Боксеров участвует всегда мало, но Индиго, на удивление всем, два года держал первенство города и проходил дистанцию в 5 километров за 4,5 минуты — быстрее всех собак.

Болельщиков было больше у собак, которые с места брали рывком и шли сразу, казалось, с бешеной скоростью, но они быстро выдыхались. Индиго бежал, вроде бы, не спеша, сохраняя ту же скорость и к финишу.

На следующую весну Индиго успешно кончил еще одну собачью службу — службу подноса легких грузов. Он носил на спине тяжелый вьюк и бегал с ним от одного поста к другому.

Занимался хозяин с ним и розыскной службой. Пес ходил по следу с большим старанием.

Работая с Индиго в агитбригаде, выступали на стадионах, в домах культуры, школах.

Если вы любите смотреть по телевидению журнал «Ребятам о зверятах», то вы, конечно, хорошо знакомы с Индиго, так как он выступал всякий раз, когда участвовали собаки, и открывал странички этого журнала.

Сидя на стуле, с деловым видом он держал в зубах заставку.

Грудь его была увешана золотыми жетонами за работу.

 

Доберман-пинчер

Доберман-пинчер — собака крупная, с хорошо развитой мускулатурой, квадратная. Голова красивых линий, с темными выразительными глазами, ноги прямые, шея сухая, спина крепкая, прямая, живот хорошо подтянут. Уши и хвост обрезаны в щенячьем возрасте.

Собака эта очень элегантна, полна грации и изящества. Движения добермана быстрые, порывистые и красивые. Шерсть короткая и блестящая.

Окрас у добермана наиболее характерный черный и коричневый, с резко выраженными коричневыми подпалами. Встречается голубой окрас и изабелловый.

Доберман прекрасная рабочая собака: сильная, злобная, недоверчивая к посторонним, с превосходным чутьем и слухом, но она нервозна, легко возбудима и поэтому особенно требует терпеливого и спокойного обращения.

 

Нэра

Я имела несколько доберманов; все они были хорошими собаками. Но вот одна собака, которую я держала прежде остальных, лет в пятнадцать-шестнадцать, запомнилась больше других. Я была уже не новичок в собаководстве; держала овчарок, дрессировала их, не всегда, правда, успешно, поэтому знала цену собачьих укусов. Семья моя переехала жить из Ленинграда в Алма-Ату. Мы всегда держали собак, и мне сразу же захотелось завести себе породистую собаку. Денег на покупку не было, но я надеялась достать в питомнике какую-нибудь списанную по старости или болезни собаку.

Отнеслись в питомнике ко мне недоверчиво, но с любопытством — очень уж я большим знатоком держалась. Собак для списания у них не оказалось, и я очень огорчилась.

Тогда мне показали у будки на цепи в отдалении от всех собак суку доберман-пинчера, очень крупную и красивую. Сказали, что ее хотят пристрелить, так как ни один проводник не хочет с ней работать, после того как она сильно искусала своего проводника и чуть не откусила ему нос. Правда, сделала она это после того, как он, дрессируя, несправедливо избил ее.

Я стала уговаривать отдать мне собаку. В конце концов согласились отдать ее, если я сумею сама снять собаку с цепи. Собака была три дня не кормлена и явно терзалась угрызениями совести.

Я стала медленно подходить к ней, попросив, чтобы меня никто не провожал, ласково говорила, предложила ей мясо, позвала гулять. Так я и увела Нэру.

Более ласковое и преданное существо, чем Нэра, найти было трудно. Она ходила за мной по пятам и старалась угадать все мои желания. Мы отправлялись с ней в дальние походы в горы, и там она меня опекала, охраняла и предупреждала об опасности. Места района озера Иссык в те годы были очень глухие, и Нэра помогала мне переходить горные стремительные потоки, предупреждала о приближении зверя или змеи, не пускала к обрывам.

Если встречался человек, она не бросалась на него, но близко ко мне не подпускала. Очень не одобряла мою охоту за змеями и однажды, когда я гналась за редкой красной змеей, бросилась и загрызла ее.

Мы жили в маленькой проходной комнате. Если все уходили из дома, то Нэру привязывали к большой железной кровати, и она спала под нею. Как-то раз, когда все ушли из дома, к хозяйке через окно забрались воры. Выйти они могли через нашу комнату.

Собака чувствовала чужих, и, пока они работали, собирая вещи, она тоже трудилась — перегрызла свой поводок и села у дверей. Когда грабители хотели уйти, она кинулась на одного, повалила его и успела укусить другого. Так, одного лежачего, а второго сидящего на узлах, и застала их хозяйка.

К сожалению, нам опять пришлось переезжать, и мы не смогли взять с собой Нэру — оставили ее в доме, где мы жили, но через несколько месяцев нам сообщили, что собака очень тосковала без нас, худела и в конце концов погибла.

 

Среднеазиатская овчарка

Собака очень крупная, сильная, злобная, очень смелая, неприхотливая к условиям содержания и к климату. Используется среднеазиатская овчарка в Туркмении, Казахстане, Узбекистане, Киргизии.

Окрас у среднеазиатских овчарок бывает разнообразный: белый, серый, рыжий, пятнистый, палевый, бурый и черный. Шерсть густая, с хорошим подшерстком.

