– Была девушка, – согласилась Бережная, – удалось даже установить ее имя – Ирина Хриплова.

Опять зазвонил мобильный, Вера ответила на вызов и почти сразу сказала:

– Ему от меня тоже привет… А заходите прямо сейчас! Хозяева наверняка будут рады. Только не задерживайтесь – у нас пироги с черникой на подходе.

Закончив разговор, она обратилась к Ракитину:

– Простите, что я, не спросив у вас разрешения, пригласила сюда Евдокимова и майора Фролова, который участвовал в задержании Рогожкина с его бандой.

– Пусть подходят, всегда рады будем! – ответила за мужа Вероника. – Но вы про девушку говорили…

– Продолжаю, – кивнула Вера. – Подали девушку в розыск, но, насколько мне известно, пока напасть на ее след не удалось. Правда, я выяснила, что она длительное время была любовницей Рогожкина. Тот в свое время учился в спортивном колледже, готовился стать учителем физкультуры или тренером по борьбе, но не сложилось, как вам известно. Рогожкин колледж бросил, а потом вдруг восстановился и сразу получил диплом. Родному колледжу впоследствии оказывал покровительство, бывал там иногда, подбирая здоровых пацанов для своей банды. В одно из таких посещений он и познакомился с Хрипловой. Стали они встречаться, не так чтобы постоянно, но время от времени… А потом выяснилось, что девушка неплохо стреляет, и вообще у нее весьма солидные криминальные связи по родственной линии. И тогда Рогожкин сделал ей предложение, которое девушка приняла. Рубцов тоже слышал легенды о девушке-киллере… Якобы это блондинка из Прибалтики. Блондинка, но не из Прибалтики. Скорее всего, это и была Ирочка Хриплова. Правда, она фамилию меняла несколько раз… То есть меняла документы. Становясь то…

– А вот и пироги с черникой! – прозвучал голос Петра.

Он вошел в комнату с огромным блюдом и выставил его на стол.

– Самовар уже закипает, – доложил молодой человек.

Следом за ним в комнату вплыла Инна с распущенными по плечам темными волосами. Петя придвинул ей стул, помог сесть.

– Я к самовару вернусь, – произнес он.

– Присаживайтесь рядом с Инной, – предложил ему Ракитин. – Мы сейчас выпьем, закусим, поговорим, а самовар никуда не убежит. Успеем еще и чайку принять, и пироги попробовать – на вид они очень аппетитные.

Петр опустился на стул рядом с девушкой, почти вплотную с ней, а она не отстранилась, судя по всему, ей даже были приятны такие проявления мужского внимания. За этот день они сдружились и смотрелись теперь как старые знакомые. Как красивая пара, которую притягивает друг к другу взаимная симпатия. На них смотрели, и молодая женщина, почувствовав на себе взгляды, немного смутилась и наклонилась к Петру еще ближе.

– Я еще в больнице удивилась, – шепнула она ему, – что такой красавец – и в санитарах. Подумала, студент или от армии косит на альтернативной службе.

– Студент, – признался Петя, – теперь ты знаешь…

– Продолжим нашу беседу, – поспешил вернуться к теме разговора Рубцов. – Вы сказали, что неуловимая девушка-киллер встречалась с Рогожкиным.

– Да, – кивнула Бережная, – они встречались часто – и по взаимной симпатии, и по совместной работе. Встречались и на территории нашей страны, и за рубежом. В Испании вместе побывали, где эта не известная никому девушка познакомила Рогожкина со своим родным дядей. Дядя у нее, конечно, был уникальный человек, выдавал себя за последнего представителя рода Сидоркиных, который едва не стал в России правящей династией.

– Так это я и рассказывал! – обрадовался Рубцов. – Погоняло у этого дяди – Копа.

– В честь предка Сидорки, который вошел в историю как Копорский Вор, – объяснила Бережная. – Но, конечно, мы здесь собрались не для того, чтобы всякие легенды слушать. Если кто-то против…

– Нет-нет, очень интересно, – запротестовал Виктор Викторович.

– А вам? – обратилась Вера к девушке, сидящей рядом с Петром.

– Да, и мне интересно тоже, – ответила она. – Я, правда, не с начала слышала и даже не знаю, о ком идет речь.

