Ранним утром Веру разбудила мелодия звонка мобильного. Вызывал дежурный по офису.

– Вера Николаевна, – начал он, – простите, что разбудил, но тут…

– Ты поздороваться забыл, – напомнила Бережная.

– Доброе утро, но тут такое дело!

Вера поднялась с постели и посмотрела на часы – половина восьмого. И в самом деле, пора заниматься делами.

– Какое еще дело? – спросила она.

– Полночи прослушивал полицейскую волну. Очень продуктивная, простите, ночь. Во-первых, взорваны два бизнесмена. Сейчас посмотрю фамилии…

– Ширяев и Клейменов? – не поверила Вера. – Возле развлекательного комплекса на Аптекарском?

– Так вы уже знаете?

– А еще бизнесмен Суркис выпал из окна?

– Ну, вот! Хотел вам доложить оперативную обстановку, а вы все, оказывается, уже знаете…

– Вообще-то ты меня разбудил. Ладно, в девять ровно – общий сбор.

Надо было спешить – времени на сборы оставалось не так уж много. Но Вера снова села на кровать и вдруг поняла, как ей не хватает мужа. Вообще-то ей не хватает его постоянно, она скучает по Володе, волнуется за него, не зная даже, где он находится – на Кавказе, в Сирии, в Ираке или еще где-то, где он должен присутствовать. Он оставил ей телефон на случай, если вдруг потребуется помощь. Она звонила лишь однажды, чтобы спросить, все ли у Назарова нормально, и ей ответили: более чем – вы же смотрите телевизор.

И она тогда, как дура, извинилась.

Вера взяла аппаратик и набрала тот самый, заветный номер.

– Слушаю вас, Вера Николаевна, – прозвучал мужской голос. – Доброе утро. Какие будут просьбы или пожелания?

– Никаких, – соврала Вера.

– Может быть, нужна наша помощь?

– Пока справляюсь сама.

– Это очень хорошо, но, когда вдруг потребуется, сразу позвоните, и мы постараемся помочь. А теперь о приятном: для вас сообщение от мужа. Он обещает в скором времени вернуться и говорит, что больше не покинет вас никогда.

– Это правда?

– Что касается текста, то абсолютная, а касаемо всего остального – время покажет. Будем надеяться.

– Ну да, – не выдержала Вера, – надеяться на мир во всем мире.

– Типа того, – согласился с ней голос.

– Ладно, всего хорошего, – попрощалась Вера, – спасибо за сообщение.

– Может, вам…

Но Бережная не стала слушать. Настроение, конечно, не улучшилось. Хотя спокойнее на душе стало. Володя помнит о ней и присылает сообщения, если его коллеги, сидящие ранним утром на телефоне, не врут.

Она стояла под душем, потом сушила волосы и даже успела нанести кое-какой макияж, все время думая о том, что произошло нынешней ночью. Хотя, конечно, могло произойти все что угодно, однако откуда о событиях этой ночи мог заранее знать Ракитин, ведь он сказал и о подрыве машины, и о том, что Суркис вылетит в окно…

А ведь он говорил еще что-то о Плахотникове, если верить пересказам жены Николая Николаевича… Нет, этого, конечно, быть не может… Надо спешить на работу и выяснять все самой. Самой надо проверить, потому что в городе произошло невероятное: в одну ночь убиты трое директоров крупнейшего строительного концерна. Это не может быть простым совпадением, тем более что о предстоящих в ночь на третье августа убийствах знали несколько человек, в том числе сама Бережная. И назвать все это каким-то розыгрышем нельзя. Какой розыгрыш, если совершено серьезное преступление… совершены серьезные преступления. Преступления, предсказанные странным человеком – Алексеем Ивановичем Светляковым. Уж не считать же, что Ракитин предвидел все это сам. Но ведь он или Светляков с такой же точностью предсказал и еще одно преступление – убийство Юрия Даниловича Плахотникова, известного полтора десятка лет назад как Плаха. А где теперь Плахотников – неизвестно. Хотя Ракитин называл точное место. Получается, что из всего состава совета директоров остался в живых лишь сам Ракитин, если, конечно, его собственное предсказание о судьбе Плахотникова сбылось. И что-то заставляло думать, что и Юрия Даниловича теперь тоже нет.