Голова широкая, массивная, шея короткая, мускулистая, грудь широкая, спина прямая. Уши и хвост у среднеазиатских овчарок обрезают в раннем возрасте.

Среднеазиатская овчарка хорошо используется для пастушьей и караульной служб.

 

Азиаты

Москва, ВДНХ, павильон собаководства. Море роскошных гладиолусов в середине, но краям вольеры, затянутые сеткой, в которых сидят собаки по одной и по две.

Каждый вольер, как рамкой, обвит плющом.

Осень разукрасила широкие листья плюща в красные, желтые цвета всех оттенков. Один вольер, где солнца меньше, с зеленой рамкой, другой — с ярко-красной, третий — с желтой. За сеткой собаки различных пород: колли, доги, немецкие овчарки, пинчеры, эрдели, боксеры, лайки, кавказские овчарки, южнорусские, среднеазиатские, ротвейлеры, черные терьеры.

На каждом вольере дощечка, обозначающая породу, кличку, возраст собаки и ее заслуги. Все вольеры огорожены невысоким дощатым барьером, как в зоосаду, чтобы чужие люди не раздражали собак.

У вольера, где сидит среднеазиатская овчарка Чембар, всегда много народа. Чембар красавец, весь вид его говорит о величии и силе. Огромный пятнистый пес лежит, скрестив лапы, и устало смотрит. Ничто ему здесь не мило. Он здесь уже месяц и никак не может привыкнуть к шуму, бесконечной сутолоке и заточению. Ему вспоминаются степи, палящее солнце, прохлада гор, запахи сада. Вспоминаются ему также бои с волками, от которых его голова и морда покрылись рубцами и шрамами. Чембар остался равнодушным к тому, что занял на выставке первое место и люди повесили ему на шею большую золотую медаль.

Потом Чембара увезли в Ленинград, стали держать на квартире. От него очень хотели получить потомство, но он был уже далеко не молодой собакой, и ему было не до любви. Так прошло несколько лет.

В питомнике, где я работала, было две среднеазиатские овчарки; белые, с тремя черными точками глаз и носа, они напоминали белых медведей. Эти собаки были общими любимцами. Я раньше не имела дела с азиатами, поэтому горячо взялась за их дрессировку. Аргон и Айна были братом и сестрой, от всех собак держались отдельно, дружбы ни с кем не заводили, но и в драку тоже не лезли. Собаки их побаивались, чувствуя силу.

Предназначались Аргон и Айна для караульной службы. От караульных собак много дисциплины не требуется, нужно уметь ходить рядом у ноги на поводке, подходить на зов, знать запрещающую команду «фу», вот и все. Чем злей собака, чем неугомоннее, тем лучше несет она службу.

Мне же очень хотелось попробовать отдрессировать азиатов, как овчарок, курсу послушания, а затем патрульной службе. Мне-то хотелось, но вот Аргону с Айной учеба была не по вкусу: они не хотели ходить по буму, лазать по лестнице, прыгать. Пришлось их таскать по снарядам втроем, и за полчаса такой работы люди были еле живы, а собаки — полны сил. Они не упрямились, не огрызались, а просто становились как кули с картошкой, которые можно бросать куда угодно и сколько угодно. Дело не двигалось очень долго, когда же все потеряли надежду чего-нибудь добиться от них, в один из дней вдруг собаки неожиданно стали ходить по буму, прыгать, лазать по лестнице, и все это легко, без особых усилий.

С приемами послушания было скверно: уставится на меня пара темных невинных глаз, и все тут. «Не понимаю, чего ты от меня хочешь?»

И так без конца…

Очень долго я учила собак приему «место» — водила, водила сама на место — все не могут запомнить. Я была терпелива; что поделаешь, если наука не дается сразу!

Но вот однажды я убирала во дворе снег, Айна с Аргоном бегали, играли, потом Айна скрылась куда-то и вернулась с костью в зубах. Старая, уже обглоданная мостолыга, которую ей есть не хотелось, но бросать свой трофей было жалко. Айна улучила момент, когда Аргон не смотрел на нее, и зарыла кость в снег. Аргон снова звал Айну бегать, играть, но Айне было не до игры: вдруг он догадается, где кость зарыта. Так и есть — пошел на то место, где лежит кость. Она подбежала к нему, грозно оскалившись, но тот, ничего не поняв, подошел еще ближе к кости «Ах так, на мою добычу польстился? Ну я ж тебе задам!..»

И такая завязалась драка, что не было и надежды разнять их мне одной.

Я бросала в собак снегом, тузила их, кричала и неожиданно крикнула: «Вы что делаете? Марш на место!..»

Собаки перестали драться и мигом очутились каждая в своем вольере. Я застыла от удивления. Сколько же времени хитрецы водили меня за нос!..

Собаки удивительно быстро и хорошо распознают наше настроение. Так и тут: я опять принялась за уборку, а собаки, поняв, что я перестала сердиться, вышли из своих укрытий и стали меня обхаживать, чтобы снова наладить отношения. Наконец Айна, как более хитрая, первая подобралась ко мне и ткнулась мордой под локоть: «Пора бы уж и помириться, что ли?…»

Как только я приласкала ее, подошел с повинной Аргон. После этого случая я с новым рвением взялась за дрессировку, но в конце концов все же оставила Аргона и Айну в покое.