– О неуловимой любовнице некоего Рогожкина, застреленного менее получаса назад в паре километров отсюда.

– Печально, – вздохнула Инна. – Я, правда, не знаю, кто он такой, и если он был человек… как бы сказать…

– Он был даже хуже, чем как бы сказать, – ответил ей Рубцов. – Бандит и убийца, которому удалось в свое время уйти от наказания за свои преступления, и он даже смог стать членом совета директоров уважаемого предприятия. Давайте лучше выпьем еще раз за хозяйку дома, за свет, который появился в жизни нашего уважаемого Николая Николаевича…

– Ты хочешь сказать, что у меня была темная жизнь?

Рубцов смутился и махнул рукой:

– Просто хотел подвести к тому, что Вероника Сергеевна сама как солнце.

– Петя, принеси и мне бокальчик для вина, – попросила Инна.

Петр поднялся и быстро вышел из комнаты.

– Рогожкин договорился с Копой о передаче его фонду пакета акций концерна, – продолжила Бережная. – Рассчитывал, вероятно, что если вор в законе даст слово, то будет держать его до конца. А вор слово держит только перед ворами, а не перед каким-то приблатненным барыгой, за которого Сидоркин принял своего гостя. Акции он продал, и, как считал, выгодно. Узнав об этом, Рогожкин, который в то время и сам отсиживался за рубежом, посетил его еще раз и повесил. Думаю, произошло это на глазах его любовницы, которая, как теперь стало известно, к чужим смертям относилась спокойно.

– Как ее звали? – встрепенулся Виктор Викторович. – Вы сказали – Ирина?..

Быстро вернулся Петр и поставил перед бывшей санитаркой бокал. Потом принял из рук Рубцова бутылку вина и наполовину его наполнил.

– Даже много, – сказала девушка, – я вообще не пью. Разве что вино. Да и то крайне редко.

Но когда снова предложили выпить за хозяйку дома, Инна осушила бокал спокойно и до дна.

– Вкусное вино, – оценила она.

Бережная посмотрела на главного врача и ответила на его вопрос:

– У нее много имен, если судить по документам, которыми она пользовалась за последние несколько лет. Не так давно она побывала на Украине, у своей сокурсницы по спортивному колледжу. Та сейчас работает массажисткой в женской гандбольной команде. У той после визита бывшей подруги пропал паспорт. Потом по этим документам некая дама оформила себе российское гражданство и даже получила заграничный паспорт. Хватит о ней. Давайте о пришедшем из мира мертвых и вновь вернувшемся туда Рогожкине – вернувшемся окончательно, я надеюсь. Придумал он все почти гениально. Убивает Гасилова, потом Ракитина, причем все должны думать, что именно Николай Николаевич убийца Горика. Но Ракитин выживает, против него дает ложные показания Плахотников. То есть следствие и не сомневается в искренности его слов. Но на всякий случай Рогожкин дает наводку и на него, используя старый номер телефона Плахи. После чего Плахотникова убивают на охоте… Мне кажется, что Плахотников знал, что Рогожкин жив, потому и дал ложную информацию, не догадываясь, что уже приговорен лучшим другом.

Бережная сделала паузу и посмотрела на Рубцова.

– Убили его из ружья, подаренного ему уважаемым хозяином этого прекрасного дома.

– Мне это известно, – ответил Рубцов, явно не понимая, к чему клонит Вера и почему обращается именно к нему одному.

– Там самовар уже вскипел наверняка, – попыталась воспользоваться паузой Инна.

Она хотела подняться, но молодой человек, сидящий рядом, остановил ее.

– Самовар не остынет, – произнес Петр, – к тому же мы туда смородиновые и малиновые листья положили, тимьян и еще что-то. Пусть кипяток настоится.

Девушка снова опустилась на стул и повернулась к Вере, ожидая продолжения рассказа.

Бережная посмотрела на свой мобильный, взяла его в руку, включила, что-то проверяя.

– Большинству из вас известно, что это убийство предвидел Николай Николаевич во время сеанса Светлякова, – продолжила Вера.

