Александр во всю прыть мчался к кузнице Германика. Дорожная пыль под его ногами была мягка, как ковер, но, вздымаясь, забиралась в нос и заставляла то и дело чихать. Время от времени мальчик поглядывал на небо: солнце приближалось к зениту, и он боялся, что не успеет до заката добраться к отцу. Только бы не опоздать!.. А что отец защитит Клеона, в этом он не сомневался.

«Я бы вдвое скорей добежал, если б не чихал, — думал он. — Вот уж никогда и в мыслях у меня не было, что придется состязаться в беге с конями самого Феба… О, путь указывающий Гермес, уменьши пыль на дороге! Ты хозяин всех дорог!.. Что тебе стоит исполнить мою просьбу?»

Но Гермес не внял молитве Александра: пыль по-прежнему окутывала его, словно завеса. А после полудня мальчика нагнали деревенские повозки, в которых среди узлов сидели женщины и дети, и тут из-под колес поднялась такая туча пыли, что мальчик остановился, кашляя. Женщина, ехавшая последней, придержала осла:

— Садись, подвезу до перекрестка.

— А мне как раз туда и надо! — Не заставляя повторять приглашение, Александр забрался на повозку и состроил гримасу сидящим в ней малышам.

Дети залились смехом.

— Им все весело, — сказала женщина. — Не понимают, что не для забавы едут в чужие места. — Она ткнула хворостиной навострившего уши ослика: — Ну, ты!.. Тебе только бы слушать, о чем люди говорят. Беги, знай! — Некоторое время она молча погоняла осла, потом снова обернулась к Александру: — Не убегаешь ли и ты от войны?

— От какой войны?

— Разве ты не знаешь, что уже два дня возле нашей деревни рабы сражаются с легионами Публия Вариния? Ты не здешний, что ли?

— Здешний. Я из дома Гнея Станиена, сенатора.

— А-а, знаю… — Женщина вздохнула. — Много зла твой господин причинил нашей деревне…

— А ты Спартака видела? — прервал ее Александр.

— И на вилле Станиена знают это имя? — повернулась к нему женщина.

— Еще бы! Я сам пойду сражаться в его армию! — гордо сказал Александр.

Женщина с любопытством его оглядела:

— И ты туда же? Кому ты, такой, нужен?

— Ты бы посмотрела, как я из лука стреляю!

— Муж мой тоже ушел к Спартаку, потому что, говорят, Спартак добр и делит военную добычу поровну между всеми.

— Так зачем же ты увозишь детей?

— А чем мне их кормить? Поля да огороды солдаты вытоптали. Вот и везу детей к сестре в город, она замужем там за брадобреем. — Женщина скорбно покачала головой и отвернулась. — Опять зазевался? Я тебе!.. — Она взмахнула хворостиной, и осел побежал быстрее. — Вон уж и кузница видна.

Растянувшись на горной тропинке, с перевала двигалась к кузнице вереница людей, ведущих на поводу нагруженных мулов. Впереди этого каравана ехал на осле человек в темном хитоне.

— Что за люди там спускаются? — спросила женщина, останавливая осла.

— Наверное, наш домоправитель. Вон для него и петорита стоит. Теперь я уж все равно, что на месте. Да помогут тебе боги благополучно добраться и найти изобилие в доме твоей сестры.

Раннее возвращение Хризостома спутало все планы Александра. Что с перевала спускается именно он, не подлежало сомнению. Теперь невозможно взять лошадь. Как же быть? Подождать, пока Хризостом подъедет к кузнице, и попросить у него осла?… Это долго. Да и опасно домоправителя обманывать. Ему не скажешь, что вилика послала его со спешным поручением, а лошади не дала. Хризостом может потребовать от вилика отчета, и тогда выяснится, что Александр солгал; а за ложь полагаются плети.

Вон чернеют на песке у кузницы тени двух всадников. Попросить лошадь у них?… Но они, кажется, не собираются здесь задерживаться, иначе слезли бы с коней. Не стоит и время тратить на разговор с ними. Он подбежал к рабу Станиенов, который, лежа в петорите, глядел, как паслись выпряженные лошади.

— Эй, Кастик, вилика (для пущей важности Александр назвал мать должностным именем) посылает меня к отцу и велела взять у тебя одну лошадь.

— А я что же — на себе повезу домоправителя? Вон он уже спускается с перевала.

— Конечно, теперь нельзя, — согласился Александр. — А не знаешь ли, у кого бы здесь раздобыть коня?

