Вере позвонил Рубцов:

– Тут такое дело. Нужна ваша помощь. Теперь не знаю, как и выкручиваться.

– Вы обнаружили тело Плахотникова, – догадалась Бережная.

– Так и есть. Все, как и предсказывалось. Именно в том самом месте. Как теперь объяснять это все, даже не знаю.

– Надеюсь, вы догадались взять местного проводника?

– Само собой. Он обещал даже сказать, что сам обнаружил тело, а мы просто, зная, что Плахотников поехал сюда на охоту, решили отыскать его в свете последних событий. С местными следаками уже связались.

– Все правильно сделали. А от меня что нужно?

– Надо бы вечерком встретиться и обсудить все. Мне уже позвонили мои ребята и рассказали про то, что произошло в больнице. Спасибо за вашего Петю – паренек хорошо сработал, очень помог нам.

А Петр уже вернулся в офис и все с подробностями сам рассказал. Но куда увезли после всего случившегося Николая Николаевича, он не знал. Звонить Веронике Бережная не стала – наверняка номер жены Ракитина уже на прослушке. И тогда Вера набрала номер Перумова, который он ей оставил на всякий пожарный, уверяя, что он оформлен на постороннее лицо и сам он разговаривает по нему только в самом крайнем случае. За свой аппарат она не волновалась – он был защищен от посторонних проникновений.

– Говорить можете? – спросила она.

– Могу и очень хочу. То, что произошло сегодня, ни в какие ворота не лезет. Вы в курсе, что решение суда было принято без присутствия представителя Ракитина, то есть без моего присутствия? В протоколе указали, что мне была послана телеграмма с уведомлением о заседании. Но я ее не получал и расписаться в получении никак не мог. И потом еще инцидент в больнице. То, что там произошло, вообще ни в какие ворота! То есть я это уже говорил. Такого беспредела отродясь не было! Вы знаете, что в больнице пострадали люди, которые уже составили свои заявления, даже ко мне обратились за помощью для представления их интересов в суде, но я отказался. Рекомендовал очень опытного юриста из своей конторы. Пресса уже подключилась.

– Я все это знаю. Скажите лучше, как там ваша доверительница?

– Понятия не имею, где она. Известно только, что Ракитин пришел в себя, его увезли, но куда, мне неведомо. А что теперь будет завтра, одному богу известно. У вас есть какие-нибудь предположения по этому поводу?

– Только предположения. Из Москвы прибудет большая группа сотрудников следственного комитета, ведь теперь убийств несколько, а местное руководство показало свою несостоятельность. Предполагаю, что они начнут с больницы и с долгой беседы со следователем Евдокимовым. Ваня – человек неглупый, сможет все рассказать как надо: как он вел следствие, как на него давило начальство, требуя скорейших результатов. Приказ о его отстранении никуда не делся, он зарегистрирован. Есть письмо совета директоров о поощрении сотрудников… А теперь все эти директора убиты. Я такого дела не помню, чтобы вот так вот, с таким размахом. И с такой глупостью…

– Да уж, – согласился Перумов. – Только как мне действовать?

– А теперь нет никаких улик и свидетельств: Ракитин был объектом того самого заговора, жертвами которого стал весь состав совета директоров. Надо найти исполнителей и организатора всех этих преступлений, и тогда все закончится. Я уже работаю в этом направлении, Рубцов тоже старается. Надеюсь, что и Ваня Евдокимов подключится, поможет. Я его видела: рука пострадала, а все остальное работает, главное, голова работает.

– Согласится ли он? Ведь теперь, после сегодняшних событий, за ходом расследования будет следить вся страна в ожидании новой развлекухи. А если не найдут убийц, для Евдокимова это конец карьеры, не говоря уж о том, что именно он станет всенародным посмешищем – из «Крепкого орешка», как его называет сейчас пресса, превратится в главного клоуна страны.