Все они – Плаха, Рогожа, Сурок, Ширяй, зарубленный несколько дней назад Горик, застреленный в прошлом году Рогожа – начинали когда-то обычными грабителями, рэкетирами, мошенниками… Тогда им было по двадцать с небольшим, и шансов выжить у них было немного. Но они не только выжили, но и выбились наверх – почти на самый верх. Теперь они богаты, их уважают, их принимают в обществе. Появись у них желание стать депутатами, они бы стали ими легко, без усилий и противодействия. Но им это не надо, гораздо проще купить тех, кто с яростным желанием идет на выборы, чтобы не защищать справедливость, а разбогатеть, чтобы быть выше закона и морали, стать такими же уважаемыми людьми, как эти недавние бандиты. Бандиты, которые и остались теми же коротко стриженными пацанами – наглыми, жестокими и жадными.

В машине Вера слушала новости: по всем каналам говорили только о ночных убийствах. Говорили о жестокости, с которой они были совершены, вспоминали и об убитом недавно Гасилове, и о подозрении, имеющемся у следствия в отношении президента строительной корпорации Ракитине… Уже подъезжая к офису и собираясь припарковать автомобиль, Вера вдруг подумала, что, с точки зрения Горохова, нынешние убийства лишь подтверждают причастность Николая Николаевича к смерти Гасилова. И тут как раз в эфире зазвучал голос полковника юстиции.

– …Бандиты вновь бросают вызов нашей стране, всем честным людям, бросают вызов правоохранительным органам, но мы принимаем его с холодным сердцем и чистыми руками. Нас не сломить, потому что за нами порядок и закон, за нами почти сто пятьдесят миллионов честных граждан, которые ждут от нас действий…

Горохов говорил складно, очевидно, текст ему подготовила пресс-служба следственного комитета. И хотя фразы были выспренними и слишком общими, голос полковника звучал твердо и уверенно.

…Сегодня утром в городском суде состоится судебное заседание, которое примет решение о пресечении… об избрании меры пресечения организатору всех этих преступлений, который, это самое, возомнил, так сказать, что ему все позволено, потому что он миллиардер… Таких, как он, мы нещадно подвергаем искоренению…

– …О ком вы говорите? – прозвучал женский голос.

– В каком смысле о ком? – удивился вопросу Горохов. – О Раките… Ракито… То есть о Николае Николаевиче Ракитине. Сегодня мы прижмем ему хвост, а то распоясался, понимаете ли!

Вера выключила двигатель, радио умолкло.

Почти все сотрудники ждали ее возле кабинета. Вера посмотрела на часы: две минуты десятого.

– Простите за опоздание, – сказала она.

Открыла дверь и, пропустив внутрь своих подчиненных, вошла сама и сказала:

– Обсуждать ничего не будем. Ждем новых известий. Остаются только те, кто работает по этому направлению. Остальные свободны.

Для того чтобы сказать все это, не надо было запускать в свой кабинет весь коллектив, но именно сейчас, когда она сделал шаг внутрь, ей пришла в голову единственно правильная мысль.

– Петя из больницы не звонил? Как там у него дела?

Горохов с десяти утра сидел на заднем сиденье своей служебной «Тойоты», слушал новости. Свое интервью прослушал раза три и понравился сам себе. Понравился собственный голос и металл в собственном голосе. У пандуса стоял микроавтобус со спецназом. Горохов ждал решения суда, чтобы ворваться в отделение во главе спецназовцев, войти в палату к Ракитину и объявить ему о решении суда.

Ровно в одиннадцать ему наконец позвонили и сообщили, что его просьба выполнена и судебное решение уже везут. Горохов вышел и приблизился к автобусу телевизионщиков.

– Ну что, господа! Доставайте свои камеры! Протирайте свои объективы! Через полчасика идем на штурм.

Он знал, что штурм будет, штурм просто необходим, на всех телеэкранах будет видно, как спецназ преодолевает сопротивление охранников преступного олигарха, как их скручивают, укладывают мордой в пол, надевают наручники… А впереди он сам – полковник юстиции с едва заметной улыбкой победителя быстрым шагом подходит к палате, вышибает ногой дверь… Нет, дверь не надо вышибать. Лучше осторожно постучать, а когда изнутри спросят: «Кто там?», он ответит… Нет, он вначале улыбнется и подмигнет в объектив. Подмигнет всем, кто уставился в экран. Сделает это легко и непринужденно, как лучший друг их всех, как лучший друг и единственная надежда на справедливость. После чего устало произнесет, чтобы все поняли, чтобы понял самый последний дебил, сидящий перед телеэкраном…

На вопрос «Кто там?» полковник Горохов ответит:

– Бэтмен!

