Законсервированная на время былая страсть к Будякину вспыхнула, подобно очнувшейся после зимней спячки природе, расцвела вновь и захлестнула душу и тело Вероники. Терзаемая чувством ревности к любимому вкупе с неким странным ощущением горькой вины, замешенным на жалости к мужу и ненависти к себе, Вероника полностью отдала себя на произвол кипящих внутри нее эмоций. "Будь что будет. Один раз живем", — посчитала она.
Соседствовали с Самцом каждый сам по себе. Спали по разным комнатам, переведя отношения исключительно на деловые рельсы, не вторгаясь в личную жизнь и интересы друг друга. На людях были предельно вежливы, разыгрывая перед своим окружением иллюзию бытия счастливой семейной пары. Веронике не давала покоя свобода и независимость Будякина, которую он продолжал в себе культивировать, невзирая на ревнивые требования оставить всех своих случайных и не очень случайных зазноб. На это Будякин пойти категорически не мог, хотя численность своего гарема заметно сократил.
Однажды подруги Вероники, посвященные в ее любовные тайны и «скорбно» сочувствующие ее горю, посоветовали (раз Бог не помогает) прибегнуть к помощи потусторонних сил — обратиться к известному "в узких кругах" алтайскому шаману, недавно посетившему Москву. Алтаец прибыл в столицу неделю назад, быстро освоился и теперь выступал в ведомственных ДК с лекциями по тибетской медицине, навязчиво пропагандируя свое учение. А после выступлений, преследуя более мелкие корыстные интересы, консультировал адептов за кулисами по их житейским вопросам.
Шаман, у которого Веронике организовали аудиенцию, был мужчиной средних лет, рядящимся не по обычаю в зеленый балахон с капюшоном. С невнятным, тут же забывающимся именем и убранными в массивную седую косу до поясницы волосами. Всем своим обликом он вызывал ассоциации с персонажами из клипов параноидального музыкального коллектива «Enigma», а глаза кудесника вообще не поддавались никакому описанию. Они были одновременно добрыми и злыми, вгоняли собеседника в ступор, пронизывали насквозь и светились демоническим малахитовым блеском. Глядя на него, хотелось верить подругам, утверждавшим, что этот человек может запросто двигать взглядом мелкие предметы, поджигать комнатные занавески и изгонять бесов из заблудших душ.
— Что привело тебя ко мне, ангел мой? — спросил шаман у Вероники.
"Да уж, ангел!" — усмехнулась про себя Вероника.
Кудесник улыбнулся и приготовился слушать десятилетнюю историю любви, спрессованную в сорок минут надрывного бабьего монолога, обильно нафаршированного мелкими, ничего не значащими деталями. Когда она закончила, кудесник спросил:
— Чего же ты, ангел мой, желаешь?
— Хочу, чтобы Самец по своим шлюхам больше не бегал… Будякин тоже. И чтобы любили оба только меня одну.
— Это все? — удивился алтаец.
— А что еще? По-моему, достаточно, — удивилась в ответ Вероника.
— А то, что я не перестаю удивляться человеческой глупости, — молвил врачеватель, — особливо женской.
— Не поняла.
— Ну вот, например, придет, бывало, дурища и просит себе мужа организовать… С деньгами большими чтоб был… умного, с лица пригожего… Я уж не говорю о таких вещах, как соответствие своему идеалу… Они даже не хотят определить, насколько мужик должен быть красив, богат и умен. А все лень-матушка… И удивляются потом, что все в дальнейшем коряво выходит…
— Извините, а что это за соответствие такое, о котором вы только что сказали?
— Дык, эта… Чтобы уложить к себе под одеяло, например, Платона, Джонни Деппа и Говарда Хьюза в одном флаконе, нужно ни много ни мало соответствовать и их запросам. Якши? Понятно?
— Ой, не верится мне что-то в ваши способности, — хитро прищурилась начинающая ведьма.
— Ладно, продемонстрирую. — Гуру взял папку с бумагой, вынул лист и, положив себе на колени так, чтобы Вероника его не видела, что-то на нем изобразил. — Я написал на этом листике, сколько денег ты мне заплатишь за консультацию.