– Клоунов и без Вани Евдокимова хватает, – возразила Вера. – Но не будем гадать, что будет. Самое бесполезное дело – заниматься предсказаниями…

Трубка ответила молчанием, а потом голосом Перумова продолжила:

– Я как раз об этом думаю весь день. Дело в том, что я был, можно сказать, свидетелем сеанса нашего общего знакомого… В свете произошедшего ночью я в некоторой панике. Мы с вами, то есть вы, как специалист в своем деле, а я – в своем, оперируем только фактами: нет фактов – нет дела. Но сейчас я просто раздавлен. Знаете историю о том, как апостол Павел пришел в один город, житель которого прорицал? Все почитали его за пророка, потому что все, что он говорил народу, потом совершалось. Апостол подошел к нему, перекрестил и произнес: «Демон прорицательства, изыди!» И тот человек после этого стал нормальным. Это я когда-то в Библии прочитал. И только сейчас вспомнил. Теперь вот мучаюсь сомнениями: вдруг то, чем занимается Светляков, не от бога?

– Вы верите в бога? – удивилась Вера.

– Как сказать. Раньше допускал его существование. А теперь вот допускаю существование и других сил.

– А мне кажется, что это бог допускает существование всех нас, смотря что понимать под словом «бог».

– Не знаю, не знаю, я теперь уже ничего не знаю, – вздохнул в трубку адвокат. – Я прямо как философ Сократ, который сказал, что знает лишь то, что ничего не знает. Самое страшное – это отсутствие достоверной информации. Недостаток ее приводит к домыслам и к неправильным выводам. Но я же был свидетелем, под дверью подслушивал, говоря откровенно, когда уважаемый мною Ракитин – очень земной человек – прорицал! Но если вы хотели у меня что-то узнать о нем, повторю то, что сказал в самом начале нашего разговора: не имею понятия.

Разговор закончился – ненужный и пустой, из него Бережная поняла, что адвокат напуган; только чего он боялся, было не понять. Похоже, что это Алексей Иванович Светляков вызвал у него такой страх. Даже не сам Светляков, а его сеансы и то, что после них последовало. Она и сама чувствовала себя в некоторой растерянности, но страха у нее не было. Ее сознание переполняло недоумение, мысли путались, и собрать их в последовательную цепочку с логической связью не удавалось. Трудно представить, что человек, находящийся если не в коме, то в какой-то иной реальности, не узнающий никого, даже любимую жену, вдруг отвечает на вопросы, давая вместо конкретных ответов описание не произошедших на тот момент событий, которые все же случились в указанный Ракитиным час – случились, но к ним он не был и не мог быть причастен. Но ведь кто-то подготовил их, кто-то ведь придумал этот план и осуществил его – кто-то, хорошо знающий всех убитых, их привычки, пристрастия, кто-то, отследивший каждый шаг будущих жертв. А таким человеком мог быть только сам Николай Николаевич, который, если верить врачам, находится далеко от реальной действительности – где-то между землей и небом.

Вера ждала наступления вечера, ждала, когда даст о себе знать Рубцов, но тот не появлялся и не звонил.

Отделение приходило в себя после штурма. Газом уже не пахло, и слезы у персонала и больных просохли. Но все разговоры были только об атаке спецназа. Во многих палатах появились телевизоры – больным хотелось увидеть это еще раз. Репортаж повторяли по многим каналам, а потому все смотрели их и комментировали.

– …Во-во-во… Пошел газ! Вот это меня катят на каталке… Вон, глядите – сейчас Бэтмен пойдет… Вот… вот споткнулся… Вы видели? Это я ему костылем подножку подставил… Вон новая санитарка себе маску сделала… А сейчас покажется наш Петя…

После репортажей больные были счастливы, многие, к удивлению врачей, начали выздоравливать.

Иван Васильевич телевизор не смотрел, он продолжал работать над отобранным у него делом. Конечно, он не мог проводить очные ставки и опрашивать свидетелей, не мог выезжать на места преступлений и перелистывать папки, в которых были подшиты материалы допросов подозреваемых, но ничто не мешало ему работать с компьютером. Рита принесла ему свой планшетник, Евдокимов просматривал старые дела, которые он уже несколько лет втайне от руководства переводил в электронную форму и хранил этот немаленький архив в Интернете, на специально созданном профайле, который Иван Васильевич называл по старинке – «досье». Когда он работал, Рита старалась не мешать, но и оставлять его одного не хотела – сидела тихо и читала какую-нибудь книгу по медицине.

Когда приоткрылась дверь, медсестра отложила книгу и вскочила. В палату заглянула новая санитарка.

