Когда вилик вышел из господского сада, он заметил во дворе Долговязого и удивился:

— Ты зачем здесь?

— По приказу Мардония.

Сильвин, еще подавленный только что пережитой сценой, не стал расспрашивать, зачем Долговязый понадобился старшему пастуху. Пожав плечами, он направился к дому.

— Я приготовила тебе ужин и воды для мытья, — встретила его жена.

— Какой там ужин! — махнул рукой Сильвин. — Где у тебя оружие, которое привез домоправитель?

— В той кладовой, где хранится белье и платье.

Распорядившись, чтобы Александр или Калос созвали надсмотрщиков, вилик направился в бельевую. Прямо на полу, среди сундуков и корзин, грудой были навалены короткие мечи. Сильвин поднял один из них.

«Как тяжело одиночество! — думал он, обнажая меч и пробуя его остроту пальцем. — Какая радость, особенно для бесправного и униженного человека, видеть возле себя близких, для которых ты любимый муж и отец, а не раб, обязанный только трудиться, как вол. Но сколько лишних страхов и унижений из-за близких! Будь я один, ушел бы я к Спартаку. А теперь не только сам не могу уйти, но еще должен и других удерживать и, может быть, поднять меч на таких же несчастных, как и я. Нет, в тысячу раз более несчастных: у них нет даже того призрака свободы, какой есть у меня».

— Надсмотрщики собрались, отец, — сообщила Калос.

Отобрав тридцать мечей, Сильвин с помощью дочери вынес их в рабочую комнату, где ждали его вызванные люди. Уложив мечи на скамьи, Калос вышла.

— Я даю вам эти мечи, — обратился вилик к собравшимся, — потому что Спартак близко, а что на уме у наших людей, известно только богам. Они хмуры и о чем-то шепчутся. Если с господином случится что-нибудь недоброе, всех нас казнят. Вы это знаете. В случае бунта защищайте хозяина этим оружием, а пока спрячьте мечи под туники, чтобы не раздражать людей. — Он проверил, как надсмотрщики, прямо на тело, надели перевязи с деревянными ножнами. — Хорошо. Теперь соберите на площадку перед эргастулом всех мужчин. Женщины пусть идут спать. Помните, — напутствовал он уходящих надсмотрщиков: — если хотите спасти своих близких, защищайте господина, не щадя собственной жизни.

Вилик остался один, держа свой меч в руке. «Если убьют хозяина, — думал он, — всех нас могут распять. И все же мне противно надеть этот меч». Он хотел уже положить меч на скамью, но вдруг представил себе лица жены, дочерей, Александра, искаженные мукой пытки… Он сделал движение, чтобы надеть перевязь.

— Ну, будешь ты когда-нибудь умываться и ужинать? — подошла к нему Билитис.

— Да, умываться буду. А ужинать — нет. — Вилик отбросил меч: — Спрячь его. Я не могу поднять руку на своих братьев.

— Ну, слава богам! — вздохнула вилика, поднимая меч. — А я уж боялась приступиться к тебе — такой ты стоял мрачный. Все обойдется, не думай ни о чем.

Быстро умывшись, вилик поспешил к эргастулуму.

Более ста рабов стояли полукругом, в центре которого возвышался столб для бичеваний. Усталые после работы, они переминались с ноги на ногу, презрительно поглядывая на Мардония и Долговязого.