Со временем они стали хорошими караульными собаками. От моей дрессировки осталось идеальное хождение рядом, за что меня не уставали благодарить вожатые, и прыгучесть, которая приводила в трепет всех, кто приближался к забору склада.

Была в питомнике еще одна среднеазиатская овчарка — Бирма. Если Аргон и Айна были красавцами и, несмотря на свою нерадивость к учебе, были обаятельны, то Бирма была уродлива: большая, толстая, нескладная. На темно-сером мехе темная тигровина, голова с необрезанными висячими ушами, с огромной шишкой между ушей. Из-за этой шишки вся голова и морда были в морщинах. Необрезанный хвост несуразно загибался кверху. Но все-таки не все было уродливо в этой собаке: у Бирмы были прекрасные глаза — добрые, умные и несчастные.

Бирма попала к нам из института, где над ней производили какие-то опыты. После института у нас в питомнике Бирме очень нравилось.

Но так уж повелось, что вожатые не замечали тихую, неприхотливую собаку. Они забывали ее приласкать, забывали выпустить лишний раз во двор погулять. Когда вели Бирму на пост, то вечно ругали за медлительность. Водили на работу ее в паре с овчаркой Индусом, который тащил на всех парах вперед, а Бирма всегда отставала. На посту Бирма преображалась: она с яростью носилась по блоку взад и вперед, наводя ужас своим лаем.

Как-то в воскресенье, когда кругом никого не было, я вела Бирму на пост и решила спустить ее с поводка. Ласковое обращение и свобода так подняли Бирме настроение, что она, схватив какой-то клок бумаги, начала описывать круги вокруг меня, потом грудью сбила растерявшегося Индуса, облизала, подпрыгнув, мне лицо, носилась за своим хвостом — одним словом, была как безумная. Я никогда не подозревала в ней столько скрытой радости. Мне стало стыдно, что все мы вечно обделяли ее.

Было Бирме уже около пяти лет. Мы решили привести ей красавца Чембара. Они бегали свободно на нашей площадке несколько дней, потом Чембара увезли домой, а Бирмочка стала ждать детей. Через два месяца родилось восемь щенков разной масти.

За несколько дней до появления на свет щенков вожатый перепутал вольеры и впустил в вольер к Бирме очень драчливую немецкую овчарку. Та набросилась на Бирму, сильно прокусила ей шею, но Бирма стерпела и, заботясь о потомстве, не приняла боя.

Мы страшно все напугались, но, к счастью, все обошлось благополучно — щенки родились живые и здоровые. Бирма была на редкость нежной и заботливой матерью. Было холодно, щенят поместили в теплый изолятор, огородив часть его маленьким заборчиком, чтобы не придавить и не стукнуть дверью.

Теперь Бирма была в центре внимания: каждый старался ее угостить, приласкать, а она лежала счастливая и без конца облизывала щенков.

Щенкам в первые же дни обрезали уши и хвостики. Без хвоста и ушей собаки этой породы красивее, но в Азии делается это не для красоты, а для того, чтобы в драке с волками было меньше уязвимых мест.

Щенки росли и толстели с каждым днем. Они напоминали барсучат и были очаровательными. Я очень много времени проводила возле них — смотрела, как они играют. Но на семнадцатый день я вошла в изолятор и увидела, что один темный щенок у двери. Я решила, что его неизвестно зачем перенесла мама Бирма, но на другой день опять тот же щенок у двери. Я просидела тихо два часа и увидела, как ему удается перелезть заборчик. Оказалось, что» шустрый и смышленый малыш забирался в угол, упирался задними лапками в плинтус, а передними зацеплялся за край заборчика и ждал, когда его тело перевесится на другую сторону. Обратно его перетаскивала в зубах мама Бирма. Мне очень приглянулся любознательный щенок, и я взяла над ним шефство. Остальные щенки стали тоже перелезать через заборчик только дней через пять. Акбар, как я стала называть этого щенка, в честь своей погибшей собаки, стремился и дальше познавать мир, стремился выбраться за дверь на улицу. Вскоре мы утеплили две будки и перевели все семейство в открытый вольер во двор. Подошел срок и маму Бирму отнять от них. Бирма очень скучала без детей. Ей все казалось, что дети голодные, что их забыли покормить. И вот как-то в первые дни разлуки ей удалось выскочить со двора, где она гуляла после завтрака, и проникнуть к детям. Бирма деловито и быстро расчистила носом место — площадку, взяла и отрыгнула весь свой завтрак детям. Я слышала, что так иногда делают волчицы, но у собак я видела такое впервые.

Скоро мы щенков отдали на другие заводы, а себе оставили троих: Акбара, Алаша и Альфу.

Помня свои неудачные попытки дрессировать азиатов курсу послушания, я занималась воспитанием Акбара с самого раннего детства. Очень много мне помог в этом деле замечательный пес Дунайка.

Когда Акбару минуло год с небольшим, Дунайка погиб, и Акбару пришлось занять его место.