– Можно я уборку сделаю? – спросила она совсем тихо.

– Здесь чисто, – ответила Рита, – я убираю здесь сама.

– Тогда я только пыль протру и вынесу мусор.

– Инна, я разве непонятно объяснила? – удивилась медсестра настойчивости новенькой.

– Поняла, конечно, но мне сказали, чтобы я и здесь убиралась, потому что у вас и без того работы много.

– Пусть уберет, – разрешил следователь. – А раз работы нет, то пусть отдохнет. Там-то ее гоняют туда-сюда, лишний раз и присесть-то некогда.

Рита, скрепя сердце, разрешила.

Новенькая вошла с ведром и шваброй и стала оглядывать помещение.

– И правда, мне делать здесь нечего, – признала она. – Вы, Риточка, молодец.

В этот момент закипел только что включенный чайник.

– Попейте с нами чайку, – предложил Иван Васильевич. – У нас тут и пирожки свежие имеются.

Рита спорить не стала. Когда чай разлили по чашкам, медсестра спросила:

– Я слышала, вы врачом были?

– Почему была? – тихо ответила санитарка. – Врачом была, врачом и остаюсь. Просто жизненные обстоятельства так сложились, что диплом и другие документы погибли вместе с родительским домом, вместе с семьей, вместе с мужем и детьми.

На глазах санитарки появились слезы.

И Рита тоже была готова расплакаться.

– Как много на земле несправедливости! – произнесла она. – Болезни ведь тоже несправедливость. Вот потому-то я и хочу стать врачом, чтобы горя на земле было меньше. Иван Васильевич тоже борется с несправедливостью, но по-другому.

– И как же? – поинтересовалась санитарка.

– Он следователь по особо важным делам, – ответила медсестра. – А вы разве не знали? Все сейчас о нем только и говорят.

– Да я не прислушиваюсь к чужим разговорам, – объяснила Инна, – мне бы с работой со своей управиться.

Они поговорили еще немного, потом Рита предположила, что санитарку сейчас, вероятно, ищут по всему отделению. Инна поняла намек и ушла. Когда за ней закрылась дверь, Евдокимов сказал, что девушка весьма симпатичная, и, конечно, работа санитарки не для нее.

– Теперь я ее точно сюда не пущу, – рассмеялась Рита.

Рубцов появился в офисе «ВЕРЫ», даже не предупредив, что уже находится в городе. Сразу позвонил в дверь. Вошел помятый, измученный поездкой, пахнущий лесной хвоей и с черничными пятнами на пальцах.

Зайдя в кабинет Бережной, он осмотрелся, потом махнул рукой, вроде отказываясь от предложенного чая, но сделал это так, что было непонятно, отказывается он или просит принести чай побыстрее. А потому Вера нажала кнопку селектора и попросила принести чайку покрепче и рюмочку коньяка для гостя.

И тогда Рубцов начал рассказывать:

– Добрались до места быстро. Обследовали все вокруг. Поляна, на которой Плахотников, судя по всему, уже бывал. Оборудованное место для костра, запас дров под навесом из веток. Стоит большая палатка, в которой два спальных мешка, дизель-генератор, инвертор, работающий от автомобильного аккумулятора, светодиодные лампочки по стенам, бутылки коньяка «Мартель» и «Курвуазье» многолетней выдержки. Нигде никаких отпечатков, кроме пальчиков самого Плахотникова на бутылках, на генераторе, инверторе, внутри палатки. Такое ощущение, будто все аккуратно вычистили, а спальные мешки почистили автомобильным пылесосом. Но один волосок мы все же обнаружили на внешней стороне палатки. Длинный женский волос. Похоже, что Плаха прибыл туда с блондинкой. И вероятно, это она его убила, застрелила из помпового ружья «Итаке» выстрелом в грудь в упор. Смерть была мгновенной. Очень хладнокровная девушка, если это она его прикончила. Но больше, судя по всему, некому. Плохо, конечно, что на орудии убийства – никаких отпечатков, разве что на стволе самого Юрия Даниловича. Но еще хуже, что на ложе – серебряная табличка с надписью «Плахотникову от Ракитина». Без инициалов, как есть, слово в слово. Это, конечно, не улика, к тому же все знают, где минувшей ночью находился Николай Николаевич… Но все равно неприятно. Местные следователи начали работу – вполне профессионально, но потом прилетел на вертолете какой-то волшебник из Москвы и сказал, что сам этим займется, забрал все материалы. Со мной говорить не захотел, сказал, что меня пригласят, ежели что… Очевидно, они этим всем будут заниматься здесь у нас. Что касается взрыва на Аптекарском, то там сразу примчались специалисты-взрывотехники ФСБ, так что все данные по взрыву закрыты. Но, как мне доложили, судя по поврежденному автомобилю, тротила там было не меньше кило. А для «Мерседеса» это более чем достаточно. Вместе с Клейменовым и Ширяевым тяжело ранен водитель – их общий знакомый еще по прошлой жизни, отсидевший шестнадцать лет по целому букету тяжелых статей. Тяжесть полученных им ранений не дает шансов. То есть там будет три жертвы, вернее, трое жертв.