"Вот уж хрен тебе угадаешь, Калиостро недоделанный. Ты таких денег в глаза не видел в своих горах", — подумала Вероника и, порывшись в кошельке, положила на стол сотню швейцарских франков.
Кудесник опять улыбнулся, забрал деньги и протянул Веронике из-под стола мастерски исполненный шарж следующего содержания: гора, очертания которой были смутно знакомы Веронике, и могучий дуб, подпираемый обнаженной, похожей на Веронику дамой с квадратным флагом в руках. На флаге был нарисован медицинский крест. Внизу было написано: "100 F". В геральдике европейских государств Вероника разбиралась слабо. Чтобы убедиться в способностях шамана, ей хватило числа 100 и буквы «F», а про нарисованное дерево и обнаженную себя под ним она вопросов не задавала, тревожно ощутив, что это картинка из ее будущего, которое не за горами. Раскрыв рот, она смотрела на манипулятора.
— Ну, дык что, ангел мой? Я тебе и так тут много наводящих советов дал. Я тебе все организую, как просишь, ты только со сроками воздействия заказа определись, — зевнул кудесник, давая понять, что аудиенция подходит к концу.
— Пока самой не надоест, — обескураженно ответила Вероника и поспешила поскорей убраться с глаз этого необычного мага.
— Будь по-твоему. А на дальнейшее посоветую: ты поосторожнее со своими желаниями, ангел мой, — напутствовал он.
Рисунок, который Вероника унесла с собой, загадочным образом исчез на следующий день, где только она его ни искала.
Алтайского шамана Арсений не видел, а если бы это случилось, то непременно нашел бы в нем сходство со своими давешними знакомыми: Алешей Воробьевым, бизнесменом Леопольдом и бомжем дядей Геной.
Чудеса начались мгновенно. Маг, недолго думая, замудрил банальную пакость, описанную во всех не менее банальных книжках по черной и белой магии, продающихся на каждом погонном метре Московского метрополитена. Детородный орган у Самца перестал подниматься вообще. Возможно, это были последствия ударов прикладом, нанесенных достопамятным днем в паховую область, да еще в совокупности с подледным дайвингом, а может, действительно усилия алтайца поспособствовали — неизвестно, но факт не оспоришь. Как и любой нормальный мужчина, Самец внезапной немощью сильно опечалился, посетил сексопатолога, который никаких функциональных расстройств не обнаружил, списав недомогание на нервный срыв и высказав надежду, что в ближайшее время все само собой нормализуется. Будякин тоже стал замечать за собой несвойственные ему ранее огрехи. Когда, после нескольких неудачных попыток слиться в любовном экстазе со своими знакомыми женщинами его обозвали обидным словом «мудак», он сильно расстроился и позвонил Веронике, которая была тут как тут. С ней все получилось лучше не бывает. Любовник слегка успокоился, хотя смутное чувство тревоги все же поселилось в его брутальной душе. Любые усилия со стороны бывших друзей что-либо изменить в своих некогда безотказно работавших организмах ни к чему не приводили, поэтому Самцу ничего больше не оставалось, как в ожидании лучших дней с головой уйти в бизнес, а Будякину — распустить свой гарем и смириться с нынешним заунывным моногамным существованием. Хорошо, хоть Вероника есть, а то хоть петлю намыливай… Да и странная какая-то она, Вероника, стала: постоянно намекала, что он теперь крепко у нее в руках.
Ближе к весне, когда уже растаял снег и солнце своим малым теплом день ото дня радовало очухивающееся от зимней спячки население мегаполиса, волею судьбы вынужденное жить полгода в холоде, Самец доподлинно узнал о романе Вероники и своего некогда ближайшего друга. "Будь как будет, — решил он. — Перебесится баба". Рвать отношения на корню он не хотел, продолжая любить Веронику и наивно полагая, что все еще может образумиться. Поэтому он, наоборот, стал с женой теплей, часто радовал огромными букетами цветов и дорогими ювелирными изделиями, которые и так уже некуда было складировать. Самец даже встретился с Будякиным. Посидели в какой-то привокзальной забегаловке, вспомнили прошлое, поговорили о настоящем и, придя к твердому взаимному убеждению, что два мужика, в отличие от женщин, всегда найдут способ поделить предмет обоюдных вожделений, расстались по-доброму. Будякину было очень стыдно перед другом.