– Было такое, – согласился Алексей Иванович. – Но только он видел, как сам совершает преступление, а это невозможно. Я имею в виду реальные действия. Когда они были совершены, он находился в больнице, под наблюдением. А преступления и вовсе были совершены в одно и то же время в разных местах. Для меня это удивительно, конечно, но предвидеть – не значит совершить.

– Так и есть, убийства Плахотникова, Суркиса, Ширяева, Клейменова произошли в один день. То есть в одну ночь, – произнес Рубцов, непонятно к кому обращаясь, потому что все находящиеся за столом и без того знали это.

Кроме Инны, разумеется.

– И даже в один час, – уточнила Вера, – то есть мы сразу должны были подумать, что действует одна хорошо организованная и сплоченная группа.

– А разве это не так? – взглянул на нее Рубцов. – Все так и подумали. Так ведь и было на самом деле. То есть мне кажется. Что так и было.

– Как было на самом деле, никто точно сказать не может. Но, повторяю, все так и подумали, – согласилась Бережная. – Даже я так подумала, несмотря на то, что Ракитин при содействии дара уважаемого Алексея Ивановича говорил нечто иное: будто бы он сам совершает эти убийства…

– Говорил, – подтвердил Светляков, – только зачем повторять одно и то же, когда ясно, что их совершил кто-то другой? То есть другие люди совершили – сомнений в этом быть не должно.

– Теперь у меня нет сомнений, – кивнула Вера. – Они у меня появились, когда я увидела санитарку – скромную, несчастную, без средств к существованию, с крашеными волосами. Вот только краска для волос была использована дорогая, профессиональная. Недавно сделанная прическа – результат посещения хорошего мастера. Да и мобильный телефон у санитарки оказался не из дешевых. Неброский аппаратик, противоударный корпус, с небольшим экранчиком – такие уже года три как не выпускают, но батарея держит заряд семь-восемь дней. Его обладательница мало чем напоминала ту самую Ирину Хриплову, зато оказалась похожа на Инну Глущенко, которая слыла в спортивном колледже первой красавицей, была некоторое время любовницей неоднократно упоминавшегося сегодня Рогожкина, и которую он оставил ради ее светловолосой сокурсницы… Специалисты наверняка найдут следы пластических операций…

– Если вы на меня намекаете, то это полная чушь, – улыбнулась девушка, сидящая рядом с Петром. – Не знаю, у кого вы наводили справки, но вас ввели в заблуждение. Я действительно Инна Глущенко. Единственная неправда, которую я сообщила о себе, – это то, будто я работала в «Днепрянке» врачом команды, а на самом деле массажисткой. Но у меня диплом врача, просто им врач был не нужен, а у меня до этого уже была практика…

– А я и не спорю, – ответила Бережная приветливо. – Сейчас сюда подойдет следователь Евдокимов, пусть он занимается установлением истины. Расстояние в два километра майор Фролов пробежал бы за шесть минут, но ему приходится тащить за собой подполковника – так что прибавьте к шести еще пяток. Но все равно очень скоро они будут здесь. Уйти вам не удастся. За столом пятеро мужчин и две женщины. Обоймы пистолета, который у вас за поясом, должно хватить. Но я тоже вооружена, да и Вениамин Витальевич наверняка.

Рубцов удивился. Похоже было, что он не предполагал, что события будут разворачиваться именно так. Инна стремительно выпрямилась, но вместе с ней поднялся и Петр. Девушка выхватила из-за пояса джинсов пистолет, но молодой человек успел перехватить ее запястье, и через несколько мгновений пистолет лежал на столе перед Верой.

– Не надо спешить, – произнесла Бережная. – Мы еще не договорили. Насколько я понимаю, с Плахотниковым вас когда-то познакомил именно Рогожкин. А теперь вы каким-то образом снова вышли на Плаху. Вряд ли он вас узнал с новым лицом, но клюнул однозначно… И с Мешковым, или как его на самом деле, скорее всего, договаривались тоже вы. Красивая женщина, которая вдобавок обещает кучу денег. Наверняка вы сказали ему, что у вас дом в Испании, на берегу моря…

– Можете врать все, что угодно, – усмехнулась Инна, уже усаженная Петром на прежнее место, – только все равно ничего не докажете. Ну хорошо, вы докажете, что я воспользовалась документами Глущенко, – ну и что? Что мне за это – пару лет исправительных работ? Штраф? На меня у вас все равно ничего нет и быть не может.