Акбар вырос огромным псом темной масти, с белой грудью и белыми лапами. Могучая голова с умным внимательным взглядом то ласковых и добрых, то свирепых и недоверчивых глаз. Акбар был очень ловким, подвижным и невозмутимым. Он мгновенно реагировал на любую мою команду или жест. Акбар был «прыгучий», брал барьер высотой до 2,5 метра и легко преодолевал любые другие препятствия, хорошо ползал, ходил без поводка рядом, охранял вещи.

Щенком он был своевольным и упрямым, но работать с ним было большою радостью.

В питомнике было много собак-, но так уж завелось, что всегда был какой-то общий любимец: раньше это была овчарка Дина, мать Дуная, потом сам Дунай, а теперь, после гибели Дуная, любимцем стал Акбар. Он хорошо знал это и широко пользовался своими правами.

Он был очень ласковым к своим, но к чужим относился недоверчиво и злобно.

Я брала его на лекции по собаководству, где обучают вожатых, чтобы показать им среднеазиатскую овчарку и продемонстрировать, что она умеет делать. Очень всем нравилось, когда я укладывала Акбара у дверей; он тихо лежал и дремал, но стоило только сказать «охраняй», как пес глаз не спускал с дверей, и ни один человек не мог ни войти ни выйти.

Ночью Акбар был особенно внимательным и настороженным. Однажды проходили мы с ним по улице часа в три ночи. Акбар был отпущен с поводка и первым заметил, что какой-то пьяница залез на ворота и собирается проникнуть на завод. Акбар, не дожидаясь моих приказаний, прыгнул ему на спину. Тот упал на землю и потерял дар речи, но зато хмель с него как рукой сняло.

В другой раз поставили Акбара охранять склад, а ночью туда пытались забраться воры, но Акбар не пустил их в свои владения. Тогда воры сорвали замки, решив, что пес, обнаружив открытую дверь, убежит домой. Акбар, увидя, что дверь открыта, вышел, но бросить вверенный ему пост не решился и стал охранять его снаружи. Утром рабочие пошли на смену и увидали у дверей склада злющую собачину, которая не давала им пройти мимо. Пришлось звонить в караульное помещение — за Акбаром пришли. Пес так и сидел у дверей склада — дожидался вожатого.

Акбару, как и Дунайке, пришлось заниматься воспитанием молодняка. Он, правда, был более суровой нянькой, чем Дунай, но все же заботился и любил своих подопечных овчарят.

В 1963 году Акбар был на ВДНХ в Москве; сидел он в том же вольере, где прежде сидел его отец Чембар.

Он так же привлекал к себе массу зрителей. Только Акбар не скучал, как Чембар, много гулял, работал на показательных выступлениях. Акбар любил ездить, любил красоваться, любил работать.

В Ленинград он вернулся тоже с золотой медалью.

 

Собачьи профессии

Собака всегда старается быть полезной человеку — быть при деле, а не бить баклуши. Я видела однажды, как маленькая дворняжка бежала за телегой с сеном. На чужой улице все местные собаки бросились на нее, но она и ухом не повела — только потрусила чуть ближе к телеге, очень независимая и гордая. А собаки тоже внезапно остановились и с уважением проводили ее. Она была при деле, а это уважать нужно!

У собак много интересных профессий. Есть среди них «военные», есть и «гражданские».

В войну служебные собаки использовались для подрыва вражеских танков или военных эшелонов. Там, где не мог пойти человек, собаки несли на спине смертоносный груз, подрывали танки или поезда и погибали сами. Применялись они и для связи. В тяжелых условиях войны, когда нарушалась техническая связь между отдельными частями, на помощь приходили собаки-связисты, которые под огнем противника где бегом, где ползком четко, быстро передавали донесения, налаживали связь.

А собаки санитары! Сколько раненых они находили, сколько вывезли с поля боя на волокушах! Один человек рассказывал мне, что в войну он был сильно ранен: потерял сознание, очень ослаб от потери крови и холода. Пришел в себя оттого, что кто-то старательно вылизывал его теплым языком, ворошил лапами и толкал холодным носом, чтобы он очнулся.

— Когда я открыл глаза, передо мной была рыжая добрая колли, и не было для нее тогда большей радости, чем видеть меня живым, — рассказывал этот человек. — Собака не успокоилась до тех пор, пока меня не перевалили на волокуши и не увезли в медицинский пункт. После этого я не могу равнодушно смотреть на этих собак. Сколько благородства и мужества в них!

Немало людей спасли от гибели собаки-миноискатели. Когда проводилась послевоенная выставка служебных собак в Ленинграде, на собачьих вольерах красовались такие надписи: «Немецкая овчарка Дина обнаружила 8500 мин, немецкая овчарка Казбек обнаружила 9000 мин, шотландская овчарка Дик обнаружила 11500 мин». Представляете, сколько человеческих жизней было спасено благодаря самоотверженной работе этих собак!

В мирное время собаки помогают пограничникам стеречь рубежи нашей Родины. Много таких собак воспитали ребята-школьники.