– А с Суркисом что? – спросила Вера.

– Единственная свидетельница – некая Людмила Малинкина – дала весьма сбивчивые показания о том, что Борис Аркадьевич, с которым у нее были близкие отношения, пришел к ней в гости. Они начали выпивать, потом он попросил ее принять ванну, потому что он любил смотреть, как она моется. В дверь позвонили, Суркис отправился узнать, в чем дело, но дверь в ванную комнату прикрыл, так что она ничего не видела и не слышала. Ждала, когда Борис Аркадьевич вернется. Потом вышла из ванной, Суркиса в квартире не оказалось, она удивилась, а тут позвонили в квартиру и сразу вошли, потому что входная дверь была не заперта… Полицейские даже не дали ей возможности одеться и сразу спросили: «Не ваш ли мужчина лежит на улице?» Она пошла опознавать, а потом ей стало плохо, потому что… Ну, это понятно. А соседи из ближайшей квартиры ничего не слышали – они в это время смотрели телевизор.

– Кроме показаний Малинкиной и показаний соседей, что-то ведь еще имеется? – спросила Бережная.

Рубцов кивнул:

– В кармане Суркиса был обнаружен листок бумаги с текстом. Дежурный районный следователь, который прибыл по вызову полицейских, обнаружил его и на всякий случай переписал, а потом продиктовал мне по телефону. Почерк у меня неразборчивый, а потому зачитаю. Это очень важно. Слушайте.

Он развернул сложенный пополам листок и выдохнул, как делают некоторые, когда хотят залпом выпить большую дозу крепкого алкоголя.

– Слушайте, – повторил он. – Сначала на обороте листочка стояла фраза «передайте моему мужу» – видимо, тот листок был сложен пополам. Я тоже согнул лист пополам и также написал. Вот…

Рубцов показал и продолжил:

– А внутри был текст следующего содержания. «Лешенька, любимый. Прости меня, хотя прощения мне нет. Я предала нашу любовь. Будь проклята эта квартира! Борис Аркадьевич обещал мне решить наш вопрос. Потом он поставил условие, на которое я не соглашалась и не могла согласиться. Но мы теперь все в долгах. Я каждый день вижу глаза твоих родителей, твоей сестры… Вижу, как они страдают, как страдаешь ты. Ты, которому пришлось вынести такие испытания! Я согласилась. А он надругался и посмеялся потом, сказал, что квартиры у него для нас нет и никогда не будет. Жить дальше я не имею права за свое предательство, да и не хочу жить. Прости меня, если сможешь. Очень тебя люблю. Прощай».

Рубцов спрятал письмо в карман и отвернулся.

– Как это письмо оказалось у Суркиса и кому оно было адресовано?

– Не знаю. То есть я не знаю, как оно оказалось у Суркиса. Предполагаю, что его принес убийца, но кому было адресовано… Я думаю, что и вы догадываетесь. Только предупреждаю сразу: у того человека стопроцентное алиби, другими словами, имеется свидетель, который находился с ним в тот самый момент, когда произошло убийство.

– Свидетель надежный?