– Ваш волос в «Бентли» Ракитина и ваши потожировые следы обнаружены там же на правом сиденье. Сравнили их со следами на вашем халатике из больницы, ведь вы его как специально на голое тело надевали – спасибо, помогли экспертам. Опять же ваш волос на палатке Плахотникова. Все это уже среди вещдоков. Наверняка кто-то из задержанных соратников вашего близкого друга Рогожкина даст показания, что вас с Рогожей видели вместе, и вы должны были впустить их в дом, предварительно усыпив или каким-то другим способом нейтрализовав охрану.

– Это все косвенные улики. Я скажу, что была в «Бентайге» прежде, и в какой-то палатке тоже за неделю до этого.

– Но ведь вы Ракитина впервые увидели только сегодня в этом доме?

– Ну да, – кивнула Инна.

– Откуда тогда Николай Николаевич знает, какая у вас татуировка на левом предплечье? И потом: здесь никто не говорил слово «Бентайга». Я один раз произнесла «Бентли». Но, впрочем, это уже не мое дело. Евдокимов разберется, – подытожила Бережная и прислушалась: – Кажется, слышу шаги – Евдокимов с майором Фроловым прибыли вовремя.

И почти сразу после ее слов в комнату заглянули Иван Васильевич и Фролов.

– Добрый вечер, – поздоровался Иван Васильевич, заходя внутрь и обводя взглядом сидящих за столом. – Знакомые все лица! Как будто и не выбирался из больницы.

Он произнес эту фразу и удивился тому, что неожиданно получилось в рифму.

– Ты прямо Грибоедов какой-то! – восхитилась Бережная. – Присаживайся, только сначала на девушку браслетики нацепи.

– О! – удивился Евдокимов, догадавшись, кто перед ним. – А мы-то с ног сбились, – он достал наручники. – Ирина Хриплова, вы задержаны по подозрению…

– Да ради бога! – не дала ему договорить девушка, подставляя запястья. – Надо было тебя еще в больнице… Вот только дурочка-медсестра вмешалась, а так бы бегал за мной, как щенок…

– Да я уж и так побегал, – признался Евдокимов. – Все не мог поверить, что такая тихая и скромная, а пару десятков человек завалила. И это только те убийства, по которым можно что-то доказать.

Иван Васильевич посмотрел на стол.

– Как у вас все тут замечательно! Но у меня, к сожалению, времени в обрез.

– По рюмочке успеете? – предложил Рубцов. – Давай под грибочки, Грибоедов! И майор пусть подсаживается.

– Я не против, – согласился Фролов. – Только потом площадку перед домом подсветите, чтобы вертолет смог сесть, а то опять тащиться по лесу, да еще с этой…

Майор указал на Хриплову. Та скривилась:

– «Эти» у тебя дома чулки штопают. А меня как взяли, так и отпустите, да еще с извинениями. Никакого Рогожкина я не знаю и не знала никогда.

Но ее уже не слушали. Евдокимов с Фроловым сели за стол. Выпили по паре рюмок водки, закусили, а потом ушли, уведя с собой задержанную. Петр пошел их провожать, и Вера попросила его готовить катер, пообещав освободиться через полчаса.

Некоторое время в комнате стояла тишина. А потом первой нарушила ее Вероника.

– Так теперь уже все закончилась? – спросила она.

– Вроде того, – ответила Бережная.

– То есть теперь можно не волноваться, можно пойти отдохнуть, уснуть, проснуться и все забыть?

– Теперь можно все, – согласилась Вера.

Вероника посмотрела на мужа.

– Тогда я и в самом деле поднимусь и постараюсь заснуть, – сказала она.

Ракитин кивнул.

– Я думаю, тоже ненадолго задержусь здесь, – шепнул он, целуя подставленную женой щеку.