Собаки умеют помогать слепым. Осторожно и заботливо водят они людей, потерявших зрение, через дорогу, оберегают от внезапно появившегося транспорта, от ям, канав, люков, помогают сесть в трамвай, в электричку. У собак-поводырей очень сильно развито чувство заботы, ответственности за человека. Они знают, что хозяин находится под их опекой, что от них зависит его безопасность, а порой и жизнь. Поэтому они все время начеку, всегда находятся при своем подопечном.

Я читала в одном иностранном журнале, как женщина, инженер-химик, потерявшая зрение на работе, получила собаку-поводыря, которая помогла ей снова обрести себя: она стала работать, общаться с людьми, ходить по городу. Женщина была очень довольна новой своей помощницей. Но вот однажды поведение собаки ее удивило и раздосадовало.

Возвращаясь вечером обратно домой, собака не пошла своим обычным маршрутом, а свернула на боковую улицу, повела хозяйку окольными путями и никаким приказаниям не подчинялась. На другой день слепая с возмущением рассказала об этом товарищам по работе, а те объяснили, что собака так вела ее потому, что на площади, через которую они обычно ходили, были волнения рабочих и полиция пустила в ход слезоточивые газы.

Караульную службу хорошо несут собаки крупные, сильные, злобные и смелые. Кроме ведомственных собак склады, магазины, парки, пионерские лагеря, детские сады охраняют собаки частных владельцев. Многие владельцы служебных собак работают со своими питомцами в добровольных народных дружинах, охраняя и поддерживая общественный порядок в городе.

Розыскные собаки находят по следу преступника. Особенно острое чутье у доберман-пинчеров и немецких овчарок. Сейчас тонкое собачье чутье стали успешно использовать для обнаружения повреждений в газопроводе и для поиска полезных ископаемых. Снимавшаяся в кинофильме «Дай лапу, друг» овчарка Буран ездила на Кольский полуостров помогать геологам искать руду.

Широко используются собаки-пастухи: немецкая и южнорусская овчарки, на Кавказе — кавказская овчарка, в Средней Азии — среднеазиатская овчарка. Они не только пасут стада, но и охраняют скот от нападения волков, бесстрашно вступают с ними в борьбу.

На Дальнем Востоке успешно применяются для пастьбы дорогостоящих пантовых оленей шотландские овчарки — колли. В Карпатах пасут стада маленькие лохматые собачки пули и пуми. Они подходят для этой работы-неприхотливы, выносливы и отлично несут службу.

Однажды пуми вела огромное стадо овец. Вдруг животные, испугавшись встречного всадника, понеслись к засеянным полям. Казалось, что их не остановить и хлеб будет вытоптан подчистую! Но маленькая собака знала свои обязанности — она повернула овец к дороге, провела между полями, успокоила их, восстановила порядок, и ни одна овца при этом не забралась в поле.

В Ленинграде жил хороший тренер Николай Сергеевич Макарин, который с войны вернулся инвалидом, но не утратил энергии и любви к жизни и к людям. Взял он себе дачный участок и решил построить домик. Соседи с удивлением спрашивали:

— Николай Сергеевич, а как же вы строить будете, кто вам поможет?

Он отвечал:

— Помаленьку, мы ведь с Атосом работать будем… Где мне не под силу — там Атос поможет…

Он сделал Атосу — мощному овчару — тележку, и тот возил ее, нагруженную камнями, песком, досками. Доставлял самостоятельно от дома к карьеру, где тележку нагружали ребята-добровольцы, и опять к дому, где работал хозяин. Осенью Атос перевозил с поля картошку, капусту и другие овощи.

В свободные от работы дни Атос катал ребят в этой же тележке. Нужно ли говорить, как все люди в поселке стали уважать Атоса. Теперь Николаю Сергеевичу вслед не говорили, как прежде:

— Сам больной, с палочкой едва ходит, а этакую собачину завел.

Теперь говорили восхищенно:

— Вот это собака: летом как вол работает, а зимой деньги зарабатывает — в театре играет…

«Садись! Атос и тебя прокатит!»

Атос действительно постоянно исполнял роль конвойной собаки в одном из спектаклей. Теперь соседи и сами заводили собаку, советуясь с Николаем Сергеевичем, какую взять.

Конечно все могут завести породистую собаку, если ее выбрали дружно всей семьей. А что делать тому, кого собака сама выберет?

А ведь бывает и так: из дому вышел один, а вернулись уже вдвоем. Что скажет на это мама?…

Не огорчайтесь, если у вас прижился непородистый пес. Это будет верная вам собака, неприхотливая и благодарная. Если вы займетесь ею, из нее непременно выйдет отличный друг. Пусть вас не смущает его задранный хвост — это говорит об отличном настроении, боевом духе и радости; пусть у него не стоят уши, как у лайки или овчарки, от этого морда его не станет менее выразительной.

Дворняжки очень смышленые собаки.

Я постоянно занимаюсь целенаправленной дрессировкой служебных собак: овчарок, колли, эрделей, боксеров, доберман-пинчеров, догов. Попадаются иногда и метисы (овчарки с эределем или боксер с лайкой и другие), но, работая в кино, я имела дело и с дворняжками.

Об этой необычной «собачьей профессии» — о работе четвероногих артистов в кино — я и хочу рассказать подробнее.