Конечно, следовало бы добавить еще пару слов, но они не для экрана.

Он вернулся в свою «Тойоту», заглянув по пути в микроавтобус спецназа и сказав:

– Готовность номер один.

Сидя в машине, позвонил секретарше:

– Юлечка, в приемной телевизор работает? Включай скорее. Мне обещали показать мой захват преступника в прямом эфире.

Спецназ сработал как надо: люди в черной униформе, в бронежилетах и касках ворвались в вестибюль больницы, заблокировали дверь, потом лифты, кроме одного. На нем поднялись на девятый этаж, но перед входом в отделение бойцов встретили люди Рубцова, после короткой схватки спецназ отступил и по связи потребовал подкрепления – тех, кто остался охранять вход и лифты. Подмога прибыла, и удалось сломить сопротивление обороняющих вход охранников, на стороне которых выступил и главный врач. Виктор Викторович пытался убедить спецназовцев, что охранная фирма здесь действует на законных основаниях, заключив с больницей договор. Но ему показали решение суда, и главврач сам открыл дверь. К сожалению, нападавшие уже успели применить спецсредства, и «черемуха» расползлась по отделению, как ядовитый туман. Началась эвакуация лежачих больных, которых подвозили к лифтам на каталках, но лифты оказались заблокированными. Больные и медсестры задыхались и кричали.

Прикрывая нос и рот рукой, по отделению быстро прошел Горохов, за ним с криками и кашлем летели телевизионщики. Горохов постучал в дверь палаты, но ему не ответили.

– Вы что там, оглохли? – спросил полковник юстиции.

Постучал еще раз. Закашлялся и крикнул, прикрывая рот ладонью:

– Это Бэтмен пришел!

И ворвался внутрь.

В палате было пусто. Окна были распахнуты настежь.

Горохов обернулся и увидел у себя за спиной не спецназовцев в касках, а главного врача.

– А где преступник? – удивился полковник юстиции.

– Сбежал, вероятно, – ответил Виктор Викторович и показал на открытое окно.

На всякий случай Горохов заглянул в соседнюю палату. Заглянул и удивился: там лежал Евдокимов, вернее, полусидел, а молодая медсестра прикрывала его нос мокрой тканью. Окна палаты были также распахнуты.

– Товарищ полковник юстиции! – обрадовался следователь. – Борис Кузьмич! Какая неожиданность! Вы проведать меня пришли?

– Ты че здесь? – не понял Горохов. – А где этот… Ракитин?

– Не знаю. А что вы не предупредили? Я бы его задержал.

– Да пошли вы все! – закричал Горохов.

Закашлялся, потом оттолкнул главврача, выскочил в коридор и увидел снимающих его телевизионщиков.

– Вы что, сдурели?! Козлы! Остановите запись немедленно!

После ухода Горохова Виктор Викторович отодвинул ширму, прикрывающую вторую кровать, и спросил:

– У вас все нормально?

– Да, – тихо ответила Вероника, заслонявшая спиной лежащего мужа, – все нормально. Коля пришел в себя.

Прямого эфира не было. То есть он начался, и даже успели показать схватку спецназа с бойцами Рубцова, потом показали коридор отделения, в котором задыхались больные, и медсестры слали проклятья Горохову, а он вприпрыжку спешил к двери палаты, распихивая мешающие ему каталки с лежачими больными. На этом трансляция оборвалась… Вернее, пропало изображение, шел только звук, и телезрители слышали, как задыхался от слезоточивого газа оператор, а девушка-репортер сквозь приступы истерических рыданий кричала:

– Что происходит?! Помогите! Мамочка! Заберите меня отсюда хоть кто-нибудь! Помогите!

Снова появилось изображение: девушку-репортера на своих мускулистых руках нес к выходу почти двухметровый молодой санитар.

Санитар помахал оператору рукой и улыбнулся всем зрителям ослепительной улыбкой супермена.

На этом репортаж прервался уже окончательно.