Он проводил Веронику взглядом, помолчал еще какое-то время и произнес негромко:

– Есть в этом деле и необъяснимые обстоятельства: убийства четверых членов правления были будто бы предсказаны мною, – Николай Николаевич бросил короткий взгляд на Светлякова, а потом посмотрел на Рубцова. – Будто бы я рассказывал, что и как будет происходить. Вы, Вера Николаевна, это можете как-то объяснить? И потом, кто убил Плахотникова? Хотя с тем убийством теперь все, кажется, ясно. А Суркис и потом взрыв машины?

Бережная пожала плечами:

– Как вы это смогли предвидеть, не знаю. Поначалу я подозревала сговор между вами и вашими друзьями.

– Какими? – подал голос промолчавший почти все время Виктор Викторович. – В палату никого посторонних не пускали.

– А посторонних и не было. Я проверила каждого, кто приходил. Где родился, где жил, где был прописан или зарегистрирован в разное время, где и когда учился. И сразу выяснилась одна интересная вещь. Вы, уважаемый Виктор Викторович, и ваш сокурсник по военно-медицинской академии Алексей Иванович Светляков должны были быть знакомы с детства, потому что жили в одном доме. Дом был большой, там хватило места и для маленькой квартирки, в которой проживал с родителями Вениамин Витальевич Рубцов, который, по странному стечению обстоятельств, тоже находится за этим столом.

– Ну и что с того? – не понял Рубцов. – Что в этом такого уж странного?

– Ничего, разумеется. Только удивительно, что никто об этом не упоминал прежде. Вы все трое жили в одном многоквартирном доме, все одного возраста, дружили наверняка, а несколько дней назад притворялись едва знакомыми между собой. Трое из одного дома. Вы ведь помните, что пел потерявший память Ракитин? «Трое нас из дома вышли, трое лучших на селе…» Сначала я не придала этой песне никакого значения, а потом, когда узнала, кто был лучшим в этом многоквартирном доме, задумалась… Проверила и Ракитина… Да, он жил в другом доме, на другой улице… Но улица эта находилась совсем рядом, двор у двух домов был общий. Ракитин, младше всех троих, вряд ли входил в вашу компанию. Но потом я узнала историю о том, как почти незнакомый парнишка в трудную минуту принес Светлякову крупную сумму денег.

– Ну и что с того? – возразил Алексей Иванович. – Действительно, Коля помог мне, а потому я не сообщил вам о нашем знакомстве, чтобы меня не заподозрили в связях с человеком, которого все сразу объявили преступником, не обвинили в намеренном желании изменить его сознание, чтобы запутать следствие.

– В этом нет ничего необычного, – согласилась Бережная, – и вас никто не обвиняет в чем-то преступном. Вы остались верным дружбе – мне кажется, верность – хорошее качество. Вот и Виктор Викторович говорил, что был знаком с Ракитиным лишь потому, что на деньги Николая Николаевича была построена эта клиника. И Рубцов молчал, потому что тоже не случайно попал на работу к Николаю Николаевичу. Но мне-то уже было известно кое-что. А потому эта песня прозвучала как напоминание о дружбе. О том, что вы трое должны сделать для этой дружбы. Сейчас здесь посторонних нет – разве что я. Вы четверо – самые близкие друзья, хотя еще совсем недавно Николай Николаевич уверял меня, что у него друзей нет вовсе, разве что Вероника Сергеевна. Зачем он лгал? Чтобы спасти вас, чтобы отвести от вас подозрения? Чтобы я не думала, что он неслучайно называет время и место, когда кто-то должен убить кого-то из его врагов? Убить недостойных членов общества, а людей, которые сами убивали или приказывали убивать, которые присваивали себе чужие состояния и мечтали лишь об одном – убрать Ракитина…

– Погодите, – остановил Веру Рубцов, – что дало вам право делать такие выводы?! Мы действительно дружим с детства, учились в одной школе и в одном классе. Признаюсь, что Николая Николаевича знаем с того времени, когда он впервые вышел во двор с мамой. Но как можно думать, что он приказывал нам убивать?! Неужели вы серьезно считаете, что каждый из нас станет убийцей лишь потому, что он этого захотел? Неужели Леша Светляков – добрейший человек, прекрасный врач, прошедший войну и плен, который и теперь помогает людям… Разве у него был повод для убийства?!!