— Дык, елы-палы, — единственное, что он, краснея ушами и потея ладонями, мог сказать о сложившейся ситуации.
Будякин часто курил и озирался по сторонам, остерегаясь подвоха. Потом, поняв, что Самец с ним искренен, немного успокоился, долго извинялся, обещал Веронику не обижать и звонить, если вдруг потребуется какая-нибудь помощь.
Однажды накатила на Веронику неведомая доселе грусть. Погрязнув в несуразных полигамных сумасбродствах, она чувствовала, что время вдруг остановилось. Семья, сын, любимый брат Арсений — все они будто перестали существовать в ее жизни. Один лишь Будякин, окаянный, — все мысли только о нем… Как-то раз, возвращаясь домой с дачи на новеньком, недавно подаренном мужем «Фольксвагене», она вдруг поняла, что любовь ее бесперспективна. А также то, что, как бы ни привадил шаман Будякина, насильно милой ему все равно не станешь. Она вдруг с теплом подумала о муже: "Какой он все-таки хороший, какие дарит подарки… Автомобиль вот новый, например… и с цветом даже угадал. А Андрюша, а Матильда — сученька моя хорошая… Господи, я про них совсем забыла… А эта моя речь, эта грязная нецензурь, которая так и прет, так и прет… Ведь я раньше не была такая…" И тут — дежавю! Слева по борту, чуть обочь дороги, она увидела то самое дерево, которое алтайский кудесник изобразил ей на картинке. Это был огромный вековой дуб с низко распростертыми над землей сучьями. Вероника свернула с дороги, как можно ближе подъехала к дереву. Подошла, рассмотрела его поближе. Прикоснулась к шершавому стволу. Накатила некая необъяснимая тревога…
…Отгоняя дурные мысли, Вероника села в машину и поспешила в Москву — к Будякину на Полежаевскую. По дороге остановилась у магазина, купила бутылку мартини и потихоньку, пытаясь унять дрожь, из горлышка ее прикончила. Слегка тряхнув бампером молодую липку у подъезда будякинской хрущевки, Вероника нетвердой походкой, зажимая в руках пустую бутылку из-под вермута, прошла в подъезд. По пути поздоровалась с гревшимися на первом весеннем солнце старушками-сплетницами, которые тут же укоризненно зашептались ей вслед со своего приподъездного насеста, позвонила в квартиру на первом этаже.
Открыл Васятка. Вероника отдала ему пустую бутылку, скинула в прихожей плащ и зашла в комнату. Порывшись там в шкафу, а после в кухонных шкафчиках и холодильнике в поисках добавки и ничего не обнаружив, ссудила Васятку деньгами и отправила в магазин. Улеглась на диван и включила видеомагнитофон, в котором оказалась кассета с порнофильмом. "Ах, вот что ты тут смотришь, кобелина!" Увлеклась.
Вернулся Васятка. Принес мартини. Почему-то захотелось сказать ему гадость. Вероника изрядно отхлебнула вермута, опьянела еще больше:
— Васятка, а ну ка, покажи, что у тебя там между ног? — ехидно попросила она, заваливаясь на бок.
Васятка, человек без комплексов, приспустил штаны и показал. Он очень уважал Веронику и был готов исполнить любую ее прихоть.
— Ой, мама дорогая! Не смеши, спрячь. Вы с Будякиным точно родные братья? А то тебя природа немного достоинством обделила, — продолжала язвить Вероника. — Иди на кошечках тренируйся, — процитировала она искрометную фразу из фильма "Операция Ы". Потом еще вермута отхлебнула, икать начала. — Ты знаешь, Васятка, что мы сейчас делать будем?
— Знаю, Вероника. Машину мыть, — ответил Васятка.
Он не обижался на пьяную женщину. Знал, что не со зла она говорит ему гадости.
— Правильно. Бери ведро, пылесос, а удлинитель я тебе сейчас в окно выкину.
Любила Вероника громко. Через полчаса в лучших традициях немецкого порно из квартиры на первом этаже стали доноситься звуки двух слившихся в любовном экстазе тел: утробное адажио вернувшегося с работы Будякина и высокое аллегро совсем потерявшей голову Вероники.