 

Собаки снимаются в кино

На ленинградской киностудии готовились снимать фильм для детей по сказке Николая Носова «Барбос в гостях у Бобика». Мне предложили заняться дрессировкой комнатных собак для этой картины. Я очень волновалась, так как не занималась этим уже много лет. Пользоваться цирковыми собаками не хотелось: думали, что они начнут играть в давно заученной манере. Решено было искать «свежих артистов».

Дали объявление по радио.

В назначенный день и час по проспекту Майорова вытянулась огромная очередь желающих снимать своих собак. Кого там только не было!.. Старушки в старомодных шляпках, державшие в сумках трясущихся голых собачек с выпученными глазами, дети со шпицами и пуделями, сеттерами или овчарками. Приводили болонок и пекинских собачек, которые ходили на задних лапках, пренебрежительно поглядывая в нашу сторону.

Были даже собаки из пригорода, снятые прямо с цепей. Лохматые и страшные, они лаяли сиплыми голосами.

Приводили и очень хорошо обученных маленьких собачек, но все они работали приниженно и не обладали обаянием, которое мы так искали.

Две собаки особенно памятны мне. Одну привел шофер грузовой машины — мрачный детина огромного роста. Говорил он отрывисто и грубо, однако, как только обращался к собаке, голос его становился тихим и ласковым. Собака была идеально выдрессирована и с большим старанием выполняла сложнейшие трюки. Но она была уже преклонного возраста, и поэтому мы не могли ее взять.

Вторую собаку, рыженькую, очень худую, но полную изящества, привел бывший циркач. Это была настоящая нищенка. Она танцевала все время без всяких команд, вымаливая лакомство.

Два дня мы занимались отбором собак. На роль дворового Барбоса мы так и не нашли нужной нам дворняжки, а на роль Бобика приискали очень милого лохматого песика Мишку, который и снимался в этой картине. На роль дублера Бобика взяли еще одну симпатичную болонку — белую с черными пятнами — по кличке Пим.

Нельзя сказать, что наш главный герой Мишка очень хотел трудиться, он больше играл на своем обаянии, любил позировать, мог подолгу служить, садиться на стул или в кресло, принимая очаровательные небрежные позы, укладываться на коленях, милостиво предлагая свой живот.

Меня Мишка подкупил тем, что, боясь потеряться на студии, где кругом много народа, хватался за край халата и так шел со мной. Получалось — вроде он меня на поводке ведет.

Эту овчарку знают многие ребята. Бриг часто снимается в фильмах, выступает в школах и кинотеатрах. Ну и конечно, он — участник добровольной народной дружины, помогает поддерживать порядок на улицах города.

При дрессировке выяснилось, что Мишка не может ходить на задних лапах, а следовательно, не может и танцевать. В молодости пес получил сильные ушибы спины и конечностей.

Таким образом, танцевать должен был Пим. Когда Пима стали обучать танцам, то оказалось, что он прирожденный танцор. Пес танцевал с большим вдохновением, быстро и легко схватывал новые движения, с большой охотой репетировал. У него была прямо-таки страсть к танцам. Но Пим был обидчив и капризен. На репетиции со всеми собаками начинать нужно было непременно с него, а не то он обижался и работал уже вяло, с надутой мордашкой. Особенно старался пес, если были посторонние зрители.

К нам часто заглядывали на репетиции актеры и другие работники студии. Танцуя, Пим внимательно следил за командами, но умудрялся в это же время посмотреть и на зрителей, чтобы проверить впечатление. Он очень не любил, когда над ним смеялись. Приходилось каждый раз предупреждать, что свое умиление нельзя выражать смехом. Стоило кому-нибудь засмеяться, как Пим резко обрывал танец и, опустив хвост, прятался в угол. Поднять его настроение после этого было трудно — пес не шел даже на зов.

Пим за свое обаяние и артистичность стал вскоре общим любимцем.

Через полтора месяца непрерывных тренировок пес стал виртуозным танцором. Но сниматься в фильме ему все-таки не пришлось. Чтобы Пим мог дублировать в танцах Мишку, его необходимо было покрасить, тем более что фильм был цветной. Перекрашивать пса нам не разрешила хозяйка. Так и пришлось расстаться с маленьким танцором и заняться срочно поисками новой собаки.

Времени на поиски у нас совсем не было, и поэтому собаку искали все и везде. Поехали наши режиссеры и художники за город выбирать натуру. В Зеленогорске, у вокзального буфета, увидели привязанного к столбу маленького, лохматого пса. К этому времени работники киногруппы уже стали бывалыми собачниками, поэтому, не смущаясь, отвязали собаку и предоставили ей возможность показать хозяина. Отыскав хозяина, сговорились с ним о продаже собаки, узнали, что зовут пса Чарли, посадили будущего артиста в машину и увезли в Ленинград.

Режиссерам не терпелось похвастаться удачей и показать собаку мне. На меня Чарли произвел неприятное впечатление: очень некрасивый, с отталкивающей мордой: у него был перекус — нижняя челюсть резко выступала вперед, обнажая зубы, а темные недоверчивые глаза смотрели на всех с нескрываемой злобой. Нужно учесть, что псу было уже пять лет и за эти годы он немало перенес.