Рубцов замолчал. Он знал, что повод был, и в пылу разговора только сейчас сообразил, что это известно и Бережной.

Вера посмотрела на Светлякова, и тот кивнул.

– Повод у меня был, и было жгучее желание убить Суркиса, но я этого не делал, – сообщил он, – можете мне поверить.

– Я знаю. Я даже читала предсмертную записку вашей жены. Простите уж.

– Какую записку? – не понял Алексей Иванович. – Она разве оставила мне какое-то послание?

Вера кивнула.

– Так и было. Когда-то давным-давно записка попала в руки оперативнику Вениамину Рубцову, а тот, не зная, что делать, вернее, зная ваше состояние, передал ее другому человеку. Я это не сразу поняла. А вчера я подумала, что записка попала по назначению, и Алексей Иванович только сейчас решил отомстить. Показывая текст записки, найденной при убитом Суркисе, вы сразу назвали подозреваемого – своего друга Светлякова. Прекрасно зная, что он ни при чем. И тут же дали ему алиби – будто бы вы с ним встречались в момент убийства. Хотя что мешало Алексею Ивановичу смотаться на улицу Руставели и выбросить подонка из окна? А вы за это время взорвали бы машину с двумя другими подонками. Алиби обоих обеспечено…

Она посмотрела на Рубцова, и тот покачал головой.

– Напрасно, напрасно, – произнес он тихо.

– Закончили! – не выдержал Ракитин. – Ребята, не говорите больше ни слова!

– Я же не следователь, – успокоила его Вера, – не надо волноваться. Алексей Иванович никого не убивал. Рубцов не ему создал алиби, а другому человеку. Светляков эту записку и в глаза не видел. Я уже сказала, что предсмертную записку Ани Светляковой ее муж не видел никогда. Рубцов передал ее другому, а именно Виктору Викторовичу – брату Ани.

Бережная посмотрела на главного врача.

– Вы уж извините, но ведь это вы пришли тогда на улицу Руставели и выбросили Суркиса в окно. А потом положили ему в карман предсмертную записку вашей сестры…

Виктор Викторович молчал, потом посмотрел на Алексея Ивановича.

– Прости меня, Леша, что я столько лет не говорил тебе…

– Ну, это еще надо доказать! – громко произнес Ракитин. – Вера Николаевна, у вас есть убедительные свидетельства, подтверждающие то, что вы сейчас сказали?

– Не надо, Коля, – остановил его главный врач, – именно так все и произошло. Я сделал то, что давно хотел сделать. Вы же помните, что у меня из всех родственников оставалась только маленькая сестра? Потом она вышла за Лешку, ждала его возвращения с войны, плакала, когда он пропал. Потом все это с квартирой… Мы тогда деньги все собирали… А сволочь Суркис…

– Не продолжай! – крикнул Ракитин. – Этот гад получил все, что давно заслуживал! И потом, они ничего не докажут. А ведь еще этот взрыв – разве это не люди Рогожкина сделали? Может, и сам Рогожкин – у него опыт в подобных делах имелся.

– Как и у Рубцова, который срочную проходил в саперном батальоне, – заметила Вера. – А потом уже, работая в милиции, пару раз был отмечен в приказе за оперативное разминирование взрывоопасных предметов… Клейменов и Ширяев были ему знакомы – он их однажды задержал, когда они шестерками бегали. Сколько они ему предложили за то, чтобы он их отпустил, не знаю, но думаю, что немного. Это как раз тогда, когда все друзья собирали Алексею Ивановичу на новую квартиру. Думаю, что он еще потом какое-то время крышевал их, а теперь корит себя за это… Вернее, корил себя за то, что, оставаясь безнаказанными, они стали теми, кем стали, а не сгнили на зоне. А теперь, когда другу потребовалась и помощь, и защита, сделал то, что считал нужным сделать ради дружбы.

Вера посмотрела на экран мобильного, где крупно светились цифры, показывая время.

– Мне пора, – произнесла она, поднимаясь, – с вами было интересно общаться. Интересно и поучительно. Опять с вашей помощью Евдокимов раскрыл дело…

– Погодите! – попытался остановить ее Ракитин. – С убийством Гасилова и Плахотникова все выяснилось. А что вы планируете делать с имеющейся у вас информацией по убийству Суркиса и остальных?