– Думаю, что надежный. Дело в том, что свидетель этот – я сам. Я встречался со Светляковым вчера вечером. Мы сидели с ним у него дома на Каменноостровском проспекте. Около полуночи я ушел. Алексей Иванович проводил меня до дверей и никуда при этом не собирался. Даже если и собирался, от его дома до улицы Руставели, где из окна дома выбросили подонка Суркиса, сорок минут быстрой езды на автомобиле. А у него было в запасе четверть часа или около того. Так что никак не получается. Но только мне кажется, что никто не будет искать адресата.

Бережная сидела, пораженная услышанным.

– Не понимаю только одного, – наконец произнесла Вера. – Как письмо, написанное несчастной женщиной много лет назад, попало к убийце, если оно хранилось у Светлякова? Зачем убийце оставлять такой след, давать следствию повод подозревать его?

– Я тоже об этом размышлял и не мог найти ответа.

– Когда взорвали Ширяева с Клейменовым?

– Приблизительно в то же самое время, когда из окна выбросили Суркиса. Разница в несколько минут, может быть. И тогда же в Карелии был застрелен Плахотников. Сами понимаете, плюс-минус полчаса. По Плахотникову трудно точно установить время. Свидетелей в лесу никаких, и выстрела никто не слышал – до ближайшей деревни далеко. Раскрыть то преступление будет непросто, вероятно, вообще невозможно. Есть следы протекторов внедорожника. Шины «Бриджстоун», диск, скорее всего, двадцатого радиуса. Такие колеса ставят на мощные внедорожники.

– «Ренджровер», например.

– Очень даже возможно, но только такого внедорожника у Плахотникова не было. Выходит, его привезли туда на чужой машине с единственной целью – убить. И привезла девушка. Кроме нее и Плахотникова, там других людей не было. По крайней мере, следов присутствия третьего не обнаружено. Да и девушку мы вычислили лишь по найденному волосу. А поскольку мы точно не знаем, кто она, то отыскать ее будет весьма проблематично, а уж доказать причастность вообще невозможно.

– А по взрыву что известно?

– Что касаемо взрыва машины на Аптекарском, то повторяю: мне неизвестен тип взрывного устройства и как оно было приведено в действие. Могу лишь предполагать, что взрыватель был приведен в действие дистанционно. Например, по звонку мобильного. Но в любом случае подрывник должен был визуально наблюдать автомобиль, чтобы видеть, что непосредственный объект или объекты покушения находятся внутри.

– Аптекарский остров находится не так уж далеко от Каменноостровского?

Рубцов удивился, как будто он не ожидал подобного вопроса.

– То есть вы хотите сказать, что я вышел от Светлякова, после чего успел проникнуть на закрытую территорию развлекательного центра, где меня знают, заложить взрывное устройство и, дождавшись, когда машина пройдет ворота, взорвать, наплевав на безопасность оказавшихся рядом случайных прохожих или тех, кто будет проезжать мимо на своих автомобилях? По-вашему, такое возможно?

– Взрывное устройство можно заложить заранее, установить таймер. Кстати, что вы делали у Светлякова?

– Договорился с ним о встрече заранее, потому что у меня возникла ситуация… Короче, это очень личная ситуация. Алексей Иванович сказал, что в ближайшие дни занят, но если у меня что-то срочное, то вечером он может принять меня дома.

– Что у вас за проблема?

Рубцов задумался, решая, очевидно, стоит ли отвечать, и наконец признался:

– У меня отец память теряет. Так он вроде реагирует на все правильно, узнает всех. А потом вдруг может подняться и попрощаться со мной или с мамой, сказать, что ему надо домой спешить. И остановить его трудно. Он начинает сопротивляться и умолять отпустить его, потому что жена дома одна, а в госпитале раненый сын.

– Вы живете с родителями?

– Взял их к себе, когда такое с отцом началось. Но у меня большая квартира, места хватает всем… Родителям и мне с женой и дочкой. Но даже если бы все ютились в однушке, как было раньше, неужели бы я оставил их?.. Но все-таки, может, не будем обо мне?

– Вернемся к той девушке на черном «Ренджровере».