С собаками Чарли знакомства заводить не стал, забрался в отведенный ему угол, пододвинул ближе к себе миску, коврик и, прежде чем улечься, оскалил зубы и зарычал. Всем стало все ясно — собаки потеряли к нему всякий интерес, а место его обходили сторонкой. Сразу же мы начали брать Чарли на репетиции, чтобы как-то возбудить в нем интерес к занятиям, но пес считал, что учиться ему уже поздно.

Угрюмый, плелся он, опустив голову, а как только начинали работать, забирался под стул и демонстративно отворачивался от нас.

Каждой собаке хотелось, чтобы работать начали с нее, и на того, кому выпадало быть первым, потом все накидывались и выдавали небольшую трепку. Чарли презирал всю эту возню.

Каждый день — утром и вечером — репетиции. Две недели мучил нас пес, а результатов видно не было.

Я по-прежнему не испытывала к нему ни сочувствия, ни симпатии. Меня Чарли раздражал своим упрямством и нежеланием трудиться. Я уже хотела отказаться от работы с ним. Но вот мой ассистент Михаил Соломонович Гуревич оказался терпеливее меня и нашел ключ к этому мрачному типу. Он брал его за лапы и водил, водил, заставляя ходить на задних лапах, кружил, напевая мелодию вальса, или заставляя стоять не двигаясь. Первой удачей Михаила Соломоновича был день, когда он повел Чарли работать без поводка и тот не удрал, а поплелся за ним.

Ассистент мой, бывший циркач, уже очень пожилой человек, был большим оригиналом. В прошлом ему приходилось, готовясь к съемкам, иметь дело с разными животными: с мелкими зверюшками, птицами, собачками и даже с медведями и львами.

Нельзя сказать, чтобы эта разнообразная дрессура и общение всегда хорошо для него кончались. Время от времени его царапали, кусали, грызли — иногда это кончалось больницей.

Меня весьма удивляло, что Михаил Соломонович на все приемы дрессировки подавал собакам одну и ту же команду: «Але, алери!» Правда, однообразие в одном заменяло разнообразие в другом — Михаил Соломонович широко пользовался интонациями. Чарли он командовал на каких-то особенно высоких и визгливых нотах.

Собаки относились к нему покровительственно (даже когда он в сердцах кричал им: «Я же сказал, я же сказал!»), с некоторым пренебрежением. Они больше любили работать со мной, но Чарли всегда предпочитал Гуревича. Любопытно, что вопреки всякой логике собаки у него все-таки знали, когда и что нужно делать.

Шли дни за днями, казалось, что сдвигов в работе у Чарли не видно. Но вот однажды на репетиции пес поднялся на задние лапы и пошел, а мы с удивлением увидели, что он уже умеет танцевать. Правда, танцуя, Чарли сохранял безучастное выражение морды и очень походил на заводную игрушку. Отличался он от игрушки разве только тем, что игрушка сразу после завода вертится быстрее, а пес наоборот — вначале раскачивался и ходил медленно, а потом начинал двигаться все быстрее.

Был у нас еще один замечательный пес — дворняжка Люкс. Ростом он был крупнее остальных собак, а возрастом младше всех, ему было десять месяцев. Весь белый с розовым отливом, лохматый, с черными глазами, с необычайно веселой и выразительной мордой, пес сразу понравился мне. У Люкса были очень подвижные уши, он их то ставил оба вместе, то лихо закидывал назад. На концах ушей были милые кисточки, а над глазами — удивительно длинные, похожие на еловую ветку ресницы. Были у него еще очень забавные усы и борода.

Благодаря подвижности ушей его морда все время меняла выражение: то это было удивление простачка, то восторг от всего сердца, то ужас или грусть, даже стеснение и неловкость.

Нам очень повезло с Люксом. Он был талантливой и очень трудолюбивой собакой, с непосредственным восприятием мира, что весьма соответствовало роли Барбоса в фильме.

И его собачья судьба была тоже необычная. Люкс — найденыш. Девочка подобрала его на улице совсем маленьким щенком, выкормила, вырастила. Когда пес подрос, она пришла на дрессировочную площадку посмотреть, чем занимаются умные породистые собаки в школе. Там я и приметила ее, стоявшую в сторонке вместе с Люксом. А после того как я увидела его реакцию на окружающее, увидела, как он двигается, не оставалось сомнения в том, что пес для нас — находка.

На следующий день Люкса привели на студию. Режиссеры, художник и вся группа были от него в восторге. С собаками Люкс подружился быстро, Мишке же стал подчиняться, уважая в нем старшего. Люкс был добрый и веселый малый, а Мишка — хитрый, себе на уме. Умел угождать, где нужно, людям, умел работать напоказ. Приметил он, например, что всем очень нравится, как он охраняет съемочную площадку. Всех работников своей группы он отлично знал, и как только огораживали площадку и ставили осветительные приборы, Мишка рьяно принимался за свое дело. Стоило только постороннему человеку забрести за веревку, как он яростно кидался, лаял и иногда даже хватал за штанину. Наших мужчин это забавляло, и они всячески поощряли Мишку. Тогда Мишка начал учить охране и доброго Люкса — одному все-таки бывает страшновато.