Засмущавшиеся бабушки поспешили уйти на другую лавочку, а покрасневший Васятка, опасаясь за чувства случайных прохожих, включил пылесос на полную мощность и добавил звук на автомагнитоле. "Всяко в жизни бывает", — как бы говорил прохожим его стыдливый взгляд.
Натешившись, Вероника уснула. Снилась ей семья, Будякин в обнимку с двумя грудастыми стриптизершами, Васятка с огромным, как у брата, фаллосом, украшенным бриллиантами и изумрудами из ее закромов, в зеленом балахоне алтаец, лица которого было не разобрать, дерево, нарисованное им на бумажке и увиденное Вероникой сегодня… Потом она заплакала и проснулась. Хмель из головы выветрился еще не окончательно. Дерево, увиденное во сне и наяву, определенно должно что-то означать, и выяснить, что именно, Вероника решила безотлагательно. Она рассказала Будякину про свой сон, разумно упустив предшествовавшую и вызвавшую его причину, убедила любимого ехать к дереву немедленно, чтобы совместными усилиями на месте докопаться до истины, которая пока для Вероники была неясна.
На улице, троекратно облобызав Васятку в глаза, поблагодарив его за труды и извинившись за критику в адрес основной составляющей его мужского достоинства, Вероника усадила Будякина за руль, и они тронулись постигать тайну загадочного дуба. Ничего таинственного на месте не обнаружили. Дуб как дуб, правда очень старый, но довольно крепкий на вид. Будякин набрал с земли горсть прошлогодних желудей, несколько раз подкинул их на ладони, на всякий случай понюхал и положил зачем-то в карман. Побродил вокруг дерева, как ученый кот из сказки Пушкина, что-то в уме прикинул, сходил к машине за саперной лопатой. Отсчитал несколько шагов на север и вырыл яму. Сказал, что по его расчетам, возможно, именно в этом месте зарыт клад. Стемнело. Клада не нашлось. Зарыв яму и утерев с лица пот, Будякин уселся под дуб, вытянул вперед ноги и закурил. Подошла Вероника и уселась на него верхом… Таких оргазмов она не испытывала за всю свою жизнь.
— Вот, оказывается, в чем сила дуба! — поделилась она своими женскими соображениями с Будякиным. — Он дает нам невиданную доселе мощь сексуальных переживаний. Отныне это будет наше место.
— Что-то ты, Вероника, мне сегодня не нравишься. Странная какая-то, — вежливо возразил Будякин. — Ты, случайно, там, прыгая на мне, головкой к дубу не приложилась? Что касается меня — оргазм как оргазм, ничего необычного.
— Ты, мой хороший, лучше бы о себе попечалился. Сам ведь по пояс деревянный… сверху. — Вероника постучала Будякина попавшимся под руку желудем по лбу, слезла с него и стала приводить себя в порядок.
Отныне, следуя прихотям Вероники, парочка стала регулярно под покровом темноты приезжать к дубу и предаваться новым, отрытым совсем недавно сексуальным радостям, ибо подобных ощущений Вероника не испытывала больше нигде. Она твердо убедила себя, что это энергетически сильное место указано Всевышним устами алтайца, а коли так — пренебрегать его советами никак нельзя.
Эти заблуждения сыграли с Вероникой злую шутку. Однажды она решила испытать оргазм поближе к небесам, для чего убедила Будякина залезть на дерево и отлюбить ее прямо на огромном суку. Скорей всего, силам небесным эта затея не понравилась, поэтому они быстро организовали дождь и грозу со шквалистым ветром, не желая смотреть на это кощунство.
Первой с дерева грохнулась Вероника. На нее упал обломанный ветром сук с сидевшим на нем Будякиным. Любовник на руках отнес потерявшую сознание Веронику в машину и, созвонившись с Арсением, отвез ее в больницу под наблюдение друзей-хирургов доктора Шкатуло. Когда в больнице после сложной операции Вероника пришла в себя, она потихоньку стала переосмысливать жизнь. Каяться перед Богом о содеянном, плакать, тупо глядя в потолок, день ото дня хиреть и готовиться к смерти.