– Так вроде обсудили уже. Девушку ищем, разумеется, хотя ни примет ее, ни вообще никаких зацепок. И машину ищем, но от машины киллер почти наверняка избавилась. Вряд ли утопила или сожгла, скорее всего, отдала куда-то на разборку, и тачка уже в работе. Даже если обнаружим в каком-нибудь гараже, владелец гаража когда-нибудь признается, что была какая-то баба, но опознать ее не сможет, потому что темно было, а она в парике и в очках… Сейчас мы по криминальным связям пытаемся что-то узнать, но и там глухо – все наши контакты в том мире уверены, что девушка-киллер – выдумка. На всякий случай, раз было предположение, что ее отец Сидоркин, решили проверить через того Сидоркина, который в Испании… Но и там тупик. Как удалось выяснить, тот человек умер, но умер не своей смертью, а повесился. Испанская полиция полностью исключает криминальный характер смерти… А вообще Сидоркин у них не считался русской мафией, потому что его фонд был зарегистрирован не в России, хотя и назывался «Фонд помощи политзаключенным и жертвам полицейских репрессий в России». Тот Сидоркин, известный у нас как рецидивист Копа, у них считался правозащитником, был уважаемым человеком, и в его фонд перечисляли средства на демократизацию политической жизни в России.

– И чем же занимался фонд? Неужели и в самом деле политикой?

– Вряд ли, хотя представители фонда давали интервью, читали лекции, но все для сбора средств. Мне кажется, это просто легализованный воровской общак, охраняемый европейскими законами, – без налогов и внимания правоохранительных органов. Копе передали в управление или на хранение акции концерна Ракитина, а он не понял или жадность подвела, решил кинуть того, ему кто доверился, считая, что последствий не будет. За что его и наказали.

– Кто его наказал?

– Те, кто убрал Рогожкина, а до того устранял других. Не сомневаюсь, что и нынешние события – их рук дело.

– Я слышала, что четверо бывших членов совета директоров в свое время продали свои доли и уехали жить за рубеж.

– Они уехали, отдав свои акции Ракитину и признавшись, что на них были серьезные наезды с требованием уступить свои доли за бесценок, но они предпочли отдать их по рыночной цене и исчезнуть. Насколько мне известно, все четверо убиты один за другим, хотя окружали себя охраной и немало тратили на собственную безопасность.

– Они были застрелены?

– Один утонул на Мальдивах во время подводной охоты, другой погиб в ДТП в Греции – на серпантине отказали тормоза, у третьего случился сердечный приступ в отеле в Нью-Йорке – не успели довезти до госпиталя, а четвертый скончался от удушья. У него и в самом деле была астма. И во время очередного приступа лекарства под рукой не оказалось. Успел вызвать охрану, а те, не зная, что делать, вызвали врача. Врач прибыл, но лишь для того, чтобы констатировать смерть…

– Был еще один – немолодой партнер, владевший карьерами. У него ведь тоже сердце прихватило.

– Хороший бизнес был. Тысячи тонн гравия и щебенки ежедневно улетали. Ракитин тогда, войдя в его долю, принес подряды на строительство Кольцевой дороги. Тот человек разбогател неожиданно для себя. Отмечал день рождения, пил беспробудно, потом вызвал молоденькую проститутку, принял лошадиную дозу виагры, а как это сочетается с трехдневным беспробудным пьянством – известно. Когда почувствовал боль в сердце, естественно, проглотил горсть таблеток нитроглицерина. Или что там сердечники принимают. Это и усугубило. Проститутка сбежала, конечно, прихватив его бумажник и золотые часы.

– Не блондинка, случайно?

– Какая разница? Путану задержали через пару дней. Она все с подробностями рассказала… Но у того скрытая камера в спальне была – любил человек просматривать иногда подробности своих утех.

– У него тоже было криминальное прошлое?

– Нет, как ни странно. Долгое время работал на железной дороге, высоких должностей не занимал, а карьеры ему практически даром достались. Бывшие владельцы разорились и просили лишь обеспечить вывоз продукции полувагонами для сыпучих грузов, потому что сбыт у них и так был налажен. Небольшой, правда. Но мы, кажется, отвлеклись.

– Я просто пытаюсь выяснить, кому были выгодны все эти смерти, – объяснила Бережная.

– Ну, уж точно не Ракитину. Хотя некоторые оставшиеся в живых члены правления думали на него.

– Кто? Рогожкин?

Рубцов покачал головой и кивнул.