— Попроси у Германика. Недавно он купил себе клячу. Александр побежал в кузницу. Один из помощников Германика стоял у мехов, раздувая в топке огонь; другой нагревал брусок; третий, зажав щипцами, поворачивал раскаленный брусок на наковальне, а сам Германик, рассыпая при каждом ударе искры, бил молотом так ловко, что железный брусок под его ударами превращался в топор.

— Эй, Германик! — Александр остановился в дверях. — Дай мне твою лошадь, вилика посылает меня к отцу, а…

Не прекращая работу, кузнец прервал Александра:

— Знаю я эти проделки. Прокатиться верхом захотелось?

— Ничего подобного! Мать посылает меня к отцу на конские пастбища.

— Если бы вилика тебя посылала, она и коня тебе нашла бы, — спокойно ответил Германик. — Сознайся лучше, что соврал. А лошадку я тебе не дам — она уже не молоденькая, чтобы на ней по таким скверным дорогам носиться.

Александр вздохнул.

— Слушай же… Клянусь моим гением-покровителем, что говорю правду! Хозяин приказал сегодня вечером бичевать Клеона, а он ни в чем не виноват…

— Какого Клеона?

— Сицилийца. Он немного старше меня. Ты его видел: Он приехал на виллу с молодым господином. У него еще такая замечательная собака была… огромная, как теленок…

— Какую-то собаку припоминаю, — отозвался кузнец, — а мальчика что-то не заметил.

— Он мой друг, и я спешу к отцу, чтобы он скорее ехал домой и упросил господина отменить бичевание.

— Твой отец — вилик. Значит, прежде всего он обязан блюсти интересы хозяина. А ты воображаешь, что он бросит все дела и поскачет спасать какого-то мальчишку!

— Но господин несправедливо приказал его бичевать! Он даже не выслушал его.

— А хотя бы и так. Твой сицилиец — раб, как и мы с тобой. Если господин пожелает спустить с нас шкуру, он это сделает. А разбирать, справедливо это или несправедливо, не наше дело. Так-то, дружок…

— Кузнец прав, — раздался за спиной Александра мелодичный голос.

Мальчик обернулся, ожидая увидеть женщину. В двух шагах от него стоял всадник в грубом солдатском плаще, из-под которого выглядывала позолоченная кольчуга. Голову всадника покрывал солдатский шлем. Александр подумал, что это переодетый контуберналий, которого римский военачальник послал к перевалу с поручением.

— Скажи мне, кто твой господин, — продолжал всадник, — и, если он мне знаком, я попрошу его за этого раба… или попробую купить твоего друга.

Сын вилика молча рассматривал незнакомца, удивляясь его певучему голосу, завиткам золотистых волос, выбивавшихся кое-где из-под шлема, и до смешного маленьким ногам, обутым в солдатские калиги, из-под ремней которых выглядывали розовые пальцы. Всадник походил на переодетую девушку и, несмотря на солдатскую одежду и пыль, покрывавшую его с головы до ног, казался нарядным.

— Я тебя спрашиваю, мальчик, — повторил он: — кто твой господин?

— Сенатор Гней Станиен.

— О-о! — разочарованно протянул всадник. — Толстяк Станиен… Не очень-то он меня жалует. Все же, как только освобожусь от дел, приеду с ним поторговаться.

Александр широко раскрыл глаза, услышав, что какой-то приезжий так бесцеремонно обзывает его хозяина толстяком.

— Но, в таком случае, я, кажется, знаю твоего друга! — живо сказал юноша. — Германик, выйди-ка, посмотри, что это за люди спускаются с перевала. Уж не Хризостом ли?…

Германик вышел на порог и из-под руки стал вглядываться в приближающийся караван.

— О господин! — Александр умоляюще сложил руки. — Дай мне твою лошадь! Она тебе сейчас не нужна, а я мигом промчусь к отцу и прискачу обратно.

— Да, это домоправитель, — подтвердил кузнец.

— А ты говорил, что он приедет только к вечеру! — с досадой крикнул юноша. — Как же теперь быть?

Германик виновато развел руками. К юноше подъехал его спутник.

— Тшш… Спокойнее, господин… — многозначительно взглянув на юношу, сказал он. — Поспешим домой — мы ведь покончили здесь со всеми делами.

Александр коснулся маленькой ноги всадника:

— Господин…

— Ну что ты пристал, мальчуган! — рассердился юноша. — Мне надо ехать. Садись сзади, я подвезу тебя.

Караван Хризостома приближался. Кастик вылез из петориты и стал запрягать лошадей. Александр опасался попасться на глаза Хризостому. Но неужели предоставить Клеона его участи?…

— Не задерживай нас, я спешу! — Юноша лукаво подмигнул Александру. — Я обязательно приеду и выкуплю твоего друга у толстяка Станиена.