Мишка с Люксом очень привязались друг к другу. Случалось, Мишка устраивал Люксу сцены ревности, когда тот отбегал к соседнему забору пообщаться с местным собачьим населением. Вернувшись, Люкс подбегал сразу к Мишке с извинениями, а тот отворачивался и не желал разговаривать. Но ссоры были недолги, а после них собаки еще нежнее относились друг к другу.

Мы очень долго отрабатывали эпизод с подкидной доской. По сюжету собаки смотрят телевизор, где показывают цирк, и хвастливый Бобик уверяет, что ему так прыгнуть ничего не стоит: «Але, хоп!» — и все. Барбос приносит тогда ему из кухни гладильную доску, укладывает ее на диванный валик, который кладет на пол, а сам забирается под самый потолок по книжным стеллажам и оттуда, готовясь прыгнуть, кричит: «Але, хоп!»

Во время репетиций доска была наглухо прибита, а высоту Люксу увеличивали постепенно. Собаки привыкли и совсем не боялись работать на подкидной доске. На съемках мы этот эпизод прозвали «смертельный номер» и очень за него тревожились, так как не знали, на какую высоту подлетит Мишка и успеет ли оператор заснять этот сложный эпизод с одного дубля.

Мы были уверены, что второй раз после неожиданного удара об пол Мишка уже не прыгнет. Однако, работая с животными, трудно предвидеть, что и как получится… Так и в этот раз случилось неожиданное. Люкс прыгнул, доска подбросила Мишку вверх — и тут же он плюхнулся на пол. Но вместо испуга Мишка страшно разозлился и выдал Люксу такую трепку, что тот ошалел. Мишке показалось, что Люкс все напутал, не так прыгнул, а он из-за этого полетел.

Благодаря такому неожиданному повороту мы смогли снять еще один дубль. Но после второго падения Мишке уже не казалось, что Люкс в чем-то виноват, он уже не заблуждался на наш счет и, поджав хвост, разобиженный и оскорбленный, забился под стол. Нам было очень стыдно и жалко бедного пса, но что поделаешь!..

Пятиминутное купание, короткий отдых — и снова на съемку.

Очень утомляют собак нудные статичные планы, где подолгу нужно сидеть или стоять на одном месте, соблюдая при этом нужное выражение «лица». Даже работяга Люкс к концу дня так уставал, что уже не в состоянии был удивляться или восхищаться. Тогда приходилось изобретать все новые и новые раздражители для него. К этому подключалась вся группа: художник виртуозно свистел, Гуревич пел колоратурным сопрано, дядя Петя, пиротехник, каркал вороной, кукарекал, квакал, кто-то появлялся с кошкой, кто-то надевал на себя медвежью шкуру, — одним словом, зайдя к нам в павильон, можно было смело подумать, что попал в сумасшедший дом.

На одной из таких съемок, когда Люксу требовалось удивляться, залезая на телевизор и заглядывая вниз якобы на экран, нам пришлось прогуляться в зоопарк и принести оттуда маленькую черепашку, так как все наши ухищрения под столом на Люкса уже не действовали. Черепашка не только удивила Люкса, но и привела в восторг, он даже устроил вокруг нее пляску.

Много стараний пришлось приложить, чтобы заставить собак добровольно лезть в ванну. По сюжету они моются после того, как Люкс пролил на Мишку сметану. Обе собаки очень любили купаться в речке, но мытье в ванне они считали для себя большим унижением и делали это с несчастным видом. От Люкса в этом эпизоде даже отказались, до того у него был скорбный вид.

Но, несмотря на все трудности, собаки очень любили сниматься. Когда отсняли картину, собак еще некоторое время держали на студии, на всякий случай. Их хорошо кормили, и они целый день проводили в саду студии. Псы так скучали, что не находили себе места, забегали в наш павильон, недоумевали, куда девалась их квартира, забегали в группу, скулили…

Как-то утром собаки гуляли в сквере, а в чужом павильоне отворили дверь — было очень жарко. И вдруг псы услыхали знакомую команду: «Внимание, мотор!» Собаки опрометью кинулись в павильон, влетели в кадр и привычно замерли. Хотя они испортили на чужой картине дубль, никто на них не сердился. Было смешно и грустно смотреть на этих энтузиастов, которые ни за что не хотели смириться с тем, что они отыграли свое, могут отдыхать и больше уже не нужны.

Мы с режиссером несколько раз брали собак и выступали на киносеансах, по телевидению, в школах.

Люкс поменял хозяев, так как девочке не разрешили держать его в общежитии. Там пес выл и лаял. Он избаловался в кино и уже не хотел, как прежде, сидеть привязанным к батарее один целый день. На студии нашлось много охотников взять его, и пес попал в очень хорошие руки, как выражаются собаководы. Теперь ему живется — как Бобику в носовской сказке.

Люкс снимался еще в нескольких картинах и всегда успешно. Вы можете увидеть Люкса в фильме «Дай лапу, друг», где он играет примерного ученика в собачьей школе.

Несколько труднее его узнать в картине «В городе С», так как он играет собаку-клоуна и на нем надет черный костюм с белым жабо и бархатная шляпа с пером. Играет он старого больного пса, которому тяжко достается кусок хлеба.

Вот какую блистательную артистическую карьеру в кино сделал Люкс — простая дворняжка без роду и племени.