– Он. Но потом и Рогожа согласился, что Ракитину это не надо. Перед самой своей смертью он даже приходил к Николаю Николаевичу советоваться. Сказал, что будет разводиться, Шопоголикова его стервой оказалась, он, конечно, мог бы ее успокоить, но решил со своим прошлым завязать – надоело в догонялки с полицией играть. Спросил, если он документально передаст свои акции в управление Ракитину, сможет ли эту сделку оспорить жена… А после развода хотел акции снова вернуть… Был такой разговор. Но почти сразу его и, простите за выражение, грохнули.

– Я интересовалась немного тем покушением, – сказала Бережная. – Рогожкин вышел из клуба, подошел к машине. Рядом притормозил другой автомобиль, водитель которого выпустил в него всю обойму. Семь пуль попали в Рогожу. Рядом оказалась клиника пластической хирургии, водитель и телохранитель Рогожкина подхватили босса на руки и бегом туда. В принципе, все правильно сделали, но поздно. Тамошние хирурги начали пули вынимать, и сразу произошла остановка сердца. «Скорая» приехала, но и они бы ничего сделать не могли. Его тело сразу в морг отправили. Кто опознавал тело?

– Жена, разумеется. Она тогда была вне подозрений. Она же потом распорядилась о кремации, хотя Плахотников – лучший друг Рогожи – наезжал на нее: дескать, не по-пацански это. Нужна могила, памятник из мрамора, гора цветов, музыка, толпы соратников… А потом, когда ваш коллега Евдокимов ее раскрутил… Точнее, он раскрутил ее любовника на чистосердечное признание, но она и после не призналась. На суде падала в обморок, кричала, что все это оговор, даже если у нее и было что-то пару раз с тренером по фитнесу, то это не значит, что она не любила мужа. Ей дали двенадцать лет, а убийце за сотрудничество со следствием – восемь. Не думаю, что ему там легко. Рогожу помнят как правильного пацана, хотя он и стал барыгой, а увести у авторитетного человека жену, а потом его же и грохнуть…

– Не выяснили, была ли у Рогожкина в последние дни постоянная любовница-блондинка?

– Не удалось узнать. Но у него разные были. Вообще Шопоголикова была достаточно эффектной бабенкой – бывшая модель как-никак. Но своя жена – это как вчерашняя каша, всегда хочется чего-нибудь свеженького. Это не мое убеждение, а мудрость, которую исповедуют такие люди, как Рогожа, например. Мои парни сейчас разыскивают бывших сокурсниц Сидоркиной, то есть этой Хрипловой. Появится информация, сразу поделюсь… Она – единственная ниточка, но если упрется, доказать что-либо будет трудно. Едва различимое пятно вместо лица на снимке с камеры возле дома Гасилова доказательством не является. Место нахождения ее телефона в момент убийства – тоже. Телефон она сменила уже несколько раз, может хоть каждый день менять, да и вряд ли она каждый номер оформляет на себя, пользуется купленными с рук и избавляется каждый раз после одного-двух сделанных звонков. Засаду у матери или у тетки, вернее, у двоюродной бабушки, устраивать бесполезно, она теперь там никогда не появится. Однажды выкрала документы у старушки. Оформила на нее дорогой автомобиль, документы вернула – и гуд бай, бабка. А вообще я мало верю в то, что эта девушка так долго крутится возле нашего концерна, вернее, рядом с некоторыми членами совета директоров, и не попадает в зону нашего внимания.

Похоже на то, что нас очень грамотно направили по ложному следу, которым мы увлеклись, перестав работать в верном направлении.

– Но вы же не можете установить местонахождение Хрипловой. Фамилию она не меняла в связи с замужеством, за рубеж не выезжала, в криминальные сводки не попадала, хотя, по утверждению матери, отец-уголовник ввел ее в свой криминальный круг.

– Так, может, ее уже и на свете нет? Вы же не хуже меня знаете, насколько жестока воровская среда. Сделала что-то не так – надо отвечать. Если выставили на трассу для отработки, то это самое мягкое наказание… А ведь и там долго не живут. Но мы продолжаем искать.

Рубцов посмотрел на часы.

– Как время-то летит! Надо домой спешить, а то отоспаться не успею. Если у вас ко мне есть еще что-то…

Вера покачала головой:

– Не смею задерживать.