– Какой информацией? – не поняла Бережная. – Евдокимов не сомневается, что ваших партнеров убирал одного за другим именно Рогожкин, пожелавший прибрать к рукам огромный холдинг. Рогожкин благодаря выстрелу, который направил не Ваня Евдокимов, а случай, теперь не сможет подтвердить или опровергнуть это утверждение. Я выполнила все условия нашего договора с Вероникой Сергеевной, а все остальное – уже не мое дело. Я не господь бог, чтобы карать или миловать. И забивать себе голову лишней информацией тоже не собираюсь. Сейчас я сяду на катер, вернусь домой, отдохну, а завтра вернусь в офис, где меня уже ждут новые дела…

– Я вас провожу, – сказал Ракитин.

Когда вышли из дома, Николай Николаевич взял Веру под руку. Потому что предстоял крутой спуск к пирсу.

– Веронике повезло, – произнес он, – повезло, что обратилась именно в ваше агентство.

– Может быть, – согласилась Бережная. – Но и мне было очень интересно работать. Я, например, не понимаю, как это все получается у Светлякова.

– Никто не знает, – пожал плечами Ракитин. – Я, например, и не помню, что пел ту самую песню, слов которой до конца не знаю. Но так уж совпало…

– Ладно, – остановила его Вера, – не надо ничего говорить, а то мне станет казаться, что все в этом мире можно объяснить с точки зрения науки и здравого смысла. У меня до сих пор ощущение, что меня провели. Мне очень трудно поверить в ваше столь быстрое выздоровление, если, конечно, с вами действительно случилось что-то серьезное.

– Напрасно вы так думаете! – произнес Ракитин. И повторил: – Напрасно.

Навстречу поднимался Петр, поравнявшись с ними, он предложил Вере свою руку.

– Поцеловал бы вас на прощание, – улыбнулся Николай Николаевич, – но Вероника наверняка в окно наблюдает. Поспешу к ней.

– Последний вопрос, – остановила его Бережная. – Про подполковника Лукомского вы знали что-нибудь прежде?

– Разумеется, – ответил Николай Николаевич, – это мой прапрадед. Только в семнадцатом он стал полковником и, в отличие от других своих родственников, в белом движении не участвовал. Женился на девушке из соседнего поместья и взял ее фамилию, чтобы избежать репрессий. В тридцать седьмом под фамилией Ракитин был арестован, получил десять лет. В сорок первом написал письмо маршалу Буденному, которого хорошо знал лично по Первой мировой. Письмо неведомым образом дошло. Предок был амнистирован и отправлен на фронт рядовым. Генерал Панфилов под Москвой дал ему роту. Войну дед закончил командиром полка…

– То есть вы неслучайно им представлялись, – хмыкнула Бережная. – Я так и думала.

– Не знаю, – улыбнулся ей Ракитин, – я ничего не помню.

Он обернулся в сторону дома и попрощался:

– До свидания, меня ждут.

Николай Николаевич начал путь наверх, потом поднял голову, посмотрел на дом и помахал рукой светящемуся окошку.

Вечерняя темнота накрыла ровную гладь засыпающего озера. На пирсе горел одинокий фонарь, светились бортовые огни катера.

– Что-то хочешь спросить? – обратилась к Петру Вера.

Молодой человек задумался и кивнул. После чего взял свою начальницу под локоть.

– Как вы поняли, что Инна – не та, за кого себя выдает? – спросил он. – Когда вы попросили приглядеться к ней, я подумал, что вы слишком мнительная.

– Неважно. Меня другое волнует: я видела, какими глазами ты на нее смотришь, – ответила Бережная. – Может, хватит тебе одному жить? Найди себе действительно тихую и скромную – разве мало таких на свете?

Петр пожал плечами. Они вступили на деревянную палубу плавучего пирса. Молодой человек продолжал поддерживать Бережную. Вера осторожно освободила свою руку.

– Неужели мало на свете девушек, достойных любви? – спросила она.

– Не знаю, – ответил молодой человек. – Вообще-то, Вера Николаевна, я вас люблю.